Текст книги "Из золотых полей"
Автор книги: Александра Рипли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)
Глава 22
Зима наступила поздно. В конце ноября и в декабре земля по утрам бывала покрыта инеем, но днем было солнечно и тепло, как ранней осенью. Чесс радовалась хорошей погоде.
Огасту надо было часто кормить, поэтому она не могла отлучаться далеко от дома, но это ей даже нравилось. Она открывала для себя прелести досуга, прежде ей неведомые. Она с интересом наблюдала за ходом строительства магазина и домиков для рабочих, составляла списки товаров, которые ей хотелось заказать для магазина через Джима Монро, написала дедушке и мисс Мэри длинные письма об Огасте, приложив к каждому семейный фотографический портрет. Она играла с дочкой, купала ее и расчесывала ее редкие золотистые волосики серебряной щеткой с мягкой щетиной.
Но главное, теперь она могла вволю читать. Она выписала множество книг, газет и журналов и наслаждалась обилием печатных слов. Вскоре гостиная небольшого уютного домика оказалась загромождена стопками книг, тогда Чесс заказала одному из плотников столько полок для своих сокровищ, что хватило на все четыре стены комнаты для гостей. Бонни по-прежнему приходила по утрам, чтобы протереть пыль, подмести и вымыть полы, но она больше не спала в доме.
По вечерам, после ужина, можно было читать допоздна при ярком газовом свете. Нэйт сосредоточенно изучал журнал «Сайентифик америкэн», черпая сведения о технических новинках, или просматривал полдюжины изданий, посвященных табаку, а Чесс смеялась про себя над шутками Марка Твена. Тишину в комнате нарушали только шелест переворачиваемых страниц, тихое гудение газа в лампах и шуршание угольков, рассыпающихся в камине. По временам Чесс закладывала книгу пальцем, закрывала глаза и молча упивалась своим безмятежным счастьем.
Утром по воскресеньям Огаста вручалась попечению Бобби Фреда, а Нэйт и Чесс ехали в церковь. Там Чесс тоже чувствовала себя счастливой, но по-другому. Ей нравилось слушать музыку, петь гимны, нравились оживленные разговоры в церковном дворе, куда толпа прихожан высыпала после службы. Она узнавала новые имена, знакомилась с людьми, о которых читала в «Табачном листке», и брала на заметку тех, с кем ей хотелось бы подружиться или кто мог бы быть полезен Нэйтену. Или же, напротив, опасен.
По дороге домой они обменивались впечатлениями, пели и говорили о будущем. Нэйт ждал его с нетерпением.
Когда будут готовы новые машины… когда будут построены дома… когда откроется магазин…
Нэйт нанял паренька, чтобы он вместо Чесс разравнивал сигареты, падающие в ящик, и по мере заполнения заменял его новым. Теперь он продавал двести тысяч сигарет в неделю и имел на этом почти двести долларов прибыли. Средний человек был бы этим вполне удовлетворен, однако Нэйт не был средним. Он тратил двести пятьдесят долларов в неделю – расширял свой бизнес.
Чесс была в курсе всех его дел, ведь она регистрировала операции компании и вела бухгалтерские книги. Для нее не было секретом, что их банковский счет тает, как масло на сковородке.
* * *
Бак Дьюк появился в среду сразу после Рождества. Чесс ощипывала курицу на ужин и пела Огасте, которая лежала в корзинке, поставленной на табурет, смешную детскую песенку с абсурдными словами. Бак Дьюк открыл дверь кухни и сказал: «Привет». От неожиданности и испуга Чесс выронила курицу.
– Что вы себе позволяете? – Она не на шутку рассердилась.
– Честное слово, я постучал. Наверное, вы не слышали, потому что пели. Можно войти?
Чесс рассердилась еще больше, но теперь уже на себя. Как она могла быть такой невежливой? Она заставила себя улыбнуться:
– Конечно, входите.
Входя, Дьюк нагнул голову, чтобы не удариться о притолоку. Он был очень высок. И очень обаятелен. Он поднял с пола курицу, сел и начал ощипывать перья.
– Я Бак Дьюк, – сказал он, улыбаясь с видом старого, доброго друга.
– Да, я знаю. Я видела вас в церкви, мистер Дьюк. Подайте мне, пожалуйста, курицу.
– Лучше я сам ее ощипаю, а вы тем временем приведите сюда вашего мужа. Я бы сходил сам, но боюсь, ему не понравится, если я нагряну к нему на фабрику.
И он весело прищурился, как бы призывая ее оценить его юмор.
Разумеется, он был прав. Чесс кивнула:
– Я схожу за ним.
– Вы не будете возражать, если я спою что-нибудь вашей прелестной дочке? Правда, у меня неважный слух.
– Ничего, она не очень разборчива. Пойте.
* * *
Когда Нэйт и Чесс вошли в кухню, Бак оборвал пение и встал с табурета.
– У тебя хорошая семья, Нэйт, – сказал он радушно. Курица была ощипана так чисто, что не осталось и пеньков. – У меня к тебе деловое предложение. Где бы мы могли поговорить?
– Да прямо здесь, Бак. Жена – мой компаньон в деле. Присаживайся.
Дьюк удивленно поднял брови и бросил на Чесс оценивающий и вместе с тем восхищенный взгляд. Он сел, Нэйт и Чесс тоже уселись.
– Суть моего предложения вот в чем, – начал Бак. – Толкуют, что в последнее время ты чересчур потратился. Так вот, я приехал за тем, чтобы выкупить у тебя твою машину или стать твоим компаньоном – выбирай то, что тебе больше нравится.
Он говорил медленно и негромко, и в его словах слышалась угроза, не высказанная, но не очень скрываемая.
Нэйт откинулся на спинку стула и усмехнулся.
– Это очень любезно с твоей стороны, Бак. Но зря ты доверяешь толкам. Люди вечно все путают. Вот мне, например, какой-то болван недавно сказал, что рабочие, которых ты привез из Нью-Йорка, чтобы они сворачивали твои сигареты, сильно затосковали по дому и собираются уволиться.
Этот разговор напоминал поединок. Чесс переводила взгляд с Нэйтена на Бака и обратно. Как эти двое похожи. За их улыбками скрывается желание победить другого любой ценой.
– Я могу предложить тебе очень выгодные условия, Нэйт. И мне бы не хотелось ждать до того дня, когда все твое имущество пойдет с молотка для погашения твоих долгов.
– Тебе пришлось бы ждать, пока ад не замерзнет.
Дьюк пожал плечами:
– Холода в этом году сильно запоздали, – произнес он с нарочитой медленностью, – но теперь уже грянут со дня на день.
Он поднялся и с улыбкой поглядел на Чесс.
– Рад был снова увидеть вас, миссис Ричардсон. Будь здоров, Нэйт.
И вышел вон.
Через несколько секунд до них донесся стук подков его лошади. Когда он затих, Нэйт обхватил руками голову.
– Может, я и в самом деле подошел к опасной черте, – проговорил он. – Я боюсь, Чесс.
На миг у нее занялось дыхание. Но она тут же овладела собой и когда заговорила, в ее голосе звучала твердая убежденность.
– Какая чепуха! Я уверена, что ты победишь.
– В этом году Бак продал девять миллионов сигарет ручной свертки.
– А мы в будущем году продадим все двадцать.
Нэйт поднял голову и негромко рассмеялся.
– Ты говоришь очень убедительно, компаньон.
Он встал, потянулся, потом накачал в раковину воды и вымыл руки.
– Скоро я наконец окончательно избавлюсь от табачной смолы, – сказал он. – Как же мне надоело с ней возиться! – Он засмеялся, лениво и добродушно: – Жаль, что я упустил случай нагнать страху на старину Бака. Но делать было нечего: как только я зашел на кухню, желудок напомнил мне, что я зверски голоден. И все то время, пока мы с Баком препирались, я боялся, как бы у меня не заурчало в животе.
* * *
«18 февраля 1883 года, – записала Чесс в книге регистрации деловых операций. – Пущены в эксплуатацию две железные машины конструкции Стэндиша. В домики для рабочих вселились четыре негритянских семьи. Открыт магазин. Торговать в кем будут Джим Монро и его жена Дорина. Дневной выпуск сигарет – 100 000 штук. Опасность миновала».
* * *
Книга регистрации деловых операций была уже почти вся исписана, в ней осталась только одна чистая страница. Чесс решила, что не станет жалеть денег и купит сразу несколько новых. Теперь она будет вести четыре отдельные книги: для мельницы, для фабрики, для магазина и для арендной платы, которую рабочие будут вносить за свои дома. Но старая книга, пожалуй, навсегда останется самой любимой. Чесс открыла ее на первой странице.
* * *
17 июля 1881 года
Открыли мукомольную мельницу. Клиентов не было.
18 июля
Писали рекламные объявления на валунах.
19 июля
Доход – 14 центов.
20 июля
Доход – 22 цента.
* * *
Чесс улыбнулась. Это было всего полтора года назад, а кажется, что с тех пор прошло столько времени. Ее улыбка становилась все шире, по мере того как она переворачивала страницы и читала записи о найме Бобби Фреда, испытании сигаретной машины, выборе названия для компании и для сигарет, строительстве дома, рождении и крещении Огасты. Да, эта книга, несомненно, навсегда останется самой любимой. Она положит ее в какое-нибудь очень надежное место и подарит Огасте, когда та вырастет.
* * *
Еще одно поворотное событие Чесс не занесла в регистрационную книгу. Она отняла Огасту от груди и теперь могла покидать дом хоть на целый день, если ей того хотелось. Бонни была этому очень рада, поскольку теперь на ее долю доставалось больше работы по дому и ей больше платили.
Визитные карточки были извлечены из шкатулки, и Чесс стала с особым интересом следить за погодой. В теплые дни она садилась в свою коляску и отправлялась с визитами на окрестные плантации. Их было шесть, и Чесс объезжала все. Ближе всего жила Эдит, и Чесс всегда начинала с нее, а потом Эдит нередко присоединялась к ней, и они ехали дальше вдвоем. Жен плантаторов объединяли крепкие узы. Всем им было между тридцатью и пятьюдесятью, они помнили, как жилось до гражданской войны, и изо всех сил старались поддерживать видимость прежнего благополучия в ветшающих фамильных гнездах своих супругов.
Очень часто они сводили разговор к печальным сравнениям между прежними годами и нынешним временем, когда все кругом скупают выскочки с их вульгарными новоиспеченными деньгами. Эти замечания уязвляли Чесс: ведь одним из этих «выскочек» был Нэйтен. И стоило беседе свернуть в это русло, как она тут же призывала на помощь все свое аристократическое высокомерие. В самом деле, что такое была в прежние годы какая-то там Северная Каролина по сравнению с утонченной Виргинией?
И все же ей нравилось общество и Дарси Эндрюс, и Луэллы Симс, и Хэрриэт Трулав, и Бег Филдинг. Но самой близкой ее подругой была, разумеется, Эдит Хортон.
* * *
Именно плантаторский образ мыслей стал причиной первой крупной размолвки между Чесс и Нэйтом.
Все началось с Джима Монро.
– Дорина чертовски здорово разукрасила наши комнаты на втором этаже, – похвалился он Нэйту, когда тот зашел в новый магазин. – Ты за всю свою жизнь не видел такую чертову уйму бахромы. Может, придешь к нам сегодня вечером вместе с Чесс и ребенком и посмотришь, как мы живем?
– Я туда не пойду, – резко сказала Чесс, когда Нэйт передал ей приглашение. – Как ты мог согласиться?! И мне все равно, что Джим помогал тебе строить мельницу и отремонтировал для меня дом. Пусть он хоть всю жизнь рыдает из-за того, что мы не придем, – я не изменю своего решения. Эта его Дорина – дрянь. У нее все лицо раскрашено, и от нее разит крепкими духами. Если мы пойдем к ним в гости, нам придется пригласить их сюда, а я не желаю принимать в своем доме эту презренную особу.
Чесс дрожала от ярости.
Нэйт тоже рассердился. Он сразу же осознал свою ошибку, едва только сказал Джиму «да». Конечно, он тогда ответил не подумав, но теперь уже ничего не поделаешь, и от одного-единственного ужина большого вреда не будет. Чесс вовсе необязательно приглашать их сюда. Он все объяснит Джиму.
– Надо полагать, после объяснения ты еще и извинишься перед ним за мои дурные манеры.
– Вообще-то я не собирался, но раз уж ты сама об этом заговорила, то, может, и извинюсь. Но не из-за Дорины. Ты права, она неподходящая компания для леди. Но ты со своими плантаторскими замашками заходишь слишком далеко. Мне надо бы перед многими за тебя извиниться.
– Тебе? Извиниться за меня? Позволь узнать: это перед кем же?
– Перед кем? – передразнил он ее, говоря фальцетом, потом закричал: – Перед рабочими, арендующими новые дома, вот перед кем! Мне стыдно смотреть, когда ты важно расхаживаешь среди них, расспрашивая об их делах и гладя их по головке.
– Как ты смеешь?! Я заботилась о неграх-арендаторах, когда ты босиком ходил за плугом на табачном поле! Да кто ты такой, чтобы стыдиться меня?
– Не надо задирать передо мной нос, Чесс, и смотреть на меня так, будто я грязь у тебя под ногами. Время плантаторов вроде тебя прошло давным-давно, уже двадцать лет тому назад, и как бы ты, или Эдит Хортон, или прочие твои подруги ни старались, его уже не вернуть.
Эти слова ударили Чесс в самое сердце, потому что все в них было правдой. Ее глаза наполнились слезами. Она разозлилась на себя за слабость, но не смогла сдержаться и расплакалась.
– О Господи Боже! – вскричал Нэйт. – Все, я ухожу к Джиму. Не могу больше этого терпеть.
Чесс продолжала плакать. То, как они кричали друг на друга, привело ее в ужас.
Нэйт не пошел к Джиму, а отправился в лес. Слезы Чесс вывели его из равновесия. Раньше он никогда не видел ее плачущей; в слезах она казалась незнакомкой.
* * *
Приняв приглашение Дорины, он, конечно, ошибся, это Нэйт понимал. Но насчет рабочих-негров он был прав.
Чесс тоже была уверена, что она права.
Каждый из них был прав и в то же время не прав.
Негры, поселившиеся вместе с семьями в новых коттеджах, были бывшими рабами или детьми рабов с плантации Фэрлон, самой большой в предгорной части Северной Каролины.
Для Чесс, воспитанной в плантаторских традициях, они были чем-то вроде детей, которых следует опекать и направлять.
Нэйт же с малолетства помнил свободных черных фермеров-табаководов, которые противостояли тем же врагам, что и их белые соседи: погоде, мухам и рогатым гусеницам. Одни из них побеждали в этой борьбе, другие терпели поражение – так же, как и белые. Будь они черные или белые, слабаки и неудачники проигрывали, а сильные одерживали победу. Победителей Нэйт уважал, о проигравших не думал и ни перед кем из них не имел обязательств. Рабочие, которых он нанял, арендовали дома, которыми он владел. Или они будут хорошо работать на его фабрике, или он их уволит. Или они будут платить арендную плату за жилье, или он их выселит.
Чесс хотела, чтобы они были счастливы. Она и не подозревала, что у них может быть гордость.
Нэйт уважал достоинство человека, умеющего хорошо работать. А до остальных его чувств ему не было дела.
Черные арендаторы новых коттеджей держались вместе, поскольку были связаны общим опытом и родственными узами. Несколько поколений рабов плантации Фэрлон женились, заводили детей, потом эти дети тоже женились между собой. Некоторые из них чувствовали себя неуютно из-за того, что о них никто не печется и надо полагаться только на себя. Одни были рады вниманию Чесс. Другие же ценили свободу больше, чем возможность не заботиться о жилье и пропитании, – этих опека хозяйки только раздражала. И все они хорошо помнили, что одни белые сделали их рабами, другие белые посулили им свободу, а третьи превратили эту свободу в необходимость работать за гроши на хозяина, что было просто еще одной формой рабства.
Что ж, они знают, как надо держаться с белыми хозяевами, этому они выучились, когда были рабами. Белому мужчине и белой женщине они будут говорить то, что те хотят слышать. А откровенность приберегут для своего круга и своей родни. Белых они не подпустят к своим секретам, ведь белым людям нельзя доверять.
Нэйт и Чесс поссорились из-за людей, которых ни он, ни она не понимали.
* * *
– Прости меня, – сказала Чесс, когда Нэйт наконец вернулся домой. – Мне жаль, что я наговорила тебе все эти ужасные вещи.
– Ты меня тоже прости. Я понимаю, что ты не можешь пойти в гости к Дорине.
Больше они не говорили о неграх. Чесс стала наведываться в их дома реже, однако полностью своих посещений не прекратила.
Все до единого кирпичи для строительства Нэйт покупал у бизнесмена-негра Ричарда Фицджеральда, так как ни у кого другого не было таких хороших кирпичей. Но говоря с Джимом или с Солдатом, он называл черных рабочих «черномазыми».
* * *
Когда Огасте исполнилось шесть месяцев, Чесс решила свозить ее в Хэрфилдс.
– Знаешь, Нэйтен, в последние несколько месяцев дедушкин почерк стал ужасно неразборчивым. Боюсь, что он угасает, хотя сам он и уверяет, что это не так. Ты ведь знаешь – он уже совсем старый. Думаю, для него было бы очень важно увидеть правнучку, которую назвали в его честь.
Чесс была подавлена.
– К тому же, если конец уже и впрямь близок, мне надо будет позаботиться о маме и найти кого-нибудь, кто смог бы управлять плантацией. Я еще не знаю, как именно я это сделаю, но сделать это необходимо. Возможно, мне что-нибудь посоветует мистер Перри. Он дедушкин адвокат уже много лет… если только он не умер или не ушел на покой. – Она вздохнула. – Не хочется ехать. Я бы предпочла остаться дома.
Нэйт сказал, что она правильно сделала, что решила поехать и уладить все дела.
– Мы сядем в поезд и возьмем с собой Бонни Уилсон, чтобы она помогала тебе управляться с малышкой. Я буду рад увидеться со стариком. Видит Бог, мне есть за что его поблагодарить. И потом, мне бы хотелось узнать, что он еще изобрел.
А как ты посмотришь, если мы проведем несколько дней в Ричмонде? Я думаю отказаться от услуг филадельфийского оптовика и заключить контракт с одной тамошней оптовой фирмой, но прежде чем окончательно решиться, я хочу лично переговорить с ее хозяевами.
– Я буду просто в восторге! Ведь Ричмонд – настоящий город, а не захолустная дыра вроде Дерхэма. Там есть тротуары и клинкерные мостовые, а какие там магазины! Когда я там бывала, то столько всего видела в витринах, но ничего не могла купить.
– А теперь положение малость изменилось.
– Ничего себе малость! Да у нас теперь денег что грязи!
– Не говори мне о грязи, Чесс, а то мне сразу вспоминается эта мерзкая табачная смола. Еще немного – и у меня все начнет чесаться.
– Но ведь деньги-то заработаны на табаке.
– Нет у тебя ко мне никакой жалости. Вот возьму и закажу прислать сюда рогатых гусениц. И пущу их тебе за воротник.
Чесс сделала вид, что ежится от страха.
– Сдаюсь, сдаюсь! Наши деньги чистые-пречистые, новые-преновые. А мы с тобой новоиспеченные богачи. Nouveau riche[20]20
Нувориши, буквально – новые богатые (фр.).
[Закрыть]. И мне это очень, очень нравится. И в Ричмонде мы замечательно проведем время.
Глава 23
– Смотри, Огаста, здесь поженились папа и мама. Вот в этой маленькой красивой церкви.
Чесс подняла девочку, чтобы та могла смотреть в окно экипажа. Нэйтен не пожалел денег и нанял элегантную четырехместную темно-зеленую карету с пожилым, величавым кучером-негром в шикарной темно-зеленой ливрее и черной касторовой шляпе с высокой тульей.
– Погляди, моя радость, – видишь тех больших каменных зайчиков? Вот мы и дома. Это Хэрфилдс.
Она не думала, что будет чувствовать себя подобным образом. Ведь теперь ее дом в графстве Орендж, в Северной Каролине. Опрятный новый кирпичный дом. Но едва только до нее долетел запах реки, когда поезд подъезжал к Ричмонду, как она почувствовала: ее зовет Хэрфилдс. Перед нею теснились воспоминания детства, когда мир был прекрасен, а жизнь в нем – уютна и безопасна. Она вспомнила качели, висящие на толстом суку дуба, увитого глицинией. Чаепитие понарошку, когда на широкой лужайке ставили и накрывали ее собственный низенький столик и она усаживала вокруг него – каждую на отдельный стульчик – своих французских кукол, наряженных в шелк и кружева. Книжки с картинками и чудесными историями, которые она читала, сидя в качалке на широкой веранде. И музыку, доносящуюся сверху, из бального зала, и сверкающих драгоценностями дам, поднимающихся по лестнице под руку с красивыми джентльменами – как раз напротив щелки между дверью и косяком, в которую она потихоньку подглядывала, хотя ей давно полагалось спать.
Глициния сейчас цветет, и прилив в самом разгаре, поэтому в воздухе так сильно пахнет морской солью. Скорее, скорее бы оказаться дома!
Карета въехала в ворота, и Чесс вдруг увидела множество людей, бегущих к подъездной дорожке. Это были арендаторы Хэрфилдса. Мужчины, женщины, дети. Они бежали со своих полей, выбегали из домов, выкрикивая ее имя, радуясь, что она вернулась домой. Чесс не могла проехать мимо них, ведь видеть их было таким счастьем.
– Стой! – закричала она. – Останови экипаж.
Она положила ребенка на колени Бонни и попыталась открыть дверцу экипажа. Дверная ручка была незнакомой конструкции, и это ей удалось не сразу.
– Я вернулась! – крикнула она и ступила на заросшую травой дорожку.
– Сцилла, здравствуй, – закричала она кухарке. – Это я, мисс Чесс, и знаешь, я до сих пор так и не научилась хорошо готовить соус… Что… что случилось? Что стряслось?
Бегущие люди горестно вопили, а лицо Сциллы было залито слезами. Она обняла Чесс и прижала ее к себе.
– Бедная моя девочка, – проговорила она, рыдая. – Бедная сиротка. Они померли: и старый масса Гастес, и твоя несчастная мама. Пастор не знал, как тебя сыскать, и их схоронили без тебя, мисс Чесс, уже три дня как схоронили.
Руки Чесс еще крепче обняли крупное, сильное тело Сциллы.
– Нет! – закричала она.
Ее голое потонул в пронзительных причитаниях женщин, басовитых стенаниях мужчин и судорожных всхлипах детей. Из экипажа послышался плач Огасты.
Крепкие руки сжали ее плечи.
– Расскажи мне, – обратился Нэйтен к Сцилле, – как это произошло. Что здесь случилось? Я муж мисс Чесс.
Он оторвал Чесс от негритянки и обнял ее сам.
Сцилла начала раскачиваться взад и вперед.
– Пожар, – простонала она. – В доме приключился пожар. Ночью. Небо осветилось, как в полдень.
Она, плача, закрыла лицо фартуком.
Чесс оттолкнула от себя Нэйта.
– Я должна это увидеть, – сказала она глухим, безжизненным голосом. – Должна увидеть.
Она поставила ногу на подножку кареты.
– Черт бы тебя взял! – заорала она на кучера. – Подхлестни своих лошадей и отвези меня домой. Я должна это увидеть.
Нэйт схватил ее за руку выше локтя и втащил на сиденье. Турнюр под ее платьем съехал набок, словно на бедре у нее вдруг вырос горб. Нэйт взобрался на козлы и выхватил у кучера вожжи.
– Мы едем, – крикнул он. – Посторонись!
Он что есть сил хлестнул лошадей; удар прозвучал громко, словно пистолетный выстрел.
* * *
Он и представить себе не мог, что дом был так велик. Шесть почерневших труб все еще стояли, будто траурные обелиски. Над головой ветер клубил хлопья серого пепла. Они кружились в воздухе, словно играли в какую-то жуткую игру, отплясывали мрачную пляску смерти.
Чесс была так же неподвижна и безмолвна, как торчащие черные трубы, и бледна, как белые перчатки на ее сцепленных руках. Она не мигая смотрела на то, что осталось от ее прошлого, не замечая ни вихрящегося пепла, ни громкого плача своей дочери, ни того, что рядом с нею стоит ее муж.
Наконец она обернулась. Ее взгляд встретился со взглядом Нэйта.
– Я это увидела, – медленно произнесла она, – и должна этому поверить. Я никогда не прощу себе, что так долго не приезжала. Пожалуйста, отвези меня в Ричмонд, Нэйтен. Мне надо увидеться с мистером Перри.
