Текст книги "Франкский демон"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

XIV

Между тем Господь Бог как будто бы не спешил выполнять обещание, данное от его имени шестнадцатилетним рыцарем своему шестнадцатилетнему же королю. Более того, события, начавшие происходить в Святой Земле сразу после ночной беседы двух молодых людей в Акре, не сулили ничего хорошего.

Византийские послы в смятении покинули Акру вскоре после завершения бесславной ассамблеи. Граф Фландрии, помолившись у Гроба Господня, тоже двинулся в путь. Однако совесть мучила доброго эльзасского христианина Филиппа, который решил успокоить её и принял предложение Раймунда Триполисского поучаствовать в рейде по мусульманской территории. Король, желая показать, как он ценит стремление совершать богоугодные поступки, отправил на помощь графам из Иерусалима небольшой отряд. Его судьба оказалась печальной. Не совершив никаких великий дел, а лишь хорошенько пограбив окрестности Хамы, вся маленькая дружина угодила в засаду, лишившись собранного по пути имущества заодно с жизнью. Это, правда, нельзя было назвать поражением Бальдуэна, но и победой, конечно, тоже.

Предприятие обоих графов также потерпело фиаско. Ничего не достигнув, они сняли осаду с Хамы, после чего Раймунд вернулся к себе в Триполи, а Филипп отправился севернее, где вместе с Боэмундом Антиохийским осадил Гарен. Однако и этот графско-княжеский проект провалился.

Пока европейские крестоносцы и бароны земли попусту тратили силы и время на бесполезные экспедиции против мусульман Сирии, Салах ед-Дин пришёл к выводу, что уже достаточно отдохнул в Каире. Султан получил известие, что король Иерусалима утратил сильных союзников, и потому вместо того, чтобы, как обычно, проследовав ускоренным маршем по территории Трансиордании, проскользнуть из Египта в Дамаск, решил нанести удар по Палестине. Вполне здравая идея.

24 числа месяца джумада аль-ахира 573 года лунной хиджры он перешёл границу[33]33
  Или джумада II. 18 ноября 1177 г.


[Закрыть]. Узнав об этом, тамплиеры, чей замок Газа находился на самом юге владений франков, немедленно устремились на защиту крепости. Однако Салах ед-Дин прошёл мимо Газы, избрав первой целью Аскалон. Славный Онфруа Торонский всё ещё оставался прикованным к постели. Зная, что коннетабль не сможет помочь ему, Бальдуэн при первом известии о приближении неприятеля собрал всех имевшихся под рукой рыцарей, призвал епископа Вифлеема Альберта и, захватив с собой Подлинный Крест, на котором пострадал сам Спаситель, проскользнул в Аскалон и успел затвориться в нём раньше, чем султан подошёл к городу.

Правитель Иерусалимский совершил, бесспорно, отчаянный поступок; однако теперь, когда враг угрожал жизни короля, он мог рассчитывать на то, что бароны его оставят взаимное нелюбие и придут к нему на помощь. Он рассылал послания, призывая к себе любого, кто был способен носить оружие. Между тем первые же отряды, поспешившие на выручку Бальдуэну, оказались слишком маленькими, чтобы изменить ситуацию. Пришедшие защищать своего короля, они частью без всякой пользы погибли, частью угодили в плен.

Бальдуэн оказался в ловушке, и Салах ед-Дин решил, что сможет расправиться с ним позже, после того, как... захватит Иерусалим. Оставив небольшой отряд под стенами Сирийской Девы[34]34
  Так часто называли Аскалон в Средние века.


[Закрыть], султан двинулся к Святому Городу. Что-то, возможно настроения воинов, недовольных слишком быстрым маршем и не успевавших вследствие этого как следует пограбить земли франков, заставило победоносного воителя дать армии небольшое послабление. Зная, что поблизости нет никого, способного оказать ему сколь-либо серьёзное сопротивление, он позволил своим ветеранам... заняться сбором продовольствия и фуража.

Тем временем запертый в Аскалоне Бальдуэн исхитрился послать весточку тамплиерам, умоляя их оставить Газу и спасать королевство. Своевременная атака храмовников на осаждавший Аскалон отряд египтян позволила правителю Иерусалима вырваться из западни. Бальдуэн ускоренным маршем двинулся вдоль берега, а достигнув города Ибелин, столицы бывших владений сира Балиана Старого, повернул на Восток[35]35
  Балиан был отцом покойного в то время Юго, третьего супруга Агнессы де Куртенэ, а также Бальдуэна и Балиана – её злейших врагов. В описываемый момент городом владели госпитальеры.


[Закрыть].

О продвижении язычников сеньор Керака узнал ещё накануне вторжения, от гонцов шейха бедуинов Дауда, у которого, несмотря на общую веру, имелись с Салах ед-Дином свои счёты. Известие пришло как нельзя более своевременно, князь намеревался прощупать южные районы Горной Аравии, уже несколько лет находившиеся под контролем султана, и был занят тем, что, находясь в Монреале, скликал туда со всей округи вассалов. Немедленно по получении известия он, не дожидаясь, пока соберутся все силы, выступил из крепости с теми, кто имелся в наличии, – семью-восемью десятками рыцарей и конных оруженосцев, а также двумя сотнями пехоты.

Ренольд намеревался идти к побережью, но на полдороге туда его маленькое войско застигла весть, что Газа оставлена тамплиерами и что они, соединившись с королём в Аскалоне, уже ушли в северном направлении. Князь принял решение ускоренным маршем двигаться сначала на защиту Иерусалима, но позже передумал. Прибыв в Сент-Авраам, он, как и полагалось сеньору, отдал необходимые распоряжения маленькому гарнизону, а затем, призвав последовать за собой всех желающих помериться силами с язычниками, без промедления устремился к Рамле.

Разграбленные и сожжённые деревни, всё чаще попадавшиеся франкам на пути, лучше всего убеждали Ренольда в том, что он не ошибся в выборе маршрута; его отряд шёл следом за захватчиками. Пробудившись на рассвете 25 ноября, солдаты сеньора Петры поняли – язычники рядом, о чём красноречиво свидетельствовал дым, поднимавшийся из-за дальнего пригорка.

– Нехристи только что ушли, – сообщил Жослен, вернувшись из дозора, куда его в компании двух туркопулов отправил сеньор. – Они из войска Саладина. Сам он, по всей видимости, где-то севернее.

Деревня была христианской. Там жили арабы-ортодоксы. Многих убили, но те, кто успел спрятаться в пещерах, преодолевая страх, уже возвращались на пепелище.

Храмовник, умевший изъясниться по-арабски, допросил кое-кого из крестьян и даже добился от них более или менее вразумительного рассказа о событиях. Однако полученная от них информация выглядела противоречивой, как обычно и бывает в сожжённых деревня – страх беззащитных жителей преумножает действительные силы врагов.

– Сколько было неверных? – спросил князь.

– Кто же скажет? – пожав плечами, ответил Жослен. – Крестьяне перепуганы, им показалось, что целая тысяча. Но едва ли столько. Думаю, сотни две-три. Самое большее четыре. Преимущественно конные.

– Идут с добычей? – прищурился Ренольд. – Верно?

– Конечно, государь. Кто же бросит награбленное?

– Медленно идут... – проговорил князь, оглядывая столпившихся вокруг него рыцарей. – Ну что, друзья? Догоним? Накажем безбожников?

– Догоним! – закричали те. – Догоним! Покараем нехристей! Перебьём всех! Отберём добычу!

Частью дружина состояла из аборигенов, то есть из тех солдат, которые служили маленькому Онфруа Четвёртому и его матери, но в основном с князем были те, кого он набрал сам.

– Слушайте меня, воины, – начал Ренольд, подняв руку. – Все конные за мной. Пехоту мы ждать не будем, подтянетесь позже и подсобите, когда мы ударим на неверных. Но не отставайте. Ив де Гардири́ – останешься с пешими.

– За что, государь? – обиженно воскликнул ватранг. – За что, отец родной?

– Ты посмотри, как ты сидишь верхом? – с упрёком произнёс Ренольд. – Хуже, чем собака на заборе.

Все рыцари захохотали, да так, что кони под ними заходили, переступая с ноги на ногу и вторя смеху хозяев громким ржанием. Несчастный Ивенс покраснел до кончиков светлых, почти белых волос. Князю даже стало немного жаль парня. Если бы ватрангу не посчастливилось немного разбогатеть за тот год, что его господин гостил у короля Алеппо, и купить коня, Ренольд ни за что не взял бы его в кавалерию. Моряк Ивенс, может, и отличный, а вот наездник – никакой. Кроме того, он оказался приблизительно таким же хорошим знатоком лошадей, как и наездником, поэтому продавец коня просто не мог не надуть такого покупателя – уж лучше б, ей-богу, Ивенс приобрёл осла.

– Ладно, – махнул рукой князь – на него накатила волна какого-то удалого веселья, он вдруг почувствовал себя молодым, не старше, чем в первые годы своего пребывания на Востоке, когда с великой готовностью ввязывался в любую авантюру. – Задницу ты себе уже отбил, теперь и яйца отобьёшь! Господь с тобой, приятель. Идёшь с нами.

Ватранг расплылся в радостной и немного глуповатой улыбке, а рыцари и сержаны, пользуясь возможностью от души повеселиться, снова захохотали.

– Хватит ржать, жеребцы! – прикрикнул на дружину сеньор. Однако они, чувствуя, что строгость господина – одно притворство, и не думали умолкать, то и дело отпуская шуточки по поводу упомянутых князем частей тела Ивенса. – А ну молчать! Кому сказал?! Стройся в колонну и давай за мной.

Ехали споро, и людей и коней, казалось, охватывал какой-то неизбывный внутренний задор, горячка, как частенько бывает перед хорошим делом. К полудню, когда тусклое осеннее солнце повисло над головами, Жослен, всё время скакавший впереди вместе с туркопулами, доложил:

– Мы их нагнали, государь. Верных четыре сотни, может, и пятьсот, но часть – пленники. Идут – еле тащатся. Если мы, ваше сиятельство, пойдём параллельно им, но по другую сторону вон того холма, – добавил он, указывая туда, откуда только что прискакал. – То скоро обгоним их и сможем ударить с двух сторон. Это, мыслю я, вернее напугает их...

– А как далеко тянется тот холм? – спросил сеньор. – Не получится ли, что часть наших воинов собьётся с пути или же просто не сможет атаковать одновременно с другой? Нет, разделять силы мы не станем. Ударим все вместе. Послушайте-ка меня, друзья. Когда язычники побегут, а, даст Бог, они побегут сразу, не спешите взять их имущество. Гоните дьяволов, что только будет мо́чи, но не теряйте из виду меня и один другого. Может статься, сумеем захватить их шейха, расспросим его, где Саладин. А добыча, награбленная безбожниками, никуда не денется. Победим – всё нам достанется.

Дружина закивала, и их предводитель, внимательно посмотрев в глаза рыцарей, понял – послушаются.

– Там, на горе, что за замок? – спросил он, указывая вперёд, туда, где довольно далеко на горе виднелась крепость. – На Рамлу вроде не похоже? Слишком маленькая!

– Это – Монжиса́р, мессир, – сказал кто-то из конников. – Рамла дальше на северо-запад.

– Монжиса́р? – переспросил Ренольд и закончил уверенно: – Пусть таким будет сегодня наш боевой клич – «Моngisart! Mongisart et Sainte-Catherine, la Sainte Patronnesse de la Pierre du Désert! En avant!»[36]36
  Монжисар! Монжисар и Святая Катерина, святая покровительница Петры! Вперёд!
  Mongisart, или Montgisard, существует вариант написания – Mons Gisart. Арабское название Тель-Джезир. Пятница 25 ноября 1177 г. была днём святой Катерины. Монастырь св. Катерины находился на горе Синай. Таковая обитель существовала также и в Монжисаре. Возможно, это один и тот же монастырь.


[Закрыть]

Приняв от оруженосца копьё и уперев его тупым концом о шпору, князь сжал шенкелями бока коня. Все его рыцари и сержаны двинулись следом. Они поднялись на вершину холма и увидели длинную толстую змею – колонну мусульман, что лениво, как сытый удав, ползла на северо-восток. Турки явно не чаяли беды. Появление у них за спиной железных шейхов стало для египтян полнейшей неожиданностью, а уж когда конная лавина – у страха глаза велики, мусульманам показалось, что франков тысяча – устремилась на них с гиканьем и свистом, мужество покинуло не настроенных на серьёзную драку искателей лёгкой добычи.

Те, кто замешкался, пали заколотые копьями, зарубленные мечами, затоптанные копытами тяжёлых коней. Другие, которые бросились бежать сразу, устремились куда глаза глядят, но большинство всё же последовало за предводителем, которого легко было отличить по одежде и особенно по коню, тонконогому и быстроходному; он понёс хозяина прочь, как стрела – попробуй-ка догони! Ренольд, точно не уразумев ещё, что его могучему жеребцу никогда не тягаться в скорости с арабом, ходившим под седлом шейха, яростно пришпоривал коня, да так, что немногие из своих поспевали за сеньором. Уже скоро не только впереди, но и справа и слева от князя находились одни лишь враги. Он, хотя не всегда давал себе труд почтить ударом меча кого-либо из язычников, скакавших рядом, всё же совсем не отказывал себе в удовольствии с маху полоснуть по чьей-нибудь спине, если уж она подворачивалась под руку. Зря, что ли, заплатили тамплиеры ас-Салиху за клинок Ренольда де Шатийона такие деньжищи?

Турки почти не отстреливались, не у всех даже оказались при себе полные колчаны: уж очень вольготно чувствовали себя грабители на христианской земле. За то, как водится, и платили теперь египтяне самую высокую цену. Тем не менее несколько стрел всё же просвистели над головой Ренольда, одна попала в двойную кольчугу – подарок жены, другая ударила в шлем, презентованный по случаю свадьбы новоиспечённого заиорданского вассала королём.

Шлем этот был старым и даже весьма старомодным по устройству – во Франции и особенно в Германии богатые рыцари перестали носить такие уже после Второго похода, – но довольно дорогим, поскольку на отделку его пошло немало драгоценных металлов и камней. На крестце его вместо павлиньих перьев «развевались» серебряные с позолотой ястребиные крылья. Поскольку ещё во Франции символом своим, чем-то вроде герба – настоящих гербов тогда почти не водилось – князь избрал лебедя и даже поместил его изображение на новой печати Керака, то и одевался Ренольд, как и положено, в цвета «своей» птицы – в белое. И коня он себе подобрал тоже белого, восседая на котором в своём белом табаре, в развевавшемся на скаку белом плаще, он во многом походил на белого рыцаря из того странного и по сей день не забытого сна, привидевшегося ему в донжоне Алеппо уже целых три года назад.

Несмотря на все старания предводителя христиан, шейх ускользал. Кроме того, между ним и князем находилось около полусотни конников-мусульман. Из собственной дружины угнаться за Ренольдом смогли всего не больше полудюжины всадников, чьи кони оказались выносливее или просто несли не слишком тяжёлых всадников. В числе самых верных оказался Жослен и ещё по-мальчишески худой оруженосец Караколь, также довольно лёгкий. Погоне, кроме всего прочего, мешало и то, что дорога шла на подъём. Но вот, наконец, убегавшие, а за ними и преследователи преодолели возвышенность и, оказавшись по ту сторону невысокого холма, увидели... огромную турецкую армию, спокойно двигавшуюся по равнине.

Нечто подобное уже случалось с Ренольдом двадцать восемь лет назад, когда он, вот так же вот выехав на холм, увидел внизу огромный вражеский лагерь. Тогда юному искателю приключений хватило ума вовремя повернуть коня, это спасло его от гибели или верного плена. Теперь же он был слишком разгорячён скачкой, чтобы думать о чём-нибудь другом, кроме погони. Те, за кем он гнался, видимо, так же в изрядной степени утратили способность правильно оценивать ситуацию. Они продолжали лететь вперёд, и бегство их ни в коей мере не напоминало так любимую турками тактику притворного отступления.

Ренольд, его товарищи и часть мусульман, скакавших рядом, ещё находились на вершине холма, а шейх с несколькими десятками самых быстрых всадников уже приближались к арьергарду армии Салах ед-Дина и во всю мощь лёгких что-то вопили. Князь, конечно, не понимал, что именно, хотя, даже если бы он и понял, это вряд ли что-нибудь изменило. Он мчался и мчался вперёд, точно собираясь едва ли не в одиночку сразиться со всеми силами Вавилона. Он скакал, и плащ его развевался на ветру, а серебряные крылья шлема ярко горели в лучах наконец-то пробудившегося ото сна полуденного солнце.

– Монжиса́р! Монжиса́р! – кричал белый рыцарь почти беззвучно, напрягая связки охрипшего горла. – Да здравствует святая Катарина!

Король Иерусалимский со своими пятью сотнями рыцарей, восемью десятками тамплиеров и наспех собравшимися баронами земли, с нестройными толпами пехоты, явившейся на зов изо всех частей королевства, выступил из Рамлы в юго-восточном направлении. К полудню христианское войско достигло замка Монжиса́р, и предводители, поднявшись на пригорок, неожиданно увидели тех, для встречи с которыми и отправились в поход, – египтян[37]37
  По другим данным, у короля было всего 360 рыцарей, не считая тамплиеров.


[Закрыть].

– Там что-то происходит, государь, – доложил один из баронов, первым заметивший неприятеля.

– Где происходит, мессир? – спросил король.

– Там, – барон указал на пригорок. – Поднимитесь, сир, и взгляните сами. Правда, из-за пыли почти ни черта не видно, но похоже, хвост колонны нехристей бежит, точно от нечистой силы.

Рыцарь перекрестился.

– Бегут? – Бальдуэн и его свитские, среди которых находились оба брата Ибелина, Ренольд де Сидон, старшие пасынки Раймунда Триполисского, Гвильом и Юго Галилейские, сенешаль Жослен де Куртенэ и епископ Вифлеема Альберт, поспешили подняться на холм.

– И верно, чёрт меня дери, бегут... – проговорил король растерянно. – Но почему?

– Господи... – Гвильом перекрестился. – Вы только подотрите?! Святой Георгий!

– Где? – спросил его брат.

– Вон там! На белом коне с рогами...

– Ты не рехнулся ли часом, братец? – с участием поинтересовался Юго. – Если с рогами, так, может, это – корова?

– Ты сам рехнулся! – рассердился зоркий Гвильом. – Глазки-то разуй. Во-о-н там в самом конце мчится в белом плаще, на белом коне да в шлеме с рогами.

Разумеется, странную картину наблюдали, силясь понять, что происходит, не только сыновья Эскивы де Бюр, супруги графа Раймунда. Другие также заметили всадника, который скакал один, оставив других конников далеко позади. Впереди него ещё на достаточном отдалении находился лишь неприятель – бросившиеся врассыпную солдаты арьергарда мусульманской армии. Воин на большом коне, облачённый в белое, в редкой красоты шлеме, рыцарь, уже при одном виде которого язычники обратились в бегство, – кем же ещё, как не небесным воителем, мог он оказаться?

Оброненное Гвильомом Галилейским имя святого зашелестело на устах у приближённых короля. Вслед за самыми знатными ноблями на пригорок выехали и прочие рыцари авангарда.

– Да, точно, это святой Георгий! – с изумлением проговорил епископ Альберт. – Смотрите, сир, как неверные падают при каждом взмахе его меча! А ведь сталь даже и не касается их?! А как бегут? Как бегут?! Чудо! Господь сотворил для нас чудо!

– Как есть он! – подхватил Жослен Эдесский. – Сам святой Георгий!

Наклонившись к уху сенешаля, Бальдуэн прошептал:

– Замечательно, дядюшка, тогда скажите мне, почему у этого вашего святого Георгия на голове шлем, который я в прошлом году подарил на свадьбу сеньору Крака?

– Да?.. – протянул граф. – Вон оно что... А ведь и у святого Георгия в храме Гроба Господня такой же... Мессиры, это не святой Геор...

– Тихо, дядюшка! – Король поднял руку и обратился к рыцарям: – Это знак, сеньоры! В здешних местах мой пращур, король Бальдуэн Первый, не раз разбивал орды неверных в старые добрые времена, времена первых пилигримов; и тогда святой Георгий не раз являлся ему. Как известно нам из преданий старины, в те далёкие годы, когда ещё и Святой Град Господень изнывал под пятой неверных, а освободители его только шли сюда со своей Богоданной Миссией, под Антиохией они малым войском разбили несметные полчища язычников князя Кербоги. И Годфруа Бульонский, и Танкред, и Боэмунд Отрантский, и Раймунд де Сен-Жилль были там, но они не могли победить только силой оружия и, зная это, воззвали к Господу, и Господь послал им на помощь небесную рать, воинство рыцарей, павших в боях с язычниками. Вели колонны праведников, сложивших головы во имя Христово, святой Георгий и святой Деметрий. И был с ними Господь! Так ударим же и мы, как предки наши, потому что ныне с нами Бог!

– С нами Бог! – воскликнул епископ таким голосом, какие редко встречаются у тех, кто изнуряет себя постом. – С нами Бог! Его воля!

– С нами Бог! С нами Бог! – принялись рыцари вторить Альберту. – Он так хочет! Он хочет так!

Скоро весь холм, на склоне и вершине которого собралась христианская армия, был объят единым угрожающим гулом голосов.

Египтяне, находившиеся в авангарде, ещё не поняли, что происходит; впереди они видели врага, сзади началось какое-то волнение. Но вот кто-то крикнул: «Мы окружены!», а кто-то следующий подлил масла в огонь: «Спасайся, кто может!» Огромная масса людей заколебалась, внезапный ужас от осознания страшного факта – не дай Аллах попасть в окружение! – охватил сердца людей, превращая их из большой и боеспособной армии в стадо баранов, учуявших запах стаи волков.

И не успел рыцарский клин врубиться в массы мусульман, как воины Салах ед-Дина, давя друг друга и бросая оружие, обратились в паническое бегство.

* * *

Итог битвы при Монжисаре был ошеломляющим.

Как писал летописец, участник событий, франки потеряли убитыми шестерых рыцарей, не считая пехоты. Он так разволновался, что сравнил резню мусульман в окрестностях Рамлы со сражением, которое в 778 году дал под Ронсево́ легендарный сподвижник Карла Великого Роланд.

Даже если отвлечься от подобных параллелей, всё равно, таких побед крестоносцы не праздновали очень давно.

Участники Первого похода, те, чьи имена, желая воодушевить современников на подвиг, столь часто упоминали и летописцы, и проповедники, и полководцы, в самом деле совершали подчас абсолютно невозможные вещи. Упомянутый Бальдуэном ле Мезелем Бальдуэн Булоньский и правда разгромил под всё той же Рамлой тридцатитысячное войско египтян, имея псего двести шестьдесят конников и около тысячи пехоты.

Раймунд де Сен-Жилль, предок прокуратора Иерусалима, Раймунда Триполисского, с тремя сотнями рыцарей устроил настоящую кровавую баню шеститысячному войску мусульман.

Прадед Боэмунда Заики, Боэмунд Отрантский, первый князь Антиохии, имея семьсот всадников, нанёс сокрушительное поражение двадцатитысячному войску из Алеппо.

Все они теперь с полным правом могли бы гордиться юным Бальдуэном.

«Се fut ип des plus beaux miracles de Dieu!» – восклицал французский исследователь XIX века[38]38
  Речь идёт о Густаве Шлумбергере (Гюставе Шлёмберже). Он, кстати, возражает хронисту и говорит о двух тысячах человек, которых потеряли христиане убитыми и ранеными, что едва ли верно. Вероятно, имеются в виду общие потери, понесённые франками за время кампании (за период с 18 по 25 ноября), включая тех солдат, которые первыми попытались прийти на помощь королю и, попав в засаду, погибли.
  Несмотря на то что очень многие франки отличились в битве при Монжисаре – многие исследователи, в том числе Р. Deschamps и G. Schlumberger, говорят об этом, – Ренольд де Шатийон заслужил особой похвалы. Они цитируют Эрнуля, доблесть которого превосходила храбрость всех прочих рыцарей: «Or vous dirai del prince Renaud sires dou Crac qui fu en la bataille de Mongisart... ce fut cil qui le grignour prouence i fist».


[Закрыть]. И действительно, подвиг прокажённого короля и его рыцарей представляется настоящим чудом Господним, ничуть не менее впечатляющим, чем те, на которые Всевышний, бывало, не скупился во времена первых крестоносцев; ведь султан Египта и Сирии выступил из Каира с двадцатью шестью тысячами только конных (не считая безлошадных, тех, кто ехал на верблюдах и ослах) воинов, восемь тысяч из которых были мамелюками, лучшими солдатами мусульманского мира, теми самыми, которые обеспечили Салах ед-Дину сокрушительную победу над силами Мосула полтора года назад. Более того, одну тысячу из них составляли самые отборные – гвардейцы султана, его личные телохранители, воины, носившие цвета Саладина – одеяния из жёлтой парчи.

В тот ноябрьский день 1177 года Бальдуэну ле Мезелю удалось одержать первую и, по сути дела, последнюю победу над мусульманами. Он не смог воспользоваться плодами своего успеха, и не потому, что был недостаточно умён или не умел правильно оценивать обстановку.

Армия Салах ед-Дина была уничтожена полностью, даже и остатки её не добрались домой, практически безоружных солдат великого войска по дороге в Египет безжалостно перерезали единоверцы-бедуины. Сам султан спасся лишь благодаря мужеству и самоотверженности своих гвардейцев. Одним словом, повелитель Египта потерпел поражение даже более тяжёлое, чем то, которое нанесли базилевсу Мануилу турки Килидж Арслана. Между тем Византия, как известно, так и не оправилась после Мириокефалона, а Салах ед-Дин, вернувшись в Каир после Монжисара, быстро залечил раны и уже менее чем через два года продемонстрировал христианам, что не только жив, но и готов вновь мериться с ними силами.

По словам кади аль-Фаделя, советника султана, повелитель его извлёк большой урок из несчастья, постигшего его в окрестностях Рамлы. Как нам предстоит увидеть, кади оказался абсолютно прав.

Но это уже другая история. Следующая.