Текст книги "Дарю вечную молодость (Ее последняя роль)"

Автор книги: Александра Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава восемнадцатая

Илья Щучинский чуть ли не с детства усвоил смысл изречения римского императора, обложившего налогами туалеты. «Деньги не пахнут», – повторял затем Илья на протяжении всей своей бурной и разнообразной жизни. Родившись в провинциальном городе в семье простых служащих, не имея в личном активе ни завидной внешности, ни особых талантов, он, тем не менее, очень рано поверил в себя и решил ни за что не соглашаться на скромный жребий, предложенный обстоятельствами рождения.

В школе Илья учился средненько; особенно не давались ему точные науки, а потому поступать он решил на филфак педагогического института. Туда шли, в основном, одни девчонки, и парней принимали охотно. Илья был на третьем курсе, когда в стране забрезжили первые искорки перестроечного зарева. Еще все было по-прежнему, перемены не коснулись повседневной жизни простых обывателей, перестройка казалась очередной кампанией в верхах. Илья все так же улучшал свое материальное положение фарцовкой, продавая студенткам дефицитные лифчики и колготки, доставая по дешевке сертификаты и боны – валюту советских времен, за которую граждане, поработавшие за границей, могли отовариться в особых магазинах. Ничто, казалось, не предвещало каких-то особых сдвигов, но Илья нюхом почувствовал, что надо готовиться к прыжку, дабы в скором будущем не пропустить свой час.

Никто не знал, каким образом бывший студент педагогического, поработав год в заводской многотиражке и на местном радио, вдруг стал редактором новоиспеченного областного журнала, печатавшего сенсационные разоблачения вперемежку с тогда еще непривычной для советских граждан клубничкой. Впрочем, журнал просуществовал недолго, хотя поговаривали, что доходы учредителям он приносил немалые. Но Илья уже успел разобраться, что его журнал был одним из отделений прачечной, в которой отмывались такие серьезные деньги, о которых и спрашивать-то было опасно. Он никогда ни о чем и не спрашивал, до всего доходил сам.

Через два-три года Илья оказался в Москве, где уже прочно обосновались его бывшие работодатели. Поначалу он скромно сотрудничал в незаметной газете, женился ради прописки на перезрелой дурнушке, имевшей однокомнатную квартиру далеко за пределами Садового кольца. Но очень скоро фамилия Щучинского замелькала в кулуарах популярных изданий, в быстро растущей структуре шоу-бизнеса. Он вдруг оказался одним из редакторов толстого еженедельника, получившего весьма специфическую известность. Доходы журналиста росли, как на дрожжах, жилье супруги-дурнушки ему уже не подходило, и он тут же развелся, а после этого купил себе двухкомнатную квартиру в престижном районе.

Илья хорошо знал, чем зарабатывает на жизнь, но не стыдился этого. Напротив; с самодовольной усмешкой любил при случае заявить: «На добродетели сейчас уже денег не сделаешь, остается делать их на пороке».

Защитив себя от грязного болота жизни прочными стенами квартиры и офиса с евроремонтом, сверкающей оболочкой «Тойоты», Илья при этом зорко замечал и окровавленные шприцы на лестничных клетках, и синие, испитые лица в подворотнях и подземных переходах, знал адреса притонов и злачных мест, где распространялись наркотики. Он презирал любителей самоистребления, хотя они и служили для него одним из источников дохода. Редактируемый Ильей журнал занимался скрытой рекламой дорогостоящего зелья. На лаковых обложках красовались бледные шуты среднего рода с каплями черных слез на щеках, либо вампирного вида красавцы и красавицы с длинными сигаретами и красноватым отблеском в глазах, окруженных темными тенями. В юмористических зарисовках и авангардных эссе порокам исподволь придавался стиль и шарм. Рисунки и фотографии тоже открывали абсолютно новую эстетику, и, глядя на них, оставалось лишь вспомнить восклицание ведьмы из «Макбета»: «Зло есть добро, добро есть зло!»

Многие знали, кто оплачивает работу Щучинского, но уличить его в связях с наркомафией было невозможно, поскольку существовал заслон из проверенной цепочки посредников. Пороки, эксплуатируемые Ильей и компанией, находились на грани преступления, но при этом предъявить ему судебный или иной иск можно было разве что в одном из телевизионных ток-шоу, посещать которые он очень любил.

Стараясь держаться на гребне скандала, Илья эпатировал публику либо откровенной бранью, словами «жопа» и «насрать», либо высказываниями типа: «Журналисту не обязательно быть грамотным, для этого есть корректор»; «Каждую женщину можно купить, только цена разная». Впрочем, на последнее высказывание он получил неожиданную и резкую отповедь симпатичной девушки из зала: «С таким, как вы, я бы и за деньги на одном гектаре не села. Вы вряд ли можете кому-то понравиться бесплатно, потому-то так и говорите». Но это не смутило Илью. Его вообще редко что смущало. Когда однажды, после заказной статьи об актрисе Потоцкой, эта самая актриса, увидев Илью в фойе концертного зала, подошла и при всех влепила ему пощечину, он только усмехнулся и промычал в сторону: «Женщины климактерического возраста бывают очень нервными». Марина его слов не услышала, зато сопровождавшая Илью «кислотная» девица вызывающе хохотнула и потом пересказала эту сцену на свой лад.

Статьи об актерах, певцах и деятелях шоу-бизнеса были еще одним источником дохода для Ильи. Он писал их иногда сам, а иногда просто сбрасывал работу начинающим журналистам. Главное было – поставить под статьей свою подпись. Фамилия Щучинского являлась гарантией скандальной популярности. Еще одним его источником дохода был словарь матерных слов и выражений, который Илья успел издать и переиздать, а также не раз прорекламировать все на тех же многочисленных ток-шоу.

Деятельность Щучинского приносила ему не только доходы, но и неприятности. Например, он неоднократно бывал бит, хотя и ухитрялся при этом избежать серьезных телесных повреждений. Его часто обзывали, материли, клеймили позором, угрожали, но он упоминал об этом с гордостью.

Серьезной неприятностью его жизни были женщины. Илья, с отрочества страдавший от их невнимания, сам не заметил, как вырастил в себе огромный комплекс, распиравший его тем сильнее, чем больших успехов достигал Щучинский на деловом поприще. Его никто по-настоящему не любил, и в глубине души Илья чувствовал, что с ним спят за деньги или за другие блага. Даже первая жена, недалекая дурнушка, вышла за него не по любви, а чтобы не считаться старой девой, да еще и получить небольшую компенсацию за предоставление ему московской прописки. Две последующие жены и вовсе хотели ободрать Илью, как липку, и только бдительность и грамотность в юридических делах помогли журналисту не оказаться в роли ограбленного идиота.

Самолюбие Ильи не могло переварить ту горькую истину, что он безнадежно необаятелен и абсолютно не нравится женщинам. Проблема, загнанная в подсознание, не исчезла, но сильно повлияла на характер и образ мыслей Ильи. Не желая признать свое поражение на любовном поприще, он стал отрицать саму любовь. Не умея завоевать бескорыстное расположение прекрасного пола, стал всех женщин поголовно обвинять в продажности. Из-за этого одно время даже появлялись слухи, что он поголубел. Впрочем, при всей своей любви к эпатажу, сменить ориентацию Илья никогда бы не смог. А его цинизм был не только конъюнктурным; он служил Щучинскому своеобразной внутренней защитой. И потому высказывания журналиста на интимные темы всегда отличались подчеркнутой грубостью: «Для женщины любовь – это розовые очки, сопли и слезы, а для мужчины – возможность засадить свой нефритовый стержень поглубже»; «У меня на работе есть девчонка, которая не пьет и не курит, зато так смачно матерится, что это заводит меня во время секса». Психологическая защита срабатывала, и временами Илья действительно чувствовал себя этаким современным героем, свысока поучающим наивных симпатяг: «Уважаемый, так рассуждать может только шестнадцатилетняя девочка, да и то далеко не каждая».

В это утро Илье до озноба не хотелось вставать с постели. Он еще не отошел от позавчерашней драки с Жоржем, да и вчера случились некоторые неприятности, грозившие Илье потерей крупной суммы денег: журналу присудили штраф за моральный ущерб, нанесенный политику Якимову, который вдруг сумел мобилизовать свои высокие связи и дойти до суда. А под вечер, когда Щучинский, успокоив себя рюмкой коньяка, уже собирался отходить ко сну, ему позвонила Эльвира и взволнованным голосом сообщила, что Фалина нашли повешенным. После драки и обвинений, которые Жорж бросал в лицо нескольким противникам, в том числе Щучинскому, у следователей наверняка возникнет масса вопросов, которыми они в ближайшее время замучают участников потасовки. Это тоже, естественно, не обрадовало Илью, и он долго ворочался с боку на бок, пребывая в изматывающем состоянии между сном и бодрствованием.

Наконец, убедившись, что все равно не заснет, Илья решил использовать это время с выгодой для себя. Два дня назад ему была заказана статья о музеях, которые в последние годы так любят открывать там и сям бывшие знаменитости. Статья должна быть небольшая, просто заметка, но очень язвительная, без прямых указаний, но с прозрачными намеками. Человек, заказавший ее по телефону, не назвал себя, но Щучинский и сам догадался, откуда ветер дует.

Илья знал, что не только его давняя деловая партнерша Эльвира Бушуева старалась испортить имидж Марины Потоцкой, но и кто-то куда более влиятельный, имевший отношение и к политике, и к бизнесу. Посредник, через которого передавался заказ, был мужиком простым, но очень серьезным. Илья вычислил его, однако молчал о своем открытии. Мужик, работавший начальником охраны у Виктора Голенищева, мог иметь слишком высокие и совершенно непредсказуемые связи, а потому лучше было в этом деле глубоко не копаться.

Сейчас, после судебного штрафа, а также недавнего проигрыша в казино, куда затащили его фанфаронистые приятели, Илье срочно нужны были деньги. Он решил раскрутить заказчика статьи на более высокую сумму, чем предполагалось раньше.

Короткие и лаконичные статьи давались Илье труднее длинных, и он довольно долго промучился за компьютером. Наконец, распечатав и еще раз перечитав текст, журналист остался доволен и с сознанием исполненного долга лег досыпать до утра.

Утренний сон после беспокойной ночи оказался слишком крепким, и Щучинскому смертельно не хотелось подниматься с постели. Но дела звали его вперед, и он усилием воли заставил себя сбросить одеяло.

Едва выпив кофе, Илья поспешил набрать номер заказчика. Тот ответил не сразу, да и первые же его слова подействовали на Илью, как холодный душ:

– Чего тебе? Статью написал? Раньше надо было почесаться. А сейчас можешь заткнуть эту статью себе в одно место.

Не дожидаясь ответной реплики возмущенного Ильи, Герасим отключил мобильник и невольно усмехнулся, представив разочарованную физиономию журналиста. Верный «адъютант» в это время подъезжал к дому Голенищевых после свидания с бывшей тещей Виктора. Сейчас, когда не стало Евгении Потоцкой, уже некому будет увековечивать память Марины, а потому пропала надобность в статье о музеях.

Крякнув от бессильной ярости и израсходовав порядочный запас матерных слов просто на ветер, Илья плюхнулся в кресло и, стараясь успокоиться, стал листать свой ежедневник. Хамство самоуверенного мужика его не просто возмутило, но и оказалось той последней каплей, которая внезапно переполняет чашу терпения. Все разочарования и неудачи последних дней навалились на Илью разом; ему захотелось хоть какой-то компенсации за тяготы и унижения своей нелегкой жизни. Этот мужик, нагло отмахнувшийся от Ильи, очевидно, считает себя неузнанным и неуязвимым. Что ж, есть способ поквитаться с ним, да еще и чужими руками. В ежедневнике был записан телефон некого спортивного обозревателя из провинции, назвавшегося Львом Сорокиным. Этот Сорокин звонил позавчера и объяснял, что хочет написать о бывших спортсменах, пришедших в политику, а потому, зная эрудицию Щучинского и в этом вопросе, хотел бы взять у него интервью. Илья никогда особенно не увлекался политикой, предпочитая более красочную и не столь опасную сферу шоу-бизнеса. Но, возможно, этому провинциалу попалась статья о спортивно-политических кланах и семьях, которую Щучинского угораздило написать примерно год назад. После той статьи Илья наслушался немало анонимных угроз по телефону и даже один раз был основательно потрепан вечером в подземном переходе, так что с тех пор избегал таких тяжеловесных тем. Потому, услышав предложение неизвестного ему субъекта, Илья поначалу отмахнулся, но после обещания Сорокина оплатить интервью, на всякий случай записал его телефон. И теперь обиженный журналист без колебаний набрал номер, который по чистой случайности еще не вычеркнул из своего ежедневника.

Звонок раздался в тот момент, когда Леонид вышел из квартиры Евгении Потоцкой и собирался сообщить о ее внезапной кончине Виктору. Перед квартирой уже толпились соседи, и Леонид спустился на один пролет лестницы, к окну, чтобы лучше расслышать собеседника. То, что сказал Щучинский, не могло не заинтересовать Станового:

– Вы хотели поговорить о спортсменах, ушедших в политику. У меня, конечно, сведений таких немного, я больше специализируюсь по артистическому бомонду. Но вот об одном кадре могу вам кое-что рассказать. Вернее, о тех людях, которыми себя окружает один бывший мушкетер… – Илья хмыкнул.

– Вы имеете в виду Голенищева? – напрямик спросил Леонид.

Растерянное молчание Ильи подтверждало догадку. Тогда, не сбавляя решительного тона, Становой предложил:

– Давайте встретимся через полчаса возле ближайшей к вам станции метро. Устраивает?

Илья понял, что странному собеседнику известно, где он живет, и это немного встревожило журналиста. Но, решив, что риск небольшой, а от своих слов в случае неприятностей всегда можно отказаться, он согласился на встречу.

Илья и не подозревал, что в той статье, за которую он в свое время наслушался угроз, «Льва Сорокина» заинтересовало только одно место: там, где говорилось, будто Виктор Голенищев, не очень удачно попробовав себя во внутренней политике, собирается организовать какой-то международный спортивный комитет. Илья написал об этом наугад, руководствуясь какими-то слухами и намеками. Это место в статье отнюдь не было ни самым интересным, ни самым ударным. Но Леониду надо было выяснить о Голенищеве и его окружении буквально все.

Между тем, пока на станции метро встречались два человека, чтобы поговорить о Герасиме, сам Герасим находился в квартире Голенищевых. Виктор в это время был на телестудии, Регина – в школе, дома оставались только Инга и Юля. Герасим о чем-то тихо перемолвился с Ингой, и они пошли в ее кабинет. Юля посмотрела им вслед, и невольный холодок страха пробежал у нее по спине. Вчера она узнала достаточно, чтобы не доверять этим двум людям. Юля вспомнила предостережения немолодого, но симпатичного сыщика Леонида Павловича. Вспомнила, как горячо умолял ее Роман быть осторожной и ни во что не вмешиваться, находясь в доме Голенищевых. Этот парень вчера упорно провожал ее до самого подъезда и все твердил, что они должны быть вместе, что он постарается сделать ее счастливой. Вначале Юля, еще не отойдя от потрясений, плохо соображала, а потом, наконец, поняла, что Роман всерьез предлагает ей руку и сердце. И тогда, не в силах сдержать улыбки, она назвала его сумасшедшим типом, с которым опасно оставаться под одной крышей, но все-таки пообещала подумать над его предложением. Сейчас, перебирая в уме все эти подробности, Юля снова улыбнулась. Даже сквозь тревогу пробивалась непонятная радость.

Наверху послышалось стрекотание мобильного телефона. Подняв голову, Юля увидела, что по лестнице медленно спускается Герасим. Девушка в это время как раз протирала мебель в холле, а потому сразу же спряталась за открытой дверцей шкафа, стоявшего чуть позади лестницы. С первой реплики Герасима Юля поняла, что звонок его встревожил.

– Я еще не готов, – сказал он, понижая свой и без того глуховатый голос. – Нет, не сию минуту. Сумма наберется часа через два. Где это? Так, понятно. А мой интерес? Никаких ксерокопий, только подлинник. Обманешь – из-под земли достану.

Закончив разговор, Герасим прошелся вдоль холла медленно, словно раздумывая. Юля застыла в своем ненадежном укрытии, боясь выдать себя даже вздохом. К счастью для нее, в этот момент наверху появилась Инга и окликнула Герасима. Когда он поднялся на второй этаж, Юля кинулась к телефону, висевшему в противоположном конце холла, и поспешно набрала номер мобильника Ромы, а, когда парень откликнулся, тут же скороговоркой зашептала:

– Подслушала разговор Герасима. Мне кажется, ему звонил шантажист. Герасим сказал, что наберет нужную сумму часа через два-три. Я поняла, что он хочет выкупить какие-то документы. Видимо, шантажист назвал ему место, куда принести…

– Слушай, Юля, – перебил ее Роман, – я сейчас буду у вас, Леониду тоже сообщу. Постарайся задержать Герасима до моего прихода. Только так, чтоб он тебя ни в чем не заподозрил. Понимаешь, девочка моя любимая? Главное – будь осторожной. Все, лечу!

Едва Юля повесила трубку, как снова на лестнице послышались шаги. Теперь уже Герасим спускался не один, а вместе с Ингой.

– Юля, я сейчас поеду к своему брату, – сообщила Инга, – а ты никуда не уходи из квартиры, пока не вернется Виктор Климентьевич. Скажешь ему, где я. К двум часам придет Галя, организуете ужин. Сегодня вечером мы принимаем Бараника с семьей.

Галя была отличной кулинаркой, постоянно работавшей в доме Влада Ховрина. К Голенищевым ее приглашали, когда надо было организовать большой обед или ужин. А что означало принимать Бараника с его домочадцами, Юля уже трижды испытала. У банкира было два взрослых сына, у которых постоянно менялись гражданские жены, и дочь – студентка консерватории, любившая, чтобы в гостях ее всем коллективом уговаривали поиграть на скрипке. Один из сыновей Бараника, рыхлый, невысокий хохотун, почему-то претендовал на репутацию плейбоя и считал своим долгом при случае ущипнуть хорошенькую домработницу и сделать ей недвусмысленное предложение. Юля всеми силами старалась его избегать, чтобы не нажить лишних неприятностей. К тому же, никакие выгоды не заставили бы ее лечь в постель с этим наглым типом, чьи потные ладони и презрительно оттопыренные мокрые губы вызывали у нее отвращение. Спасало ее только то, что Голенищев не был снобом в отношении обслуги и, зная характер молодого банкира, сразу же предупредил его, что свою домработницу не даст в обиду.

Сообщение Инги о визите Бараников, конечно, не обрадовало Юлю. И вдруг девушка подумала, что, возможно, сегодня ей уже не придется терпеть их общество. С этого дня она может быть свободна от всего, что ей немило. Стоит лишь ответить «да» на предложение Романа Козырева, – и для нее начнется другая жизнь, пусть в скромной, но своей квартире, пусть без особых перспектив, зато без опостылевшей зависимости. Надо только немного потерпеть, дождаться прихода Ромы и Леонида, а уж они обязательно предпримут что-то такое, от чего всколыхнется дом Голенищевых, и им сегодня будет явно не до приемов.

Уходя, Инга бросила вопросительный взгляд на Герасима. Он коротко пояснил:

– Дождусь ребят – и поеду.

Молча кивнув Герасиму, хозяйка надела поданную домработницей шубу, элегантно уложила на плечи шарф и твердой походкой вышла из квартиры. И все же Юле показалось, что в глубине холодных серых глаз Инги прячется тревога, граничащая со страхом.

Оставшись наедине с Герасимом, Юля спросила:

– А вы, наверное, сейчас пойдете на телестудию, к Виктору Климентьевичу?

– Нет, – коротко ответил неразговорчивый охранник и тут же стал куда-то звонить.

Судя по репликам, Герасим просил кого-то поторопиться. Явно охваченный нетерпением, он сидел на кончике стула и нервно барабанил пальцами по столу. Юля, желая как-то расположить его к себе, уселась напротив и, отдуваясь, словно после тяжелой работы, пожаловалась:

– Господи, как я сегодня устала, а вечером еще и гостей принимать…

Герасим не пошевелился, лишь слегка блеснули его глубоко посаженные глаза, да губы разжались, чтобы сказать три слова:

– Уходи из домработниц.

– Что?.. – удивилась Юля. – Вам не нравится, что я здесь работаю? А я думала, вы ко мне хорошо относитесь.

– Потому и советую, что хорошо отношусь. У домработниц нелегкий хлеб, если они женщины честные. Ты, пока молодая, ищи себе занятие покрасивше. Или замуж выйди.

В дверь постучали, и Юля радостно встрепенулась, надеясь, что пришел Роман. Но, вопреки ее ожиданиям, явились те самые «ребята», о которых Герасим говорил Инге. Юля раньше не видела в охране Герасима этих двух парней и решила, что они либо новенькие, либо используются Герасимом для личных поручений.

– Пошли пошепчемся, – сказал вновь прибывшим Герасим и увел их в другую комнату.

Юля хотела бы, чтоб это совещание длилось как можно дольше. Нетерпеливо поглядывая на часы, она даже приоткрыла входную дверь, чтобы Роману не пришлось звонить. Но, увы, Герасим «шептался» со своими подчиненными не больше десяти минут. Парни стали у стены возле выхода, а Герасим снял с вешалки свое пальто. И тут Юля, не зная, что еще можно предпринять, подошла к Герасиму вплотную и попросила, заглядывая ему в глаза:

– Разрешите вас на пару слов, а?

– В чем дело? – Он недовольно скривился, но все же проследовал за Юлей несколько шагов.

– Герасим… честно, даже не знаю вашего отчества, вот лажа… – Девушка нервно засмеялась. – Скажите, вы так хорошо ко мне относитесь не потому ведь, что я нравлюсь вам, как женщина? Это чисто человеческая симпатия, да? Вы ведь вообще не бабник.

– Ох, и дура ты, хоть я тебя за умную держал, – с хмурым видом пробормотал Герасим. – А, чтобы понять, почему я не бабник, надо с мое пережить и переломаться. – Он вздохнул. – Просто жалко мне тебя бывает, как вспомню, что у меня мать тоже была домработницей.

– Да?.. – удивилась Юля. – Вот интересно! А у кого?

– Ну, что ты пристала, как банный лист? Уйди с дороги!

– Нет, я вас не пущу! – воскликнула Юля, заслоняя ему выход. – Расскажите мне все-все!

– Да ты кто такая вообще? – с подозрением спросил Герасим и грубо отпихнул девушку в сторону.

Юля, не удержав равновесия, упала на пол, и в ту же секунду услышала, как хлопнула входная дверь. Роман в два прыжка оказался рядом с Герасимом и сильным ударом сбил его с ног. Тут же крепкие ребята отделились от стены и набросились на Романа. Они явно не ожидали, что перед ними – серьезный противник. В первые же секунды разбросав парней по сторонам, Роман снова хотел кинуться на Герасима, но тот увернулся и приказал помощникам:

– Вырубайте его – и за мной!

С этими словами Герасим выбежал из квартиры. Но «вырубить» Романа парням не удалось. Началась драка, напомнившая Юле сцены из боевиков. Она не успевала следить за мельканием рук и ног, за прыжками и бросками. Падали стулья, звенела разбитая посуда. Наконец, убедившись, что противник оказался крепким орешком, один из подручных Герасима вытащил пистолет и направил его на Романа. Юля громко завизжала.

И в этот момент распахнулась входная дверь. На пороге стоял Виктор Голенищев.

– Что здесь происходит? – спросил он, ошеломленно глядя на дикую картину погрома и трех участников драки, изукрашенных ссадинами и кровоподтеками.

Но больше всего поразил Виктора пистолет в руках одного из нежданных гостей. Встретив негодующий взгляд хозяина дома, охранник тут же спрятал оружие в карман.

– Кто вы такие? – обратился Виктор к парням.

– Мы помощники Укладова, сейчас собирались идти по его заданию, а этот нам мешает. – Владелец пистолета указал на Романа.

– Какое еще задание, почему я не знаю? – удивился Виктор.

Подручные Герасима, мгновенно оценив обстановку, с двух сторон кинулись Виктору за спину и выбежали из квартиры, захлопнув за собой дверь. Заминки оказалось достаточно, чтобы Роман не успел за ними к лифту. Он понял, что Герасима и его людей уже не догнать. Шатаясь, Козырев вернулся обратно. Кровь из раны на лбу заливала ему лицо, мешала смотреть. Юля с испуганным восклицанием бросилась к Роману, повела его в сторону ванной комнаты.

– Кто этот парень? – спросил Голенищев, растерянно провожая их глазами.

– Мой жених, – ответила Юля, доставая из аптечного шкафчика бинт, пластырь, бутылочки с перекисью и йодом.

Виктор, споткнувшись об осколки разбитой вазы, воскликнул:

– Да что здесь, черт возьми, происходит?! Кто-нибудь может мне объяснить?

– Я все тебе объясню! – сказал Леонид, войдя в незапертую дверь квартиры.

Виктор указал в сторону Романа и Юли, уже скрывшихся за дверью ванной.

– Кто этот парень? Почему он здесь дрался?

– Это мой коллега. Пусть пока за ним Юля поухаживает. А мы с тобой пойдем в другую комнату и там обстоятельно побеседуем. Никакой секретности соблюдать уже не надо. Твое задание я выполнил, могу доложить.

Между тем, Юля в ванной комнате промывала, дезинфицировала и заклеивала пластырем травмы своего возлюбленного. Роман сиял от восторга, без конца порывался целовать ей руки и спрашивал:

– Ты не пошутила насчет жениха? Это серьезно?

– Не пошутила, не надейся, – улыбнулась Юля. – Увидев, как ты геройски сражаешься с плохими парнями, я совсем растаяла и решила принять твое деловое предложение. Или ты уже о нем забыл?

– Юленька… Это же… ну, меня распирает от восторга!

Не обращая внимания на недоклеенный пластырь, Роман крепко обхватил девушку и поднял над собой. Глядя на него сверху вниз, Юля взлохматила ему волосы и прошептала: «Дурачок…» Внезапно на ее смеющихся изумрудных глазах выступили слезы. Роман опустил Юлю на пол и, продолжая обнимать, с тревогой спросил:

– Что такое? С чего это ты разогналась прослезиться?

– Да ничего… Так, вдруг подумала, что мы с тобой могли вообще не встретиться, и я бы до сих пор искала покровительства каких-нибудь театрально-киношных деятелей… а любви никогда бы и не испытала…

Юля положила голову Роману на плечо, и он, поглаживая ее пышную рыжеватую шевелюру, с улыбкой в голосе сказал:

– Но мы, слава Богу, не разминулись. Сегодня же увольняйся со своей домашней каторги, да и о голой натуре забудь. Что касается актерского призвания, так в этом я тебе помогу скорей, чем какой-нибудь театральный сноб. Знаешь, у нас, частных детективов, скоро будет своя передача на одном из столичных каналов. Если моя жена, да еще и красавица, да еще и актриса, станет в этой передаче ведущей, то это никого не удивит. Так что карьера телезвезды от тебя не уйдет. Ну, как? Это увеличивает мою привлекательность в твоих глазах?

Они посмотрели друг на друга и вместе рассмеялись.