355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александра Кравченко » Дарю вечную молодость (Ее последняя роль) » Текст книги (страница 1)
Дарю вечную молодость (Ее последняя роль)
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 23:20

Текст книги "Дарю вечную молодость (Ее последняя роль)"


Автор книги: Александра Кравченко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Александра Кравченко
Дарю вечную молодость  /Ее последняя роль/

Глава первая

Совещание у главврача отменили в последнюю минуту, и Ксения, окончив к этому времени прием больных в поликлинике, тут же заспешила по вызовам, надеясь, что сегодня удастся справиться часов до трех. Был конец сентября, эпидемия гриппа еще не началась, и вызовов оказалось не так уж много.

Выйдя из автобуса, она направилась к первому подъезду длиннющей «китайской стены». Этот дом относился к участку, который Ксения взяла дополнительно на полставки пять месяцев назад, когда старейшина поликлиники Фира Осиповна ушла на пенсию по возрасту и по инвалидности. Ксения еще не знала здесь всех жильцов так же хорошо, как на своем основном участке, а потому на ходу вытащила из сумки и стала просматривать записи вызовов. В этом подъезде, оказывается, надо посетить всего две квартиры – на втором и восьмом этажах. Роясь в бумагах, она почти налетела на выходившего из подъезда мужчину. Подняв голову, на мгновение встретилась с ним глазами, но он тотчас отвел взгляд. Ксения невольно вздохнула и отметила про себя, что раньше мужчины смотрели на нее куда более продолжительно и заинтересованно. Неужели ее сорок три года так уж написаны на лице, что даже мимолетного внимания она не привлекает? Хорошо, что об этом некогда задумываться.

Ксения позвонила в квартиру на втором этаже. Она знала, что вызов был от старушки, для которой общение с участковым врачом давно стало жизненной необходимостью. В этом подъезде таких старушек было не меньше трех. Кроме болезней они страдали от одиночества, бедности и отсутствия всякого внимания со стороны детей или родственников. Самым трудным для Ксении было не поставить им диагноз, не назначить лечение, а прервать тот многословный поток разнообразной информации и жалоб, который они, захлебываясь, спешили на нее излить. Наконец, выскользнув из квартиры на втором этаже и услышав вдогонку «Спасибо, деточка, счастливо, деточка» («Для кого-то я еще деточка, гм, как все относительно»), Ксения, даже не воспользовавшись лифтом, помчалась на восьмой этаж.

Здесь она совсем не знала вызвавшего ее больного. Некий Еськов Николай Гаврилович, из квартиры номер тридцать два, никогда не был у нее на приеме, да и на дом вызывал первый раз. Позвонив, Ксения ждала, что через несколько секунд за дверью послышатся шаркающие шаги и кашель больного. Но прошла минута, а из квартиры никто не откликался. «Заснул он там, что ли?» с досадой подумала Ксения и, нажав на кнопку звонка, долго не отрывала палец. Никакой реакции. Это уже начинало раздражать. Ксения еще раз заглянула в список. Ее насторожило, что в жалобах Еськова кроме повышенной температуры были также отмечены боли в сердце. Однако возраст больного далеко не старческий – тридцать восемь лет. В такие годы от внезапного инфаркта умирают редко, – разве что очень больные люди, а этот Еськов на учете не состоит. Хотя, впрочем, может человеку просто не хватало времени или средств, чтобы лечиться… Ксения, порывшись в сумке, нашла медицинскую карту Еськова, оказавшуюся очень тоненькой. Всего три записи. В декабре прошлого года был на приеме у Фиры Осиповны. ОРВИ – стандартный набор. Но в конце – жалобы на боли в сердце, рекомендована консультация кардиолога. Две записи о посещении кардиолога – в декабре и в марте. Тут же приклеена кардиограмма – кажется, неважная.

Теперь Ксения, уже не на шутку встревожившись, стала звонить во все двери подряд. В двух трехкомнатных никто не отозвался – наверное, эти жильцы сейчас на работе или на занятиях. В однокомнатной жила пожилая женщина – одна из тех, которые особенно любили общение с участковым врачом. Беспокоить ее не хотелось, но пришлось. Старушка подошла к двери после второго же звонка и очень обрадовалась, услышав голос Ксении.

– Ой, Ксения Антоновна, спасибо, что вспомнили, – захлопотала она, открывая засовы и цепочки. – А я-то постеснялась вас беспокоить, хотя спина разламывается и руки-ноги отнимаются, но, думаю, подожду уже до завтра… А вы, как чувствовали, сами ко мне пришли, дай вам Бог здоровья…

Квартира ее находилась как раз напротив квартиры Еськова и, когда старушка распахнула дверь, легкий сквозняк пробежал по коридору, и за спиной Ксения услышала постукивание. Быстро оглянувшись, она увидела, что дверь квартиры Еськова слегка приоткрылась. Недоброе предчувствие появилось у Ксении.

– Скажите, Евдокия Васильевна, – обратилась она к старушке, – что за человек живет в двухкомнатной? Сегодня от него поступил вызов, но на мои звонки он не откликался. А теперь смотрите: у него квартира не заперта. Что бы это значило?

– Не знаю, – развела руками соседка. – Он парень нелюдимый. Живет здесь уже больше года, но почти не общается. Так: здрасьте-досвиданья.

– А он один живет? Семьи нет?

– Вроде нет. Гости к нему иногда приходят, но чтобы постоянно кто жил – не замечала.

– Так, понятно… Что ж делать?

Ксения поежилась. Страшновато входить в эту странную незапертую квартиру, когда рядом с тобой только одна беспомощная старушка. Наверное, следует позвать еще каких-нибудь соседей.

Пока она колебалась, со стороны квартиры Еськова вдруг явственно послышался стон. Ксения устыдилась собственной нерешительности. В конце концов, там больной, он ждет врача. В сопровождении причитающей Евдокии Васильевны она направилась к тридцать второй квартире и широко распахнула дверь. В прихожей, неестественно скорчившись, лежал мужчина. Руки его с судорожно сведенными пальцами были прижаты к груди, серое лицо казалось абсолютно безжизненным.

– Батюшки мои! – вскрикнула Евдокия Васильевна. – Это ж надо? Такой молодой… Неужто сердце? А, может, просто перепил?

Она с надеждой взглянула на «врачиху», но Ксения, с первого взгляда определив тяжесть состояния больного, сразу же бросилась к телефону. Впрочем, если не везет, то не везет до конца: телефон Еськова не работал.

– Евдокия Васильевна, вызывайте скорую, а я пока его послушаю! – распорядилась Ксения, присев возле больного и доставая из сумки стетоскоп.

Старушка кинулась в свою квартиру, а Ксения, посмотрев на мертвенное лицо Еськова и с трудом нащупав его пульс, про себя отметила, что надежды здесь мало. И вдруг, словно в последнем, предсмертном усилии он судорожно схватил ее за руку, широко открыл глаза, и из его посиневших губ вырвалось:

– Циркач это все, Федька Циркач! Это он мне отраву подсыпал!.. Сердце у меня сроду не болело, а тут… в груди словно огонь…

– Что вы, Еськов? – опешила Ксения. – Какая отрава? Вам же с утра было плохо, вы врача вызывали. Я – ваш участковый врач.

– Врач?.. – прохрипел он с усилием. – Не вызывал я никого… Но, если ты врач, то отпусти мне грехи… заместо священника… Христом-Богом прошу…

– Молчите, не теряйте силы, – остановила его Ксения.

– Сама молчи и слушай, – задыхаясь, возразил больной. – У меня грехов хватает. И воровал, и убивать случалось… Если бы только таких, как я сам, это бы куда ни шло… Но одного случая забыть не могу… как мы с Циркачом эту артистку убили… красивую… знаменитая раньше была… ну, эта… которая княжну играла…

– Марина Потоцкая?.. – растерянно спросила. Ксения. – Так ведь сообщалось, что она покончила с собой.

– Мы подстроили… Я ее сзади схватил, а Федька выстрелил… потом пистолет ей в руку вложил. Так нам заказали сделать…

– Кто заказал? – невольно вырвалось у Ксении.

– Не знаю… С ним Федька держал связь… Наверное, кто-то очень крутой. Может, из-за этого дела и меня сейчас убрали… Отпусти мне мои грехи, милая…

– Подождите… Если все это не бред, то надо не врачу рассказывать, а следователю.

– Не вздумай… не вздумай… – Лицо его судорожно искривилось. – Если меня убрали, то и тебя… Отпус…

В следующее мгновение он дернулся, захрипел, и его остекляневшие глаза закатились под веки.

– Дозвонилась я до скорой, обещали бригаду прислать, раздался со стороны коридора голос Евдокии Васильевны.

– Кажется, уже поздно, – вздохнула Ксения, вдруг осознав, что она, врач, не чувствует сострадания к человеку, сейчас умирающему у нее на глазах.

Старушка засуетилась, предлагая поискать по соседям лекарства, шприцы, чтобы чем-то помочь больному до приезда «скорой». Ксения вяло согласилась, хотя понимала, что это уже бесполезно.

И тут затарахтел, останавливаясь, лифт, и из него вышла бригада реаниматологов: врач – сравнительно молодой мужчина, медбрат и медсестра.

Ксения и Евдокия Васильевна оторопели от такой сверхъестественной оперативности: ведь не прошло еще и пяти минут после звонка. Но, оказалось, что медики приехали вовсе не по вызову соседки. Как объяснила на ходу медсестра, позвонил минут двадцать назад сам больной, сказал, что ему очень плохо, живет один, а потому дверь оставит открытой. Поскольку эта медицинская служба коммерческая, то и приехали они без задержки.

Пока медики занимались больным, Ксения, прислонившись к стене, в каком-то тяжком и тупом оцепенении думала о своей неласковой судьбе, которая и так ее не балует, а теперь вот еще нагрузила чужой и опасной тайной. Или предсмертная исповедь Еськова – всего лишь бред умирающего? Может, насмотрелся боевиков, вообразил себя киллером? Ну, зачем весь груз этой загадки упал именно на нее? И надо ли, и можно ли этим с кем-нибудь поделиться?..

Спустя несколько минут медики констатировали смерть от острой сердечной недостаточности. «Коммерческую» бригаду озадачил тот факт, что теперь неизвестно к кому надо обращаться за оплатой. Но тут медсестра вспомнила, что больной, вызывая их, сообщил, будто деньги положит на телефонный столик. Деньги и правда там лежали, слегка прикрытые газетой. И в этот момент Ксения, взглянув на телефон, удивилась:

– Но как же он мог вам позвонить? Ведь у него телефон не работает, пришлось вызывать скорую из квартиры соседки.

Шустрый медбрат быстро оглядел плинтус под телефонным столиком, что-то там поправил и снисходительно пояснил Ксении:

– Да просто шнур отошел от гнезда. Наверное, больной, когда падал, зацепил его ногами.

Смерть молодого мужчины была слишком внезапной, а потому диагноз врачей «неотложки» не мог считаться окончательным, полагалась также судебно-медицинская экспертиза. Соседи уже позвали участкового и работника ЖЭУ, а те по документам отыскали телефон фирмы, где Еськов работал охранником. Слово за слово выяснились некоторые факты биографии покойника. Оказывается, в молодости он отбывал срок то ли за грабеж, то ли за разбойное нападение, но четырнадцать лет назад освободился и с тех пор конфликтов с законом не имел. Жил в разных городах области, пока, наконец, не перебрался сюда, в областной центр. Был женат, но два года назад развелся, жена забрала дочь и переехала в другой город к своим родителям.

Сотрудники Еськова оказались людьми сознательными: прислали служебный «рафик», привезли и кого-то из милиции.

Ксения, сама не зная почему, так и не вытащила из сумки медицинскую карту Еськова. В суматохе никто ее об этом не спросил, а она решила никому и не напоминать.

После завершения всех формальностей Ксении еще полагалось закончить обход больных по вызовам. Теперь не то что к трем, а дай Бог к шести часам вернуться домой. Конечно, посещая своих пациентов после такого печального события, она вдоволь наслушалась комментариев типа: «Вот так живет человек, вроде молодой и здоровый, только раз в году сердце кольнет, а потом вдруг: хлоп – и нет человека; мужик охранником работал и не хотел признаваться своим фирмачам, что болен; наверное, еще в тюряге сердце надорвал».

Все не ладилось в этот день: даже автобус пришлось ждать вдвое дольше обычного. Домой Ксения вернулась поздно. Сын уже давно пришел из института и пообедал вчерашним супом и консервами. А ведь она собиралась сегодня приготовить ему его любимые блинчики с мясом или вареники. Конечно, Димка снова ворчал, что после смерти бабушки он постепенно отвыкает нормально питаться, а это очень вредно для его восемнадцатилетнего растущего организма. И Ксения вяло оправдывалась тем, что ей не хватает времени, что ради дополнительного заработка она взяла еще один участок, а сегодня на этом участке произошло ЧП.

Димка, конечно, хороший парень и в душе сочувствует ее трудностям, но ведь в юности люди так не любят страдать и мириться с тем, что им не повезло. Когда три года назад умер муж, с которым Ксения прожила не очень складную, но внешне пристойную жизнь, Димка был еще ребячливым школьником и не вполне осознал свое горе. Рядом были мама и бабушка, которые старались, чтобы мальчик не почувствовал  какой-то осиротелости и материальных затруднений. Ксения подрабатывала ночными дежурствами, а ее мать, в прошлом медсестра, хоть и была уже пенсионеркой, продолжала делать уколы на дому. Так и жили – достаточно спокойно и, в общем-то, не хуже других, пока мама серьезно не заболела. Ей пришлось лечь на операцию, но сердце не выдержало наркоза, и она умерла на операционном столе. Это случилось год назад, и с тех пор Ксения с Димкой по-настоящему осиротели. Мама, женщина своеобразного склада, не всегда удачно влияла на судьбу и характер дочери, но зато вносила в быт семьи какую-то особую упорядоченность, надежность. Без нее у Ксении часто опускались руки от бытовой неразберихи, от неуверенности в завтрашнем дне. Однако эту свою душевную растерянность приходилось скрывать от Димки, потому что он, истинный представитель поколения, воспитанного на американских фильмах, презирал в людях слабость и неуверенность в себе.

Как обычно по вечерам, сын отправился гулять, и Ксения вышла на балкон, наблюдая сверху за его передвижениями по двору, пока он в компании двух друзей не скрылся за углом длинного соседнего дома. Опершись на перила, Ксения еще долго вглядывалась в вечерние сумерки, размытые светом фонарей и окон. Почему-то вдруг очень захотелось курить. Это была давно забытая привычка молодости. Как большинство студенток-медичек, Ксения закурила на первом курсе, но спустя несколько лет бросила под впечатлением трагической кончины отца, который, будучи заядлым курильщиком, буквально сгорел от рака легких.

По цепочке ассоциаций ее мысли перешли от курения к студенческим годам, а затем – к юности вообще, к отрочеству и к наиболее ярким впечатлениям, питавшим ее душу в те уже далекие годы. Среди этих впечатлений было одно, о котором напомнили тяжелые события уходящего дня.

Марина Потоцкая!.. Когда-то это имя ослепительным метеором пронеслось по исчезнувшей ныне стране, зажгло тысячи сердец, стало кумиром девчонок и мальчишек не одного поколения. Правда, потом этот метеор как-то незаметно начал меркнуть – то ли сам по себе, то ли с чьей-то невидимой подачи. А новые метеоры зажигались напористо и повсеместно, отодвигая в тень слишком эфирную, слишком нездешнюю звезду Марины. И вот уже несколько лет не существует страны, в которой когда-то прославилась Марина, а в декабре будет год, как и самой Марины не стало.

Ксения вспомнила себя школьницей, в энный раз с замиранием сердца входящей в кинотеатр, где повторялся тот удивительный фильм «Княжна в Царьграде», обруганный критикой за безыдейную красивость, но побивший все рекорды популярности у зрителей. Сейчас бы такой фильм назвали культовым. Но приключения русской княжны, посватанной за византийского царевича, не могли, конечно, мобилизовывать на подвиги молодых строителей коммунизма, для которых было снято столько фильмов про тундру, тайгу, БАМ, войну с немцами и белогвардейцами.

И все-таки Ксения, примерная ученица и комсомолка, иронизируя над своей «мещанской ограниченностью», продолжала снова и снова бегать на этот фильм, как и на французские фильмы с Жаном Маре и Мишель Мерсье. В тех костюмных сказках была подлинность чувств, которая в обыденной жизни могла только сниться пленникам рутины и показухи.

Марина Потоцкая предстала в знаменитом фильме как существо почти нереальное. Аристократическая возвышенность и утонченность ее нежной красоты была тогда непривычна для советского экрана, где царили, в основном, очень полновесные, очень народные и земные красавицы. И внешностью и повадкой те героини воплощали тип женщины-бабы – сильной, практичной, плотно погруженной в быт. Марина же самим своим хрупким обликом отстаивала право быть непрактичной, не зацепленной за «нужды низкой жизни». Недаром и ее княжна в одном из эпизодов фильма, беседуя со священником, говорит, что ей понятны духовные устремления монахов, отказавшихся от быта и суеты мирских забот. И через много лет, когда на смену крепкотелым труженицам пришли тонкие стервозные девочки, окутанные дымкой порока, и эпатажные дамы, щеголяющие ненормативной лексикой, дурными привычками и бурными романами, Марина ничуть не изменилась, не стала, подобно некоторым коллегам-ровесницам, срочно извлекать из своего прошлого разные сенсационные разоблачения и модную клубничку. Она была и осталась, по определению доброжелательно настроенного критика, «прекрасной леди советского экрана».

Для Ксении Марина Потоцкая являлась кумиром не только как потрясающе красивая актриса, но и как воплощение некоего идеала: человек, который не станет жертвовать своей духовной сущностью в угоду моде и успеху.

Сейчас Ксения вспоминала все, что знала о Марине из журналов, газет, телевидения и сплетен.

Родители Марины Потоцкой были дворянами со всех сторон, но до конца восьмидесятых годов широкой публике об этом не было известно. Потом, когда вошло в моду отыскивать у себя дворянские корни, когда на свое благородное происхождение принялись намекать даже многие из партийных вождей, стала достоянием гласности и история семьи Потоцких. Оказывается, отец Марины был сыном польского шляхтича и полтавской помещицы, а мать – дочерью столбового русского дворянина и грузинской княжны. Среди эмигрантов, осевших после гражданской войны в Париже, были двоюродные деды и бабки, дяди и тети Марины. Ее родителям, прекрасным оперным певцам, происхождение мешало попасть в столичный театр, и они много лет пели на сценах областных городов. Наконец, в начале шестидесятых, на волне «оттепели», когда их заметили и расхвалили какие-то зарубежные знаменитости, супруги Потоцкие были приглашены в Москву, – правда, не в Большой, а в театр Станиславского, но и это казалось удачей. Марина, единственная дочь известных артистов, не унаследовала от родителей их оперные голоса, но редкая красота и талант драматической актрисы были налицо. В шестьдесят восьмом году девятнадцатилетнюю Марину, студентку театрального училища, заметил кинорежиссер, снимавший красивые сказки о любви, за которые его поругивали критики, но обожали зрители, а доходы от его развлекательных фильмов покрывали расходы на многие шедевры и эпохалки. Через полгода на экраны вышла «Княжна», и Марина, что называется, проснулась знаменитой. Потом было еще несколько ролей в картинах, снятых маститыми режиссерами, даже лауреатами, и критики об этих ролях отзывались положительно, – и все же наибольшую любовь и славу принесла ей именно «Княжна», напрочь отвергнутая воинствующими интеллектуалами. С годами, правда, оказалось, что фильмы лауреатов зрители стали забывать, а «Княжну» до сих пор помнят, с удовольствием смотрят повторные показы по телевидению. Удивительная штука время: все-то оно ставит на свои места…

Марина Потоцкая сыграла в кино немного: семь-восемь значительных ролей, да несколько проходных. Потом, в восьмидесятые годы, ее как-то постепенно перестали снимать. И, хотя в театре актриса по-прежнему была на ведущих ролях, но той популярности, которую могло дать только кино, она уже, конечно, не имела. Правда, изредка по телевидению транслировали спектакли с ее участием, и тогда все давние поклонники прикипали к экранам. А вот на различных телевизионных шоу Марина почти не появлялась, и это породило слухи о ее высокомерии и неумении общаться.

В личной жизни Марины особых сенсаций не возникало. Она дважды побывала замужем. Первый муж, Виктор Голенищев, был сыном влиятельного журналиста, впоследствии ставшего политиком и членом правительства. Сам Виктор в молодости прославился как спортсмен, считался одним из лучших фехтовальщиков страны, входил в олимпийскую команду. Следуя по стопам отца, сделал журналистскую карьеру, стал известным телеведущим, а с приходом перестроечных времен учредил сразу несколько авторских программ и популярных изданий. Виктор и Марина развелись в начале восьмидесятых. От этого брака у Марины был сын Алексей, которому теперь уже, должно быть, лет двадцать семь. Впоследствии Марина вышла замуж за известного театрального актера Жоржа Фалина, но прожила с ним недолго. Любители сплетен, кстати, отметили, что именно после развода Марины с Голенищевым ее почти перестали снимать в кино. Причем, если сторонники актрисы считали, что виной тому – тайные интриги бывшего мужа, то ее противники утверждали обратное: дескать, лишившись влиятельной поддержки, она сошла на нет, потому что особой ценности как актриса не представляет.

А Голенищев после развода с Мариной был дважды женат. Со второй женой, известной как художник-модельер, прожил недолго и развелся, оставив ей дочь. Но теперь он, по всеобщему мнению, счастлив, живя больше десяти лет с молодой красавицей Ингой – женщиной, как говорят, «из очень влиятельной семьи». У супругов подрастает дочь Регина, и заботливые родители уже показали ее миру в нескольких телепрограммах для детей.

В последние годы сценические дела у Марины не ладились, особенно после смерти старого главного режиссера и прихода нового, «прогрессивно настроенного». Ей пришлось даже покинуть театр, в котором проработала много лет, и перейти в другой, менее престижный. Ксения помнила статью в одном популярном еженедельнике, где скандально известный журналист Илья Щучинский не без ехидства намекал на «кризис среднего возраста» актрисы, изжившей себя как творческая личность, но упорно не желающей в этом сознаться. Он даже советовал «амбициозной даме» передохнуть, сделать косметическую операцию, съездить в круиз и навести порядок в делах сердечных, в которых, по его мнению, она давно запуталась. Потом в желтой прессе появилось сообщение, что после этой статьи Марина Потоцкая публично влепила пощечину Илье. Через какое-то время еще промелькнуло где-то, будто ходят слухи о скором отъезде Марины за границу. Для чего? Возможно, она вняла совету Ильи и собирается на отдых, в круиз, или хочет навестить свою эмигрантскую родню. Вот и все. Больше ничего нового о ней не появлялось до самой ее неожиданной и трагической смерти. В конце декабря прошлого года – вдруг как гром среди ясного неба: Марина Потоцкая застрелилась в своей квартире. Она не оставила предсмертной записки, но старые фотографии и афиши ее лучших фильмов и спектаклей, разложенные на столе, говорили сами за себя. Словно подтверждая высказывания недоброжелателей из светской тусовки, будто «у Марины все в прошлом», актриса ушла из жизни, охваченная ностальгией по своим лучшим дням. Потом даже где-то мелькнула реплика Ильи Щучинского: «Вот, я же говорил о ее творческой несостоятельности, но бедняжка не могла с этим смириться».

В газете Ксения прочла о некоторых подробностях трагедии. Это случилось вечером перед началом спектакля, в котором Марина исполняла главную роль. (Говорили, что спектакль получился не очень удачным). В театре уже начали волноваться из-за ее отсутствия, тщетно пытались связаться с ней по телефону. Потом позвонили музыкантше, жившей по соседству с Мариной, и она сказала, что примерно час назад видела актрису, входящую в свой подъезд. Тут уже все заподозрили неладное. Перед самым началом спектакля в театр пришла Евгения Потоцкая, у которой был ключ от квартиры дочери. Вместе с работниками театра она поехала к Марине и, увидев страшную картину, лишилась чувств.

Марина Потоцкая ушла из жизни за два месяца до своего пятидесятилетнего юбилея. Сын ее, Алексей, в то время находился за границей. Приехав на похороны, он утверждал в беседе с журналистами, что мать не могла это сделать только под влиянием депрессии, что должна быть веская причина, толкнувшая ее на такой шаг. Евгения Потоцкая после смерти дочери была не в себе и на кладбище без конца повторяла, что завидует своему мужу, не дожившему до такого черного дня.

Вот и все, что прочитала и услышала Ксения о гибели своей любимой актрисы. Высказывались, правда, еще предположения о том, что это могло быть не самоубийство, что Марину убили с целью ограбления, как некогда другую знаменитую актрису более старшего поколения – Зою Федорову. Но такая версия сразу же была отвергнута следствием, потому что, во-первых, Марина не имела особых драгоценностей, во-вторых, из квартиры не было украдено ни одной вещи (это подтвердили и сын, и мать), а, в-третьих, никаких следов проникновения и пребывания посторонних в квартире не обнаружилось.

Вскоре о самоубийстве звезды прошлых лет вообще перестали где-либо упоминать, других новостей хватало, более сенсационных. Правда, один раз случайно Ксения прочла в колонке светских сплетен, что актер Жорж Фалин, бывший муж Марины, все больше спивается – возможно, оттого, что ему не везет в личной жизни. При этом делался прозрачный намек на Марину и другую известную актрису.

А Виктор Голенищев в последнее время серьезно занялся политикой, часто мелькал на страницах солидных изданий и по телевизору. Он готовился к выборам в парламент, активно встречался с избирателями и, благодаря своему харизматическому обаянию и давней популярности, имел сторонников в самых разных социальных слоях.

Все эти сведения о жизни, смерти и окружении Марины Потоцкой припомнились Ксении в одну минуту, и она вдруг поняла, что не сможет спокойно жить под грузом невыносимой тайны.

Быстро вернувшись с балкона в комнату, Ксения достала из сумки медицинскую карту Еськова и села на диван. Ей очень хотелось бы убедиться, что Еськов действительно был серьезно болен, – тогда его разговоры о каком-то яде можно считать всего лишь бредом умирающего. Ксения еще раз внимательно вчиталась в записи. Да, в декабре прошлого года он болел ОРЗ, и Фира Осиповна держала его на больничном больше недели. Гм, неужели он показался ей таким больным? Тогда где результаты анализов, флюораграфии? Что-то здесь настораживает…

И вдруг Ксения поняла: болезнь Еськова совпала по времени с самоубийством Марины Потоцкой. Да, она отчетливо помнит, что Марина погибла примерно за неделю до Нового года. А что, если этот Еськов, формально будучи на бюллетене, вместе с неким Федькой Циркачом ездил в Москву для выполнения зловещего заказа? Что ж, получить больничный для него не составляло труда, он вполне мог договориться с Фирой Осиповной. А у нее теперь ничего не узнаешь – старушка совсем потеряла память после инсульта.

Но есть еще две записи кардиолога, есть и кардиограмма. Здесь уже никакой умысел не просматривается. Сердце – не ОРЗ, его за неделю не вылечишь. Почему же Еськов перед смертью утверждал, будто сердце у него никогда не болело, а все подстроил Федька Циркач?

Ксения читала, что существуют препараты, прием которых имитирует смерть от сердечного приступа. Они, конечно, очень дороги и доступны только узкому кругу лиц. Если предположить, что Еськов действительно отравлен подобным образом, – значит, заказчики убийства – крупные рыбы. Интересно, а через сколько минут после приема такого препарата наступает смерть? Ксения взяла с книжной полки кипу медицинских журналов, стала листать.

И вдруг ей вспомнился мужчина, с которым она лицом к лицу столкнулась сегодня у злополучного подъезда. Он так поспешно отвел глаза, что Ксении даже на секунду стало обидно. Теперь же она увидела этот мимолетный эпизод совсем в другом свете. А если тот мужчина просто не хотел, чтобы его заметили, запомнили? Он выходил из подъезда минут за двадцать до того, как Ксения попала в квартиру Еськова. И еще совпадение: врачи неотложки сказали, что больной позвонил им двадцать минут назад. Что, если этот самый Циркач, выйдя из подъезда, через несколько шагов позвонил по мобильнику и вызвал скорую от имени Еськова? Уходя из квартиры, он мог незаметно прихватить с собой стакан с остатками яда. А телефонный шнур, наверное, выдернул во время беседы с Еськовым, опасаясь, что кто-нибудь некстати позвонит.

Итак, выстраивается логическая цепочка: вызовы участкового врача и скорой помощи организованы для того, чтобы смерть от сердечного приступа, во-первых, выглядела естественно, а, во-вторых, была бы вовремя замечена и констатирована. Тогда – никаких разбирательств и лишних вопросов. Все рассчитано. Кажется, небольшой сбой вышел только в одном: участковый терапевт отправилась по вызовам часа на два раньше того времени, которое могли назвать в регистратуре, так как внезапно отменилось совещание у главврача. Да еще и Еськов оказался более живучим, нежели рассчитывал его убийца.

Вот уж поистине, Богу было угодно, чтобы тайное стало явным. И теперь она, простая женщина Ксения Радунко, узнала правду о гибели знаменитой и прекрасной актрисы.

Ксения схватилась за голову, вдруг осознав до конца всю тяжесть свалившейся на нее ответственности. Ну, зачем ей это, ведь у нее так мало возможностей и совсем никакой защиты. Сама она ничего сделать не в состоянии. Даже, если просто невинным образом станет наводить справки о прошлом Еськова, запрашивать медицинскую карту с его прежнего места жительства, – это уже может вызвать подозрение у тех, кто организовал убийство. Еськов недаром ее предупреждал, чтобы не вздумала обращаться к следователю. Если она начнет как-то действовать, то может добиться того, что Димка останется сиротой.

Ксения тупо уставилась в карту Еськова. Может, не надо было ее у себя оставлять? Но, раз уж оставила… Кстати, почему все-таки он дважды посещал кардиолога? Симулировал? Надо бы поговорить с кардиологом. В конце концов, это вполне логично, что участковый врач интересуется историей болезни внезапно умершего пациента. Ксения слегка поморщилась от досады, сообразив, что ей придется расспрашивать о Еськове Веронику Бурчак, потому что до июня именно она работала кардиологом в их амбулатории. Потом Вероника перешла в какую-то престижную коммерческую клинику, но в регистратуре или у секретаря, наверное, можно найти ее телефон.

Эта подтянутая молодая дама, считавшаяся неплохим кардиологом, не вызывала б у Ксении каких-либо эмоций, если бы не один случай, с виду незначительный. На участке Ксении был больной Н. – интеллигентный и еще не старый пенсионер, для которого вынужденный уход с работы был тяжел не столько с материальной, сколько с моральной стороны, ибо Н. был из тех людей, которым необходимо ощущать свою востребованность. И все-таки он нашел в себе силы не потеряться в новой жизни. Он вспомнил о своем давнем хобби – живописи и стал рисовать акварелью и маслом неплохие картины, причем, в довольно оригинальном стиле. Н. показывал их и Ксении, а одну – фантазийный пейзаж с церквушкой – подарил ей, и она с удовольствием повесила картину у себя над столом. Н. ходил в какую-то студию, где такие же, как он, самодеятельные художники, люди очень небогатые, на свои средства арендовали комнату, чтобы устраивать в ней выставки. Занимаясь любимым делом, Н. забывал о своем больном сердце и других недугах. Но однажды перед майскими праздниками он явился на прием совсем поникшим, словно в воду опущенным. Ксения не узнала своего всегда бодрого и стойкого пациента. Поскольку он пришел к ней после посещения кардиолога, Ксения решила, что Вероника Бурчак обнаружила у Н. какую-то убийственную патологию. Но оказалось, что ничего нового в плане здоровья он о себе не узнал. Ксения так бы и не поняла, в чем же дело, если бы случайно не разговорилась с медсестрой Вероники Любой. Люба рассказала, что на приеме Н. подарил Веронике свою картину и пригласил на праздничную выставку. Но Вероника осадила энтузиазм самодеятельного художника, посоветовав ему не тратить время и силы на «бесполезное малевание», а деньги расходовать не на полотна, краски и выставки, а на приобретение лекарств.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю