Текст книги "Франкский демон"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

VI

От столицы королевства до Наплуза, прозванного мусульманами Маленьким Дамаском, не больше тридцати миль по прямой, по дороге раза в полтора больше – двенадцать-пятнадцать лье. Всем вышеозначенным делегатам: архиепископу Иосии, магистрам орденов и Балиану Ибелинскому в сопровождении десяти рыцарей-госпитальеров вполне хватило длинного весеннего дня, чтобы добраться туда ещё засветло.

Хозяин, как и полагается, устроил для гостей знатный пир, а утром, едва рассвело, все сели в сёдла и отправились дальше. Вернее, так, отправились дальше все, кроме сира Балиана, у которого возникли срочные дела дома. Поэтому решили по-другому: все члены миротворческой миссии отправятся на север, чтобы утром 1 мая встретиться в Кастеллум Фабе – замке Ла Фев в Эсдрилонской долине.

Вечером 30 апреля, когда барон Наплуза с несколькими своими рыцарями уже садился в седло, чтобы за ночь покрыть следующие пятнадцать лье, отделявшие его город от условленного места встречи, из Тивериады неожиданно прибыл гонец с известием, прочитав которое Балиан пришёл в замешательство.

– Но зачем всё это? – спросил он учёного слугу, грума и старшего оруженосца Эрнуля, впоследствии автора одной из лучших хроник Утремера ХП столетия. – Почему он согласился?

– О чём вы, мессир? – естественно, поинтересовался оруженосец; сеньор всё ещё продолжал держать письмо в руке.

Вместо ответа барон протянул Эрнулю послание из Тивериады.

– На, сам почитай, – предложил он и добавил со вздохом; – Говорил я ему, что Саладин из тех, кому палец в рот не клади, того гляди, руку по локоть оттяпает? Говорил! А он...

Прочитав послание графа Триполи, хронист потемнел лицом и – господин, ценя учёность слуги, довольно много позволял ему, – произнёс:

– Но... это же измена, государь? Явная измена? Что же будет?

– Может, ещё и ничего, – теша себя тщетной надеждой, проговорил сеньор Наплуза. – Если граф догадался послать такие известия по всем городам и крепостям Галилеи, тогда есть шанс, что всё обойдётся. По крайней мере, не случится беды, хотя... Господи Боже, неужели всё напрасно? Сколько я убеждал этого мальчишку прекратить ссоры с графом! Вроде бы убедил, так вот на тебе! Теперь сенешаль и его клика начнут зудеть на ухо королю: вот, поверили вы графу Раймунду и его доброхоту Балиану, а они вон чего удумали! Силу демонстрируют, мол, не отдадите Бейрут обратно, завтра в союзе с Саладином на вас пойдём, не побрезгуем – зря, что ли, давно с агарянами кумимся? Вот и верь им после всего! Я прямо слышу, как они это говорят!

Но Эрнуль, предпочитавший пользоваться больше пером, чем языком, как любой, кто много слушает и наблюдает, давно уже изучил господина и знал – не из-за того, что и кто скажет, так разволновался он сейчас, другое страшило барона.

– А его сиятельство граф знает, что к нему едет гранмэтр Храма? – спросил хронист.

– Должен. Я же послал Караколя вперёд, когда мы выезжали. Думаю, он уже доскакал в Тивериаду. – Сомневаясь в том, что всё сделал правильно, Балиан добавил: – Надо было известить его заранее, но я же не знал, поедет магистр или нет. Король настоял, я согласился с условием, что с Жераром де Ридфором не будет свиты. Ведь таким образом получается, будто он просто составляет нам компанию. – Барон Наплуза вздохнул: – По крайней мере, я надеялся, что сумею убедит в том сира Раймунда. – Вспомнив об уехавших вперёд делегатах, Ибелин закончил, не слишком, впрочем, оптимистично: – Хвала Господу, что нет с ними ни одного тамплиера, кроме самого магистра и двух его товарищей. Так, может, ничего ещё и не случится?

– Да, – согласился Эрнуль. – В одиночку магистр вряд ли сумеет натворить бед. Не станет же он в самом деле один атаковать семь тысяч конников Саладина? Это же смешно, правда?

Сеньор между тем не разделял оптимизма слуги.

– М-да... Если только... – покачав головой, начал Балиан и принуждённо улыбнулся, прогоняя печаль. – Ладно, нечего гадать на звёздах. Выступаем!

Однако, едва маленький отряд барона Наплузского выехал за ворота, как столкнулся с посланником епископа Себастии[100]100
  Себастия (также Севастия) – в древности Самария.


[Закрыть], находившейся всего в каких-нибудь двух-двух с половиной лье от Маленького Дамаска. Епископ напоминал сеньору о своём приглашении на мессу в честь дня святых Филиппа и Якова.

«А чёрт! – мысленно в сердцах воскликнул сир Балиан. – Как же я забыл? Придётся сделать небольшой крючок. Как же некстати в самом-то деле?! Впрочем... – Тут он подумал о том, что Эрнуль, конечно же, прав. Граф Раймунд, разумеется, разослал уведомления о необычном рейде сарацин в Галилею по всем её градам и весям. А раз так, то гонец, отправленный в крепость Ла Фев, расположенную почти вдвое ближе от Тивериады, чем Наплуз, наверняка прискакал туда ещё засветло[101]101
  От Тивериады до замка Ла Фев, расположенного на дороге, которую избрали делегаты миссии, 22 римских мили. Между Наплузом и все той же Ла Фев – 35.


[Закрыть]. – Ничего, придётся не поспать ночку – поскачем в землю Эсдрилонскую сразу после утрени. К полудню доберёмся. Всё равно до конца дня в Тивериаду нам теперь из-за турок не проехать».

Решив так, барон Наплуза очистил душу от сомнений и с радостью и даже воодушевлением откликнулся на приглашение епископа Себастии.

Несмотря на разницу в расстоянии, в Кастеллум Фабе, небольшой замок Ла Фев тамплиеров, получивший своё название от соседней деревушки эль-Фулех, что означает всего лишь фасоль, гонец с известием о предстоящем приходе мамелюков доскакал приблизительно одновременно с тем, которого отправили в Наплуз[102]102
  La f£ve или la feve и означает на французском боб или фасоль. На земле Галилеи тамплиерам также принадлежал считавшийся неприступным Сафед (Safed) — овальная цитадель 400 на 95 метров с двойными стенами в среднем по 10 метров высотой. Госпитальеры с 1168 г. также имели здесь мощный замок Бельвуар (Belvoir) — почти квадратную крепость 160 на 120 метров с башнями и донжоном, с трёх сторон окружённую рвом. Кроме того, Форбеле (Forbelef) — небольшой замок, примерно такой же, как Ла Фев, (Castellum Fabe), принадлежавший Храму.


[Закрыть]. Однако в Ла Фев полученная депеша вызвала весьма бурные дебаты. Архиепископ Тирский и главы обоих орденов оценивали известие по-разному. Жерар де Ридфор отреагировал на него именно так, как и представлял себе Балиан де Наплуз.

– Господа! Сир Раймунд решил показать королю свою силу! – заявил великий магистр Храма. – Это же очевидно. Он хочет дать понять, что, если ему не отдадут Бейрут и не перестанут требовать отчёта о суммах, которые он украл за период своего узурпаторства, эти язычники завтра точно так же придут защищать его от посланцев законного короля. И всё это накануне нашей мирной миссии? Здорово, не правда ли? Мы не должны показывать ему, что испугались его мамелюков!

– Что вы предлагаете? – спросил практичный Рожер де Мулен.

– Я ничего не предлагаю! – заявил Жерар. – У меня здесь почти три десятка рыцарей и конных сержанов. Кроме того, я уже послал человека в Кагун. Там находится мой марешаль Жак де Майи с семью десятками рыцарей. Это всего не более чем в двух лье отсюда, так что брат Жак приедет сюда к ночи, но прежде разошлёт приказы другим тамплиерам, и все они, кто окажется поблизости, съедутся завтра в Назарет. Там мы так же получим дополнительное подкрепление – по моим сведениям, в городе есть до четырёх десятков светских рыцарей. Добавьте сюда десяток ваших госпитальеров, что сопровождают нас, и мы получим полторы сотни прекрасной конницы. Мы атакуем и раздавим агарян, ведь их всего-то семьсот!

Тут вмешался святитель Тирский.

– Верно ли это, господа? – спросил он с тревогой. – Поговаривают о том, что неверных будет много больше?

– Вздор, ваше святейшество! Откуда вам знать? Мы же только приехали! – закричал гранмэтр Храма и взмахнул пергаментом, присланным князем Галилеи. – Хотите, прочтите сами! Тут чёрным по белому сказано – семьсот конников барона Харрана Кукбури. Они будут сопровождать принца, старшего сына Саладина. Мы нападём на них и захватим аль-Афдаля, а потом в обмен на его свободу потребуем у короля язычников Дамаск!

Магистр Госпиталя покачал головой и прищёлкнул языком:

– Саладин не отдаст Дамаска, мессир. Никто не отдаст столицы даже и за единственного сына, а у султана к тому же есть и другие наследники. Скорее так, он придёт со всей своей силой и осадит Иерусалим, а там уже как Бог пожелает. Да и сомнительно, чтобы такую важную персону, как аль-Афдаль, сопровождали бы всего семьсот человек. Тут что-то не так. Может, это какая-нибудь очередная сарацинская хитрость?

– Да вы что, господа, не верите мне, что ли?! – взвился Жерар. – Или вы не верите князю Галилеи?! Вот его письмо, в котором говорится о семи сотнях мамелюках и принце аль-Афдале, которому, видите ли, захотелось поохотиться у источников Крессона. Какое кощунство! Подумайте-ка вы, мессир, и вы, монсеньор, разве можно не воспользоваться таким шансом?

Предлагая товарищам ознакомиться с посланием Раймунда Триполисского и Галилейского, магистр Храма документа между тем из рук не выпускал. Главный тамплиер принял его из рук гонца, сам распечатал и сам же прочитал, в общем, так уж получилось, что текста послания никто, кроме Жерара, не читал. Рожеру де Мулену было по большому счёту плевать на то, что писал граф Раймунд, а архиепископ Тирский, хотя и очень хотел, считал неудобным испросить пергамент и лично ознакомиться с ним.

– Вы, господа, люди военные, – произнёс Иосия, – я же, напротив, мирный. Моё дело славить Господа и заботиться о душах паствы моей. Видит Бог, оба вы правы, вы, брат Рожер, когда говорите о странности миссии язычников и о возможной каверзе, которую они, вероятно, удумали подстроить христианам; и вы, брат Жерар, когда рассуждаете о том, сколь оскорбительно для христиан сносить присутствие неверных агарян на земле, по которой ступала нога Господа нашего Иисуса Христа. Мне представляется разумным ваше решение собрать какие возможно силы, но так же не могу не отметить я резонности замечания магистра Госпиталя относительно каверзы, вероятно замышляемой Саладином. Следует посмотреть, сколько язычников придёт завтра в Галилею, и выяснить их намерения, узнать, правда ли с ними сам наследник короля Вавилонии, и уж тогда держать совет о том, что предпринять в дальнейшем. Вот таково моё слово, господа, а уж послушаете вы его или нет, то – ваше дело. За него вам отчёт держать перед Господом, как держим мы отчёт перед ним за все худые и добрые деяния наши на земле.

Речь архиепископа крайне понравилась гранмэтру Храма, который хлопнул себя по коленкам и заявил:

– Так, значит, решено, господа? Наутро все отправимся в Назарет?!

– Не возражаю, – меланхолично пожал плечами Рожер де Мулен. – В Назарет так в Назарет. Всё ближе к Тивериаде.

Товарищи по посольству, утомлённые диспутом, давно отправились на покой, но фламандец Жерар бодрствовал, дожидаясь прибытия марешаля Жака де Майи. Однако даже после того, как семьдесят тамплиеров из Кагуна, разбив лагерь под стенами Ла Фева, угомонились, их верховный вождь не лёг спать. Отослав обоих товарищей, в одиночестве отправился он на облюбованную ещё в день прибытия гору в полумиле от крепости. Разжёг костёр, достал из седельной сумки три черепа – довольно неожиданные для христианина предметы – и, усевшись на землю, положил их между собой и костром. Проделав всё это, он посмотрел в пустые глазницы черепов и, обращаясь к тому из них, который находился посредине, проговорил:

– Привет тебе, отшельник Петры. Ты был хитёр, но Господь помог мне, и я перехитрил тебя. Ты называл себя исполнителем воли Божьей, тем, кто ведает тайное, но ты лгал! Ты мог обмануть людей, но не того, кого Всевышний избрал для великой миссии. Потому-то Господь открыл мне глаза и, вложив в руку меч, велел покарать тебя. Ибо я тот, кто живёт и действует не ради себя, а ради Господа, ради торжества истинной веры. Даже того высокого поста, который по праву занимаю ныне, искал я лишь за тем, чтобы лучше послужить Всевышнему, и то, что Христос возложил на меня многотрудные обязанности старейшины общины вернейших слуг своих, есть лучшее доказательство правильности избранного мной пути. Сам Иисус ведёт меня по нему! Пусть же, как и ты ныне, станут прахом те, кто осмеливается встать на моей дороге! Во имя Господа нашего, нашего Верховного Сюзерена. Аминь!

В какой-то момент Жерар поднёс к лицу сжатые кулаки, а затем, резко разжав пальцы, швырнул на землю костяные фишки, те самые, которые видели немногие из живых в пещере из розового камня далеко-далеко отсюда в пустынной Заиорданской земле. Он довольно долго смотрел на диковинную мозаику, шевеля губами так, как будто читал невидимую книгу. В глазах фламандца время от времени вспыхивали безумные огоньки. Судя по всему, «прочитанное» пришлось ему по душе, потому что, закончив странный и непонятный непосвящённому ритуал, глава Дома Храма хищно улыбнулся.

– Сам Господь подаёт мне знак! – прошептал он с дрожью восторга, обращаясь не то к черепу отшельника, не то к кому-то ещё, чьё незримое присутствие чувствовал в тот миг возле костра. – Любой, кто осмеливается становиться у меня на пути, умрёт! Завтра же! Так было и так будет! Аминь!

Жерар де Ридфор укрепился духом, сомнения покинули его, ведь Всевышний сам подтвердил его правоту. Значит, завтра? Да! Завтра!

Не чувствуя тяжести доспехов, легко, словно ступая по облаку, магистр сбежал с пригорка вниз, птицей вспорхнул в седло и поскакал к лагерю, разбитому рыцарями марешаля Жака под стенами крепости Ла Фев. Костёр, разожжённый Жераром, горел ещё долго, но давно уже превратилось в дым брошенное магистром в огонь послание графа Раймунда. Таким же дымом суждено было стать всем врагам верного служителя Божия, Господь ясно давал понять, чего он хочет!

Наутро трое главных участников важной дипломатической миссии в сопровождении сотни рыцарей отправились в Назарет, расположенный в семи с половиной милях к северу от места сбора, то есть от замка Ла Фев.

Ближе к полудню пришли известия о том, что несметное войско сарацин, проследовав мимо Тивериады и миновав деревню, называвшуюся на благородном языке франков Марескаллия, а на варварском наречии язычников Лубия, или Любих, направляется к Крессону. Несмотря на то что, как доносили, отряд мусульман насчитывал явно значительно больше семисот всадников, главы орденов, располагавшие немногим более чем полутора сотнями рыцарской конницы, решили всё же двинуться навстречу неприятелю. Для начала они собрали на площади толпу жителей Назарета, и гранмэтр Храма обратился к ним с речью.

– Граждане Назарета, города, где жил Спаситель, – начал он и, сделав паузу, чтобы выслушать возгласы одобрения, продолжал: – Нечестивые агаряне дерзнули вторгнуться в пределы Галилеи, копыта их лошадей поганят земли, по которым ступала нога Господа нашего Иисуса Христа.

Послышалось сразу несколько голосов:

– Язычники! Неверные псы! Доколе нам терпеть издевательства богомерзких сынов Агари?!

– Успокойтесь, жители Назарета! – вволю насладившись проявлениями народного гнева, продолжал Жерар. – Войско, которое вы видите, не случайно собралось тут. Мы выступаем на север, чтобы встретить неверных, разгромить их и отомстить за злодеяния, которые они причинили христианам. Советую вам не сидеть сложа руки, а идти следом за нами. Я не призываю вас сражаться, у нас довольно мужей, годных для битвы. Однако мне не хотелось бы, чтобы имущество врагов, которое мы не сможем унести с собой, растащили гиены и шакалы. Собирайте же мешки и торока, у кого, что есть, кладите их на спины мулов и ослов и отправляйтесь за войском, что добудете вы – будет вашим, и ничьим больше!

Толпе речь оратора пришлась по душе:

– Да здравствует Господь! Слава храмовникам! Да благословит Всевышний великого магистра Храма за его щедрость! Да здравствуют христианские воины, которые, не щадя себя, бьются за братию свою!

Триумф его немного подпортил какой-то сомневающийся.

– А не мало ли вас, доблестные рыцари? – спросил он, очень удачно воспользовавшись моментом, когда шум немного поутих. – Говорят, язычников десятки тысяч?

– Что ж с того? – не смутился Жерар. – Кем выглядел Давид рядом с Голиафом? Однако гигант был повержен, и филистимляне бежали! Спешите же за нами, и вы увидите то же самое! Господь сотворит чудо, как делал Он многажды, заставляя уверовать даже Фому Неверующего! К чему слова? Ступайте и смотрите!

Сказав это, он почёл своё выступление законченным. Затрубили рога, марешаль Жак и братья-десятники бросились раздавать команды, и вот всё войско храбрецов тронулось в путь, провожаемое восторженными возгласами горожан Некоторые из них поспешили откликнуться на призыв магистра Храма и, захватив из дома побольше вместительных мешков, последовали за рыцарями.

Жослен, прозванный Храмовником, вновь загостился в Акре. Он считал себя вправе насладиться небольшим отдыхом, которого, как искренне полагал, вполне заслуживал после столь блестящим образом исполненной службы гонца. Тем ранним августовским утром, когда посланник дамы Агнессы прибыл в столицу Горной Аравии, он, едва придя в себя, вновь сел в седло, не пожелав остаться в стороне и пропустить заварушку, как назвал князь события, последовавшие сразу за смертью короля Бальдуэнета.

Спустя некоторое время после возвращения в Керак, уже после удачного набега на сарацинский караван, Ренольд решил отметить верного слугу и оказал ему большую честь, предложив жениться на только что осиротевшей тринадцатилетней дочери одного из вассалов, державшего замок Ормоз, расположенный на полпути между Монреалем и древней Петрой. Услышав отказ Жослена, сеньор очень удивился и спросил: «Тебе не нравится крепость? Слишком мала? Сгоняй рабов, надстраивай башни и стены, расширяй пределы. Денег на обзаведение дам. Увижу, что тратишь на дело, ещё пожалую. Ну так как?» – «Спаси вас Бог, государь. Не хочу я жениться». – «Но когда-то же надо? Тебе уже двадцать пять. Пора. Может, тебе не по душе юная Сесиль? Она и верно худовата, но у неё ещё все впереди. Ей всего-то тринадцать. Дозреет, расцветёт. Какие её годы?»

И всё-таки рыцарь, рискуя разозлить сеньора, отказался. Против ожидания, Ренольд не стал гневаться, а, подумав немного, сказал: «Ну что ж, если ты решил схватить за хвост удачу, Бог тебе в помощь. Мне в своё время повезло. Даст Господь, и тебе тоже повезёт». Больше они не говорили об этом, и Жослен так и не узнал, имел ли в виду князь свою первую женитьбу, превратившую сына небогатого французского графа во властителя процветающего княжества в Северной Сирии или говорил о чём-то другом? «Даст Господь, и тебе тоже повезёт», эта фраза, произнесённая Ренольдом, звучала уж очень по-отечески. В душе молодого рыцаря она всколыхнула целую волну переживаний. Возможно ли? Может ли такое быть? Нет, сатана просто искушал его! И всё же... «И тебе тоже... И тебе тоже...» Ничего особенного, любой пожилой умудрённый сединами рыцарь, тем более такой могущественный вельможа, такой славный воин, именем которого пугают непослушных детей жены нечестивых агарян по всему Востоку, вполне может вот так по-отечески разговаривать с любым молодым воином, будь тот хоть граф, хоть князь, и уж тем более с собственным вассалом, безземельным башелёром. Храмовник гнал от себя ненужные мысли, но они возвращались, и он снова прогонял их.

Хотел ли Жослен, как выразился сюзерен, схватить за хвост удачу, в единый миг перепрыгнуть через пропасть условностей, в одночасье сделаться знатным бароном? Трудно сказать, едва ли. Слишком большую часть помыслов его занимала Агнесса де Куртенэ – его счастье и его проклятье. Однако, как ни хотелось рыцарю находиться возле своей дамы сердца, он понимал, что отдых, на который он обменял предложенные ему руку и сердце юной Сесиль д’Ормоз, кончился, и пора отправляться домой: слухи о военных приготовлениях Салах ед-Дина становились всё более достоверными, вассалы султана начинали собираться в Хауране.

Поговаривали, что турки нападут в священный для христиан праздник Пасхи, но этого не случилось, поскольку повелителю Востока пришлось самому идти в Трансиорданию, чтобы сопровождать караван в Дамаск. Жослену не мог не льстить тот факт, что из-за действий его господина, а значит, и в какой-то мере из-за него самого – ведь они с Бювьером весьма отличились в рейде, когда франки захватили караван прошедшей зимой, убив многих язычников мечом и ещё больше богомерзких агарян затоптав копытами – такой могущественный властитель, как Салах ед-Дин, вынужден тратить время на охрану купцов и женщин. Когда Пасха прошла и ничего не случилось, тогда стали ждать неприятностей на Троицын день.

Жослен собирался встретить этот праздник в Акре, но не рассчитал собственных возможностей, и когда средства стали истощаться – хоть иди и грабь ещё один караван в одиночку! – рыцарь не без грусти покинул вторую столицу королевства и отправился в немилое ему теперь, унылое Заиорданье. Сперва он хотел ехать вдоль берега до Кесарии, чтобы оттуда повернуть к Себастии и Наплузу, но потом передумал и избрал дорогу через Галилею. Не видя смысла спешить, он, прибыв в Назарет в конце апреля, сам не зная зачем, решил задержаться в городе на праздник святых Филиппа и Якова, провести там день-другой и продолжить путь в понедельник, 4 мая. Тем временем в пятницу 1-го числа в город приехали магистры обоих военных орденов и Иосия Тирский. Архиепископ остался в Назарете, а все рыцари, которые только оказались там, получили приглашение принять участие в экспедиции против сарацин.

Жослен не смог бы отказаться, даже если бы очень захотел, поскольку магистр Храма, едва увидев, сразу же узнал в нём приближённого князя Ренольда и, на беду Жослена, страшно не любившего никем командовать, оказал ему большую любезность: вверил под его начало десяток светских рыцарей. Как выразился сам Жерар, он сделал молодого человека командором-десятником, командор де шевалье.

Пройдя около шести миль по дороге на север, к полудню войско латинян оказалось невдалеке от Крессона, где перед глазами франков передового отряда, едва они поднялись на вершину очередного холма, открылось устрашающее зрелище – стан врага. Внизу в благодатной долине расположились несколько тысяч всадников, чьи кони утоляли жажду возле звонких чистых ключей.

Получив известие о появлении неприятеля, Жерар де Ридфор, против чьего руководства экспедицией не возражал никто, даже его коллега, магистр Госпиталя, пришёл в восторг и немедленно поскакал вперёд, дабы лично убедиться, что дела обстоят так, как доносили рыцари авангарда. Рожер де Мулен, марешаль Жак де Майи с братьями-командорами и десятники, возглавлявшие отряды светских рыцарей, последовали за Жераром. Всего на пригорок поднялось немногим больше полутора десятков человек.

– По-моему, турок больше, чем мы с вами предполагали, мессир, – почти равнодушно проговорил глава ордена иоаннитов и так же меланхолично поинтересовался: – Вы не находите?

– Я нахожу, мессир, – согласился гранмэтр Храма, но поспешил уточнить: – Нахожу, что изменник Раймунд намеренно ввёл нас в заблуждение, сообщив неправильное число язычников, которых он предательским образом допустил на христианские земли.

– Зачем бы ему это делать? – спросил Рожер де Мулен.

– Я – не изменник, мессир, – заявил Жерар де Ридфор, кривя рот в брезгливой ухмылке, – и потому помыслы изменника мне неведомы. Очень жаль, что у меня с собой нет его грамоты, а то бы я показал её вам и вы бы во всём сами убедились. Клянусь белым цветом своего плаща и красным крестом на нём!

– Нет нужды в клятвах, мессир, – усмехнулся магистр Госпиталя и, указав на мусульман внизу, добавил: – Я уже и так во всём убедился без всякой там грамоты.

– Вот и отлично! – воскликнул мэтр Храма и, обращаясь уже ко всем собравшимся, сказал: – Видите вон тот зелёный шатёр на краю лагеря агарян? – И, не дожидаясь ответа, продолжал: – Это шатёр принца аль-Афдаля, наследника Саладина. Мы атакуем всей силой, захватим сына султана и привезём его в Иерусалим!

Магистр ордена иоаннитов покачал головой и щёлкнул языком, демонстрируя таким образом, что далеко не разделяет оптимизма коллеги:

– Едва ли нам удастся преуспеть в этом предприятии. Разумеется, мы не боимся смерти, но, полагаю, оставшись в живых, могли бы ещё послужить на благо латинян.

– Верно, мессир! – поддержал Рожера марешаль Храма Жак. – Тут по полсотни язычников на каждого из нас. Стоит ли так спешить расстаться с головой ради безнадёжного дела? Даже если мы и сумеем захватить принца, язычники всё равно догонят нас, их кобылы бегают быстрее наших дестриеров.

Ах, если бы белокурый храбрец и красавец Жак де Майи промолчал! Холодная уверенность магистра Госпиталя, скорее всего, перевесила бы горячую безрассудность его коллеги.

Жерар де Ридфор развернул коня так, чтобы иметь возможность смотреть в лицо марешалю, а потом сказал со всей надменностью, на которую только оказался способен:

– Ты так дорожишь своими прекрасными волосами, брат Жак, что боишься потерять их вместе с головой?

Обветренное лицо Жака де Майи побагровело. Выдержав издевательский взгляд магистра, марешаль, забывая о субординации ордена, с вызовом бросил своему господину:

– Ничтожество! Я отдам жизнь в битве, как подобает рыцарю, ты же оборотишь им тыл, как предатель!

Гранмэтр Храма вытянул руку, указывая на мусульман, и спросил:

– Вот как? Может, там покажешь свою удаль?!

Не дожидаясь ответа, он сжал шенкелями бока коня и, повернувшись к остальным спутникам, спросил:

– А вы как думаете, мессиры? Желаете драться, как подобает героям? Или, может быть, предпочитаете отступить, как трусы?! Ступайте и объявите всем рыцарям, что тот, кто сумеет захватить принца Малькафдаля, получит из казны ордена Храма тысячу золотых! А два товарища, которые помогут ему в этом, по пятьсот!

Что тогда нашло на Жослена, он и сам, спустя многие годы, дожив до глубоких седин, не смог объяснить. Вероятно, во всём было виновато отрочество, проведённое бок о бок с рыцарем-монахом, служба и страстная мечта мальчишки пажа стать таким же, как его рыцарь, облачиться в белый, украшенный хищными красными восьмиконечными крестами плащ Молодому воину и в голову не пришло, что собрат Храма, мудрый и осторожный рыцарь Бертье, едва ли одобрил бы подобное поведение своего воспитанника. Между тем, прежде чем магистр Жерар закончил своё короткое обращение к собравшимся, Жослен что было мочи завопил:

– Да здравствует Храм! Le Baussant! Le Baussant! Le Baussant! Non nobis, Dominus, non nobis!

– Le Baussant! Le Baussant! Le Baussant! – немедленно подхватили тамплиеры, которые находились тут в подавляющем большинстве. – Не себе, Господи, не себе, но имени Твоему воздаём славу! Смерть язычникам!

Разногласия исчезли, теперь все присутствующие, те, кто одобрял план Жерара, и те, кто считал атаку на мамелюков безумием, не мешкая построили свои отряды. Ещё несколько мгновений, и ощетинившаяся копейными жалами рыцарская фаланга, пустив коней в галоп по отлогому склону, врезалась в массы неверных.

Приблизительно в то же самое время, когда Жослен Храмовник, не жалея связок, горланил своё «Le Baussant!» и «Non nobis, Dominus...», Балиан Ибелинский с товарищами подъезжал к крепости Ла Фев. Оказавшись в виду замка, он понял, что ошибался, когда думал, будто гранмэтр Храма окажется единственным тамплиером, с которым им придётся иметь дело во время нелёгкой миротворческой миссии, – палатки рыцарей, в строгом соответствии с правилами ордена установленные под стенами замка, являлись красноречивым свидетельством обратного.

Маленький лагерь тамплиеров оказался совершенно пуст, но что было ещё более удивительно, пустовал так же и замок: сколько бы ни бродили Эрнуль и другие спутники барона, обходя комнату за комнатой помещения крепости, стараясь обнаружить в ней хоть малейший намёк на судьбу обитателей, сделать это им не удавалось. Если бы не животные, разгуливавшие там как ни в чём не бывало, могло показаться, что некий очень страшный и очень могущественный колдун наложил на всё живое в Ла Феве какое-то заклятие. В одном небольшом зале Эрнуль нашёл двух рыцарей, однако узнать что-либо у них не представлялось возможным, поскольку оба находились при последнем издыхании.

Подождав какое-то время, сир Балиан, горя нетерпением, решил ехать в Назарет. Но не успели он и его свита проехать милю, как услышали конский топот.

– Всадник, государь! – встревоженно глядя на сеньора, произнёс Эрнуль. За последние час или два никто ни разу не говорил вслух, чего ждёт, но с течением времени все только больше уверялись, что ничего хорошего случиться не может. – Кажется, он один. Спешит...

Судя по стуку копыт, наездник не жалел коня и мчался во весь опор.

Впрочем, на сей раз неопределённость разрешилась быстро. Едва всадник сделался виден, все сразу же опознали в нём рыцаря, а приглядевшись, по кресту на белом табаре узнали тамплиера. Правда, разглядеть крест на ставшей красной от крови материи оказалось очень нелегко. Шлема на голове храмовника не было, а русые волосы потемнели и слиплись от крови и пота.

Останавливаться всадник не собирался. Едва приблизившись к Балиану и его свите, он закричал:

– Горе! Ужасное горе! Господь отвернулся от нас за грехи наши! Всё погибло! Все мертвы! Магистр Жерар и магистр Рожер пали в битве! Марешаль Жак тоже! Никто не спасся! Не ходите в Назарет! Сейчас неверные возьмут его! Их тысячи тысяч!

– Как это случилось? – крикнул барон Наплуза уже практически в спину не прекращавшему скачки рыцарю, но тот не ответил.

Несмотря на охватившее его сильное волнение, сеньор Балиан всё же приказал продолжить путь.

Прибыв в Назарет, барон нашёл, что дела обстоят несколько иначе, чем считал спасшийся тамплиер. Магистр Госпиталя и марешаль Храма и правда пали в битве – Жак де Майи не привык бросать слов на ветер, он обещал погибнуть, как герой, что и сделал, отправив на тот свет не один десяток язычников. Меланхоличный Рожер де Мулен, когда дошло до большой крови, забыл о своей меланхолии и, точно только и мечтал умереть в этот прекрасный первый майский день за Иисуса Христа и Святой Гроб Господень, сражался, как лев, и погиб одним из последних. То же сделали почти все тамплиеры и все до одного госпитальеры, сопровождавшие миссию. Большая часть светских рыцарей погибла, оставшиеся попали в плен. Что же касалось жадных до добычи жителей Назарета, в этой экспедиции ни один из них не добыл себе ничего, кроме ошейника раба.

Вырваться из адской мясорубки удалось всего трём христианам, в числе которых находился и всадник, встретившийся Балиану, а также сам Жерар де Ридфор и один светский рыцарь, из-за прозвища ошибочно принятый слугой барона Наплуза за тамплиера и потому оставшийся в летописи Эрнуля безымянным храмовником. Все трое счастливцев получили тяжёлые ранения – у Жослена, например, половина лица превратилась в одну зияющую рану, однако он не бросил магистра, который из-за полученных ранений едва мог держаться в седле.

Впрочем, когда наплузцы прибыли в Назарет, оба, и Жерар и Жослен, уже лежали в постелях, отдавшись во власть эскулапов[103]103
  Некоторые исследователи (в частности, G. Schlumberger и J. Delaville Le Roulx), ссылаясь на источники, говорят один о пяти, другой о трёх или четырёх сотнях пехотинцах, якобы участвовавших в экспедиции Жерара. Вероятно, некоторые из хронистов-современников принимали за солдат толпу жителей Назарета, также захваченных в плен; вполне возможно, с рыцарями было какое-то количество пеших оруженосцев. Delaville Le Roulx приводит цифру рыцарей, участвовавших в операции магистра Храма, от 110 до 140, и говорит о том, что отряд мамелюков разделился на два корпуса; больший из них (4000) и находился в районе ключей Крессона. Все тот же Delaville Le Roulx говорит о пяти рыцарях-госпитальерах, которым также удалось спастись.


[Закрыть].

Трудно назвать причины, вызвавшие радость великого магистра ордена Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова во время его ночного бдения на холме вблизи крепости Ла Фев, но, так или иначе, безрассудный поступок его, стоивший жизни почти полутора сотням замечательных рыцарей, привёл к самым лучшим результатам для королевства. Раймунд Триполисский и Галилейский пришёл в ужас от содеянного, едва увидев головы храмовников, надетые на острия копий возвращавшихся домой после рейда мамелюков. Сердца отборных конников властелина всего Востока были исполнены благодарностью к Аллаху, даровавшему правоверным победу в двадцатый день месяца сафара, в пятницу, святой для мусульман день. Сарацины достигли окрестностей Тивериады задолго до приближения заката, так как тронулись в обратный путь сразу же после битвы, словно бы только затем и приходили, чтобы сразиться с тамплиерами и убить их.