Текст книги "Клан – моё Государство 5"

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

ЧАСТЬ 2
Глава 1

К Р И З И С.

В этом слове кроется что-то для нас магическое, страшное и безысходное, независимо от того, какой он. А кризисы бывают разные, и вдаваться в их описание не стоит. Любой из вас хоть раз в жизни, но переживал его, а те, кто нет…, их, увы, уже не спросить. Если в вас есть хоть чуточку любопытства, не поленитесь, откройте толковый словарь или энциклопедический и прочитайте, при условии, что он у вас есть. Только на слово верить написанному не надо. Загляните в самого себя и постарайтесь сами расшифровать это гнуснейшее для слуха слово.

Кризис – это рухнувшие принципы взаимоотношений. Неважно чего и кого. Вот были наработанные временем и деятельностью взаимоотношения и вдруг в один миг они перестали существовать. Испаряются. В последствии всё войдёт в круги своя, но прежнего мира, любви, согласия уже не будет. Сообразуются новые условия и взаимоотношения часто коренным образом отличающиеся от прежних. И обратной дороги нет. Ни в чём. Постулат. Вы неосторожно обошлись со своей любимой вазой, она упала на пол, расколовшись на несколько частей. Вы её бережно склеили, восстановив её геометрическую форму, но ваша память при взгляде на неё, напомнит о падении, горе и боли, которые вы испытали. И что-то при этом для вас будет уже утеряно безвозвратно.

Самый страшный кризис – война. Самый тяжёлый личный кризис – слова: "Я тебя больше не люблю. Прощай!" Между этими кризисами можно поместить тысячи других, которые вас: не касаются; мало касаются; не трогают; прилично огреют; бывало и хуже; не смешите меня; переживем и это; пропади оно всё пропадом; сторонка родная и сердце согреет, обнимет, прикроет и водки нальет.

Мы зависим друг от друга. Отсюда политика. Мы зависим от природы (вот интересное слово в русском языке, в других оно не даёт такой гаммы – при ~ рода, то есть кто-то при роде, человеческом ли или животном, вопрос иной), отсюда безвыходность. Мы зависим от климата (хоть и сюда беспардонно вмешались), отсюда страх. Мы зависим от своих мыслей и переживаний, отсюда… и с этим тоже ничего невозможно поделать.

Наши предки стали изображать богинь правосудия с закрытыми глазами, заткнутыми ушами. Так в их представлении должно себя вести лицо, осуществляющее суд. Иллюзии. Разве можно подготовить судью, который будет отвечать требованиям беспристрастности?

Чтобы судьи меньше и реже ошибались, во все века и у всех народов писались своды, скрижали, поучения, катехизисы для исполнения. Теперь это именуют законами. Есть уголовные законы. Есть торговые. Есть моральные, основные и малые, важные и второстепенные, нужные и ненужные, понятные и непонятные. В Британии в работе судов до сих пор есть законы принятые ещё в 14-15-16-17-18-х веках. Что есть закон? Закон – принятый в обществе принцип взаимоотношений.

Итак. Кризис – переставший действовать закон.

Вам пытаются вдолбить, что есть вечный закон. Не убий, не укради, не возжелай жену ближнего… И объясняют, что несоблюдение оного карается свыше. Господь, мол, всё видит. Но убивают, воруют, желают. Это происки дьявола или нечистой силы. Мы с ними боремся, и будем бороться. Не помогает. Тысячелетиями не помогает.

Расцвет культур наступал там, где в обществе царило согласие и соблюдались законы.

Мне ничего неизвестно о расцвете культуры в Палестине. На этом перекрёстке испокон веков сходились интересы кочевых племён и войны прокатывались из конца в конец. Согласия не было. Нет согласия – нет закона. Наверное, писавший заповеди в Ветхом Завете перечислил, на его разум, те составляющие, исполнение которых, принесут на многострадальную землю мир и покой. Он честно надеялся и верил, что именно эти десять заповедей залог согласия. Результат вы знаете. Предки написали, а их потомки пренебрегли. Кровь льётся на древней земле Палестины и сейчас, когда вы читаете эти строки. Она льётся кругом по миру, сдабриваемая слезами, болью душ людских и страданиями безвинных.

В том же Ветхом Завете сказано: "Убейте тех, кто поклоняется идолам, ибо они ваши враги".

Символично. Уничтожьте тех, кто поклоняется доллару, ибо они ваши враги. Звучит?

А доллар стал земным идолом. Ему поклоняются десятки миллионов людей. Всех кто ему поклоняется убить – будет очень кроваво. Туда куда он приходит, привносится смерть и кровь, соблазны и ненависть к ближнему.

Тогда убейте доллар. Разрушьте этого идола. Придумайте новую религию, такую, в которой учтётся исторический опыт предков, империй, народов, и положите это на сегодняшние реалии мира.

"Доллар непотопляем!!!" Так они кричали два столетия и объясняли, почему он такой плавучий. В нём, мол, заложена прогрессивная экономическая модель, основанная на могучей промышленности, передовых технологиях, сверх производительном труде американского народа и сплаве достижений науки, а также стремительности и оборотистости разума американского предпринимателя. И вся эта глыба сидит на самом праведном законе, самом демократичном и доскональном.

Но доллар не поверил в обещания тех, кто его породил, выпестовал и лелеял. Болел-то он, как и все, с кем не бывает, но чтобы смерть!!? Всё началось утром на Токийской бирже. Доллар стал падать. Лёгкий насморк. К полудню за него давали не больше ста йен. И следом аритмия пошла гулять по миру. К открытию Нью-йоркской биржи доллар подешевел на сорок процентов, и когда его падение не удалось удержать, биржа закрылась. Стрелка на часах замерла на отметке 10.51 минута. Лечение всегда зависит от знаний и оперативности врачей. Диагноз вот ставить тяжело. Особенно доллару. В триньку можно играть с любой валютой. Но с самим долларом?!!

На следующий день Токийская проработала шесть минут, закрыв сессию на отметке 24 йены за доллар. Остальные биржи мира не открывались совсем.

Вы не смогли поставить точный диагноз и сомневаетесь, как поступить? Пока вы мешкаете, больной умирает ("на всё воля Аллаха"), или сам, включив внутренние резервы, выздоравливает ("Аллах велик!").

Доллару никто не помог. Аритмия переросла в инфаркт. Откачать больного не смогли. Виной всему стал принцип свободной торговли. Люди по всему миру вдруг поняли, что дело швах и понеслись со своими долларами в магазины, скупать всё подряд. Торгаши доллары брать отказались и стали массово закрывать свои маркеты. Народ взбунтовался, произошли стычки с полицией, погромы магазинов и банков. Власти приказали открыть все торгующие центры и пообещали возместить продавцам потери. К концу недели на черном рынке доллар уже был не нужен никому.

В понедельник на Токийской бирже строка доллар отсутствовала. Шли операции со всеми другими валютами, а на доллар не было ни спроса, ни предложений. Это мгновенно отразилось на хваленой американской экономике, так как операции на биржах ценных бумаг, металлов, нефти, продовольствия тоже шли без участия доллара. Он выпал из мирового оборота. Резерва валют у США не хватило, чтобы вытянуть один торговый день. Не смогли помочь срочные займы. Выгодные контракты стали перемещаться в Европу, Азию, Россию, Китай, Африку. Промышленность сразу ответила гудком – "Страйк!"

10 октября 2002 года вошёл в мировую историю, как день, официальный день смерти доллара. Он перестал существовать как платежное средство, обанкротив миллионы граждан планеты, тысячи банков, десятки тысяч фирм и концернов. В самих США он ещё какое-то время ходил, но инфляция хлестала его настолько сильно, что, в конце концов, власти приняли решение перейти на временные боны.

Рождественские праздники были не за горами, а ситуация в стране приобретала характер эпидемии. Всё катилось под откос.

Глава 2

Зима буйствовала. Укутанный пушистым белым снегом, далеко от дорог и цивилизации, мирно спал горняцкий посёлок. Утром его жители займутся своими делами, но теперь он отдыхает перед трудовым днём. В окнах темно. Свет горит только в дежурке поселковой больницы, да в поселковом совете. В последнем сидят у стола трое. На столе карта.

– Андрей Иванович! Только не переборщите со взрывчаткой. Я не смогу подъехать. Надо с утра в аэропорт. Проверить полосу. Не вывалите портал. Лучше меньше и пройти медленнее, чем долбать кувалдами гранит, если вывалит.

– Как можно, Александр Григорьевич! Тихонько начнём, как мышки будем скрестись. Не первый год замужем. Да лезть нахрапом тут никак нельзя. Осень была в дождях, а потом сразу морозы долбанули. Сейчас лёд в трещинах распирает. Всё сделаем по уму.

– Давид Вахтангович! Бригады готовы?

– На три смены. Две бригады строителей. Пилорамы уже сегодня пустил. Освещение готово. Техника тоже. Ангар смонтировали. Столовую подтащили. Продукты есть. Стенку заграждения, как Иванович просил – поставили. Подъездные пути очистили. Шпалы, рельс, колышки. Всё на месте. Всё есть, все готовы. Один вопрос. Куда породу ссыпать? Не хочу в балку. Такую красоту похабить не могу я. Дай мне другое место.

– Вахтангович! Много в первые дни не будет. Хватит одного "КрАЗа" и погрузчика. Будет по горло,– заверяет Иванович.– Мы неделю, а то и все две потащимся на полусогнутых. Полсотни кубов в сутки. Ты к тому времени дорогу к утёсу притащишь.

– Да, Григорьевич!? Тогда успею. Может пока на въезде в посёлок ссыпать? Камень же. Люди возьмут. Или фундамент какой надо будет.

– Свози к насосной первые дни. Там совсем лес обветшал на пристани,– Иванович тычет пальцем в карту.– Обшивать пирс всё одно придётся. И камень будет нужен как раз. Уложим его в основание, свяжем цементом, а потом лесом обтянем. А?

– Свози к насосным. Уговорили,– кивает Сашка.– Баня будет в 14.00 под парами. Автобус к ней смену доставит.

– Григорьевич! Ты новости-то слышал?! Доллар упал совсем. Как бы нам не закрыли клапан на поставки,– Иванович вздыхает.

– Не закроют. Им не долларами плачено. Основное уже изготовили, оно в пути, а навесное заканчивают клепать. Давид Вахтангович! А медпункт притащили?

– Нет. Председатель артели обещал к 6.00 трактор. Я его машиной хотел, но не тянет. Тяжёлый он. Колёса в цепи одели, но с места сорвать не смогли. Я подумал примерз. Толкали бампером и он чуть сдвинулся, а тащить – бульдозер надо. Нам надо своих с десяток.

– Едут вместе с оборудованием,– Сашка прикурил папиросу.

– Вот тогда развернемся,– Давид потирает руки.– Нам бы ещё тяжёлых, а?!

– Обойдёмся пока. Но видно будет. Возможно, и закажем. К весне. Японские. От них ближе, да и они надёжней, чем американские. Пошли по домам, мужики. Засиделись,– Сашка гасит папиросу в пепельнице и одевается.

Они покидают здание поселкового совета и расходятся в разные стороны, хлопнув друг другу по рукам, чтобы не снимать перчатки. Мороз давит под шестьдесят градусов.

Глава 3

В конце октября в посёлок приехал генеральный директор акционерного общества «Золото Джугджура» вместе с заместителем главы администрации улуса.

Они проследовали в поссовет. Туда же минутой спустя примчался директор местной шахты, которая входила в "ЗД".

– Самоуправством занимаешься!!– пророкотал генеральный, входя в кабинет и без приглашения устраиваясь на стул за длинным столом. Зам. главы улуса тоже занимает стул, но ничего не говорит, как и директор шахты.

Сашка осматривает вошедших. Он с ними не знаком и ранее их не видел, хоть с директором шахты живёт в одном посёлке. Генеральный – человек не местный, назначенный на этот пост по указанию Москвы с согласованием в Якутске. Зам. главы улуса – якут, родившийся в Усть-Мае, получивший образование в Москве (юрист, юрфак МГУ).

– У вас претензии, господа?– Сашка улыбается.

– Претензии?!! Ну, ты посмотри на него!!?– генеральный в диком бешенстве.– Да кто тебе позволил распоряжаться? Шахту, понимаешь ли, закладывать, ЗИФ строить? Ты кто такой?

– А ты мне можешь запретить?!– Сашка переходит на ты.

– Можно и на ты,– генеральный играет в простачка.– Не велика шишка,– на слове шишка ударение с намёком на Александра.– Тебе закон запрещает заниматься золотом. Закон!

– Бумагу мне покажи в присутствии прокурора, где это написано чёрным по белому?– просит Сашка.

– Я тебе покажу!! Я тебя посажу!!– гремит басом злой генеральный.

– Так это ты, выходит, прокурор!!– Сашка делает удивленное лицо, хоть прекрасно знает, что перед ним генеральный директор "ЗД", но вошедшие не представились.

– Я не прокурор. Я генеральный директор ЗАО "Золото Джугджура",– орёт генеральный.

– Когда входишь, надо представляться, прежде поздоровавшись,– поучает Сашка.

– Ещё этикету меня научи. Ты хоть знаешь, что в улусе, всё, что касается добычи золота – моя прерогатива, на что есть соответствующий договор между центром и Саха Республикой. На этом поле я хозяин,– рычит генеральный.

– Вах!– Сашка вскидывает руки.– Разве я против. Я не пойму, чего ты ко мне припёрся. У тебя шахта стоит, директор сопли жует, вот своим делом и занимайся. В чужие дела и проблемы нос не суй. Рангом не вышел.

– Ничего себе заявочки!– генеральный хохочет.– Одно моё слово и ты полетишь под суд. Одно.

– Так давно бы и сказал его. Кто тебя держит? Езжай в улус и доложи прокурору на меня. Если ты меня пугать приехал, то ничего у тебя не выйдет,– Сашка тоже хохочет.– Руки у тебя коротки. Можешь жаловаться в Якутск, можешь в Москву. Но кто тебе станет помогать-то?

– Это почему?– удивляется генеральный.– Знаешь, что против ветра ссать нельзя? А срать на чужом поле тем паче.

– Так это я на твоём поле насрал?!

– Ну а кто ж?!

– И где?

– Шахту строишь?

– Да.

– Это и есть моё поле!– гордо произносит генеральный.

– Что ты говоришь?!!– Сашка поднимается из-за стола и идёт к тому, за которым расположились пришедшие. Выдвигает себе стул, присаживается.– Тогда я гавнюк, и очень большой.

– Так что бум делать?

– Ничего. Вы поедите по своим делам, а я займусь своими. И шахтой в том числе. Ведь вам полномочий на моё поле никто не давал.

– Не понял?!!– генеральный недоволен.

– Шахта моя расположена на территории Хабаровского края. Там же строится ЗИФ. Выпилку леса они мне дали тоже. У меня с их губернатором договор. А у вас такого с Хабаровским краем нет. По этому поводу я осведомился. Так что господа хорошие прошу вас отбыть к такой-то матери и больше меня по этому вопросу не беспокоить. Заодно подкачайте свою шинку. Потому что вы влезли не в своё, а это нарушение субординации, за что я с полным правом вставлю вам по самые коки.

– Интересно как?!– генеральный поднимается.

– Ваша шахта на территории поселкового совета и задолжала оному круглую сумму. Требования платить вам не доходят, посему я подал в суд Республики. Поскольку денег на счету вашего общества ноль, прошение о банкротстве шахты удовлетворено. Судебного решения я вам не показываю, оно вам должно поступить. Суд мне разрешил реализовать технику и оборудование шахты в счёт уплаты вашего долга поселковому совету.

– Ну, это мы ещё поглядим!– генеральный направляется из кабинета, директор шахты выскакивает следом.

Зам. главы администрации улуса остаётся, а Сашка переходит с русского на якутский.

– У администрации есть претензии?

– Мы вмешиваться не хотим. Но из Якутска, боюсь, нам надавят. Уже есть решения по Минтрансу, торговле. Минфин республики недоволен. Вы в бюджет средств не перечисляете.

– Точно! Не даём. И давать не станем. Войск у вас под рукой нет. Снять вы меня по закону не имеете права, пока я кого-то не убил. А с милицией и ОМОНОМ мы как-то справимся. Тут нас на испуг не взять. Да и, думаю, глава улуса со мной цапаться не станет.

– Мы знаем, кто вы,– зам.главы улуса ерзает на стуле.– Могут из Москвы кого-то прислать. Обстановка там меняется. Генеральный имеет там большую связь в аппарате президента. Его поддерживают.

– В чём его поддерживают? В том, что "ЗД" стоит. На мировом дворике кризис, металл не нужен, да?

– Александр Григорьевич! Меня глава улуса просил у вас узнать о планах. Чтобы быть в курсе ожиданий. Извините.

– Будем строить новую больницу, столовую, ясли-сад, школу. Сваи теперь забили. Пущены коровники и свинарники. Поселок Догор проезжать будете – гляньте. Монтируем теплицы. Отремонтировали пекарню на Юре. Отсыпали туда людскую дорогу. Весной делаем реконструкцию котелен в обоих посёлках. Дел много, средств мало. К Новому году ставим приёмную антенну на спутник и станцию АТС для мобильной связи. Отремонтировали аэропорт. Всё.

– Что у вас с пенсиями?

– Нормально. Прошлые долги я погасил. Теперь получают день в день. Предоставил всем старикам работу в меру желания и сил.

– А деньги откуда? На пенсии.

– Пока беру из своего кредита. Вы же не перечисляете!

– Мы сами без денег. Якутск не даёт,– оправдывается зам.главы улуса.– А им Федеральный пенсионный фонд задолжал. Ситуация! Ещё с мировым этим кризисом, если он по нам ударит, а долбанет, видно уже теперь, что будем делать, не знаю.

– Глава что-то просил?

– Маленькая просьба, Александр Григорьевич! Не могли бы вы взять всех промысловиков, оленеводов на обеспечение. Они к нему приходили. Просили отпустить к вам. Мы не против. Только надо соблюсти тихо всё. Без шума. Нам средства в улусе ох как нужны!

– Годится!– Сашка кивает.– Пришлите представителя надёжного. Охотники пусть приезжают. Отоварим их в кредит. Не чужие ведь, чай, свои.

На лице зама улыбка. Его родичи в тайге, как и все мотаются без помощи. Он встаёт и благодарно жмет Сашке руку.

– До свиданья! Я главе передам. Спасибо! Когда их можно к вам направить?

– Хоть завтра. Но не ко мне. К Зинаиде Егоровне Расторгуевой. Этими делами она ведает. Там же организуем приёмную к марту на пушнину, мясо, шкуры, рыбу, травы.

– Это хорошо. Спасибо!– зам.главы администрации улуса жмет Сашке руку вторично и быстро уходит из кабинета.

Сигналит машина генерального директора "ЗД", он приехал с тем.

После ухода Сашка подумал: "Теперь начнётся маета и суета. Комиссии, что к нам приедут, истратят столько, сколько мы не получили в поселковый бюджет. Какой выход? На Бриндакитском перевале надо выставить пикет, а в аэропорту Якутска посадить человека, который будет проверять пассажиров на предмет цели поездки в наш "сектор".

Пикет не успел встать на дежурство, как появился УАЗ-469. Райвоенком хочет видеть председателя поссовета. Пропустили.

– От тебя, Александр, не ожидал!– райвоенком жмёт руку и обнимается с Сашкой. Они родились в одном посёлке. Учились в одном классе. Потом каждый пошёл своим путём. Райвоенком в армию, военное училище после срочной, две войны (Вьетнам в 1979, Афганистан в 80-82, 85-86 гг.), где получил тяжёлое ранение в ногу и ходит теперь в звании подполковника, опираясь на палочку.

– А ты думал, что я дам тебе и подобным, искалечить парням жизнь? Чтобы они как ты гордились хромотой, если выживут?!

– Хоть ты не режь по живому!– просит райвоенком.

– Серёга!! Брось агитировать и давить мне на мозги. Мне твоё геройское прошлое не очевидно,– Сашка достаёт из шкафа стаканы и бутылку водки, а в двери кричит:– Макаровна! Будь любезна, чайку завари, а?

– Принесу,– доносится из другого кабинета.

– И не спорь со мной,– Сашка нарезает хлеб, колбасу и соленые огурчики.– Я за исключительную добровольность. Ты за свою получил инвалидность, железные цацки на грудь, почетную и ни к чему не обязывающую должность, кой-какие льготы, а к сорока пяти пенсию за доблесть и героизм. А кому он был нужен?– Сашка наливает полные стаканы. Входит Макаровна.

– Вот вам котлетки домашние,– она ставит тарелку на стол.– К водке лучше мясо, чем копченая колбаса. Сейчас я капусточки мороженной, сбегаю, наколю. Чай сделаю вам позже, чайник поставила. Редкий ты у нас гость, Сергей!

– Ругаться я, Ольга Макаровна, приехал. У вас четырнадцать человек на призыв и ещё у 11 закончились отсрочки. С них шахта сняла бронь.

– Отдашь?– Макаровна смотрит на Сашку.

– Нет. Ни одного человека,– заверяет Сашка. У Макаровны, бывшей учительницы русского языка и литературы, внук, живущий с ней, родители подались на заработки в Иран, должен призываться в армию осенью в числе 14, что приписаны к их совету.– Макаровна! Ты пошли водителя в столовую и позвони туда, чтобы его накормили от пуза.

– Сейчас организую,– Макаровна покидает кабинет.

– Тебе, Александр, меня, прошедшего боевые действия не понять! Нас никто не хочет понять. Ты знаешь, что это такое? Знаешь!?

– Сейчас,– Сашка начинает раздеваться.

– Ты чего?!

– Помолчи!– вскоре Сашка остаётся в одних трусах.– Эти две дырки – Тибет. Этот шрам – осколок. В Кампучии. Эти три пулевых – Афганистан. Да, да! Я и там был. Эта – Ливан, плюс контузия оттуда. Этот шрам – удар штыка в Карабахе. Это только на войнах объявленых и не объявленых. Кроме них пять пулевых и три осколочных полученных, где придётся,– Сашка одевается. Сергей сидит молча, с задумчивым взглядом.– Выходит, что я больший добровольный придурок, чем ты. У меня нет ни инвалидности, ни льгот, ни званий, ни наград, ни почетных должностей. И пенсии мне за мои заслуги никто не прибавит. Но я тебе в почётно-рабскую обязанность пацанов не отдам. Вот я их построю, и ты попробуй их уговорить идти в этот бардак добровольно. Любой, кто в моём присутствии выйдет на шаг вперёд – с тобой уедет.

– Убил наповал! Видно тебя жизнь покидала похлеще, чем меня. Как быть? Нет, я согласен, добровольно – это прекрасно. Только, Александр, не все такие крепкие как ты. Ты своих не дашь, значит, из других посёлков ребята задницы ваших пойдут прикрывать. Это справедливо?

– Сколько у тебя в осенний с района?

– Двести.

– Придёт домой?

– Сто сорок.

– Добавили?

– Да.

– Знаешь почему?

– Не глупый, догадываюсь. В городах в лапу дают на медкомиссиях, и военкомам дают, а на нас, на глубинке отыгрываются.

– Во! А я не желаю, чтобы они на нас грешных вылезали, наживая барыши. Нам рук не хватает, каждая пара на учете, на вес золота, а в городах большие оболтусы кой чем столбы околачивают. Ты уже отправил кого-то из осенних?

– Через неделю.

– И куда им даёт наказ министерство обороны?

– Две команды. Тихоокеанский флот – девяносто и на Забайкальский военный – 110 человек во все рода войск.

– О! Прекрасно! Вот ты мне ответь, умный мой зёма, поехали!– Сашка выпивает стакан водки как воду, Сергей тоже.– Зачем нам, у нас нет моря, морские братишки? Пусть меня сожгут на костре инквизиции, но генералы генштаба, что составили эту сводку без мозгов. Не государственный у них подход к призыву.

Они молча закусывают.

– Это хитрое распределение спецов по волне на случай войны,– Сергей улыбается.

– Да брось ты! Не волна это, а брызги. В том году 100 человек весеннего ушло в ВВ. Зачем нам внутренние, ведь мы лагерей не имеем на своей территории. Больше того. Почти все они дети осужденных. И внуки также.

– Власть строит. Ты генерального, слух есть, послал к матери плохой?

– Послал. Он уже в Якутске и с утра, пока мы с тобой водку хлещем, побег по кабинетам, искать на меня управу.

– За что!?

– За шахту. Он приехал и предъявил мне права не неё и на месторождение. А она на Хабаровской землице, ну я его и послал соответственно. Слушай! Давай мне двести этих ребят, а? Я бы и весенних следующего забрал.

– Крыша поехала!?

– Контузия у меня сильная,– Сашка разливает водку по стаканам.– Я сегодня созвонюсь, завтра тебе придёт приказ, и мы их отслужим. По уму.

– Как?!

– Их возьмёт погранполоса. Вот Охотская. Якобы. Мы их туда, для приобщения к службе на пару месяцев группами, но весной, сводим. До этого дадим основы, курс молодого бойца проведем, ты у них присягу примешь. И они на благо поработают, своё и отечества. Заработок у меня солидный. Обмундирование толковое. Продовольствие на высшем уровне. И матерям спокойнее.

– Допустим, я соглашусь. Но шило в мешке не утаить. Тебе своих забот мало? Сожрут ведь с потрохами.

– "А я такой, а я упрямый. Я Труффальдино из "Бергамо!",– пропел Сашка.– Ну, надо же когда-то ставить власть на место. Или ты за своё место тёплое трясешься?

– Выгонят, я к тебе приду. Согласен. Звони. Как быть с добровольностью?

– И с этим всё устроим. Дай мне список призывников. Я пошлю в обход толковых ребят. Они поговорят в семьях. Чтоб соблюсти тайну. Поехали!– Сашка опрокидывает содержимое стакана в рот.

Макаровна приносит чайник. Чай пьют втроём, вспоминая школьные годы. Ольга Макаровна преподавала им, но как потом призналась, не то, что надо было.