Текст книги "Ордер на смерть"

Автор книги: Алексей Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Что за херня? – в недоумении остановился перед появившейся троицей Петрович. – Да он же, по-моему, окочурился!

– Как так – окочурился? – посмотрел на старика Угрюмый.

– Ну точно! – Петрович пощупал холодную руку старика. – Так и есть. Во дела… Жмурика ко мне притащили! Что ж вы?

Пижон и Угрюмый поволокли тело старика дальше, внесли его на веранду и положили там на пол. Старик лежал с побелевшими губами и закрытыми глазами, раскинув руки.

– Как так – не пойму! – удивлялся Пижон. – Не мог же он от снотворного дуба дать? Хотя – кто ее знает, химию эту сраную…

– Да чего уж теперь… – Петрович встал на колени рядом с телом Виноградова и приложил голову к его груди. Потом еще раз пощупал пульс. – Ну да, помер дядька. Может, инфаркт какой? Ха! Чего-то вы, ребятки, перестарались, кажется. Никогда вы мне еще покойничков не подбрасывали…

– Какая разница! – Пижон вдруг ухмыльнулся. – Сам знаешь: днем позже, днем раньше… Так хоть тебе грех на душу не придется брать, а, Петрович? Сам подох, тебе же работы меньше…

– Ладно вам – из меня палача делать! – отрезал Петрович и нахмурил густые брови. – У всех в команде своя работа. Вы, можно подумать, ангелы во плоти… Давайте звонить.

Он сходил в одну из комнат, бесшумно ступая по вязаным половичкам, в большом количестве разбросанным по деревянному полу, и принес оттуда мобильный телефон. Сам набрал номер.

– Алё? Артур Викторович?.. Ага, я… Ага, здесь. Довезли-то довезли, только старичок-то наш того, скончался… Ну да… Не знаю. Я его даже пальцем не трогал, он сам… Сейчас…

Петрович передал трубку телефона Пижону. Тот взял ее, поздоровался с шефом, с озабоченным лицом слушал, что тот ему говорит. Потом закивал, суетливо отвечая на вопросы:

– Ключи у меня… Сказал, что один дома. Совсем… А сегодня к нему вечером эти будут ломиться, соседи его. И еще какой-то боевой товарищ. И все… Этого мы не спрашивали… Так вы же нам не говорили про это, Артур Викторович, точно!.. Ага, я все понял. Сегодня все привезем, да. И – уезжаем.

После разговора с шефом все трое – Угрюмый, Пижон и Петрович – не спеша попили чайку, по ходу чаепития обсуждая и координируя свои дальнейшие действия. Договорились о том, что Петрович и Угрюмый доставят тело умершего в крематорий, где его сегодня же ночью сожгут – у них там есть свои люди. Пижона высаживают у ресторана, куда придет за ключами Артур. Он получает деньги за работу, потом встречается с Угрюмым – и они возвращаются к себе в Тулу.

Вечером того же дня соседка Николая Тарасовича Виноградова, Марья Игнатьевна, столкнулась у двери своего соседа с невзрачным на вид мужиком в костюме и при галстуке. Он как раз нажимал – и, кажется, делал это уже не в первый раз – кнопку дверного звонка.

– Ой, здравствуйте! – осторожно поприветствовала она незнакомца, который, похоже, уже отчаялся дозвониться в дверь. – А вы что же – к Николай Тарасычу в гости? А его что-то нет!

– Да уж вижу… – Мужик дружелюбно посмотрел на сухонькую, подвижную старушку с костяным гребешком в жиденьких волосах и в нарядном, по случаю праздника, платье. Обратил внимание на то, что она вроде бы тоже собиралась звонить соседу – но теперь с любопытством разглядывала еще одного посетителя.

Вдруг она всплеснула руками:

– Коля, да, никак, это ты? Я тебя совсем не признала! Ты-то меня хоть помнишь? Видишь, какая стала слепая, и память подводит… Слушай, да что с тобой стряслось такое? Ты же в том году совсем другим человеком был! Чего так сгорбился-то, Коля?

Мужик поставил пакет, который до сих пор держал в левой руке, на пол у двери, пожал плечами и улыбнулся:

– Ох, а я ведь тоже вас поначалу не признал… Один раз в жизни виделись – немудрено! Извините, забыл ваше имя?

– А я вот твое помню: ты – Коля, да? Коля Вдовин? Марья Игнатьевна я! Ну, вспоминай… О прошлом годе ты еще к Тарасычу забегал, да? И куда ты потом запропастился? Он все время мне про тебя рассказывал, что вас чуть ли не двое со всего полка уцелело… Так чего мы стоим здесь? Видать, тезка твой позже придет, хоть мы его тоже ждем всей семьей, подарок ему купили. Ну, пойдем к нам, что ли? А к Тарасычу потом зайдем…

– Ладно, пойдем, – почесал в голове мужик, – тоже верно. А я вот продуктов разных Тарасычу накупил, думал угостить… Ну ничего, может, он и вправду где подзадержался, встретил кого… Я извиняюсь, Игнатьевна, что не шибко выгляжу…

– Нормально выглядишь, Коля! – не очень искренне стала утешать его старушка. – Хотя, конечно, изменился сильно…

Они вошли в квартиру, где сегодня – по случаю праздника – собрались и дочка Игнатьевны, Ксюша, и ее длинный, худой муж в очках, и их дети, приходящиеся старушке внуками. В прихожей вкусно пахло едой, слышно было, как работает телевизор.

К бабушке выбежали из комнаты хохочущие дети – Вовик и Оля, но при виде незнакомого человека сразу сконфузились. Игнатьевна же заперла изнутри дверь – и рванулась на кухню:

– Ксеня! Ты что – не чуешь, как утка подгорает?! Ох, что делается, что делается! Ну ничего поручить нельзя…

Из кухни раздались шипенье кипящего масла, лязганье вытаскиваемого из духовки противня – и новая порция причитаний Игнатьевны. Дверь в еще одну комнату открылась, и оттуда быстрыми шагами, удивленно взглянув на Вдовина, прошла на кухню миловидная женщина лет тридцати – тридцати пяти. На ходу она все-таки еще раз обернулась, поправляя плавным движением свои красивые, хоть и явно обесцвеченные перекисью волосы, и поздоровалась с гостем. Затем тоже исчезла на кухне, откуда донесся ее голос:

– Ну что ты кричишь, мама? Нормальная утка! Смотри, как ужарилась. Самое то! Видеть спокойно не могу – скорей бы за стол…

Игнатьевна, вытирая руки полотенцем, вернулась в прихожую:

– Чего ждешь, Коля? Раздевайся, проходи, праздновать будем. А вы, дети, поздоровались с дядей Колей? Чему я вас учила?

Вовик и Оля, насупившись, подошли ко Вдовину, который засуетился и начал рыскать по карманам. Но так, видимо, и не найдя ничего подходящего, чтобы вручить малышам, пообещал:

– Забыл конфеток вам купить. В следующий раз принесу обязательно! Ага?

Дети закивали, потом взялись за руки и убежали на кухню.

– Не знаю, снимать пиджак или нет? – обратился к старушке ее неожиданный гость.

Она подумала и махнула рукой:

– Не знаю, Коль, сам решай. Лучше сыми, не заляпаешь жиром хоть… Все, хватит торчать здесь, пошли кушать!

Наконец все уселись за стол. Вдовин пожал руку зятю Игнатьевны и сел на стул у окна. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке – получилось, что напросился в гости. Кто ж знал, что Тарасыча не будет? В упор его никто не разглядывал, но порой искоса и дочка Игнатьевны, и ее муж, оказавшийся крайним молчуном, и дети кидали на него взгляды, как бы говорящие: и кто это пришел? Ему было неловко за свой не очень чистый костюм, за небритость и вообще – за, так сказать, не парадный вид. Хотя рубашка на нем была белая, но даже в ней он выглядел простовато.

Ко всему прочему лицо Николая Вдовина казалось каким-то грустным и виноватым, в глазах застыла тоска. Брови – густые, волосы – зачесанные назад; теперь мало кто так зачесывает, немодно это. Уши – острые, как у волка, вернее было бы сказать – заостренные кверху. Нос – прямой, ровный. Возле тонких, своеобразного рисунка, губ пролегли упрямые, даже немножко злые, морщины, придающие всему лицу тяжелое, горькое выражение. Но больше всего запоминались все-таки его глаза…

Игнатьевна решила снять возникшее за столом напряжение – и достала из холодильника бутылку водки, а следом за ней еще и бутылочку сухого белою винца. И представила гостя своей небольшой семье, налив себе и Вдовину водки, а дочери – вина:

– Ну что же, дорогие мои Ксюшечка, Валера, детки… Вот и собрались мы с вами отметить очередной День Победы. Надеюсь, попозже к нам еще и Николай Тарасович присоединится. Слава Богу, дорогие мои, что вы растете, верней, выросли, не зная ужасов войны. А вот мы с соседом нашим, да вот с его однополчанином, тоже Николаем, близко познакомились с ней, проклятой. Сами знаете, какие потери она с собой несет. У меня мужа забрала, лиходейка, – твоего, Кения, отца и вашего деда… Так давайте выпьем за то, чтобы мы все помнили, что такое – Девятое мая, и за то, чтобы не пришлось на вашу долю никакой больше войны!..

Чокнулись все – в том числе и непьющий зять Валера, поднявший бокал с лимонадом, и дети, которые, конечно, мало чего из речи бабушки поняли. Все выпили и принялись за утку, готовить которую Игнатьевна любила по своему рецепту – нашпиговывала ее рисом и изюмом, а также яблоками, а вокруг утки аппетитно громоздилась жареная, тонко порезанная картошечка.

– О-о! – с изумлением произнес Вдовин, отведав этого потрясающего блюда. – Ничего себе! Вкуснотища какая! Отлично…

Минут пятнадцать все работали челюстями, пока утка была еще горячей. Довольная Игнатьевна следила за тем, чтобы все были сыты, и постоянно подкладывала каждому на тарелку то мяса, то картошечки. Потом включила на плите чайник. Когда же все наелись – а за это время Вдовин с Игнатьевной уговорили уже полбутылочки «беленькой», – дети поковыряли ложечками торт, запивая сладкое чайком, и побежали дальше веселиться. К ним, очевидно, решив, что старикам хочется поговорить по душам, присоединились вскоре и их родители. А Вдовин с Игнатьевной выпили еще; он закурил, с разрешения хозяйки, и они на самом деле завели непростой разговор. Рассказывал о себе бывший «сын полка» не очень охотно, но чувствовалось, что он тоже искал повода выговориться. И лишь теперь, «приняв на грудь», Вдовин более-менее расслабился: может спокойно поведать свою, на самом деле грустную, историю. Игнатьевна не курила, но жадно слушала его, подперев щеку рукой, иногда что-то спрашивала…

– Все на самом деле просто, – начал Вдовин. – Ну не повезло мне!.. Потому и пропал надолго. Удивляюсь – как вообще жив остался? Так судьба тряханула! Ты, Марья Игнатьевна, молодец – все у тебя как у людей: и семья есть, и квартира. Правильно! А я вот лопухнулся… Началось все с телевизора – я наслушался рекламы ихней про «МММ» да разные банки, где, помню даже эти слова, «доходы высоки, как горные вершины…». Ну и поскольку человек я холостой, посоветоваться было не с кем – решил на свой страх и риск все мои сбережения, все, что накопил за долгую трудовую жизнь, рассовать под проценты по разным банкам. И жить на эти проценты. Понимаешь, Игнатьевна? Давай еще по одной, что ли?

– Давай… – Старушка плеснула обоим еще по рюмашке. – Ну и?..

– Поначалу обрадовался – заработали мои денежки вроде. Да и все вокруг как безумные прыгали – ой, вклады, ой, успеть бы, ой, а Голубков, а Мавроди!.. Я гардеробчик обновил, обрадовавшись. Ну, думаю, достойная старость обеспечена, все, класс! Так и жил какое-то время. Потом все лопнуло – как мыльный пузырь лопается. Вклады мои пропали, и ничего я не добился… Ну не меня же одного такая беда настигла, думаю, выкручусь, ничего. Но затем все полетело, все! И «Властилина» эта, и «Чара», и даже то, что считалось самым надежным… Понимаешь? Войди в мое положение! Я, значит, туда-сюда, никак не мог остановиться, все искал честный какой-нибудь банк, надеялся еще на что-то, дурила картонная… Прошлый раз я приезжал – у меня еще не так плохо дела шли; знакомые вкладчики тоже чего-то насоветовали: мол, и мы все потеряли, а теперь снова срослось. А прошедшим летом у меня вообще все рухнуло – разом! Пил неделю, потом очнулся и думаю: ну что же мне делать? Должен же быть какой-то выход, а? Решил на карточной игре сделать денежки. Карты я знаю вроде неплохо. Но, Игнатьевна, человек я азартный оказался – и в итоге проигрался в пух и прах. Долги были большие…

– Ох-ох! – искренне сопереживала рассказу старушка.

– Ну вот, значит, – опять закурил раскрасневшийся от жары и водки Вдовин, – как там в народе говорится? «Если ума нет – то это надолго». Точно про меня, ей-богу! Короче, была мысля сдавать квартиру – она у меня как-никак трехкомнатная была, в хорошем районе, близко от метро. Но так получилось, что ее продал… Ну да, как бы продал. Долги отдал – и все, без денег остался. Остаток, между нами говоря, был кое-какой, так и его украли у меня – представляешь, Игнатьевна? Заснул по пьяни у кого-то в гостях – а пил я тогда много, – очнулся в какой-то канаве: без денег, без паспорта – все украли. И, что самое тяжелое, не помню даже, с кем пил, – ни района не помню, ни людей! Так я из уважаемого человека, который пахал всю жизнь, в один миг в бомжа обычного превратился. Понимаешь, как страшно? Без определенного места жительства, чтоб ему пусто было!

– Ну а сейчас чего делаешь? – кротко спросила старушка.

– Да вроде пригрели меня одни люди, – нахмурился Вдовин, – так, на еду хватает. И крышу над головой мне дали, но, сама понимаешь, все это временно. Вот… А сегодня решил зайти к нашему Тарасычу – проведать старика, ну и принести ему чего-ничего…

– Ах, мы про него-то забыли совсем! – Игнатьевна встала из-за стола. – Пойдем, мил человек, все же посмотрим, пришел ли. А если пришел, уже все втроем покумекаем, как тебе помочь…

– Ага, пошли посмотрим. – Вдовин тоже пошел в прихожую, следом за ней.

Долго стучали, звонили они в дверь Виноградова – Игнатьевна предположила даже, что у него, не дай Бог, инфаркт случился, уже второй, и лежит он сейчас без сознания – если живой еще – в квартире, не подходит к двери поэтому. Но ломать дверь не решились как-то. Оставили в двери записку – мол, ждем у нас, приходи скорее. Вернулись к старушке – там Валера и Ксения попросили Игнатьевну оставить у себя переночевать детей. Старушка понимающе хихикнула – давайте, конечно, о чем речь, а то вам-то в однокомнатной квартире вашей и спать вдвоем при детях неудобно… На том и порешили.

Вдовин закурил на кухне, глядя из окна, как над Таганкой встает луна. Незаметно и быстро стемнело. Дочка и зять Игнатьевны уже ушли, а сама она искупала в ванне детей и укладывала их спать. Потом пришла. Сели вдвоем пить чай. Она волновалась за соседа:

– Ох, чую я, что-то нехорошее с ним стряслось! Ты вон его помоложе, Коля, еще за себя постоять сможешь, если что. А он?.. Старый да хлипкий, больной весь. Ну а вдруг хулиганы напали?

– Да ты что, Игнатьевна! – Вдовин поиграл желваками. – Это что же за беспредел? Чтобы на фронтовика, да еще и в такой день, какие-то хулиганы напали? Да и что с него взять? Нет, вряд ли…

– Не знаю… – вздохнула старушка. – Может, китель, ордена?

– Да звери, что ли, вокруг нас одни ходят? – скрипнул зубами Вдовин. – Не может такого быть Не может – и все тут!

– Ой, не скажи, Коль! – Старушка подлила им еще чаю. – Мне на рынке подруга рассказала знаешь какой случай? Такой же фронтовик, как наш Тарасыч, только на войне журналистом был, к себе пригласил незнакомых, а те его взяли да и зарезали. Вот тебе истинный крест, если не веришь! Мне подруга даже газету показывала, где про этот случай написали. Тоже – зачем убили? В полунищете жил. А вот взяли и лишили жизни, гады…

– Да я бы таких – этими вот руками! – Вдовин сжал кулаки. – Задушил бы без суда и следствия на месте за такое!

– Так жизни-то отобранной уже не вернешь, – заметила Игнатьевна. – Нашли старика с ножом в сердце, а руки у него проволокой были связаны. Да… А вот другой случай: ветеран на темной лестнице упал, расшибся. В дежурной больнице деньги за лечение с его жены потребовали. Что могла – внесла. Потом ей сказали: не из нашего района человек. Перевезли в госпиталь инвалидов войны. Он одноглазый был – пулей на фронте глаз выбило. А там он помер. И знаешь что? Эти, что вскрывают, как их…

– Патологоанатомы, что ли? – подсказал ей Вдовин.

– А, ну да, они – забастовку объявили как раз. И женщина, жена его то есть, неделю из морга не могла его тело получить. Во как!.. Так что нет уважения к ветеранам. По крайней мере этот беспредел, как ты выразился, – кругом. Вдруг на нашего Тарасыча кто напал? Где он сейчас, что с ним? Если через час не явится – что ж, сяду на телефон, буду обзванивать все районки, да и в милицию надо заявление сделать. Как думаешь?

– Надо, верно… – Вдовин затушил бычок сигареты о дно пепельницы и спросил: – А сколько времени сейчас, Игнатьевна?

– Да уж одиннадцать вечера! – Старушка посмотрела на ходики в углу, которых не заметил гость. – Ты это куда собрался?

– Поеду я, – извиняющимся голосом произнес Вдовин. – Мне еще долго до жилья добираться… Спасибо за все! На днях, по возможности, еще приеду. Объявится Тарасыч – привет ему от меня. Все-таки надеюсь, что никакой беды с ним не стряслось.

Игнатьевна проводила гостя, вздохнула – и села к телефону.

Проходил день за днем, а бесследно исчезнувший старик Виноградов так и не объявлялся. Куда же он мог запропаститься? Игнатьевна напрасно звонила во всевозможные инстанции – всюду ей отвечали, что такой не поступал. И потом, у нее хватало и собственных забот – не могла же она, как некий частный детектив, бросить все силы на поиск пропавшего в огромном мегаполисе человека?! Единственное, что ей удалось, да и то случайно, это выслушать рассказ бабушек у подъезда – стародавних приятельниц Игнатьевны. Они как раз девятого мая видели: сначала старик и она сама с внуками пошли к автобусной остановке, а где-то спустя полчаса сюда подъезжала дорогая машина. И два парня – один невысокий, а другой толстый-претолстый – спрашивали, как им, мол, найти ветерана, ну, Николая Тарасовича. Что за люди приезжали – бабки так и не сумели Игнатьевне толком объяснить…

Да уж, соседка Николая Тарасовича никак не могла знать о том, что к тому времени был приведен в действие и вовсю работал механизм по оформлению передачи пустующей квартиры в собственность одного риэлторского агентства. Подобных агентств в Москве хоть пруд пруди, и многие из них действовали откровенно бандитскими способами. Речь-то шла о многих тысячах долларов, тем более – в послекризисное время! И бандиты особенно не церемонились с одинокими стариками, занимавшими до поры до времени нужную им жилплощадь.

В данном случае риэлтор Артур Князев лично встретился с нотариусом, уже давно работавшим за проценты от каждой подобной сделки. Нотариус, Георгий Владимирович Новик, сильно побаивался Артура. Хоть и знал Новик, что рискует и карьерой, и свободой, но без лишних слов выписал поддельную доверенность от имени Виноградова на право распоряжаться его жилплощадью. Еще один человек, работавший на Артура, судмедэксперт морга Юрий Сергеевич Пащенко, составил справочку о том, что хозяин квартиры умер от инфаркта, но… В городе Николаеве. В загсе Артур получил необходимое для завершения операции свидетельство о смерти, используя свои личные связи: просто здесь у него работала знакомая, отчаянно кокетничавшая с риэлтором и мечтавшая, что он когда-нибудь все-таки уложит ее в постель. В паспортном столе милиции Артур не имел пока своего человечка, но и там ему повезло: то ли из-за обычной запарки, то ли еще по какой-то причине – начальник махнул свою подпись не глядя. И у Артура на руках, таким образом, оказались все заветные документы. Операция прошла безупречно!

Артур, давно подыскавший покупателей, наконец сумел продать им квартиру в престижном районе – на Таганке и теперь потирал руки, довольный собой и уже нацелившийся на новые, подобные этой, сделки…

Вот так и получилось, что в один прекрасный день в квартиру Виноградова (где до сих пор пахло медикаментами, а на столе в кухне стояли тарелки и стопки, приготовленные Николаем Тарасовичем для возможных посиделок) въехали новые хозяева.

Въехать-то как бы и въехали, но поначалу просто прошлись по комнатам, брезгливо осматривая стариковский быт – все эти крашеные половицы, окна, покрытые пылью, железные кровати и черно-белый телевизор. Конечно, решено было сначала сделать здесь капитальный ремонт – избавиться от хлама, сломать кое-где стенные перегородки и прочее, и прочее. А первым делом установить вместо ветхой деревянной двери прочную, стальную.

Лев Леонидович Солдатов, преуспевающий бизнесмен, сделавший деньги на окнах со звукоизоляцией и стеклопакетах, властно привлек к себе загорелую молодую жену Ларису, недавно отдохнувшую на Сейшельских островах, и улыбнулся ей. Она лизнула его в нос и рассмеялась – у обоих было прекрасное настроение… Это приобретение, как ни крути, а будет уже третьей их квартирой. Ремонт, когда денег куры не клюют, – это ерунда, дело привычное!..

Лев Леонидович обычно давал Ларисе необходимую сумму, а там уж она сама распоряжалась: нигде не работая, жена придумала себе развлечение – заниматься отделкой их семейного гнездышка (точнее – гнездышек). У нее, по-видимому, действительно был врожденный дар дизайнера – по крайней мере то, во что превращались купленные мужем квартиры после ее придирчивого и часто собственноручного ремонта, заставляло их друзей и подруг ахать и восхищаться.

Лариса – иногда с мужем, иногда одна – нередко ездила за границу и насмотрелась там на квартиры богатых людей. И, естественно, решила, что здесь, в Москве, она должна жить так, как если бы жила в Париже. То есть ничего совкового в квартире быть не должно; все, начиная от унитаза и кончая паласом на полу, – только импортное, дорогое и престижное. Иначе, честно говоря, ей и перед подругами будет как-то неудобно… Вон у Вальки Пушкаревой вообще белый с золотом рояль в гостиной стоит – уйму баксов стоит! Это – да, здорово. А какие у Вальки жалюзи на окнах! А какая ванна! Ну, ничего, и из этой стариковской халупы она, Лариса, сумеет что-нибудь путное сотворить…

– Левушка, Левушка, – мечтательно проговорила она, прижавшись к мужниному плечу, – я уже вижу, четко вижу, что и как здесь будет. Вон там – пальму поставлю, обязательно. А там вот – фонарики разноцветные надо будет повесить, как у Вальки, помнишь? Анютке здесь должно понравиться!

Она представила, как Аня, их двухлетняя дочь, возится со своими игрушками на тигровой шкуре у камина (а все это здесь будет!), и ей сразу стало уютно… Но, однако, работы впереди много!

– Надо бы отметить покупку, а, Ларка? – шутливо ущипнул жену за соблазнительную попку Солдатов. – Поехали нынче в твой любимый ресторан? Как ты на это смотришь? Можешь, кстати, подружек позвать, а я – своих ребяток приглашу. Не каждый ведь день квартиру покупаем! Только чисто по времени надо все прикинуть – у меня же еще дела есть. Едем, нет?

Лариса подцепила длинным черным лакированным ногтем обложку фотоальбома, лежавшего в кухне на скатерти стола, без особого интереса перелистнула несколько страниц с пожелтевшими фронтовыми фотографиями, захлопнула альбом и сказала:

– Ох, Левушка, ну, конечно, я – за! Давай я прямо сейчас обзвоню девчонок. Только на сколько им назначать?

– Ну, давай на семь вечера, – хмыкнул Солдатов, – а то мне в офис надо заскочить и потом еще кое-куда. Как, годится?

– О’кей, – улыбнулась ему жена и, взяв из рук мужа мобильный телефон, принялась расхаживать по квартире, разглядывая комнаты, ванную, прихожую и морща носик от застоявшегося аптечного запаха.

Потом Лариса принялась щебетать в трубку:

– Валечка, ты? А я – не падай! – знаешь, где сейчас? Нипочем не угадаешь!.. В нашей с Левой новой квартирке! Ага… Что?.. Да так, прикупили по случаю. Теперь, в общем, у нас тоже, как и у тебя с Гариком, будет целых три семейных гнездышка. Спасибо! Слушай, подруга, как насчет отметить это дело в «Пекине»? Кто будет? Ну… Я Инге еще позвоню, Маргарите. О’кей?..

Лев Леонидович расстегнул пуговицу на рубашке и приспустил, ослабил немного галстук – в Москве такая жара, а он в деловом костюме мотаться должен! А что поделаешь – обычный рабочий день: он же не лох какой-нибудь, чтобы с клиентами в футболке общаться… Достал из портфеля бутылочку минералки, отвинтил пробку, хлебнул. Потом извлек из кармана платок и смахнул капельки пота с красного от духоты лица.

Лариса продолжала щебетать, смеяться в трубку – еще и закурила:

– Алё, Марго?.. Ну как, придешь?.. Леве привет? Да, передам. Ну, представляешь, полный отпад – я в ванне была, а он заходит, ты его знаешь, говорит так, между делом: «Ларка, ругаться не будешь? Я тут кучу денег потратил…» Ну, балдеж! А потом вздохнул и лукаво так посмотрел – и выяснилось, что сейчас поедем новую квартиру смотреть. Фантастика, правда? Вот по этому поводу и приглашаем вас с Сережкой… Короче, подруга, не томи, – будешь или нет?.. Ясно. Ну, до встречи…

Она вернула наконец мобильный телефон мужу и поцеловала его в щеку:

– Ты, Левушка, у меня самый-самый!.. Марго с Валькой обзавидовались, а Инга так вообще на жопу села. Она в отрубе полном – счастливая ты, говорит, Ларка, такой мужик у тебя!

Солдатов довольно ухмыльнулся, потом посмотрел на часы:

– У-у, Ларка, пора по коням… Ты дуй домой, я доброшу, а мне надо ехать бабки получать. Не могу опаздывать, все!

Он тоже быстро полистал фотоальбом Виноградова, решительно его захлопнул и пошел к двери. Через минуту парочка уже закрывала входную дверь снаружи своим ключом.

В это время по лестнице поднималась Игнатьевна с полными авоськами. Увидев, что из квартиры Виноградова выходят незнакомые ей люди, она попросту остолбенела. Однако справилась с собой и, поздоровавшись, спросила:

– Простите, люди добрые, это что же? Вы откуда здесь? То есть… Вам что-то известно о Николае Тарасовиче, да? Или…

Солдатовы переглянулись в недоумении. Потом Лев Леонидович сказал, сунув ключ от двери в карман пиджака:

– О каком Николае Тарасовиче? О прежнем хозяине, да?

– Ну, о Виноградове спрашиваю, соседе моем. Это ж его квартира!.. Простите бабку старую, что пристаю. Вам что-то о нем известно? Иначе как вы здесь очутились, не пойму…

– А-а! – протянул Солдатов. – Вот вы о чем… Так помер он – вы разве не в курсе? А мы теперь тут жить будем. Вот так.

– Как помер? – опешила старушка. – И что – справка есть?

– Все есть, бабуля, все документики… – Лев Леонидович опять посмотрел на часы. – К сожалению, у меня крайне мало времени, чтобы с вами обсуждать эту тему. Мы спешим с женой.

– Да нет, я так, из любопытства, – засуетилась Игнатьевна. – Я ждала, что он объявится. Пропал ведь, бесследно. Сами понимаете, ждала его – а тут вдруг вы появляетесь… Как же он помер, не знаете?.. Ну, простите, если отвлекаю. Просто мы с Тарасычем столько лет соседями были… А потом он пропал…

– Бывает, бабушка, бывает, – равнодушно сказала Лариса, разглядывая свои ухоженные пальчики в дорогих перстнях. – Но вот, значит, как сложилось. Теперь мы будем вашими соседями.

– Ага, ясно. Еще раз простите… – Игнатьевна подняла авоськи и пошла к своей двери. Прежде чем открыть ее ключом, она искоса еще раз посмотрела на супругов, торопливо спускающихся по лестнице… Новые, значит, соседи. Вон как все обернулось!

Уже на следующий день в бывшей виноградовской квартире закипели ремонтные работы. Подъезд наполнился грохотом и шумом.

Игнатьевна с удивлением глядела на бойко командующую рабочими загорелую Ларису, которая по-прежнему с презрением обходила пожилых жильцов этого дома, делая вид, что просто никого из них не замечает… Что они для нее? Недочеловеки какие-то. Оно и понятно: в тех сферах, где Лариса проводила большую часть жизни, говорили и думали совсем о других вещах – не в пример старикам, живущим в доме на Таганке. Ну, бродят по двору граждане, потрепанные жизнью, – ей-то что за дело?

Лариса частенько бывала и с похмелья – злилась на рабочих, подгоняла их такими словами, что те чесали в затылках, а потом с еще большим рвением принимались за ремонт. Сроки им поставили жесткие, а запросы у их работодательницы были необычайно высокие.

– Блин, была бы я мужиком, – орала на них Лариса, – я бы соображала побыстрей, чем вы, точно! Что здесь непонятного? Эту стену ломайте на хрен! Да не так! Отсюда начинайте! Вот, чтобы ничего не осталось, взяли да долбанули… Ох, какая с вами морока! А вы что как мухи сонные бродите? Мусор грузим на носилки и быстренько выносим, там контейнер на улице. Ну же!

Надо воздать ей должное – работала и сама как зверь: постоянно возилась то со шпоном, то с обоями, то с краской. Она действительно имела опыт перепланировки и дизайна квартир, но в этот раз ей хотелось не только удивить своих подруг красотой нового семейного гнезда, но и превзойти их во всем. Что в итоге ей и удалось: когда через пару недель к ней на новоселье пришли и Маргарита, и Валька, и Инга, все с мужьями, они просто рты разинули: из бывшей неухоженной, старой, пыльной квартиры Лариса сумела создать что-то вроде жилого офиса. На стенах отливали золотом страшно дорогие, модные сейчас, обои. Куда-то делись и старая плита из кухни, и порыжевшая от времени чугунная ванна, и дешевенький унитаз – теперь гости осторожно ступали по дорогому паласу, щелкали языками от восторга, разглядывая камин, тигровую шкуру на полу, ванную комнату, выложенную потрясающе красивым синим кафелем, с белоснежными унитазом и ванной «от Виллероя», фонари над сверкающей металлом кухонной плитой, столы красного дерева на гнутых ножках, сервизы стоимостью примерно в пятнадцать тысяч долларов. Квартиру теперь было просто не узнать.

Лариса, воркуя с подружками, проводила узкой ладонью по обоям, по обновленным узорным шпоном дверям, небрежно бросала, любуясь произведенным впечатлением, фразочки типа:

– А здесь я хочу подлинник Пикассо повесить, но еще не успела. А вон там будет коллекция старинных икон…

– Ну Лариска, ну даешь! – завистливо ластились к ней подруги. – Красотища-то какая! Высший класс! Зашибись…

И дергали мужей за рукав: мол, а ты чего, рохля? Что – не можешь такую же роскошь приобрести и установить? Солдатовы смогли, а мы что – хуже их, что ли? Тоже хотим вот так!..

Охали и ахали, разглядывая спальню с зеркальным потолком и громадной двуспальной кроватью – белой, с хитрыми круглыми вырезами в спинке, стоящей явно большущих денег.

Лариса, расхаживая по квартире во всем фирменном – даже шлепанцы на ней были «от Гуччи» и стоили две с половиной штуки баксов, – была счастлива…

Когда же гости разъехались, она прыгнула в кровать к сопящему Левушке – он, по обыкновению, включил видик и уже смотрел порнушку, чтоб побыстрей возбудиться. Закурила, разглядывая, как на экране одна блондинка обслуживает сразу восьмерых парней, – и набросилась на мужа, оседлав Леву и нанизав себя на его «пушку» впечатляющих размеров… Стала биться, кричать, ёрзать на нем – и вскоре они одновременно достигли вершины наслаждения.

Утром Лариса, с небольшого бодуна, выходила за покупками – как она выражалась, решила «сделать шоппинг». И нос к носу столкнулась со своей соседкой, старушкой Игнатьевной. С ней рядом мялся какой-то небритый тип лет шестидесяти…