Текст книги "Шутка с ядом пополам"

Автор книги: Александра Авророва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– И последний момент. Гуревич очень заинтересован в том, чтобы посмотреть записи покойного. Если я правильно понял, они работали вместе над серьезной проблемой, и Гуревич надеется обнаружить что-нибудь полезное. Николай Павлович прищурился, в глазах его появилось новое выражение – живой и радостной заинтересованности.

– А ведь вы правы, – медленно произнес он. – Я действительно натыкался на нечто по этой теме. Я пока не изучал записи, только просматривал, но я обязательно сегодня же это найду и постараюсь привести в божеский вид. У Володьки в компьютере, как всегда, полный хаос, – Панин снисходительно улыбнулся. – А ведь я ему говорил – надо хотя бы раз в месяц наводить порядок, да где ему при его несобранности! И что в результате? Все брошено в таком состоянии, что, если б не я, никто б вовек не разобрался.

– А разве Некипелов не разобрался бы?

– Разве что Некипелов, и то не убежден. Ему не хватает кругозора, да и терпения не всегда. В общем, если встретите Гуревича, так пускай подойдет ко мне. Разумеется, я ему помогу.

Талызин поблагодарил и отправился в соседнюю комнату, куда удалилась Анна Николаевна. Постучав, услышал слабое «войдите». Вдова полулежала на диване с видом умирающей. Но, учитывая, что совсем недавно она была весьма бодра, следователь решил не оказывать первой медицинской помощи и приступил к разговору.

– Не вставайте, не вставайте, пожалуйста, раз вы плохо себя чувствуете! – вежливо попросил он. – Мне и так неловко, что придется задавать вам вопросы. Понимаю, вам не до меня. Но вы правильно заметили – я вынужден.

Анна Николаевна лишь слегка наклонила голову, и Талызин без долгих предисловий флегматично осведомился:

– Вы уверены, что ваш муж покончил с собой, а не убит?

– Ой! – широко распахнула глаза Анна Николаевна. – Конечно. А почему я должна… я не понимаю…

– Некоторые считают, он был не из тех, кто способен наложить на себя руки. А как думаете вы?

– Да, Володя не открывал душу посторонним, – кротко заметила вдова. – Посторонним могло казаться, что у него на душе все прекрасно, но я знала, что это не так. У него были проблемы, и они очень его беспокоили.

– Какие проблемы?

– Ох… нам с вами трудно это понять, мы ведь не ученые, а обычные люди. У Володи начались трудности в работе. Возраст, он же все-таки сказывается, правда? Нет такого потока идей, как в молодости, интеллект слабеет. Для обычного человека это ерунда, а для Володи… Он так переживал, что у него начались и другие проблемы… интимные… ну, вы понимаете? А мужчины из-за этого так страдают. Я знала это, но я не понимала, – она всхлипнула, – я не понимала, что он настолько страдает. Я должна была… я ведь чувствовала неладное… я должна была удержать его, а я не сумела. Я виновата, как я виновата! И зачем я в тот роковой день уехала к маме!

– Вам ведь надо было забрать детей, – благодушно напомнил Игорь Витальевич. – В чем же вы виноваты? Вы во сколько выехали из дома?

– Встала, позавтракала и поехала. Наверное, выехала в районе девяти.

– И в каком настроении находился ваш муж?

– В подавленном. После этого ужасного юбилея он места себе не находил. Но я надеялась – привезу деток, и он повеселеет. Детки, они как солнечный лучик, они любому поднимут настроение, правда?

Талызин был категорически не согласен с данным заявлением, однако кивнул.

– Да, а вы не знаете, у вашего мужа не было каких-нибудь планов на день? Он никуда не собирался, никого не ждал?

– Нет. Он сидел, что-то обдумывая. К сожалению, я тогда не догадалась, что. Я надеялась, даже если он и собирается… если он и задумал плохое, то не решится сразу. Я успею привезти деток и вывести его из депрессии.

– Да, это понятно. Вы, наверное, схватили детей и сразу же помчались обратно, да? Чтобы успеть?

Анна Николаевна приложила к глазам платочек и довольно долго всхлипывала, затем горестно воскликнула:

– Не терзайте мои раны! Нет, я не помчалась обратно. Я ведь не знала, что счет идет на минуты. Я думала, на дни или хотя бы часы. Я была такая усталая, мои нервы были так истерзаны, что я не смогла сразу уехать. Я привыкла в трудную минуту быть рядом с мамочкой, искать у нее поддержки. И, пока я черпала у нее душевные силы, прошло все утро. Обратно я выехала около двух.

– И все это время вы были вместе с матерью?

Анна Николаевна поглядела на следователя цепким взором, так не вяжущимся с наивным детским голоском, и сообщила:

– Мамочка ненадолго выходила погулять с детишками. А остальное время мы были вместе.

– И сколько же ее не было?

– Не помню. Знаете, у меня совсем нет чувства времени, а смотреть на часы я вечно забываю. Я такая рассеянная, просто ужасно!

– И во сколько она выходила?

Собеседница лишь недоумевающе и сокрушенно развела руками.

– Хорошо, – не стал жать следователь, – я понял. Значит, для вас в тот день настала трудная минута. А почему?

– Как почему? – взмахнула ресницами несчастная вдова. – Разве вы не знаете? Разве вам вчера никто не сказал? Накануне, в свой день рождения, Володя говорил о самоубийстве. А поскольку я и до этого ловила его на подобных мыслях, я страшно расстроилась и хотела посоветоваться с мамочкой, что мне предпринять.

– Это было единственное, из-за чего вы расстроились?

– Нет, не единственное, – неожиданно призналась Анна Николаевна, – но после происшедшего вторая причина кажется смешной. На юбилее присутствовала девочка… ее зовут Кристина, она лаборантка… Знаете, Володя, он очень нравился женщинам. Очень был обаятельный человек. А эта лаборантка… ведь у девчонок сейчас нравственность на нуле… она бегала за ним, как кошка. Разумеется, он не воспринимал ее всерьез, я была в нем уверена. Иначе разве я согласилась бы, чтобы она присутствовала на дне его рождения, правда?

В ответ на взмах ресниц и наивную девичью улыбку Талызин, естественно, кивнул, а про себя кое-что отметил. Первый человек, который постоянно говорит о Бекетове в прошедшем времени – его жена. Остальные словно до сих пор считают его живым, а она уже похоронила. Этот факт не в ее пользу. Но в то же время она откровенно заговорила о скандале с Кристиной – это уже в ее пользу. Или она просто знала, что следователь в курсе?

– Значит, девочка бегала за вашим мужем?

– Да, мы с ним вечно над этим смеялись. А тут… не знаю, что ей в голову взбрело… после этого тоста она стала на меня кричать. Мол, я виновата в том, что довела Володю до подобного состояния, и, если б он жил с ней, такого бы не случилось. А Володя как раз куда-то отошел, и некому было ее образумить.

– Ничего, – утешил следователь, – вы же понимали, что это не так.

– Да, но знаете, как это бывает в личной жизни… даже когда полностью доверяешь партнеру, все равно от таких вещей остается неприятный осадок. Хотя, конечно, мне пора бы привыкнуть. Его на работе постоянно осаждали бабы. Знаете, у них есть такая Лазарева, так она просто проходу ему не давала. А вы б ее видели! Типичный синий чулок, почти без косметики, одета как пугало, выглядит на пятьдесят и не знает в жизни ничего, кроме работы. Володя всегда презирал подобных женщин. Он любил женщин ухоженных, утонченных.

Анна Николаевна настолько увлеклась, что даже забыла про необходимость контролировать звучание своего голоса, и его тембр стал существенно ниже. Поскольку лично для Талызина Марина обладала несомненной привлекательностью, которой, правда, серьезно мешали скептический ум и независимый характер подруги жены, возникло подозрение, а не проявляется ли тут запоздалая ревность. Если да, значит, вдова ревнива не на шутку. Хотя кто этих баб разберет, особенно в оценке одежды. Очень часто, когда предлагаешь Вике купить какой-нибудь симпатичный костюмчик, она только возмущенно фыркает и выбирает другой, ничем не лучше.

– Значит, Лазарева не давала вашему мужу прохода?

– Да. Обе они, и Лазарева, и Дерюгина. Я не обращала на это внимание. Воспринимала как оборотную сторону привлекательности моего мужа. Но крик, который устроила Дерюгина на юбилее, меня расстроил. Глупая я, правда?

Голосок снова стал детским.

– Вас вполне можно понять, Анна Николаевна. Скажите, а ваш муж, он был верующий?

– Постольку-поскольку, – пожала плечами собеседница. – По крайней мере, крещеный, поэтому когда Коля предложил похоронить его по православному обряду, я это сразу одобрила. Так гораздо торжественнее, правда?

А вот это уже неожиданность. Игорь Витальевич был уверен, что Панин выдумал свою инициативу по данному вопросу, а, оказывается, нет. Ведь сговориться парочка вряд ли успела! Спросим-ка еще кое-что…

– Простите за нескромность… Вы прожили в первом браке больше десяти лет, но так и не завели детей… Это случайность или… Вообще-то Анна Николаевна вполне могла возмутиться в ответ, но она лишь мило улыбнулась.

– Я тогда была совсем юной. Коля часто смеялся, мол, куда мне ребенка, я сама еще ребенок. А теперь повзрослела – и вот родила. Даже двоих. Детки – такое счастье!

Снова полное единодушие с бывшем мужем! Неужели Марина наврала? Нет, скорее ей в свое время наврала Анна Николаевна, а теперь стала говорить правду.

– А бывшая жена Бекетова, Татьяна Ивановна… какие у них после развода взаимоотношения?

Вдова, заметно скривившись, сообщила:

– Дружеские. Хотя Володя предпочел ей меня, он продолжал ее поддерживать и морально, и материально. Даже тогда, когда приходилось отрывать деньги от насущных потребностей нашего бюджета. Таня, она, знаете ли, из тех, кто так и не сумел приспособиться к нынешней жизни. Она привыкла, что ее содержит государство, вот и сидит на нищенской зарплате. Поэтому Володя ее жалел.

Тон убедил Талызина – да, вдова ревнива. Кроме того, неожиданно стало ясно, что нестандартное начало первого брака осталось для Анны Николаевны тайной, иначе она не упустила бы случая смешать соперницу с грязью. Похоже, при всех своих недостатках Бекетов не выставлял тайны брошенных им женщин напоказ.

– А вас не удивил такой странный подбор гостей на юбилее?

– Удивил, – охотно подтвердила собеседница. – Я только потом поняла, в чем дело. Он ведь решил покончить с собой, вот и собрал тех, кто сыграл серьезную роль в его жизни. Женщин и учеников.

– Разве Дерюгина или Лазарева играли в его жизни серьезную роль? – осведомился Талызин, подивившись точности нанесенного удара. Под этим углом зрения на состав гостей никто еще не смотрел!

– Что касается Дерюгиной, она работает на кафедре лаборанткой и обязана там находиться. К гостям она не имела отношения. А Лазарева у Володи училась, и он ценил ее как педагога. Старые девы часто бывают хорошими учителями, ведь своей жизни у них нет.

– А кто из учеников был Бекетову особенно близок?

– Конечно, Коля. Между ними разница всего шесть лет, и они стали друзьями. Их дружбе не помешали даже… даже наши семейные перемены.

– Говорят, последнее время Бекетов больше всего общался с Гуревичем. – Да, пожалуй, но это было чисто деловое общение. В душу к себе такого юного парня Володя, разумеется, не пускал.

«Знает, что Гуревич не верит в самоубийство, – понял следователь. – Умная дама!»

В этот момент раздался грохот. Он был так силен и неожиданен, что Талызин даже вздрогнул.

– Черт! – выругалась Анна Николаевна. – Если он разбил мне компьютер…

Она вскочила и ринулась в соседнюю комнату, Талызин за ней. Там в растерянности ползал по полу Панин, собирая какие-то осколки.

– Анечка, – горестно выдавил он, глядя снизу вверх, – на сей раз я его разбил. Но информация, она вся цела, я грохнул только монитор.

– А ты хоть знаешь, сколько стоит плазменный монитор? Мы выкинули на него такие деньги, что…

Анна Николаевна кипела от гнева. «Ха! – подумал Талызин. – Значит, она якобы не разбирается в компьютерах?»

Очевидно, нечто подобное сообразила и она сама. По крайней мере, тут же сделала наивное личико и детским голоском добавила:

– Извини, Коля, это нервы. И потом, Володя, он так хотел именно плазменный монитор… я вот даже название запомнила… Но теперь это уже все равно.

А Игорь Витальевич между тем мрачно смотрел на стенку. Мощность шума, донесшегося из одной комнаты в другую, навела на неприятную мысль, которая тут же подтвердилась. Да, дом был дореволюционной капитальной постройки, однако данная конкретная стена явно являлась новоделом, перегораживая огромный зал надвое. Похоже, Анна Николаевна прекрасно слышала весь разговор следователя с отставным мужем, вот и подготовила согласованные ответы. А нечего быть таким лопухом, сам виноват! Пришлось попрощаться и уйти. Однако во дворе ждала неожиданность. Неожиданность сидела на спинке сломанной лавочки и по-детски обкусывала ногти.

– Вы?

Кристина соскочила с лавочки, потрясенно уставившись на следователя.

– Вы сюда? – он кивнул в сторону подъезда.

– Нет, просто гуляю. Забрела. И, надо же – вы! Хотя понятно… вы ее допрашивали, да? Думаете, она его убила?

Девушка набрала в грудь воздуха и вдруг заявила, словно в воду бросилась.

– Вы не там ищете. Знаете, кто его убил? Лазарева Марина Олеговна. Я точно знаю.

Талызин аж крякнул. Вот тебе новости!

– Откуда вы знаете?

– Знаю, и все. Она уже много лет его любовница. Всю жизнь, понимаете? У него жены, а он тайком трахается с ней. Отвратительно! Прямо в институте, представляете, прямо на рабочем месте! Она вот выставляется перед нами, какая она правильная, а сама все время врет! Вот она его и убила.

Решив не выяснять, как согласуется этот спич со вчерашним утверждением, будто Марина – завистливая старая дева, Игорь Витальевич уточнил главное.

– Это еще не причина, чтобы убивать. Вы знаете что-то конкретное?

– Она ненавидела его. Она вообще всех мужчин ненавидит! Она – самая рассудочная и бесчувственная из женщин, вот она какая! Они поругались в тот день, в день его рождения. Мне не нужны про нее всякие дурацкие доказательства! Если человек всю жизнь врет, врет так, что все ему верят, все до единого, а он притворяется, так этот человек, он убьет, и никто не догадается об этом! Она такая, что…

Кристина почти кричала, в голосе звенели слезы. На середине фразы у нее перехватило дыхание, словно опять начался приступ, она судорожно дернулась и, повернувшись, побежала. Талызин рванул за ней, но возраст и сердце были уже не те. Девушка скрылась в одном из ближайших подъездов, который оказался проходным. Следователь побродил вокруг, однако найти ее не смог.

Дома он сказал Вике:

– Поговорила бы ты с Мариной как женщина с женщиной. Я так понял, она жила когда-то с Бекетовым пару месяцев, лет тринадцать назад, и с тех пор у них ничего.

– Да, – кивнула жена. – Он ведь потом женился, а Маринка не из таких.

– Зато он, похоже, из таких. Если у них с Мариной продолжалась связь… тут ничего особенного нет, это их личное дело, но хотелось бы знать, имеется ли под этим утверждением основание.

– А кто наклепал? – заинтересовалась Вика.

– Кристина, – помешкав, решал признаться Игорь Витальевич. – И вообще, вела она себя очень странно, а Марину ненавидит лютой ненавистью. Кстати, уверяла, что в день юбилея Марина с Бекетовым поругались.

Вика обычно чувствовала, когда муж действительно придавал значение своим словам, поэтому лишь заметила:

– Тогда срочно выметайся. Маринка скоро придет, а при тебе я с ней говорить не хочу. В магазин сходи, купи чего-нибудь вкусненького, и быстро не возвращайся.

Если честно, ей самой было интересно. Личная жизнь Марины всегда ее интриговала. Большинство женщин охотно делятся с подругами проблемами по данной части, а Маринка какая-то скрытная. Понадобилось убийство, чтобы она призналась, что была когда-то влюблена!

Однако на деле решительность Вике изменила. Легко ли брякнуть «Ты часто последнее время спала с Бекетовым?» человеку, с которым никогда не беседовал на подобные темы? Она ходила вокруг да около, но на прямой вопрос подвигнуться не могла.

Слава богу, Марина что-то почувствовала.

– Ты что темнишь? – удивилась она. – На тебя не похоже.

– Тебя боюсь, – честно высказалась Вика. – Ты такая серьезная, не знаю, как подступиться.

Марина засмеялась от неожиданности, потом заявила:

– Не бойся. Я по выходным обычно не кусаюсь. В чем дело-то?

– Твоя драгоценная Кристинка наплела Игорю, будто вы с Бекетовым много лет любовники. Да, и еще, что вы с ним в последний день поругались. Еще Игорь говорит, что она была какая-то странная и ненавидит тебя лютой ненавистью. Кажется, все.

– О, черт! – вырвалось у Марины. – Понятно.

Лицо ее заметно помрачнело, и Вика поспешно добавила:

– Не хочешь, так ничего не говори. В конце концов, какое Игорю до этого дело? К убийству это не имеет ни малейшего отношения.

– Не знаю, – мрачно вздохнула ее подруга. – Надеюсь, не имеет. Бедная Кристинка! А я еще вчера удивилась. Она, конечно, должна меня недолюбливать, но не настолько, чтобы поразить Игоря Витальевича. А теперь все ясно.

– Да что тебе ясно?

– Помнишь, я рассказывала… ну, про тот разговор в лаборатории… на дне рождения, когда я ушла за перегородку, и туда пришел Володя?

– Конечно. И что?

– Ты еще спрашивала, могла ли его слышать Аня. А его слышала Кристинка.

Это почти наверняка.

– Почему ты так уверена?

– Ну… потому что у нас с Володей давно ничего не было, даже намека не было, а про прошлое Кристинке знать неоткуда. Знали только те, кто в те годы был близок к Володе. Панин, Некипелов. Да, еще Аня и Лидия Петровна. Никто из них просветить Кристинку не мог. Вика прокрутила в мозгу пресловутый разговор в лаборатории и пожала плечами.

– Ну, пусть подслушала. Там, по-моему, ничего такого не было. Нет, было что-то про Кристину не очень приятное, но не так, чтобы… – Я рассказала вам не до конца, – неохотно откликнулась Марина.—

Думала, остальное не имеет значения. Но, раз так пришлось… снявши голову, по волосам не плачут…

Она опустила глаза, припоминая. Всплыли обрывки фраз, за которые стало стыдно. Если б знать тогда, что девочка это слышит…

– То есть ты бросаешься подобными заявлениями, чтобы мы все не ссорились между собой, а дружно утешали тебя? А ты подумал, что та же Кристинка по молодости примет это по-настоящему близко к сердцу?

– А мне и нужно, – задумчиво произнес Бекетов, – чтобы она приняла это близко к сердцу. Надеюсь, это заставит ее действовать.

– Неужели есть что-то, на что она для тебя еще не готова? – иронически спросила Марина.

– Она слишком романтическая девочка, а моя Анюта слишком привыкла подавлять самолюбие. Боюсь, даже если я заведу гарем, она не сочтет это достойным поводом для того, чтобы меня бросить.

– Значит, решил выгнать Аню ради Кристинки?

– Обижаешь, Мариша! – весело возмутился Бекетов. – Я ни разу не выгонял женщину из своего дома, а в моем возрасте поздно менять привычки. Предпочитаю, чтобы дамы уходили сами.

– Не вижу связи…

– Очень просто. Кристинка вбила себе в голову, что должна проявить благородство и не разрушать семью. Ей, понимаешь ли, достаточно моей любви, проза жизни пусть достается Ане. При подобном поведении Аня может делать вид, что не воспринимает наши отношения всерьез. А теперь Кристинка в ужасе: я, оказывается, считаю себя стариком и размышляю о смерти. Почему? Да потому, что живу с постылой старухой. Юные особы, они склонны судить весьма категорично. Значит, надо срочно меня спасать. Пускай попортит Ане нервы, это обеим пойдет на пользу.

– Все равно не понимаю, – упорствовала Марина. – Почему бы тебе прямо не объяснить Кристинке, чего от нее хочешь?

– То есть сказать ей: «Детка, я не люблю склок, поэтому обязанность довести Анюту до нужной кондиции возьмешь на себя ты»? Жаль лишать девочку иллюзий. К тому же она много о себе возомнит, а мне это ни к чему. И еще, теперь уже до конца.

– Мой роман с Кристинкой объясняется идиотским желанием хоть на короткое время стать моложе, чем я есть. Кристинка чем-то похожа на тебя, какой ты была когда-то. Я часто вспоминаю то время. Очередной признак старости – оглядываться назад, а не смотреть вперед.

– Почему бы и не оглянуться? Тебе можно только позавидовать. Иногда мне кажется, – Марина задумчиво улыбнулась, – наверное, ты – единственный человек, кому никогда и ни в чем не пришлось себя ломать. Удивительно!

– А ты? Если б ты это умела, все у нас пошло бы по-другому. Но ты не умеешь и даже не пытаешься.

– Возможно, но мне приходится за это платить. В личной жизни – одиночеством. В работе – мизерной зарплатой и конфликтами с начальством. В литературе – проблемами с издателями. А ты, не ломая себя, имеешь все, что тебе нужно.

– Женщине всегда приходится платить за то, что мужчинам дается бесплатно, – спокойно сообщил Бекетов.

– В таком случае остается надеяться, – сама не зная, язвит или серьезна, заметила Марина, – что Кристинка умеет поступиться собой, не слишком при этом страдая.

– Ну, за нее можешь не беспокоиться. У нынешнего поколения нет такого понятия, как чувство собственного достоинства. Зато она по-детски ревнива, так что при необходимости повод для расставания найти будет несложно.

– А ты уже обеспечиваешь себе тылы?

– Ну, Мариша, – Володя улыбнулся, – не считаешь же ты всерьез, что я долго проживу с девочкой моложе меня на тридцать два года. Или что она долго проживет со мной. Это у нее сейчас пора иллюзий, но пора эта быстро закончится.

– И, рассуждая так, ты морочишь девчонке голову! – разъярилась Марина. В глазах у нее потемнело от гнева. – А то, что ты можешь навсегда испортить ей жизнь, для тебя ерунда! Я понимаю, жизнь женщины – это не то, с чем надо считаться. Мы же неполноценные существа, наши чувства ничего не стоят. «Пускай она поплачет – ей ничего не значит», так?

– Только не ты, – вдруг прервал ее Бекетов и крепко прижал к себе. – Любая из них, но не ты. Ты другая. Единственная другая за всю мою жизнь.

Марина почувствовала, что у нее подгибается коленки. Она и забыла, как сводят с ума поцелуи этого человека, какие у него нежные, сильные руки, как в единый миг все остальное на земле становится неважным, даже несуществующим, остается только он…

– А я рада, – заявила Вика, поняв, что продолжения не будет. – Это очень даже хорошо, что ты повела себя, как нормальная, гормонально здоровая баба. По крайней мере, переспала с ним напоследок.

– Нет, – тихо откликнулась собеседница.

– Что – нет?

– Я вырвалась и ушла.

– Что? Издеваешься, что ли? Почему?

– А я обнаружила у себя способности к телепатии, – невесело усмехнулась Марина. – Я вдруг услышала, что он думает. Он как-то произнес эту фразу… незадолго до нашего разрыва.

– Какую?

– Он тогда сказал: «Если надо в чем-то убедить мужчину, действуешь через мозги, а женщин приходится убеждать совсем через другое место». Вот это он и подумал. По крайней мере, я так решила.

– Дура! – не выдержала Вика. – Ты самая настоящая дура! Может, он и не думал ничего такого? Может, он женился бы на тебе? Сил моих с тобой нет! Выдумываешь всякую чушь, а теперь человека убили, и мы никогда теперь не узнаем…

Ей почему-то стало настолько горько, что из глаз закапали слезы.

– Да, я дура, – согласилась Марина и тоже заплакала. – Ты совершенно во всем права. Если б я переспала с ним тогда, я б сейчас так не мучилась. А я его оттолкнула, сама не знаю, за что.

– Он сам виноват! – горячо воскликнула Вика, на сто восемьдесят градусов меняя собственное мнение. – Еще не хватало тебе теперь переживать! Он как этот мальчик, который кричал «волки». А когда действительно пришли волки, ему не поверили.

– Теперь все это уже неважно, Вичка. Прошлого не вернешь. Я знаю одно – как бы ни было Володе больно или обидно, на самоубийство это его толкнуть не могло. Даже если представить на минуту, что он меня… что я действительно была ему дорога… он бы продумал, как сделать, чтобы я вернулась к нему, а не убил себя. Сложные задачи всегда стимулировали его волю к жизни.

Когда раздался робкий звонок в дверь, подруги уже давно утерли слезы и даже выпили во утешение по рюмочке коньяка.

– Игорь стесняется открыть дверь своим ключом, – пояснила Вика. – Я его выгнала, чтобы нам без помех поболтать. Но ты ведь… ты, я думаю, не против… это ведь может быть важно для следствия, да?

– Перескажи ему ты, – попросила Марина. – У меня нет сил.

Игорь Витальевич, выслушав жену, задумчиво заметил:

– А я терзался – где раньше слышал фразу, что Марина – самая рассудочная и бесчувственная из женщин. Сперва это сказал Бекетов в том самом разговоре, а теперь – Кристина в разговоре со мной. То есть получается, у девочки был мотив. Так?

– Не знаю, – вздохнула Марина. – Только я теперь вспоминаю, когда я выскочила из-за перегородки… ну, после этого разговора… Кристинка стояла у стенки совершенно белая. Я еще решила, на нее так подействовал этот идиотский тост. Мне трудно объяснить, но я теперь уверена, что разговор она слышала. Но она, наверное, скорее бы уж убила меня?

– Это большой вопрос, – не согласилась Вика. – Удар ей нанес он, а не ты. Ты – так, подручное средство.

Марина сморщилась, словно от боли, и тихо произнесла:

– Бедный ребенок…

– Слушай, – удивилась Вика, – а ты действительно на нее совсем не обижаешься? Она про тебя гадости говорит, а ты ее жалеешь. Если б не знала, что ты не любишь притворяться, в жизни бы не поверила.

– Ну, – пожала плечами ее собеседница, – наверное, дело в том, что она была моей студенткой.

– Ну и что?

– Я же профессионал. У меня вошло в плоть и кровь, что характер студента, а также его ко мне отношение не должны быть связаны с тем, как я отношусь к нему. Плохо относиться к студенту я могу лишь из-за его нежелания или неумения учиться. Я так привыкла. А Кристинка, она еще… Володя не зря говорил, что она чем-то на меня похожа. Не на теперешнюю, конечно. Я очень хорошо понимаю, что она может чувствовать. А сама бросила на нее подозрение, да? Странно получается.

– Не вижу странности, – заметил Талызин. – Мне представляется естественным, Мариночка, что, раз уж вы ко мне обратились, так расскажете мне всю правду, а не ее обрывки. Я, как никак, тоже профессионал.

Марина покраснела, а Вика поспешила уточнить:

– Конечно, профессионал, и Марина тебе целиком и полностью доверяет. Просто ей жалко девочку, вот и все.

– Да успокойтесь вы обе! – не выдержав, засмеялся следователь. – Если девочка не виновата, так ничего ей не будет. Может, у нее вообще алиби? Завтра воскресенье, а вот в понедельник посажу на это кого-нибудь из своих ребят. Как говорится, не в службу, а в дружбу. Это называется использованием служебного положения в личных целях. Вот до чего вы меня довели!

– На что посадишь ребят? – жадно осведомилась Вика.

– На алиби. Некипелов якобы вел занятия – это надо выяснить у студентов. Андрей Петренко не покидал читального зала – пускай подтвердит библиотекарь. Татьяна Ивановна была на работе – тоже для порядку не мешает подтвердить, хотя в данном случае я уверен. Панин сидел дома, Лидия Петровна тоже. Надо проверить, не видел ли кто, как они выходили. Это же относится к Анне Николаевне, которая была на квартире у матери – причем одна. Так, Гуревич гулял, Кристина должна была сидеть в лаборатории… В общем, работы хватает. А основное – расспросить соседей Бекетова. К сожалению, дом без консьержки, но чем черт не шутит? Вдруг кто видел, как к Бекетову заходили? Вдруг кто узнает кого-то из наших фигурантов?

Марина улыбнулась:

– Значит, Таня вам понравилась? Я недостаточно хорошо ее знаю, но тоже думаю, что она не могла бы… как христианка, и вообще… – Она потеряла сознание, когда я намекнул, что Бекетова могли убить, зато вцепилась в эту мысль мертвой хваткой. Уж больно ей не хочется, чтобы он страдал в аду. Кстати, Марина, а вы знаете, каким образом она за него вышла?

– Я не понимаю… познакомилась с ним и вышла. Она, по-моему, родственница Лидии Петровны. А что?

– Нет, ничего.

Талызину стало приятно, что его догадка подтвердилась. Бекетов способен бросить женщину, но не предать ее. И тут Игорь Витальевич с удивлением поймал себя на мысли, что и сам, подобно большинству, думает об этом человеке в настоящем времени.

– А как вам Лидия Петровна? – неуверенно поинтересовалась Марина. – Вальяжная дама. Очень и очень обеспеченная. На редкость высокого о себе мнения. Вела себя так, будто все мы для нее ничто. Не всегда в это верится. При ее страсти к сплетням трудно представить, что она забыла ваше имя.

– А она его и не забыла, – сообщила Марина. – Она на том дне рождения явно поставила целью меня довести, и, если б Володя постоянно за ней не следил, добилась бы своего. Я ее тоже терпеть не могу, но предпочла бы просто не иметь с ней дела, а не скандалить. В умении скандалить мне с нею соревноваться глупо, все равно проиграю.

– Значит, дамочка мне врала. Любопытный факт! И, кстати, очень настойчиво пыталась обеспечить свое алиби. Убежден, что куда-то она в среду обязательно выходила – хотя, возможно, с Бекетовым это никак и не связано. Еще один любопытный факт – тайком от ее мужа они с Бекетовым перезванивались. По ее словам, он давал ей коммерческие советы. Он что-нибудь понимал в коммерции, Марина?

– Он понимал в жизни. Я вот все думаю – как он мог не догадаться, что его хотят убить? Значит, был слишком занят чем-то другим, а все остальное напрочь выкинул из головы. Иначе не мог не догадаться!

«Был занят тем, что искал способ вернуть тебя», – подумала Вика, в глубине души весьма склонная к романтизму, а вслух произнесла:

– Ну, о чем вы болтаете? Кому сейчас нужна ваша Лидия Петровна? Игорь, надеюсь, ты с Анной-то Николаевной наконец поговорил? Поглядел на нее? Она – убийца?

– Ты, Вика, многого от меня хочешь. Я такие вещи не определяю на взгляд.

– Ерунда! Конечно, это не для протокола, а для себя, но чтобы ты с твоим опытом не мог определить убийцу – вовек не поверю! Не хочешь признаваться, да? Мы тебе все выкладываем, как на блюдечке, а ты нас за нос хочешь водить? Очень честно, нечего сказать!

Глаза жены смотрели требовательно и строго, глаза ее подруги – менее требовательно, однако не менее выжидающе. Правильно утверждают французы, протяни женщине палец – она вытащит скелет!

– Она вам понравилась? – наконец, прервала молчание Марина. – Нет, не понравилась. Она действительно притворщица, изображающая наивную непосредственность. Причем изображает ее не слишком ловко. Наверное, в данную ловушку за всю ее жизнь попался только один человек.

– Да, вы правы. Панин верит ей безоговорочно. А она на деле – женщина весьма разумная и предусмотрительная.

– Разумнее, чем я, – честно доложил Талызин. – У нее сидел Панин, разбирал научное наследие Бекетова, и, пока я его допрашивал, она все тихонечко слушала из-за стенки. Так что отвечали они с редкостной согласованностью.

Вика открыла было рот, но сумела удержаться от комментария. Не дождавшись упреков, ее муж продолжил: