Текст книги "Из золотых полей"
Автор книги: Александра Рипли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)
Глава 42
Неделю за неделей Чесс жила во власти суеверного страха, не отпускавшего ее ни на минуту. Даже крепкий организм Нэйта не смог устоять перед незаметно подкравшейся болезнью. «Это я виновата, – твердила она себе. – Нэйтен умрет, и это моя вина, потому что я была рада, когда он заболел».
Вместе с английскими семьями в Стэндиш переехал и опытный, пожилой врач. Седины Джона Грэма, его добрые голубые глаза и звучный уверенный голос действовали на Чесс успокаивающе. Но даже он не мог утишить ее страх.
– Если я потеряю его, доктор, я не знаю, как смогу жить дальше, – рыдала она.
– У вас нет причин для тревоги, миссис Ричардсон. У вашего мужа отличное здоровье. Он не позволит болезни победить себя. Ведь по натуре он боец.
– Да, – подтвердила Чесс.
Она знала, что врач прав. Нэйтен по натуре боец. Он никогда не смирится с поражением. Во всяком случае, раньше не смирялся. До недавних пор. Но страсть к Лили оказалась сильнее его, здесь он потерпел поражение. У него уже много месяцев был измученный затравленный вид, и он заметно похудел. Может быть, теперь ему больше не хочется бороться, не хочется жить.
И во всем этом виновата она. Может быть, ей следовало отпустить его, развестись с ним, дать ему свободу, чтобы он мог соединиться с той женщиной, которую любит. Видит Бог, ей понятно это неодолимое влечение, эта ни с чем не считающаяся, жестокая сила любви.
Нет.
Это сказал не разум Чесс, а ее сердце. Оно не желало отпустить Нэйтена. Во всяком случае к Лили.
«Она не любит его, она просто хочет завладеть им. А я его люблю. С самого первого дня, когда он упал в реку и рассмеялся, увидев, что его брюки вдруг начали на глазах садиться, я полюбила его.
Со временем моя любовь к нему менялась. Ведь за пятнадцать лет люди меняются, да и мир тоже.
Но я все равно его люблю. И она его не получит. Я буду бороться с ней, да и с ним тоже, если понадобится.
Когда он поправится. Прошу тебя, Господи, пусть он поправится».
На это ушло почти три недели, но Нэйт боролся и победил. Он страшно отощал, и Чесс поразилась тому, как резко он вдруг постарел. Ему было тридцать восемь лет, и едва ли следовало поражаться, что он наконец-то утратил свой вечно мальчишеский вид. И все же она была поражена.
Каждый день, утром и после полудня, она относила в его комнату папку с бумагами, чтобы он вошел в курс того, что происходило во время его болезни. Менеджеры компании все как один желали поговорить с ним лично, но Чесс не пропускала их к мужу. Они протестовали, но не очень настойчиво – поскольку уже успели убедиться, что миссис Ричардсон и сама отлично справляется с делами. Пока Нэйт болел, она неукоснительно требовала от них всесторонних ежедневных отчетов о работе каждого отделения и принимала необходимые решения без колебаний.
Теперь же Чесс обо всем сообщала Нэйтену, чтобы он не беспокоился и знал, что все идет, как надо.
Она приносила ему также личные письма и новости о родных и знакомых. И даже рассказала о том, как успешно Гидеон и Лили провели вещевую лотерею, чтобы собрать средства на мебель для нового здания воскресной школы.
Но куда подробнее Чесс поведала об успехах Гасси в постановке Рождественской мистерии. Ей поручили роль Мельхиора, одного из трех евангельских волхвов, и сольное исполнение песни «Мы трое мудрых царей, что с Востока пришли в Вифлеем». Гасси просила, чтобы для представления ей купили золотые сережки и проткнули уши. Взвесив все «за» и «против», Нэйт неохотно согласился. Ему не хотелось признавать, что его маленькая дочка взрослеет.
– Эти я отклонила с извинениями, – сказала Чесс, протягивая Нэйту стопку приглашений, – а эти приняла, добавив, что мы сможем приехать лишь при условии, что доктор Грэм даст добро.
– Погоди, – перебил ее Нэйт. – Это приглашение я хочу принять. Напиши, что мы передумали и приедем.
Чесс взяла приглашение, которое он извлек из стопки отклоненных ею. Джордж Вандербильт просил их приехать на послерождественский прием в его новый дом в окрестностях Эшвилля, чтобы официально отпраздновать новоселье и погостить несколько дней.
– Нэйтен, для зимы эта поездка слишком далека и займет слишком много времени. Целых шесть дней, если считать, что на дорогу туда уйдет день и на дорогу обратно – тоже.
– Я все равно хочу туда поехать. Теперь, когда дом открыт для гостей, там заработают всё машины.
Он был похож на ослабевшего, едва оправившегося от болезни упрямого мальчишку. Его бледное лицо было освещено прежним юношеским энтузиазмом.
Чесс ничего другого не оставалось, как согласиться.
Прочитав это приглашение, она тотчас подумала о Рэндале. Ведь он был приглашен на свадьбу Консуэло Вандербильт, не так ли? Возможно, он будет и на новоселье у Джорджа Вандербильта? Несмотря на непрестанную тревогу за Нэйтена, сердце Чесс затрепетало. Но потом она вспомнила, что писали газеты. Из-за развода никто из Вандербильтов не общался с матерью Консуэло. Вся семья даже выехала на неделю из Нью-Йорка, лишь бы не присутствовать на свадьбе. И Джордж Вандербильт никак не связан с лордом Рэндалом Стэндишем.
Приглашение, лежащее на верху пачки принятых, было на свадьбу мисс Элайзы Морхед Карр с Генри Корвином Флауэром, эсквайром. Это приглашение было настоящим лакомым кусочком, куда более лакомым, чем приглашение на открытие моста Тауэр, поскольку отец невесты Джул Карр был хозяином «Быка». А в Северной Каролине, несмотря на международный успех Нэйта, нью-йоркские комбинации Бака Дьюка и расширение империи, которую Дик Рейнольдс строил в Уинстоне, «Бык» по-прежнему считался королем. Если ветер дул со стороны Дерхэма, в Стэндише, хотя и смутно, был слышен его рев.
За неделю до свадьбы Чесс вместе с другими счастливицами была приглашена осмотреть роскошное приданое невесты. Оно было сшито в Париже, где миссис Карр и Лайда – так называли Элайзу родные и друзья – провели лето.
Свадебные подарки гостьям тоже показали. Серебряные подсвечники, которые Нэйт и Чесс купили в ювелирном магазине «Тиффани» в Нью-Йорке, выглядели внушительно, но гвоздем программы было резное антикварное кресло, присланное Эдлаем Стивенсоном, вице-президентом Соединенных Штатов.
Брачная церемония и свадебный банкет состоялись в «Сомерсет-вилле», большом, увенчанном башенкой доме Джула Карра, который, хотя ему и было уже пять лет, продолжал считаться главной достопримечательностью Дерхэма.
Все знали, что старина Джул вбухал в него целое состояние. Одни только витражи обошлись ему в шесть тысяч долларов.
На свадьбу дочери он тоже не пожалел расходов. Из Филадельфии был приглашен специалист-декоратор, чтобы красиво разместить электрическую иллюминацию вокруг дома и украсить комнаты букетами цветов. Фирма по обслуживанию банкетов и свадеб была также подряжена в Филадельфии, и для свадебного ужина ее хозяин привез с собой поваров и официантов и два вагона импортных деликатесов.
– Я думал, они никогда не уедут, – пробормотал Нэйт, обращаясь к Чесс, когда в два часа ночи новобрачные попрощались и отбыли в свадебное путешествие. Обсыпав их на прощание рисом и лепестками роз, гости наконец смогли разойтись по домам.
– Не брюзжи, – тихо сказала Чесс.
С момента, когда пришло приглашение, она старательно запоминала все детали приготовлений к свадьбе, а затем и самой свадьбы. Ведь не успеют они с Нэйтеном оглянуться, как Гасси станет девушкой, а потом и невестой.
Чесс решила, что весна куда лучше подойдет для свадьбы ее дочери, чем зимнее время. В будущем году надо будет непременно посадить в саду несколько десятков кустов азалий. Через семь-восемь лет, когда Гасси будет выходить замуж, они уже достаточно подрастут и будут очень кстати.
– Я почти слышу, как у тебя в голове вертятся шестеренки, – сказал Нэйт. – Что у тебя на уме?
– Садоводство, – ответила Чесс. – Просто садоводство.
* * *
Частный вагон Нэйта был доставлен в Дерхэм и отогнан на запасный путь. Здесь его прицепили к пяти другим частным вагонам поезда Вандербильтов, который по такому случаю прибыл из Нью-Йорка. Из Дерхэма этот поезд отправился в Эшвилль, а там свернул на железнодорожную ветку, ведущую к Билтмору, – так назывался дом Джорджа Вандербильта. На конечной станции с крошечным кирпичным вокзалом все пассажиры сошли и были встречены ливрейными лакеями, которые проводили их к экипажам.
– Очень предусмотрительно, – сказала Чесс, укрывая себя и Нэйтена меховой полстью. – О, здесь есть и обогреватели для ног. Обязательно воспользуйся своим, Нэйтен, ведь ты еще не вполне оправился после гриппа.
– Чепуха. Перестань обращаться со мной как с инвалидом.
– Нэйтен, ты чувствуешь, какой вкус у горного воздуха? Как у воды со льдом. Чудесно, правда?
Весь последний час, когда поезд поднимался по серпантину горной дороги, их окружали нетронутые снежные пространства, среди которых кое-где высились сосны, похожие на огромные восклицательные знаки. На их темно-зеленых кронах ослепительно сверкали белые шапки снега. Теперь, когда день уже близился к вечеру, снег, освещаемый лучами заходящего солнца, постепенно окрашивался в цвет лепестков чайной розы.
– Да, техника там фантастическая, – ответил Нэйт. – Ты ахнешь, когда увидишь каменные блоки, из которых выстроен дом, и как точно они пригнаны друг к другу. Подъемные краны на стройке были высотой с церковный шпиль.
Из-за розового света заката казалось, что его лицо вновь обрело свой прежний, здоровый цвет. А может быть, дело здесь не в освещении? Нэйт сидел, напряженно подавшись туловищем вперед. Ему хотелось поскорее увидеть дом и его чудеса.
Вереница из шести экипажей (экипаж Нэйта и Чесс был третьим) въехала в сводчатую подворотню и покатила по трехмильной подъездной дороге, ведущей к Билтмору.
– Вообрази, сколько требуется рабочих рук, чтобы расчищать эту дорогу от снега, – сказала Чесс.
Она только сейчас начала вполне понимать, что это такое – быть Вандербильтом.
– Наверное, на случай зимних заносов здесь есть и короткий путь, – предположил Нэйт.
Но если даже он и был, Чесс его так и не увидела. На землю уже опустились фиолетовые сумерки, когда экипажи остановились на посыпанной гравием площадке, с которой был сметен весь снег. Внизу, на склоне горы виднелись выделяющиеся на фоне неба башни грандиозного замка, построенного во французском стиле. Под ломаным абрисом крыши приветливо сияли сотни освещенных окон.
«Рядом с этой громадой даже Букингемский дворец показался бы обычной надворной постройкой», – подумала Чесс, а вслух прошептала: «О Господи».
Ей никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного. Неужели это фантастическое зрелище – реальность? Может быть, это всего лишь иллюзия? Или результат колдовства?
По сигналу, поданному кучером переднего экипажа, все шесть экипажей снова тронулись с места и направились к монументальным воротам с башней наверху. По мере того как они приближались, башня, и без того огромная, становилась все больше и больше. Когда колеса экипажа заскрипели по гравию переднего двора, гигантская парадная дверь отворилась, и темноту прорезала яркая дорожка света. Чесс посмотрела на громадный освещенный проем и вдруг почувствовала себя очень маленькой. И даже слегка испугалась. Пожалуй, в таком замке могут жить сказочные великаны.
– Здешняя электростанция, должно быть, будет побольше, чем наша, питающая весь Стэндиш, – сказал Нэйтен, и его прозаическое замечание разрушило фантазию, выстроенную чересчур живым воображением Чесс. Внезапно она ощутила острое любопытство: а что же таится там, внутри? Наверное, именно так чувствовала себя Алиса, когда попала в Страну Чудес.
Глава 43
Все в Билтморе было огромным. Передняя при парадном входе оказалась больше, чем бальный зал Хэрфилдса. Теперь, когда все гости вошли в дом, седоки остальных пяти экипажей заговорили друг с другом и с Нэйтом и Чесс; при этом каждый представлялся сам. Три из других пяти супружеских пар приехали из Нью-Йорка, две – из Филадельфии.
С ними прибыли дети, всего шестеро. Все они были уже в подростковом возрасте, не младше тринадцати лет, однако их не стали представлять. Горничные и слуга тут же завели их в лифт, который был вдвое просторнее внушительной «подымательной машины» в гостинице «Савой» и отвезли всех шестерых наверх, где располагались их спальни.
Нью-йоркские пары были знакомы между собой, филадельфийские тоже. Не прошло и нескольких минут, как они образовали две группы, а Нэйт и Чесс оказались предоставленными самим себе. Но только до того момента, когда появился Джордж Вандербильт. Это был худощавый, эстетично выглядящий молодой человек тридцати трех лет. Бледный, с очень темными волосами и довольно густыми усами, он сразу же напомнил Чесс Рэндала Стэндиша. Потом она поняла, почему. Дело было даже не столько в физическом сходстве, сколько в той непринужденной элегантности, которая и для того, и для другого была чем-то естественным, что дается без труда.
Из-за мыслей о Рэндале Чесс поначалу чувствовала себя скованно в обществе Джорджа Вандербильта. Но скоро она поняла, что хозяин этого фантастического замка на самом деле очень стеснителен, и почувствовала к нему симпатию.
Он понравился ей еще больше, когда, поздоровавшись с остальными гостями с довольно принужденной сердечностью, он вдруг крепко пожал руку Нэйта и широко улыбнулся.
– Я так рад, что ты все-таки сумел приехать ко мне, Нэйт, – сказал он уже без всякого намека на стеснительность. – Здесь все вышло просто великолепно. Паровые котлы и электростанция ждут тебя.
Чесс улыбнулась. «Мальчишки и их игрушки», – подумала она.
Эскорт из одетых в ливреи слуг проводил их в отведенные им апартаменты. Вся их одежда была уже распакована, развешена и разложена по шкафам.
– Я же говорил, что должен быть короткий путь, – заметил Нэйт. – Должно быть, они уже успели выгрузить весь багаж из вагонов и привезти сюда, когда мы едва проехали милю по той шикарной дороге.
Гостевая комната, в которой поселили Чесс, была овальной формы, и в ее убранстве доминировал красный цвет. Стены были обшиты ослепительно-белыми деревянными панелями с классическим резным орнаментом, которые перемежались с большими декоративными вставками из узорчатого красного шелка. Таким же узорчатым красным шелком была обита и вся мягкая мебель. Кровать была замысловато отделана шпоном из разных пород дерева, над ней аркой возвышался полу-балдахин из висящего фестонами красного шелка с такими же красными шелковыми занавесками. Деревянные части дивана и шезлонга были покрыты позолотой, а в центре комнаты стоял круглый, с позолоченной отделкой стол и четыре позолоченных стула. В широком камине ярко горел огонь.
«Красиво, – подумала Чесс, – но не в моем вкусе. Слишком уж роскошно».
Она сняла пелерину и шляпу, положила их на шезлонг и принялась изучать свое обиталище. Много выдвижных ящиков. Удобные лампы и бра для чтения. Смежная ванная комната. Войдя в нее, Чесс удивилась ее простоте. Здесь было много места и имелось все необходимое, но в отличие от ванной комнаты в Хэрфилдсе здесь не было мраморной облицовки, а зеркало было только одно, над раковиной. И никакого туалетного столика.
Нэйт объяснил ей, в чем тут дело:
– Джордж – холостяк, и архитектором у него был мужчина. А нам, мужчинам, зеркала нужны для того, чтобы бриться, а не для того, чтобы выделывать с волосами всякие хитрые фокусы.
Чесс согласилась, что это резонно. Спальня Нэйта находилась по другую сторону ванной комнаты, в нее вела такая же дверь, как и у Чесс. Она отметила про себя, что в его комнате вообще нет зеркал, а стулья и диваны обиты кожей. Судя по виду кровати, у нее был жесткий матрац.
Чесс возвратилась в свое красное шелковое великолепие и села на диван, чтобы почитать тонкую книжечку в кожаном переплете, которая лежала на столе.
В ней содержались сведения для гостей. Как Чесс и предполагала, в распоряжение каждой дамы, которая не привезла с собой личную камеристку, предоставлялась отдельная горничная из штата Билтмора. На стене висела сонетка, в которую следовало звонить, чтобы вызвать ее. «Белье в стирку собирается тогда-то… возвращается тогда-то… желающим предоставляются лошади для верховой езды… и купальные костюмы для купания в бассейне с подогретой водой, который находится в цокольном этаже… игра в кегли… бильярд…»
Как интересно! Она никогда не видела ни плавательного бассейна, ни кегельбана.
Между обложкой книжицы и первой страницей лежал вкладной листок, извещавший, что сегодня, 31 декабря, обычное расписание изменено. В десять часов в передней при парадном входе начнутся танцы, в час ночи будет ужин в банкетном зала До того с семи до десяти закуски а-ля фуршет будут подаваться в Большой столовой на втором этаже и в Галерее гобеленов на первом этаже.
«Неплохо, – подумала Чесс, – если только удастся разыскать все эти комнаты». Пожалуй, чтобы не потеряться в этом огромном доме, надо иметь клубок бечевки, привязанной где-нибудь за один конец. Иначе мне никогда не найти обратного пути к своей спальне».
– Нэйтен, ты куда?
– Пойду поищу котельную. Не беспокойся, к тому времени, когда надо будет переодеваться в вечерний костюм, я вернусь.
– Пожалуйста, не упади в горящую печь и, ради Бога, не перебарщивай в своем энтузиазме. Ведь все эти машины и завтра никуда от тебя не денутся.
Чесс взглянула на позолоченные часы, стоящие на каминной полке. Еще только пять. Слава Богу, что она привезла с собой книжку для чтения. Ей до смерти хотелось исследовать дом, но придется подождать до утра, когда будет светло.
Она вызвала горничную, чтобы дать ей инструкции и расспросить о доме и его обитателях.
– Джордж Вандербильт даже не помолвлен, – сообщила она Нэйтену, когда он вернулся. – Жаль, что Гасси еще так мало лет. Будь она чуть постарше, я бы попробовала себя в роли свахи.
– Тогда тебе пришлось бы встать в конец длиннющей очереди. Бедняге Джорджу приходится чуть ли не палкой отгонять мамаш, пытающихся сбыть ему своих дочек. Его собственные сестры тоже пригласили нескольких кандидаток погостить в доме. Так что женщины здесь просто кишмя кишат.
– Ты изумляешь меня, Нэйтен. Как ты мог столько всего узнать, будучи в котельной?
– Слуги знают все, ты сама мне это говорила тысячу раз. Здешний цокольный этаж – весьма оживленное место. Я выпил там чашечку кофе и поел пирога с курятиной в комнате для прислуги. Посмотрела бы ты на эту комнату, Чесс, и на кухни, и на прачечные. Они здесь побольше, чем в отеле. И, надо полагать, не без причины – ведь в этом доме восемьдесят слуг.
– Восемьдесят?!
– И это только в доме. А в конюшнях, на молочной ферме, во всяких там службах и садах работает еще человек двести. Почти все, что Джордж ест, выращено в его собственном хозяйстве. Там, внизу, я ел виноград из его оранжереи.
– Жаль, что ты мне ничего не принес. Мне хочется есть.
– В большой столовой – до нее рукой подать, надо только пройти по коридору – полно еды. Там уже начали выставлять на столы закуски. Пойдем, я тебе покажу.
Упоминавшаяся в книжице Большая столовая на втором этаже и впрямь находилась всего в нескольких шагах. От монументальной мраморной лестницы ее отделяли две арки, опирающиеся на четыре высокие колонны. В столовой трудились слуги и служанки, ставя на спиртовки широкие серебряные блюда, накрытые крышками. Блюда и вазы с холодными закусками были уже расставлены на столах вместе со стопками тарелок, бокалами и серебряными приборами.
Огромное пространство паркетного пола было усеяно множеством восточных ковров. В любой нормальной комнате один такой ковер покрыл бы весь пол, здесь же они выполняли роль своего рода отдельных комнат. На каждом был расставлен свой набор мебели: стульев, столов и диванов.
Какое же здесь все большое. Какое огромное. Пройдя через зал, Чесс подошла к одному из высоких окон и немного раздвинула плотно задернутые бархатные портьеры. Если она увидит небо и звезды, этот колоссальный зал, возможно, покажется ей немного меньше и уютнее.
Но вместо темного неба она увидела свет, Окно выходило на стеклянную крышу зимнего сада. Какое захватывающее зрелище! Сквозь стекло крыши Чесс ясно видела людей: одни из них прохаживались взад и вперед, другие сидели на стульях, расставленных среди пальм, третьи стояли группами и разговаривали. Это было похоже на то, что видишь в театре, глядя из ложи на ярко освещенную сцену. Только звука нет. Не слышны слова, которые произносят шевелящиеся губы, шум шагов, шелест юбок.
Она увидела Джорджа Вандербильта, он стоял к ней спиной. Его лицо было обращено к группе стоящих полукругом женщин. Все они были молоды и смеялись какой-то его шутке.
«Бедный Джордж, – подумала Чесс, – Нэйтен прав: девицы, достигшие брачного возраста, не дают ему прохода».
Закуски пахли очень аппетитно. Чесс собралась было отвернуться от окна, но вдруг судорожно вцепилась пальцами в портьеры. Этот человек там, внизу, был не Джордж Вандербильт. Это спина Рэндала, его темноволосая голова! Она была в этом совершенно уверена. Она не смогла бы сказать, откуда в ней такая уверенность, впрочем, ей и не надо было кому-либо что-либо объяснять. Она просто знала, что это так, и крепко держалась за тяжелые портьеры, чтобы не покачнуться и не упасть. Кровь лихорадочно стучала у нее в висках, голова кружилась.
Отчего? От счастья? Страха? Любви? Желания? Да, от всех этих чувств вместе взятых и от многих других.
– Не желает ли мадам, чтобы я подал ей тарелку с закусками? – спросил подошедший лакей.
Чесс, вся дрожа, глубоко вздохнула.
– Да, пожалуйста. Но сначала помогите мне сесть. У меня немного кружится голова. Должно быть, от того, что мы слишком высоко в горах.
Ей надо успокоиться. Может быть, отдышавшись, она опять сможет мыслить связно. И окончательно поверит в то, что сейчас увидела.
* * *
Чесс подалась вперед, ближе к большому зеркалу, стоящему на каминной полке, и пристально вгляделась в свое лицо. Как же это несправедливо: мужчины могут отрастить усы, чтобы прикрыть некрасивые морщинки, идущие от носа к уголкам губ, отпустить бороды, чтобы спрятать дрябнущую плоть под подбородком. А женщинам приходится выставлять свой возраст на всеобщее обозрение.
Сорок пять лет. Так ли должна смотреться женщина в сорок пять лет? А может быть, она выглядит не на сорок пять, а на все шестьдесят? Откуда ей знать, ведь прежде она никогда над этим не задумывалась. Если женщина всю жизнь была некрасивой, она мало смотрит на себя в зеркало.
Но руки у нее все еще красивые, разве нет? Правда, жилки слегка просвечивают, но они не выступают, как у женщин с очень старыми руками. И волосы у нее сейчас блестят больше прежнего, потому что в их бледном золоте появились серебряные нити. А впрочем, что тут скрывать, этих самых серебряных нитей, а проще говоря, седых волос, у нее уже много, почти половина, а не просто несколько разрозненных прядей там и сям.
«Я старая и некрасивая, и лучше бы мне было не смотреться в это зеркало и не видеть себя в нем. Надо было поменяться комнатами с Нэйтеном. В его комнате нет зеркал.
Те женщины, которых Рэндал очаровывал в зимнем саду, были молоды. В мире полным-полно молодых женщин и девушек.
Прошло уже полтора года. Вероятно, он даже не помнит меня. Почему я сразу не побежала к нему, как мне хотелось? Зачем обманывала себя, воображая, что если я надену нарядное платье, то покажусь ему привлекательной?
Интересно, знает ли он, что я здесь?
Наверняка здесь в каждой спальне есть список приглашенных гостей, что-то вроде списка пассажиров, который дают на корабле перед отплытием. Этот замок похож на громадный корабль, сверкающий огнями в темноте ночи, а окружающие его горы похожи на волны».
– Мадам желает, чтобы я расчесала ей волосы? – спросила горничная.
– Нет, спасибо. Я сделаю это сама.
Чесс принялась яростно чесать гребнем свои длинные, тяжелые волосы, потом умело уложила их на затылке в большой плотный узел и привычными движениями закрепила длинными стальными шпильками.
Сбросив на руки горничной свой парикмахерский пеньюар из вышитого шелка, Чесс встала с кресла и еще раз осмотрела себя в зеркале. Ее кожа была такой же белой, как шелк ее корсета и панталон. Черные шелковые чулки слегка просвечивали сквозь тонкую белую материю. Она шагнула в расстеленную на полу нижнюю юбку – круг черного, отделанного кружевами шелка – и стала неподвижно ждать, когда горничная поднимет юбку и завяжет ее у нее на талии.
Ее бальный наряд был разложен на кровати. Она еще ни разу не надевала его. Это было то платье, которое Лютер Уитсел сшил ей для бала у герцогини Девоншир, самое красивое из всех, которые у нее когда-либо были. И, пожалуй, из всех, которые она когда-либо видела.
– Подождите минутку, – сказала Чесс горничной. Она вспомнила одну штуку, которой ее научила Эдит Хортон. Намочив два пальца слюной, она наклонилась над топкой камина и собрала ими немного черной сажи. Потом поднесла пальцы к глазам и начала очень осторожно моргать, касаясь слоя сажи ресницами, пока они не почернели. Чесс посмотрелась в зеркало на каминной полке – ее поразительно светлые, серебристые глаза были теперь оттенены темной линией. Она покусала губы, пока они не стали темно-розового цвета.
– Теперь надевайте, – сказала она, протягивая горничной руки. Платье скользнуло по голове и плечам и облегло ее тело. Горничная шумно вздохнула от восхищения, потом проворными, сноровистыми пальцами застегнула крючки на спине Чесс. Затем она подала ей черные шелковые туфельки, сначала одну, а когда Чесс надела ее – другую.
– Вы выглядите прекрасно, мадам, – сказала молодая служанка.
Чувствуя страх и вместе с тем надежду, Чесс прошла к дальней стене комнаты – здесь она сможет увидеть себя в большом зеркале в полный рост. От того, что она увидела, у нее захватило дух. Да, Лютер Уитсел был истинным художником. Его творение было похоже на полночный сад.
Платье было черное, сшитое из жесткой шелковой органды, которая приводила на ум глубокую, густую ночную тень. У него были пышные рукава фонариком, в точности такие, каких требовала мода. Казалось, что они свисают прямо с краев плеч Чесс, и рядом с их угольной чернотой ее белоснежная кожа была схожа с белым светом луны.
Грациозный изгиб линии выреза напоминал месяц на ущербе. Он открывал лунно-белую кожу Чесс, но скромно оставлял прикрытыми ее маленькие груди. Лиф платья был расшит фестонами, как и линия выреза.
Поверх каждого вышитого шелком фестона были нашиты крошечные граненые бусинки из полированного гагата.
Такими же гагатовыми бусинками была расшита сверкающая парчовая вставка в переде юбки. Парча была узорная: золотые листья, вытканные на серебряном фоне.
Парчовая вставка была с обеих сторон обрамлена черной органдой, расшитой поблескивающими гагатовыми фестонами. Справа и слева от вставки юбка пышно расклешивалась, так как состояла из нескольких слоев. Сзади, в середине, ткань была заложена в многочисленные складки; внизу они расходились, образуя подобие небольшого трена.
Будучи художником, Лютер разрисовал прозрачную жесткую материю кистью, вместо того чтобы утяжелять ее золотым шитьем. Легкими мазками золотой краски он нарисовал на черной органде прихотливо изгибающиеся лозы дикого винограда и прикрепил к ним шифоновые листочки, выкрашенные в золотой и серебряный цвета. Краска сделала их жестче, но не тяжелее, и стоило Чесс шевельнуться, они тихонько трепетали, будто колеблемые ветерком.
Такие же золотые и серебряные шифоновые листья таинственно блестели под прозрачной черной тканью широких рукавов.
Золотисто-серебряные волосы Чесс сияли, словно световой ореол, светлые, подведенные глаза лучились, как звезды.
Она застегнула широкую ленту из черных гагатовых листьев на своей изящной белой шее и воткнула гагатовую веточку с такими же листьями в прическу, рядом с пучком.
Ее рука дрожала, когда она раз за разом погружала стеклянную палочку во флакон с духами, которые вместе с душистым мылом подарил ей Рэндал. Она дотронулась палочкой до своих волос, ушей, шеи и обнаженных плеч.
Затем вложила руки в напудренные расстегнутые белые перчатки, которые держала перед нею горничная, разгладила их на пальцах и натянула до краев рукавов. Горничная застегнула маленькие жемчужные пуговицы на ее запястьях и подала Чесс ее большой черный кружевной веер.
С первого этажа доносились звуки музыки. Чесс поблагодарила горничную, которая в ответ сделала почтительный книксен, и, выйдя из своей комнаты, отправилась на бал.
Нэйтен ждал ее в холле на их этаже.
– Ты смотришься очень элегантно, – заметил он.
– Ты тоже, – ответила она.
Это была правда. Лондонский портной сшил ему превосходную фрачную пару.
– Воспользуемся лифтом или будем шествовать по лестнице? – шутливо спросил Нэйт, отдавая ироническую дань великолепию их вечерних нарядов.
– По лестнице, – ответила Чесс.
В юности она твердо усвоила этот урок – как надо бесстрашно сходить по лестнице, высоко держа голову, не глядя под ноги и не касаясь перил. В эту минуту ей было необходимо это горделивое нисхождение. Ее страшила неминуемая встреча с Рэндалом.
Пышные юбки Чесс скользили сразу по нескольким ступеням, когда она спускалась вниз по широкой мраморной лестнице. Лунный свет, проникающий в высокие окна со свинцовыми переплетами, лился на ее ослепительную кожу и сияющие волосы.
Гости, стоявшие близко от подножия лестницы, смотрели на нее с восхищением. Один из них выступил вперед.
Рэндал поставил ногу на нижнюю ступеньку и протянул ей руку в белой перчатке.
– Чесс, ты подаришь мне этот вальс?
