Текст книги "Франкский демон"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

В этот момент одна из катапульт выпустила по Кераку огромный камень. Зрители «церемонии бракосочетания» издали дружный вздох, но крики солдат на стене успокоили толпу – этот снаряд мусульман, как и предыдущие, не нанёс замку особого вреда. Венчание продолжалось, точнее, оно только начиналось.

– Согласен ли ты, Фруэ, сын дамы Эстибонии, взять в жёны стоящую рядом с тобой перед алтарём девицу, прекрасную, как роза, принцессу Инсапеллу, любить её и быть с нею вместе до гроба, то есть до тех пор, пока Господь не разлучит вас?

– Да, – пробурчал себе под нос Крапольд. Церемония переставала нравиться ему.

– Не слышу.

– Да! – рявкнул «жених».

– Не слышу... не слышу в твоём голосе радости, Фруэ, – покачал головой «епископ». – Скажи так, чтобы мы все поняли, как ты счастлив.

– Да, – в третий раз повторил «брачующийся».

– Да! – подхватили зрители. – Он сказал – да! Каков молодец!

– Горячая ему предстоит ночка!

– Не оплошай Крапо... то есть Фруэ!

– Раз он согласен, – проговорил один из «служек», – тогда сделаем вот так!

Он подбежал к калеке и под хохот и улюлюканье ремнями прикрепил к его бёдрам муляж огромного фаллоса.

– Теперь прекрасной Инсапелле не придётся скучать, – прокомментировал свои действия помощник шута. – У муженька-то больше, чем у осла!

– А он и есть больше чем осёл! – крикнул кто-то в наступившей на мгновение тишине.

– Но и жена должна не оплошать! – напомнил Караколь, и «служки» бросились приторачивать к ней искусственный кожаный зад. – Теперь никто не скажет, что прекрасная Инсапелла худа и костлява. Найдётся ли хоть один жеребец, который останется равнодушен к такому крупу?

– Даже и ишак не пройдёт мимо! – с уверенностью заявил один из зрителей.

– Значит, наследничек будет мулом? – спросил другой.

Раздались и другие реплики, суть которых сводилась к одному и тому же.

Когда зрители вволю поупражнялись в остроумии, «архиепископ» обратился к невесте:

– Согласна ли ты, прекрасная Инсапелла, стать женой этого славного рыцаря, сира Фруэ, и не расставаться с ним до гроба? До тех пор пока Господь не разлучит вас?

– Э-э-э! Э-э-э! – закивала Берта. – Э-э-э!

Однако дотошный Караколь спросил:

– Можно ли считать это выражением твоего согласия?

– Э-э-э! Э-э-э!

– Прекрасно! Объявляю вас мужем и женой! – заключил шут и крикнул подручникам: – Давайте елей!

Заподозрив неладное, Крапо́льд забеспокоился. В тревоге он оглянулся, но опоздал – вездесущие «служки» вылили на него, как, впрочем, и на «невесту» по целому кожаному ведру дерьма, вызвав взрыв необузданного, дикого хохота зрителей.

– Увенчайте их коронами! – давясь от смеха, приказал Караколь, и помощники его нахлобучили опорожнённые вёдра на головы «новобрачным». – Да здравствует славный союз двух любящих сердец! Пусть новобрачные целуют друг друга!

Внезапно раздался громкий свист ветра. Всеобщее ликование смолкло. Казалось, что все собравшиеся разом закрыли рты руками. Сердца некоторых христиан наполнились страхом: они видели и понимали, что сейчас случится, но так же, как и их товарищи, стоявшие рядом, но ещё не осознававшие ужаса происходящего, не могли сделать и шагу. Огромный камень, весом не менее чем в пять кантаров, медленно, словно бы нарочно давая людям осознать неумолимость Божьей воли и неотвратимость кары Господней за только что совершенный грех, с достоинством, вполне подобающим собственным размерам, перелетел через стену и рухнул прямо в толпу зрителей.

Недолгой оказалась супружеская жизнь благородного Фруэ и прекрасной Инсапеллы. Они сдержали обещание, оставшись вместе до самой смерти. В компании с ними ещё около дюжины «гостей» отправились продолжать пир на Небеса или... в Преисподнюю – как-никак действо, в котором все принимали участие, трудно называть угодным Богу. Среди стонов раненых, завываний и стенаний перепуганных женщин и криков мужчин очень скоро раздался чей-то полный суеверного ужаса голос, а может быть, сразу несколько голосов:

– Кара Господня! В наказание нам за богомерзкие деяния наши!

– Кара Господня! – дружно подхватили другие. – Наказание от Бога!

К чести Караколя скажем, он почти всегда очень быстро шевелил мозгами. В общем, «архиепископ» вовремя понял, что дело для него пахнет чем-то куда менее приятным, нежели даже «елей», которым «помазали» «новобрачных». «Служки» соображали не столь стремительно, и толпа, только что бурно радовавшаяся их проделкам, исполнившись благочестия, давила и рвала несчастных на куски.

Шут бежал под защиту дворцовой охраны.

Хозяин замка, где происходило настоящее бракосочетание, которое давно уже закончилось, пировал с гостями. Он велел им не волноваться и продолжать праздник, сам же со стражниками вышел к толпе. Как известно, к властителям, которые потакают прихотям толпы, сеньор Петры не принадлежал. Когда собравшиеся потребовали отдать им Караколя, Ренольд велел воинам обнажить мечи. Очень скоро всё закончилось: смутьяны обратились в бегство, а некоторых из бунтовщиков со связанными за спиной руками столкнули со стен в ров. Туда же выбросили тела мертвецов.

Князь решил никого не вешать, дабы не портить настроения дамам и без того напуганным ситуацией – не каждому приятно гостить в осаждённом замке. Инцидент таким образом оказался исчерпан: нобли за столами продолжали веселиться, спасённый от гнева толпы Караколь отправился в надёжное укрытие, в темницу – сеньор вовсе не спешил прощать его за учинённые безобразия, – а новобрачные... настоящие новобрачные в опочивальню.

Белокурый ангел Онфруа де Торон и темноволосая черноглазая принцесса Изабелла представляли собой прекрасную пару; они ни в малой степени не походили на тех двух бедолаг, чьи жизни унёс снаряд, брошенный сарацинской катапультой. Камень лишь исправил ошибку Создателя: ей-же-ей, не стоило Господу Богу создавать таких человеков — что это в самом-то деле за подобия Творца? Нонсенс, чушь, чепуха! Лучше уж, Всеблагий, твори Ты таких, как наследник Петры и его невеста!

Впрочем, точности ради заметим, что уж и не невеста, а жена, самая настоящая жена перед тем же Богом – обвенчаны они. Ему семнадцать, ей – одиннадцать. Он, хотя обликом муж, красен, словно жена, станом изящен и сладок речами[80]80
  «Vir feminae quam viro proprior, gestu mollis, sermone fructus». (По определению автора одной из хроник XII века).


[Закрыть]. Она – дитя, у которого ради высших интересов отобрали детство. Даже для Востока XII столетия от Рождества Христова, где девушки выходили замуж очень рано, такой брак мог быть оправдан лишь серьёзнейшей политической необходимостью.

Но напрасно король рассчитывал помирить враждующих баронов, слишком уж сильна была ненависть, чересчур глубока пропасть. Не успело начаться торжество, как Мария Комнина обнаружила, что ей воспретили доступ в покои дочери. Дама Этьения не позволила невестке видеться с матерью, дабы оградить Онфруа с юной супругой от вредных нашёптываний заморской интриганки – нечего жене приятеля графа Раймунда разводить интриги в Кераке!

Ни жива, ни мертва от страха, отправилась Изабелла к алтарю, как во сне отвечала она на вопросы митрополита Горной Аравии, точно изваянная из белого мрамора, сидела она на пиру. Новоиспечённая жена радовалась долгожданной возможности покинуть зал, чтобы не видеть охваченных дурашливой весёлостью взрослых, не слушать непристойностей, то и дело, и по мере поглощения вина из хозяйских подвалов всё чаще, слетавших с губ мужчин, не ловить заинтересованных – эти мужчины такие свиньи! – или сочувственных – без мужиков всё равно никуда, как-то у тебя получится с этим херувимчиком? – взглядов женщин.

И вместе с тем, уходя, она знала, что, покинув пирующих, попадёт из огня да в полымя. Мысль о необходимости делать с малознакомым парнем что-то такое, о чём не могли как следует рассказать ни мать, ни няньки, приводила принцессу в ужас. «Как нашей прелестнице повезло, – говорили её собственные служанки в милом сердцу Наплузе и здесь, в мрачном Кераке. – Выходит за такого красавца». – «Ну и что ж с того? – возражали другие. – Они и сама что розовый бутончик, прекрасный цветок. Как же ей да не за красивого идти? Скажете тоже! А какие детки у них родятся?!» Но хоть бы одна объяснила толком, что же нужно делать, чтобы эти детки родились! Все только твердят: «Разоблачишься. Ляжешь. Скажешь: “Возьми меня, муж мой, господин мой”, – а там... а там всё само собой случится!»

И вот они остались вдвоём.

Преодолевая дрожь, с закрытыми глазами, Изабелла села на кровать и молча начала стягивать с себя расшитую золотыми и серебряными нитями, украшенную жемчугом и драгоценными камнями длинную, едва не до пят котту с широкими рукавами – в ней выходила замуж за короля Аморика мать. Затем сняла соркени́ – более короткую, немногим ниже колен, подчёркивающую фигуру шёлковую блузу с обтягивающими рукавами – специально заказанную к свадьбе у самого лучшего портного в Наплузе.

Наступил черёд камизы.

Во дворце матери в Наплузе одеваться и раздеваться Изабелле, как и дочери любого нобля, помогали служанки, однако она прекрасно могла справиться с этим и сама. Надо было только встать, наклониться, взять в руки край подола тонкой льняной рубашки и одним движением сдёрнуть её с себя. Так просто. Потом останется только лечь и сказать волшебные слова, после которых... всё случится само собой. В последний раз мысленно попросив Богородицу помочь ей, Изабелла сняла камизу и, бросив её на кровать, поспешила спрятать под одеялом покрывшееся мурашками тело.

Теперь слова, те самые...

Всё то безумно долгое время, пока она боролась с собой, девушка и не думала о муже. Она даже не знала, где он находился: где-то тут, в комнате, но где именно?

– Возь... ми... муж... господин мой, – пролепетала Изабелла и, внезапно почувствовав на щеке прикосновение, вскрикнула от неожиданности: – Что?!

Онфруа со страху отдёрнул руку:

– Мадам?

– О мессир, это вы? – спросила она, во все глаза уставясь на супруга. – Я подумала... Я... – Она запнулась: «Боже мой! До чего же нелепо! Что ещё я могла подумать? Мы же одни!»

– Можно мне присесть? – осторожно поинтересовался Онфруа и, когда супруга кивнула, опустившись на краешек кровати, произнёс: – Вы такая красивая. Я просто хотел погладить вашу щёку... Вы боитесь меня?

– Я? Нет... С чего вы так решили?

– Вы... вы так вздрогнули, когда я коснулся вас.

– Это от неожиданности, мессир, – нашлась Изабелла. – Я всегда так делаю, когда кто-нибудь неожиданно прикасается ко мне.

– Я тоже, – признался Онфруа. – Честно говоря, я терпеть этого не могу. Оруженосец батюшки, Караколь, очень любил подкрадываться сзади и делать всякие пакости. Один раз, когда мы были в походе в Пагании[81]81
  Paienime — то есть в земле неверных. (Paganus в переводе с латинского или paien — с французского означает – язычник).


[Закрыть] и ужинали у костра, он засунул мне за шиворот ядовитого жука...

– Ой! – воскликнула новобрачная. – Как же можно?!

– Ничего страшного, – встряхнул кудрями новоиспечённый муж. – Жослен, один из рыцарей батюшки, убил его.

– Оруженосца?

– Жука, мадам.

– И он не укусил вас, мессир?

– Кто?..

– Жук.

– Не успел.

На какое-то время они умолкли, и в голове у Изабеллы вновь всплыла формула, волшебное заклинание, которое ей надлежало произнести. Она так задумалась, что не услышала вопроса, и, поняв, что допустила бестактность, переспросила:

– Простите, мессир, что вы сказали?

– Вы заметили, мадам, что башню, где мы с вами находимся, не обстреливают? – повторил Онфруа.

Откровенно говоря, новобрачная была так поглощена собственными переживаниями, что её едва ли бы взволновало даже начавшееся землетрясение: где уж тут обращать внимание на метательные снаряды мангонелей Салах ед-Дина, отскакивавшие от крепких стен Керака, точно горох от стенки?

– А что, они и правда не обстреливают нас, мессир? – спросила Изабелла. – Да... странно. Почему же?

– Матушка послала королю неверных свежайших хлебов, вина и самых лучших кушаний с нашего стола: блюд из баранины, ягнятины и говядины, – сообщил наследник Трансиордании. – Она выразила сожаление, что не может пригласить его в гости, просила не гневаться на неё за это и принять угощения. Он поблагодарил и пообещал не обстреливать ту часть замка, где мы с вами будем... будем... Ну в общем... в... возляжем на ложе.

Он неожиданно умолк.

– Да... – протянула новобрачная и, чтобы хоть как-то разрядить неловкую ситуацию, поинтересовалась: – А они что, встречались раньше?

– Вы ещё спрашиваете, государыня моя?! – Онфруа просиял. – Конечно! Когда-то очень-очень давно, когда моя матушка была совсем молоденькой девушкой, как вы теперь, или даже моложе. Однажды её отец, сеньор Петры, разгромил сарацин в Моисеевой долине. Франки перебили всех мужчин, а женщин и детей взяли в плен. Одна из женщин оказалась женой богатого князя. Тогда мой дед отпустил всех пленниц, а её с маленьким сыном оставил, дожидаясь от князя выкупа. Маме так понравился мальчик, сын князя, что, пока его отец собирал деньги, чтобы заплатить моему деду, мама каждый день играла с ребёнком...

– Вон как, – захлопала глазами Изабелла. – Но при чём тут Саладин, мессир?

– Как? – в свою очередь удивился рассказчик. – Так ведь это он и был![82]82
  Эрнуль повествует: «Si envoia a Salehadin des de son fils pain et vin et bceufs et moutons; et si li manda salut, qu ’il I 'avant maintes fois portee entre ses bras quand il estoit esclave el castiel et elle estoit enfant. Quand Salehadin vit le present, si en fid mout lies, si fit recoivre, et si Ven merchia mout hautement; et si demanda a ceux qui le present avaient aporte, en lequele tour li espouses et espousee estoient et giroent, et il li monstrerent. Dont vint Salehadin, si fist crier par tout son ost que nul ne fust si hardis qui a celle tour traisist, ne lanqast, ne assaillist». – «Она (Этьения) послала Саладину от (стола) своего сына лепёшек, говядины и баранины и велела клонятся ему, потому что когда-то давно, когда он был пленником в замке, она носила его на руках. Когда Саладин увидел подарки, он очень обрадовался, принял их и во всеуслышание благодарил. И он спросил у тех, кто принёс подарки, в какой башне супруги возлягут на ложе (проведут ночь)». Узнав об этом, Саладин велел своим солдатам не обстреливать и не штурмовать ту башню.
  Поскольку история эта дожила до наших дней, значит, современники всерьёз верили в её правдивость. Однако стоит лишь призвать на помощь арифметику, как станет ясно, что такого быть просто не могло, поскольку в год появления на свет наследницы Керака Салах ед-Дину исполнилось уже восемь лет. Эрнуля, похоже, подобные мелочи совершенно не смущали.


[Закрыть]

– А-а-а! – обрадовалась принцесса. – Как романтично! Лучше, чем у трубадуров! Ведь это же просто невероятно! А если бы ваша матушка оказалась бы в заложниках у Салах ед-Дина, как вы думаете, он стал бы сажать её к себе на коленки? Стал бы играть с ней?

– Наверное...

Почувствовав, что супругу не очень-то интересна предложенная ей тема, Изабелла спросила:

– А вы уже бывали во многих походах?

– Да нет... – признался Онфруа. – Ходили мы в Паганию, это когда мне жука засунули... Потом ждали Саладина в Синае, да он обошёл нас. Потом Айлу брали... Но то всё с батюшкой, а потом я один повёл дружину в Эсдрилонскую долину, где наши стояли против неверных...

– И что?

– Всего-то чуть мы не дошли, – хмуро отозвался наследник Горной Аравии. – Устроили нам язычники засаду... Только мы с Жосленом и спаслись да ещё человек с десяток рыцарей и сержанов. Тех, у кого кони повыносливее оказались.

Изабелла ужасно терялась, когда муж умолкал. Теперь, впервые как следует разглядев супруга, новобрачная нашла, что он и правда очень красив. Но самое главное, от него исходила какая-то удивительная нежность; она, точно облаком тепла, окутывала и согревала дрожавшую под одеялом принцессу, заставляя отступать страхи, делая мысли о предстоящем ей испытании не столь тревожными. Она всё ещё боялась неизбежного, но уже не так сильно.

Слава Богу, что молодость не умеет грустить долго. Онфруа вспомнил что-то приятное, и лицо его просветлело.

– А знаете, мадам, – начал он, с теплотой глядя на супругу. – Ведь Саладин в благодарность за угощение прислал нам с матушкой новых книг!

– Новых книг? – переспросила Изабелла. – Но... но как же вы их читаете?

– Это нетрудно, – ответил Онфруа. – Меня с детства учил Джафар, один колченогий язычник, что жил у нас в Монреале. Я и говорю и читаю свободно. Когда Джафар умер, то у нас в замке как раз объявился Жослен Храмовник Он тоже умеет говорить по-арабски, но читает неважно. Я как-то сказал ему, мол, давай переведём с тобой книгу, чтобы другие рыцари и их жёны могли прочитать...

– А он?

– А он... – юный супруг пожал плечами. – На кой, говорит, мне дьявол их истории? Наши интереснее. К тому же, сказал он, половина рыцарей по-французски-то еле-еле слова разбирает, а дамы вообще дуры!

– Это он так говорит? – вздёрнула подбородок Изабелла. – Невежа!

– Да нет, мадам, – улыбнулся Онфруа. – Он это оттого, что влюблён по уши.

Изабелла заметно оживилась:

– В кого?!

Новобрачный отвёл глаза и промолчал.

– Это секрет, мессир? – с горечью произнесла супруга. – Вы, наверное, дали слово рыцаря никому не рассказывать? Хорошо, я не стану спрашивать...

Наследник Трансиордании оказался в сложном положении. Впервые в жизни он оказался рядом с человеком, воспринимавшим его всерьёз, более того, готовым едва ли не в рот ему заглядывать! Наконец-то он почувствовал себя взрослым, даже несколько пожившим человеком, и ему ни за что не хотелось разочаровать эту милую, эту очаровательную девчонку, с которой ему теперь предстояло прожить всю долгую, кажущуюся почти бесконечной жизнь. Однако не сохранить тайну, доверенную ему Жосленом – тот как-то в сильном подпитии, что случалось с ним редко, проболтался о даме своего сердца, – Онфруа также не имел права. Наконец он всё же не выдержал и сказал:

– Поклянитесь, мадам! Поклянитесь, что никому не откроете того, что я вам скажу!

– Клянусь! – не задумываясь воскликнула Изабелла.

– Он влюблён в даму Агнессу.

– В какую Агнессу? – не скрывая разочарования, поинтересовалась новобрачная. – Придворную вашей матушки?

– Нет! В графиню Агнессу!

– В мать моего брата?! – совершенно иным тоном переспросила Изабелла. – Это правда?! О, какой ужас!

– Что же тут ужасного? – удивился Онфруа.

– Она такая плохая!

– Что же в ней плохого?

– Как что? – Изабелла уставилась на мужа. – Ведь Графиня плетёт интриги при дворе. Она против моей матушки и графа Раймунда, друга моего батюшки. Не короля, а теперешнего батюшки... – уточнила она и, поражённая неожиданно сделанным открытием, умолкла, но тут же продолжала, с испугом глядя на мужа: – Да и ваша матушка, мессир, и батюшка ваш против моей матушки. А ведь я теперь должна любить их, как родных. Что же делать?

О, если бы юный наследник Горной Аравии знал, что делать! Он был бы, наверное, самым великим человеком в Утремере. Однако Онфруа и понятия не имел, что ответить жене-ребёнку.

Впрочем, нашёлся он быстро:

– А хотите, мадам, я почитаю вам книжку?

– Книжку?

– Да. Одну из тех, которые прислал Саладин.

Изабелла на мгновение задумалась, а потом ответила:

– Отчего же? Почитайте.

Онфруа попросил супругу подождать и, удалившись из спальни, довольно скоро вернулся с двумя большими томами, каждый весом в добрых фунтов двадцать.

– Альф лайла ва лайла, – начал он и пояснил: – По-нашему это означает «Тысяча и одна ночь». Вы наверняка слышали некоторые истории, но это полный сборник.

Изабелла поспешила продемонстрировать эрудицию.

– Как же, как же, – воскликнула она, – я знаю! Тут сказано про Аладдина и Али-Бу? Верно, мессир?

– Верно, – Онфруа кивнул, – на арабском он зовётся Али-Бабой.

– Да-да, конечно...

– А про Синдбада-Морехода вы знаете?

– Я не слышала про Симбада... – сдалась Изабелла.

– Так слушайте, мадам!

Догорали свечи в подсвечниках, вставал за стенами Керака поздний осенний рассвет. Били первую стражу дня. Продолжалась осада, народ в церквях и часовнях молил Бога о спасении, а юноша-супруг читал маленькой жене про сказочные приключения. Про страны, так не похожие на ту, в которой они жили, про несметные богатства, про прекрасную любовь.

Когда Онфруа закрыл вторую книгу, Изабелла во все глаза смотрела на него.

– Я люблю вас, мессир, – прошептала она. – Я счастлива, что стала вашей женой.

– И я люблю вас, мадам, – ответил он ласково. – И я счастлив видеть вас своей супругой. Прекраснее вас нет никого на свете. Клянусь солнцем и луной, клянусь всеми звёздами, я ни за что и никогда не расстанусь с вами! Я буду любить вас всегда, покуда не умру! Всегда, покуда существует этот мир![83]83
  «Ах, не клянись луной непостоянной!..» Пройдёт всего семь лет, и брак двух любящих друг друга людей будет объявлен... недействительным. Мария Комнина заявит, что дочь принудил выйти замуж сводный брат, король Бальдуэн. Разумеется, она выходила замуж не по своей воле, но была счастлива со своим первым мужем. На сей же раз Изабеллу действительно принудят и развестись и вступить в новый брак с итальянским героем, спасителем Иерусалимского королевства, Конрадом Монферратским, младшим братом первого мужа принцессы Сибиллы, Гвильгельмо. Произойдёт вторая свадьба по иронии судьбы практически в один и тот же день, что и первая, 24 ноября, но только уже не 1183, а 1190 г.
  Однако откроем секрет, и этот брак окажется далеко не последним в жизни Изабеллы, ей придётся ещё дважды идти под венец. Прожив на свете всего тридцать три года, она тем не менее переживёт и четвёртого супруга, короля Аморика Второго, который известен нам пока как коннетабль Иерусалима.


[Закрыть]

— Я так счастлива, – повторила она и призналась: – Я боялась... – Внезапно в глазах новобрачной вспыхнули искорки испуга. – Но ночь прошла, мессир! Как же?.. Что же мы теперь?..

Она не решалась сказать вслух того, что думала. Первая ночь молодых закончилась, что скажут взрослые, не найдя наутро подтверждений чистоты невесты? Мать и отчим будут опозорены, а свекровь станет есть невестку, а то, чего доброго, расторгнут брак, отнимут у Изабеллы её прекрасного принца из сказки.

Принцесса решительно откинула одеяло и, вновь зажмуриваясь, произнесла:

– Возьми меня, муж мой, господин мой...

Почувствовав, как муж поцеловал её плоский живот, Изабелла напряглась. Она ждала, но...

– Не сейчас, любовь моя, – прошептал Онфруа. – Я не могу сделать то, что ты велишь, в спешке. У нас ещё будут ночи. Завтра, послезавтра... У нас будет много ночей.

– Но, мессир... любимый мой... – начала новобрачная, всё ещё не решаясь рассказать ему о причинах беспокойства – хотя не маленький, должен и сам понимать!

Он понял и... чуть не до смерти напугал свою супругу, выхватив висевший на поясе кинжал. Новобрачная во все глаза уставилась на мужа – что он собрался сделать? От удивления она буквально онемела и не могла произнести ни слова, не то что закричать.

Тем временем наследник Петры засучил рукав и смело рассёк острым как бритва лезвием кожу руки.

– Что вы делаете, мессир?! – обретая дар речи, воскликнула Изабелла.

Онфруа улыбнулся и, вытяну руку над простыней, обильно окропил её своей кровью.

– Теперь всё улажено, любовь моя, не так ли?

– Ах, мессир! – юная супруга засияла от счастья. – Теперь я люблю вас ещё больше. Я люблю вас так, как никто и никогда не любил никого на свете! Но завтра я не позволю вам читать мне сказки.

Схватив руку Онфруа, Изабелла принялась зализывать рану. Почувствовав во рту вкус его крови, она задрожала, охваченная неведомым ей доселе трепетом.

У них нашлось время и на сказки и на любовь. И ничего, что медовый месяц молодожёнов проходил за стенами мрачной каменной громады Керака, и день и ночь осыпаемой ядрами катапульт; ничто не могло омрачить их счастья. Они даже и не заметили, как однажды утром – прошло всего-то две недели со дня венчания – грохот камнебросалок смолк, зато раздались восторженные крики: «Язычник уходит!»; «Неверные поджали хвост!»; «Сам король Бальдуэн спешит нам на помощь!»; «Король и армия Иерусалима уже у горы Нево!».

Так оно и было.

Гонцам из Керака удалось добраться до столицы королевства.

Выслушав их и назначив командующим армии графа Триполи, король, хотя и практически прикованный к постели, не решился всё же отправить его одного и велел нести себя в портшезе.

Декабрь только начинался, а месяц шаабан 579 года лунной хиджры уже перевалил за половину, когда султан, узнав о приближении войска латинян, снял осаду и ушёл в Дамаск, куда и прибыл примерно за неделю до начала священного месяца рамадан. В общем, можно сказать, что повелителю Египта и Сирии надоело угощаться подачками со стола дамы Этьении, и он накануне месячного поста решил немножко попраздновать в более комфортных условиях в своей столице, со своим народом, словом, в кругу семьи и среди друзей.

Вновь могущественный правитель не решился помериться силами с умирающим королём франков, чья сила духа, казалось, возрастала по мере того, как, изгнивая, умирали члены.

Примерно в то самое время, когда Салах ед-Дин подходил к Дамаску, ликующие жители и гости Керака на руках вносили своего монарха в замок. Так уж получилось, что Бальдуэну пришлось лично прибыть, дабы поздравить с замужеством сводную сестру. Праздники возобновились, но не продолжались долго, король желал встречать Рождество в столице.

Он ушёл, уже зная, что поход этот станет последним в его жизни.

Бальдуэн ле Мезель прожил ещё более года, но до конца дней своих он не поднимался с постели, продолжая тем не менее держать бразды правления государством в своих разлагавшихся руках. Тогда, в самом конце 1183 года, по сути дела, закончился ещё один этап в жизни Утремера, хотя никто, собственно говоря, не заметил этого.

Когда враг покинул пределы земли Моава, когда ушла армия Иерусалима, рыцарь Ивенс пришёл к князю попрощаться. Тот, выслушав краткий рассказ о причинах такого решения, не разгневался, против ожидания, а лишь вздохнул и спросил:

– Думаешь, найдёшь её?

– Не знаю, государь, – честно ответил викинг и добавил: – Пойду. Авось Господь укажет путь.

– Не найдёшь, да ходить устанешь, приходи, приму, – пообещал князь. – Другого бы не принял, а тебя приму, Ив де Гардари́.

– Не взыщи, государь, не вернусь я, – покачал головой белокурый гигант. – И не Ив я, и не Ивенс, Иоанном меня мать с отцом нарекли. Сон мне был, что Ксения так нашего сына назвала. Не найду её, пойду на родину. Может, и дойду.

Он умолк, и на какое-то время в беседе двух храбрых воинов воцарилась пауза. Наконец старший из них нарушил её:

– Один пойдёшь или и остальных возьмёшь?

– Нет, государь. У Берси семья тут, Гиллекрист и Кормщик тебе сгодятся, а вот земляка своего я заберу. Тебе он ни к чему, а мне... Всё. Теперь прощай.

– Прощай.

На следующий день Иоанн из Гардарики и Михайло Удалец навсегда покинули Керак. Облачившись в платье странников, они ушли в сторону Дамаска.

В это же время, может, немногим раньше, а может, и позже, произошла и ещё одна утрата в земле Заиорданской: неведомо куда исчез таинственный отшельник Петры. Был ли он на самом деле или лишь грезился тем, кто считал, что видел его и говорил с ним? Наверное, всё же был, ведь не Громом же Небесным в самом деле объяснилась смерть дворецкого Жака? И вот ещё, кто убил храмовников? Чья кровь, точно нить Ариадны, вывела морских разбойников из западни? Чей же ужин съели тогда скитальцы-викинги, уже, казалось, обречённые на медленную смерть от голода и жажды?

Кто же знает? Трапеза одного воина вполне подходит другому. Вкушая её, он причащается святых таинств, становясь всё более неразрывно связанным с никогда не виданным божеством. Взамен божество требует приносить себе новые и новые жертвы, влечёт посвящённого в неведомые дали, порождает в нём неукротимый нрав, воспитывает дух, что заставляет воина никогда не опускать оружие, никогда не сдаваться. Оно позволяет тому, кто верит в него всегда, даже в самый тяжёлый час, с презрением заглядывать в глаза смерти, и вовсе не потому, что она не страшна, а потому, что тот, кто уходит, оставляет частичку себя тем, кто остаётся.

Так оно и получилось – те, кто остался, оказались достойны тех, кто ушёл.

Но это уже другая история. Следующая.