Текст книги "Дарю вечную молодость (Ее последняя роль)"

Автор книги: Александра Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Ксения приехала в Москву на два для позже Леонида и поселилась в одном из пансионатов Лесного Городка, где старалась быть самой незаметной из отдыхающих. Так надо было, как говорил Леонид, «для конспирации», поскольку считалось, что она приехала в отпуск поправлять здоровье. Сам он под видом сотрудника научно-производственной фирмы остановился в московской гостинице. Номер у него был двухместный, и формально он делил его с неким физиком из Дубны, но фактически жил там один, поскольку сосед был на самом деле не научным работником, а сотрудником «Перуна».

Сегодня Ксения выполнила первое задание, полученное от Леонида. Разговор с Лилей Чубаровой она, как и было условлено, записала на диктофон. Пока Леонид ехал в направлении гостиницы, Ксения, немного волнуясь, говорила ему о своих наблюдениях:

– Знаете, что меня больше всего удивило? Чубарова заявляет, что не верит в самоубийство Потоцкой, но при этом старательно игнорирует версию ограбления. Когда ее сотрудница по имени Клара стала рассказывать о драгоценностях, которые могли быть украдены у Марины, Чубарова на нее здорово разозлилась, готова была вытолкать из комнаты. Да вы сами убедитесь, когда прослушаете запись.

Леонид бросил на Ксению один из тех неопределенных взглядов, которыми порой смотрят друг на друга люди, еще не связанные какими-то личными отношениями, но уже уверенные, что эти отношения возникнут. Ксения почувствовала, что теряет нить мысли, и замолчала. После встречи с Леонидом в Днепропетровске на книжном рынке прошла всего неделя, по эти дни были гораздо насыщеннее для Ксении, чем месяцы и годы, сложенные из однообразной рутины. Жизнь вдруг сконцентрировалась, наполнилась как внешними событиями, так и внутренними переживаниями. Поселение Димы в «Созвездие», срочный отпуск в поликлинике, поездка в Москву, Лесной Городок, разговоры с Леонидом в салоне серого «Жигуленка», общение с Лилей Чубаровой… И вот теперь Становой везет ее в гостиницу, где они обсудят результаты и наметят дальнейшие действия. Ксения снова, уже не в первый раз, почувствовала себя рядом с Леонидом удивительно защищенной, уверенной. Никогда, даже в расцвете молодости и красоты, не посещало ее это чувство крепкого мужского плеча, на которое можно опереться, не опасаясь малодушия или предательства. Она тихо вздохнула, стараясь отогнать эти мысли, чтобы не жалеть себя, не встретившую вовремя настоящего, надежного мужчину.

В гостиной дежурная бросила на них заинтересованный взгляд, и Ксения невольно улыбнулась, представив, как все выглядит со стороны. Во всяком случае, они с Леонидом неплохо смотрятся вместе.

Оказавшись в номере вдвоем, Леонид и Ксения, пожалуй, с излишней поспешностью приступили к делам.

– Ну, вы слушайте запись, а я пока приготовлю чай, – сказала Ксения. – Надеюсь, у вас тут есть кипятильник? Заварку и конфеты я принесла.

– Спасибо. А я по дороге прикупил апельсины и бананы, женщины ведь это любят.

Леонид выложил лакомства из пакета на стол, а про себя отметил, что как-то неуклюже у него прозвучало: «женщины ведь это любят». Странно: раньше он никогда не замечал подобных тонкостей в разговоре.

Ксения вышла в другую комнату, где в настенном шкафчике имелась кое-какая посуда и кипятильник. Она закипятила воду в большой эмалированной кружке, опустила туда пару пакетиков «липтона». Затем разлила чай по стаканам, выложила конфеты в вазочку.

Леонид уже отключил диктофон. Прослушав запись разговора, он отметил три пункта: драгоценности семьи Потоцких; дружба Марины с костюмершей Валечкой; отношения Марины с Якимовым. Каждый из этих пунктов требовал более детальной проработки и теоретически мог дать в руки какие-то зацепки.

Ксения тем временем поставила на стол стаканы с чаем, вазочку с конфетами и села напротив Леонида. Он понимал, что сейчас будет с ней говорить о серьезных и, может быть, опасных вещах. Но, когда Леонид смотрел на Ксению, обращался к ней, его лицо помимо воли расплывалось в глупой улыбке, и он с трудом удерживал себя от многих нелепых порывов. Например, ему нестерпимо хотелось прижать эту женщину к себе, зарыться лицом в ее пушистые волосы, тонкий аромат которых он чувствовал на расстоянии. Рядом с ней он пребывал в какой-то душевной эйфории – и, в то же время, не мог позволить себе фривольности, опасаясь, что она посчитает его грубым, вульгарным. Это было непривычное для Леонида состояние. С другими женщинами у него обычно складывалось наоборот: раскованность в общении, но при этом отсутствие душевного комфорта.

Не зная, с чего начать разговор, он поспешно принялся за чай и, обжегшись, с растерянной улыбкой посмотрел на Ксению.

– Осторожно, – сказала она, помешивая ложечкой в стакане. – Ну, что скажете? Извлекли вы из моего разговора с Лилией Николаевной полезную информацию?

– Конечно, – ответил он, стараясь сосредоточиться. – Во-первых, вы правильно заметили: Чубарова действительно что-то скрывает. Если, по ее мнению, Потоцкая была убита, так почему бы не разобраться с версией ограбления? Зачем обрывать всякие разговоры о драгоценностях? Ну, а если сама Чубарова в этом как-то замешана, то ей не выгодно высказывать сомнения в самоубийстве. Что-то в ее поведении нелогично.

– Нет, я вас уверяю, она тут ни при чем! – запротестовала Ксения. – Более искреннюю подругу, чем Лилия Чубарова, трудно себе представить. Мне даже кажется, что о драгоценностях она не хочет говорить именно ради Марины. Может, как раз Потоцким здесь было что скрывать?

– Что ж, надо подключать Виктора. Если он сам не знает правды об этих камушках, то спросит у Евгении Константиновны или Алексея.

– Но ведь Алексей живет во Франции, а Евгения Константиновна не совсем здорова.

Леонид промолчал, и Ксении пришло в голову, что она брякнула, с точки зрения сыщика, какую-то нелепость. Не теряясь, она поспешила возобновить расспросы:

– Ну, а что вас еще заинтересовало?

– Так, некоторые детали, – ответил Леонид неопределенно. – С костюмершей Валентиной надо бы пообщаться. Никогда ведь не знаешь, кто протянет нужную ниточку.

– А как насчет Якимова? Его вы не хотите проверить?

– Проверить, конечно, не мешало бы всех, – улыбнулся Леонид. – Честно говоря, Ксения, я не уверен ни в ком, кроме нас с вами. Но будем действовать по порядку. Вначале выясним насчет камушков.

Становой набрал помер Голенищева. Виктор в этот момент находился дома, в своем кабинете. Он никогда не расставался с мобильником, предназначенным для переговоров с Леонидом, и потому сразу же откликнулся.

– Сегодня неожиданно всплыла версия ограбления, – сообщил Леонид. – Есть сведения, что Мадонна могла иметь при себе фамильные драгоценности своей матери.

Становой и Голенищев заранее условились о некоторых телефонных псевдонимах. Марину называли Мадонной, Фалина – Филей, Эльвиру – Эллочкой и так далее.

– Не может быть, – слегка растерялся Виктор. – Драгоценностей у них давно уже не было. Мадонна как-то обмолвилась, что их пришлось постепенно продать, надо было оплатить какое-то дорогостоящее лечение отца, а потом и матери. А еще я думаю, что половина тех камушков давно была фальшивой. Ее старики всегда слыли непрактичными транжирами, да и она сама…

– Однако есть сведения, что полтора года назад эти камушки еще были настоящими. И кроме старушки об этом никто не может рассказать. Так что придется тебе с ней побеседовать. Чужому человеку она вряд ли откроет правду.

– Я, конечно, побеседую, но сомневаюсь, что это к чему-то приведет, – вздохнул Виктор. – Мне кажется, искать надо в другом направлении,

– Все направления придется прорабатывать. Давай, по крайней мере, закроем эту версию.

– Ну, хорошо. Постараюсь выяснить.

– Запиши разговор на диктофон. Как только сделаешь это, сразу же звони. Встретимся на «заимке».

– Ладно. Сделаю все, что смогу.

Виктор говорил, прохаживаясь по кабинету, а, закончив разговор, посмотрел в сторону двери – и даже вздрогнул, наткнувшись на пристальный взгляд Инги. Она вошла в кабинет и настороженно спросила:

– Кто это звонил? У тебя такое взволнованное лицо…

– Да, понимаешь ли… – Виктор закашлялся. – Это приятельница Евгении Константиновны беспокоится, говорит, что старушка совсем плоха, надо бы ее навестить. А, поскольку Алеша за границей, она обращается ко мне. Все-таки я отец единственного внука Евгении.

– Конечно, – заметила Инга не без сарказма. – Родственники у нее во Франции, а в Москве, кроме бывшего зятя, не к кому и обратиться. У тебя что, мало других забот, тимуровец ты наш? Почему внук не заберет ее к себе?

– Она не хочет уезжать, – ответил Виктор, с трудом скрывая раздражение. – Ты что, не понимаешь? У нее здесь похоронены дочь и муж.

– Ну, если так… – Инга сбавила тон и постаралась смягчить жесткое выражение своих холодных серых глаз. – Тогда почему бы Алексею не поместить бабушку в какой-нибудь хороший дом престарелых? Сейчас ведь можно найти очень приличные.

– Я могу договоритъся насчет пансиона для старушки.

Узкое, желтоватое лицо Герасима с глубоко посаженными глазами и резкими морщинами у рта словно нарисовалось в проеме двери. Виктор всегда удивлялся способности верного адъютанта появляться в нужный момент и в нужном месте.

– Подмосковье, лес, речка, питание и обслуживание – на высшем уровне, – уточнил Герасим.

Сейчас такая услужливость почему-то вызвала у Виктора раздражение, и он довольно резко заявил:

– Не надо ни о чем заранее хлопотать. Не рвись в герои, пока тебя не позовут. Сперва я сам поговорю со старухой, с Алексеем, а потом будем решать, куда ее устроить.

Герасим Укладов, справедливо прозванный «ни му-му», молча кивнул и, не выразив абсолютно никаких эмоций, вышел в коридор своими неслышными шагами.

Оставшись наедине с Виктором, Инга подошла к нему вплотную, уперлась подбородком в его плечо и вкрадчиво спросила:

– Неужели подруга Евгении Константиновны знает номер твоего мобильника?

– Ну… я как-то оставлял Евгении этот номер… на всякий случай. Вдруг, когда наш домашний телефон будет занят, ей надо будет срочно позвонить.

Виктор с досадой почувствовал, что его слова звучат неуверенно, словно он оправдывается. Да и близость Инги сейчас была ему тягостна, хотелось стряхнуть ее руку со своего плеча. А ведь когда-то каждое прикосновение этой женщины безумно его волновало. Он даже думал, что в объятиях Инги излечится, наконец, от наваждения но имени «Марина»…

Разговор с Ингой был прерван появлением дочери. Регина влетела в комнату, напевая какой-то шлягер в стиле рэп, уселась на край стола и принялась тараторить о своих успехах. Красивая десятилетняя девочка, уже твердо уверовавшая в собственную избранность, она чем-то напоминала Виктору его самого в детстве. Регина готовила себя к карьере эстрадной певицы, и Виктор заранее знал, что поможет ей осуществить эту мечту, даже если специалисты определят, что голос у нее слабоват, а слух далек от абсолютного. Девочка и сейчас уже чувствовала себя звездой, и все ее разговоры были об успехе у мальчиков, о стильных нарядах от таких-то фирм, о зависти подружек. Виктор любил Регину со всей силой отцовских чувств немолодого человека, любил больше, чем Алексея и Светлану, с которыми всегда был гораздо строже и требовательней, чем с этой тщеславной, эгоистичной и не по годам кокетливой девочкой. Стоило Регине обнять его за шею и прошептать: «Ты у меня самый лучший папочка на свете», как он ей все прощал. Иногда, правда, Виктор пытался Регину воспитывать, укорял, что девочке недостает скромности. Но Инга в таких случаях подходила к нему поближе и вкрадчиво напоминала: «Ты же сам всегда считал, что скромность – не достоинство. Разве не так? Если она дома привыкнет быть скромной, то и в других местах будет такой же. А это непродуктивно». И он в глубине души отдавал себе отчет, что ему даже нравится очаровательная дерзость дочери, равно как и другие ее недостатки. Ведь только любовь к этому позднему ребенку могла по силе сравниться с той, которую Виктор когда-то испытывал к Марине.

Глава девятая

Серый «Жигуленок» появился перед дачей из пелены промозглого ноябрьского дня. Выглянув на веранду, Виктор Голенищев увидел Леонида и Ксению, медленно идущих по каменной дорожке – единственному твердому мостику среди мокрой вязкости садовой земли. Виктор узнал в спутнице Леонида ту самую женщину, с письма которой все и началось. Теперь он порой жалел, что принял опрометчивое решение докопаться до правды. Чем дальше Виктор углублялся в эту загадку, тем трудней ему становилось. А после вчерашнего разговора с Евгенией Потоцкой он и вовсе не спал, находясь под впечатлением неприятного открытия, перебирая в памяти многие подробности своих отношений с Мариной.

Виктор приехал на дачу заранее, чтобы без помех прослушать диктофонную запись своего разговора с бывшей тещей. Несколько фраз Евгении он стер, не желая доверять ушам следователя то, что было слишком личным и не имело отношения к тайне убийства. Но в памяти Виктора эти фразы засели прочно. Когда он спросил Евгению «Почему же Марина не обратилась за помощью ко мне, ведь я все-таки Алешин отец?», старуха своим надтреснутым, но все еще звучным меццо-сопрано сурово ответила:

«Потому что она никогда не обращалась за помощью к людям, смотревшим на нее свысока. А ведь вы, Виктор, как и ваши родители, не принимали Марину всерьез, считали легкомысленной и непрактичной. Вы не понимали, сколько в ней на самом деле ума и душевной силы». Эти слова Евгения произнесла с таким видом, словно была не впавшей в слабоумие 76-летней старухой, а примадонной, вышедшей на сцену в партии Кармен или Амнерис. А Виктор после ее слов едва не застонал от горечи…

Евгения Потоцкая-Шувалова отнеслась к визиту бывшего зятя спокойно. Виктору повезло в том плане, что она как раз пребывала в здравом уме и почти не заговаривалась. Ее довольно ровное настроение объяснялось тем, что со дня на день она ожидала приезда своего единственного и любимого внука Алешеньки. Но при этом она без всякого здравомыслия уверяла, что непременно уговорит Алешеньку остаться в России, где он скорее найдет свое место в жизни, чем на чужой земле. Тут же в качестве аргументов она приводила вещи совершенно романтические, цитировала пушкинские строки «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Виктору понадобилось немало изобретательности, чтобы перевести разговор на интересующие его вопросы. Когда он, словно невзначай, заговорил о драгоценностях, реакция Евгении была довольно странной. Она тут же воскликнула: «Правильно! И это Алеша должен вспомнить! Ведь мы с его матерью последнее наше фамильное достояние отдали за него. Можно сказать, наши предки из прошлого века спасли своего неосторожного потомка. Вот я и говорю: здесь его место, здесь и спасение и память!..» Сперва Виктор решил, что старуха заговаривается. Но после нескольких наводящих вопросов разобрался, о чем идет речь. Оказалось, что полтора года назад Алексей, решившись приобщиться к игорному бизнесу, «прогорел» на крупную сумму. А, поскольку заведение контролировали какие-то чеченцы, то Алешу, что называется, поставили на счетчик. Марина, узнав об этом, решила сама поговорить с главным авторитетом чеченской группировки. Когда ей назвали сумму долга, который увеличивался с каждым днем, она решила срочно продать бриллианты, чтобы еще успеть уложиться в эту сумму. Таким образом, с помощью фамильных драгоценностей, Марине и Евгении удалось «выкупить» Алексея, и он клятвенно пообещал больше не гнаться за бешеными деньгами. Об этой их «сделке» знала только Лиля Чубарова, которая и помогла найти покупателя – им оказался отец одного из ее студентов, нефтяной магнат то ли татарского, то ли башкирского происхождения. После такой страшной встряски Алеша вернулся к своему проверенному туристическому бизнесу, который хоть и не приносил ему больших доходов, но зато позволял спокойно спать. Через какое-то время он поехал во Францию погостить у своего двоюродного дяди – потомка брата Евгении, осевшего в эмиграции еще с гражданской войны. Там Алексей и познакомился со своей будущей невестой, у которой предки тоже были русскими эмигрантами. Недавно молодые люди обвенчались и поселились недалеко от Парижа. Но Евгения все еще наивно полагала, что Алеша и его супруга могут и должны жить на своей исконной родине. Виктор, конечно, понимал, что сын и новоиспеченная невестка в России никогда не осядут, но разубеждать старушку не стал, пусть надеется.

Больше всего Виктора потрясло нежелание Марины обращаться к нему даже в самые трудные минуты, когда опасность угрожала их сыну. Он бы дорого дал, чтобы узнать, какие чувства двигали ею: гордость, стремление быть сильной или ненависть, а то и презрение к человеку, бывшему ее мужем и отцом единственного ребенка. Лучше бы это была ненависть, ведь ненависть часто граничит с любовью. А вот презрение – никогда, презрение напрочь убивает любовь. «Поздно, поздно, – думал Виктор, качая головой из стороны в сторону. – Вовремя надо было разбираться в ее чувствах, в ее душе, а не строить из себя супермена…»

Именно в минуту этих болезненных раздумий и появился возле дачи серый «Жигуленок». Конечно, Виктор мгновенно взял себя в руки, встретил гостей приветливо, даже изобразил на лице улыбку. Ко времени их приезда он успел растопить камин, и теперь все трое уселись поближе к огню.

Тот факт, что Леонид привлек к участию в расследовании Ксению, вначале удивил Виктора, знающего недоверчивое отношение Станового к посторонним ушам, особенно женским. Виктор и сам считал, что приобщать к этому делу Ксению, даже несмотря на ее роль в раскрытии тайны, совсем не обязательно. Но, когда он увидел Леонида и Ксению рядом, то понял, почему Становой не захотел обойтись без ее участия. Виктор с первого взгляда разобрался, что эти люди – пара. Пусть даже пока они не связаны ничем, кроме деловых отношений, пусть обращаются друг к другу на «вы» и не позволяют себе вольных шуточек, кокетства, – все равно рано или поздно эти люди будут вместе. Леонид и Ксения нравились Виктору, он искренне желал им счастья, но и завидовал в глубине души. О себе он точно знал, что никогда уже не испытает ничего подобного – по крайней мере, на этом свете, а другой свет никому не гарантирован. «Но в мире новом друг друга они не узнали», – вспомнил он мятежно-одинокого классика и горько усмехнулся.

Когда Леонид прослушал запись разговора, первой его реакцией было удивление, обращенное к Виктору:

– Неужели ты ни о чем не знал? Ведь полтора года прошло. И что же, за это время ни Алексей, ни Марина даже не намекнули?..

– Видишь ли… – Голенищев замялся, поглядывая на Ксению, но она тактично отошла в сторону, занялась кофеваркой и чашками. – Видишь ли, я вообще-то очень редко с ними общался. У каждого из нас были свои дела. И, потом, я думаю, ни Алексею, ни Марине не хотелось меня в это посвящать. Алеша всегда стремился всем доказать, какой он умный и сильный, а потому скрывал свои беды. Может, он не хотел выслушивать моих нотаций. Ну и, естественно, убедил маму и бабушку тоже молчать.

Леонид ничего не сказал, но Виктор все равно почувствовал себя неловко, словно его упрекнули. Отведя глаза в сторону, он со вздохом проговорил:

– Конечно, я, наверное, был неважным отцом, если сын не пришел ко мне поделиться своими проблемами. Но так уж получилось, жизнь меня замотала. Алеша завтра должен приехать в Москву, тогда я с ним подробно обо всем поговорю. А по телефону, сам понимаешь, такие вещи обсуждать нельзя.

Леонид не стал выяснять причины, по которым Марина не пожелала обратиться за помощью к бывшему мужу, и Голенищев мысленно поблагодарил сам себя за то, что догадался стереть слова Евгении, относящиеся к этому вопросу.

– Ну что же, тогда версия ограбления отпадает, – заявил Становой, быстро оглянувшись на Ксению, а затем устремив сосредоточенный взгляд в окно, за

которым порывами проносился ветер и дробно стучали мелкие дождинки. – Хотя, для полной уверенности, надо бы поговорить с Алексеем. Вначале это сделаешь ты, а потом пусть Ксения подойдет к нему, как и к Чубаровой, под видом журналистки. Конечно, незнакомому человеку он не откроется, но, может быть, случайно упомянет какую-нибудь деталь, с виду незначительную, а по сути важную. Такое иногда бывает в нашем деле сыскном. Вот как в этот раз получилось: услышала беседу о Марине сотрудница Чубаровой – и подбросила новую информацию. Кстати, ты говорил, что этот скандальный журналист Щучинский писал, будто Марина встречалась с каким-то кавказцем. И было это года полтора назад, правильно? Так вот, скорей всего, она общалась по Алешиному делу, а этот папарацци случайно что-то подсмотрел. Да, ты еще предполагал, что Марину мог снабдить пистолетом ее кавказский знакомец. Но теперь всякие сомнения отпадают. Пистолет принесли убийцы.

Виктор наклонился над камином и, не глядя на собеседника, сказал:

– Я также уточнил у Евгении насчет Парижа. Марину действительно приглашали туда преподавать в школе искусств. То есть, творческих планов у нее хватало.

– И оснований для самоубийства не было, – подчеркнул Леонид. – Кстати, Виктор, хочу тебя спросить об одном человеке. Он не так давно был довольно популярен. Его фамилия Якимов.

Леонид говорил, внимательно наблюдая за Виктором, все еще стоявшим у камина. Голенищев не вздрогнул, но слегка напрягся и после небольшой паузы ответил:

– С Якимовым я лично не знаком. Если ты имеешь в виду его отношения с Мариной, так я об этом знаю только понаслышке. Он сам все разболтал, чтобы поднять себе популярность.

– Но я слышал, что Якимова как-то очень уж предвзято показывали по телевидению. Особенно по тем каналам…

– По тем каналам, к которым я имею отношение? – резко спросил Виктор и повернулся лицом к собеседнику. – Во-первых, не переоценивай мое влияние на СМИ. Оно держится только на старых личных связях и авторитете матерого телевизионщика. А, во-вторых, даже если быя был влиятельнейшим из олигархов, способным уничтожить таких, как Якимов, одним щелчком, то, поверь, не стал бы до этого опускаться.

– Верю, что ты не делал этого сам, – невозмутимо сказал Леонид, ничуть не удивленный сердитым тоном Голенищева. – Но, может быть, намекнул кому-то из своих влиятельных друзей, что Якимов – просто бяка и не худо бы показать это всем. Ведь могло такое случайно прорваться у тебя в разговоре, скажем, с Геннадием Бараником или Владленом Ховриным…

– Ну, ты даешь! – хмыкнул Голенищев. – Сразу видно, что не политик. Да такие люди, как Бараник или Ховрин уничтожают толькотех, кто действительно стоит на их пути. Зачем им тратить силы на какого-то Якимова только из-за того, что он не нравится одному из деловых партнеров?

– Значит, ты никому ничего не говорил про Якимова? – спокойно уточнил Леонид. – Нигде его не поругивал?

– Не припоминаю, – пожал плечами Виктор. – Ну, не исключено, что когда-то и брякнул в своем кругу. Кто меня мог слышать? Мои помощники, сотрудники? Так они не такие уж влиятельные люди. – Виктор оглянулся на Ксению и более громким голосом добавил: – Но, однако, мы забыли о даме. Не очень вежливо с нашей стороны.

– Ничего, я не в обиде, – откликнулась Ксения с другого конца комнаты. – У меня как раз и кофе готов.

Она принесла поднос с кофейником и чашками. Леонид слегка засуетился, помогая ей переставить посуду с подноса на стол, а Виктор снова отметил про себя, что между этими людьми пробегают невидимые токи.

– Итак, разрабатываем три основных направления, – сказал Леонид, принимаясь за кофе. – Первое – театры: «Феникс» и «Новый Глобус». Второе – личная жизнь. Третье – имущественно-деловые отношения, включая бывший Алешин бизнес. По первым двум я работаю сам со своими помощниками. А по третьему без тебя, Виктор, нам не обойтись. Понимаю, что ты человек занятой, но ведь только тебе Алексей расскажет все подробности о своих делах.

– Только, знаешь ли… – Виктор слегка поморщился. – Давай, по возможности, обойдемся пока телефонным общением. Пойми меня правильно. Я бы рад сюда лишний раз приехать, увидеть и тебя, и Ксению, но я ведь себе не принадлежу. Как говорится, взялся за гуж… Мои дни расписаны, каждый мой шаг под контролем. Конечно, политики тоже люди, и у них есть личная жизнь, у некоторых даже очень интенсивная. Но, отрываясь на личные дела, надо ставить в известность помощников, чтобы подстраховали. А в данном случае это не подходит. О встречах с тобой не знает даже мое ближайшее окружение. Я рассудил, что так будет надежней. Вот хоть и молчалив, допустим, Герасим Укладов, мой начальник охраны, но и он может кому-то что-то брякнуть. Например, Инге, если она начнет его выспрашивать. А он предан всей нашей семье, поэтому скажет. Кстати, эта его преданность иногда превращается для меня в плотную опеку. Вот сегодня я еле-еле от него оторвался. Пришлось отослать его на конец города по срочным делам. Так что, не обессудь, но пока длится эта предвыборная свистопляска, на свидания приезжать я не смогу. Ну, разве что в самых экстренных случаях.

– Хорошо, я понял, – кивнул Леонид. – А, кстати раз уж ты упомянул о своем помощнике… Что он за человек, этот Герасим Укладов? Я его видел однажды рядом с тобой. Мрачный тип с непроницаемой рожей.

– Ну, от человека с такой судьбой трудно ожидать веселого нрава. С шестьдесят восьмого года он как загремел по политической статье, так и промыкался лет пятнадцать. А, когда освободился, работал на золотых приисках. Ни семьи, ни детей. Но работник отменный. А что до его мрачности и молчаливости, за которую он прозван «Герасим ни му-му», так в этом тоже есть свои плюсы. Мой имиджмейкер даже советовал мне завести именно такого помощника, чтобы мы работали на контрасте.

– Да, Герасим тебя оттеняет, – подтвердил Леонид. – А кто тебе его порекомендовал?

– Один знакомый банкир. Герасим раньше работал в фирме, связанной с золотопромышленностью. Был там при директоре охранником и верным

адъютантом – вот как сейчас при мне. Потом эта фирма разорилась, но Герасим без работы не остался, поскольку его деловитость и надежность была многими замечена. Его даже Владлен Ховрин хотел перехватить, но потом уступил мне.

– А как называлась та фирма, что разорилась?

– Кажется, «Приоритет». А что, это так важно?

– Нет, на всякий случай. А мог ли Герасим кому-то пересказать твои слова о Якимове?

– В принципе, не исключено. Но зачем это Герасиму?

– Просто, чтобы выслужиться перед тобой. А Якимов мог подумать, что телевизионную интригу против него сплела Марина, желая отомстить за его бульварное интервью.

– Ах, вот в каком направлении пошли твои мысли! – скептически усмехнулся Виктор. – Но, при всей моей заочной неприязни к Якимову, я бы не стал его подозревать. На роль злодея этот пустозвон явно не тянет. Хотя, конечно, по логике детективного жанра, преступником часто оказывается тот, на кого и не подумаешь…

За окнами стало совсем темно, ранний ноябрьский вечер стремительно сгущался, вселяя неясную тревогу в души собеседников, расположившихся возле живого, потрескивающего огня. Подождав, когда камин окончательно догорит, Виктор со вздохом сказал:

– Пора, друзья мои. И неудобно выпроваживать своих гостей, но я теперь, похоже, сам нигде не хозяин, а только гость. Вы меня понимаете?

– «Цари – рабы своей высокой доли», – процитировал Леонид и похлопал друга юности по плечу. – Больше не сорву тебя с места, пока все не выясню. А до тех пор будем с тобой обогащать телефонные компании. Надеюсь, твои разговоры не прослушиваются?

– И я на это надеюсь. Но для уверенности будем пользоваться нашим телефонным шифром.

Вскоре два неприметных «Жигуленка» один за другим отъехали от дачи– «заимки». В первом сидели Леонид и Ксения, во втором – Виктор.

Когда на объездной дороге машины разъехались в разные стороны, Ксения посмотрела вслед стремительно удалявшемуся автомобилю Виктора и сказала:

– Голенищев такой успешный и влиятельный человек, но он не производит впечатления счастливого. Вам не кажется?

– А много ли на свете счастливых людей? – вздохнул Леонид и бросил быстрый взгляд на свою спутницу. – Вот вы, Ксения, счастливы? Только честно. И без философских тирад о том, что счастье относительно, что надо радоваться каждому светлому дню и все в таком роде. Это ведь и так понятно. Но чувствуете ли вы себя счастливой? Поет ли у вас душа?

– А вы поэт, господин сыщик, – усмехнулась Ксения. – Отвечу честно: нет, не чувствую, и душа, увы, не поет. Было, конечно, и в моей жизни хорошее. И сейчас есть. Прежде всего – сын. Но полного счастья, такого чтоб – ах! – такого нет.

– И у меня нет, – признался Леонид. – Но я почему-то надеюсь, что будет. С некоторых пор стал надеяться. Как вы думаете, это не глупо в моем возрасте?

Ксения промолчала, глядя в окно и зябко кутаясь в пушистый воротник. Молчал и Леонид, сосредоточив свое внимание на мокрой от дождя дороге.

И в этом напряженном молчании, словно в силовом поле, они остро ощущали идущие друг от друга токи.

Свет городских огней пронизывал пелену мелких дождинок, блестел на влажной поверхности асфальта, расходился лучами по мокрому стеклу. Рассеянно наблюдая за мельканием улиц, Ксения в какую-то минуту вдруг опомнилась, словно стряхнула с себя наваждение.

– Стойте, Леонид, куда мы едем? – встревоженно обратилась она к своему спутнику. – Мы ведь уже в городе! А вы обещали завезти меня в пансионат. Давайте теперь, по крайней мере, сворачивать к вокзалу. Доеду на электричке.

– Не надо. Уже поздно, вы устали, да и я тоже. Сегодня заночуем в гостинице.

– В какой? Где?

– У меня в номере. – Заметив недоумение на ее лице, он добавил: – А что вас так смущает? У меня же двухкомнатный люкс. Я лягу на диване в гостиной. Мой сосед все равно почует в другом месте.

– А как же дежурная? За кого она меня примет?

– Во-первых, дежурная любит подарки и ничего мне не скажет. А, во-вторых, глядя на вас, даже самый отпетый циник не подумает ничего плохого.

– Вот как? Знаете, это немного сомнительный комплимент, – рассмеялась Ксения. – Выходит, я выгляжу, как синий чулок?

– Скорее, как синяя птица счастья, – улыбнулся Леонид. – Для меня, по крайней мере,

– Ценю ваш юмор. И все-таки давайте сворачивать к вокзалу.

– Нет, не сегодня. Я вообще-то жалею, что пришлось поселить вас в загородной зоне. Но так было нужно для конспирации. Однако сегодня это правило можно нарушить. Нас пока еще никто не взял на заметку, а завтра с утра вас ждут дела в городе, так что удобней будет заночевать здесь.

– Ну, если так… – Ксения немного поколебалась. – Но у меня даже нет с собой ни зубной щетки, ни халата.