Текст книги "Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед"

Автор книги: Алексей Лосев

Соавторы: Владимир Бибихин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Что в России… Россия беспросветное мужичество. В России нужно только водку и селедку. Алкоголизм и селедка. Эстетики мизерные. Ну вот только Владимир Соловьев. Он защищал тезис Чернышевского, что прекрасное это жизнь. Так же как греки, онтологично. Прекрасное есть бытие. Вот разве что он. А мелочь что алкоголическая говорит – да это мало интересно, что они там говорят. Богословы, правда, много рассуждают. Правда, рассудок, добро, прекрасное, истина… Но ведь они все религиозные, надо переводить на обычный язык, не все же люди религиозные. Ну, Галич[19]19
  То же: Всё принимает. Но хочет знать суть, смысл; иметь то, о чем говорим. Авторитеты для него немцы конца 19 в.


[Закрыть], Колшанский, Данилевский… Демократы революционные – тоже думали так, по-гречески. Белинский, Чернышевский, Добролюбов – у них прекрасное это жизнь. Чернышевского диссертация хороша. Но Чернышевского я не люблю. Писал наспех, тарахтел что-то там, не люблю. Потом, там у Чернышевского совершенно неправильно идет критика Фишера, новогегельянца. Хотя главное у него правильно. А что ты думаешь, Ленин ведь тоже только так и думает, что красота и добро одно и то же. У него тоже греческое понимание. В этом он совпадает с Достоевским, красота спасет мир! Античность, конечно, остается непревзойденной. У античных здравый подход. Теперь рознятся все, каждый занят в своей области. А марксизм сейчас? Он тоже объединяет моральное и эстетическое. Все моральное эстетично. Эстетика без морали – разврат, а мораль без эстетики – скучища.

То, что я пишу здесь, это плоды многолетних трудов… Всей жизни. Много лет читал историю эстетики везде. Реализм, модернизм… старый стал, а столько дела. Хочется погрузиться в одну область теперь, чтобы что-то успеть сделать до конца. Вот уже три тома античной эстетики вышли. Хоть бы дожить до четвертого тома… Ты же писал мое Возрождение? Вот у меня всё в таком духе. Надо только перечитать, библиографию проверить. Не так трудно, как кропотливо.

12. 8. 1970. Я прочел из Аристотеля το άγαθόν άπλοΰν, А. Ф. мгновенно перевел: благое просто, плохое пестро. Переходим теперь с тобой к проблеме, которую столетиями на тысячи ладов мусолили.

– Мимесис?

Нет, катарсис. Ум очищенный… Умный мир… Это слово умный надо нам как-то заменить. Конечно, у богословов оно принято. Но словоупотребление меняется. Сейчас умный значит хитрый. Как пошлый до 18 века значило просто обыкновенный, сейчас у него одиозное значение. Ум надо выкинуть, заменить… А чем заменить – не знаю.

Читая в одной книге А. Ф. примечание о мнении немецкого ученого, что трагический герой виноват в какой-то мере и что тут причина равновесия катарсиса, я привел слова Аверинцева о том же мнении: «Ну что можно на это сказать… Как людям не стыдно». А. Ф. возразил: ну, это всё риторика.

4. 9. 1970. А. Ф. почти не спал всю ночь. Потом, когда мы занимались (до пяти часов; после он всё-таки прилег), у него был бессонный румянец. Он пьет перед занятиями диаспанин. Говорили о бессоннице. Психотерапевты несколько раз помогали. Но ненадолго, недели по две А. Ф. спал после них. Один пришел, говорил: «Вы засыпаете, спите, спите» – полчаса говорил, и вдруг А. Ф.: А я не сплю! «Фрейдизм мне не поможет».

Аза Алибековна приборматывает про себя что-нибудь вроде «ага, НН меня не замечает», когда проходящий мимо человек не смотрит на нее. Прибормотала что-то вроде «скверный, скверный», когда я промолчал на ее предложение чаю, сделав вид что не заметил. Когда ее перебивают, повышает голос. На А. Ф. часто ворчит и раздражается, особенно когда он просит ее править библиографию. Когда мы с А. Ф. заговариваемся, она кричит из другой комнаты: «Послушайте, друзья, вы там занимаетесь?» На это А. Ф. отвечает: «Слушай, Аза, занимайся своим делом». Она его очень странно ласкает, разговаривает с ним как с ребенком. А. А. рассказывала мне о Валентине Михайловне, первой жене А. Ф., астрономе и математике. У нее были таблицы звезд и движения неба. А. А. увлекается тайнами, пирамидами, в которых самозатачиваются бритвы и продукты можно без порчи хранить как в холодильнике, с удовольствием пересказывает фильмы о телекинезе и очень охлаждается, когда я говорю, что не

советую верить во все это. Летающие тарелки дело не выясненное, возражает она, и т. д., обычный комплекс.

6. 9. 1970. Когда я пришел, А. Ф. пил кофе в помещении. Я не спросил его, как он спал; вообще я спрашивал об этом всего только раз, но часто А. А. и Оля сразу сообщают о самочувствии А. Ф.; например, прошлый раз, в пятницу, он не мог заснуть до 12 часов дня. Сейчас А. Ф. весел, бодр. А. А. сказала, что он уже с утра стоял на протоколе. Я спросил, что это за протокол. А. Ф. объяснил: Да вот они называют эту веранду порталом. Ну, в моем представлении портал что-то другое и называть порталом мне веранду как-то неудобно, так я произношу это слово протокол [20]20
  Елены Аркадьевны Тахо-Годди


[Закрыть]. Выхожу постоять на протоколе.

Упомянули о библиографии, которую мне дала перепечатывать А. А. в несовершенном виде; я изукрасил ее красными пометками. А. А. обеспокоилась; она такая, совершенно непосредственная, настроением своим не владеет, очень простодушная. Потом по поводу моего поступления в аспирантуру говорили о лингвистах. Я сказал, что у меня гердеровская концепция языка; да, вспомнила А. А., Гердер тоже говорил о детерминированности. Я сообщил, что Андрей Анатольевич Зализняк будет в этом семестре читать старославянский. Аза Алибековна заметила: «Старославянский язык очень богатый в смысле индоевропейских соответствий, но для его преподавания не нужно знать так много языков, как знает Зализняк. Имеются труды, в которых всё есть. Например, Крае (Krahe), Indogermanische Sprachwissenschaft. Я этой книгой пользуюсь иногда для своих лекций и знаю, что там всё есть. Или Дельбрюк, его восьмитомник, который еще с девяностых годов публикуется, но все еще современный. Языками в наше время никого не удивишь. Над полиглотами только смеются. Долгопольский знает 120 языков. Потешаются над ним и предлагают его проэкзаменовать. С мешком книг его видели в Тбилиси. Он подходил там чокаться к А. Ф. – выпьем за правду, уже совсем пьяный. Девятнадцатый век всё сделал для нас, и теперь знать языки легко. Из лингвистов феноменальная личность слепой Щур. Со всего мира ученые шлют ему массу книг. Он много пишет, но всё туда, на Запад, а здесь почти не печатается. Конечно, никакой политики у него нет. Но как-то просветляется весь язык в его работах».

А. Ф. внимательно слушал и потом рассказывал о своем учителе греческого Соболевском, смешно подражая его щепетильной манере говорить: «Я вам очень рекомендую читать словарь. Вот я был на юге, на пляже, и читал словарь. Очень интересно. Гораздо интереснее, чем читать роман! Гораздо больше неожиданностей». Конечно это так, добавил Алексей Федорович. Соболевский прав. Ведь фактический язык чудеса какие штуки выкидывает. Сплошная акробатика. Вот например читаешь словарную статью, и что только там не попадается. Иногда непонятно, с какой формой мы имеем дело. В учебной грамматике, в таблицах парадигм всё конечно ясно, но ведь язык ни с какими нормами не считается. Невозможно определить иногда, какой падеж реально стоит в тексте.

По поводу двух переводов «Поэтики» Аристотеля, Новосадского, своего учителя [21]21
  , О диктовке без поправок см. Лосев, с. 161.


[Закрыть], и Владимира Аппельрота, А. Ф. говорил, что об Аппельроте осталась очень хорошая память среди лингвистов. Аппельрот был болезненный юноша и энтузиастический, преподавал греческий в знаменитой московской 5-й гимназии, славившейся своим высоким уровнем. Его знали как человека, преданного античности; рассказывали, что его уроки были какой-то восторг. У классиков впечатление тоже очень хорошее осталось. А. Ф. его не застал, он приехал в Москву поступать в университет в 1911 году.

– Вы семнадцати лет поступили?

Да… Я ведь с 1893 года. Окончил университет, как полагалось, когда мне было 22 года, окончил сразу по двум отделениям, классической филологии и философии. Так с тех пор этими двумя науками и занимаюсь. Язык надо знать греческий и латинский для философии, и философией заниматься надо тем, кто занимается филологией. У меня всё время классическая филология с философским уклоном. Но чистую филологию и чистую философию я не люблю. Как-то не увлекался этим. Хотя и по чистой философии пописывал. Мое дело эстетика. Здесь и философия, и филология вместе объединяются.

А. Ф. не сразу схватывается за мысль; новую мысль допускает, лишь ее всесторонне обдумав, много раз меня переспросив. Так было с гл. 26 кн. V

«Метафизики» Аристотеля о различении математического множества, органического множества, целого и всего. Не боясь показаться медлительным, он много раз спрашивал меня почти об одном и том же, и я уже знаю эту его привычку.

Несмотря на то, что он был в хорошем состоянии, он скоро устал и должен был перестать заниматься.

11. 9. 1970. А. Ф. получил из Болгарии для оппонирования диссертацию об античном катарсисе Александра Михайлова Ничева, желающего защищаться в Москве. А. Ф. намечает план работы. (1) Три ступени катарсиса. От δοξα, мнения, через то, что ей противоречит (παρά τήν δόξαν), вызывая страх и страдание, к неложному знанию вещей (έπισήμη γνωσις). Переживание переходит в нечто достойное, более величественное: в страх Божий. (2) При помощи какой терминологии действует диссертант. (3) Обзор тех античных авторов, которые привлекали понятие катарсиса: Цицерон, Эпиктет, Плутарх, Климент Александрийский, Олимпиодор, Прокл, анонимный трактат о комедии в списке Коалена (Codex Coislinianus). Это мое, ноологическое, объясняет А. Ф. свое согласие на участие в защите. Ничев замечает различие между Платоном и Аристотелем – и он прав. У Платона невероятная чуткость. Он много писал, откликаясь на всё, и на политическое. Необычайная пестрота. Положительное – но нет системы! А у Аристотеля – система. Палец раньше человека, палец позже человека и одновременно с ним. Диалектика? В платоновском «Пармениде» одно раньше иного, позже него и одновременно с ним. Аристотель все это прошел у Платона, но онтологическую диалектику отбросил; не нравилось ему это; его привлекало описание. Диалектическая игра, подвижность – не нужно это было ему ничего.

Сейчас уже не помню, какое отношение к Ничеву имел экскурс А. Ф. на тему русских исследований о романтизме. А. Ф. комментировал их. В. М. Жирмунский, Немецкий романтизм и современная мистика, М. 1914. Молодым человеком написал. Он был богатый еврей, так что мог сам напечатать. Там много цитат из Тика, Новалиса, Вакенродера – где их теперь искать? Матвей Никанорович Розанов, Руссо и литературное движение 18 в., М. 1906. Когда он защищал эту диссертацию? Еще раньше меня. Он уже и тогда был почтенный человек, а теперь уж я старик стал, а тогда был мальчишка. Ему мы сдавали

зарубежную литературу. Граф де ла Барт, Поэтика французского романтизма. Тоже профессор Московского университета. Вторая книга его о Шатобриане… И еще Жирмунский, «Религиозное отречение у гейдельбергских романтиков».

У Ничева (1) правильна критика медицинских взглядов Бернайса на катарсис. При бернайсовском понимании не получается трагедии, а только очищение желудка. (2) Правильное использование терминологии Платона. Аристотель воспользовался и его терминами, и идеями, но уже в своем духе. Аристотель действительно иногда драл с Платона. Но здесь не было плагиата. Он изменял его по-своему. (3) Внимательное рассмотрение аристотелевской терминологии. Из II главы надо привести более важное и интересное, но особенно – греческие слова. Это делает работу филологической, основанной на текстах, а не заимствованной из вторых рук. Указать места с παρά την δοξαν, другие интересные – сам найдешь. (4) «Горгий»! Там речь о катарсисе. Правильное указание первого исторического источника для катарсиса, «Горгия». Тут у Ничева неплохо. Филология.

Парменид различил мышление и ощущение. То, что мыслит ум, то и есть настоящее бытие. А то, что течет, не есть бытие. Что мыслится, то есть. Что ощущается ощущением, то едва существует. Переход отсюда к идее во всей античной философии совершили только Сократ, Платон и Аристотель. Но истину понятия от Парменида переняли, кроме Сократа, Платона и Аристотеля, все. Различение между понятием и ощущением стало азбучной истиной. А там, у Парменида, это различение было целым открытием, сложился целый миф[22]22
  Дачи Спиркина на пл. Отдых казанской дороги, см. Лосев, с. 329 слл..


[Закрыть] движения к состоянию, когда ты можешь только мыслить чистой мыслью, а не ощущать.

… У меня тоже целую жизнь горе: голова полна идей, а чтобы осуществить – надо было бороться и драться до крови. При Сталине я замолчал. А сейчас я во многом могу осуществить свои идеи, но в основном – не могу!

29. 9. 1970. У Аристотеля вечность не то же самое, что целость и совершенство. И Гегель так думает. У него есть такое высказывание: «Есть люди, которые упиваются представлением о бесконечности, тогда как я

прихожу в ужас от этой идеи». И в самом деле, бесконечность – не цельность; дошел до звезды, потом еще до звезды, а когда же мир-то в целом? Нету.

А. Ф. говорил о своей работе с аспирантами. Она отнимает очень много времени. Защита сложное дело, надо выполнить целый талмуд формальностей. Некоторые руководители не занимаются своими аспирантами, халтурят, я – нет. Я за это время своих аспирантов достаточно натаскал. Не за каждой стороной в их работе надо смотреть. Они в основном уже преподавали по три-четыре года, за фактической стороной смотреть не нужно, но в теоретической надо проверять каждое слово… Я диссертации читаю. Там всё надо смотреть. В конце концов на примитивном уровне из аспирантов получаются более или менее самостоятельные работники, могут уже писать статьи, и тогда уж руководитель не должен за ними всегда смотреть.

Холодный осенний день, но довольно ясный. А. Ф. захотел сделать перерыв в работе и выйти в сад. Последнее время он очень плох, ночью почти совсем не спит, работая, быстро устает. 77 лет. Он вышел в сад, и я за ним. Очень беспокоится о работе. Не знаю, доживу ли до третьего тома. Всей этой своей историей я хочу лишь показать одну вещь, мысль Энгельса, что «этот маленький народ синтетически продумал все то, что затем делает Европа». На самом деле, у греков всё наперед продумано. Ничего из содержания мысли не упущено. Теперь всё это лежит как готовые кирпичи, из них можно делать что угодно. Вот Европа и строит. Конструктивно Европа конечно богаче. Но синтетически у греков всё уже было. Конечно, в Европе есть гениальные системы. Вот система Гегеля. Вся жизнь, вся Вселенная включена.

– Но была ли у Гегеля мораль?

Да, у него ведь развитие духа такое: искусство, затем мораль, затем философия, которая объединяет и то и другое. Бердяев говорил, что система Гегеля это сатанизм мысли, а мировой дух это сам сатана. Да, об Аристотеле он этого не сказал бы. Хотя Бердяев античностью мало занимался. Я слушал Бердяева еще когда был мальчишкой, но все же на разные собрания ходил… Огромное впечатление. Блестящий оратор. У него был недостаток, от которого он всю жизнь страдал, тик на лице… ужасный тик, он поминутно перекашивался в лице и вытягивал язык. Но это не мешало ему говорить. Говорил он прекрасно.

Читать его? Даже если не разделяешь всех взглядов, всегда полезно приобщиться к гению. Но ведь нет книг… да и опасно, ведь опасно – даже не читать, а просто держать книги. За это ведь преследуют. Нет, я не люблю, когда надо скрываться, я прямо говорю, что думаю, могу повторить хоть и перед аудиторией в двести человек. Пусть все видят, что Лосев думает. Люблю открыто. А так заняться Бердяевым, урывками читать, по ночам – не интересно. Надо серьезно, чтобы продумать, углубиться… Он ведь написал книг не три, не четыре, а пятьдесят. Продают его книги, за большие деньги, но времени нет. Да и преследуют. Вот сажают же, Даниэль, Синявский, Гинзбург, суд был. Солженицын… На воле ли он сейчас? Мне читали «Один день», или как это называется. Другие его вещи, наверное, я не стал бы читать. Так, может быть, попросил бы рассказать содержание.

Услышав от меня о «Круге первом», А. Ф., как обычно, старательно переспрашивал, чтобы не ошибиться, и потом я почувствовал, как в него прочно вошла идея о параллели с Данте. Переспросил, как всегда, почти наивно, что-то, начав с Платона и Аристотеля, которые находятся в первом круге ада.

А. Ф. совершенно молод. Я его всё быстрее водил по длинной аллее сада, он не возражал. Я надеялся, что он будет лучше спать после этого. Спрошу. [23]23
  См. Лосев с. 251


[Закрыть]

Переходя к диктовке новой темы, А. Ф. пробормотал про себя, что надо «заправить». Я переспросил. Он усмехнулся и продиктовал несколько периодов простого вводного пережевывания, которое идет у него в промежутках от раздела к разделу по всей книге.

18. 10. 1970. Оставив из-за моих опозданий версию, что я англичанин, А. Ф. начал подтрунивать надо мной в другом направлении: я, как тибетец, могу ходить над землей («англичане видели, как тибетцы перемещаются над землей с огромной скоростью, на милю, например. Тренировка тела») и т. д.

– Неужели вы верите в такие вещи?

Да ведь как не верить. Ученые видели, рассказывают. Культура тела. Когда человек молится, он становится легким, и когда он погружен в созерцание, он становится невесомым. В одном монастыре был старец, про которого

рассказывали, что он поднимается на воздух. Молодые монахи подглядывали в щелочку и видели, что он иногда поднимается на несколько над своей постелью, когда лежит на ней; повисит – и опять опускается. Объясняли это тем, что в молитвенном состоянии его тело становилось невесомым. Ведь даже в физике известно, что тело, которое движется со скоростью света, не имеет объема. Не имеет объема! Мы очень мало что знаем, только нашу землю, а ведь есть еще… (очень выразительно махнул рукой вверх).

Он должен был опять, позанимавшись часа три, выйти на улицу гулять. Вообще было не очень заметно сегодня рабочего настроения, т. е. он не жал, как обычно, не напирал на каждую минуту. Потом выяснилось, в чем дело: именины. Значит, 77 лет? Нет, не день рождения. А. Ф. день рождения не любит. Родился – это начало, значит будет и конец. Телесная форма смертна. Родился – механический акт. Наоборот, именины означают приобщение к вечной идее Алексея. Имя есть подлинная вещь. Идея вечна, вечно существует эта идея Алексея, и я вот к ней подошел. И вечно будет она жить, и к ней будут подходить другие люди. Так же все Владимиры, например.

19. 10. 1970. Вечером уютно. А. Ф. хорошо себя чувствует, они с А. А. сидят в кабинете, что-то делают, читают, занимаются. А. Ф. помнит всё: что я забыл принести черновик перепечатки, что я еще не проставил в сноске указание на строку аристотелевской «Поэтики», что я просил мне до следующего воскресенья не приходить; помнит каждое слово, всегда. Меня это поражает. Сохранить такую память. Однажды, встретив слово φρόνιμος, я сказал, что когда-то (в одной из поданных А. Ф. записок) я перевел его как целомудрие. Нет, ты перевел как целомудрие слово σωχροσΰη.

… Гиматий носили помимо хитона сверху. Плащ. Но под плащом-то все народы понимают разное. Так что в переводе надо писать гиматий, а не плащ.

… Была у меня рукопись о σωχροσΰη. Погибла благодаря Адольфу Иванычу. Ведь здесь в Москве в 1941 году Адольф Иванович распоряжался.

Религиозные очищения творятся по типу дезинфекции. Таинство покаяния, когда священник произносит: «Властью, данною мне от Бога, прощаю и оставляю грехи…»

7 драм Эсхила, 7 Софокла, 17 Еврипида.

Всё делается по непостижимому закону. Водитель может быть пьяный, но вот дурацкая игра, играют на копейку: перебежишь ты у него перед самым носом или нет. Такие дикие игры у нас на Арбате, да и везде. Дети играют в покойников, в расстрелы, в фашистов. Нами правит вечный божественный ум, а мы все гибнем как клопы! Вот это трагедия, действительно трагедия.

В Америке все молятся утром три минуты, одну минуту перед заседаниями. Бог у них не очень глубокий, но сидит глубоко. Не такой роскошный Бог, как в других религиях, но есть.

Абсолютная личность Христа! Даже и весь Платон с его идеей – не то…

1971

1. 1. 1971. А. Ф. очень много занимается с аспирантами, особенно с Ниной; к нему часто приходят люди; бывает на кафедрах; не знаю, продолжает ли читать лекции; занимается Аристотелем с секретаршей [24]24
  См. Лосев с 309


[Закрыть], на воскресенья вызывает меня. Несколько недель подряд я приходил только по воскресеньям, да и то он часто занимался с аспиранткой или отдыхал, и я кое-что читал и переводил сам. На Новый год А. Ф. занимается, я был вчера и сегодня. «Очень много дела у меня и у Азы. Да и как-то некому прийти… Были двое молодых людей, да развелись в этом году, потонули в своих проблемах. Так, немножко посидим, и всё».

У А. Ф. сейчас лучше здоровье. Его памятливость и соображение снова и снова меня поражают. Это явно редкостная природа. Я захлопнул входя к А. Ф. дверь кабинета; через некоторое время в гостиной зазвонил телефон; подойдя к двери, чтобы выйти к нему в гостиную, я на секунду задержался. «Вправо!» сказал А. Ф. – действительно, в этот самый момент я уже нашел барашек английского замка, и слово подошло в самый момент, чтобы я повернул вправо. Так он во всем, поразительно точен и практичен. А. А. искала книги. – Ведь они же были около совы! – Да нет же, я их все убрала, им там не место, и т. д. – Значит, я не успел… – Да, вы не успели… Закончив главную порцию дела, А. Ф. захватывает для задела на будущее еще какие-нибудь мелочи: глянуть в энциклопедию, проверить что. Держит в голове огромное количество хвостов

разных дел, никогда не забывая добить их. Аза Алибековна следит, чтобы он не разрешал секретарям оставаться у себя в кабинете, чтобы занимался, а не разговаривал без дела, чтобы писал больше; спрашивает, сколько уже написано, и т. д.

Сегодня занимались Ксенократом, после моих выписок А. Ф. делал так называемые «эстетические выводы». Мне это не нравится: слишком искусственно, явно для «порядка», для «эстетики», для редакции. Главные мысли у него идут помимо того, что он пишет. Говорил о вековом споре вокруг платоновского сотворения мира в «Тимее». Ведь вся греческая традиция считает, что мир вечен, весь же ислам, христианство и иудейство верят в сотворение Богом, и вот вроде Платон в «Тимее» тоже говорит о сотворении. На самом деле нет; у Платона идеи существуют впереди мира; возможно, был когда-то не мир, а хаос, но идея мира была. То же самое и в любом монотеизме. Вообще без идей – никуда. Даже идея пальца – если бы ее не было, не было бы и пальца. Это общее достижение политеизма, монотеизма, да даже и материализма. Без идей невозможно, просто невозможно ничего мыслить. Одну точку поставил в этой тьме – и уже знаешь, что такое эта точка. Будь ты монотеист, будь ты Ленин – никуда не денешься. Если я сказал что-нибудь, так значит, я отличил это от прочего. Я должен сказать тогда, в чем особенность вещи? чем она отличается? какими свойствами? Таким образом, я определяю ее идею. Если движения к определенности нет, то вещь непознаваема и в конечном счете мир непознаваем.

У греков мир в своем идеальном начале вечен, а в иудействе сотворен по воле Бога. Бог сотворил мир по своему глубочайшему усмотрению. Он знал, что от Него потом могут отпасть, что будет зло, что мир будет в грехе и Он будет его спасать, знал все это, но все равно создал мир…

Относительно четного и нечетного, малых чисел в математике: греки не могли представить себе бесконечно малого. Не хватало ума. Вернее, не ума не хватало, а материализм мешал. Греки всё щупают, разглядывают и представить бесконечную делимость не могут. Потому ими и восхищаются и говорят, что они стихийные материалисты. Но этот материализм им мешал понять бесконечно малые.

Давая мне задание перевести с греческого, А. Ф. сказал, что я иногда это

делаю слишком по-своему. Например,λογισμός у меня соображение. Надо размышление. Так принято, а то смеяться будут. Хорошо, сказал я, но зато и у вас видно, например, что вы выводите диалектику от διαλεγεσθοα, разговаривать, тогда как διαλεγεσθοα это просто то же, что разбор, разграничение. – Не может быть… А даже если бы и так, не могу идти против всех… Так принято. И без того я слишком много говорю необычного. Многие даже удивляются, что так мне много удается говорить против всех. Но в конце концов я должен придерживаться общепринятого, а то никак не будут печатать… У немцев, у французов многое прямо беру, когда они мне нравятся. Столько, сколько можно нового, я ввожу. Но многое невозможно. Мировой дух сейчас такой, что я для него не гожусь. Вот когда он, может быть, повернет, тогда я пригожусь больше, тогда, может быть… Но еще Гегель сказал (произносит очень торжественно): «Человек, чтобы действовать, должен себя ограничить». Поэтому и Лосев должен себя ограничить, чтобы печатать свои книги. Сейчас не место мне сказать всё что я должен бы сказать. Всю жизнь я, казалось бы, пишу, писал много, и всё не главное, а главное так и не написал. Но нового у меня много. Вот, например, все говорят, что Аристотель критикует Платона, а я говорю, что Аристотель платоник. Или как я разделал «Поэтику» Аристотеля. Оказалось, ничего существенного в ней на самом деле нет. Определение трагедии пустое, общие места. «Трагедия есть представление действием»… А вестники? Сотни строк отводятся вестникам, очень многое падает на их долю, где же тут представление. Аристотель этого не учел. Или – «трагедия есть серьезное действие»… Это очень плоско.

Я возразил о недоговоренности аристотелевского стиля, о главном вопросе – отношении морали и эстетики, о «худшем» как разбавленном бытии, «лучшем» – как сгущенном бытии. А. Ф. как будто бы об этом задумался.

А. Ф. пытался выяснить значение μεν οΰν в неожиданном конце «Поэтики». Мы заглядывали в Илса, Бучера, Люкаса, но, кажется, ни к чему не пришли.

Мир вечен, потому что Бог хочет блага.

«Я иерархичен», говорит А. Ф о пьянстве, к которому он непримирим.

Представь себе существо, которое так же отличается от человека, как человек от протоплазмы. Так это будет почище олимпийских богов.

7. 3. 1971. После вечера у С. С. Хоружего я пришел по вызову к Л. Ф. Он был в хорошем состоянии здоровья (это было видно по тому, как долго он занимался) и как всегда в таких случаях красив. Ровный здоровый цвет лица, бодрые черты. Ну, как живешь, что нового?

– А что вас интересует из нового?

Только хорошее, только хорошее.

– Ну вот: в Москве появилось много талантливых молодых людей.

Это что же, иностранцы какие-нибудь приехали?

– Нет, свои образовались.

А-а… Ну, знаешь ли, у всех этих твоих молодых людей нет ни одной своей идеи. Да и ничего они не знают.

– Насчет идей еще неизвестно, а если ничего не знают, так их никто не учил.

Ну, это конечно…

Как-то раз после недельного перерыва в наших занятиях А. Ф. сказал мне: у нас там были четыре места из «Никомаховой этики», которые нужно было посмотреть. Я удивился. Как вы можете все это помнить? – Так ведь надо помнить. Я же этим сейчас занимаюсь. Дело заставляет помнить…

Одно мое утверждение, как я знал, было немного лихое. Но ему оно с первого прочтения понравилось. В дальнейшем шел материал, немножко противоречивший тому первому утверждению (о двух типах текстов о музыке у Аристотеля). – Подожди, значит у него были не только случайные замечания о музыке… Это же существенно… Так общее утверждение А. Ф. отверг не другим общим, а дождался, когда выявится его противоречие фактам. Так всегда. Новый вариант возникает у него, не сламывая старый, а просто незаметно вырастая рядом с ним, и потом либо вытесняет совсем старый, либо сосуществует с ним. Так было в вопросе о катарсисе. Фактически получилось, что в своей книге Лосев говорит о катарсисе сперва в одном, потом в противоположном смысле. А. Ф. это знал еще до того, как я указал ему. «Ну что ж…» Такие противоречия его не смущают.

Вероника пришла, и А. Ф. долго просил у нее прощения: «Ты меня извини, что я твоего мужа отнимаю…»

Когда Аза Алибековна давала мне лишнюю чистую бумагу для переписки, А. Ф. долго уговаривал ее так не делать. Это его характерная экономия. Ничего

сверх необходимого, никаких хвостов. То же самое в сущности происходит, когда я говорю ему, например, одна страница в рубрике не проставлена. Он говорит тогда: «Надо сейчас же проставить. А то придется запоминать», т. е. неэкономно загружать лишним память. Новый год, когда мы с А. Ф. занимались четыре дня подряд, потому что все его секретарши гуляли, он советовал мне проводить «по-лосевски». То же сказал и о восьмом марта: «Мы работаем… Потому что филология такая наука, она не терпит перерывов».

12. 3. 1971. Античная мифология – это вечное небо, боги, смертные и т. д. У Шеллинга мифология только иллюстрация, символ. О Гегеле и говорить нечего.

Эйдос в том смысле, который мы обычно приписываем Платону, только иногда у него встречается. Вечный свет? недробимое и неделимое? К земным делам всё это относится как схема. Даёт общую рамку. Является, конечно, законом для земных дел, но таким законом, которому не все дела подчиняются. Созвездия – воплощения вечных идей. Становление – земное дело, оно подчиняется надмирной модели менее точно.

Небо над нами, великие люди на земле – воплощения чистой идеи. Разные хулиганы, устраивающие на земле разбой, – у них тоже идея, но плохая, неполная. Души и тела таких людей не могут вечно оставаться на земле, они терпят наказание в подземном мире. Потом, исправившись, они поднимаются на небо, и пока не сорвутся оттуда, пребывают в вечном круговращении. Что-то из метеорологии.

Гераклитовское становление представляет собой вечный круговорот. Не поймешь, вечное у него движение или не вечное? Что произойдет через десять тысяч лет? За десять тысяч лет душа три раза испытает наказание, потом идет на небо. Души движутся вместе со светилами.

Но есть боги выше неба. Это мир идей. Там и богов в привычном смысле божественных фигур нету, а вместо всяческих образов там чистое море красоты. Там – невидимые боги. Что идеи управляют небом и всем миром, это уже не Платон, а Аристотель. Но Аристотель не идет против Платона. Он только больше идеалист чем Платон. Ему мало далекого мира идей. Для Аристотеля идея неподвижная и отдаленная не нужна никому. Да кроме того

ведь и не Платон, а мегарцы учили, что существуют два мира, земли и неба. Причем Платон критикует мегарцев. Ну, Аристотель, быв с ним в антагонизме, подмечал у Платона всякое выражение, отождествлявшее его с мегарцами. Например у Платона в «Тимее» всё исходит от идеального неба. Аристотель как более профессор, и аристотелики тоже с ним, откидывают всякое выражение дуализма вечной идеи и становящейся вещи.