Текст книги "Nevermore, или Мета-драматургия"

Автор книги: Александра Созонова

Соавторы: Ника Созонова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

КАРТИНА 13

Входит Едрит-Твою. Покачиваясь и посвистывая, пишет на заборе: 'А ЕСЛИ ВСЕ НАОБОРОТ?'

ЕДРИТ-ТВОЮ: Мне вот такая мысля пришла на досуге. А что, если все наоборот? Если мы путаем причину со следствием? Когда-то в прошлом мы покончили с собой и за это попали в ад. Этот мир – ад. И мы просто расплачиваемся.

МОРФИУС: Красивая идея. Вполне подойдет для рассказа.

ДАКСАН: Ага, ад! А наши родители, учителя, менты – поджаривающие нас черти. Правда, есть неувязочка: адские муки, по определению, бесконечны. Кто не верит – спросите у Инока.

ЕДРИТ-ТВОЮ: Откуда ты знаешь, что наши муки конечны? 'Умрешь – начнешь опять сначала, и повторится все, как встарь: ночь, ледяная рябь канала…'

АЙВИ: Аптека… улица… петля… окровавленное лезвие…

ЕДРИТ-ТВОЮ:…Хохочущие санитары… аминазинчиком крест-накрест… пара-тройка электрошоков… сырая могилка… черви… уа-уа… улыбающаяся мамаша…

КРАЙ: А не прогулялся бы ты на три заветных буквы, Едрит-Твою? Что-то от фантазий твоих совсем хреновенько.

КАТЕНОК: Ага. Хреноватенько…

ЕДРИТ-ТВОЮ: А вы что думали? В светлую сказку попали?..

Глава 14
МОРЕНА Мета-драматургия

Из дневниковых стихов:

Я – ворох листьев под твоими узкими ступнями.

Я – мягкое подбрюшье сна, в который

ты падаешь навзрыд, в изнеможенье

каждым серым утром…

Я – след твоей ресницы на губах,

чужих, вульгарно-выпуклых и сдобных.

Я шепот шепота и тень от темноты…

Ты узнаешь меня —

ты вспоминаешь, видишь, снишь меня во всем.

Ты мною окружен, окутан. (Так кутает ворсистым одеялом

заботливый отец простывшее дитя.)

Ни выдохнуть, ни выйти, ни сбежать —

от нежности моей, тоскливо-жадной.

Она легка —

на плечи тебе ляжет бахромой

из серебристой пыли и сухих стрекозьих крыл.

Но тяжелее океанских вод —

безгласная, тягучая, слепая —

сдавит

твою грудную клетку.

Ее объятия – не разожмешь.

Не милосердней ли тебя убить – как ты о том мечтаешь,

плачешь, молишь?..

Но так смешны

и так слабы

оковы плоти.

И от себя-то в смерть не убежишь.

А от меня – тем боле

В начале июня ушел Бьюти. Как и обещал, вслед за своим виртуальным другом Энгри.

Через две недели – Йорик.

Еще в апреле он писал в своем 'живом журнале', что раздобыл самый быстродействующий и надежный яд. 'Меня спрашивали, что я буду чувствовать, когда получу цианид, как буду реагировать на существование кнопки ВЫХОД всегда под рукой. Теперь я могу ответить – это блаженство. Это покой и уют. Это самая лучшая уверенность в завтрашнем дне, которая дает возможность выбросить из головы все мелкие заботы, склоки, надежды и обломы и сосредоточиться на главном'. Но он не стал прибегать к заветному цианиду – повесился. Выбрал один из самых мучительных и неэстетичных, согласно мнению су-сообщества, способов.

Наверное, можно рассуждать о методах, подводить под самоубийство философские основания, цитировать древних – когда еще терпимо. А когда болевой предел пройден – уже не важно, как и чем, главное – тут же, не медля ни минуты.

– Чертов гороскоп… – пробормотала Таис, зайдя утром на форум. – Работает, как часы. Как автоматическая гильотина.

Она сутки не разговаривала со мной. Перечитывала его дневник и посты на форуме.

Как и следовало ожидать, за Йориком, лидером и харизматом, в течение нескольких дней ушли еще трое.

Зловещая Пьеса набирала обороты. Мета-драматургу отказывал и вкус, и чувство меры – как видно, упреки в однообразии художественных приемов его не страшили.

Я по-прежнему не могла понять, кто я в этом действе. Суфлер? Но мой шепот, мои посты и письма – никому не пригодились. Наоборот. Те, кого я активно пыталась спасти, сочиняя убедительные доводы 'за бытие' – ушли. И Пашка, и Йорик. Энгри покончил счеты с ненавистной сукой-жизнью не когда-нибудь, а вскоре после нашей виртуальной свары. Возможно, я чего-то не понимаю в глубинном замысле Драматурга, и на самом деле мне уготована иная роль – зловещая, разрушительная?.. Не добрый и услужливый суфлер, но отравительница в обличье милой служаночки.

Наверное, я бы совсем уверилась в том, что, стремясь к добру, творю одно зло, как некий антипод гетевского Мефистофеля – если б Энгри не приснился мне на третий день после своего ухода. Но об этом, кажется, я уже говорила.

Скорее всего, я просто никто. Жилетка для Бэта. Разовая собеседница для Эстер. Недолгий объект вожделения для Даксана. Правда, есть еще Таисия. Но Таисия не в счет – ей некого любить, кроме меня. У нее нет выбора.

– Пьеса, говоришь. Да, 'весь мир – театр' – эта фраза классика давно стала общим местом. И люди в нем актеры, – Таисия не удивилась моей метафоре.

– А еще драматурги и режиссеры, хоть немножечко. И суфлеры. И зрители.

– Наверное, – согласилась она. – Кто в большей степени, кто в меньшей. Хотя, насчет драматургии и режиссуры – вопрос открытый. А что касается конкретно твоей Пьесы, она интересная, я согласна. Захватывающий сюжет, необычные персонажи – особенно главный герой, вокруг которого крутятся все остальные, как планеты вокруг солнца. Темного и не греющего солнышка…. Но я, говоря по правде, хочу выйти из нее и посидеть тихонько в зрительном зале. Сколько можно? Сколько можно быть вместилищем и игралищем страстей? Излишне вовлекаясь в действо, рискуешь заработать инфаркт. Увольте меня, вычеркните из списка действующих лиц. Хотя бы учитывая мой почтенный возраст…

Монолог был риторическим, от меня требовалось лишь молчаливое понимание.

– Впрочем, не стоит льстить себя надеждой, – с горечью продолжила она после злой паузы. – Никуда я не выйду. Буду играть до конца, упорно и тупо – поскольку ты вовлечена в это действо. Либо нужно уходить вдвоем, либо вдвоем же доигрывать этот водевиль.

– Почему водевиль?

– А ты считаешь, высокая трагедия? Тебе виднее, впрочем. Мне это видится смешанным жанром: трагедия с элементами пошлого водевиля и вкраплениями пьесы абсурда. Что же до твоего в ней участия… Попытайся. Вряд ли тебе удастся поменять что-то в замысле Драматурга, но попробуй, почему бы и нет? Помнишь, как наш с тобой любимый герой из 'Полета над гнездом кукушки', рыжий Макмерфи, хотел поднять что-то неподъемное, чтобы выбить окно и отпустить всех на свободу? 'Но я хотя бы попытался, черт возьми, это сделать!..' Черт возьми, попытайся…

* * * * * *

Больше всего меня истязало бессилие спасти Бэта – при всей моеей сумасшедшей любви к нему. Если любящему не позволено участвовать в этой проклятой мета-драматургии, в запредельной творческой кухне, то тогда кому же еще?..

Я хочу, чтобы Бэт жил. Исцелился и жил. Но что ему, высшему Драматургу, до моего желания? Смешно, когда служаночка с 'кушать подано' пытается сорвать свой белый фартучек и наколку, выйти на середину сцены и прокричать нечто судьбоносное.

Дико смешно.

Бэт чудом избежал смерти – вместе со своей Айви. (Хорошо, путь не смерти, учитывая его откровения, – близости смерти, грубых санитаров, психушки.) Но творцом этого 'чуда' была Таисия. А не я. Ее усилия, нервы, время, помощь московских подруг – предотвратили демонстративный 'дабл'. Мое участие было мизерным – лишь слова о престижной гимназии Айви, да о высшем образовании Эстер, которые пригодились в отыскании их адресов.

Но и Таисия – далеко не главное действующее лицо на этой сцене – ведь настоящую гибель она не отвела, ни одну. Да и Бэт отныне – подхлестнутый стыдом, проклиная – на публику – ни в чем не повинного Синего Змея, возможно, обретет недостающее мужество. Кнопка ВЫХОД – сильнодействующие таблетки – всегда под боком. Точнее, у сердца – во внутреннем кармане куртки.

* * * * * *

Я пытаюсь понять эту запредельную творящую кухню. И пасую.

Какое мастерство, какой филигранный расчет потребовался Мета-драматургу, чтобы, скажем, столкнуть в бескрайнем море два корабля. Теплоход 'Адмирал Нахимов' и сухогруз 'Петр Васев' благополучно разминулись бы, благо ласковый синий простор – это не шоссе и не рельсы, если б не сложные отношения капитана и его помощника, не недосып и усталость второго капитана, не слабые нервы помощника… и тьма других факторов, 'человеческих' и не-человеческих.

А столкнуть в небе два самолета? Это уже не море, не плоскость, но пространство трех измерений – задача на порядок сложнее. Наверное, Мета-драматург пользуется мета-компьютером. Нет слов: супер! И какая удачная художественная находка: один из самолетов набить под завязку детьми, летящими на отдых. А чтобы сделать сюжет занимательнее, навести луч софитов, высветить крупным планом самый яркий и сильный характер – мужчину, потерявшего жену и детей, ставшего убийцей-мстителем.

Тому, кто не задумываясь, на автомате определяет подобные вещи ярлыком 'роковая случайность', хорошо бы изучить раздел математики под названием теория вероятностей. Какова вероятность случайного столкновения в небе двух самолетов? Сдается мне, хоть я и не сильна в математике, – схожая с вероятностью возникновения молекулы ДНК из 'первичного бульона'. Или напечатания 'С любимыми не расставайтесь' путем хаотичных ударов шимпанзе по клавиатуре.

Я не умею ненавидеть. Природа или гены (или звездный иероглиф над макушкой) не наделили меня когтями и клыками.

Но порой мне кажется, что его – невидимого Драматурга, Мета-творца, гениального и захлебывающегося от упоения собственным мастерством – я ненавижу.

Тихо и безвыходно тлею от ненависти.

* * * * * *

Но все-таки…

Со всех сторон сейчас доносится простенький рефрен: мысль материальна. Как грибы растут тренинги, где учат добиваться исполнения любых желаний: стоит лишь постоянно проговаривать их внутри себя, представляя конечный результат. 'Я хочу миллион, хочу миллион', и в воображении – тугие зелененькие пачки. По сути, это и есть вмешательство в мета-замысел, корректировка сюжета личной Пьесы.

Но мне не дает поверить в столь бесхитростные способы утереть нос Мета-драматургу множество контр-примеров. Слово материально? Проклятие, надо понимать – тем более. Миллионы узников ГУЛАГА проклинали Сталина – не день, не два, а долгие годы. И каков эффект?.. Генералиссимус дожил до вполне приличного для мужчины возраста.

Или близкий пример – с форума 'Nevermore'. Морфиус не отказался-таки от своей идеи: помочь Йорику выкарабкаться из депрессии совместными усилиями его друзей. Поскольку Йорик был резко против, он сделал это за его спиной: списался по 'мылу' и набрал двенадцать желающих – число гармоним. Я тоже вошла в эту дюжину. Каждый день ровно в 23.30 мы медитировали пять-десять минут, представляя нашего админа и устремляющиеся к нему со всех сторон потоки света. (Каюсь, я представляла не только Йорика, но и узкую черную фигуру Бэта по правую его руку.)

И что?

Йорику не становилось лучше. В приступе особенно острой боли он исполнил свое давнее желание, наплевав на все светлые энергии вместе взятые.

Со времени знакомства с Бэтом не проходило ни дня, чтобы я не молилась за его исцеление, не просила отдать львиную часть его боли мне. Но Бэт хладнокровно собрался совершить 'дабл', пусть и не надежный. А когда ему помешала Таисия, не поменял своего намерения – лишь решил уйти в одиночку.

Что я могу еще?

На что я надеюсь?..

Из дневника:

'…Из диалогов с Таисией.

– Сколько можно лежать на диване? Ты не живешь, а спишь – мечтаешь, грезишь, сновидишь. Учти, ты пускаешь на ветер свое нынешнее воплощение!

– Ты же знаешь, как я люблю ветер…

– Хорошо, скажу жестче: пускаешь псу под хвост. Это место ты тоже любишь?!

– Откуда ты знаешь? Может, каждая моя греза рождает новый мир где-нибудь в соседней Галактике?..

– Ну да, один новый мир за другим, и все заселены существами с черными крыльями и вертикальными зрачками.

– Он такой один – на все миры, на всю вселенную. У него не может быть двойников и клонов.

– Ага. Ты тоже единственная. Права твоя Глашка: другой такой нет, не было и не надо…'

В детстве, лет в десять-двенадцать, я зачитывалась Максом Фраем, батареей его веселых оранжево-черных книжиц. Заставляла читать Таисию, так как всем хорошим привыкла делиться с ней. Таис осилила полторы книжицы и заявила, что с нее хватит 'тинейджеровского юмора' и 'фантазии, ни на грамм не приправленной реальными знаниями'. Правда, одно место показалось ей достойным внимания: главный герой обладал замечательным качеством – миры, которые он сновидел, оказывались впоследствии существующими реально. Он бессознательно вызывал к бытию симпатичные городки в горах, пустынные пляжи и многое в том же роде.

Таисия заявила, что многие, если не все творцы обладают тем же даром, только творят не во сне, а, склонившись над бумагой или 'клавой'. Давно замечен феномен материализации сочиненного. Актриса, хорошо сыграв роль смертельно больной, через пару лет умирает, а та, что вышла замуж за иностранца по сценарию, и в жизни находит респектабельного европейца.

Никому не известный заштатный писатель в деталях описывает гибель гигантского корабля, последовавшую четырнадцать лет спустя. Правда, этот случай можно объяснить бессознательным считыванием информации о будущих событиях. Но кто может знать с уверенностью? Считывает ли писатель будущее, а затем описывает в своей книге, или же – творит его сам, владея некими энергиями, недоступными простым смертным?…

Ради любопытства мы принялись вспоминать сказки, которые Таис сочиняла мне в детстве. Многие она подзабыла, но у меня память лучше, и вместе мы их восстановили. И радостный шок испытали тоже вместе.

Сбывалось практически всё, на том или ином уровне, с той или иной степенью символизма. Скажем, в мои шесть лет Таисия сотворила комикс 'О мышке Никишке и кошке Маргошке'. Мышка была сметливой, инициативной и бесстрашной, а кошка – ленивой, вальяжной и глупой, растекающейся просторным животом по дивану, жмурящей круглые недоуменные глаза. Сказка сбылась через пять лет: энергичный и смышленый крыс Ник (названный так не в честь забытого к тому времени героя комикса, а по иным соображениям) всячески гонял, кусал за ляжки и иными способами учил жизни толстого, ленивого и трусоватого кота Меркуцио. (Благо кот, тогда еще котенок, появился в нашем доме вторым, и крыс сумел правильно выстроить иерархию отношений в стае.)

Сказка о девочке, сбежавшей из дома в заброшенную деревню, чье одиночество разделяла окрестная нечисть – домовушка, леший из елового леса, болотница с ближайшей топи, меланхоличная кикимора – через четыре года материализовалась настоящим полтергейстом, а еще через пару лет начались и побеги из дома – правда, не в заброшенную деревню, а поближе, и дружба – если и не с нечистью, то с персонажами дикими и колоритными ничуть не меньше леших и кикимор.

Длинный сериал о странноватом ребенке, чья мама была эльфом, а папа орком, аукнулся реальными перепетиями и амбивалентными чертами характера, проявившимися во мне во время пресловутого 'гормонального взрыва'…

Но к чему я все это вспомнила?

Жизнь – это плохая литература. Сказал кто-то из великих, не помню, кто.

Раньше мне было лень вникнуть в суть этой фразы. На днях осенило. В реальной жизни могут случаться самые невероятные вещи. Скажем, одна из приятельниц Таис дважды была замужем с перерывом в десять лет. Оба брака длились год, и у обоих мужей не было левого глаза – его заменял искусственный. Если описать этот случай в книге – получится плохая литература, бульварное 'чтиво'.

В реальной жизни произрастают самые удивительные персонажи. В том числе, сочетающие в себе многообразные пороки и извращения. В литературе подобный герой вызовет лавину критики – поскольку отсутствует борьба света и тьмы в душе и нарушаются прочие гуманитарно-культурные установки.

Это я к тому, что написанное… пишущееся здесь, в промежутках между приступами ангины (или не ангины?) – не литература. Не повесть, не роман, не love story.

Захоти я создать нечто художественное, я поработала бы над образом Бэта. Что-то добавила, что-то смягчила – изобразила более реалистичным и симпатичным. Но я описала его как есть, с натуры – до любимых словечек, до предпочитаемой марки сигарет и косметической фирмы. До его невероятной способности влюблять в себя окружающих, независимо от пола, возраста и коэффициента 'ай-кю'.

Потому что я хочу, чтобы он жил.

Вопреки его депрессии, шрамам на руках и супер-надежным таблеткам.

Вопреки прогнозу гороскопа и мрачным узорам на ладонях.

Вопреки Атуму, измученному вконец своим 'маленьким другом'.

Вопреки Иноку с его липкими ладошками и циничными опытами на живых людях.

Вопреки Таисии, переставшей его любить.

Ничего другого я сделать для него не могу.

Кроме как попытаться сочинить собственную концовку его Пьесы – если не счастливую, то хотя бы не беспросветную.

КАРТИНА 14

Сцена заполняется участниками форума. Они задают вопросы, проговаривают свои темы.

'Как вы думаете, что нас ждет после смерти?'

'Мой любимый собирается уходить из жизни. Как его остановить?'

'Посоветуйте, что лучше: напиться или наглотаться колес, чтобы заставить себя сделать шаг с крыши?'

'Собирается ли кто-нибудь из вас когда-нибудь заводить детей?'

'Поделитесь способами выхода из депрессии?'

'Как вы думаете: высшая свобода в том, чтобы уйти самому, или – вытерпеть всё и остаться?'

'Кто хочет получить бесплатную инструкцию по приготовлению цианида в домашних условиях?'

'Если к вам на темной улице подойдет маньяк и убийца, вы станете защищаться или скажете ему: 'Спасибо!'?'

'Как резать вены – поперек или вдоль, и можно ли обойтись без теплой ванны?'

'Катенок в реанимации… Если есть желающие ее навестить, когда это будет можно, связывайтесь со мной по аське'.

'Кто знает, при минус десяти реально заснуть в сугробе и не проснуться? Здесь у нас не бывает больших морозов'.

'Кто последний разговаривал с Краем? Он не выходит ни в аську, ни на форум уже пятый день…'

'Три дня… осталось только три дня… и прожить их нужно на всю катушку…'

'Больно… больно… больно… больно…'

'А-аааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!'

Вбегает человек неопределенного возраста, взволнованный, возбужденный. Машет руками, стараясь привлечь к себе внимание.

НЕЗНАКОМЕЦ: Эй, послушайте! Это не та дверь! Это не та дверь!.. Сегодня ночью я говорил с Энгри. Он сумел достучаться до меня, сумел передать весть. Он сказал: передай ребятам на форуме – самоубийство не выход! Остановитесь! Не делайте этого! Это не та дверь!..

Луиза, Едрит-Твою, Даксан и другие молча надвигаются на него, теснят к выходу, заставляют уйти со сцены.

Последней к рампе подходит Айви.

АЙВИ: Как вы считаете, если двое любящих совершают 'дабл', значит ли это, что после смерти они никогда не расстанутся?

Глава 15
МОРЕНА (………)

Кто я?..

Или, может быть, что?

Я слышу, как идут часы где-то невдалеке. А может, это бьется мое сердце – глухо и монотонно?

Я – одна?

Нет-нет-нет, одиночество – оно другое: спокойное, расслабляющее, невесомое. А здесь что-то давит на скулы, виски и веки, и изнутри – на диафрагму, болезненно сжавшуюся, словно скомканный чьей-то презрительной и сильной рукой теннисный мячик.

Может, стоит открыть глаза, оглядеться, вдохнуть поглубже, а то в горле уже свербит от нехватки воздуха?..

Комната. Узкая и темная. Узкая, как утроба лежащего навзничь, и темная, как пустые глазницы. Здесь есть еще кто-то, помимо меня – то самое гнетущее присутствие, не дающее раствориться в теплых глубинах одиночества.

Я не знаю, кто я.

Я не помню, кто ты.

Но, подойдя к твоему неподвижному телу и дотронувшись до ледяного лба, понимаю, что ты и есть то самое, что держит меня здесь.

Любовь? Я почти не помню, что значит это слово. Или наваждение, лишающее воли и способности двигаться?..

Теперь ты мертв.

Теперь ты мой…

Упругая холодная кожа – атласно-гладкая. Я познаю ее подушечками пальцев – так видят слепые. Прикрыв глаза и обводя паутинкой касаний губы, крылья ноздрей, подбородок, ресницы… я вырезаю твой образ, словно камею, в своем сознании, в своей душе.

Ты не пахнешь смертью, совсем-совсем. Чтобы удостовериться в этом, нагибаюсь к пряди волос над ухом. Соленый воск, мед и горечь сливовых косточек – вот твой аромат. Не смертный, нет, живой и волнующий. Может, ты просто крепко спишь? Я не буду будить тебя, мне и так хорошо и спокойно. Ты мой – мертвый или спящий, и здесь нет никого, кто мог бы воспрепятствовать или оспорить мое право обладания тобой.

Как же тебя зовут? Кто ты? Хотя это, в сущности, не важно. Имеет значение лишь то, что ты рядом, и я могу касаться тебя: бровей, ступней, ладоней. Кажется, ты всегда бесился, когда дотрагивались до твоей головы. Но теперь я могу свободно запустить пальцы в густые волосы и повернуть ее лицом в мою сторону – послушную моему желанию.

Полное обладание? Да. Правда, лишь плотью, пустой оболочкой, скорлупой от ореха. Что ж, мне довольно и этого. Я покорна, я не прошу о большем.

Ты до странности маленький, когда спишь или мертв. Нет движений, нет слов. Ты как дверь, замкнутая на все замки, плоская и отчужденная. Как слепой котенок, застывший во льду. Как летучая мышка – мышка с крыльями, заснувшая вверх головой. Бэт.

Бэт?! Кажется, я узнала – или вспомнила? – твое имя.

А вместе с ним нахлынула череда образов, видений, воспоминаний…

Твой смех и вычурные движения. Запах дорогого парфюма. Интонации и повадки, которые ты перенимал от тех, кто цеплял твое воображение. Полу-вранье, полу-правда, намеренно гиперболизированные детали и ускользание сути. Покровительственный взмах руки, недо-погладившей мою щеку. Тонкая ирония, впивающаяся в мое и без того затравленное самолюбие…

Все то время, в котором ты, ныне такой покорный и полностью мой, был далеким и не-моим, нахлынуло, придавило лиловой затхлой волной, заставляя снова проживать прошедшие мгновения унижений, обид и тоски.

Чтобы прогнать эти вылезшие из былого ада чувства, я схватила неподвижную ледяную ладонь и уткнула в нее лицо. Попыталась выдохнуть, а потом медленно-медленно вдохнуть, растворяя все эмоции в этом неторопливом действии, впитывая анестезирующий холод твоей плоти…

* * * * * * *

Кто я?..

Сколько я уже здесь – день, месяц, год? Или – несколько секунд, несколько сотых долей секунды?..

Комната, поначалу просто узкая и безликая, начала обретать контуры и структуру. Она кажется мне смутно знакомой. Окно, лишенное штор и занавесок. За ним – ночь? поздний вечер? – непроглядная темнота, не нарушаемая ни огнями, ни звездами, ни привычным для моего города оранжевым отсветом от миллионов окон и фонарей.

Но в комнате тьма не непроглядна – здесь есть источники света. Их два: лампочка под потолком в темно-синем абажуре, затянутом паутиной, очень слабая, еле теплящаяся, и экран ноутбука. Ноутбук стоит на столе, заваленном дискетами, книгами, исписанными листами. Громоздкий шкаф печальной тушей притулился у стены. Он доверху забит литературой и музыкой. Подойдя к нему, я вытащила наугад какую-то книгу – пустые сухие страницы рассыпались в желтую пыль под моими пальцами.

Дверей в комнате нет. Я обошла ее по кругу несколько раз, для надежности ощупывая стены – нет, ничего похожего на вход или выход. Вдоль стены – колченогий старый диван. На нем – он. Недвижный, холодный, спокойный. Пахнущий приторной горечью. Его присутствие успокаивает, утешает: я здесь не одна, но с ним, с Ним…

Монитор – единственно живая и подвижная сущность в этой затхлой реальности. Я вгляделась в экран. Серый фон с мерцающими алыми прожилками. Какой-то форум без названия с одним-единственным участником. Его ник Alive. Клавиатура стерта настолько, что букв почти не различить.

ALIVE (to MORENA): Вернись!!!………………..

Я придвинула ближе стул и коснулась клавиатуры. MORENA… Морена. Что-то знакомое, близкое… почти столь же близкое, как и слово 'Бэт'. Снова нахлынули образы – смутные и пронзительные, пробились слова-слова-слова….

'Морена, твои надуманные проблемы – не повод для аутодеструкции. У тебя это пройдет с возрастом и течением времени. Всё не настолько катастрофично, как тебе мнится сейчас…'

'А ты лапочка, Морена. Спасибо тебе…'

'Морена, не пиши мне больше, пожалуйста. Направь свою доброту и энергию на тех, кому еще можно помочь…'

'Оказывается, в нашем сообществе выискалась еще одна спасительница – святая дева Мурена!..'

Мои пальцы задвигались по клавиатуре. Вслепую – им не нужно знать расположение букв, чтобы печатать.

MORENA (to ALIVE): Кто я? Что это за место? Кто ты?..

ALIVE (to MORENA): Вернись, вернись, вернись!!!………………..

Да, какой-то нелогичный диалог выходит.

Я обернулась назад, к неподвижному телу. Мне показалось, или и вправду тень легла на его лицо? Словно он хмурится или даже взбешен. Или – ревнует?..

'Не надо!' Я вернулась на свое место рядом с ним. Склонила голову на жесткое плечо……

* * * * * * *

Память возвращалась ко мне – толчками, всплесками, резкими и болезненными. Я уже не сомневалась в своем и его имени. Обрывки реальных жизненных ситуаций, перемешиваясь с бредовыми видениями, медленно текли в сознании.

Лицо Бэта прямо напротив меня. Его глаза опущены, на губах сомнамбулическая улыбка. Два высоких бокала с пивом. Рядом – упаковка таблеток, крупных, белых. Он ласково касается их длинными пальцами…

Я имею прямое отношение к этим таблеткам. Я купила эту проклятую отраву или раздобыла иным способом и принесла ему?..

Господи, неужели я убила тебя?!.. Ты мертв по моей вине, от моих рук? Я убийца? Убийца самого дорогого для меня человека. Это немыслимо, невозможно…

В ужасе и тоске я раскачиваюсь на краешке дивана, ощущая спиной молчаливый ледяной укор и натыкаясь при каждом выбросе назад на его острое бедро. Я пытаюсь вывернуть наизнанку память, но она сопротивляется и, словно в насмешку, подсовывает сюрреалистически-жуткие образы: конечности с обрубками вместо пальцев, орущие безъязыкие рты, плачущие обезьяны со срезанными черепами, в которых пульсирует ало-блестящее и лиловое…

– Я не могла, не могла, не могла… – Я трясу его за плечи, раскачиваю неподатливое, влитое в диван тело. – Очнись, очнись – я не могла убить тебя! Тебя – свою жизнь, свою суть, своего Бога…

По его лицу пробегают тени, придавая ему то скорбное, то угрожающее выражение.

Обессилев, разжимаю сведенные судорогой ладони.

– Я поняла. Это мой ад. За то, что взяла такой грех на душу. Мой личный камерный ад – узкая комната, ты, монитор…

* * * * * * *

Кажется, я стираюсь, как карандашная запись под ластиком.

Становлюсь тоньше и меньше. Исчезаю? Выворачиваюсь вглубь?

Расту назад.

В детство. В утробу.

В ничто…

MORENA: Мне сумрачно и тяжко. Жуткие и больные образы полнят мой мозг. Я истончаюсь, исчезаю – кошмарный мир стирает меня размеренными взмахами огромного ластика.

ALIVE: Выбирайся оттуда! Тебя ждут здесь.

MORENA: Кажется, мы начали друг друга слышать? Странно. Мне некуда выбираться. Бежать от самой себя бессмысленно. Лучше так… понемногу и постепенно… просто исчезнуть.

ALIVE: Глупо! Чего ты боишься? От чего так глубоко прячешься? Возвращайся!

MORENA: Мне некуда возвращаться. Я уже дома, в конечной точке своего пути. Река впадает в море, поток моей жизни впадает в маленький, но безвыходный ад. И если здесь несколько мрачновато, это только моя вина, моя расплата.

ALIVE: Вина? Расплата? За что?! Ты сама себя наказываешь – ладно, хорошо, это твой выбор. Но чем провинились те, кто страдают без тебя, ждут?.. Те, в чьих сердцах ты оставила такие следы, что их уже не стереть безболезненно, не смахнуть, как пыль со стола: они въелись глубоко-глубоко.

MORENA: Может быть, я эгоистка, но своя боль всегда кажется самой острой и сильной. Да и кому меня ждать? И откуда? Я даже не знаю, где я. И есть ли я вообще. Мне кажется, что я чья-то глупая выдумка или психоделическая галлюцинация, и очень бы хотелось найти того, чей воспаленный мозг сотворил меня, и набить ему морду.

ALIVE: Ну, уж в том месте, где ты сейчас, ты его вряд ли встретишь! А насчет того, кто тебя ждет, ты, по-моему, и так знаешь всех поименно.

MORENA: Я стала убийцей, и они не захотят иметь со мной ничего общего. Они отвернутся от меня.

ALIVE: Убийца? Мне кажется, ты что-то путаешь. Ты никого не убивала.

MORENA: Не обманывай меня. Моя память, хоть и вытворяет со мной странные штуки, кое-что все-таки сохранила.

ALIVE: Ты не то и не так помнишь. Это твое воображение сыграло с тобой злую шутку. Постарайся отключить его и действительно вспомнить……

* * * * * * *

Пытаюсь вспомнить. Упаковка проклятых таблеток. Бокал пива, который он медленно придвигает к себе. Пена, тихо потрескивая, перетекает через край… А дальше – провал.

Стены узкой комнатки давят на плечи и грудную клетку, низкий потолок – на макушку. Мерно раскачивается лампа в мертвенно-синем абажуре, подернутом паутиной.

Его лицо. Сухой и желчный изгиб губ. Впервые, глядя на него, я чувствую что-то вроде отвращения. От этого становится очень тоскливо. И страшно.

Что-то еще изменилось в его облике, и я наклоняюсь ближе, чтобы узнать, в чем дело. Его щеки прочертили две полоски, тянущиеся от ресниц до подбородка, с которого повисают двумя тугими каплями. Слезы? Но почему они черные и густые, и остро пахнут свежей смолой и чуть-чуть – кровью?..

Я осторожно дотронулась до антрацитово-блестящей капельки. Она была вязкой, горячей и липкой. И тут меня окатило волной воспоминаний. Реальных, живых, мощных……

Я не покупала никаких таблеток. Бэт купил их сам – у знакомого, имевшего отношение к медицине. Те самые сильнодействующие и сверхнадежные таблетки, что он подготовил для 'дабла' с Айви и о которых прожужжал мне все уши. Его просьба, о которой он туманно заикнулся, придя ко мне после краха их затеи, заключалась в том, чтобы я была рядом, когда он будет глотать отраву.

– Морена, милая, хорошая, добрая, ты же знаешь: на миру и смерть красна. Я трусливая и слабовольная тварь, как выяснилось. Я не сумею убить себя в одиночестве, даже перед зеркалом – глаза в глаза с трусливой и безвольной тварью. Мне нужны твои глаза. Очень прошу тебя! У меня нет никого ближе: Айви потеряна безвозвратно, твоя дражайшая матушка благополучно раз-сыновила и умыла ручки. Ты ничем не рискуешь! Мои соседи не знают, кто ты и откуда, тебе не грозят допросы у следователя, клянусь. Просто посиди со мной немножко. Я проглочу эту дрянь, запью ее пивом, и мы будем тихо разговаривать – ни о чем, светло и расслабленно. А потом ты просто выйдешь из комнаты и уедешь домой…

Он пригубил пиво. Улыбнулся мне. Протянул руку, чтобы надорвать упаковку и выпустить таблетки на волю.

Не сознавая, что делаю, я резко подалась вперед и выхватила у него отраву. Рванулась к дверям.

Я была готова к тому, что он бросится за мной, но Бэт не пошевелился. Он лишь негромко, с непередаваемой усмешкой, выдавил:

– Если ты спустишь ЭТО в унитаз, можешь никогда больше не напоминать мне о своем существовании.