Текст книги "Ларец Пандоры (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Простите, милорд, – увидев Недведа, Освальд перепугался. – Просто... просто я растерялся. Это же мистер Сквайрс!

– И не увидишь, – Герберт нахмурился. – Быстро прекратить пить! Замкни двери, везде закрой окна и ставни. Со своей комнатой я разберусь сам.

– Простите, простите, – подобострастно извинившись, дворецкий оставил коньяк и бросился выполнять приказания.

– Экий наглец, – хмыкнул лорд, налил себе немного коньяка и разом осушил рюмку. Герберт поднялся к себе в комнату, где оставался Арчибальд. Молодой Недвед успел переодеться и привести себя в порядок.

– Сегодня переночуешь в комнате для прислуги, – распорядился лорд.

– Хорошо, – ответил Арчибальд. По голосу и выражению лица лорд понял, что его сын оправился от пережитого шока.

– Не волнуйся сынок, завтра дела уладятся, – смягчился Герберт.

– Я пойду спать, отец.

– Увидишь Освальда, прикажи ему подняться ко мне.

Арчибальд кивнул, покинул спальню отца. Оставшись наедине, Герберт перевёл взгляд на картину, за которой скрывался потайной шкафчик. Лорд непременно позвонил бы в полицию, даже не смотря на увещевания Джеймса, но тогда придется отдать шкатулку. А на это Недвед пойти не мог. Скоро дом уснет, а Герберт отправится на кухню, сломает замок шкатулки и заглянет внутрь. Немного успокоившись, лорд лёг на кровать и незаметно для самого себя задремал.

5

Арчибальд устроился на длинной скамейке в комнате для прислуги, кое-как вытянул свои непомерно длинные ноги, упираясь ими в стенку, положил ладони под голову и закрыл глаза. Освальд тихонько посапывал в сторонке, с улицы доносился шелест веток, тершихся о стену имения. Спать не хотелось. Арчибальд ворочался с одного бока на другой, не переставая думать о Джеймсе Сквайрсе, который мог к утру умереть. Арчибальда нельзя назвать чувствительной и сентиментальной натурой, в конце концов, он рос, когда на континенте грохотали пушки, снаряды падали на головы солдат, ружейные пули хоронили миллионы ни в чём неповинных людей. Когда Герберт в шестнадцатом году взял шестилетнего Арчибальда с собой в Лондон, мальчик насмотрелся на калек, потерявших руки и ноги. Маленький Недвед бывал и в госпитале. Вид крови его не пугал, стоны страждущих оставили гнетущее впечатление, но не заставили его колени дрожать от ужаса. Арчибальд – ребёнок войны. Он боялся смерти, но она не могла ввести его в ступор. Тогда почему он так взволнован теперь, не может уснуть, перед глазами стоят собственные ладони, залитые кровью Сквайрса? Почему он кричал, когда в них стреляли?

Джеймс был давнишним другом отца. Они сошлись около двадцать первого года. Сквайрс тогда служил в армии, а лорд Недвед примерял на себя роль политика. Но в отличие от большинства аристократов, рвавшихся к власти в угоду собственному честолюбию, Герберт хотел принести пользу народу Британии, считал, что видит пути выхода из кризиса. Поэтому в первую очередь намеревался из первых рук выяснить потребности разных социальных групп. И начать он решил с армии. Лорду посоветовали обратиться к Сквайрсу. Так они и познакомились. И хотя Герберт в конечном счёте отказался от карьеры политика, он продолжил поддерживать связь со Сквайрсом. Примерно в двадцать пятом году разочаровавшийся в правительстве Джеймс оставил Лондон, попросил Герберта подыскать ему квартиру в провинции. Лорд помог, Сквайрс переселился в родной город Арчибальда, с тех пор Герберт и Джеймс устраивали посиделки в имении Недведов. Они распивали чай и обсуждали политику. Сквайрс стоял на откровенно фашистских позициях, в то время как лорд оставался верен социал-демократическим идеям. Арчибальд иногда участвовал в этих спорах, одержимый в то время революционными идеями, бросал вызов и отцу, и Джеймсу. Они спокойно втолковывали ему, почему он не прав, изредка проявляя высокомерие, но старались делать это деликатно, чтобы не оскорбить юношу. Арчибальду особенно запомнилось обсуждение "Утопии" Мора. На него книга произвела глубокое впечатление. Интерес подогревала критика большевистского эксперимента, проходившего в России, в газетах. Проявив себя истинным нонконформистом, Арчибальд стал рьяно защищать коммунистические и социалистические идеи. Лорд склонялся к точке зрения сына, в то время как Джеймс горячо доказывал их неправоту.

– Мы никогда не придём к общему мнению, потому что спорим с разных позиций, – подвёл итоги лорд. – Ты солдат, Джеймс, повидав войну разуверившийся в идее межнационального единства, привыкший полагаться на себя и товарищей. Мы же устали от бесконечной борьбы, от разногласий внутри страны. У каждого из нас свои представления о справедливости, потому мы и приходим к разным выводам, относительно того, как надо жить. Тебе ближе государство-корпорация, где более успешный, богатый диктует бедному как жить, нам – строй равных между собой бессребреников, которые не гнушаются труда простолюдинов, не преклоняются перед золотом, а используют его разве что для изготовления ночных горшков.

– Вы лукавите лорд, – усмехнулся тогда Джеймс. – Пытаетесь поставить всё с ног на голову. Вся разница между нами в том, что я лучше знаю людей. Вы верите в сказку о гражданах, готовых честно трудиться во имя блага общества за доброе слово, я же видел солдат, готовых отдать жизнь ради служения Отечеству, и трусов, предпочитавших отсидеться в стороне, трудяг, и день и ночь пахавших в поле, лентяев, готовых сидеть на шее у первых. Неравенство реально, оно проистекает из природы человека, оно порождается как самыми высокими побуждений, так самыми низких.

– Если бы все воспитывались в равных условиях, – вмешался Арчибальд, – осознавали необходимость своего труда для общины, а не только во имя личной выгоды, ленивых не осталось бы! – и спор снова закипел.

Да, их взгляды расходились, но это не мешало Герберту и Джеймсу дружить. С Арчибальдом Сквайрс старался держаться несколько отстраненно, холодно, не позволяя юному лорду забыть о разнице в возрасте. Джеймс считал Арчибальда законченным идеалистом, потому никогда не прислушивался к его словам, однако не позволял отпускать язвительные замечания в его адрес.

Беседы у камина стали неотъемлемой счастью жизни Арчибальда, пускай он не всегда был их активным участником. Казалось, ничто не способно изменить установившийся порядок вещей. Но если Джеймс всё-таки умрёт, привычный ритуал никогда больше не повторится. Придёт ощущение безжалостно-неторопливого течения времени, стирающего всё и всех на своём пути. Одно дело осознавать возможность собственной кончины, совсем другое – прочувствовать её, мысленно пережить последние минуты. Это и произошло с Арчибальдом, ступор его был вызван ужасом перед смертью, проникшим в самые затаённые уголки его души.

Псевдофилософские размышления Арчибальда о бренности бытия нарушил телефонный звонок. Он не стал будить Освальда, сам бросился в прихожую и снял трубку.

– Имение Недведов, – выдавил Арчибальд.

– Доброй ночи. Пригласите Арчибальда Недведа.

– Оуэн?

– Арчибальд, что случилось? Альберт нас пугает, говорит, тебя сегодня не будет?

– Это правда.

– Ты чего испугался-то? Может дело в долге? Так ребята подождут.

– Нет, Оуэн. Честное слово, сегодня я никак не могу вырваться.

– Ясненько, через пятнадцать минут мы подойдём к тебе.

– Зачем, Оуэн?! – но ответа не дождался. Готхейм повесил трубку.

Арчибальд разволновался. Он вернулся в комнату для прислуги, сел на скамейку и смотрел на звезды через окно. Пытался вспомнить, сколько должен. "Пять фунтов", – услужливо подсказал тихий голос в глубинах сознания. Ему неоткуда взять эти деньги. Придётся просить отсрочки.

Вскоре с улицы донесся шум, лязганье металла. Кто-то кричал. Неужели друзья уже подоспели?

"Если они звонили из квартиры Готхейма, это невозможно, – заключил Арчибальд. – Оттуда и за полчаса не добраться".

Недвед хотел разбудить Освальда, но потом передумал и решил сначала проверить всё сам. Он тихонько выбрался из комнаты, миновал коридор и, повернув ключ в замке, открыл двери поместья, выглянул наружу. У ворот имения толпились его друзья – Эдвард, Оуэн, Альберт и Грэг.

Арчибальд пошёл к калитке. По дороге он продолжал думать о том, как объяснить им причину отсрочки возвращения долга.

– Недвед, что тут у вас творится? Где прислуга, почему нас никто не встречает? – наигранно возмутился Готхейм.

– Я же сказал – мне не вырваться, – полушёпотом ответил Арчибальд, когда подошёл ближе.

– Я думал, ты пошутил, – сказал Одли. – Позавидовал, когда увидел тех красоток, и решил выставить меня дураком перед ними.

– Какая ерунда, – сказал Арчибальд. – Вы пришли не вовремя

Друзья стали возмущенно переговариваться.

– Почему? В чём дело? – спрашивали они.

– Так получилось, – Арчибальд смущенно пожал плечами. Недвед чувствовал себя скверно. Они решат, что он не хочет возвращать деньги, сумма-то крупная.

– Дело в отце? Он запретил, а ты и рад плясать под его дудочку? – злобно спросил Оуэн. – Нравится быть ковриком для обуви, будущий лорд Недвед?

– Ты вернул не все деньги, которые вчера проиграл, – встрял алчный Эдвард.

– Эд, ты ещё не понял? Для Арчибальда данное слово ничего не значит. Если отец лишит его денежек, наш лордик плюнет на свою честь. Прямо как продажная девка! – Оуэн явно провоцировал Арчибальда. Кулаки Недведа непроизвольно сжались. – Наверное поэтому он и не пришёл – папочка не выдал нужную сумму, чтобы со всеми рассчитаться.

– Да как ты смеешь, выродок пьяниц, воров и попрошаек? – бросил Арчибальд, стараясь смотреть Оуэну в глаза.

В тусклом свете электрического фонаря лицо Готхейма скривилось в отвратительной улыбке.

– Ты обиделся, лорд Недвед. Значит я прав. Ты не человек слова, ты не аристократ, ты – никто. Пойдёмте, друзья.

Готхейм развернулся и стал уходить. Остальные последовали его примеру.

– Свои деньги вы получите завтра! – крикнул Арчибальд.

Хороши друзья, пришли сюда ради ссоры! Вздернутый Арчибальд вернулся в имение, забыв закрыть за собой входную дверь.

Глава 5.

1

Лето 1876 года. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк, фамильное имение Недведов.

Старший инспектор Джордж Уотсон неуклюже вылез из кэба. Чрезмерно полный полицейский наклонился, чтобы расправить складки на своих новых брюках. Когда Уотсон выпрямился, его лицо залилось румянцем. Он подошёл к констеблям, стоявшим возле калитки имения.

– Ну-с, где сержант Мэрдок? – спросил старший инспектор у констеблей.

– Он был в имении, сэр, – отчитался один из них.

– Благодарю, старина, – протиснувшись в довольно узкую калитку, Уотсон с важным видом прошествовал к дому. Владения лорда Недведа у инспектора приступ белой зависти – потрясающее имение, десятки акров леса для прогулок, штат прислуги. Невольно взгрустнешь, вспомнив о собственном происхождении из небогатой семьи.

Толстый Уотсон остановился у входа в дом, окликнул одного из констеблей, дежуривших у дверей имения.

– Любезный, пригласи сержанта Мэрдока сюда. Мне нужно с ним переговорить.

Седовласый Мэрдок вскоре явился, нервно почёсывая свои густые белые усы. Не будь он задирой, давно бы получил должность суперинтенданта, но вечные ссоры с начальством, жалобы задержанных на его, как им казалось, чрезмерную жестокость, сделали своё дело – Мэрдок так и оставался сержантом.

– Хотели меня видеть, инспектор? – приветливо улыбаясь, спросил сержант.

– Ну-с, Мэрдок, что имеем? Хочу быть в курсе, когда начну беседовать с вдовой и детьми, – пояснил Уотсон.

– Право слово, нелепица какая-то. Тело лорда Генриха Недведа обнаружила его вдова, Фелиция. Дамочка своенравная, чрезмерно гордая. Я её допрашивать, она мне: "Вам по званию не положено допрашивать таких особ, как я!". В комнате лорда бардак, окно открыто, на голове убитого большая шишка. Доктор Робертс полагает, она образовалась от удара об угол стола. Старший сын, Бернард Недвед, наследник лорда, – сержант сделал особое ударение на последних двух словах, – рассказал о ссоре между Якобом и отцом, произошедшей вчера.

– Так-с, минуточку. Причиной смерти послужил удар острым предметом?

– Нет, асфиксия. Его задушили, либо он сам задохнулся. Доктор обещал попытаться выяснить.

– О ссоре между Якобом и отцом слуг расспрашивали?

Сержант кивнул.

– Слуги подтверждают показания Бернарда. Более того, если верить им, в последнее время ссоры между Якобом и убитым стали обычным делом.

– Бернард не рассказал о причинах скандала?

– Откровенно говоря, я не стал его основательно расспрашивать, решил дождаться вас, – ответил Мэрдок.

Уотсон сощурился, задорно улыбнулся.

– Поделитесь своими соображениями? Уже кого-то подозреваете? – спросил инспектор.

– Не моё дело указывать вам, как вести расследование, – сержант закрутил ус большим и указательным пальцем правой руки, – но на вашем месте я бы пригляделся к Бернарду. Больно он мне не понравился.

– Благодарю за совет, Мэрдок, – Уотсон дружелюбно хлопнул сержанта по плечу, вошёл, наконец, в имение.

Вдова и сыновья убитого сидели у камина, бледные и напуганные. Уотсон стёр дежурную улыбку с лица, попытался изобразить участие.

– Здравствуйте, старший инспектор Джордж Уотсон. Мне поручили расследовать убийство старого лорда. Можете быть уверены, преступник не избежит правосудия и отправится на виселицу, – торжественно произнёс инспектор.

– Я верю, что вы сдержите своё слово, инспектор! – мрачно сказал долговязый худой юноша двадцати с лишним лет. Инспектор, будучи сторонником поговорки "Бог шельму метит", присмотрелся к нему. Хмурое, угловатое лицо юноши могло принадлежать мстительному и злопамятному человеку.

– Вы старший сын лорда Недведа, Бернард? – спросил инспектор.

– Вы правы, – кивнул юноша. – Это моя мачеха, Фелиция Недвед, – Бернард кивнул в сторону моложавой женщины. Уотсон пригляделся и к ней. Дама не без порока: никакими ухищрениями не скрыть широкого крестьянского лба. Глаза маленькие, хищные, холодные.

"Завистница, алчная к тому же", – заключил Уотсон.

– Миссис Недвед, – инспектор кивнул головой. – У вас с мужем большая разница в возрасте?

– Генрих предложил мне стать его супругой спустя много лет после смерти его первой жены. Да, у нас большая разница в возрасте, но какое это имеет отношения к делу? – гордо ответила Фелиция.

– Я вас ни в чём и не обвиняю, – ответил Уотсон.

– А это мой брат Якоб, – Бернард указал на светловолосого болезненно-худого юношу. Большие, почти что детские, серые глаза Якоб обратил к инспектору. В них читалась скорбь и, быть может, вина. Юноша наверняка впечатлительный, ранимый. Неужели лорд ссорился именно с ним?

– Итак, теперь мы знакомы. Я вынужден просить вас вспомнить подробности предыдущей ночи и, если того потребуют обстоятельства, ответить на несколько моих вопросов.

– Мы разговаривали с вашим помощником. Сколько ещё раз мы должны восстанавливать в памяти подробности этой чудовищной ночи? – зло спросила Фелиция.

– Сколько потребуется, мадам, – холодно ответил Уотсон. – Если позволите, я хотел бы начать с вас, лорд Бернард.

– Я к вашим услугам, инспектор. Пройдёмте ко мне в кабинет. Там сейчас никого, самое подходящее место для беседы.

– Если вы позволите.

Бернард проводил Уотсона по коридору первого этажа и свернул в небольшую комнатку, заставленную мебелью. Здесь давно никто не убирался: толстые слои пыли комками собрались на подоконнике и шкафах. Лишь стол и стулья протирались регулярно.

– Простите, – смущенно сказал Бернард. – Здесь пыльно. В последнее время я мало работаю, почти не захожу сюда, вот слуги и позволили себе запустить кабинет.

– Я присяду? – спросил Уотсон, прикрывая свой нос платком. В следующую секунду инспектор чихнул. – Извините.

– Располагайтесь, как вам будет угодно, инспектор. Если не возражаете, предлагаю вам сесть за стол, а я устроюсь здесь, – Недвед взял стул у стены и поставил его рядом с дверью. Инспектор с трудом протиснулся между столом и стеной.

– Как тут у вас тесно, – втискиваясь в кресло, пожаловался Уотсон. Кое-как расположившись, он внимательно посмотрел на Бернарда. – Ну-с, приступим.

Инспектор сложил руки на животе внушительных размеров, посмотрел своими маленькими хищными глазами на Бернарда.

– Что вам известно об обстоятельствах, предшествовавших гибели вашего отца? – задал инспектор первый вопрос.

– Не совсем понимаю, что вы хотите услышать, – нахмурился Бернард.

– Расскажите, чем вы занимались вчера, – переформулировал Уотсон.

– В последнее время я в разъездах, редко бываю в имении. Мой отец... он консервативен... был консервативен, – поправился Бернард. – Он не одобрял мой образ жизни, казавшийся ему несвойственным английскому аристократу. Ради него я каждое лето приезжал сюда, в имение. В этом году сразу по приезде я понял, что обстановка накалилась. Фелиция и отец не разговаривали, обычно приветливый и мягкий Якоб вместо ответа бурчал себе под нос и не хотел толком рассказать, в чём дело. Моему возвращению явно не были рады. Поэтому я принял решение уехать пораньше и весь вчерашней день посвятил приготовлениям.

– Куда вы планировали направиться?

– На этот раз в Китай. Давно мечтаю ближе познакомиться с культурой народов востока.

– И давно вы интересуетесь дикарями?

– Я не стал бы так называть китайцев. Меня всегда интересовала история и культура самобытных народов.

– И где вы уже успели побывать?

– Я ездил в Австралию, планировал поездки в...

– Вам известна причина холодного отношения к вам брата и мачехи? – нетерпеливо перебил Бернарда инспектор.

– Признаться по правде, кое-что я выяснил. Разногласия в семье возникли, когда отец привез из Германии безделушку – шкатулку – о которой по его словам сложили множество небылиц. Рассказывали, будто её привезли из Южной Америки почти пятьдесят лет назад. История шкатулки якобы насчитывала столетия, если не тысячелетия, а члены экспедиции, сумевшие отыскать её в горной долине Анд, вскоре либо погибли, либо без вести пропали. Болтали о проклятье шкатулки, о тайнах, которые сокрыли древние мудрецы, некогда населявшие тот континент. Вы понимаете, безобидная вещица обросла немыслимыми легендами. А отец, как бы сказать, он был мистиком. Не то, чтобы он верил в эти глупости, но хотел приобщиться к, как ему казалось, тайне, доставшейся от древних. Может быть, он надеялся отыскать какие-то доказательства легенд, я точно не знаю.

– Вы отвлеклись, – снова перебил его явно заскучавший Уотсон. – Я попросил рассказать вас о взаимоотношениях внутри семьи, а не о шкатулке.

– В самом деле, простите. Я как раз собирался к этому перейти. – Бернард тяжело вздохнул, собрался с мыслями продолжил. – Мой брат чем-то походил на отца: такой же наивный, доверчивый мечтатель. Только в характере Якоба отцовские черты проступили даже ярче. Брат не способен был мыслить критически, он буквально воспринял все эти истории о шкатулке. Он поверил в них, всем сердцем поверил. Я видел, как он стоял напротив шкафа, в котором отец хранил её, и просто смотрел. Он мог заниматься этим часами. Я всерьез переживал за брата, и беспокойство моё возросло, когда он перестал ладить с отцом. Якоб словно обезумел, потребовал сжечь шкатулку, избавиться и от неё, и от тех бумаг, которые отец собирал по всей Германии.

– Какие ещё бумаги?

– Это отдельная история, инспектор. Мой отец, как и Якоб, стал одержим этой вещью. Поэтому он искал любые упоминания о ней в исторических документах. Однажды отцу показалось, что он напал на её след. Будто бы в архивах одного немецкого барона сохранилось подробное описание шкатулки. Барон этот был загадочным человеком, пользовался дурной славой. Одним словом, представлял собой кого-то вроде Фауста одиннадцатого века. Чернокнижник, алхимик, маг – чёрт его разберёт. Но свои записи он шифровал. Отец был уверен, что раскроет "тайну" шкатулки, если он соберёт бумаги этого колдуна и сумеет их прочитать. Надо признать, его поиски оказались небезуспешными. Каким-то чудом ему удавалось находить отрывки из записей немецкого барона. Вот их-то Якоб и требовал уничтожить вместе с шкатулкой.

– Не обидитесь, если я задам вам откровенный вопрос? – спросил Уотсон, сняв ладони с живота и спрятав их в карманах пиджака.

– Спрашивайте, – разрешил Бернард.

– Вы не считаете, что ваши отец и брат, – инспектор замялся, – страдали своеобразным душевным расстройством.

– Хотите знать, считал ли я их сумасшедшими? Нет. Отец был здоров, просто одержим идеей. С Якобом сложнее, он по сегодняшний день находится на грани помешательства. Я пытался убедить его поговорить с врачом, но ничего не вышло. Якоб упрямился.

– Ну а как насчет вашей мачехи? Вы упомянули о том, что она не разговаривала с вашим отцом.

– Это правда. Я считаю, что Фелиция никогда не любила моего отца. Я многократно говорил это ей в лицо. Она простолюдинка, морганатические браки никогда не заключаются по любви. Фелиция желала почестей и денег, она их получила. Но этого оказалось мало. Она требовала от отца избавиться от Якоба, чьё поведение становилось вызывающим. Фелиция хотела не только быть супругой моего отца, она желала руководить им, контролировать каждый его шаг. К тому же её категорически не устраивало завещание, которое собирался составить мой отец.

– А вот с этого места я прошу вас рассказывать в подробностях, – оживился Уотсон. – Когда ваш отец объявил, что собирается составить завещание? Кто был поверенным в его делах? Кому доставалась большая часть наследства? Насколько велико состояние вашего отца?

– Погодите, инспектор. Вы прямо засыпали меня вопросами, – слабо улыбаясь, произнес Бернард. – Не буду скрывать, мой отец был богатым человек. Практически вся земля вокруг имения принадлежит нам, у нас есть доля во многих торговых организациях, внушительные сбережения.

– Хотя бы предположите, сколько получится в фунтах.

Бернард вздохнул, нахмурился, пытаясь прикинуть приблизительную сумму.

– Полагаю, около трехсот тысяч фунтов, – неуверенно ответил Недвед.

– Триста тысяч, – глаза инспектора округлились. – За такой кусок пирога на убийство пойдёт любой. Не правда ли?

Бернард смутился.

– Я не понимаю, какого ответа вы от меня ждёте, – сказал он.

– Не обращайте внимания. Считайте это риторическим вопросом. Итак, вернёмся к завещанию. Когда лорд впервые заговорил о нём?

– Этим летом, ещё до моего приезда. Большую часть состояния он собирался оставить мне и Якобу. Фелиции доставалось три тысячи фунтов и квартира в Лондоне. Порядка двух тысяч фунтов лорд оставлял своим слугам. Завещание помогал составлять местный нотариус, хороший друг моего отца, не могу припомнить его имени.

– Вероятно, Исаак Лонг, – предположил инспектор. – В городе он пользуется репутацией хорошего адвоката.

– Вы правы, это он. Точно сказать, кому из нас, мне или Якобу, достанется большая доля, я не могу. Полагаю, мы узнаем это, когда мистер Лонг привезёт сюда бумаги отца, если, конечно, они существуют.

– А предположить можете? – Уотсон хитро прищурился.

– Наверное, всё-таки мне, – ответил Бернард. – Отец любил Якоба больше, но знал его слишком хорошо. Я человек прагматичный и деловой, а Якоб романтичный и уязвимый.

– Спасибо за откровенность. Вы ведь понимаете, что своим признанием превращаете себя в первого подозреваемого? По самым скромным оценкам вам достанется сто пятьдесят тысяч.

Бернард изменился в лице.

– Попрошу вас следить за своими словами, инспектор! – гневно произнёс Недвед. – Я способен обеспечить себе безбедное существование. Никогда, запомните, никогда я не поднял бы руки на моего родителя!

– Я понимаю, прошу простить мою резкость, – спокойно ответил инспектор, похлопывая мягкими ладонями по раздутому животу. – Ну-с, предлагаю перейти к событиям, произошедшим вчера ночью. Что вы можете об этом поведать.

– Я уже рассказывал об этом вашему помощнику, – возразил, было, Бернард, оскорблённый намёками инспектора.

– А теперь расскажете мне, – сказал Уотсон.

В третий раз за беседу Бернард глубоко вздохнул.

– Как я вам уже сказал, весь вчерашний день я провёл в приготовлениях к отъезду. Поэтому немногое знаю о том, что случилось в имении днём. Но вечером, около половины одиннадцатого, я ясно слышал, как Якоб и отец ругались на втором этаже. Потом они перешли в кабинет отца. К одиннадцати скандал стих, я собирался ложиться спать, когда услышал вопль Фелиции, побежал, поднялся на второй этаж, ворвался в кабинет отца. В проходе столкнулся с Фелицией, которая рвалась прочь из комнаты, готова была волосы на себе рвать и громко рыдала. Я растерялся и тут увидел отца, валявшегося на полу. Я бросился к нему, приложил ладонь к его губам и носу. Он не дышал. Я побежал вниз, разбудил слуг, велел звать полицию и врачей, вернулся наверх, убедил Фелицию уйти к себе в спальню, попытался привести отца в чувства, но безуспешно.

– Ещё один нескромный вопрос позволите?

– Я не думаю, что Якоб имеет к этому отношение, – твердо сказал Бернард. – Он не мог так поступить. Да, шкатулка пропала, но её мог...

– Вот как! – оживился Уотсон. – Я не о том хотел спросить, но вы продолжайте, продолжайте.

– Её мог забрать злоумышленник. Ставни в комнате отца были открыты настежь. В кабинет могли пробраться через окно.

– Сам собой напрашивается вопрос – были ли у лорда враги?

– У каждого человека есть враги, но таких, которые могли бы пойти на убийство, – Бернард пожал плечами. – Нет, таких врагов у отца не было.

– Благодарю вас, лорд Недвед, – сказал Уотсон, внимательно наблюдая за выражением лица Бернарда. Инспектор заметил, как на лбу появилась морщинка. – Если вас не затруднит, пригласите ко мне сержанта Мэрдока и вашу мачеху.

Бернард оставил Уотсона одного. Инспектор облокотился о стол, сложил ладони лодочкой и стал раскладывать мысли по полкам. Он никогда не записывал показания свидетелей, полагался на память. Инспектор верил в интуицию и чутьё. Неважное забудется, отсеется само собой, а ключевые моменты сохранятся. Отделяя таким образом зерна от плевел, Уотсон выяснит правду. Поэтому инспектор мысленно прокрутил разговор с Бернардом в голове. Он успел это сделать дважды, перед тем, как в комнату одновременно вошли Фелиция и Мэрдок.

Не дожидаясь указаний инспектора, вдова устроилась в кресле. Мэрдок остался в дверях, пристально глядя на Уотсона.

Даже не смотря на свой чрезмерно широкий лоб, Фелиция была хороша собой. Белая бархатная кожа без малейшего изъяна, прямой чуть вздернутый нос, полные губы, голубые глаза и густые светло-русые волосы, потоком спадавшие на её плечи, заставляли любого мужчину остановить свой взгляд на Фелиции. Она отдала предпочтение человеку, который намного лет её старше. Уотсон недолюбливал расчётливых женщин, потому церемониться с Фелицией не собирался.

– Миссис Недвед, не могли бы вы уступить место сержанту, – попросил Уотсон, стараясь скрыть насмешливые нотки, звучащие в его голосе. – Я должен с ним посовещаться.

Не произнеся ни слова, она встала и отошла в сторону. Инспектор хмыкнул, пристально за ней наблюдая. Она старалась вести себя как леди по происхождению, а не по стечению обстоятельств. Смотрела свысока и на инспектора, и на Мэрдока. Фелиция нравилась Уотсону всё меньше.

– Я вас слушаю? – Мэрдок склонился над столом, так и не сев.

– Да вы располагайтесь, сержант. Запишите следующие поручения, – Мэрдок достал из кармана своего жилета блокнот и карандаш, сел за стол, приготовился писать.

– Итак, – продолжил Уотсон, не отрывая взгляд от лица Фелиции. – Попросите доктора выяснить, в каком состоянии находился лорд, мог ли он оказывать сопротивления. Прежде всего, меня интересует, справился бы лорд после падения с противником, уступавшим ему в физической силе. К примеру, с женщиной. Это первое. Второе, выясните судьбу шкатулки, которая пропала из комнаты лорда. Расспросите прислугу, поинтересуйтесь, не проявляла ли супруга покойного чрезмерного интереса к этой вещице. И третье, разузнайте всё о Фелиции Недвед, где она родилась, кто родители, есть ли у неё родственники, к примеру, братья, отчаявшиеся настолько, чтобы пойти на убийство. Возможно, отец-каторжник.

По мере того, как Уотсон неторопливо проговаривал свои распоряжения, Фелиция становилась мрачнее тучи. Женщина нервно покусывала нижнюю губу, поправляла волосы, теребила пуговицу на блузке. И без того бледная, она стала похожей на покойницу, на лбу проступили капельки холодного пота. Может быть, Уотсон угадал – Фелиция каким-то образом причастна к смерти мужа? Не клеится. По завещанию ей ничего не достанется. Вот если бы она переубедила лорда или сумела уничтожить документы, на которых была записана его последняя воля.

– Вы пытаетесь меня оскорбить?! – громко произнесла Фелиция, когда Уотсон сделал паузу, а Мэрдок торопливо вычерчивал карандашом непонятные символы.

– Четвёртое, – полностью игнорируя слова Фелиции, продолжил Уотсон. – Узнайте, была ли замешана супруга лорда в громких скандалах или мелких преступлениях в прошлом.

– Я не стану выслушивать ваши оскорбления, инспектор! – крикнула Фелиция.

– Успокойтесь, – намеренно тихо произнёс Уотсон. – Мэрдок, – он снова посмотрел на сержанта. – Вы можете идти, – перевёл взгляд на вдову. – Присаживайтесь, миссис Недвед.

– Полагаете, я пропущу ваши колкости мимо ушей?! – не унималась Фелиция. – Завтра же ваше начальство узнает о выходке, которую вы себе позволили, констебль!

В ответ на неприкрытую угрозу Уотсон расхохотался.

– Слышите, Мэрдок, завтра, я стану вашим подчинённым, – сказал инспектор, не прекращая смеяться. – Вы не уходите далеко от двери, боюсь, леди Недвед кинется в драку, как только представится возможность.

– Я стою в коридоре, инспектор, – сказал Мэрдок.

– Давайте поговорим о вчерашнем вечере, – Уотсон переключился на вдову так, будто ничего страшного не произошло. – Ваш пасынок, Бернард, рассказал мне любопытную историю.

– Что он вам сказал? – Фелиция изменилась в лице, зрачки расширились, на лбу вздулась вена.

– А должен был рассказать что-то стоящее? – заинтересовался Уотсон. – Пока отложим наш с ним разговор в сторону. Давайте выслушаем вашу версию.

Фелиция постаралась успокоиться.

– Я услышала шум ссоры. Якоб вылетел из комнаты Генриха, весь мокрый от пота. Я не решилась войти к мужу, стала дожидаться его в спальне. А он всё не шёл. Тогда, – Фелиция запнулась. – Понимаете, мне очень тяжело вспоминать об этом. Я до сих пор не уверена, мысли путаются.

– Я вас прекрасно понимаю, – после каждого слова вдовы Уотсон ободряюще кивал.

– Эта шкатулка – это всё из-за неё. Генрих никогда не рассказывал, откуда он её достал. Вместо прямого ответа, говорил, что из Германии. Кто ему её дал, не выпытать. Моего мужа погубил не человек, но вещь. Эта шкатулка представляла собой... даже не знаю, какое слово подобрать.