Текст книги "Юго-западное направление (СИ)"

Автор книги: Алексей Дягилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 11

Сначала было всё хорошо, а потом нами занялся Особый отдел. Эти зверюги всю душу из нас вынули. Замордовали допросами до полусмерти. Били так, что здоровые мужики отрубались и обсирались. Их отливали водой и снова били. Особенно издевался один садист. Сам маленький, очкастый, похож на хорька, но зверь лютый. Другие ещё более-менее по сравнению с ним, подумаешь, зубы выбьют, сломают там пару рёбер, нос набок свернут, отмутузят до потери сознания и всё. Подписал сознанку и вали в холодную до следующего допроса. Этот же гад нашёл где-то чучело крокодила, набил его песком и бил им по голому телу, особливо по почкам и другим жизненно-важным органам. Следов никаких, а боль адская. И плевать ему было, виноват ты или не виноват, сознался или не сознался во всех смертных грехах, херачил, сволочь, в своё удовольствие так, что у людей потом почки отнимались, неделями кровью ссали. Фамилия ещё у него такая странная была – Рогов. А звали Василий Альбертович. Так что когда будут спрашивать, лучше не врите, говорите как было на самом деле, иначе запутаетесь в показаниях и подведёте себя под монастырь…

Травил я байки бойцам, впервые побывавшим в окружении, готовя к беседе с нашим оперуполномоченным. Пока к беседе, а проверять в соответствующих органах их будут потом. Хотя какие к чёрту проверки? К своим прорвалась целая армия, да ещё и не одна, – и кто там будет устраивать многочасовые допросы десяткам тысяч людей? В особом отделе дивизии тех особистов раз, два, три и обчёлся, в армии чуть поболе. И где столько времени на все эти тыщи найти, чтобы просто задать пару вопросов? А тем более допросить, да ещё с пристрастием. Да и знаменитый приказ №227 выйдет только в конце июля. А до того момента штрафная рота или штрафбат не грозит, только тюрьма или высшая мера социальной защиты. В августе наставят заградотрядов в степи и станут расстреливать всех подряд. Поймают Серебрякова и будут его долго пинать по рёбрам, пока он не согласится стать командиром штрафбата. Нагонят к нему в батальон толпу уголовных авторитетов и заключённых по 58-й статье, дадут вместо замполита попа и пойдут они брать города штурмом. Опупеть не встать. Вот же бля гении россиянского синематографа. Это же надо до такого додуматься. Поставить разжалованного офицера командиром штрафного батальона для средних и старших командиров (офицеров). И что за мудак был автором такого «гениального» сценария? Хрен с ними, с говногениями будущего, но в настоящем я кое-кого напугал и, приехавшего к нам в лагерь старшего политрука из газеты, народ старался обходить десятой дорогой, принимая за особиста-маньяка. А нехрен расслабляться. Пускай мотают на ус. Это сейчас повезло, можно сказать дуриком отскочили, а через два месяца немцы уже хорошенько ударят, и фронт аж до Волги и до Кавказа откатится. В том числе и из-за таких вот бегунков, которые бросив всё, ломанулись за речку в первых рядах, как только остались без командиров и чуть не просрали плацдарм, хотя их командиры ломанулись в первую очередь.

Расположились мы в пионерском лагере, на который наткнулись чисто случайно. Переправившись через реку в самом широком, потому и достаточно мелком месте, просто почапали на восток. Шли, шли и дошли. Лес, поляна, снова лес, и вот он, махонький городок с хаотично расположенными времянками барачного типа, верандами и другими строениями. Обязательная эстрада или летняя сцена, со врытыми напротив скамейками, спортплощадка со всеми положенными атрибутами, футбольное поле. Были и капитальные здания из брёвен и самана, но в основном дощатые времянки, похожие на солдатские казармы с большими спальнями. Когда мы сюда добрались, то в лагере уже вовсю хозяйничали партизаны, потому что эту банду красноармейцев, командиров и политработников, отбившихся от своих частей и подразделений, по другому не назовёшь. Разбились по интересам, позанимали все лучшие дома, причём командиры сами по себе и в одном конце лагеря, а красноармейцы в другом, после чего занялись грабежом и развратом. Жрать то всем хочется, желательно каждый день и не один раз, а нечего. Вот и пошли шариться по окрестностям, в домах отдыха, да по ближайшим станциям, деревням и дачам, на охоту, рыбалку и прочий отхожий промысел. Ружбайки-то свои не все проебали, а попрошайничать с винтовкой гораздо сподручней, чем с сумой от противогаза, больше дают. Ну а насчёт разврата, кто ищет, тот всегда найдёт, ни одну, так другую, она ж для солдата припасена. И хотя пионерок в лагере не было, не сезон, но для бешеной собаки сто вёрст не крюк, а тут и десятка не наберётся, да всё лесом, тем более отпрашиваться ни у кого не надо, так что «гуляй рванина от рубля и выше».

Когда мы нашли этот пионерский лагерь, то сначала освободили необходимые нам помещения от нежданных гостей (у нас раненые, а ещё женщины у которых могут быть дети, не ночевать же им в сараях и под навесами). А когда поняли, какой бардак здесь творится, то стали наводить порядок железной рукой. Действовали по армейскому принципу, «не хочешь – заставим, не умеешь – пофиг, всё равно заставим». Во-первых, нас было больше. Во-вторых, у нас кроме винтовок с одной обоймой были пулемёты и пистолеты-пулемёты. А стало нас много ещё и потому, что к нашему отряду присоединился второй батальон 1125-го стрелкового полка 335-й стрелковой дивизии и санитарная рота этого же полка. И не важно, что это были всего лишь остатки подразделений, зато со своими командирами и обстрелянными бойцами. И хотя самым старшим как по должности, так и по званию являлся старший врач 1125-го стрелкового полка – военврач 2-го ранга Бромберг, возглавивший санитарную роту полка во время всеобщего драпа, командовал объединённым отрядом капитан Вашкевич. Объединились мы с ними во время совместной переправы через реку. Брод то он брод, но глубокий, поэтому раненых пришлось перетаскивать на носилках, подняв их на уровень плеч, повозки также полностью освобождали от груза и помогали лошадям перевозить их на другой берег. В общем, нашим подстреленным бойцам повезло, их вовремя успели спасти квалифицированные медики, оказав первую помощь прямо на левом берегу Северского Донца, а прооперировав уже в пионерлагере. Потому мы и действовали жёстко, выпнув из лагерного медпункта всех, кто там находился, а заодно освободили другие административные и хозяйственные помещения (кухню, столовую, клуб, комнату старшей пионерской вожатой…).

С утра следующего дня капитан начал наводить порядок железной рукой. Отправил четвёртую роту (около 30 человек) занять оборону напротив брода, а также разведку во всех направлениях, чтобы найти какие-нибудь тылы армии или фронта. Нужно было где-то добыть провиант и куда-то эвакуировать всех ранбольных. Пятая и шестая роты оцепили пионерлагерь по периметру, чтобы всех впускать, никого не выпускать, а высокая комиссия приступила к работе. Начали с командиров, политруков и прочего начсостава. Тех, кто не выдрючивался и не качал права, сразу назначали на должности командиров взводов. А тех кто качал, отправляли на беседу к нашему особисту – капитану Саидову, если и это не помогало, то к Васе Рогову. Позже дошла очередь до сержантского и рядового состава. Бойцов сортировали, взвешивали и распределяли по подразделениям. Артиллерийский, танковый, кавалерийский взводы и так далее. Всех пехотинцев и тыловиков сразу забирали на пополнение батальона. Так что после обеда на берег ушла пятая рота, пополненная до полного штата, хотя и вооружённая в основном шанцевым инструментом.

Наш сборный из двух армий отряд выполнял чисто комендантские функции. Занимался охраной мероприятий и конвоировал группы (ватаги) военнослужащих к месту формирования, предварительно разоружив их, но записав в журнале, что красноармеец Синепузов сдал на хранение винтовку Мосина номер такой-то, дата, подпись, отпечатки пальцев. А когда эти бойцы приходили на временный склад в сопровождении командира своего отделения или взвода, возвращали. Седьмую стрелковую роту из 57-й армии вернули под командование младшего лейтенанта Громова, а всех наших из 341-й дивизии Корбут забрал себе, так как его назначили командиром артиллерийского взвода. Оставшиеся у нас трофеи поделили по-братски, один эмгэ на станке оставили Громовцам, остальные забрали себе, чтобы хоть как-то вооружить взвод.

Всё это было несколько дней назад, а сегодня я сидел на завалинке и пугал очередную группу военнослужащих, отловленную в окрестностях. Товарищ Саидов подтянул меня в своё подчинение, потому что всех пойманных окруженцев теперь начали пропускать через него, а после допроса уже распределяли по литерным подразделениям. Так как в батальоне капитана Вашкевича уже некуда было девать лишний состав, а народ всё прибывал, хотя и не в таком количестве, как в первые дни. Хорошо хоть продуктовое снабжение удалось наладить и организовать кормёжку людей. И всё благодаря военврачу Бромбергу, который вышел сначала на медицинскую службу, а потом и на тыловиков Южного фронта. Но жратвы всё равно не хватало, списки личного состава и расходные ведомости составляли под вечер и подавали с утра, а люди прибывали в течение дня, и их нужно было чем-то накормить, хотя бы один раз. Да и много чего не хватало, начиная от котлов для варки и заканчивая посудой и ложками. Столовую разграбили ещё до нас, а большая половина бойцов пролюбила не только оружие, всё своё снаряжение и личные вещи, но и ложки. С тарелками выход нашли, используя для этого пустые консервные банки, а с «вёслами» не получилось. Немецкие самолёты поблизости не сбивали, и отливать ложки было не из чего, а то бы наделали разной посуды из алюминия, чугуний для этой цели как-то не подходил, так что приходилось жрать по китайской системе – палочками, всё-таки веток в лесу хватало.

Батальон капитана Вашкевича ушёл из лагеря практически в полном составе, занимать оборону вдоль берега, в излучине Северского Донца. На месте остались только штаб, тыловые подразделения и санитарная рота полка, также пополненная до полного штата. А так как в район обороны второго бата входила и территория пионерского лагеря, то и распоряжалось здесь всем командование батальона. Роту младшего лейтенанта Громова забрали в свою армию, вместе со всеми военнослужащими из 57-й, которых нашли в окрестностях. Убыли в свои части и танкисты с кавалеристами. Оставался неприкаянным только наш слегка раздутый взвод управления, занимаясь охраной периметра и выполняя другие задачи. Где переформировывают вдребезги разбитую 341-ю стрелковую дивизию, никто не знал, да мы и не спрашивали (как-никак военная тайна). А что это за странная штука – взвод управления, тыловикам было невдомёк. Но скорее всего оперуполномоченный Саидов подсуетился, связавшись со своим руководством, потому как разведка абвера не дремала, и засылала своих «казачков» под видом выходящих из окружения красноармейцев. Потому мы и продолжали формировать команды из прорвавшихся через линию фронта бойцов и, после соответствующей проверки, направлять их дальше в тыл на переформировку. Имел свой гешефт от этого и комбат Вашкевич. Так как оружие мы теперь отбирали у всех, кого удалось задержать, выдавая взамен расписку, что такой-то такой-то, вышел из окружения с личным оружием, которое у него конфисковано в пользу бедных. Естественно эти стволы поступали на вооружение второго батальона, не всё же бойцам с палками и штыками бегать.

Иванна категорически отказалась эвакуироваться дальше в тыл, а также служить в санитарной роте, насмотрелась на страдания умирающих, которым ничем не могла помочь. Хотела она стать только разведчицей-диверсанткой или радисткой Кэт, на худой конец. И ведь не заставишь. Дивчина присягу не принимала и призыву не подлежала, всё только на добровольной основе. Пришлось пригреть её на своей широкой груди и временно взять в особый отдел, пока писарчуком, а когда найдём пишущую машинку, то будет секретарём-машинисткой. А так как батальону особый отдел не положен по штату, то приписаны мы были к литерному взводу, состоящему в основном из артиллеристов нашей 9-й армии, при нём мы и подъедались. Младший лейтенант Корбут по привычке называл своё подразделение взводом управления. Так мы и числились во всех ведомостях, как взвод управления четвёртой батареи 901 артполка.

Как единственной вольноопределяющейся женского пола в нашем взводе, комсомолке выделили отдельное помещение – комнату старшей пионерской вожатой, в ней она и спала, иногда не одна. Всё как-то само собой получилось, Иванна попросила меня зайти к ней вечером после службы, чтобы шкаф передвинуть. Я и зашёл на ночь глядя. В свой кубрик, оборудованный в одной из больших спален барака-казармы, вернулся только под утро, тяжёлый шкафина попался. Не ожидал я подобного от молоденькой активистки, думал, такие безобразницы только в наше циничное время встречались. Оказалось не только в наше. Не успел войти, как дверь сразу закрылась на щеколду, а хозяйка комнаты сама проявила инициативу, начав целовать меня прямо с порога, прижимаясь упругим девичьим телом. Тут стойкий оловянный солдатик и тот бы не выдержал, но я же не оловянный, да и не стойкий, а очень даже прилежный, в смысле прилечь. Хотя не только прилечь, из-за того что старая деревянная кровать сильно скрипела, пришлось периодически менять позы и места имения ненасытной, неугомонной партнёрши и использовать все предметы интерьера, которые были в комнате. Кровать, стол, стул, подоконник, сундук, ну и пол. Никакого шкафа не было и в помине, иначе бы и до него добрались. Не знаю, где эта юная девица всему научилась (спрашивать было недосуг), но оказалось, что девица не такая уж юная, да и совсем не девица. Так что утром на службе я клевал носом, в отличие от довольной секретарши, которая быстро строчила по листу бумаги своим аккуратным округлым почерком, записывая показания опрашиваемых красноармейцев. Так и закрутился наш военно-полевой роман в пионерском лагере, без всяких конфетно-букетных периодов и прочих увертюр и прелюдий. Злобного комиссара в нашем взводе штатное расписание не предусматривало, а начальство смотрело на наши отношения сквозь пальцы, так как само было не без греха.

Глава 12

Как и предполагалось, всю рутину хитрый опер поручил мне. Сам же занимался только вызвавшими подозрение красноармейцами и всеми средними командирами, так как допрашивать «офицеров» мне было не по чину. Вот после одной из бессонных ночей я и опрашивал очередную группу из тринадцати человек рядового и сержантского состава. Товарищ Саидов отлучился по неотложным делам в штаб фронта, а меня оставил за главного. Бойцы оказались из разных частей и соединений 57-й армии и показали, что отстали от своих подразделений по разным причинам, кто-то прикрывал отход, кто заблудился, кто потерялся, а кто и слегка растерялся. Из всех проверяемых я обратил внимание только на трёх человек, которые были из одной роты. Они рассказали, что оставались прикрывать отход своего полка, а после выполнения приказа пробивались самостоятельно в составе взвода, потом отделения, а вышло к своим только трое. Документы у них были в порядке, – только как опознать владельца, если в красноармейской книжке нет фотографии и он беспартийный? При отсутствии партийного, комсомольского и профсоюзного билетов – никак. Только основываясь на показаниях свидетелей и сослуживцев, а эти трое уверенно опознавали друг друга. Практически все окруженцы твердили одно и тоже, и вся эта рутина конкретно меня задолбала, так что к допросу очередного задержанного я отнёсся чисто формально. Когда довольная комсомолка записала все «паспортные» данные этого окруженца, я приступил к основной части допроса.

– Значит вы, Гаврила Николаевич, утверждаете, что служили во второй стрелковой роте 571-го полка? – листая красноармейскую книжку, спрашиваю я, у сидящего напротив осунувшегося, небритого красноармейца средних лет. Скрепки на документе ржавые, так как книжка эта нихрена не поддельная, а самая что ни на есть настоящая. Вот только где сейчас находится Гавриил Никодимович Цветков? Лежит где-нибудь с пулей в затылке в овраге, или сидит прямо передо мной, не известно. Будем выяснять.

– Я Никодимович. – Уточняет он. – А почему служил? Меня вроде из армии не выгоняли.

– Вопросы здесь задаю я. Так в какой дивизии вы служили? – игнорирую я его вопрос.

– Стрелок второй роты, первого батальона, 571-го стрелкового полка, 317-й стрелковой дивизии – красноармеец Цветков. – Чётко рапортует боец.

– Кто командир дивизии? Случайно не Яков Михайлович? – задаю я очередной вопрос. Хотя прекрасно знаю, кто командует 317-й, Саидов заставил запомнить имена всех комдивов 57-й и 9-й армий.

– Нашей дивизией командует полковник Яковлев. А как его величают, я не знаю. – Правильно отвечает Гаврила на заданный мною вопрос с подвохом.

– А кто был командиром вашей роты?

– Лейтенант Жилин.

– Что с ним случилось?

– Погиб в бою.

– Вы, видели как он погиб?

– Я нет. Но мужики говорили, что подорвал фрицевский танк гранатой и сам значит того… – на секунду замялся Цветков. – Погиб в общем… – склонил голову красноармеец.

– Вы, хорошо знаете сержанта Пашкевича? При каких обстоятельствах, вы, с ним познакомились? – продолжаю я задавать вопросы.

– Сержанта Пашкевича я знаю. Мы всё-таки из одной роты. А насчёт хорошо, – задумался Цветков, – друзьями мы не были, сошлись ближе, только когда прорывались к своим. Но ничего плохого я про Пашкевича сказать не могу. – Продолжил он через некоторое время.

– А что стало с вашей ротой? – перескакиваю я с одного на другое.

– Так разбили её. Сначала на рубеже прикрытия, а дальше уже когда отступали. Досюдова только нас трое и добралось. – Тяжело вздохнув, отвечает красноармеец.

– И что, осталось только три человека из всей роты? – с недоверием уставился я на него.

– Про то мне не ведомо, – пожимает плечами боец. – Немец уж больно люто дерётся, кто-то по дороге отстал, кто-то отбился, да и раненых мы в деревнях оставляли. А когда остатки от нашей роты окружили в лесу, то всех в нём и положили, хотя может и ещё кто убёг…

– В каком лесу? На карте показать сможешь? – пытаюсь я подловить его на несостыковках с другими.

– Да не розумею я в тех картах. Мы же ночами шли. Всё время на восток. Днём прятались в перелесках и балках. Дня два тому нас в каком-то лесочке зажали и дали просраться. Кого не убили, наверное в плен взяли. Нам повезло, удалось прорваться сквозь оцепление и отсидеться в пруду. А потом нас сержант Пашкевич к своим вывел. – Отмазался Гаврила, свалив всё на старшего по званию. Второй рядовой кстати тоже отмазался, и только сержант ткнул грязным пальцем в перелесок у села Никольское.

– Чёта не шибко вы торопились пробиться к своим. – Прикинул я расстояние, пройденное за двое последних суток, пускай даже ночами.

– Иди, поспеши, как же! День длинный, а ночь короткий. Жрать неча! А на подножном корму много ты наспешишь⁉ – разошёлся Цветков. – Вот то-та. Как смогли, так и дошкандыбали. – Закончил он свой эмоциональный спич и сник, опустив плечи.

Вот чёрт его знает, вроде не врёт, а если где и приврал, то не сильно, во всяком случае между собой эти трое договорились на берегу, про что говорить, а про что умолчать. Но документы в порядке, вышли с оружием в руках, только бойцы капитана Вашкевича в конец оборзели, все отобранные стволы оставили у себя, а в расписках даже номера и тип оружия не указали. Да и доставили в лагерь не сразу, а вместе с другими красноармейцами, выходящими мелкими группами или поодиночке (лениво им видите ли конвой гонять из-за каждого окруженца). Место для переправы было уж больно удобное, лес и сразу река, да и тихо. И хотя 296-я стрелковая удерживала плацдарм на правом берегу Северского Донца, туда прорывались в основном крупные подразделения или даже соединения. Да и противник периодически атаковал, пытаясь сбросить наших с плацдарма. А в лес между Студенками и Богородичным немец почему-то не лез, и он оставался как раз на нейтралке. Этим и пользовались пробирающиеся на восток «психи»-одиночки.

– Ладно, свободен. Зови, кто там следующий. – Едва сдерживая зевок, отпускаю я окруженца, так как время приближалось к обеду.

– Так вроде нет больше никого, я последний стоял.

– Ну, нет, так нет. – Размяв плечи, потягиваюсь я.

– А дозвольте вопрос, товарищ старший сержант?

– Спрашивай.

– Оружие нам вернут?

– А зачем вам оружие? Вы сегодня пройдёте санобработку, потом вас осмотрит фельдшер, накормят, сформируют команду и отправят в тыл на переформировку. Расписку же вы получили, а в красноармейской книжке наш старшина сделает соответствующие отметки. Что-то ещё?

– А вещи?

– Личные вещи вернём вместе с вещмешком и ремнём, если они у вас были, а насчёт снаряжения, подсумки, лопатка и прочее, уж не обессудь, самим не хватает.

– И на том спасибо. Разрешите идти? – тянется в струнку боец.

– Свободен, я же уже сказал.

Видимо с недосыпу я расслабился и упустил незначительные детали в разговоре, о чём пришлось потом сильно пожалеть.

Сегодня по плану у нас парко-хозяйственный день, баня, а после ужина романтическое свидание у кое-кого. Непосредственное начальство в отъезде, а у Лёхи взводного хватает своих забот. И хотя наши с Иванной отношения начались без всяких прелюдий, романтику же никто не отменял. Кругом весна, всё цветёт, грачи прилетели и льдинка на льдинку лезет. Хотя грачи и льдинка из другой оперы, но май в самом разгаре, почти что лето, да ещё в пионерском лагере, и этим всё сказано. Я сегодня планировал просто погулять вечерком, проводить девушку до дому и отдохнуть после бани в общем кубрике, если бы подруга не учудила. Мало того, что она пришла на свидание, вырядившись в форму советской физкультурницы или пионерки (а по местной моде это белая футболка и что-то типа шортов-трусов такого же колера), так ещё и повязала на шею косынку кумачового цвета, как я понял наследство от пионерских вожатых, которое нашлось в сундуке. Так ещё и одежда была на пару размеров меньше, чем нужно, и обтягивала в облипочку все выпирающие части женского тела. А у Иванны было чему выпирать. И кому же из нормальных мужиков, не нравились в подростковом возрасте «пионерки»? Не юные пионерки, которые отдыхали в одном отряде с тобой, а молодые вожатки, как мы их между собой называли. Нет, девочки мальчикам тоже нравились, но студентки пединститута возбуждали совершенно другие чувства.

– Вот постиралась, а переодеться больше и не во что. – Притворно засмущалась Иванна, накручивая на пальчик один из концов пионерского галстука, когда мы встретились на закате, за полчаса до отбоя.

– Бывает. А так ты мне ещё больше нравишься. – Не стал я скрывать своего восхищения. – Но по центральным аллеям в таком виде не погуляешь. Пойдём-ка лучше на спортплощадку, там мы не будем привлекать излишнего внимания.

– Тогда догоняй. – Озорно сверкнув голубыми глазами, спуртанула спортсменка с высокого старта.

– Догоню – изнасявкаю, не догоню, всё равно изнасявкаю. – Подумал я про себя и ломанулся за ней.

Если бы шустрая комсомолка не поддалась, то хрен бы я её догнал и поцеловал. Хорошо ей бегать в спортивной форме и босиком, а на мне тяжёлые сапоги, да ещё кобура с пистолетом. Нагрудные карманы набиты запасными магазинами, а в кармане галифе ручная граната. И всё это только потому, что я просто пошёл на свидание, поэтому трофейный автомат вместе с подсумком и сдал в оружейку.

– А так слабо? – запрыгнув на перекладину, начала крутиться на ней комсомолка, прям как обезьянка в цирке.

– Да нет, не слабо. Освобождай снаряд, сейчас покажу. – Пошлёпал я её по упругой попке, улучив удобный момент, пока она висела на турнике.

Ну а после телячьих нежностей, когда она ловко спрыгнула прямо в мои объятия, пришлось сдержать слово, переодеться в спортивную форму и показать класс. Раздеваться до каликов я не стал, только снял портупею с ремнём, гимнастёрку и вытащил из кармана гранату. Да это просто праздник какой-то, крутиться на перекладине, когда у тебя ничего не болит, нет лишнего жира на брюхе, а ты молодой и сильный. Так что подъём с переворотом несколько раз для разминки, склёпка и выход силой, как на одну, так и сразу на обе руки и так по кругу. В общем, раззудись плечо. Солнышко я крутить не стал, всё-таки ещё не достаточно размялся, зато выполнил эффектный соскок и приземлился на обе ноги под аплодисменты радостной зрительницы.

– Ой, а это что? – видимо желая подать мне гимнастёрку, наклонилась над моей одеждой Иванна и подняла «лимонку».

– Боевая граната Ф-1. – Не стал я секретничать на ровном месте.

– А что у неё нужно откручивать, чтобы она взорвалась? – интересуется любопытная комсомолка.

– Вот тут как раз откручивать ничего не надо. Просто зажимаешь рычаг, разгибаешь усики и дёргаешь за кольцо. После чего бросай.

– А в руке она не взорвётся?

– Эта нет. Она же ручная. Давай сюда. – Протягиваю я руку, чтобы забрать гранату, пока любопытная не выдернула чеку, так как она начала разгибать усики.

– Угадай где? – решила позаигрывать со мной девушка, спрятав лимонку за спину.

– В этой. – Трогаю я её за правую руку.

– Вот и не угадал. – Поднимает она пустую ладонь.

– Тогда в этой. – Хватаю я шалунью за левый локоток.

– А тю-тю. – Крутит она перед собой уже обе руки. – О-ой! А кто это там? Уставилась мне за спину «юная пионерка», вытаращив свои ясные очи от неожиданности.

Разворачиваюсь кругом, но понимаю, что поздно, так как из кустов, растущих метрах в десяти от турника выходят трое, и направляются к нам. У идущего впереди сержанта наган, направленный на меня. У второго красноармейца такой же ствол. А третий просто держит руки в карманах. Дёргаться бесполезно, от пули не убежишь, а свой пистолет я даже не успею достать.

– Не помешаем? – осведомляется сержант, остановившись в пяти метрах от нас. – Правильно делаешь, мусорок, что не дёргаешься. Пакли только в гору задери, а то кошёлка твоя вон с понятием, а ты и не догадался. А теперь пять шагов назад. – Подходят они к моим вещам, по мере того, как мы отходим от них и останавливаемся возле ямы с песком для прыжков в длину.

– Глянь, Хитрый, чего там? – Кивает он безоружному подельнику, продолжая держать меня на мушке. Цветков также направил свой ствол в нашу сторону. Стоят суки грамотно, держа меня под перекрёстным огнём.

– Есть ствол. И маслят до кучи. А вот и ксива, только карточку переклеить. – Роется в карманах моей гимнастёрки Хитрый, оттащив вещи в сторону.

– А я чего говорил. Будет нам и волына, и ксивы нормальные, не зря мы сюда забрели. Сделаешь нам ксивы, легавый? Лялька твоя нарисует, а ты подмахнёшь и печать поставишь. – Спрашивает сержант Пашкевич. – Что-то на допросе я у него таких интонаций не заметил, сидел тише воды и прилежно отвечал на все вопросы.

– А взамен что? – нарочито сглотнув ком в горле, вступаю я в переговоры с диверсантами. Вряд ли это обычные уголовники, наверняка какую-то подготовку прошли, а вот теперь их заслали. Только с какой целью?

– Жизнь. И ляльку тебе оставим, только попользуемся слегка. Ну да от неё не убудет. Только на пользу пойдёт. – Глумится сержант

– А ты часом рамсы не попутал, баклан перелётный? Вы на кого, сявки, батон крошите? Ты в курсе мазурик пархатый, что уже вышку себе подписал. А ну пушки бросили и мордой в землю! – Наезжаю я на жуликов, желая вывести из себя, вдруг кто решит подойти ближе и дать мне в морду, а там посмотрим, на чьей стороне фортуна. Не впечатлил.

– Складно поёшь, мусорок. Только горбатого будешь перед своей лялькой лепить. Так что ботало своё прикуси и слушай, что тебе говорят. Иначе маруху твою на ремни порежем. И тебя за одно. Хотя чего ждать, прямо сейчас и начнём. Иди-ка сюда, синеокая, чего спряталась, дядя добрый, он не укусит. – Делает он приглашающий жест Иванне, стоящей у меня за спиной.

Отчётливо слышу, как колотится сердце девушки, когда она сильно прижимается своей грудью к моей спине. Но сделать ничего не могу. Кричать бесполезно, тут же завалят и убегут. Посты у нас только по внешнему периметру, и патруль ходит вокруг лагеря, охраняя от нападения снаружи, а не изнутри. На территории только один самый убитый барак для задержанных, под присмотром двух дневальных с наганами, которые меняются через каждые три часа. И это нихрена не БУР, а обычная летняя времянка с режимом как на «губе». Только у нас не бьют и не отбирают еду, хлоркой тоже не травят, но на работы выводят.

– Приглядите за этим, а я девкой займусь. – Приказывает Пашкевич своим подельникам. – Ладная лялька, гладенькая, не то что марухи на хазах. Я её ещё утром приметил. Жалко будет такую расписывать, не распечатав, – приговаривает он.

– Не понял! А чего ты там замерла? Да ещё руки опустила. Ну-ка, бегом сюда и показывай, что ты там прячешь!

– А у меня дядечки вот что есть. – Выходит из-за меня Иванна и протягивает вперёд сложенные пригоршней ладони, на которых лежит рубчатый корпус лимонки.

Вижу как медленно и плавно отлетает спусковой рычаг, и слышу как начинает шипеть замедлитель. Диверсы как по команде так же медленно падают на землю, а потом режим замедленной съёмки заканчивается, я выхватываю гранату из ладоней подруги и со словами – Брось каку! – отшвыриваю её в сторону, и роняю Иванну в прыжковую яму, накрыв сверху собой…

Конец первой части.