Текст книги "Переплавка (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Ещё чего, – фыркнул Никита. – Они же совсем разные.
Старшие мальчишки обменялись понимающими взглядами, но спорить не стали. Вместо этого Валерка спросил:
– А сколько их тут?
– Шестеро. Робик, Отка, Анди, Дролли, Ки и Бора.
– Забавно, – Валерка сразу понял, каким образом возникали эти имена.
– А у вас как андроидов называют?
– У нас на станции их было всего двое. Поэтому их звали Плутон и Харон – в честь планет, вокруг которых вращалась наша станция, – пояснил Паоло.
Совсем далёкие от астрономии люди слышали только про планету Плутон, замаскировавшуюся в где-то в середине списка планет солнечной системы, а о существовании Харона даже не подозревали. Чуть более эрудированные считали Харона обыкновенным спутником. Но те, кто астрономией занимался серьезно, понимали всю уникальность этой парочки. По крайней мере – уникальность для солнечной системы. Ведь диаметр Плутона был всего лишь вдвое больше диаметра Харона. Ну, не прямо точно вдвое, но очень близко к этому. Поэтому они и считались двойной планетной системой, по аналогии с двойными звёздами.
Паоло и Валерка астрономией занимались очень серьезно. Ещё бы, попробуйте вырасти на борту научной орбитальной станции и не полюбить астрономию. Некоторым уникумам это, правда, удавалось, но каким образом – для мальчишек до сих пор оставалось загадкой. Космос завораживал своей красотой, манил к себе множеством тайн, и так хотелось раскрыть хотя бы одну из них… хоть самую маленькую. А ещё была уверенность, что тайна обязательно им покорится, ведь самое важное в истории человечества состоит в том, что человек один за другим вырывал у природы ответы на вопросы об устройстве окружающего его мироздания. Профессия ученого пользовалась в Российской Конфедерации огромным уважением. Конечно, любой труд почётен, и хлебороб, конструктор, управленец или инженер ничем не хуже астронома. Но всё равно мальчишки хотели стать именно и только астрономами.
– Вы их, случайно, не путаете? – лукаво уточнил Никита, когда захлопнулись двери лифта…
– Кого с кем? – не понял Валерка. – Андроидов между собой? Почему мы их путать должны?
– Да нет… С настоящими Путоном и Хароном.
– А… Нет конечно. Как их можно спутать? Они же, как отец говорит, "совсем из другой оперы".
– Бывают маленькие недоразумения, – добавил Паоло. – А так, чтобы серьезно – никогда.
Лифт опустил их на третий из восьми подземных уровней. На поверхности лабораторный комплекс выглядел не слишком внушительно, большинство зданий поднимались в высоту на два-три этажа, самые высокие – максимум на пять. Всё самое интересное и важное было укрыто глубоко под землей (заодно и под толщей бетона с прокладками из других защитных материалов). Прежде всего, из соображений безопасности, чтобы уменьшить ущерб в случае аварии. А ещё чтобы защитить лаборатории от космического излучения. Если астрономы считали его слабым и всячески старались поймать его как можно больше, то исследователи квантовой гравитации, напротив, всеми правдами и неправдами пытались от него отгородится.
В подземных коридорах комплекса было чисто, светло и пусто. Гулко отдавались шаги идущего впереди Робика. Ребячьи были почти не слышны: Валерка и Паоло были обуты в спортивные туфли, несмотря на борьбу с англицизмами упорно называемые всеми просто кроссовки, а Никита и вовсе в шлёпках на босу ногу.
Время от времени по сторонам коридора появлялись двери. Возле одной из них андроид свернул, дверь плавно отодвинулась в сторону при его приближении. За ней оказалась большая комната, набитая всевозможной аппаратурой. Громоздкие металлические шкафы громоздились один на другой от пола до потолка. Их лицевые панели были украшены всевозможными лампочками, датчиками, индикаторами, переключателями, кнопками, тумблерами и прочими техническими аксессуарами. То и дело попадались экранчики. По одним бежали ряды цифр, на других бились в пульсации какие-то кривые. Тихое жужжание и пощёлкивание, наполнявшее комнату, дополняло картину важной и сложной работы.
Контролировали её ход два человека в белых халатах, одним из которых был доктор физико-математических наук Кирилл Воробьёв, Никитин отец и Валеркин дядя.
– Папка! – радостно воскликнул Никита, заходя в комнату. – А это мы пришли.
– Вижу, – улыбнувшись кивнул Кирилл Андреевич. – И что же заставило вас так резко сменить планы? Если правильно помню, вы сегодня с визитом не собирались.
– Это я их уговорил, – важно объяснил сын.
– Молодец! – похвалил Воробьёв-старший, и повернулся к своему напарнику, совсем ещё молодому, с весёлым взглядом голубых глаз и небольшой аккуратно подстриженной русой бородкой. – Вот, Павел, знакомься, Никита друзей привел. Это Валерий, племянник мой, сын Виктора.
– Посланец с далёкого Плутона? – уточнил Павел, поднимаясь с кресла.
– Он самый, – подтвердил отец Никиты.
– Будем знакомы. Павел Петрович Симонов, аспирант факультета квантовой физики Рязанского Университета, – протянул руку ученый.
– Очень приятно, – церемонно произнёс Валерка, отвечая рукопожатием.
– А это его друг Паоло, – продолжал представление Кирилл Андреевич. – С орбиты Плутона и из Италии одновременно.
– Значит, мы с ним тёзки. Buon giorno, Paolo! – подмигнул Симонов, протягивая руку второму мальчишке.
– Buon giorno! – радостно улыбнулся в ответ мальчишка. – Вы были в Италии?
– Конечно. Мы, те кто постоянно живет на Земле, бываем во всех её концах. Особенно те, кто занимается наукой. Сегодня конференция Монреале, завтра в Харькове, после завтра в Неаполе… Так вот и живем.
– Benissimo! – восхитился Паоло. Ему тоже хотелось посмотреть на Земле как можно больше интересных мест, но в этом году он уже не успевал. Покидать Валерку раньше согласованного срока он даже и не думал, а после этого у него будет времени только собраться – и пора уже лететь обратно на станцию, к орбите Плутона, с которой Солнце кажется всего лишь очень яркой звездой, а Земля и вовсе заметна только в сильный телескоп.
Но на будущее лето мальчишка решил продумать себе обширную программу путешествий. И, конечно, надо будет пригласить с собой Валерку, вдвоём ведь веселее. Никиту, кстати, тоже можно пригласить.
А ещё Паоло очень хотелось пригласить в такое путешествие Франческу, соседку-ровесницу из дома напротив. Кому-то такое совпадение в именах могло показаться излишне нарочитым, но сам парнишка отлично знал, что это не более, чем совпадение. Ну вот начинало у него сильнее биться сердце, когда он видел именно Франческу, а не какую другую девчонку, и всё тут… Одна беда, Паоло сильно опасался, что так и не найдет в себе сил ей этого предложить. Слишком уж язвительный и независимый характер был у соседки. Скажет что-нибудь такое обидное… Вот и в Мурмино он её позвать не решился, хотя мог бы. Валерка против не был, и Кирилл Андреевич возражать бы не стал: в гостиничных коттеджах научного посёлка сейчас полно свободных мест.
– Ну, гости дорогие, раз уж пришли, говорите, что такого интересного вам показать? – поинтересовался Воробьёв-старший.
Валерка слегка пожал плечами и искоса глянул на Никиту. Откуда ему было знать, что тут есть интересного. Братец их затащил, пусть он и выбирает.
Никита хитровато блеснул глазами из под разлохмаченной чёлки и предложил:
– Покажи нам лабораторию развёртки. Если, конечно, сейчас не проводится возбуждения.
– Вот видишь, Паша, молодёжь времени зря не теряет. Хочет посмотреть самое интересное. Ну что ж, на ваше счастье, последнее возбуждение закончилось…
Кирилл Андреевич поискал взглядом настенные часы.
– …закончилось два часа восемь минут назад.
– Неудачно? – поинтересовался Никита.
– Как обычно, – поправил его отец. – Поэтому небольшую экскурсию в лабораторию развёртки мы организовать можем. Минут так на десять пятнадцать. Паша, ты тут один справишься?
– Обижаете, Кирилл Андреевич.
– Тогда, идёмте за мной. Робик, ты тоже идёшь с нами, – и физик первым двинулся к выходу из комнаты.
– А почему она так называется: "лаборатория развёртки"? – спросил Паоло.
– Потому что в этой лаборатории мы пытаемся развернуть суперструны.
– А как вы их разворачиваете?
– Ого! Я вижу, в вас проснулся аппетит к квантовой физике. Это замечательно, – Воробьёв-старший бодро потёр руки. – Правда, знаний от этого не прибавилось, поэтому придется начать с самого начала. Итак, что вы знаете об устройстве материи на микроуровне?
– Довольно много, – ревниво заметил Паоло. – Мы знаем, что существуют две формы состояния вещества: материя и поле. Материя состоит из элементарных частиц, которые на самом деле имеют двойную природу: и частицы, и волны; а поля формируются за счёт квантов – порций энергии поля. Только для гравитационного поля это экспериментально не доказано, его квант опытным путём обнаружить до сих пор не удалось.
– Отличная подготовка, – одобрил Кирилл Андреевич. – Большинство ваших ровесников на Земле этого, скорее всего, в силу возраста ещё не знают.
Никита незаметно для спутников скорчил презрительную рожицу: он во всём этом разбирался ещё пару лет назад.
– Но про струны мы вообще ничего не слышали, – самокритично признался Паоло.
– Струны – это следующий шаг вглубь строения материи. Вот ты сказал: «частицы». А что такое частицы? Обычно их представляют как маленькие шарики. А мы считаем, что они – это особые колебания маленьких струн. Ведь колебанию струны соответствует определенная энергия. Верно?
– Верно, – подтвердил Паоло.
– Ну так вот. А формулу "е равно эм цэ кварат" вы, конечно, знаете.
– Кто ж её не знает, – усмехнулся Валерка.
– То есть получается, чем сильнее колебания, тем больше масса частицы? – предположил Паоло.
– Да, именно так. Так вот, когда возникла эта теория, сразу выяснилось, что в привычном четырёхмерном пространстве-времени она не работает. Для того, чтобы реальность соответствовала этой теории, нужно добавить в неё дополнительные измерения.
– И много? – поинтересовался Валерка.
– Сначала немного, но дальше пришлось добавлять больше. В итоге сейчас мы исходим из того, что мир существует в тридцати двух пространственных измерениях, плюс ещё время.
– Неслабо, – протянул Валерка.
Впечатлительный Паоло громко прицокнул языком.
– Вы, конечно, спросите меня, как же так может получиться, что мы живем в трёхмерном пространстве и никаких двадцати девяти не замечаем. Ответ заключается в том, что мы живем как бы на трехмерной проекции этого пространства. А в остальных измерениях оно свёрнуто. Вот потому мы этих дополнительных измерений и не замечаем. Но если удастся эти измерения развернуть… Понимаете теперь, почему "лаборатория развёртки"?
– Теперь, конечно, понимаем, – признался Валерка.
– Минутку, – физик свернул к очередной двери, она отъехала в сторону, открывая вход в другой коридор, вдвое уже того, по которому они шли перед этим. Вдали коридор упирался другие двери.
– Мы надеемся, что, научившись разворачивать свернутые измерения в пределах микромира, мы затем сможем делать это в более крупных масштабах. А это может дать ключ к межзвездным и даже межгалактическим перелётам. С обычными скоростями даже межзвёздные экспедиции лишены смысла. Вы ведь астрономы, сами знаете, сколько световых лет отделяет нас от самой ближайшей звезды.
– Четыре целых двадцать две сотых светового года, – одновременно выпалили Паоло и Валерка.
– Да-да, четыре с лишним световых года. А наши космические корабли, как вы понимаете, летают намного медленнее скорости света. Человечество оказывается запертым в Солнечной системе.
Кирилл Андреевич остановился возле двери, но не спешил её открывать. Развернувшись к ребятам, он продолжил:
– Конечно, и в ней есть ещё много интересного и неисследованного. Мы и Марс-то пока что толком не обжили. А дальше уже только одни научные станции, вроде вашей. Если не ошибаюсь, то мы только-только начинаем обживать облако Орта. Дальше пояса Койпера на постоянной основе человек ещё не забирался. Первую станцию на орбиту Эриды вывели лет где-то лет тридцать назад, «Квавар-1» и вообще каких-то три года. А в глубине облака Оорта постоянных станций, насколько мне известно нет?
– Пока нет, – Валерка особо подчеркнул голосом слово «пока». – Но экспедиции туда отправляются довольно часто.
Таинственную Немезиду, спрятавшуюся в облаке Оорта планету, плотно искали не меньше тридцати лет. Но неудачно. Перед каждой экспедицией теоретики были убеждены, что наконец-то вычислили её орбиту, но на предсказанном месте Немезиды всякий раз не оказывалось, выяснялось, что в расчетах неверно учтены сторонние гравитационные возмущения. Приходилось возвращаться и начинать расчеты заново, внося поправки.
И хотя каждая экспедиция приносила с собой массу ценной научной информации, учёные не чувствовали себя удовлетворенными, ведь главная цель полётов оставалась надостигнутой.
Конечно, можно было бы объявить Немезидой давным-давно открытую Седну, но почти все астрономы мира в один голос открещивались от такого решения. Словно с его принятием астрономия потеряет что-то неосязаемое, но очень ценное.
Эти мысли вихрем пронеслись в Валеркиной голове, а Кирилла Андреевича уже был готов ответ:
– Ну, так ведь и расстояния с межзвёздными не сравнимы. По нынешним временам на экспедицию к Проксиме и обратно не хватит человеческой жизни. А главное, когда эта экспедиция вернется, она может оказаться ненужной, потому что все знания, которые она добудет, человечество получит раньше, из других источников.
– Не может она быть не нужной, – заспорил Валерка. – Одно дело знать, что там происходит, а другое – побывать и почувствовать. Ведь Гагарин знал, что его в космосе ждёт. И никаких открытий не сделал. Но разве его полёт был ненужным?
Никита возмущенно засопел, давая понять, что полностью солидарен с братом. Паоло промолчал, но Валерка не сомневался, что его друг думает так же, как он.
– Да, я очень неудачно сформулировал, – признался Кирилл Андреевич. – «Ненужно» плохое слово, оно здесь не подходит. Но, кстати, сравнение с Гариным тоже неудачное. Его полёт был великим достижением его времени. Именно тогда. А прошло каких-то десять лет, и простые космические полёты стали почти рутиной. Научные открытия важны всегда, а для такого рода достижений история отмеряет небольшие промежутки когда они становятся прорывом для всего человечества, а дальше это становится не более чем личным спором с судьбой. Магеллан обошел вокруг света и вошел в историю. А сейчас реконструкторы чуть ли не каждый год повторяют его поход на судах похожей конструкции, но это мало кому интересно, кроме них самих. Потому что с Магелланом победу над неведомым ощутила вся передовая Европа. С Гагариным – весь мир. А в случае с реконстукторами победу ощущают только они сами. Конечно, ещё знакомые и друзья, но и не больше. Вот так может получиться с теми космонавтами, которые могли бы сегодня полететь к Проксиме Центавра. Когда они вернутся, то это может оказаться лишь только их победой, но не победой человечества. Мне кажется, это неправильно.
– Мне тоже так кажется, – хмуро заметил Никита. Валерка согласно кивнул.
– Вот потому-то мы и говорим о пленении в Солнечной системе, – подытожил Воробьёв-старший. – Вы, конечно, помните замечательные слова Циолковского: "Земля – колыбель человечества. Но нельзя всю жизнь жить в колыбели".
Валерка снова молча кивнул. В чём-то дядя Кирилл был ужасно наивен. "Вы, конечно, помните…" Да кто же из работающих в космосе не знает этих слов. А работать на научных станциях начинают с восьми-девяти лет. И пусть труд сначала оказывается невелик и несложен, но он нужен, он настоящий, а не символический вклад в общую работу всего коллектива станции. Каждый мальчишка и каждая девчонка знают об этом и этим гордятся. Здесь, на Земле, например, Никита при всех его знаниях, в родительском институте всего лишь гость. А живи Воробьёвы на станции в Дальнем Космосе, он бы был настоящий сотрудник.
– Наши опыты имеют огромное теоретическое знание. Если мы сможем пронаблюдать за развертыванием струны, то получим огромный материал для исследования, который двинет вперед наши представления о мироздании, которые последние пару сотен лет, надо сказать, порядком застоялись. Но помимо этого у них может возникнуть ещё и очень практическое значение. Многие учёные, и я разделяю эту точку зрения, полагают, что, поняв механизм развертывания и свёртывания струн, мы получим в свои руки ключ, который откроет нам путь к звёздам. Начальная и конечная точки этого пути будут находиться в нашем, так сказать, подпространстве, а сам он проляжет за его пределами.
– То есть в тридцати двух мерном пространстве расстояние до Проксимы Центавра окажется ближе, чем в его трёхмерной проекции? – догадался Паоло.
– Намного ближе, – уточнил Кирилл Андреевич. – Настолько, что человечество сможет не только дотянуться до ближайших к Солнцу звёздных систем. Но и путешествовать по всей Галактике. Только представьте себе, какие перспективы открывает такая возможность…
– Да уж, – восхищенно прошептал Валерка.
Для астронома это было бы сущее раздолье. Хочешь, пульсары вблизи наблюдай, хочешь – квазары. Да и к знаменитому объекту "Лебедь икс один" подобраться поближе было бы крайне полезно, выяснить, что же он такое на самом деле: чёрная дыра или всё-таки что-то иное.
Судя по тому, как поблескивали глаза у Паоло, он предвкушал те же самые перспективы.
– К сожалению, пока что это только гипотезы. И это «пока», увы, длится уже почти восемьдесят лет. Да-да, именно столько времени уже продолжаются исследования в нашей лаборатории и пока что они не дали результата. Но мы не теряем надежды, что рано или поздно, но заставим матушку-природу открыть нам эту тайну. А пока что откроем дверь.
Любовь к театральным эффектам была Кириллу Андреевичу явно не чужда. Дверь он распахнул с таким видом, словно был шпрейхшталмейстером в цирке и открывал кулису, из-за которой должен был показаться лучший клоун всех времён и народов.
А вот сама лаборатория ребят разочаровала. Своим видом она больше всего напоминала опустевший футляр от хоккейной шайбы, если только такие бывают. Иначе говоря, представляла собой пустоту в виде диска высотой примерно два с половиной метра и диаметров где-то метров десять. Вели в неё две двери: та, через которую Кирилл Андреевич впустил ребят, и точно такая же вторая, расположенная строго напротив. В отличие от комнаты, куда сначала привёл мальчишек Робик, эта была практически абсолютно пуста. Если не считать того, что находилось в самом её центре. А находился там маленький квадратный столик на толстой ножке, над центром которого из потолка свисал толстый металлический стержень. Очень толстый, сантиметров двадцать в диаметре, не меньше. Первая мысль у Валерки возникла про сталактит (или сталагмит, Валерка их постоянно путал, никак не мог запомнить, кто из них растёт сверху, а кто – снизу). Вторая – про в мурованный в потолок гигантский карандаш. Это сравнение было более точным: стержень, в отличие от сталактита не плавно менялся от толстого основания до тонкого острия, а имел постоянную ширину и лишь на конце был заточен в виде конуса, как раз именно так и точат карандаши.
Когда ребята подошли поближе к столику, то они увидели, что под самым острием «карандаша» на нём в небольшой подставочке лежит маленький металлический шарик, размером и видом больше всего напоминающий шар от детского бильярда. Ну, может, совсем чуть-чуть побольше.
– И это всё? – разочаровано спросил Паоло.
– А что ты рассчитывал увидеть? – вопросом на вопрос ответил Воровьёв-старший.
– Аппаратуру… – неопределённо произнёс мальчишка.
– Там, – физик сделал широкий жест рукой, давая понять, что вся аппаратура находится за пределами лаборатории. – Ну а вся поступающая на датчики информация выводится в комнаты наблюдения, в том числе и в ту, где мы с вами только что были. Квантовая физика, ребята, наука весьма сложная и опыты у нас тоже сложные. Работаем чаще всего, как говорится, "не прикладая рук".
– А это? – Паоло указал на шарик.
– А это наш, если так можно сказать, самый грубый струнометр. Слабые возбуждения струны мы сможем только зафиксировать с помощью приборов. А если оно будет достаточно сильным, то вызовет определенные изменения в структуре этого шара. В смысле сместит его часть в одном из ранее свёрнутых измерений.
– А весь шар струна сместить сможет? – поинтересовался Валерка.
– Нет, это уже фантастика, – рассмеялся Кирилл Андреевич. – На резонанс такой силы мы даже теоретически не рассчитываем. Пока что наши задачи скромнее: сместить хотя бы частичку этого шарика. Потом, когда мы научимся это делать, сможем повышать мощность перехода. Когда-нибудь мы обязательно добьёмся того, что перебраться через эти свёрнутые измерения будет так же просто, как сегодня слетать на Луну. Но это вопросы завтрашнего дня. А сегодня… Сегодня мы учимся делать первые шаги и наша задача расколоть вот этот "орешек знаний".
В этот момент у Воробьёва-старшего мелодично заиграл коммуникатор.
– Да, я слушаю… Зачем?.. Блин… Ладно, сейчас… Да, сейчас подойду, хорошо…
Кирилл Андреевич огляделся. Вид у него при этом был слегка очумелый, можно было подумать, что он не очень понимает, где находится, и что происходит вокруг.
– Па… – опасливо позвал Никита.
– Погоди, – раздраженно махнул рукой отец. – Вот что, парни, постойте-ка тут минут пять. Я быстро добегу до Семёнова. Робик, проследи за тем, чтобы они тут вели себя прилично.
– Мы всегда ведем себя прилично, – ревниво прокомментировал сын.
– Я знаю, – рассеяно улыбнулся Воробьёв-старший. – Всё, бегу.
И скрылся за второй дверью.
– Что-то странно, – пробормотал Валерка, когда дверь за физиком хлопнулась.
– Ага, – согласился Никита. – Папка так себя никогда не ведёт.
– Наверное, Кирилл Андреевич получил очень важную информацию, – прогудел из вокабулятора Робик.
– Точно! – согласился Никита. – Наверное, приборы что-то засекли.
– Развёртку струны, – предположил Паоло.
– Не, – Вороьёв-младший уверенно качнул лохматой головой. – Только не это. Если бы оно было связано со струнами, папка бы нас здесь ни за что бы не оставил.
– Да, это точно, – согласился Валерка. – А жаль. Прикиньте, парни своими глазами бы увидеть…
– Точно, – азартно согласился Никита. – Вот было бы здорово.
В следующее мгновение между острием «карандаша» и столиком ударил голубоватый разряд. Яркая молния ломаной линией расчертила воздух. От её ослепительного света мальчишки непроизвольно зажмурились.
Каждый из них невольно напружинился, сжался, ожидая взрыва, удара и боли, но ничего этого не последовало. Только еле заметно дрогнул пол под ногами, как бывает, когда мягко трогается вниз скоростной лифт, оборудованный высококачественными компенсаторами.
И больше ничего…
А потом они услышали дробный перестук, будто где-то рядом обосновался дятел и занялся своим привычным делом – долбежкой древесного ствола.
Никита осторожно приоткрыл глаза и издал нечленораздельный сдавленный звук.
И было от чего. Лаборатория исчезла. Начисто. Все четверо – он сам, Валерка, Паоло и Робик стояли на краю широкой лесной поляны.
По яркому синему небу ветер неспешно гнал лёгкие белые облака, он же слегка покачивал макушки деревьев на той стороне поляны. Где-то в глубине леса продолжал громко трудиться дятел. В траве стрекотали кузнечики.
А через поляну, почти прямо на ребят, шел мальчишка, Никитин ровесник. Русоволосый, вихрастый, худой…
Мальчишка в камуфляжной форме с пистолетом-пулемётом через плечо…
