Текст книги "Ловец ласточек (СИ)"

Автор книги: Александра Рябова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Узел внутри меня распустился. Франтишка плакала, и мне становилось легче, словно это был мой собственный плач. Я поглаживала её по спине и слушала, как выравнивается её дыхание. Наконец Франтишка утёрла слёзы, отбросила волосы назад. Щуря красные глаза, она смотрела в потолок.

– Марта, почему всё так? Почему это происходит со мной? Сколько ещё?.. Вдруг это никогда не закончится?

– Закончится. Рано или поздно всё заканчивается.

– Рано или поздно… Но я не знаю, сколько ещё выдержу.

Я приобняла её, и Франтишка положила голову мне на плечо. Только в тот момент я заметила, как сильно она похудела.

– Мне всю ночь не спалось. И я много думала. Правда ли, что всё не просто так? Что я заслужила свои страдания. Есть ли в них какой-то смысл? Сейчас, когда Лвичека здесь нет… мне так его не хватает. Я ведь даже не знаю, встретимся ли мы ещё. Если не встретимся, то… Зачем мне моя жизнь, если я никому не нужна?

– Ты нужна нам, Фани. Мне, Марии, Киру и Петеру. Нужна агентству.

– Агентству-то я зачем? Из-за способности? – злилась Франтишка. – Всё это время я помогала абсолютно чужим людям просто из чувства долга перед Владыкой, потому что расплачивалась за прошлые ошибки. Но эта способность лишь делает мне больно, понимаешь? Здесь от неё нет никакого прока. Если бы только она была у меня раньше, никому не пришлось бы страдать. Тогда все были бы счастливы. А здесь, здесь… Скажи, тебе твоя способность сейчас тоже не нужна? Она бы больше пригодилась тебе там? – Франтишка подняла на меня полный надежды взгляд.

– Я не помню.

Она снова уткнулась в моё плечо, прижалась ко мне, точно маленький ребёнок.

– Я так устала. Не знаю, что делать, думать об этом изнурительно, а не думать невозможно. У тебя бывало такое? Как будто тебя в угол загнали. Каждый день, каждый день в голове одно и то же. Я не выношу, когда кто-то нарушает табу, но порой оно меня с ума сводит. Иногда мне очень, очень хочется вернуться. Совесть не позволит, правда. Но продолжать жить здесь… так тошно. Вот я и хочу поскорей уйти, поскорей получить Приглашение. Другого пути нет, – печально заключила она и глухо добавила: – Если бы только я могла усыпить саму себя навсегда.

По сердцу резануло. Я схватила Франтишку за руки, сжала её ладони.

– Что ты такое говоришь, Фани? Как можно?.. Почему?..

– Прекрати, – огрызнулась она и посмотрела мне прямо в глаза. – Не делай вид, что не понимаешь. Скажешь, у тебя никогда не было подобных мыслей? Да ты бы ни за что не попала в этот мир.

Я отпрянула, ослабила хватку, и Франтишка отняла руки. Конечно, она была права. Но отчего-то её слова ударили меня, сбили, как автомобиль на полной скорости.

– Ты должна понимать, каково это. Когда ты не можешь заставить себя встать с кровати, когда даже простое упоминание завтрашнего дня приводит тебя в ужас. Столько раз… столько грёбанных раз я желала уснуть и больше никогда не просыпаться.

Франтишка едва сдержалась, чтобы снова не расплакаться. Зажмурилась, потёрла переносицу, глубоко вдохнула. Силы её иссякли. Выдохнув, она откинулась на спинку дивана.

– Спой мне.

Дождь стучал в окно так громко, словно пытался разбить его. Я услышала звук чужого голоса, но не осознала, кому он принадлежал и о чём просил. Зрение затуманилось. Не было ничего, кроме плотного шума дождя. Пока Франтишка, тронув меня за рукав, не возникла передо мной, как из тумана.

– Марта, споёшь мне?

Язык еле ворочался во рту, губы будто онемели. Кое-как я выдавила:

– Зачем?

– Спой, пожалуйста. – Она легла на спину и перекинула ноги через мои колени. – Вдруг это поможет мне уснуть.

– Я не очень умею. И песни знаю только грустные.

– Пускай. – Она прикрыла глаза, сложила руки на груди. – Уже очень давно никто не пел для меня.

Как назло на ум не приходило не то что подходящей песни, вообще никакой. До чего же жалкой я была, раз даже простые просьбы заставали меня врасплох? Я смущалась собственной нерасторопности, собственных нерешительности и глупости, понимая: меньшее, что я могу сделать сейчас для Франтишки, – это спеть. Хоть как-нибудь, хоть что-нибудь.

Всё же мне хотелось приободрить её.

Давнее воспоминание запульсировало, забилось жилкой глубоко в затылке, и меня вдруг осенило. Мелодия заиграла в ушах, точно где-то внутри включили кассету, и слова сами полились из моего горла. Плавно и легко, как по проторённому руслу, словно я повторяла их каждый день. Странно, я не помнила, чтобы хоть раз пела эту колыбельную.

Будучи маленькой, я часто оставалась без родительского внимания и привыкла играть в одиночестве. Я могла подолгу тихонько сидеть в своей комнате, и если уставшие после работы родители забывали про меня, то мои игры затягивались допоздна и обычно заканчивались истериками. По крайней мере, именно это читалось в смутных образах, которые мне подсовывала память. Укладывая меня спать в такие дни, мама всегда напевала колыбельную. Что-то из старого мультфильма, название которого я забыла. Она пела, и кипящие во мне злость и огорчение унимались, их жар превращался в уютное тепло, и слёзы останавливались. Только глаза ещё пощипывало, когда я проваливалась в сон.

В тот вечер на кухне у Франтишки я снова это почувствовала. Теплоту маминой колыбельной, любовь её крепких объятий. Может быть, и пела тогда вовсе не я, а мама, пробившаяся в этот мир, потому что искала меня.

Как же давно я её не видела.

Песня оборвалась. Горло защекотало, и я зажала рот рукой, сдерживая рвущееся наружу, чем бы оно ни оказалось. Было больно, и страшно, и хотелось плакать навзрыд, плакать и плакать, пока она не придёт и не утешит меня, как умеет только она. Изо всех сил я подавила крик. Потому что знала: она не придёт, сколько бы я ни звала.

Наконец дрожь успокоилась и дышать стало легче. Я была опустошена и растеряна, сердце стучало глухо в грудной клетке. Дождь еле слышно шуршал за окном.

Франтишка дремала. Удивительно, что мой короткий срыв не разбудил её. Спутанные завитки волос разметались по дивану, а на лице застыло умиротворённое, почти счастливое выражение, делавшее его беззащитно детским. Я старалась не двигаться лишний раз, только бы её не потревожить.

Она проснулась около часа спустя. Приподнялась на локтях, села, тупо смотря перед собой. Неуверенно прикоснулась кончиками пальцев к щекам, к векам и нахмурилась.

– Пойду умоюсь, – пробормотала Франтишка и быстрыми шажками вышла из кухни.

Я встала с дивана и размяла затёкшее тело. Мне не было грустно или горько, всё улеглось, и на душе стоял непривычный штиль. Губы тронула невольная улыбка: дождь кончился. Оставалось последнее, что мне нужно было сделать.

Когда Франтишка вернулась, она долго не отрывала удивлённого взгляда от протянутого мною рисунка, прежде чем осторожно взять его. От волнения руки не слушались её.

– Марта, это… это просто…

Она так и не договорила. Щупала бумагу, водила по ней ладонью, словно хотела проникнуть сквозь неё, в нарисованный мир. К Лайонелу, окружённому золотыми искрами и красными амариллисами.

– У него такие глаза…

– Знаю, слишком печальные получились.

– Нет-нет, я не об этом. Он и правда смотрел так иногда. Но я думала, что, кроме меня, никто не видел этих глаз. Они очень настоящие.

Подержав рисунок ещё немного, Франтишка вернула его мне. И попросила бережно хранить.

Я осталась у неё на ночь, потому что она настояла, взамен позволив мне помочь утром с уборкой. И тогда, измотанные, мы укрылись толстым одеялом и, излив последние чувства, сквозь дремоту произнеся последние слова, уснули в обнимку. Мне не хватало этого банального человеческого тепла. В первые за долгое время я засыпала без тревог, без мыслей о завтрашнем дне или недосягаемом прошлом. Засыпала и не думала ни о чём.

Той ночью мне ничего не снилось.

Воспоминание: Лимонная косточка

Марта никак не могла меня добудиться. Её урчание и мяуканье, нет-нет да и пробивавшиеся сквозь мой тяжёлый сон, казались обеспокоенными. Я чувствовала, как когтистая лапа касалась моей щеки, как мягкая шерсть щекотала лицо, но мне всё не удавалось проснуться. И когда я наконец открыла глаза, было уже далеко за полдень.

Воздух под одеялом разогрелся до горяча. Будто внутри что-то сломалось, и из недр моего тела повалил жар, как из печки. В голове стоял туман.

Нечего было выходить вчера под дождь.

На одной силе воли я доползла до кухни, чтобы покормить Марту, и, вернувшись в кровать, закуталась в одеяло. Глаза начали слипаться, и я не заметила, как снова погрузилась в сон. Точно фантомы, в поле зрения появлялись и исчезали отдалённо знакомые лица: родители, друзья, однокурсники. Бросаемые ими фразы тонули в непроницаемой пелене сновидения, лишь искажённое эхо достигало моего слуха. И в этой нескончаемой чехарде голос настойчиво повторял:

«Забудь о них. Они не будут о тебе волноваться. Они не заметят, когда ты уйдёшь».

Тау я не увидела. Наверное, потому что, даже будучи в сознании, не могла вспомнить его лица.

Следующим утром мне стало лучше. В голове прояснилось, но горло саднило. Я размешала мёд в горячем молоке и, устроившись в кровати поудобнее, взяла книгу, что попала ко мне из другого мира. Это не было интересным чтением – мало кому пришлось бы душе изучать случайную энциклопедию, – однако мне стоило побольше узнать о месте, к отправке в которое меня готовили.

– Рыцари, короли, волшебные кристаллы… Напоминает какую-то детскую сказку.

«Тебе никогда не хотелось попасть в сказочную страну? Туда, где не будет забот и тревог. Туда, где есть магия и безграничные возможности».

– Хотелось в детстве, но сейчас… даже не знаю.

Позже я заварила себе чай с лимоном и переместилась за стол. Вдохновения рисовать не было, но я упорно смотрела на чистую страницу и крутила в пальцах карандаш. Вот бы встретиться с Тау, понаблюдать за птицами, думала я. У меня не было даже номера его телефона, чтобы пригласить к себе.

Приятные чувства заклубились в груди. Бывало, я пыталась перенести свои переживания на бумагу, но у меня не получалось ни нарисовать их, ни облечь в слова. Тогда было так же, одни банальные фразы и образы приходили на ум.

– Не быть мне человеком искусства.

Я вытащила из чашки дольку лимона и положила в рот. Поморщилась от кислоты и горечи. Косточка попала на зуб, я сплюнула её в ладонь. Надкусанная у верхушки оболочка разошлась в стороны, обнажая нежное белое нутро.

В книге было написано: «Если у вас возникнет спонтанное, но сильное желание сделать что-либо, попробуйте поддаться его порыву. Возможно, это зов вашей внутренней магии». Я рассматривала косточку в своей ладони и думала, что хочу посадить её. Словно в этом бесцветном нутре мне виделось нечто прекрасное, достойное того, чтобы вырасти и жить.

Садоводство никогда не увлекало меня, в отличие от моей мамы. Потому я без труда отыскала на балконе пустой цветочный горшок и мешок с грунтом. Опустила косточку в землю, полила водой и поставила на свой подоконник.

– Как считаешь, Марта, нужно было её прорастить для начала?

Кошка, сидевшая рядом на полу, отвлеклась от умывания, обратила на меня всезнающий, мудрый взгляд и медленно моргнула.

– Вот и мне кажется, что ничего из этого не выйдет.

Я не питала надежд. И утром, запрокинув на подушке голову и смотря снизу вверх на подоконник, видела лишь безжизненные керамические стенки цветочного горшка. Если бы не Марта, что любопытно заглядывала внутрь и принюхивалась, я бы так и оставила его без внимания.

Крошечный росток пробился на поверхность и теперь поблёскивал в солнечных лучах. Его сочно-зелёные листья были такими тонкими, что я боялась к ним прикасаться. Сердце забилось чаще. Что-то давно позабытое чувствовалось в этом частом сердцебиении.

На балконе нашлось несколько пакетиков с цветочными семенами, и, потому что пустых горшков больше не было, я посеяла их в стаканы. Выставила на подоконник столько, сколько смогла уместить. Через стекло было здорово наблюдать, как вода просачивается глубже в землю. В комнате запахло влажной почвой. Я зевнула. Тело вдруг потяжелело, как после долгой пробежки. Не дождавшись темноты, я легла спать.

А за ночь на моём подоконнике распустились цветы. Пурпурные, красные, оранжевые. Я рисовала их, находя успокоение в длинных линиях стеблей и широких дугах лепестков. В мягких углах ветвей лимона, к утру превратившегося в маленькое деревце. Была ли то моя внутренняя магия или нет, меня не волновало. Когда на душе хорошо, важно ли знать причину?

«Почему ты не читаешь? Тебе наскучила моя книга?»

Как по щелчку пальцев покой рассеялся. Я отняла от бумаги карандаш и уже не смогла продолжить рисовать. Краем глаза я видела тёмный силуэт лежащей на столе книги, но избегала переводить на неё взгляд. В груди нарастала тревога.

Вдруг я выхватила в тишине посторонний звук. Словно кто-то копошился на кухне. Это не напугало бы меня, если бы Марта не спала в тот момент на моей кровати.

Я вышла в коридор, однако звук не стал ни громче, ни тише. Как и не менялся он с каждым следующим шагом. Только коридорный сумрак расступался, пока я приближалась к кухне.

– Эн! Ну наконец-то, я уже заждался.

– Тау? – По спине пробежал холодок. Радость смешалась с недоумением, разлившись в животе чем-то липким и вяжущим.

– Как твоё самочувствие? Ты хорошо питаешься? Подумал, раз уж я всё равно здесь, надо что-нибудь тебе приготовить.

– Как ты вошёл? – полушёпотом спросила я.

Вместо ответа Тау завертел головой.

– Где тут у тебя кастрюли? А, и крупы! Сварю тебе кашу – то что надо для ослабшего организма.

Солнце золотило его кожу и волосы, искрилось в глазах, не то проникая в кухню сквозь лёгкий тюль штор, не то сочась изнутри самого Тау. Я знала, этот момент не будет длиться вечно. Поэтому разогнала сомнения, позволяя хрупкому счастью, пусть даже и ненастоящему, взять верх.

– Подвинься. Нечего хозяйничать на моей кухне без спросу.

– Не дашь кавалеру за тобой поухаживать? – широко улыбнулся Тау.

– Достаточно и того, что ты пришёл.

В конце концов кашу варила я. И ела её одна – Тау развлекал меня шутками и дурацкими историями. Мы сидели так, пока на город не опустилась ночь. Она наступила слишком быстро.

Когда за окном стемнело, я поднялась, чтобы зажечь свет. А потом осознала, что стою на кухне в одиночестве. От холода руки покрылись мурашками.

У моих ног требовательно мяукнула Марта. Присев на корточки, я почесала её за ухом.

– Может, мне всё это снится? На самом деле нет никаких цветов, и Тау сегодня не заходил. Мне просто нужно проснуться. Разбудишь меня?

С этой просьбой я протянула Марте ладонь. Недолго подумав, она опустила на неё лапу, и острые когти больно впились в кожу. Но всё осталось как прежде.

В квартире не было никого, кроме нас двоих.

Смерть принцессы

Лукия сидела в кровати под пуховым одеялом. Она утверждала, что чувствует себя гораздо лучше, но выглядела истощённой и измученной. На ней был шерстяной платок мышиного цвета.

Бертран стоял у окна и будто бы думал о чём-то своём, но я знала, он был начеку, пристально следил за происходящим на улице и слушал, что творится за дверью комнаты. Наш же разговор мало его волновал.

– Марта, можешь подойти поближе? – попросила Лукия ослабшим голосом.

Я опустилась на табурет у изголовья кровати.

– Мне очень приятно, что ты меня навестила. Что ты вообще всегда принимала мои приглашения. Вовсе не обязательно было потакать моим прихотям.

– Но ведь ты принцесса, как я могла…

– А ты странница. В нашем мире это куда более значимо.

Её тёплая, но грустная улыбка заставляла меня нервничать. Лукия придвинулась ко мне почти вплотную и тихо продолжила на ухо:

– Я хочу рассказать тебе правду, но в дворцовых стенах делать это небезопасно.

– Почему? О какой правде ты говоришь?

– Ш-ш, – Лукия приложила палец к губам. – Нас могут услышать. Но долгие шептания тоже вызовут подозрения, поэтому буду краткой. Я знаю, кто виноват в прошлогодней аварии. И я знаю, зачем странники нужны нашему миру на самом деле. Почему рыцарей волнует ваше благополучие, почему некоторые из вас пропадают – всё это мне известно. Я расскажу, только дай своё согласие.

Она отстранилась, заправила под платок выбившуюся блестящую прядь. Я озадаченно потупилась.

– Зачем тебе моё согласие?

– Просто, – вздохнула Лукия, – тебе не понравится. Это нечто очень страшное. Мне хорошо известно, как оно может сломать человека.

– Счастье в неведении, – бросил Бертран, не оборачиваясь.

– Верно. Не хочу, чтобы ты потом об этом жалела. Если откажешься, я пойму.

Я терялась с ответом. Множество тайн, что окружали странников, интриговали, потому что касались меня непосредственно. Мне была любопытна эта часть меня, как и любая другая. И в то же время я догадывалась, что истина вряд ли принесёт мне успокоение. Она внушала ужас, даже будучи сокрытой.

– Не нужно отвечать прямо сейчас, – сказала Лукия, коснувшись моей руки. – Можешь думать сколь угодно долго. Что бы ни случилось, я найду способ всё тебе передать.

– А что-то, – холодок пробежал у меня по спине, – должно случится?

– Достаточно на сегодня, – вмешался Бертран и шагнул к кровати. – Лукии нужен покой. Долгие разговоры не способствуют выздоровлению.

– Нет, я совсем не устала и…

– В таком состоянии сложно рассчитать свои силы. Лучше избежать лишних нагрузок, – отрезал Бертран. Лукия возмущённо нахмурилась, но промолчала. – Мне жаль, Марта, но я вынужден попросить тебя уйти.

Дежавю. Только в этот раз Бертран был ещё более взволновал и напряжён. Не зная, что сказать на прощание, я поднялась с табурета.

– Проводишь Марту? Ей не стоит блуждать по дворцу одной.

– Марта была здесь уже много раз, сомневаюсь, что она потеряется, если пойдёт одна.

– Бертран, – произнесла Лукия строго, – проводи Марту до главного выхода.

– Но!..

– Ничего не произойдёт, если ты отойдёшь на пять минут. Проводи Марту. Это приказ.

Сжав кулаки, он коротко кивнул. Открыл дверь и жестом пригласил меня вперёд. Мне хватило и беглого взгляда на Лукию, чтобы заподозрить неладное. Но разве могла я сделать что-либо? Могла ли предотвратить то, чему было суждено случиться, или уже безнадёжно опоздала?

Скомканно попрощавшись, я покинула комнату. Бертран шёл следом, но поравнялся со мной, когда мы свернули в другой коридор.

– Кажется, я просил тебя не лезть. Одного предупреждения было мало?

– Я никуда не лезу.

Рука пронеслась мимо моего уха и громко ударила в стену. В ту же стену я упёрлась спиной, отступив под тяжёлым взглядом тёмных глаз Бертрана.

– Ты прикидываешься или действительно не понимаешь? Своим неуёмным любопытством ты не только себя ставишь под угрозу. Или ты не прочь и других за собой утянуть? Без разницы, что окружающие пострадают?

– Пожалуйста, – он был так близко, что я зажмурилась и выставила ладони в защитной позе, – не кричи, я всё равно не понимаю, о чём ты. Я просто беспокоилась за здоровье Лукии, вот и приехала.

Бертран резко переменился в лице. Отпрянул к противоположной стене, схватился за голову.

– Прости. Прости, что сорвался. Не знаю, что нашло на меня.

– Я не сержусь. – Кожу на затылке и шее стянуло, и я поспешила растереть её. – Похоже, тебе сейчас непросто.

– Это не оправдание. В конце концов, ты ни в чём не виновата.

– Забудем. С кем не бывает. – Я шагнула в центр коридора в знак примирения. – Скажи… если, конечно, это не слишком личное, почему ты так оберегаешь Лукию? Скольким бы ты ни был ей обязан, это не причина так яростно защищать её.

Бертран помрачнел, и я пожелала забрать свои слова назад.

– Ох, не моё это дело, зря я…

– У меня была сестра, – перебил вдруг он. – Младшая сестра, которую я не смог уберечь. Лукия очень на неё похожа. Вот и весь секрет. Знаю, это совершенно не здоровая привязанность, однако, – он развёл руками, – боюсь, мне уже не помочь. Однажды она меня погубит.

– И тебе не страшно?

– Отнюдь, – усмехнулся Бертран. – Нет смысла страшиться неизбежного. Ладно, хватит об этом, идём. Я уже порядком тебя задержал.

– Нет, – замотала головой я, – возвращайся к Лукии. А я дальше сама.

Бертран смотрел удивлённо.

– Уверена?

– Абсолютно. Как ты и говорил, я не потеряюсь.

Он помолчал, будто обдумывал мои слова, а затем едва заметно улыбнулся и, поблагодарив меня, поспешил обратно.

Не то чтобы я слукавила, сказав, что не потеряюсь, но собственной памяти я мало доверяла. И действительно, заплутать в дворцовых коридорах оказалось проще простого. Двери, развилки, лестницы и снова двери. В третий раз пройдя мимо одной и той же янтарной вазы, я сдалась и решила попросить помощи. Из-за угла как раз послышались голоса. Я зашагала быстрее, но перед самым поворотом замерла, внезапно узнав говоривших.

– Вы теперь даже по выходным с утра до вечера в кабинете? – почти смеясь, спросил Рей.

– Тебе прекрасно известно наше положение дел, – ответила королева Тамара. Её голос, властный и обжигающе холодный, я бы узнала из тысячи. – Ситуация с ресурсами усугубляется. Через неделю очередное собрание Континентального Совета, а у меня нет ни одной хорошей отговорки не ехать.

– Если позволите, мне кажется, не ехать было бы большим упущением. Совет многое потеряет, если не рассмотрит ваши предложения.

– Они и не будут их рассматривать. Они меня даже не выслушают до конца. – В голосе королевы зазвучала досада. – Такое ощущение, что Совет закрывает глаза на свои же правила. Тогда мы поступили так, как было должно. Каждое решение я принимала ради всеобщего блага. Но предателями почему-то посчитали нас, а не родителей. Это выше моего понимания.

– Не зацикливайтесь на этом, ваше величество. Помните, рыцари Тьярны всегда вас поддержат.

– Тамарик! – раздалось в дальнем конце коридора. – Слава богу, ты отвлеклась от своей бесконечной работы.

– Опаздываешь, Катерина.

– Ой, можно подумать, это проблема. Девушке не пристало приходить вовремя. А вот если ты, Рей, не сдержал слово, это уже будет настоящей проблемой.

– Можешь быть спокойна. Прошу.

Ненадолго они замолчали, и я вдруг со всей ясностью осознала, что бесстыдно подслушиваю их разговор. Но я не сдвинулась с места, побоявшись, что дам себя обнаружить.

– Он точно нам подойдёт?

– Это лучший из вариантов. Тихая и безболезненная смерть через несколько часов. Никто даже не поймёт, что произошло.

– Звучит как обман.

– Давай опробуем на одной из твоих собак, если не веришь.

Выдержав короткую паузу, Катерина произнесла с холодной яростью:

– Посмеешь ещё хоть раз сказать подобное, и содержимое пузырька будет опробовано на тебе.

– Прекратите паясничать. Рей, меня этот вариант полностью устраивает, хорошая работа.

– Спасибо, ваше величество, что цените мой труд.

– Тоже мне труд, да это даже не полдела. Хочешь реально помочь – сделай что-нибудь с вороном. Пока он мельтешит вокруг, у нас, считай, руки связаны.

– Решила меня под удар подставить? Без особого распоряжения его и пальцем тронуть нельзя, сама знаешь.

– Его надо не трогать, а временно устранить. Нашему плану ворон не помешает, но он, наверняка, поднимет шум и привлечёт ненужное внимание. Нам бы только его отвлечь, верно, Тамарик?

– Тихо. Оба в мой кабинет. Кажется, у нас лишние уши.

Сердце подскочило к горлу. Я вжалась в стену, задержала дыхание. По паркету стукнул каблук. Один раз, второй, третий. Стук становился громче и отдавался эхом не то в пустоте коридора, не то в моей голове. В висках затрещало. Каждый невыносимо медленный шаг крепче приколачивал меня к полу. Сбежать было невозможно.

– Ваше величество!

В тот миг я подумала, что умру на месте. Но подняв глаза, увидела Рут. Твёрдой походкой она прошла мимо меня и, незаметным жестом приказав мне не двигаться, встала на пересечении двух коридоров.

– А, Рут, это ты. Тренируешься в шпионаже? – Выждав несколько секунд, будто подстерегая меня, королева продолжила: – У тебя что-то срочное?

– Нет. Я пришла с докладом, о котором вы просили.

– Точно, точно. Я сейчас занята. Зайди через полчаса.

Снова застучали каблуки. Шаги удалялись, стихали и, наконец, прервались хлопком двери.

Не успела я выдохнуть, как Рут схватила меня за локоть и потянула в противоположном направлении. Заплетаясь, я едва переставляла ноги.

– Как много ты слышала?

– Не знаю, я…

– Как много? – грозно повторила она, сдавив мою руку.

Я сглотнула и ответила:

– Достаточно.

Мы вышли на улицу, но Рут не ослабляла хватку и не сбавляла темп. Дыхание сбилось, и я почувствовала, что вот-вот упаду.

– Рут, – окликнула я, но она не отреагировала. – Рут, мне больно.

Резко, как будто её вдруг выключили, Рут остановилась и разжала пальцы. Я влетела ей в спину, пошатнулась, но она придержала меня за плечи.

– Прости. Как рыцарь я не имела никакого права применять силу. Но, – её обычно непроницаемое лицо исказилось сожалением, – сейчас я действую как твой друг. Прости. Ты не должна была этого слышать.

Она уронила голову. Ветер обдавал нас неистовыми порывами. Он трепал волосы, царапал кожу и пробирал холодом до костей. Но жар от ладоней Рут достигал меня даже через плотную пальтовую ткань.

– Если нас кто-то заметил, – осторожно сказала я, – у тебя ведь будут проблемы, да?

– Будут. – Рут выпрямилась и медленно опустила руки. – Несомненно, мне придётся ответить за свои действия. Для меня это может плохо кончиться. Но если выбирать между рыцарским долгом и обещанием, данным её высочеству, то я выберу последнее и обеспечу твою безопасность. В каком-то роде я всё равно выполню рыцарский долг, не так ли? – Она глубоко вздохнула, и облачко пара на мгновение, пока его не развеял ветер, скрыло её глаза. Тогда их взгляд переменился, наполнился решимостью. – Будет тяжело. Но я прошу, ни в коем случае не подавай вида, что тебе что-то известно, и не пытайся что-либо предпринять. Похорони этот секрет глубоко внутри, убеди себя, что ничего не сможешь изменить, что это тебя не касается. Как бы ни хотела, услышанное ты уже не забудешь.

– Предлагаешь мне сдаться? – Голос дрогнул, и я почувствовала подступающие слёзы. – Принять это как неизбежное? Нет, я не могу так, не могу…

– Марта, я понимаю. Становясь рыцарем, не раз проходишь через подобное. Тебе придётся собрать все силы, которые только найдёшь в себе, чтобы, когда наступит время, выдержать этот удар. Теперь ты будешь к нему готова.

– Откуда такая уверенность? – отчаянно вскричала я. – Как можно подготовиться к такому? Зачем… Зачем я услышала всё это?

Казалось, вес всего мира обрушился на мои плечи. «Счастье в неведении», – всплыли в голове брошенные Бертраном слова. Хорошо мне знакомые. Впервые в жизни я в полной мере ощутила их смысл.

Рут молчала. Она стояла, точно статуя, выражая поддержку своим безмолвным присутствием, и я была благодарна ей. Но всё же в глубине души мне хотелось, чтобы меня приободрили и обнадёжили. Даже если бы это были лишь пустые дежурные фразы.

Рут продолжала молчать. Я слышала вой ветра, шелест ветвей, молящий, чтобы их не переломило. Холод завладел мною, я перестала его замечать. Мысли прояснились. И тогда, открыв глаза, подняв голову и увидев серое, без единого просвета небо, я сдалась. Отступила перед преградой, что была мне не по плечу. Легче не стало. Разве что дышалось полнее.

Не было желания знать причину. Как и не было желания больше об этом думать.

Осталось только гнетущее ожидание.

Тот день ничем не отличался от обычного буднего. Поначалу.

Около десяти утра мы приехали в агентство и привычно сели пить кофе. К Киру вернулось хорошее настроение, и последняя неделя прошла на удивление мирно, даже Петер был спокойнее, чем раньше. Мы так не поговорили о том, что случилось в мёртвой зоне, в лесу, месяц назад. Кир не поднимал эту тему, а я не осмеливалась спросить. Несмотря на то что он, похоже, наконец справился с шоком, мне казалось, в нём что-то сильно изменилось. Что-то незаметное глазу.

После полудня к нам спустилась Мария.

– Мальчики, мне нужна ваша помощь. Давайте за мной.

Я осталась в кухне. Однако, когда сверху послышался стук молотка, заинтригованная, взбежала по лестнице на второй этаж.

В кабинете Марии заколачивали окно: Петер держал доску, а Кир прибивал её к оконной раме. Сама Мария стояла поодаль и командовала.

– Конечно, приятно поработать в кои-то веки, – сказал Кир, утирая лоб, – но у нас точно нет шуруповёрта?

– Отставить нытьё. Времени в обрез, а окон два. Пошевеливайтесь.

– Так точно, шеф, – вяло отозвался Кир.

– Зачем это? – поинтересовалась я.

– Все мои сотрудники такие любопытные. – Мария посмотрела на меня с недовольством. – Если начальник даёт задание, то выполнять его надо без лишних вопросов. Ты же не выспрашиваешь у наших клиентов, зачем они сделали заказ?

– Клиенты обычно сами всё рассказывают.

– Тебе везло с клиентами, – заключила Мария и больше не обращала на меня внимания.

Либо она понемногу открывалась мне, либо же я просто научилась читать её потаённые эмоции, но тогда в её взгляде мелькнуло терзание. Точно мимолётная слабость, оно исчезло под прикрытыми веками. Точно слеза, которую сморгнули.

Пока я спускалась по лестнице, в агентство вошла Франтишка. Она поругалась на шум, но не стала спрашивать, зачем Марии понадобилось заколачивать окна. Обед волновал её гораздо больше.

Как и Кир, Франтишка оправилась после недавнего срыва. В детский сад она не вернулась, но исправно приходила в агентство и занималась домашними делами. Как прежде. Я и не подозревала, как сильно мне не хватало её улыбок, танцующих движений и безостановочной болтовни. Агентство снова было таким, каким оно мне полюбилось. И я всем сердцем желала, чтобы оно никогда не менялось.

Молоток затих, и только Франтишка вздохнула с облегчением, как наверху заскрипело.

– Это они что там, мебель двигают? Да сколько можно! Это нарушение рабочих условий, я требую тишины! Дайте хоть чуток передохнуть.

Я выглянула в прихожую и увидела у телефона Марию. По отдельным фразам я вскоре догадалась, с кем она говорила.

– Да, это срочно. Дело пяти минут, если тебя это беспокоит. Конечно. Не в моих интересах тебя задерживать. Я прекрасно понимаю, но Лукия разрешила мне ненадолго тебя занять. Хорошо. Буду ждать.

Бертран прибыл раздражённым и с явным нетерпением побыстрее уйти. Он был до того взвинчен, что не мог сдержать грубости. Франтишка притаилась в кухне, настороженно прислушиваясь к происходящему.

Мария повела Бертрана наверх. Я пошла следом, Петер же топтался внизу, видимо, тоже боялся попасть под горячую руку. В коридоре второго этажа, рядом с комодом, который выдвинули из спальни, стоял Кир. Он выглядел скучающим, но его скука была очевидным притворством. Внутри у меня всё сжалось.

– После тебя, – сказала Мария, открыв дверь кабинета.

– Почему окна заколочены? – спросил Бертран, шагнув за порог. Его вопрос остался без ответа.