Текст книги "Из золотых полей"

Автор книги: Александра Рипли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

Глава 41

Солдат умер во сне в десятый день февраля. Во время его похорон повалил густой снег. Чесс сказала безутешной Гасси, что это ангелы укрыли его могилу пушистым, чистым, мягким одеялом, чтобы ему было тепло и покойно.

В первый раз за много лет она подумала о другой могиле, той, вырытой в графстве Элэманс, где был похоронен ее маленький сын. И помолилась о том, чтобы и его укрыл этот неслышно падающий на землю белый снег.

* * *

Обитатели Стэндиша окрестили это «Вторжением». В марте в город приехали менеджеры табачных компаний, партнеров «Стэндиш сигарет компани», и полчища их конторских служащих. Все они были лондонцами и не ждали ничего хорошего от переезда в «дикое американское захолустье». Но когда они увидели перед собой процветающий уютный городок, их страхи развеялись. А узнав, как много земли и какие большие дома они смогут купить здесь на свое жалованье, приезжие – или, во всяком случае, их жены – пришли в восторг.

– Дома никто из нас не ходил в дорогие магазины, театры или другие шикарные места, – сказала Чесс одна из жен. – Так не все ли нам равно, что здесь их нет? А целый дом здесь вместо половинки дома на какой-нибудь мрачной, покрытой копотью улице – это настолько лучше того, на что мы могли рассчитывать в Лондоне, что от счастья мне хочется танцевать и петь песни. А наши дети? Ведь они не знают, что это такое – иметь место для игр, так далеко мы жили от всех лондонских парков. Сейчас они похожи на птенчиков, которых выпустили из клетки.

С такими англичанами, как эти, Чесс в Лондоне не встречалась. Это были представители того массового, набирающего силу среднего класса, который постепенно менял лицо Великобритании. Они чувствовали себя комфортно в Америке, стране, где перемены были образом жизни.

Чесс с удивлением выяснила, что многое в ее представлениях об англичанах совершенно неверно. Повседневная, молчаливо одобряемая безнравственность вовсе не была всеобщей. Все обстояло как раз наоборот. Те англичане и англичанки, которые приехали в Стэндиш, были так же строги в речах и неукоснительно добродетельны в поведении, как и мать Нэйтена, которой всюду виделся грех. Одна из женщин рассказала Чесс, что и среди знати многие следуют примеру королевы Виктории, и их шокируют беспутные привычки ее сына и его беспутные приятели, жуиры и прожигатели жизни.

В глубине души Чесс была рада, что попала в компанию Берти, а не в окружение его чопорной матери. И – коли уж на то пошло – не в мирок этих новоприезжих. Однако она делала все, чтобы они чувствовали себя в Стэндише как дома. Она была благодарна всем англичанам, которые доброжелательно отнеслись в Лондоне к Нэйтену и к ней. И теперь она знакомила приезжих с их соседями, устраивала вечеринки, чтобы они могли лучше узнать друг друга, и уговаривала хозяина бакалейной лавки, в которой она делала покупки, добавить к своему обычному ассортименту импортируемые из Англии сорта чая, виды варенья и печенья в жестянках. Чесс помнила, что, угощаясь знаменитыми завтраками Эскофье в Савое, она скучала по американскому бекону. А когда она познакомилась в Лондоне с Джимми Уистером, самой горькой из его жалоб на долю американца, оторванного от родины, было то, что ему ужасно не хватает маисовых булочек, которые печет его мать. Никакие парижские рогалики не могли занять их места в его сердце. Да, по всей видимости, корни ностальгии следует искать в желудке.

В апреле на торжественной церемонии начала рытья котлована для новой фабрики рядом со звездно-полосатым флагом Америки реял британский флаг, а оркестр сыграл не только «Звездное знамя», но и «Правь, Британия». После окончания официального празднования Нэйт и Чесс отпраздновали свой успех еще раз, дома. Они откупорили бутылку шампанского и выпили ее, по очереди читая вслух донесения от своих шпионов, действующих в нью-йоркском и дерхэмском отделениях «Америкэн табэко компани». Шпионы сообщали, что Бак Дьюк ошеломлен… взбешен… вне себя от ярости… Он не верил, что Нэйт может победить.

Но Нэйт победил.

Затем началась кропотливая работа по выполнению всех деталей соглашения об англо-американском коммерческом альянсе, и вскоре Чесс и Гасси заметили, что в семейном кругу Нэйт начал все чаще и чаще раздражаться и выходить из себя.

– Мне до смерти осточертело, что для решения любого, самого пустякового вопроса мне приходится устраивать по восемь заседаний комитета! – вдруг заорал он как-то вечером, когда семья сидела за обедом.

Гасси подняла глаза от своей тарелки.

– Папочка, а почему ты не можешь просто взять и сказать им всем, что делать? Ведь ты же босс?

Нэйт посмотрел на Чесс и расхохотался.

– «И малое дитя будет водить их», – процитировал он пророка Исайю[53]53
  Библия, Книга Пророка Исайи, глава 11, стих 6.


[Закрыть].

– Я не малое дитя, – возмутилась Гасси.

– Ну, тогда ты царь Соломон, – уступил ее отец. – Я завтра же последую твоему мудрому совету и снесу несколько голов. Это лучше, чем разрубать надвое младенцев. Да и полезнее.

Ожидая разъяснений, Гасси посмотрела на мать, но Чесс так хохотала, что не могла вымолвить ни слова.

* * *

Несколько недель спустя она напомнила мужу этот эпизод, но на этот раз ей было не до смеха: в ней все клокотало от ярости.

Поначалу она была спокойна. То, что сообщил ей Нэйтен, отнюдь не было для нее новостью.

– Чесс, мне надо сказать тебе кое-что такое, что я готов был бы отрезать себе язык, лишь бы не говорить тебе этого: ребенок Лили – мой. Я его отец. О, Господи, Чесс, как я себя ненавижу!

– Нэйтен, я отвечу тебе точно так же, как ответила Лили, когда она явилась ко мне и, раздуваясь от важности, объявила эту новость. Нет никакого способа узнать наверняка, кто отец: ты или Гидеон, и для всех будет лучше считать, что это ребенок Гидеона.

– Она приходила сюда? И говорила об этом с тобой? О Господи Иисусе, я жалею, что так случилось.

Голос Чесс зазвучал резче.

– Перестань, Нэйтен. Кого ты и впрямь жалеешь, так это себя. Мне тоже тебя жаль, но я не желаю, чтобы ты приходил ко мне с проблемами, которые создал для себя сам.

Ты не можешь выбросить Лили из своей жизни. Я это знаю, и она это знает, и ни на минуту не дает мне об этом забыть. Думаешь, мне приятно каждое воскресенье высиживать эти кошмарные обеды у твоей матери? Лили так самодовольно ухмыляется, глядя на меня, и так беззастенчиво подольщается к твоей матери, что меня просто тошнит.

Но сверх этого я уже ничего не стану терпеть. Я не собираюсь выслушивать ни твои жалобы на жизнь, ни твои извинения.

Нэйт сжал голову руками и застонал.

– Теперь все стало еще хуже. Из-за ребенка.

– К черту ребенка, и давай раз и навсегда прекратим этот разговор.

Она встала; если она сейчас же не уйдет, то, пожалуй, не сможет сдержаться и ударит его.

– Но, Чесс, ведь этот ребенок – мальчик.

Чесс резко повернулась к нему, и, понизив голос, четко выговаривая слова, произнесла:

– Что… ты… хочешь… этим… сказать?

Чесс поднял на нее взгляд. Глаза у него были красные, воспаленные.

– Чесс, каждому мужчине хочется иметь сына. Наследника, который будет носить его имя и продолжит его дело.

Тут Чесс не выдержала и в бешенстве закричала:

– Как ты смеешь? КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! Так ты думаешь, что Гасси хуже какого-то мальчика, что мальчикам она не ровня? А скажи на милость: кто подсказал тебе, что делать, когда ты до того запутался в совещаниях и заседаниях, что перестал соображать? Да если уж на то пошло, кто был твоим компаньоном, когда тебе приходилось туго и надо было работать день и ночь? Разве им был мужчина? Отвечай – мужчина? Нет, им была я. Я создавала «Стэндиш сигарет компани» наравне с тобой и сделала для нее не меньше твоего. Я работала столько же, сколько и ты. А ведь я не мужчина, Нэйтен, хотя ты этого никогда не замечал. Я женщина. Твоя дочь тоже скоро станет женщиной. И у нее больше отваги и больше мужества, чем у любого мальчика на свете.

Да как ты смеешь распускать нюни по поводу какого-то там младенца – будь он твой или не твой – только потому, что он мальчик? В то время как у тебя есть такой чудесный ребенок, как Гасси, которая любит тебя всей душой? Если ты отнимешь у Гасси хоть одну-единственную минуту твоего внимания, чтобы отдать ее ребенку Лили, я убью тебя, Нэйтен. Тебе ясно?

Чесс задыхалась от волнения, сердце у нее бешено колотилось, а лицо побелело, как полотно. В ее глазах горела ненависть.

Нэйт глядел на эту стоящую перед ним незнакомку, и ему было страшно. Чесс исчезла. А ведь она была ему нужна; до сих пор он и не подозревал, насколько она ему нужна.

– Что я мшу сделать, чтобы загладить свою вину? – покорно спросил он. – Я был не прав.

– Ты можешь убраться с моих глаз. Ты мне противен.

Низко опустив голову, Нэйт вышел из комнаты.

Когда он закрыл за собою дверь, Чесс опустилась на пол и заплакала, прислонясь к изящному старинному креслу, на гобеленовой обивке которого были вытканы влюбленные, обнимающиеся в саду.

В тот же день она подъехала к конторе Нэйтена и вошла в его кабинет без доклада.

– Мы будем продолжать вести себя, как будто ничего не произошло, Нэйтен. Гасси ни о чем не должна знать. Это твой долг.

– Да, конечно.

– И вот еще что: не приноси в мой дом запаха этой женщины. Сколько я тебя знаю, ты всегда мылся чаще, чем любой другой мужчина Будь любезен делать это перед тем, как возвращаешься домой.

Она повернулась и вышла.

Больше она не плакала.

Чесс и Нэйтен продолжали вести себя, как будто ничего не произошло. Гасси все-таки почувствовала, что между ними что-то неладно, но не придала этому значения. В конце концов она сама уже три раза вдрызг ссорилась со своей лучшей подругой Барбарой Боуфорт, но потом они всегда мирились.

Для всего же остального мира Ричардсоны продолжали оставаться образцовой семьей – «они, знаете ли, так дружны между собой и явно получают куда больше удовольствия от общения друг с другом, чем любая другая семья в Стэндише».

Но Лили хорошо знала, как в действительности обстоят дела. И ждала своего часа. Встречаясь с Нэйтом в скаковом клубе, она не заговаривала о ребенке. Она нашептывала ему только те слова заклинания, которые держали его во власти ее чар.

– Резче, Натэниэл, глубже, Натэниэл, раздери меня надвое, Натэниэл, сделай мне больно, Натэниэл, оставь на мне свой след, синяк, раздави меня.

20 мая Верховный суд объявил неконституционным закон о подоходном налоге, принятый конгрессом в минувшем году. Весь деловой мир Америки ликовал.

– Даже Генри радуется как ребенок, – сказала Эдит Хортон, – хотя и непонятно, почему. Стоит ему приблизиться к годовому доходу в четыре тысячи долларов, как он тут же покупает еще лошадей и строит для них новую роскошную конюшню. А я тем временем покупаю все новые и новые ведра, чтобы ставить в дождь под протечки в крыше.

Она пристально посмотрела на Чесс.

– А на твоем лице что-то не видно ликования.

Чесс пожала плечами.

– Я прочла в газете ужасную новость. Одного моего лондонского друга посадили в тюрьму.

– Какой кошмар. А за что?

– Не знаю. Из статьи ничего невозможно понять. В общем, он подал на кого-то в суд, и когда проиграл дело, его заключили в тюрьму. – Может быть, он не заплатил своему адвокату?

– Может быть.

– А он был твой очень хороший друг?

Чесс вымученно рассмеялась.

– Эдит, ты неисправима. Я ведь тебе уже сто раз говорила: никаких подробностей и никаких имен. Но на этот раз я тебе отвечу – нет, он не был моим любовником, просто он мне очень нравился. Этот человек – писатель, его зовут Оскар Уайльд.

– Что? Тот, что написал «Дориана Грея»? Не может быть! Он же знаменитость. Уж он-то наверняка мог нанять хорошего адвоката и заплатить ему гонорар.

– Оставим этот разговор, Эдит, ведь я все равно ничего не могу тебе ответить. Давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Твои розы уже расцвели?

Эдит закатила глаза.

– Непременно приходи ко мне на следующей неделе. «Слава Дижона» вся усеяна бутонами, а на «Розе Йорка» уже распустились четыре фантастических цветка.

Она еще долго рассказывала о своих розах. Чесс подавала реплики в нужных местах, но ее мысли по-прежнему были заняты Оскаром.

Она спросила нескольких приезжих англичанок, не знают ли они чего-нибудь об этом деле. Они явно знали, но не хотели беседовать на эту тему. По их словам, история была слишком отвратительна, чтобы говорить о ней.

Нэйтена она не спрашивала. В последнее время они строили все свои разговоры таким образом, чтобы не упоминать ни о чем существенном.

В конце концов ее просветил Джеймс Дайк.

– То, что произошло с Оскаром Уайльдом, ужасно, не правда ли? – сказал он, когда она зашла в его магазин.

Чесс пожаловалась, что ничего толком не знает. Джеймс предложил ей сесть и рассказал всю печальную и отталкивающую историю от начала до конца. Оскар влюбился по уши и потерял голову. Отец предмета его страсти нанес Оскару публичное оскорбление. Тем самым, по мнению Оскара, был косвенно оскорблен и сам предмет любви. И Оскар подал на отца в суд за клевету. Защищаясь от обвинения в клевете, отец доказал, что его утверждения – правда. И тем самым доказал, что Оскар преступил закон. Затем последовал арест, осуждение и приговор к тюремному заключению.

– Джеймс, я все равно ничего не понимаю. Мне всегда казалось, что к любовным делам применимы только библейские законы, если, конечно, речь не идет о разводе.

– Чесс, Оскар был виновен в гомосексуализме. Предметом его любви был мужчина, сын маркиза Квинзбери.

– А что такое гомосексуализм? – спросила Чесс.

Джеймс, отведя глаза, объяснил.

– И за это они посадили Оскара в тюрьму? Но они же не имели никакого права! То, что он делал, было его личным делом. Он никому не причинял вреда. Или он заставил того, другого мужчину, силой?

– Вовсе нет. Похоже, тот даже гордился этой связью. Он написал стихотворение, в котором были такие слова: «Я – та любовь, которая не смеет назвать себя».

– Бедный Оскар! Ему можно чем-нибудь помочь?

– Ничем. Друзья предостерегали его от возбуждения дела в суде. Когда он проиграл, они предложили помочь ему уехать из Англии. Но он не желал никого слушать и дал своему любовнику погубить себя.

Чесс подумала о Нэйтене и о себе, о том, что было бы, если бы Рэндал тогда попросил ее остаться. Она могла бы зачеркнуть свой брак, может быть, даже расстаться с Гасси, так безгранична была его власть над ней.

– Иногда любовь бывает страшной штукой, – тихо проговорила она.

– Святая правда! – с жаром согласился Джеймс.

Чесс впервые задалась вопросом: а есть ли любовное увлечение у самого Джеймса? Прежде она всегда полагала, что таких увлечений у него нет, потому что его ни разу не видели с девушкой. Теперь, узнав, что бывает любовь и другого рода, она подумала, что у него, быть может, есть любовник-мужчина. Если есть, то это наверняка опасно. Бедный Оскар и – если ее догадка верна – бедный Джеймс. Несправедливо принимать законы, причиняющие зло людям, которые никому не делают ничего дурного.

– Джеймс, почему существуют такие законы?

– Мир карает любого, кто отличается от большинства, – ответил он печально и убежденно.

– Приходите в воскресенье к нам на обед, Джеймс. Я решила, что хватит мне мучиться на воскресных обедах в доме моей свекрови.

* * *

Чесс написала Оскару письмо, полное горячей симпатии. Он ей не ответил, и она так и не узнала, получил он ее послание или нет.

* * *

Проходили дни, недели, месяцы, медленно и безмолвно стирая боль от горестей и память о минувшем. Когда в октябре Чесс и Нэйт приехали на ярмарку штата, гастролировавшая в оперном театре Роли драматическая труппа из Нью-Йорка представляла инсценировку «Трилби». Они сходили на спектакль, посмотрели его с удовольствием и обсудили пьесу в отеле за ужином. Чесс смогла рассказать о своей встрече с Джорджем дю Морье в доме Оскара Уайльда, не расстраиваясь при этом от мыслей о том, что случилось с Оскаром. И ей было хорошо с Нэйтеном. Почти так же хорошо, как до появления Лили.

Ей казалось, что Рэндал Стэндиш тоже утратил свою власть над ней, ту власть, которая делала ее несчастной. «Он был моим Свенгали, – сказала она себе, – но он не сумел превратить меня в великую певицу». Позже она высказала эту мысль Эдит, и они обе расхохотались. Это помогло.

* * *

7 ноября семейство Вандербильтов опять порадовало весь мир, устроив пышный спектакль, о котором еще много дней писали в газетах и журналах. Чесс немедля хватала каждый новый номер, едва только его доставляли. Погода стояла омерзительная: холод, непрестанные дожди и ветры. Как приятно сидеть в такое время у камина, завернувшись от сквозняков в шотландскую шаль, и перелистывать страницы, упиваясь описаниями свадьбы Консуэло Вандербильт с герцогом Марлборо.

Большинство статей были восторженными и льстивыми. В них говорилось о красоте восемнадцатилетней невесты, о благородном происхождении герцога и фантастическом великолепии его родового гнезда, замка Бленхейм.

Были и недоброжелательные заметки. В них всячески обыгрывался скандал, вызванный недавним бракоразводным процессом между родителями невесты, высмеивалась серенькая внешность жениха и его ничем не примечательная биография.

Некоторые газеты и журналы были настроены откровенно ядовито. В них пересказывались условия брачного контракта, согласно которым для герцога Марлборо учреждался фонд доверительной собственности в два с половиной миллиона долларов, из которого тот должен был получать пожизненный доход. Сверх того герцогу и его жене должно было выплачиваться ежегодное денежное содержание: по 100 000 долларов каждому.

«Нью-Йорк уорлд» заняла целую полосу фотографиями двадцати семи герцогов Англии. Неженатые были обведены кружками.

«ВНИМАНИЮ АМЕРИКАНСКИХ НАСЛЕДНИЦ, – возвещал заголовок. – СКОЛЬКО ДАДИТЕ?»

Чесс больше всего нравились описания самой свадьбы, устроенной с таким восхитительным, типично ван-Дербильтовским размахом. На ней всего было слишком много. В каждом газетном сообщении содержались новые детали празднества, и Чесс бегло просматривала текст, пока не доходила до не попадавшегося ей ранее описания какого-нибудь эффектного свадебного подарка или кружев на белье в приданом невесты.

Через три дня после свадьбы интерес к этому событию начал иссякать. В этот день только четыре газеты поместили статьи о нем на первых полосах.

«НЕВЕСТА НА ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА ОПОЗДАЛА НА СОБСТВЕННУЮ СВАДЬБУ», – извещала ричмондская «Диспэтч».

Чесс устроилась поудобнее среди подушек своего кресла и начала читать.

«…Пятьдесят полицейских сдерживали двухтысячную толпу, собравшуюся перед дворцом Вандербильтов… триста полицейских поддерживали порядок в толпе перед церковью… внутри церковь была убрана цветами от пола до купола… заказы сделаны в восьмидесяти цветочных магазинах… свадебные подарки, включающие жемчужное ожерелье, которое когда-то принадлежало русской императрице Екатерине Великой… бриллиантовую тиару… золотую дамскую сумочку, украшенную бриллиантами… бриллиантовый пояс… десятки бриллиантовых брошей… браслетов… подвесок… платье невесты было расшито жемчугом… шесть подружек невесты… две девочки, держащие букеты цветов во время брачного обряда… ковер из лепестков роз… оркестр из пятидесяти инструментов… хор из шестидесяти голосов… церковные скамьи заполнены сливками общества… губернатор штата Нью-Йорк… британский посол… американский посол при дворе Ее величества…»

Взгляд Чесс, перебегавший от строчки к строчке, вдруг запнулся, метнулся обратно и медленно заскользил по узкой колонке текста с именами гостей. Да, она не ошиблась. Вот оно, это имя: «…лорд Рэндал Стэндиш…»

В Нью-Йорке. В Америке.

Она уронила газету на пол. Сколько сейчас времени? Еще только десять минут двенадцатого. Сегодня вечером она могла бы быть в Нью-Йорке. Это не так уж далеко, и дождь никак не влияет на скорость движения поездов. Она даже не станет паковать чемоданы – это только отнимет у нее драгоценное время. Он здесь, в Америке. Так близко.

Все ее существо – и тело, и душа – жаждало, неистово требовало встречи с ним, чтобы опять познать безумное, всепоглощающее желание и его блаженное утоление.

Шестнадцати месяцев разлуки будто и не было. Чесс помнила о нем все, помнила так живо, словно покинула его объятия всего несколько секунд назад. Она чувствовала под своими пальцами его упругие, спутанные кудри, ее губы ощущали мягкое прикосновение его усов, во рту был вкус его поцелуев, а ноздри были полны запахом его тела, запахом его любви.

– Рэндал, – простонала она.

Его имя, словно хлестнувшее ее по губам, неумолимо вторгалось в безмятежный покой утренней комнаты.

О, Боже правый, как ей выдержать эту муку? Он находится так близко, но не приехал к ней. И не написал. Он не хотел, чтобы она встретилась с ним в Нью-Йорке. А ведь Нью-Йорк совсем рядом.

«Я думала, что исцеление уже близко, – с болью подумала она. – Мне казалось, что я мало-помалу забываю его. Почему это должно было произойти, ведь это так жестоко! Почему он не остался в Англии? Почему я до сих пор так страдаю?»

Чесс плотно завернулась в шаль, чтобы согреться. Но никакое тепло не могло растопить ее ледяного отчаяния.

Сзади отворилась дверь.

– Славный огонь, – сказал Нэйт.

– Уходи, – прошептала Чесс, но он ее не услышал.

– О, Господи, до чего же я замерз, прямо зуб на зуб не попадает.

Нэйт протянул руки к огню, но, посмотрев на нее, опустил их.

– Да ты никак заболела? Сейчас ходит грипп. Пошли, давай я провожу тебя в спальню.

– Нет, Нэйтен, нет, я совершенно здорова. Просто я хочу немного посидеть здесь и помолчать.

Он взял ее холодные руки в свои. От его ладоней шел жар.

«Наверное, от огня», – подумала Чесс, но, взглянув на его лицо, поняла, что дело здесь в другом. Кожа у него была бледная, нездоровая, рыжие веснушки выделялись непривычно четко. Чесс заставила себя встать, высвободила одну руку из пожатия Нэйтена и пощупала его лоб. У него была высокая температура.

– Это ты подхватил грипп, Нэйтен. Я помогу тебе подняться в спальню.

«Прости мне, Господи, но я этому рада, – сказала она себе. – Теперь у меня будет, на что переключить свои мысли».