Текст книги "Nevermore, или Мета-драматургия"
Автор книги: Александра Созонова
Соавторы: Ника Созонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– Мы познакомились три месяца назад, на готическом форуме. Это самый потрясающий человек, которого я когда-либо удостаивался встретить в своей богатой на общение жизни. Дизайнер, фотограф, поэт – и все это мастерски, профессионально. Но самое удивительное не это, не его таланты. Атум – андрогин.
– В каком смысле? – Моя голова гудела от усталости, но его негромкие слова впитывала с жадностью, как иссохшая земля – щедрый ливень.
– Он поменял пол лет пятнадцать назад. Тогда такие операции у нас только начинали делать, и стоили они колоссальных бабок. Но бабки у него были всегда, даже в юности.
– С женского на мужской?
– С мужского на женский.
– Тогда почему Атум? И не тот ли это Атум, что появляется иногда на форуме?
– Тот самый. Я же говорю: андрогин. Атум – верховное египетское божество. Он создал сам себя из вод предвечного океана, будучи одновременно и мужчиной и женщиной. Ник более чем прозрачен. Выглядит как женщина, ослепительная женщина двадцати с небольшим лет. На самом деле ему тридцать семь. Говорит о себе в мужском роде. Ощущает себя и тем и другим – цельным, самодостаточным существом. Такими были первые боги и, согласно Платону, первые люди.
– Вот бы взглянуть!
Я выдала это искренне: если кто и может меня заинтересовать, так только очень выделяющиеся из толпы особи.
– Взгляни! – Он кузнечиком выпрыгнул с дивана, перемахнув через мою вытянутую тушку, и снова врубил многострадальный комп. – Вот его сайт. Вот фото…
С экрана на меня смотрело и впрямь редкостное создание. В толпе не пропустишь такое. Женщина… нет, пожалуй, соглашусь с Бэтом: андрогин. Черты лица были правильными и тонкими, и в то же время в них чувствовалась стройная сила, как у юноши. И отточенность, определенность. Изящный нос с маленькой горбинкой, безупречные губы с бледно-перламутровой помадой. Глаза, удивительно голубые, были густо подведены до висков – как у древних египтянок. В сочетании с иссиня-черными волосами и такими же бровями это смотрелось великолепно. Взгляд пристальный, холодный и высокомерный. Над левой бровью – маленький прямоугольник того же небесного цвета, что и глаза, окруженный вытатуированным узором. На правой скуле вился затейливый рисунок черной и белой тушью с вкраплением синих стразов.
– Просто нет слов… А что это голубое – над бровью?
– Бирюза. Настоящая. Каким-то мудреным способом вживленная в кожу.
– Потрясающе. А у него и в самом деле глаза такого удивительного цвета? Или это линзы?..
– Даже если линзы, они настолько тонкие, что их присутствие обнаружить невозможно. Он как-то обмолвился, что не только над его сакральным местом поработали хирурги, но и над лицом тоже. Имея в виду пластическую хирургию. То есть это тот редкий случай, когда с чужой помощью человек ваял сам себя – таким, каким видел внутренними глазами. Если честно, это вызывает во мне немалое уважение. И восхищение.
– Присоединяюсь. Испытываю в точности те же чувства.
– Я потом тебе еще его стихи почитаю. Или сама почитай, они есть на сайте. Некоторые мне посвящены – самые сильные.
– Взглянуть бы на это чудо живьем… Ведь это большая редкость, когда такое – ТАКОЕ – вдруг произрастает среди унылого и серого людья.
Мне и впрямь позарез захотелось увидеть вблизи это чудо. Разглядеть воочию, переброситься парой фраз.
– Будешь хорошо себя вести, познакомлю! – Бэт выключил комп и в два прыжка оказался под одеялом.
Он долго еще рассказывал об Атуме, о своем благоговейном восхищении, которое – вот жалость! – в физическую страсть отчего-то не переплавлялось. Поэтому с вожделевшим его красавцем-андрогином он старался как можно реже оставаться наедине, и главными местами их встреч были ночные клубы, рестораны и модные презентации…
Он заснул резко, вырубился на полуслове, по-детски свернувшись калачиком, с гримаской, горько-удивленной и болезненной, на накрашенных губах.
КАРТИНА 3
Форум. С разных сторон входят Энгри и Луиза. Луизе около тридцати. Неухоженная, нездоровый цвет лица. Энгри несет в руке торт.
ЛУИЗА: С днем рождения, Энгри!
ЭНГРИ: Брось! С чем ты меня поздравляешь? Почитай, почти 27 лет настоящего ада.
ЛУИЗА: Неужели за всю жизнь не было совсем ничего хорошего?
ЭНГРИ (размахивает тортом, словно собирается его бросить): Мать на день рожденья торт подарила, а знает ведь, что я не выношу сладкого! Кому она его купила? Себе! А ты говоришь… Хороших дней за жизнь, может, пять-шесть и набралось бы. Да разве это перевесит?
ЛУИЗА (кивает понимающе).
ЭНГРИ: Пусть живут 'жизнелюбы', а нам по штату умереть положено! Знаешь, чем я днюху свою отметил? Сегодня ночью повеситься пробовал. Ни хрена не получилось, потому что больно и страшно. В первую же секунду начинается шум в голове – весьма поганое ощущение. Шея вся красная теперь. Наверное, чтобы реально повеситься, нужно, как говорят умные люди, заныривать в петлю в состоянии аффекта и без раздумий сразу выталкивать табуретку.
ЛУИЗА: Энгри, родной, есть же более легкие и приятные способы! Передоза героина, к примеру.
ЭНГРИ: Это у вас там, в столицах, легче. Здесь, в моей чухляндской дыре хрен раздобудешь. Да и бабки нужны. А откуда их взять, если за два месяца уже с третьей работы поперли? Не-ет, веревка дешевле будет. (Сделав прощальный жест, уходит.)
ЛУИЗА: Ох, Энгри…
Входит скучающей походкой Бэт.
БЭТ: Извини, мы не договорили с тобой в прошлый раз.
ЛУИЗА: Да. Ты так резко выключился. На полу-фразе.
БЭТ: Со мной такое бывает.
ЛУИЗА: Не объясняй, я все понимаю. Ты говорил на редкость глубокие вещи: даже странно, что ты пришел к таким мыслям в столь молодом возрасте.
БЭТ: Некоторые уникумы стареют так быстро, что не успевают толком повзрослеть. Ко мне это не относится.
ЛУИЗА: Пожалуй. Не сочти за комплимент, но ты – почти единственный на форуме, с кем я общаюсь на равных.
БЭТ: Мерси. Знаешь, единственная надежда, которой пытаешься себя обмануть – что когда-нибудь что-то изменится. Не важно что – хуже, лучше – главное, чтобы было хоть какое-нибудь движение. Наверно, только этим смерть и привлекает. Тем, что может быть еще хоть что-то новое. Хотя и в это уже верится с трудом. И если взглянуть трезво – и в смерти особого шарма не чувствуется.
Входит, точнее, въезжает на роликах Брюс. На голове у него мотоциклетный шлем.
БРЮС: Послушай, не отчаивайся! Я сам таким был в молодости. У тебя, видимо, проблемы с девушками?
БЭТ (с нарочитым вздохом): Еще какие…
БРЮС: Я тебе посоветую эффективный тренинг быстрого соблазнения. Любая дама будет твоя в первые десять минут знакомства, даже если с ней рядом кавалер. Упражняться нужно два раза в день минут по двадцать. Объясняю…
БЭТ: Брюс, дорогой, да пошутил я. Нет у меня проблем с девушками – у них со мной.
БРЮС (делая крутой вираж): У девушек с тобой проблемы? Так это еще проще. Каждое утро ложишься на пол в упор лежа и отжимаешься. За количеством не гонись, делай, сколько сможешь. Плюс методика Норбекова. Штангу бы тоже неплохо. А также – несколько мимических упражнений перед зеркалом…
БЭТ (вскипая): Мои посты здесь дают основание принимать меня за олигофрена?! Штанга и прокачка бицепсов мне грозят только как один из весьма болезненных способов ухода. Предпочитаю подбирать и пробовать более легкие методики – пока неудачно, к сожалению. А что касается девушек, проблемы у них со мной другого рода: они все больше морального прессинга не выдерживают. Туда им и дорога, впрочем.
Появляется Айви. Она изменилась со времени встречи в реале: на голове вместо пушистого золотистого облака нечто коротенькое и зеленое. Она стучит ногой в босоножке по клавише, на которой написано 'Приват'.
БЭТ (Луизе и Брюсу): Тише! Свалите, пожалуйста, куда-нибудь, а?..
Луиза понимающе кивает, уходит. Брюс поощрительно хлопает по плечу.
БРЮС: Не упускай момент, дружище! Помни о методиках Норбекова. Мысленно я с тобой! (Укатывает.)
Бэт и Айви разговаривают, маленькими шажками приближаясь друг к другу.
АЙВИ: Привет…
БЭТ: Хайль…
АЙВИ: Поболтаем?
БЭТ: А как же. Как вчера и позавчера.
АЙВИ: И опять полночи?
БЭТ: Именно. На работу не проспишь?
АЙВИ: А я мало сплю. Часа четыре.
БЭТ: Тебе хорошо.
АЙВИ: На том стоим. Мне лучше всех.
Приблизившись, смотрят друг другу в лицо. Бэт хватает ее за руку, меняя тональность, говорит быстро и горячо.
БЭТ: Я хочу рассказать тебе о себе все, все! – чтобы ничего не оставалось за душой, ты слышишь?!
АЙВИ: И я! Я тоже.
БЭТ: Ты знаешь, когда я в первый раз перерезал себе вены? В четырнадцать с половиной. Только сегодня утром рассказывал об этом дураку-психологу.
АЙВИ: А я в двенадцать!
БЭТ (с завистью): Ты круче меня. Ты – изумительная.
АЙВИ: Сейчас покраснею. 'В смущении потупив глаза и шаркая ножкой…'
БЭТ: Жалко, что я не вижу. Когда ты краснеешь, ты становишься неотразимой. Рассказывай!
АЙВИ: Все-все? Меня мать в детстве по полу таскала. Говорит перед сном: 'Пойди почисти зубы'. А я бы и рада почистить, но не под приказом. Тогда она стаскивает меня с кровати и начинает таскать по полу. За рубашку, за волосы. Они у меня длинные были.
БЭТ: Я бы ее убил. Давай я ее убью?
АЙВИ: Спасибо. Но разве это изменит что-либо?
БЭТ: Да пожалуй, что нет. Раньше надо было. В раннем детстве.
АЙВИ: Ты думаешь, в детском доме было бы лучше?
БЭТ: Не думаю. Нигде не лучше. Этот мир, созданный Господом Догом, – огромная пыточная камера со множеством разнообразнейших закутков и закоулков. Знаешь, у меня есть подозрение, что и после смерти избавление не наступает. Что все устроено таким садистским образом – нечто вроде ловушки – чтобы отыметь наиболее чувствительных к боли изощреннее и комичнее.
АЙВИ: Я тоже так чувствую. Только выразить так здорово не умею.
БЭТ: Приезжай!
АЙВИ: Ты это всерьез? Я ж только неделю назад была в Питере.
БЭТ: А я уже соскучился. Зверски.
АЙВИ: А ты не боишься меня увидеть? Я сильно изменилась с момента встречи.
БЭТ: Поправилась на 15 кило?.. Вставила себе фарфоровые зубы?.. Поменяла пол?..
АЙВИ: Поменяла прическу. Полголовы почти под ноль, а оставшееся покрасила в зеленый цвет.
БЭТ: Супер! Это чтобы матушке не за что было тебя таскать – при домашних разборках?
АЙВИ: С ней чуть инфаркт не случился, когда узрела меня в таком виде.
БЭТ: Мо-лод-ца! Ты офуительная девушка. Если честно сказать, внешность для меня давно уже не важна. Я душу твою вижу.
АЙВИ: Несколько преждевременное заявление! Свою душу даже я не вижу.
БЭТ: А еще у меня мечта была в дальней юности: иметь свой остров в Исландии – сидеть на нем, бухать и ветер слушать.
АЙВИ: Здорово. Я тоже от Бьорк угораю.
БЭТ: Приезжай! На пару дней хотя бы. А то я приеду! Твоей матушке раздолье будет – волосы у меня до колен.
АЙВИ: Помним-помним. Волосы – твой бренд. Но разве ты сейчас один? По-моему, тебя окружают восторженные поклонницы.
БЭТ: Окружают, со всех сторон, даже слишком тесно. И поклонницы, и поклонники. Но, тем не менее (вздыхает, с кавказским акцентом), я савсэм адин!
АЙВИ: Что-то не верится.
БЭТ: Если совсем честно… есть тут одна. Один.
АЙВИ: Одна или один – нельзя ли определеннее?
БЭТ: Трудно сказать с уверенностью. Человек сменил пол в юности. Сейчас ему – ей – тридцать пять, но выглядит на двадцать. Супер. Пишет стихи, классно делает тату и фотографирует.
АЙВИ (с ноткой ревности): Вижу, 'оно' много для тебя значит.
БЭТ: Честно? Я им восхищаюсь. Персонаж прямиком из Серебряного века. Андрогин чистейшей воды, то есть бросивший вызов богам. Он на форум, кстати, заходит. Но редко. Под ником Атум.
АЙВИ: А-а. Помнится. Что-то этакое высокомерно-эстетское.
БЭТ: Есть немного. Считает всех нулями – и не без повода. Он гениальный и очень несчастный. Несмотря на бабки и внешний блеск. Потому что в женском теле ощущает себя еще более нелепо, чем когда-то в мужском. И вообще, в нем есть что-то мертвенное… Эй, ты что? Отключаешься?!
АЙВИ: Поздно уже. Завтра на работу.
БЭТ: Но ты же четыре часа спишь?
АЙВИ: А сегодня хочу выспаться. Пока.
БЭТ: Погоди! Меня не туда занесло, с Атумом. Послушай!..
Айви нажимает ногой клавишу, выключаясь. Уходит. Бэт разочарованно бредет в другую сторону.
Глава 4
МОРЕНА День рождения
Из дневника:
'…Есть люди утра и люди ночи, вечерних сумерек и предрассветной ознобной мглы, а я – человек заката. Я смеюсь, и чем больнее мне, тем громче звучит мой смех. Я заворачиваюсь в него, как в кокон, стараясь убедить себя, что это не мой мозг трещит под напором реальности, а – звенит капель, сигналят машины, мяукают апрельские коты, и мое бессилие – лишь следствие весеннего авитаминоза, и только.
………………………………………………
Тихий темный вечер. Небо, оранжевое от городских огней. Ищи, ищи меня – все равно не найдешь. Я затерялась в тысячах равнодушных спин, мой голос стал похож на миллионы других голосов – такой же пустой, набитый ватой чужих слов. Болота моих глаз иссохли, на их месте лесная полянка, а глубины нет. Со мной остались лишь дождь да ветер, и я пьянею лишь от запаха весенней грозы, и только тогда становлюсь такой, как раньше, и только в такие дни ты можешь узнать меня…
………………………………………………
Кто я? Зачем я здесь, вернее – за что? Я затерялась в собственной душе, словно в дремучем лесу среди вековых елей, колючих кустов и высоченных сосен. Может быть, хотя бы завтра, в мой праздник, случится хоть что-то хорошее?..'
Ненавижу телефоны. Не могу, не умею разговаривать, не видя лица, выражения глаз и губ. Пластмассовый монстр или писклявая игрушка мобильника заставляют мои мысли путаться, а голосовые связки – издавать глупое хихиканье. (Со временем, наверное, мне будет являться в кошмарах огромная, раскаленная добела телефонная трубка, затягивающая в свое пышущее жаром и звоном нутро. А потом я попаду в сумасшедший дом с острым психозом – стану истребительницей телефонов и убийцей мобильников.)
К счастью, Бэт и Даксан были приглашены заранее, и я только напомнила и уточнила время по 'мылу', не прибегая к ненавистной трубке.
Ради моего торжества Таис согласилась переночевать у подруги. В моем распоряжении оказались обе комнаты в коммунальной квартире, где мы с ней обитали вдвоем. Главное, не лишнее пространство, конечно, а отсутствие ее бдительных глаз, без которых я буду чувствовать себя намного свободней – тем более что празднество предполагалось вести до утра. Не каждый день исполняется восемнадцать лет… не каждый год. И даже не каждую жизнь.
Гвоздем программы был, разумеется, Бэт. Даксана я пригласила скрепя сердце (скрипя сердечными клапанами): не потому, что невзрачен и утомляет обилием мрачных цитат – меня напрягала его влюбленность, которую он демонстрировал с первой встречи. Возможно, это одно из проявлений моей ущербности, но я никогда не могла понять девчонок, кайфующих от наличия рядом кого-то преданного и вздыхающего, но абсолютно не нужного. Меня такие отношения стреножат: на предложения встречаться или пожениться ответить нечем, а сурово отшить – жалко. Лучший выход – обратить унылого воздыхателя в веселого и ненапряжного друга, но такой фокус получается далеко не со всеми. (Даксан, весь в комплексах, как ежик в колючках, в это счастливое меньшинство не входил.)
Но и не приглашать демонического юношу было нельзя: как никак он был членом 'суицидного братства', приятелем Бэта, и мой игнор мог не одобрить главный человек моей жизни.
Какое-то время я колебалась относительно Эстер. Со дня знакомства в кафе она выказывала мне знаки приязни: звонила, справляясь о настроении, оставляла приветливо-остроумные комменты в моем 'жж', а однажды пригласила прогуляться по своему любимому Смоленскому кладбищу.
Я тоже люблю это место, особенно часовню Ксении Петербуржской с ее сотнями записочек-просьб и обилием свечей внутри и снаружи. Еще там похоронен мой отец ('биологический отец', как обязательно уточнила бы Таисия). С его могилой у меня связано интересное потустороннее переживание, которым я не преминула поделиться, лишь только мы до нее дошли:
– Мне было тогда тринадцать. Где-то через неделю, как он умер, Таисия привела меня сюда, чтобы показать фото на могиле. Не помянуть или, там, поплакать вместе, а продемонстрировать фото – большое, цветное и очень характерное, по ее словам: 'с красными губами фавна'. Я бы взглянула и без слов поняла, почему она скорей умерла бы, чем разрешила мне с ним видеться. Фото на могиле не оказалось: видимо, кто-то увел – он ведь был достаточно известным человеком, хоть и в узких кругах. Был только ворох цветов, венков. Мы стояли, разочарованные, и вдруг она пошатнулась, оперлась на меня и спрашивает: 'Тебя случайно не тошнит? Голова не кружится?..' Меня и впрямь тошнило… или мутило – такое состояние, словно вот-вот грохнешься в обморок. Не сговариваясь, мы быстрыми шагами пошли прочь. Отошли метров на двадцать, и все прошло. Постояли у часовни Ксении, помолились каждая о своем и двинулись назад. Когда проходили мимо его могилы, я прислушалась к своим ощущениям: голова опять закружилась, но слабее, чем в первый раз. Когда вышли за ограду, моя нестандартная Таис изрекла: 'Я была не права. На кладбище нужно приходить в соответствующем состоянии – скорбном, серьезном. Либо не приходить вовсе. Он оскорбился. Прости, что рикошетом и тебя задело…'
Мне казалось, что Эстер с ее сатанистскими штучками, черными одеяниями и прочей мистикой история должна понравиться. Но она, внимательно выслушав, рассмотрев ту самую могилу (фото на ней с тех пор так и не появилось, и выглядела она на удивление бесхозной, сиротской), отреагировала не так, как я ожидала:
– Мама твоя и впрямь нестандартная личность. Но, извини, я во все это не верю. Замогильные приветы, злопамятные привидения… Человек умирает весь, целиком. На кладбище специфическая атмосфера – может и зазнобить, и затошнить, и даже привидеться что-то. Психологически все объяснимо.
Она говорила мягко, с извиняющейся улыбкой, но меня задело.
– Ты что, и впрямь так считаешь? Человек умирает весь, и душой и телом?..
Она кивнула.
– Разумеется. Мы стоим у могилы – скажи, только честно: у тебя опять кружится голова?
– С какой стати? Прошло несколько лет, а такое случается лишь в первые сорок дней, пока душа еще не отлетела с земли.
– Прошу тебя: не смеши меня.
– Хорошо – а как же тогда твой сатанизм?
– Сатанисты – настоящие, не декоративные – не верят во весь этот бред. Ты разве не читала тему про сатанизм на форуме? Бэт хорошо высказался: 'Это люди разума, а не слепой веры, интеллектуалы, а не фанатики'.
Честно говоря, я не поняла, как можно быть сатанистом-атеистом. Но уточнять не стала. Ничего не имею против атеистов – каждый выбирает мировоззрение себе по росту и по вкусу. Атеисты не хуже и не глупее, они могут быть на порядок начитаннее, с коэффициентом 'ай-кю', зашкаливающим за 140. Но их внутренний мир меньше на одно измерение – измерение вечности. Поэтому не на все темы с ними имеет смысл говорить. О музыке, о кино, об общих знакомых – пожалуйста. Но о жизни и смерти?..
Впрочем, Эстер упомянула Бэта (первая!), значит, одна общая тема у нас присутствовала. Больше того: самая насущная для меня на данный момент. И мы принялись обсуждать его, и занимались этим до конца прогулки. Судя по оживлению в глазах, обычно грустных и тусклых, Эстер развивала тему не только из вежливости. Мне приходилось следить за своей интонацией, создавая впечатление, что Бэт занимает меня исключительно как яркий и многогранный экземпляр суицидника, и не более того – и она, сдается мне, совершала те же усилия.
Забыв об отсутствии у собеседницы 'координаты вечности', я увлеченно ляпнула:
– В прошлой жизни он был женщиной, стопудово. И, видимо, умер в молодости, не избыв свои женские потребности. Скорее всего был поэтессой: оттуда у него такой изысканный и отточенный язык. Готова поклясться: он родом из Серебряного века.
Эстер усмехнулась тонкими губами и посмотрела на меня со снисходительным сочувствием, как на маленькую девочку, пытающуюся произвести впечатление взрослой и умной.
– Мне бы тоже хотелось верить во все эти сказки, но увы! Рассудок не вырежешь, как гланды или аппендицит. Если он присутствует. Что до Бэта, то в нем действительно сильно проявлена женская часть натуры – Анима, если по Юнгу. Но и мужская составляющая, Анимус, не слабее. Он умен, динамичен, властен, отважен – это все от мужчины. Он андрогин. Это большая редкость, когда оба начала выражены в человеке одинаково сильно и при этом не борются друг с другом.
Из этой прогулки я вынесла, что ум, оказывается, не всегда является признаком яркости натуры. Ни интеллект, ни начитанность, ни экзотическое мировоззрение отчего-то не делали Эстер интересной и выделяющейся из толпы. Не помогал и 'прикид' – черные юбки и кофточки, зловещие побрякушки на шее, крыска на плече (в прогулке по кладбищу, впрочем, Модик участия не принимал). Казалось, если я не увижусь с ней месяц, ее облик – черные крашеные волосы, по-собачьи грустные глаза, постоянные упоминания о социофобии и нелюбви к людям – напрочь сотрется из моей памяти.
Поскольку Эстер не была яркой, а празднество мне хотелось сделать необычным и запоминающимся (не столько для себя, сколько для Бэта), я решила ее не приглашать. Даже невзирая на возможную обиду. Вот Айви я бы пригласила с радостью. Но вряд ли ради моей 'днюхи' она совершила бы вояж из Москвы в Питер.
У меня есть одна дурная особенность – не из самых дурных, впрочем, но мешающая жить и мне, и окружающим: мне хочется, чтобы все яркие и интересные люди из моих разношерстных тусовок перезнакомились между собой, для чего я периодически пытаюсь свести их вместе, несмотря на разницу в характерах, темпераментах и мировоззрениях.
Поэтому помимо Бэта и сумрачного любителя Макиавелли (которые, как нетрудно догадаться, вполне сочетались друг с другом) я пригласила двух самых крутых подружек и старого друга Ганешу – непробиваемого 'жизнелюба' и гениального музыканта, владеющего всеми музыкальными инструментами, которые только существуют на свете, густобородого шумного 'шоумена', постоянно играющего на публику.
Утром в день торжества выяснилось, что обе приглашенные подруги одновременно заболели (правда, разными болезнями: у Глашки обострилась хроническая желудочная хворь, а Жанна простудилась). Я принялась, пересиливая неприязнь к телефону, звонить Эстер (пусть не яркая, но все-таки дама, да и Модик может внести определенное оживление, ему не впервой), но ее мобильник и городской не реагировали. Таким образом, я оказалась на своем празднике единственной особью женского пола. Не считая Таисии, которая собиралась провести с нами часок – разумеется, я не могла ей отказать в праве поднять бокал с шампанским за единственную доченьку-внученьку, и, разумеется, она имела право воочию узреть это чудо – Бэта, о котором я взахлеб твердила все последние дни (к счастью, с ней мне не нужно было следить за интонациями, как с Эстер). Но боже, если б я знала о количестве нервов, которые мне будет стоить ее присутствие…
Итак, два суицидника – из которых один с манией величия и лидерскими амбициями, а другой не снимает мрачно демонической маски, и громогласный мужичок с пузом, мандолиной (почему-то он прихватил ее, а не гитару) и красным знаменем (которое вручил мне в качестве подарка) – тот еще коктейль. И все это в стенах коммунальной комнатушки…
По просьбе Бэта я встретила его и Даксана у метро. Хотя они меня уже посещали, но визит был ночным, а мой дом не так легко отыскать за деревьями парка. Он опоздал всего на десять минут (!), и, пока мы шли, я тихонько млела, держа его под руку и прижимаясь щекой к предплечью в кожаном рукаве.
Было солнечно и тепло. Солнце – ласковая собака, веселый мопс – лизало мое лицо по-летнему жарким языком, с кончика которого капала на юную майскую травку золотая слюна.
Едва увидев объект моих ночных и дневных грез, Таисия выскочила в коридор, утянув меня за собой.
– Ты с ума сошла! Как ты могла в такое влюбиться?! Он же гей! У него накрашены глаза и губы!..
– Он не гей, а гот! Я тебе говорила.
– Он гей, гей! У него женские манеры, капризный голос – типичнейший голубой. И как тебя угораздило?!..
– Гот! Если тебя так уж волнует его ориентация, то он 'би', как большинство современной продвинутой молодежи. Но влюбляться предпочитает в женщин.
Не знаю, сколько бы мы препирались ('Гей!' – 'Гот!'), если б оживленно-ошарашенный – по той же причине, что и Таис – Ганеша не выглянул в коридор и не упрекнул, что негоже имениннице, и единственной юной даме к тому же, бросать гостей.
Вернувшись в комнату, Таисия поставила в вазу букетик гвоздик, что принес Бэт. Зачем-то пересчитав их, со свойственным ей оптимистичным пафосом выдала:
– Шесть! Четное число. Это к чьей-то близкой смерти.
Бэт и Даксан многозначительно улыбнулись. Что за вопрос в обществе настоящих 'су'?..
Не удовлетворившись их ухмылками, она продолжила:
– Нужно быть большим оригиналом, чтобы подарить девушке на восемнадцатилетие четное число красных гвоздик.
– Мы все тут, за немногими исключениями, большие оригиналы, – отпарировал Бэт. – А смерть, знаете ли, в нашем кругу – весьма желанная и привычная гостья.
Я не стала оповещать Таис, что зловещая шестерка получилась случайно. Бэт пришел без цветов, он подарил мне диск своей любимой Бьорк. А когда мы проходили мимо монумента в честь павших воинов, позаимствовал несколько гвоздик, лежавших на постаменте, и вручил мне. Помнится, я подумала, что дарить девушке цветы, отобранные у мертвецов, весьма концептуально. В духе нашего дружного суицидного форума.
Словно ей было мало злосчастных гвоздик, Таисия демонстративно воткнула в другую вазу две розы, бледно-розовую – Даксана, и багряную – Ганеши.
– Тоже четное число, заметьте. Я, кончено, не хочу быть мрачным пророком…
– …Но, по всей видимости, смертей будет две, – закончил за нее Бэт. – Что ничуть не мрачно, а напротив, весьма воодушевляет. Конец апреля и начало мая, кстати, самое урожайное на суициды время. Во всяком случае, так утверждают старожилы форума 'Nevermore'.
За столом, точнее, за ковром: столик в нашей комнатухе крохотный, поэтому все устроились на полу, по-восточному уперев под локти подушки, – выпив шампанского, Таисия отошла от темы смерти, расслабилась и повеселела.
Зато пришла очередь напрячься и посуроветь – мне.
Мало чего я так не люблю и опасаюсь, как захмелевшую Таис. Это пошло еще с детства. Ее отец (соответственно, мой прадед) был классическим запойным алкоголиком, злобным и буйным, пившим без малого шестьдесят лет. И я с рождения боялась, что она пойдет тем же путем. К тому же, выпив грамм двести вина, не говоря уже о чем-то большем, Таисия становилась безудержно болтливой и склонной к дурацким розыгрышам и авантюрам.
Никогда не забуду, как в мои восемь лет мы отдыхали у моря, в Тамани, и в отместку, что ребенок закатил ей истерику по поводу пьянки (угостила домашним вином хозяйка, у которой мы снимали комнату), она отправилась гулять в одиночестве, нетвердыми шагами, вдоль крутого обрыва над морем. Вернувшись через час, сообщила странным голосом без интонаций: 'Пьяная мама упала с утеса. Ты очень ее расстроила, и от слез она оступилась. Я – не мама, я ее астральное тело'. Я перепугалась не по-детски и кинулась ее ощупывать обеими руками…
Повзрослев и поумнев, я перестала опасаться, что она повторит судьбу своего отца: женщины спиваются за год-два, а ей вон уже сколько. Но меня по-прежнему трясло и колбасило, стоило ей поднести ко рту рюмку с водкой или вином. Поскольку спущенный с цепи язык моей неуемной ближайшей родственницы обычно избирал объектом мою скромную особу. Мой характер, моя внешность, мои пороки и мои таланты были доминирующими темами 'под мухой'.
То, чего я боялась больше всего, случилось и в этот раз. После первого же бокала за 'здоровье, главным образом душевное, именинницы' последовал оживленный рассказ об этой самой имениннице, сильно смахивавший на пиар. Желая, видимо, набить мне цену в глазах Бэта, Таис принялась крупными вдохновенными мазками живописать портрет роковой женщины:
– Вы, наверное, думаете, глядя на нее, что это тихий простодушный ребенок, наивное эфемерное создание? Как бы не так! К своим восемнадцати годам она сумела уже поломать несколько судеб. Один ее бывший бой-френд отсидел два года за воровство, поскольку моя девица соглашалась бросить курить – он трепетно относился к ее здоровью и умолял отказаться от сигарет – только если он подарит ей набор живых бабочек. У мальчика не было денег, и бедняга пошел на преступление. А она забыла его уже через месяц – всего лишь одну посылочку и пару писем передала в 'Кресты'! Через месяц уже закрутила с другим. Этот другой с горя ушел в скинхэды, когда она отвергла его предложение руки и сердца. Третий – тихо и горько спивается, брошенный и забытый, забрасывая ее жалобными письмами по электронной почте, со все большим количеством грамматических ошибок…
Слушая этот пламенный спич, Ганеша подвывал в кулак от смеха. Правда, он был внутренне готов к подобному, поскольку присутствовал на двух моих предыдущих днях рождения. (Но, как он признался мне пару дней спустя, прежние заздравные тосты меркли в сравнении с этим.)
Даксан, бедняга, забыл про еду, уставившись на оратора с ужасом и изумлением: видимо, его нелюбимые родители вели себя на семейных торжествах как-то иначе.
Спокойнее всех реагировал на внештатную ситуацию Бэт. Он слушал весь этот клинический бред с интересом и оживлением, вставлял остроумные реплики, задавал уточняющие вопросы.
Хлопнув еще пару рюмок сухого, неуправляемая и закусившая удила Таисия принялась яростно с ним пикироваться: он, видите ли, недостаточно благоговейно отнесся к нарисованному ею портрету любимой именинницы. Она периодически грозила швырнуть в него то вилкой, то пустой бутылкой, отчего Бэт пришел в полный восторг.
Я сгорала со стыда, проклиная свою недальновидность (знала же прекрасно, что так будет, знала!..) и свою простодушную уверенность, что это неплохой бартер: час с Таисией за одним столом в обмен на обе комнаты, отданные на полное растерзание до утра.
Когда раскрасневшаяся Таисия притормозила, чтобы отправить в себя еще бокал и перекусить, я яростно зашептала ей в ухо:
– Час! Ты обещала пробыть только час! Посмотри на часы!!!
– Увы, меня изгоняют из вашего теплого общества! – возопила она, обращаясь ко всем, но глядя на Бэта.
– Как можно?! – мгновенно вскинулся он – сама галантность, само негодование – по отношению ко мне, неблагодарной дочери и хамке. – Мы вас не отпустим! Без вас застольная беседа потеряет свой градус, свой интеллектуальный накал и шарм!
– Иронизируете? – прищурилась она. – Впрочем, я действительно обещала уйти через час. Слово нужно держать. Единственно, что мне хотелось бы взглянуть перед уходом на вашу ладошку. Сдается мне, запечатленные на ней иероглифы весьма интересны.