Текст книги "Шутка с ядом пополам"

Автор книги: Александра Авророва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Александра Авророва
Шутка с ядом пополам (Ученики и любовницы.)

День 1. Четверг

– Вика, привет! Слушай, я могла бы сегодня часов в восемь к вам подъехать? То есть к тебе с Игорем Витальевичем. Мне надо с ним поговорить.

– С ним? – удивилась Вика, про себя отметив, что голос подруги в телефонной трубке звучит непривычно нервно. – Ну, по-моему, у него нет планов на вечер. Конечно, приезжай. А что случилось?

– Расскажу при встрече. Прости, звенит звонок, я бегу!

– Какой еще звонок? А, ясно, на твою лекцию! Тогда до вечера.

Марина преподавала физику в университете и, похоже, находилась сейчас на работе. В таком случае понятно, почему она не стала распространяться подробнее – переменка не слишком подходит для задушевных бесед. И все равно, могла бы хоть намекнуть, в чем дело! Не в ее правилах темнить. Зато не в правилах Вики было забивать себе голову лишними вопросами. Вот придет Маринка в восемь и все объяснит, а пока надо быстро прикинуть, есть ли в доме что-нибудь вкусненькое. Ужин-то, разумеется, есть, да что там ужин – полный обед. Игорь, он вечно кусочничает вместо того, чтобы нормально сходить в столовую, и Лешка с Викой дружно заставляют его вечерами начинать трапезу с супа. Впрочем, «заставляют» – сильно сказано. Делают вид, что заставляют, а он делает вид, будто предпочитает не наедаться на ночь, но по доброте душевной не может обидеть близких отказом. Почему-то ритуальная эта игра никогда не надоедает, ежевечерне доставляя всем участникам массу удовольствия. Ежевечерне на протяжении уже почти двух лет. Фантастика! Неужто они с Игорем поженились так давно? Или наоборот – так недавно? Странное дело: с одной стороны, время пролетело незаметно, словно единый миг, а с другой, кажется, ты никогда не жила иначе, чем теперь. Страшно подумать, но даже годы с Сашкой стали… нет, не то, чтобы забываться, но как-то затуманиваться. Хотя фотография Сашки стоит на почетном месте, и Игорь ничего не имеет против.

Вика вздохнула. Первый муж у нее был военным и погиб в Чечне. Тогда мнилось, ни о каком счастье в жизни больше не может идти и речи, а если б не сын Лешка, еще неизвестно, хватило бы сил вообще жить или нет. Но ради Лешки пришлось взять себя в руки, а потом появился Игорь. Вика руководила самодеятельным театром при Доме Культуры, Игорь же Витальевич, несмотря на суровую профессию следователя, да еще какого-то особо важного, оказывается, с детства увлекался подобными вещами. Правда, в студию не вступил, зато посещал почти все спектакли. С Мариной Вика познакомилась тоже благодаря театру. Будучи кандидатом физико-математических наук и доцентом Университета, в качестве хобби, представьте себе, Маринка сочиняет детективные пьесы. Вика как раз подыскивала для своих подопечных подходящий опус, и кто-то из приятелей дал ей телефон некоей Лазаревой. Совпадение интересов способствовало сближению, а упрочила сближение вещь совсем уж неординарная – убийство одного из актеров, случившееся на банкете после премьеры. Именно это событие заставило Игоря Витальевича Талызина из молчаливого почитателя таланта Виктории Косицкой стать человеком, активно пытающимся оградить ее от неприятностей и выяснить правду. В процессе расследования совершенно незаметно выяснилось… то есть произошло… короче, в результате они взяли да поженились.

Впрочем, сейчас не время пускаться в воспоминания.

– Лешка! – позвала Вика. – К нам сегодня придет Марина. Часиков в восемь.

– О, блин! – неожиданно выругался сын.

– Ты что? – удивилась Вика. – Во-первых, нечего ругаться при матери, а во-вторых, разве вы с ней ссорились? А, ну да, вы же сцепились по поводу последней книги этого… Юрия Буйды, да? Ты что, на нее обиделся? Она ж не виновата, что у нее такой острый язык. Я не думаю, что она хотела тебя обидеть.

– Ты бы, любящая мать, сперва выслушала, а потом воспитывала, – беззлобно предложил Лешка. – Что я, по-твоему, мешком вдаренный? Марина – классная тетка. Завидую тем, кто у нее учится. Не то, что наша физичка… Вон, смотри…

– Ну… какие-то каракули. И что?

– Не каракули, а мой реферат по физике. Она ополоумела под конец года! Май месяц, пора отдыхать, а ей по каждой теме подай реферат. Я их, конечно, скачиваю из интернета, так она требует от руки. А я от руки уже и писать-то разучился, привык на компьютере.

– Потому и требует от руки, что знает про ваш интернет. Ей же, наверное, нужно, чтобы вы в чем-то разобрались, да?

– А вот Марина, – наставительно поведал Лешка, – не заставляет от руки. Она принимает напечатанное, но задает вопросы на понимание. Можно подумать, от того, что я пишу целый вечер, как макака, я поумнею!

Вика хмыкнула, представив пишущую макаку, и заметила:

– Так что, это с каждым из вас отдельно надо разбираться? У учителя, по-твоему, времени навалом? Конечно, ему легче просто взять и быстренько проверить ваши каракули.

– Но Марина же разбирается!

– Ну, знаешь ли! Если б все были, как она… Я думаю, что и у них в Университете таких мало. Так ты с ней не ссорился?

– Нет, конечно. Просто обидно – мне к завтрашнему дню надо сперва домучить этот придурочный реферат, а потом еще сочинение.

– Так сочинения ж ты любишь! И литераторша тебя любит.

– Это да, – со вздохом кивнул Лешка, – но ты представляешь, сколько мне надо потратить времени? А если я опять сцеплюсь с Мариной, ничего не успею.

– А ей некогда будет с тобой цепляться, у нее какое-то дело к Игорю. Слушай, отправляйся-ка ты на вторую квартиру! Там тебе никто не помешает.

Вторая квартира, однокомнатная, располагалась в двух шагах от первой и принадлежала Игорю Витальевичу. Они неоднократно обсуждали вопрос о том, что не мешало б ее сдать, но так и не собрались. К тому же Игорь не переносил шумное богемное окружение жены и при появлении большинства ее знакомых тихо сбегал к себе.

– Да, – возмутился Лешка, – вы тут будете кайфовать, а я там реферат писать? Марина наверняка принесет конфеты.

– Да, – согласилась Вика, – и наверняка очень вкусные. Ей студенты дарят. От остального она отказывается, а цветы и конфеты берет. Но ты не переживай, мы тебе оставим!

– А нам надо купить пива, чипсов и сушеных кальмаров. Знаешь, такие пакетики? Она очень любит. Ладно, я сейчас быстренько сбегаю, а то ты купишь, как всегда, первые попавшиеся, а она любит «Лэйс». А ты пока грей мужу ужин. Я, наверное, все-таки дождусь Марину, хоть поздороваюсь, а потом пойду на каторжные работы.

– Ты и на себя купи обязательно! – предложила несколько смущенная Вика. – И чипсов, и кальмары. Хоть погрызешь за своим рефератом. Она в который раз удивилась, за какие заслуги бог послал ей такого хорошего ребенка. На родительских собраниях в их десятом «а» она вечно чувствовала себя белой вороной. Все дружно делились опытом по дрессировке дикого животного под названием подросток, а ей нечего было сказать в ответ – разве что сообщить, что у них в семье в дрессировке нуждается кто угодно, только не Лешка.

Вернувшийся с работы Игорь известию о скором приходе Марины обрадовался – она относилась к тем немногим приятельницам жены, от которых он не сбегал на другую квартиру, сославшись на неотложные дела. Зато сообщение, что Марине на сей раз почему-то требуется именно он, заставило его нахмуриться. Однако высказываться на данную тему он остерегся, будучи вообще не слишком-то многословен. К тому же он едва приступил ко второму блюду, когда раздался звонок в дверь. Вика сразу обратила внимание на непривычное обилие косметики на лице гостьи. Вообще-то Маринка красилась мало – чуть тронуты помадой губы, слегка оттенены веки и незаметно зачернены ресницы. Игорь, например, был уверен, что она ходит в полном естестве, и с трудом поверил обратному. Что касается Вики, та всегда предпочитала яркий макияж и потому еще в начале знакомства с присущей ей откровенностью изумилась странному вкусу подруги, последняя же с не менее присущей ей выдержкой совершенно не обиделась, объяснив:

– Ты жгучая брюнетка, и яркий макияж тебе к лицу. Роскошным блондинкам он тоже вполне соответствует, а к моей неброской внешности, боюсь, совершенно не подходит. А полностью менять типаж… Во-первых, меня вполне устраивает мой собственный, а во-вторых, это столько мороки!

Со временем Вика согласилась. Действительно, внешность у Марины неброская, но приятная и располагающая. Из-за прекрасной осанки и легкой походки мужчины редко догадываются о тридцати пяти прожитых подругой годах и о постоянной борьбе с лишним весом – и то, и другое обычно видят лишь женщины. Крупноватые довольно правильные черты, внимательные серые глаза, естественный легкий румянец и, главное, спокойное, доброжелательное выражение лица – все это не заставит остолбенеть посереди улицы, зато вряд ли надоест. Да что там – Вика лично имела возможность убедиться, что на некоторых индивидуумов противоположного пола Маринка производит весьма и весьма сильное впечатление. Тем не менее она незамужем и даже не была, утверждая, что не испытывает подобного желания. Сперва Вика не слишком-то верила в подобные декларации, однако постепенно убедилась, что подруга врет крайне редко и неохотно, так что пришлось смириться и перестать подыскивать ей женихов. В конце концов, представитель столь суровой науки, как физика, имеет право жить разумом, а не чувствами.

Сегодня по непонятным причинам Марина явно изменила своему стилю, густо наложив не только тени, но и тон. Ей это и впрямь не шло. «Неужели влюбилась? – екнуло сердце у Вики. – Вот здорово!» Однако, вспомнив о присутствии мужа, она сдержалась и не задала вертящегося на языке вопроса, а сразу принялась угощать. Впрочем, большого успеха в этом не достигла – Марина ела без аппетита, явно думая о другом. Честное слово, влюбилась! Только при чем тут Игорь? Не в него же, в самом деле?

– Игорь Витальевич, – тихо произнесла наконец гостья, отложив вилку, – я ведь к вам с большой просьбой. Вас, наверное, часто атакуют просители, да? При вашей-то профессии следователя… Вот и я тоже.

– Если это в моих силах, Мариночка, – серьезно ответил Игорь.

Марина кивнула и продолжила:

– Вы знаете, я работаю в Университете на физическом факультете. Там же я и училась. Можно сказать, полжизни там прошло. Моим научным руководителем был Владимир Дмитриевич Бекетов. Это выдающийся ученый, даже, возможно, гениальный. Я у него и диплом писала, и диссертацию. Два дня назад, во вторник, ему исполнилось пятьдесят. А на следующий день – вчера – его нашли мертвым.

– Кто? Где? Причина смерти? – лаконично и без особых эмоций уточнил Викин муж.

– Аня, его жена, вернулась домой и застала… тело. Причина смерти – отравление. Рядом лежал пузырек, он был взят из нашей лаборатории. И на компьютере напечатана предсмертная записка. Я, конечно, помню не дословно…

«Прощайте! Пятьдесят – максимальный срок для развития человеческого интеллекта, а деградировать я не намерен. Бекетов».

– Весьма сомнительная причина для самоубийства, – прокомментировал сорокасемилетний Игорь Витальевич. – К тому же самоубийцы обычно пишут записку от руки.

Марина пожала плечами.

– К сожалению, в данном случае… Владимир Дмитриевич на удивление прикипел к своему компьютеру, прямо-таки не машина, а любимый член семьи. А от руки он писать не любит, любую мелочь предпочитает распечатывать. У студентов бытует шутка… мол, когда Бекетову надо расписаться в зачетке, он вытаскивает ноутбук. А что касается причины… ох! – она тяжело вздохнула.

– Я внимательно слушаю, Мариночка.

– Накануне смерти… ну, то есть в день его рождения… мы собирались в лаборатории. Праздновали. И он произнес тост… речь… короче, он сказал примерно то, что и написано в этой записке. Что в его жизни наступил переломный момент и надо решать – либо смириться с постепенной деградацией, либо вовремя уйти из жизни. И если он выберет второй вариант, то проблем не будет. В лаборатории как раз имеется вещество, позволяющее быстро и безболезненно умереть. То есть та самая пробирка, которую нашли рядом с телом. Он говорил иронически, но…

Игорь Витальевич кивнул, недолго помолчал, затем уточнил:

– И что предполагает следствие?

– Самоубийство.

– Тогда… простите, Мариночка, я не понимаю сути вашей просьбы. Если я правильно понял, вы считаете это самоубийством, так же считает следственная группа, и никаких проблем возникнуть не должно. Марина встала, подошла к окну, зачем-то глянула вниз, потом повернулась к собеседнику и отрицательно покачала головой.

– Нет, Игорь Витальевич. Дело в том, что самоубийством это быть не может. Я твердо это знаю. И получается, что это убийство.

– Так, и каковы же факты? – с интересом осведомился Талызин.

– Просто я знаю, что он этого сделать не мог, – холодно ответила Марина. – Я знакома с ним с семнадцати лет, а сейчас мне тридцать пять. Значит, мы общаемся восемнадцать лет, из них десять работаем вместе. Можно, по-вашему, за это время хоть немного изучить характер человека?

– Поймите, Мариночка, – Игорь Витальевич доброжелательно прикоснулся к Марининому локтю, – если вы те же аргументы привели сегодня следователю, он вряд ли принял их в расчет.

– А он и не принял их в расчет, – совсем уж холодно подтвердила Марина. – Хотя, разумеется, я приводила более подробную аргументацию.

– Я бы очень хотел ее услышать.

– Да, конечно. Прежде всего, Владимир Дмитриевич ни за что не покончил бы с собой. Хотя… – она на миг остановилась, – ну, можно представить себе какую-нибудь совсем уж запредельную ситуацию, в которой не сумеешь поручиться даже за самого себя, но уж по такому надуманному поводу – нет, никогда. Он… по большому счету, он христианин. Наверное, многих его знакомых это сообщение удивило бы. Сейчас такое время, когда если уж кто возомнил себя верующим, так извещает об этом каждого встречного и поперечного. Обвешается крестами и ладанками, да и вообще… Владимир Дмитриевич ничего подобного не демонстрировал, но, пускай нерегулярно, посещал церковь еще тогда, когда это не слишком-то приветствовалось, и точно так же поступает сейчас. Я бы не назвала его веру ортодоксальной, но христианином он является и самоубийство считает страшным грехом.

– Да, это серьезно. Что-нибудь еще?

– Он очень боялся смерти. Он… будучи человеком более, чем умным, он прекрасно сознавал свои грехи и не больно-то надеялся оказаться в раю. Заболевая, впадал в панику, ему чудилось бог знает что, он отчаянно психовал и отчаянно лечился. Ложился в кровать, задергивал шторы и требовал, чтобы все вокруг него бегали. Здоровье у него на самом деле очень крепкое, а обе бабушки умерли далеко за восемьдесят, и в хорошие минуты он надеялся, что унаследовал их гены. Я неоднократно слышала от него, что раньше восьмидесяти он сдаваться не собирается. Он активно занимается спортом, соблюдает диету и вообще следит за собой. Если человек собирается в пятьдесят умереть, вряд ли он станет до последнего утруждать себя правильным образом жизни.

– Не люблю таких мужиков, – не удержалась Вика. – Ну, которые трясутся над здоровьем и все такое.

Но муж ее перебил.

– Все это совершенно не согласуется с заявлением на дне рождения. Со словами, что он на перепутье и, возможно, скоро уйдет из жизни. Ведь заявление было, Марина, вы подтверждаете?

– Да, Игорь Витальевич, но… – Марина немного помолчала и неохотно добавила: – Понимаете, он говорил это совершенно не всерьез. Он сам мне это потом подтвердил. Следователь, по-моему, мне не поверил, но это действительно так!

– Даже если человек говорит подобные вещи шутя, сама возможность именно такой шутки настораживает.

– Но он не просто шутил. Он хотел произвести впечатление.

– На кого? – быстро осведомился Талызин.

Его собеседница неожиданно улыбнулась.

– Вы, конечно, правы, глупо недоговаривать. Дело в том, что Владимир Дмитриевич очень нравится женщинам.

– Насколько я понял, он женат?

– По моим меркам, да. У него от Ани двое детей, мальчик пяти лет и совсем маленькая девочка. Но они не расписаны, хотя живут в основном вместе.

– Он был когда-нибудь женат официально?

– Нет, хотя у него есть еще одна дочка, от другой… ммм… жены.

Вике все меньше и меньше нравился этот тип. Вообще-то, она действовала по принципу «живи и давай жить другим», но в данном конкретном случае почему-то разозлилась. Детей он, видите ли, делает, а жениться не хочет! А бедным женщинам потом отдуваться! Еще религиозный называется! Растить ребенка без отца, да в наше тяжелое время… Или хотя бы материально он все-таки помогает? И она мрачно осведомилась:

– И по каким таким причинам он не женился на матерях своих детей?

– А ты никогда не задумывалась, – вдруг сменила тему Марина, – над тем, что когда произносят слово «человек», обычно подразумевается мужчина?

– Ну… разве?

– И даже, например, певица спокойно споет романс на стихи Пушкина или Лермонтова, однако певец никогда не станет использовать стихи Цветаевой или Ахматовой, поскольку они написаны в женском роде.

– Это да, ну и что?

– Я просто имею в виду, – терпеливо пояснила Марина, – что для тебя люди делятся на женщин и мужчин, а для большинства мужчин есть люди и есть женщины.

– Вы преувеличиваете, Мариночка, – вмешался Игорь Витальевич. – Конечно, среди мужиков бывают всякие, но большинство понимает, что женщина – тоже человек.

– Ах, тоже! – возмутилась Вика. – Почему это тоже?

– Игорь Витальевич, вы среди мужчин – уникум, – засмеялась Марина, – и о вас речь не идет. Я говорю о большинстве. В той или иной степени женщина для них… скажем, животное вроде кошки, только имеющее больше полезных навыков и вдобавок владеющее членораздельной речью. Так вот, у Владимира Дмитриевича подобное отношение к женщине было доведено до логического конца. Ну, не придет же человеку в голову регистрировать с кошкой брак, правда? Это было бы нелепо.

– Никогда бы не подумал, Марина, что вы феминистка, – расстроено произнес Талызин.

– Я? – искренне удивилась та. – Поверьте, я вовсе не стану возмущаться, если мужчина уступит мне место или подаст пальто. Я прекрасно понимаю, что мужчины и женщины – существа достаточно различной природы. Более того, глупо спорить с тем, что среди мужчин куда больше выдающихся людей, чем среди женщин. Но, Игорь Витальевич, я же все-таки физик. Моя профессия – делать теоретические выводы из практических наблюдений. Владимир Дмитриевич – еще не худший вариант. Он настолько уверен в превосходстве мужчин над женщинами, что, предположим, наличие у женщины интеллекта вовсе его не раздражает, а скорее приятно удивляет. Как приятно удивляет, если кошка откликается на свое имя или умеет открывать дверь в туалет. А я часто сталкивалась… ну, просто с возмущением некоторых мужчин из-за того факта, что претендую на логическое мышление.

– Так это некоторых, – возразил Игорь Витальевич.

Вика же мудро заметила:

– А нечего демонстрировать каждому дураку логическое мышление. Так на тебе и впрямь никто не женится! Ты выучи магическую фразу: «Ой, какой ты умный! Я бы в жизни так не смогла!»

– Девочки, – ужаснулся Талызин, – надеюсь, вы несерьезно? Вика, неужели ты…

– Я – нет, – энергично открестилась Вика. – Маринка же сказала, ты среди мужчин – редкостный экземпляр. И вообще, мы, по-моему, отвлеклись. Значит, этот Бекетов нравился женщинам, а сам их презирал, так?

– Ну, не совсем. Ты ведь не презираешь кошек, правда? Но и не собираешься всерьез с ними считаться.

– Да, действительно, – спохватился Игорь Витальевич, – мы ведь начали с вопроса, на кого же погибший стремился произвести впечатление своим странным высказыванием. Могу догадаться, что на даму, однако вряд ли на ту, с которой жил?

– Давайте я вам покажу фотографию, – предложила Марина. – Это как раз с того самого дня рождения. Вот они мы.

Прежде всего Вика пробежала глазами по мужчинам. Двоих она отмела по причине явно юного возраста, еще один показался каким-то потертым, и на подозрении остался весьма моложавый тип, чем-то смахивающий на прибалта, с характерным носом тяпочкой.

– Этот? – уточнила она.

– Что? Нет, Владимира Дмитриевича тут нет, он как раз фотографировал. Вот Аня, его жена.

– И сколько ей лет? – справилась Вика.

– Моя ровесница. Значит, тридцать пять.

– Но она, по-моему, уверена, что пятнадцать, – съехидничала Вика.

– Почему? – с любопытством встрял ее муж. – Ты ж ее не знаешь.

– Ну, глянь! Мини-юбочка, молодежная кофточка-стрейч, да еще бантик на голове. Ей кажется, если обтянуть себя потуже, станешь стройнее, а по-моему, только подчеркиваются жировые складки.

Марина кивнула.

– Она раньше была тоненькой, а теперь растолстела. После первых родов немного, а после последних сильно. Она же еще кормит.

– Не знаю, – удивился Талызин. – А я подумал, совсем молоденькая.

– Вот такие вы, мужики! – хмыкнула Вика. – И чего ради мы стараемся? Нацепила бантик – для вас уже и молоденькая. Неужели ты не видишь разницы… вот, смотри… вот это – другое дело. Небось двадцати еще нет, да, Маринка?

– Восемнадцать. Это Кристинка, она сейчас работает лаборанткой. Кристина Дерюгина. Именно ее я в основном и имела в виду.

Вика внимательно всмотрелась в фотографию. Типичная современная девчонка, тоненькая и хорошенькая. Белые брючки в облипку, голый загорелый животик, черный блестящий топ. Длинные волосы распущены, а цвет их наводит на размышления – среди каштановых прядей попадаются сверкающие ярким багрянцем. На подобную штучку каждый оглянется!

– Вот уж не думаю, что на вашу Кристинку может произвести впечатление пятидесятилетний мужчина, даже если будет грозить самоубийством. В ее возрасте все старше тридцати кажутся развалинами, по себе помню.

– Вы хотите сказать, – вмешался Игорь Витальевич, – что погибший пытался обратить на себя внимание лаборантки и поэтому заговорил о возможной смерти?

– Ну, – мимолетно улыбнулась Марина, – пытаться ему было незачем. Она из-за него бросила учебу и устроилась лаборанткой к нему на кафедру. Кстати, училась в моей практической группе, и неплохо училась. Родители, конечно, в шоке. У девочки с рождения астма, и они избаловали ее до предела. Этакий оранжерейный цветочек, ни в чем не знающий отказа, и вдруг… Я, конечно, не могу точно сказать, насколько далеко зашли их взаимоотношения. То есть ее и Владимира Дмитриевича. Пока она была нашей студенткой, он держал ее на расстоянии. Знаете, пусть сейчас и свободные времена, но все-таки могли быть неприятности, а женщина – недостаточно важный предмет, чтобы из-за нее хоть чем-то рисковать. А вот последний месяц… полагаю, они были любовниками, хотя, разумеется, не поручусь.

– Ты хочешь сказать, – вскипела Вика, – что его жена, которая моложе на пятнадцать лет, еще кормит грудью ребенка, а он уже заводит шашни с другой, вообще вчерашней школьницей? Да еще плюет на обеих с высокой колокольни?

– Наверное, можно выразиться и так.

– Тогда я просто не понимаю, чего ради ты должна волноваться из-за смерти этого прощелыги! Да выкинь его из головы, и все! Расслабься.

– Не могу, – спокойно призналась Марина. – Дело в том, что когда-то я без памяти его любила.

Вику словно обухом по голове пришибло. Она ожидала чего угодно, только не этого. Маринка, такая умная, даже рассудочная! Слишком рассудочная для того, чтобы увлечься. И потом, она порядочный человек и ценит последнее качество в окружающих. Чтобы она любила, к тому же без памяти, совершенно недостойного ее мужчину? Вранье!

И Вика жалобно выдавила:

– Ты шутишь, да?

Вместо ответа подруга протянула ей фотографию.

– Вот. Это тоже с его пятидесятилетия. Довольно хороший портрет.

– А, – жадно изучая изображение, пробормотала Вика. – Ага! О! Ого! Да уж! Ясно… все ясно…

– Ну, и что ты там обнаружила? – муж вытащил карточку у нее из рук и с неудовольствием констатировал: – Не понимаю, над чем тут окать. Можно подумать, Ален Делон! Ну, фигура спортивная, тут не спорю, зато на лицо не бог весть что. Полно морщин, нос перекошенный, одна бровь выше другой.

– Много ты, Игореша, понимаешь! Да от таких глаз любая сбрендит. У меня от фотографии, и то мурашки по коже. А что брови несимметричные, это только красит. И морщин я никаких не вижу! Вот у кого харизма! Маринка, ты думаешь, его эта Аня отравила? Из ревности? Я бы ничуть не удивилась.

Талызин повернулся к гостье.

– Я могу задать вопрос? Раз уж вы затронули эту тему…

– Да, конечно, Игорь Витальевич. Если я обращаюсь к вам с просьбой о помощи, то просто обязана отвечать.

– Расскажите о ваших взаимоотношениях.

– Ну… в Кристинкином возрасте я была точно такой же дурочкой, только куда менее инициативной. Бекетов был тогда самым молодым профессором нашего факультета. Я влюбилась, но совершенно не рассчитывала на взаимность. Этакое романтическое чувство. После окончания университета я должна была остаться в аспирантуре, но попала на тот период, когда вся аспирантура была целевой. В Ленинграде найти цель без связей было практически невозможно, а уезжать в другой город мне не хотелось. Я пошла работать в школу, и через месяц поняла, что не видеть Владимира Дмитриевича свыше моих сил. В моем случае обвинить его не в чем. Я сама подкараулила его, устроив якобы случайную встречу. Кстати, к остальным его женщинам это тоже относится. Первый шаг всегда делали они.

Марина помолчала, затем добавила:

– Мы прожили вместе всего три месяца. Разумеется, эта затея заранее была обречена на неудачу. Впрочем, даже если б я это знала, меня бы это не остановило. Владимир Дмитриевич сумел на редкость деликатно устроить наш разрыв. Устроить так, что казалось, будто это по моему желанию, а не по его. В результате мы не поссорились, и впоследствии он пригласил меня работать в университет и руководил моей защитой. Отношения наши все эти тринадцать лет оставались чисто дружескими. Тем не менее, его смерть меня потрясла.

Вика помотала головой. Надо же, ровненько, вежливенько: «Его смерть меня потрясла». Другая бы разрыдалась, что ли, или посуду перебила!

– Ночь не спала, думала о случившемся, – все так же ровно продолжила подруга. – Сегодня утром глянула в зеркало – в подобном виде стыдно студентам показаться. Вика, я как наштукатурилась, прилично?

– Очень даже. Никто ни о чем не догадается. А я голову ломала – с чего это ты? Слушай, а может, тебе выпить водки? Пиво тут не поможет.

– Спасибо, Вичка, но водка тоже не поможет. Игорь Витальевич, я ведь забыла главный аргумент! Владимир Дмитриевич никогда не наложил бы на себя руки, не доведя до конца текущее исследование, тем более нынешнее! Он особенно им дорожил. Вот, кстати, опровержение чуши о деградации интеллекта. То, чем он занимается сейчас – это высший пилотаж. Я была уверена, что еще немного, и… Конечно, с его независимым характером сделать карьеру фактически невозможно, но я была почти уверена, что за эту работу ему дадут академика. Несмотря ни на что – вынуждены будут дать, иначе на Западе нас просто засмеют.

– То есть как физик он действительно талантлив? – почтительно спросил Талызин.

– О господи! – горячо воскликнула Марина. – Как физик? Он – самый умный человек, которого я когда-либо встречала. Это относится не только к физике, а ко всему. Он… мне трудно найти сравнение… мы все – кто умнее, кто глупее, а он умнее неизмеримо. Он настолько умнее всех остальных, насколько мы умнее патологического кретина, понимаете?

– Погоди! – искренне удивилась Вика. – Ты что, хочешь сказать, он даже умнее Игоря?

Игорь Витальевич, не выдержав, поперхнулся пивом, а смущенная Марина сообщила:

– Ну, о присутствующих обычно не говорят…

– Да успокойтесь, Мариночка, я не собираюсь обижаться. Но все-таки… ум – понятие довольно растяжимое. Я так понимаю, вы имеете в виду способность к абстрактному мышлению?

– Не только. Я скорее имею в виду… Вот я, например. О своем уме я достаточно высокого мнения. В конце концов, с красным дипломом закончила физфак, легко защитила диссертацию, успешно преподаю, неплохо лажу с людьми. Но, стоит мне начать обсуждать какую-то проблему с Владимиром Дмитриевичем, и я четко осознаю собственную ограниченность. Понимаете, я вижу мир локально, а он глобально. Он видит предметы не по отдельности, а в их постоянно изменяющейся взаимосвязи. Мой жизненный опыт… ну, словно распадается на камешки мозаики… здесь наука, там работа, здесь один знакомый, там другой. А у него в любой момент перед глазами полная, цельная картина. Поэтому, если он даст себе труд всерьез поразмышлять о любом конкретном предмете, он видит в нем то, чего вовек не заметим мы. Причем, стоит ему это заметить, как ты начинаешь удивляться собственной слепоте, поскольку это наблюдение кажется совершенно очевидным. Хотя иногда бывает – при нем все легко и понятно, а стоит ему уйти, и ты уже не в силах заново воспроизвести его якобы простое рассуждение. Это относится к физике, и к преподаванию, и к быту, и к общению.

– К общению? А я понял, характер у него был нелегкий.

– Отвратительный! Из того, что он может найти к каждому подход, не следует, что он готов тратить на это время. Он тратит его на то, что считает важным, а не полезным. Боже, а как он спорит! Я просто наслаждаюсь. Ну, как обычно ведут себя в споре? Не дослушав противника до конца и тем более не стремясь его понять, цепляются к какой-нибудь неудачно сформулированной мысли и высмеивают ее. А он… он выслушивает, потом формулирует твою точку зрения… формулирует так красиво и четко, как тебе бы никогда не удалось… потом уточняет, правильно ли тебя понял… и потом наглядно демонстрирует тебе все твои логические пробелы и противоречия.

Глаза Марины сияли, голос срывался. Она вдруг смолкла, опустила голову и заплакала. Вике очень захотелось спросить, не любит ли она до сих пор этого странного человека, но стало неловко лезть в душу.

– Ох, – вздохнул Игорь Витальевич. – Вы хоть в курсе, кто ведет это дело?

Марина молча кивнула и, отворачивая лицо, сбежала в ванную.

– Вот пошлют меня куда подальше, и будут совершенно правы, – мрачным шепотом сообщил Вике муж. – У нас не одобряют, когда кто-то лезет в чужие дела. Это получится, я вроде как недоволен их работой и явился их поучать.

– И никуда не пошлют, – тоже шепотом парировала Вика. – Радоваться должны, что ты сообщишь им важные дополнительные сведения. Для них же было бы хуже, если б они всплыли потом.

– Ну, и какие сведения? Конкретно?

– Ну… что он считал самоубийство грехом… что делал какую-то там научную работу… и вообще, не смей к Маринке придираться! Вот было ли хоть раз, чтобы она с определенностью что-то утверждала и оказалась неправа? От нее ведь вечно слышишь – «может, оно так, а может этак, у нас слишком мало фактов, чтобы судить». Но, если уж она в чем-то убеждена – это верняк. Так?