Текст книги "Франкский демон"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

Не найдя, что сказать, Бальдуэн не придумал ничего лучше, чем повторить слова принцессы:

– Это... это очень трогательно.

Ему бы сейчас на турнир, пару кубков вина, да на коня, да вышибить бы кого-нибудь из седла! Барон чувствовал, что справится с любым, даже самым прославленным бойцом. Да что же это на него нашло?!

Юная вдова, по счастью, не замечала метаний спутника.

– Правда, трогательно! – проговорила она с восхищением. – Божественно! Особенно та веточка, которую каждый год в день их расставания приносила им птица Как вы думаете, мессир, что это была за птица?

– М-м-м... Перелётная, судя по всему? – Бальдуэн решительно не мог понять, чем вызван вопрос. Трубадур не слишком вдавался в такого рода подробности. – А как вам кажется?

– Мне думается, это была голубка, – проговорила Сибилла с нежностью. – Белая голубка.

– Ну это вряд ли, ваше высочество, – возразил барон. – Тот рыцарь попал в плен к сарацинам, а девушка, надо думать, жила в Европе, там нехристей, хвала Господу, нет. Голубь не смог бы пролететь такого расстояния. Ещё от Святого Города до Антиохии – туда-сюда, но чтобы, скажем, до Лангедока, это вряд ли.

– Как жаль, – огорчённо вздохнула принцесса. – А мне, когда я слушала трубадура, виделась голубка. Я сама представлялась себе такой голубкой, которая готова перенестись через сотни лье, чтобы только встретиться с возлюбленным. А может, к девушке прилетала душа того рыцаря? Ведь душа может пролететь тысячу миль?!

Бальдуэн начал уже всерьёз прикидывать, может или не может душа долететь из Иерусалима, скажем, в Тулузу или Париж, как вдруг услышал собственный голос:

– Душа может всё, моя государыня.

– Душа может всё... – как бы пробуя на вкус каждое слово, проговорила Сибилла. – Как вы хорошо сказали, мессир... «Вы, верно, пишете стихи?» – хотела спросить она, но любивший точность барон оказался не в силах побороть себя.

– Я вот что подумал, – проговорил он едва ли не с радостью первооткрывателя. – Что, если рыцарь попал в плен к сарацинам в Испании? Оттуда голубь, пожалуй, смог бы долететь до Лангедока?! Да что там! Запросто смог бы!

Кончики тонких, таких же, как у матери, губ принцессы опустились.

– Пойдёмте отсюда, мессир, – проговорила она. – Мне холодно.

– Я... я... – начал Бальдуэн, не находя в себе сил посмотреть в лицо Сибиллы. – Я... я люблю вас, ваше высочество...

Сказав это, барон точно сбросил с плеч непосильную ношу и ощутил вдруг необыкновенную лёгкость, будто помолодел лет на двадцать. Он повернулся и без робости посмотрел прямо в засверкавшие, точно два огромных бриллианта, глаза принцессы.

– И я люблю вас, мессир, – прошептала она, обвивая руками его шею. – Очень люблю. Если бы вы не сказали мне сейчас, что любите меня, я бы умерла.

– Я был бы самым несчастным человеком на свете, если бы это случилось, – так же шёпотом произнёс Бальдуэн и поцеловал Сибиллу в губы. – Не говори так больше, моя прекрасная белая голубка, не разбивай мне сердце.

II

Пикантное новогоднее приключение взбодрило Агнессу, случай помог ей одержать, по крайней мере, одну немаловажную победу – разбить барьер условностей, разделявший её и любимого. Агнесса взяла Амори́ка не только как мужчину; она могла не сомневаться – он, будущий зять Ибелинов, поддержит её в политической игре, таким образом она, кроме всего прочего, приобрела в лице молодого человека из Пуату своего сторонника в стане противника.

Очень сильно беспокоила мать Сибилла, она сделалась ещё более замкнутой, чем была даже в первые месяцы вдовства. Между тем по бесспорным для опытной женщины приметам Графиня могла заключить – девочка счастлива, во всяком случае, считает себя таковой, что означало, отношения принцессы и её кавалера складывались удачно для Сибиллы. Однако пока ни один из них не предпринимал никаких практических действий, не делал попыток подготовить короля к предстоящему браку. Мать вела себя так, будто бы ни о чём не догадывалась. Уж очень не хотелось ей сейчас разбрасываться, она наслаждалась счастьем, которое давали ей встречи с Амори́ком.

Наверное, она могла бы даже примириться с возвышением Ибелинов. Ах, если бы не тот красноречивый, полный злорадства взгляд, брошенный на неё бароном Рамлы на рождественском пиру, – взгляд, в котором читался приговор: «Твоя песенка спета, обольстительница Агнесса. Скоро ты будешь любоваться внуками, детьми моими и твоей дочери. А о златокудром Аполлоне из Лузиньяна забудь. Знаешь, что это такое? Это месть. Настало время платить за те «приятные мгновения», которые ты доставляла моему брату, когда он воевал за корону вдали от дома, а ты резвилась в постели с первыми встречными. Тебя ждёт забвение, на сей раз окончательное и бесповоротное».

Гром прогремел, когда было объявлено, что на Пасху 1179 года состоится помолвка Бальдуэна и Сибиллы.

«Ах, тихоня! Ах, скромница! Ах, монашка! – Агнесса сжимала кулаки. – А Ибелины-то, Ибелины?! Хороши братики, всё королевство решили под себя подмять?! Обвели, обвели вокруг пальца!»

Говорить с сыном, требовать от него сорвать помолвку Графиня не стала. Верно оценивая расстановку сил, она понимала, ничего хорошего разговор не даст. Мало настроить короля против брака сестры, так ведь и её же саму придётся убеждать в том, что ей вовсе не нравится барон Рамлы. Вот если бы они уже стали любовниками! Теперь то обстоятельство, что влюблённые в своих отношениях не преступали допустимых границ поведения, также играло на руку Ибелинам. Ведь в противном случае можно было бы спровоцировать скандал, что, вероятно, даже заставило бы короля Бальдуэна не только расстроить помолвку, но и удалить барона, посягнувшего на честь сестры, от двора – тут решение целиком за братом Сибиллы, так как дело это прежде всего семейное, а не государственное.

Как и всякий, кто нашёл вдруг, что, действуя как будто бы правильно, оказался в дураках, Графиня первым делом принялась клясть себя за совершенные просчёты. Конечно, во всём была виновата только она сама – проглядела, прохлопала главное, слишком много времени уделяла своему Аполлону Аквитанскому. Но поскольку долго злиться на себя трудно, да и бессмысленно, Агнесса обратилась к Богу – уж Он-то мог бы предостеречь её? Как-никак всевидящий! Она молилась, но молитвы больше походили на рыдания:

«Почему, Господи? Почему посылаешь Ты удачу, почему даруешь победу моим врагам?! За что заставляешь так страдать? Почему тот, кто отобрал у меня всё, вновь торжествует теперь? Уж лучше бы Ты не манил меня призрачной удачей! Пусть бы оставалась я в забвении, где пребывала все лучшие годы свои, лишённая и детей моих, и мужа, с которым венчались я перед ли́цем Твоим! Ты возвёл моего сына на трон, но поразил страшной болезнью, наказав несчастного за грехи его бабки, королевы Мелисанды, так зачем же Ты умножаешь страдания матери? Не позволь свершиться новой, ещё большей несправедливости, не дай, не допусти к трону больного мальчика моего дурных советчиков! Неужто не видишь, как тяжело ему, как тяжко мне?!»

Бог не отвечал, Дева Мария тоже. От брата, в чём Агнесса убеждалась с каждым днём всё сильнее, пользы было немного. Графа Жослена больше всего на свете волновали собственные земельные приобретения, распоряжаясь королевской казной, он не забывал и о себе. Бывший узник Алеппо потихоньку богател, его мало заботили терзания сестры, он лишь разводил руками и вздыхал: «Ну что же теперь делать? Так, видно, Бог хочет. Господня воля. Глядишь, и поладим мы с Ибелинами? Что уж так изводить себя? Нам без короля нельзя, сами понимаете, язычники враз сожрут. Сегодня его величеству лучше – сам полки водить готов, а что завтра будет? Барон Рамлы – воин смелый. Уж не убивайтесь вы так, не турок же он!»

Хуже! Хуже! Хуже турка!

Графиня послала в Кесарию к Ираклию, но архиепископа задержали какие-то неотложные дела. Обратиться сама, минуя его, к тамплиерам она не решалась. «И почему не знаю я путей тайных, что ведала Мелисанда?! – иногда в отчаянии сокрушалась Агнесса, но тут же пугалась собственных мыслей: – Нет, нет, Христе Иисусе, я не хочу быть, как она! Я прошу помощи у Тебя! У одного Тебя, вседержителя!»

Вновь и вновь, глотая слёзы, взывала она к Всевышнему:

– Но почему, почему глух Ты к мольбам моим? Почему оставил милостью своей? Лучше убей, но не заставляй страдать! Дай хоть малый шанс, хоть крохотную надежду! Яви, яви, Господи, чудо, позволь напиться страждущему в пустыне, позволь идущему дойти до цели! Не дай мне чахнуть в забвении, зная, что ненавистник мой радуется и празднует победу! Возьми саму жизнь, но помоги! Отдам тебе всё, что имею, только сделай так!

– Государыня. – Молитвенница подпрыгнула на месте – неужели Бог ответил? Однако, когда до неё дошло, что голос, который она слышала, исходил ни в коем случае не с Небес и имел явно земное происхождение, Агнесса обернулась и увидела... немую монахиню Марию. – Простите, государыня, – проговорила та. – Я вошла не вовремя...

Графиня замахала рукой, точно собираясь перекрестить монахиню, но знамение не получилось. Могло показаться, что Агнесса, временно лишившаяся дара речи, хотела просто перечеркнуть Марию.

Поднявшись с её помощью на ноги, Графиня спросила:

– Так ты не немая? – В голосе её зазвенели металлические нотки. Она с каким-то странным любопытством вглядывалась в лицо монахини, которую видела без капюшона едва ли не впервые в жизни. Она выглядела лет на десять старше хозяйки. – Выходит, ты обманывала меня?

– Нет, государыня, – покачала головой та. – Я хранила молчание двенадцать лет, но теперь ваша молитва отомкнула мои уста.

– Отомкнула уста? – эхом отозвалась Агнесса.

– Господь совершил чудо, – ласково проговорила монахиня. – Он услышал ваши молитвы.

– Мои молитвы? – как во сне проговорила Графиня и повторила с несколько иной интонацией: – Мои молитвы?

Мария пояснила:

– Вы просили Господа о чуде, и он ниспослал его.

Меньше всего Агнессе хотелось бы, чтобы на её просьбы Бог отвечал в столь откровенно издевательской форме. Всевышний превратил немую служанку в говорящую – замечательно! И что? Это и есть все чудеса? Не слабовато ли для вездесущего и всемогущего? Графиня почувствовала, как глухая ненависть начинает охватывать её – монашка сильно пожалеет о своей дерзости!

Та тем временем, не дожидаясь, когда госпожа спросит её, после короткой паузы заговорила вновь:

– Господу было угодно, чтобы я, сделав чудесное открытие, пошла к вам, чтобы поведать той, которой служу и которую люблю, о том, что Всевышний вернул мне дар речи. Господь устроил так, чтобы, войдя сюда, я услышала ваши молитвы, обращённые к Нему. Он оттого позволил мне стать свидетелем ваших тайных мечтаний, что избрал меня средством исполнения самых сокровенных желаний вашей светлости.

Агнесса хотела было с размаху хорошенько ударить монашку по лицу, но передумала и спросила:

– О чём ты говоришь?

– О святом отшельнике Петры, – твёрдо ответила Мария. – Он не только умеет читать тайные знаки судьбы человеческой, но может и менять её, если получает на то соизволение Божье. Вы в большом затруднении, государыня, и если вам не поможет отшельник, то не поможет уже никто другой.

– А он существует, этот отшельник?

– Безусловно.

Агнесса подумала вдруг, что монашка очень неглупа и что она действительно может помочь. Но как? Ей вовсе не мечталось убить барона Рамлы, отравить его, наслать на него порчу, она хотела унизить Бальдуэна Ибелина, плюнуть ему в лицо.

Вернее, сделать так, чтобы он почувствовал себя так, будто ему плюнули в лицо, знал, кто сделал это, но оказался бы бессилен что-нибудь сделать.

– Нужны деньги? – спросила Графиня скорее с утвердительной интонацией.

Мария кивнула:

– Разумеется. Путь до Петры не близкий. В горах шляются шайки разбойников. Дикари-бедуины обычно не трогают монахов, но, кто знает, что взбредёт на ум язычникам? Мне понадобится охрана, не менее двадцати конных.

– Тебе?

– Мне, государыня, – подтвердила монахиня. – Потому, что далеко не с каждым человеком отшельник вступает в разговор.

– А ты уверена, что с тобой он говорить станет? – поинтересовалась Агнесса, пристально глядя на Марию.

– Думаю, да, – точно и не замечая тона хозяйки, ответила она. – Если он не захочет принять меня, в любом случае вы не потеряете ничего, кроме тех денег, которые заплатите всадникам.

Ничего не потеряете? Графиня думала иначе, она потеряет всё, если не расстроит свадьбу старшего Ибелина и принцессы.

– Как я понимаю, в случае успеха твоей миссии расходами только на сопровождающих дело не ограничится?

– Мне трудно сказать. На всякий случай надо захватить с собой какое-то количество золота, – посоветовала монахиня. – Если отшельник Петры найдёт возможным помочь вам и возжелает этого, то сделает всё и без денег. Однако столь значительной особе, как вы, моя государыня, не пристало оставлять без воздаяния благодеяния, оказываемые вам. Поэтому дайте доверенному слуге, который поедет со мной, ту сумму, которую вы сочтёте достаточной.

Выслушав Марию, Агнесса на некоторое время задумалась, а потом кивнула:

– Хорошо. А какого вознаграждения хочешь ты?

– Никакого, государыня. Я служу Господу, а значит, деньги мне ни к чему.

– Ты сама только что очень верно говорила о воздаянии за благодеяния, чем же я смогу отплатить тебе?

– Землекоп не благодарит лопату, государыня, – сказала монахиня. – С меня станет и вашего доброго слова. Господь уже и без того вознаградил меня, отомкнув мои уста с тем, чтобы я могла лучше послужить вам.

– Что ж, – подытожила Агнесса, – хорошо. Ступай и позови ко мне моего дворецкого, пусть немедленно наберёт людей и отправляется с тобой.

* * *

Любому, кто решит проделать путь из столицы королевства латинян в Святом Городе Иерусалиме к развалинам древней Петры – всего каких-нибудь сто римских миль разделяют эти два пункта – придётся разделить свой путь на два этапа. Один из них путник завершит спуском с гор в расположенную намного ниже уровня моря долину Вади аль-Араба, а второй начнёт с того, что примется вновь карабкаться из неё наверх, пока вновь не заберётся в горы, где, если посчастливится ему не угодить в лапы разбойников и не сбиться с пути, рано или поздно найдёт то, что ищет, – развалины античного города. Там в одной из пещер как раз и жил тот, кого иные считали легендой, досужей выдумкой пустомель.

Возможно, подобное мнение сложилось вследствие того, что многие говорили об отшельнике, но немногим случалось видеть его. Особо любопытные (и вдобавок бесстрашные) отправлялись на его поиски, но одним везло, а другим нет. Причём, если счастливчикам случалось прийти во второй раз и привести в пещеры кого-нибудь из тех, кто не сподобился чести видеть загадочного старца, он не показывался, как бы его о том ни молили. Надо ли говорить, что подобное поведение не добавляло скептикам веры в существование отшельника?

Спешка отнюдь не облегчала тягот путешествия, а дворецкий Жак всё время подгонял рыцаря Фульке, командира всадников, сопровождавших посланницу госпожи, поскольку сгоравшая от нетерпения Агнесса велела слуге поторапливаться. И вот наконец отряд достиг цели, потеряв по дороге двух человек в стычке с какими-то безумцами, вздумавшими напасть на хорошо вооружённых путников.

Когда они оказались уже среди руин Петры, Мария, державшаяся в седле не хуже мужчин – во всяком случае, дворецкого, – неожиданно остановила лошадь и спешилась. Она попросила одного из солдат зажечь факел и затем сказала:

– Ждите меня здесь. Разбивайте лагерь. Может статься, я не вернусь до утра, – и, обращаясь к Жану, потребовала: – Дай мне ларец, который вручила тебе твоя госпожа.

Дворецкий решительно замотал головой.

– Эн-нет! – запротестовал он. – Я пойду с тобой.

– Зачем?

– Государыня доверила казну мне, значит, я должен видеть, кому ты отдашь её. К тому же мне надо убедиться, что отшельник существует, а то как бы ты не запрятала золотишко и не сбежала!

– Твоя госпожа и правда приказала тебе следить за мной? – спросила Мария без тени обиды в голосе.

– Да! – заявил Жак. – Она приказала мне не спускать с глаз.

Монахиня внимательно посмотрела в лицо дворецкому и, когда тот, не выдержав, отвёл глаза, сказала:

– Ты врёшь.

– Думай, что хочешь, но я не отпущу тебя одну. И не вздумай юлить, говорить, будто этот отшельник не вышел к тебе из-за того, что я тебя сопровождал. Слышал я такие речи от врунов, которые дурачат добрых людей. Если он не явится, значит, его просто не существует.

– Ладно, – согласилась Мария, – ты пойдёшь со мной, но поведай-ка мне сначала, за какие грехи ты причисляешь меня к лгунам?

Дворецкий криво усмехнулся.

– Будто не знаешь? – спросил он, искоса глядя на монахиню. – Думаешь, никто не понял, как ты подлизалась к госпоже? Что это за чудо произошло? Пять лет мы наблюдали тебя. Сначала ты приходила с принцессой, потом переехала к нам, и за всё это время никто из нас не слыхал от тебя ни слова, ни полслова, а тут ты вдруг разговорилась?

– Господь отомкнул мои уста.

– Чёрта с два! – воскликнул Жак. – Те, кого отмечает Бог, не знаются с дьяволом!

– С дьяволом? – переспросила Мария.

– Не прикидывайся дурочкой! Я даже не знаю, может, ты и не монашка вовсе?!

– Что ж, – женщина пожала плечами, – мы не будем теперь тратить время попусту, уже смеркается. Надо идти, если ты ещё не передумал.

– Передумал? Ну нет! И не мечтай даже.

Мария отвернулась от дворецкого, решив, видно, что продолжать беседу с Жаком бессмысленно.

– Мессир рыцарь, – обратилась она к Фульке. – Не откажетесь ли и вы присоединиться к нам?

Командир отряда засуетился, он никак не ожидал приглашения. Честно признаться, Фульке не отказался бы взглянуть на легендарного отшельника, но и рыскать впотьмах среди таящихся в развалинах бесов, которые, несомненно, обитали тут во множестве, рыцарю не очень-то хотелось. Он был уже не юн, этот воин, однако, не желая показаться трусом, проговорил:

– С удовольствием. Разрешите только отдать распоряжения.

Оставив одного из всадников за старшего, Фульке зашагал вслед за Марией и Жаком. Все трое поднялись по пологим стёртым ступеням из розового песчаника и исчезли в перекошенной пасти одной из пещер. Дворецкий и рыцарь, как по команде, перекрестились, монахиня не сделала этого, видимо, только потому, что держала в правой руке факел.

Шли довольно долго. В самом дальнем конце пещеры находился узкий проход, в который они и нырнули, чтобы через некоторое время, несколько раз спустившись и поднявшись, свернув дважды налево и трижды направо, оказаться в зале со сводчатым потолком, видимо некогда служившим прежним хозяевам Петры для каких-то церемоний вроде приёма гостей или для пиров.

– Располагайтесь, – сказала Мария и показала спутникам на каменные скамьи, стоявшие у стены. – Придётся подождать.

– Сколько? – с беспокойством спросил Жак.

Монахиня ответила не сразу. Она вставила факел в нишу в стене и, подойдя к лавке, на которую собиралась опуститься, произнесла:

– Сколько нужно. Тебе никто не мешал остаться снаружи.

Сказано это было таким тоном, что следующий вопрос, так и не успев прозвучать, лишь зашипел в глотке дворецкого, как плевок на поверхности раскалённого гранита. Рыцарь ни о чём не спрашивал – раз согласился, так согласился, теперь сиди и жди.

Ждать пришлось долго, даже очень долго. Оба, и Фульке и Жак, уже начали дремать, когда факел, ни с того ни с сего вспыхнув вдруг ярко, погас.

– О, дьявол! – выругался рыцарь. – Что это?

Ответа он не получил, так как в это мгновение противоположная часть зала осветилась светом сразу нескольких факелов, и все трое увидели сидевшего на невысоком каменном сиденье с подлокотниками, но без спинки человека в чёрном. Сказать, был ли он стар или, наоборот, молод, оказалось бы делом непростым – чёрное кеффе оставляло открытым лишь глаза, а кисти рук прятались в длинных и широких рукавах чёрного халата. Ноги свои он сложил по обычаю жителей Востока.

Как только все трое поднялись, отшельник заговорил.

– Здравствуй, Мария, – произнёс он глухим, низким голосом. – Кто это с тобой?

Говорил он на знакомом всем жителям Утремера южнофранцузском диалекте без всякого акцента.

– Один из них – слуга той, попросить за которую я пришла. Второй – солдат, командир отряда, сопровождавшего нас в пути, – представила спутников монахиня. – Они пришли с миром.

– Как тебе может быть ведомо, кто пришёл с миром, а кто нет? – строго спросил отшельник и, не дав женщине ответить, приказал: – Подойдите все сюда.

Мария смело приблизилась к нему, рыцарь и дворецкий остановились в двух-трёх шагах позади неё. Она достала из складок одежды перстень и, положив его на камень возле трона чёрного человека, произнесла:

– Я пришла узнать волю Неба и, если возможно, сделать так, чтобы...

Отшельник жестом попросил её замолчать. Взяв перстень, он поднёс его поближе к лицу и принялся пристально рассматривать, а потом сказал:

– Я знаю.

Он раскрыл ладонь, и спутники Марии, вытаращив от удивления глаза, увидели, как драгоценный металл и даже камень, вправленный в него, исчезли, превратившись в дым, который повалил от руки отшельника, точно из костра, в который плеснули полведра воды. Когда сизое, довольно приятно пахнувшее облако рассеялось, слева от чёрного человека оказался невиданных размеров серый волк, весивший, наверное, не меньше двух кантаров[42]42
  Более ста килограммов.


[Закрыть].

Животное посмотрело на людей красными рубиновыми глазами и, оскалившись, тихо, но грозно зарычало. Дворецкий попятился, а рыцарь взялся за рукоять меча.

– Тихо, Фиц-Лу, – проговорил хозяин. – Я знаю, что беспокоит тебя, мой славный пёсик.

Кисти рук отшельника вновь исчезли в рукавах халата, но спустя мгновение он выпростал их и, разжав пальцы, швырнул прямо перед собой на пол две полные пригоршни небольших жёлтых костяных пластинок, покрытых какими-то рисунками, а затем наклонился и стал внимательно рассматривать изображённые там предметы. Они были всем знакомы с детства: вот только что отсечённая от тела голова мужчины – даже капельки крови видны, вот просто череп, принадлежавший человеческому существу, и другие – лошадиные и собачьи; там меч, а тут костёр.

Молчание длилось очень долго, казалось, чёрный человек окаменел, превратился в изваяние, вырезанное из имевшегося тут в изобилии розового камня и покрытое сажей. Но вот он поднял голову к потолку, сложил руки, как для молитвы, и заговорил глухим, почти лишённым выражения голосом:

 
Феб с севера. Потомок феи
Озера, брат сокола
Светлого, ясен ликом.
С прекрасной розой юга он
Рождён встать рядом до конца.
 

– Дьявол! – раздалось из-за спины Марии. Возглас заставил её повернуться. В руке дворецкого блеснул длинный кинжал. Женщина видела, как он устремился к ней, но поделать ничего не могла, не будучи в силах даже пошевелиться.

Внезапно в воздухе послышалось какое-то шуршание, точно нетопырь или птица, невидимая, летела в темноте, взмахивая крыльями. Монахиня вскрикнула и словно очнулась ото сна. Голова Жака скатилась с плеч, тело же продолжало стоять ещё несколько мгновений, а потом, качнувшись, рухнуло на землю, куда перед тем упали ларец и заточенная, как лучший дамасский клинок стальная полусфера. Именно она и снесла дворецкому голову.

Рыцарь выхватил меч, готовясь сразиться с неведомым противником.

– Спрячь оружие, воин! – прогремел голос отшельника. – Твой час умереть ещё не пришёл.

Между тем последовать приказу Фульке не спешил. Он повернулся влево и посмотрел туда, откуда вышел ещё один, одетый так же во всё чёрное, мужчина – как раз его-то меткий бросок и сразил Жака.

– Присядь, Санг-Фруа, – попросил хозяин пещеры. Второй чёрный человек, не говоря ни слова, расположился прямо на полу по правую руку от отшельника, который, обращаясь к сидевшему слева страшному зверю, спросил: – Ты записал, Фиц-Лу?

Тут опешила даже Мария, она отшатнулась в изумлении – на месте волка оказался ещё один человек, также одетый во всё чёрное. Он выглядел моложе других и, вероятно, был ещё юношей или отроком, что было возможно предположить по его небольшому росту, нешироким плечам и угловатым движениям. Но, пожалуй, самое удивительное – тот, кого хозяин пещеры именовал Фиц-Лу, что значит Волчонок, неторопливо отложив перо и закрыв чернильницу, протянул Марии кусок пергамента с начертанными на нём словами только что произнесённого пророчества.

– Волка у меня нет, – пояснил отшельник. – Вы видели воплощённый в звере страх того человека – огромный, больше него самого. Страх и убил его, собственный страх разит вернее меча.

– Страх страхом, но убил его ты! – возразил всё же командир отряда конников, хотя и понимал, что ссориться с колдуном не в его интересах.

– Спрячь меч, рыцарь Фульке. Ты – воин, не тебе рассуждать о вещах, доступных лишь пониманию мудрецов, – негромко, но строго повторил хозяин пещеры и, обращаясь к женщине, пояснил: – А ты впредь никогда не говори того, чего не знаешь. Этот человек пришёл сюда со злом. Он шпионил во дворце короля Иерусалимского и во многих других местах. Он был твоим врагом и получил приказ убить тебя и меня. Страх выдал его намерения, а остальное... Судьба каждого записана в скрижалях у Господа, не в нашей власти изменить предначертанное, но подправить её мы всё-таки можем. Порой достаточно слова, иногда требуется дело. Смерть этого человека, как и любого другого, была предрешена, сегодня истекли годы, дни и мгновения, отпущенные ему свыше. Линия судьбы его прервалась. Я лишь выполнил работу, порученную мне Господом... У тебя ко мне всё?

Мария кивнула и обратилась к начальнику отряда:

– Прошу вас, мессир, уберите оружие и, если вас не заполнит, передайте мне кошель из ларца, который лежит на полу.

Нехотя спрятав меч, Фульке поднял кошель и передал его женщине, а та протянула отшельнику. Он, взвесив его на ладони, неожиданно заявил:

– Возьми обратно своё золото. В какой-то степени я уже получил вознаграждение за одно и то же. Брать плату дважды – не в моих правилах. Всё исполнится, как сказано мной... Теперь ступайте, – закончил отшельник, когда ничего не понимавшая Мария приняла золото из его рук. Едва он произнёс эти слова, как факелы на стене за его спиной погасли, и вся пещера погрузилась во тьму. Однако лишь на несколько мгновений, после чего сам собой загорелся факел Марии. Он давал достаточно света, чтобы женщина и её спутник могли убедиться в том, что остались совершенно одни: отшельник и его помощники исчезли, точно их никогда тут и не было. Но, что самое удивительное, вместе с ними исчез также и труп шпиона. Именно шпиона, так как после всего случившегося посланница Агнессы не сомневалась, что первое предсказание отшельника, записанное на пергаменте, по поводу пропажи которого в своё время так всполошилась госпожа, исчезло из её спальни благодаря Жаку.

Гости покинули пещеру весьма озадаченные; не настолько, впрочем, чтобы не подумать о том, как они станут объяснять изменения, количественные и качественные (как-никак дворецкий представлял собой заметную фигуру среди численно выросшей в последнее время прислуги матери короля), возымевшие место в их рядах. Тут, правда, всё разрешилось просто. За «бесхозное» золото – ну не отдавать же его Графине, того и гляди, обидится, что дар отвергнут? – Фульке согласился уговорить солдат, а они безоговорочно поверить в то, что формального главу всей экспедиции дворецкого Жака прямо на их глазах... поразил гром небесный, а точнее, похитили лиходеи-разбойники.