Текст книги "Комедия убийств. Книга 2"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Из пыли, дыма, мельчайших частиц кирпича и штукатурки, клубившихся в ярких лучах автомобильных фар, врывавшихся в церковь с улицы, выросли три невысокие коренастые фигуры.

– Сдавайся, Крымов! – приказал один из троих мужчин властно. – Кралькович мертв! Нет нужды продолжать играть со мной в игры! Побереги парней и сам подумай – на нарах лучше, чем в гробу!

В ответ прозвучала автоматная очередь, потом еще одна.

Пришедшие, как тут же выяснилось, ждали, что в игры с ними играть все-таки станут, поэтому, раньше чем отгремели первые выстрелы, полуночные визитеры, прыснув в разные стороны, точно коты, залегли и немедленно открыли ответный, как принято выражаться, ураганный огонь.

Куда там Валентину с его четырьмя оставшимися патронами. И он, впрочем, постарался истратить то, чем располагал, по назначению, стреляя по свите «князя» Милоша из положения лежа. Враг бежал через дверь, но, судя по доносившимся с улицы звукам, далеко уйти присные Кралькозича не смогли. Стрельба стихла, освещение снова заработало, как прежде, озаряя картину разгрома тусклым, равнодушным ко всему светом.

Богданов встал. Он хотел было помочь подняться и женщинам, но не успел. Едва взглянув на спасителей, он буквально онемел от удивления.

– Вы…

– Я, – коротко поклонился невысокий широкоплечий старичок с полуприкрытым правым глазом. – К вашим услугам.

– Мист… Шар… п…

– Брось, Валя, к чему церемонии, мы русские люди. Шаронов я, Тимофей Кондратьевич.

– Он верно говорит, – кивнул подошедший Максим Викулович Чурганин, перекладывая в левую руку ППШ и в приветствии зажимая кисть Богданова в железные тиски. – А это Этьен, Степан по-нашему, – владелец старенького «запорожца» показал на третьего товарища и уточнил: – Степан Иваныч. А тот вон сын его, Арсюшка.

Рыжебородый, кудрявый, румянощекий Арсюшка (на вид «парнишке» за сорок, если не под пятьдесят) кивнул. Ввиду отсутствия у него ствола становилось понятно, что деды (вооруженные, за исключением Чурганина, современными АК) велели ему охранять тыл, что он и делал.

– Здрасьте, – произнес он негромко.

– Максим… – начал «Шарп» с укоризной, но Ирина, уже поднявшаяся с полу, оборвала его возгласом:

– Арсюша? Караимов?

Дрессировщик улыбнулся и пояснил:

– Это я по маме… У отца фамилия дворянская… Тогда строго было…

– А вы? – Ира внимательно всматривалась в «американца», не веря своим глазам. – Вы… Тот… ханыга? Ой, простите… Ведь это вы продали мне книжку, с вас все и началось!

– Не с меня, сударыня, не с меня, – возразил Тимофей Кондратьевич с притворной скромностью. – Или вы думаете, что мне тысяча лет? Уверяю вас, я не Мафусаил.

– Так вы… вы… получается, что вы следи… – Ирина наморщила лоб, и «Шарп» бросился спасать положение, повод как раз имелся.

– Сколько тебя учить, Максим? – строго произнес Тимофей Кондратьевич, обращаясь к Чургани-ну. – Сколько тебя учить, что сначала дамы. Да-мы. Старый уже, а все не запомнишь никак… – «Американец» нашел нужным внести некоторую ясность: – Это соседи мои, сябры, как Максим выражается, он – фронтовой разведчик, отличный подрывник, специалист, как вы только что имели возможность убедиться… – владелец «запорожца» сделал виноватое лицо. Шаронов продолжал: – Ветеран Отечественной, и Степан тоже – летчик бывший, в составе «Нормандии» фашистов сбивал, ну а от женских глаз сам пал сраженным… – Шаронов усмехнулся и, делая реверанс в сторону дам, добавил: – Наши женщины – не то что француженки, если любовь – то навек. Вот и стал Этьен Степаном… В общем, ты, Максим, не прав, – заявил «Шарп» под конец без всякого перехода.

Чурганин тем временем посмотрел на француза, на лице которого читалось: «Ну а я чего? Очередной разнос, дружище. Он же всегда командует, да ему и положено, как старшему по званию. Ты – старшина, я – капитан, а он, сам знаешь, полковник. К тому же и правда, сперва дамам надо представляться».

Приведению ситуации в соответствие с нормами этикета, равно как и попыткам Ирины задать «ханыге» несколько вопросов, готовых сорваться у нее с языка, помешали влетевшие в здание церкви эфэсбэшники.

– Всем бросить оружие! – грозно крикнул бежавший первым маленький юркий человечек с пронзительными глазами. – Миронов, проверить тут все! – приказал он на ходу.

– Здесь все свои, Володя, – мрачновато предупредил Богданов и, не дав вбежавшему раскрыть рот, представил: – Капитан Лукьянов.

«Шарп» кивнул.

– Мы знакомы… м-м-м… в некотором смысле заочно, – сказал он. – Ребята следили за мной, а я за ними. Для меня это занятие привычное, сорок лет я по заграницам… хм… шпионил, в Штатах, Англии… В Норвегию на старости лет занесло, теперь уж на пенсии.

Лукьянов, похоже, вовсе не обрадовался встрече, но тут в действие вмешалось новое лицо.

– Здравствуйте, Тимофей Кондратьевич, – обратился к «Шарпу» Найденов. – Как это понимать, что вы тут делаете?

– Долго рассказывать, Григорь Саныч, – улыбнулся тот. – Давай закончим тут, а?.. Да не суетитесь, Кралькович мертв…

– Как мертв?! – удивился подполковник. – Кто же его?! У нашего Леденцова аж очки свалились, он, как милиция на нас набросилась, в такое состояние впал – кошмар, а говорили, что один из лучших. – Найденов в сердцах вздохнул и махнул рукой: – Колдун… черно-белый! Экстрасенс дипломированный.

Последнее слово, судя по тону подполковника, заменяло, ввиду присутствия дам и ребенка, некое другое, куда более короткое и родное.

– Мертвее не бывает, – сообщил, подходя к начальнику, старший лейтенант Миронов. – Орудием убийства, по всей видимости, послужила отвертка с длинным жалом, ее обнаружили рядом с телом, перепачканной в крови… Изумруда при нем не найдено… Крымова наповал убило, а вот Козлов, похоже, дышит, но еле-еле.

Валентин встрепенулся, не мог он держать зла на Процента. Однако что же с…?

– А где Саша?! Климов где?! – закричали разом Ирина и Богданов.

– Мы здесь!

Все расступились, пропуская едва державшегося на ногах Александра и его спутника.

Мальчик, глядя на взрослых снизу вверх, повторил:

– Мы здесь.

– Где же камень?! – воскликнули хором Лукьянов и Найденов, а последний прибавил: – Просто уж посмотреть хочется, что за чудо такое это Дьявольское Око.

– Опоздали, – заявил Богданов. – Он его об стену грохнул.

– Да, я сама видела, – подтвердила Зина.

– И я, – прибавила Ирина.

– Хоть кого из шайки Кральковича спросите – они тоже видели, – дополнил майор. – Так что…

– Вот черт! Смотри-ка! – покачали головами Максим Викулович и Этьен.

Один лишь «Шарп», усмехнувшись, покосился на Климова и мальчика, а потом обратился к Валентину:

– Прямо так и разбился?

– Вдрызг! В мелкие дребезги! – подтвердил майор и в тон ему обе дамы. – Ну, может быть, какие-нибудь осколки и соберете…

– Да ну? – Тимофей Кондратьевич внимательно посмотрел на мальчика, тот отвел глаза, стараясь ни в коем случае не встречаться с ним взглядом, Шарп-Шаронов же уставился на Климова. На измученном лице Саши появилось некое подобие улыбки. Он покосился на Славика, а «американец» спросил, как бы ни к кому не обращаясь: – Так-таки и разбился? М-да… Сколько лет живу, а ни разу не слышал, чтобы изумруды бились… как обыкновенное бутылочное стекло. Сказали бы, на две части, ну, там, на три раскололся камень, я бы поверил, а вот чтобы вдрызг, такого быть не может!.. По крайней мере на земле,

«И правда! Точно! Верно ведь! Как же я-то не сообразил! Как мне-то в голову не пришло!» – осенило сразу всех.

Теперь уже не только «Шарп», но и остальные устремили взволнованные взоры к Славику.

Мальчик не выдержал.

– Нате, возьмите! – сказал он, обращаясь ко всем взрослым вообще, и, вынув изумруд из кармана, протянул его «американцу». – Бери, ты на деда моего похож, а то бы и не отдал, вот!

– Спасибо, – тепло произнес Шаронов, принимая красавец изумруд, и с грустью добавил: – Я, брат ты мой, полжизни ловил одних нехороших людей, сначала папашу, а потом и сынков его – под стать уродились мальчики. И вот видишь, поймал на эту штуковину, как на приманку. Благодаря тебе.

– Теперь себе возьмешь? – буркнул мальчик.

Предупреждая жестом попытки Ирины осадить сына за грубость, Шаронов сказал:

– Такие вещи себе не берут, дружок, да и не приносит он счастья людям, с ума их сводит. Так что ты не жалей. В музее под стекло положат, там ему и место.

– Да я и не жалею, – ответил Славик, – просто из-за него мой разбить пришлось, он лучше был – настоящий, а этот – этот дрянь!

Все засмеялись.

– Держи, – «Шарп» протянул Найденову камень. – Ты ведь главный здесь?

– Да, товарищ полковник, – грустно усмехнулся тот. – Наворотили мы тут все вместе, а расхлебывать мне придется…

– Ничего, Григорь Саныч, отчитаешься, а мне помирать можно, свернул я гору. Вот им спасибо… – «Шарп», обменявшись рукопожатием с Климовым, протянул руку Славику. – Ну что, одолели вы Локи и его войско в день Рагнарёк? – спросил «американец».

– Да я-то что… – Александр улыбнулся одними губами. Он понимал, что следовало возразить старику, чья поистине демоническая сила воли поддержала его в схватке с Кральковичем, но из-за смертельной усталости, охватившей теперь все тело и мозг, так ничего и не сказал Шаронову.

– Одолели, – сказал мальчик серьезно. – Саша, он всех победил.

– Вот и молодцы, – похвалил «Шарп». – Кому в столицу, можем подбросить, у нас место есть.

– Да мы здесь останемся, – ответил Климов, кладя ладонь на плечо мальчика. – Только приехали… И здорово тут.

– Я бы поехал, но как там Роман… – начал Богданов. – Да и…

– Козлову сейчас специалисты нужны, а не старые товарищи, – произнес Лукьянов.

– Да, но все равно., – начал Валентин, косясь на Зинаиду, и неожиданно для себя самого спросил: – Адва места найдется?

«Американец» посмотрел на Богданова и его подругу и улыбнулся:

– Для вас, товарищ майор, чего не сделаешь, «запорожец» не «вольво», в нем просторно. Потеснимся, верно, сябры?

Оба старика и Арсений кивнули.

Шаронов усмехнулся:

– Что стоишь? Пошли, с меня выпивка, как обещал.

ЭПИЛОГ. ПОСЛЕДНИЙ ВИКИНГ

Немало забот у человека, которому доверено заведовать медицинским учреждением, дел и хлопот масса, но их Андрей Иванович Горбунов – главврач психиатрической клиники в Шарках Шумилинского района Рязанской области – отложил в сторону, так как ждал дорогого гостя, президента концерна «Исполин» Бориса Николаевича Шаркунова, с недавних пор взявшего под опеку вверенное заботам Горбунова учреждение.

Последнее и несомненно радостное для главврача клиники событие совпало по времени с направлением к доктору Горбунову нескольких больных, угодивших под психиатрическое наблюдение в результате перенесенных ими сильных стрессов. Строго говоря, подобных пациентов Андрей Иванович принимать был вовсе не обязан, так как во вверенной ему клинике на излечении находились люди тяжело и порой безнадежно больные. Новеньких же, выражаясь общепринятым языком, следовало подержать в обычном дурильнике и, поставив на учет, отпустить на все четыре стороны, но их направили сюда, а Андрею Ивановичу объяснили – так надо, подкрепив словесные аргументы материальными.

Борис Николаевич Шаркунов лично интересовался состоянием больных. Навещал клинику и господин Олеандров, интересовавшийся, чем живут люди в российской глубинке, сделал пожертвование. Приехав в отличие от Шаркунова с помпой, снискал сокрушительный успех у персонала и в особенности у больных, пропагандируя свои идеи. Заместитель Горбунова Капсукас, все врачи, сестры и нянечки, повар Эппельман, работники кухни и водитель Ахметджанов – одним словом, все, за исключением уборщицы Сидоровой и самого Андрея Ивановича, стали членами Русской национальной партии.

Горбунов объяснил мотивы своего неприсоединения тем, что должен, как глава заведения, хранить нейтралитет, а аполитичная Сидорова не вошла по чисто техническим причинам – была больна. Однако сделала устное заявление в довольно грубой форме: «Опеть нас… али тамо, всё Кудинов с Абарцумяном да Людка-санитарка, проб…дь, резинки накидали, бутылки инпортные… Убирать надоть али голосувать?»

В результате какого эксперимента угодили к Андрею Ивановичу неплановые больные, он не знал, да узнать и не стремился. Ему хватало того, пациентов направили официально с подачи Шаркунова.

Последнему Горбунов приготовил сюрприз – недавно принятых на работу медсестер-двойняшек, не избалованных жизнью деревенских девочек, прошедших без отрыва от учебы отличную секс-подготовку сначала в стенах родного медучилища, а позже на путях от ресторанных столиков к гостиничным номерам города Рязани.

Зита и Гита (Боже мой! Кто ж додумался-то?!) стали ярким мазком, внесенным художником в серую палитру унылой жизни клиники. Вся мужская половина нормального населения медучреждения возликовала и подняла производственные показатели на достойную похвал высоту, к жуткому неудовольствию санитарки Людочки и злобной радости уборщицы Сидоровой.

Впрочем, главврач остудил пыл коллектива, объяснив, что и тут, как везде, существует субординация – командиры впереди, остальные – после батьки. И не спешить! – всем достанется.

На сей раз президент «Исполина» приехал в компании двух незнакомых Горбунову господ, которые, как выяснилось при представлении, оказались не однофамильцами, а родными братьями. Один внешне чем-то напоминал турка, второй выглядел этаким харным румяним хлопчиком з под Винницы – светлые волосы, круглое лицо, чуть тронутое веснушками; мягкий тягучий говорок еще более усиливал контраст благодаря довольно жесткому и правильному выговору «турка».

Вчетвером они совершили обход «блатных» пациентов.

– Что-нибудь новенькое? – спросил Шаркунов, поднимая птичью головку (Андрей Иванович в отличие от благодетеля был довольно высок ростом, грузен).

– Все как прежде, – ответил главврач. – Этот бормочет про Валгаллу, требует отпустить его туда. Приходится иной раз успокаивать.

Президент «Исполина» покачал головой, казалось, он сейчас засунет большой палец руки под мышку и изречет что-нибудь значительное, но Шаркунов сказал ^совсем другое:

– Эликсир наш не помогает? Не снижали дозу?

– Нет, как можно, Борис Николаевич, – прикладывая ладонь к груди, заверил его главврач. – Напротив, увеличиваем понемногу.

– И все просится?

– Да.

– А этот? Тоже без улучшений? – Борис Николаевич показал на привязанного к соседней койке крупного мужчину, на покрасневшей шее которого белел старый шрам.

– Грозится всех повязать, – развел руками Горбунов. – Посадить… Перестрелять… Говорит, все ваши «мерсы» взорву. – Главврач усмехнулся и пояснил: – Это он санитару нашему Илюшке Иванову обещает, а у того не то что на «мерседес», на велосипед ребенку денег нет. Жена не работает, болеет, дочка маленькая, бедно живут… М-м-м… зарплату бы прибавить, да и ремо…

– Сделаем тебе ремонт, Андрей Иваныч, сделаем. Ты зря не беспокойся. И зарплату прибавим, а Иванову премию дадим, целевым назначением, на велосипед дочке.

Шаркунов подошел к третьему больному, подобно остальным, крепко привязанному к кровати. Тот, узнав визитера, немедленно начал вертеть абсолютно лысой (даже брить не понадобилось) головой:

– Как дела, Рома?

Несмотря на то что рты пациентов санитар Иванов предусмотрительно залепил скотчем, по доносившемуся из-под кляпа мычанию и выражению глаз больного было не трудно догадаться о содержании ответа.

– Самые упорные, – со вздохом проговорил Шаркунов, обращаясь к спутникам, и тут же добавил: – Но это даже меньше сотой процента, господа, меньше сотой, к тому же мы, – он указал на Горбунова, – мы не теряем надежды. Правда, Андрей Иванович?

После ужина, когда гости, за исключением самого Шаркунова, отбыли, последний, оставшись вдвоем с главврачом, сказал:

– Важные ребята, у них большие связи… Ну, ты меня понимаешь?

Андрей Иванович кивнул, хотя, признаться, не понимал, что же такого важного в братьях, – на вид совершенно обыкновенные люди. Однако переспрашивать не стал, а, насупив брови, торжественно произнес:

– Сразу видно. Я при них и не стал…

– Правильно, – похвалил Шаркунов и с ноткой любопытства в голосе добавил: – А что одноглазый с компанией? Все никак не уймутся?

– Нет.

– Откуда же пронюхали?

– Да была у нас тут одна… барышня, местная, из Шарков, уволилась и раззвонила, что, мол, так и так, довели до сумасшествия здоровых людей.

– У нее высшее медицинское образование? – спросил Шаркунов. – Как она определила, кто больной, кто здоровый?

– Какое там образование, – махнул рукой главврач. – Два класса, четыре коридора… И внимания не обратили бы – мало ли кто что болтает, – да деды у нас есть… спаянный коллектив: один танкист, один разведчик, – он хмыкнул, – батальонный и один пилот-истребитель, француз, между прочим, он на нашей женился. Хотели во Францию отбыть, да не тут-то было. Сказали ему – сиди, мол, а то сами посадим. Он в бутылку полез, ну и… конечно, как вы понимаете…

– Они что же, пишут?

– Нет, одноглазый, это разведчик, грозится нас срыть.

– Как это? – Шаркунов даже подскочил и. приподнимая плечики, передвинулся на край кресла.

– Бульдозером.

– Серьезно?

– Да они не опасные, так, болтают по пьянке. Русский мужик, сами знаете… пусть себе кулачонками сучат.

– Может, ты к себе их заберешь, а? Проверим, как на них мой «Joy plus» действует?

– Да стоит ли возиться, Борис Николаевич?

– И то верно… – Президент молча усмехнулся и покосился на Горбунова. – Ну что, Иваныч? Выпили, закусили, пора и… Где там твой спецконтингент?

– Сию минуту, – слишком резво для человека своей комплекции поднимаясь, проговорил Горбунов. – Сейчас будут.

– Давай, давай, – небрежно бросил Шаркунов, потягиваясь, когда Андрей Иванович уже выбежал из комнаты.

Последние лучики уходящего дня, струясь через мутные, давно немытые стекла, наполнили светом комнату. Громче зажурчали, подтачивая потемневший от времени, пористый снег, ручьи, и птицы в вечерней тиши взволнованно вторили им, точно споря с природой, не желая уступать ей и уходить на покой до утра. Солнце кровью из взрезанных вен стекало за горизонт.

Приближалась ночь.

Наступала весна.

* * *

Звучит музыка.

Гаснет свет.

Идет занавес.

Добрый сказочный великан захлопнул полы волшебной мантии, и с последними аккордами тихой и без того уже едва слышной музыки всеобщий мрак, заполнивший зал и авансцену, прорезал маленький тонкий лучик, очертив тусклым золотом круг на толстом пористом пурпуре занавеса. Продержавшись чуть-чуть, иссяк и этот одинокий светлячок.

Но пауза длилась недолго.

Темнота стала потихонечку рассеиваться, и скоро сделались видны старинные, украшенные причудливым витым орнаментом балкончики и ложи, задрапированные напитанным пылью десятилетий или веков бархатом, увитым толстыми мягкими шнурами с золотыми кистями на концах.

Натянулся канат на видавшем виды вороте, и, сдаваясь под упорством покрытой мозолями ладони старика – хранителя сцены, вздрогнув, неспешно, с шуршанием вновь поползли в стороны крылья древнего занавеса.

Спектакль окончен.

Поклон.

Актеры выходят на сцену…

Зрители, приветствуя актеров, вскочили с мест.

– Не спешите, ребята, не спешите, – замахал руками появившийся в ложе Роман Козлов, который по-своему истолковал порыв гостей. – Не спешите, как-никак премьера, – он заговорщически подмигнул и небрежным движением коснулся горла, – обсуждение будет.

К числу заядлых театралов никто из устроившихся в уютной ложе друзей председателя «Зеленой лампы» не принадлежал, зато собрались лучшие люди. С Сашкой Климовым три года не виделись, а с Валентином Богдановым и того больше, хотя последний и приезжал в столицу по служебным делам, да встретиться все было недосуг. А тут на тебе! Сразу оба, да Валек еще с женой и детьми. Квартира большая, теперь, слава Богу, всем места хватит.

Сашка, тот вроде бы даже в Москву перебирается, успел уже подругой обзавестись. Скор! И этот факт немало радовал гостеприимного, хлебосольного хозяина, общепризнанную «душу общества» – Козлова.

Артисты кланялись, публика – никто не уходил – не отпускала их, яростно рукоплеща.

Валентин отвел глаза от сцены и принялся разглядывать тех, кто сидел, а точнее, уже стоял в зале. Ближе всех к нему находились две девушки лет двадцати – двадцати пяти, на вид – сестры-двойняшки, одна из которых, бросив случайный взгляд на Богданова, повернулась к другой и что-то прошептала, та, в свою очередь, посмотрела на Валентина, и обе прыснули в кулачок. Почувствовав, что кто-то очень сердито смотрит на него, майор обернулся.

«Я тебе покажу, кобель! – читалось в обращенных на него глазах Веры. – Весь спектакль на них пялился!»

Положение спас сын.

– Дядя Рома, – спросил он. – А как такое можно в театре поставить?

– Впечатлило? – расплылся в улыбке Процент. – Это, брат, не хухры-мухры. Два «лимона» потратили.

– Рубле… – начал было Максим, но вовремя осекся.

– Зеленых, зеленых, милый ты мой, – ответил Козлов, напуская на себя важность, но тут же, прищелкнув языком, добавил с некоторым сожалением: – На туристов одна надежда: нашим не каждому по карману, самый дешевый билет – десятка грина.

– Неужели правда? – удивилась Ирина Калачева. – Это сколько же сейчас? Пятьдесят тысяч? А раньше-то двадцать копеек галерка стоила…

– Раньше, скажешь тоже, – усмехнулся Козлов. – Разве раньше такое ставили?

– Нет, такого раньше не было, – с уверенностью заявил Славик – самый младший в компании. Все засмеялись, особенно дети Валентина, которые сами себе казались взрослыми, по крайней мере, по сравнению со Славиком. – А чего? Все-, как по видику: и кони, и корабли, как в кино, даже лучше.

Все заулыбались, а Козлов сказал серьезно:

– Вот самый лучший зритель, его не обманешь, сразу почувствует фальшь. Если честно, то я и сам подобного не ожидал. На репетициях ходили, чего-то говорили, читали стихи… Я не особенно вникал, а как включили всю эту… машинерию, – сказал он, показывая рукой на сцену, и добавил: – Никакой прессы не надо, даже и на широкую рекламу, я думаю, тратиться не придется.

Живым подтверждением слов Романа служили не стихавшие рукоплескания зала. Артисты, в том числе и ведущий-маг, уже раза три покидали сцену, но зрители снова возвращали их обратно. Занавес то раздвигался, то вновь сходился, на это уходили секунды, но каждый раз на сцене менялась выгородка, что только добавляло публике восторга.

«Вот уж действительно – веселится и ликует весь народ, – подумал Богданов, ощутив, сам не зная отчего, неприятное покалывание под ложечкой. – Что они хотели сказать сценой в дурдоме? И не ново вроде бы, было такое уже, было. На Западе… Вроде бы».

– C’est très magnifique, et fantastique[28]28
  Это так великолепно, фантастично (фр.).


[Закрыть], – проговорил пожилой француз, жених Ириной школьной подруги Натальи, и разразился длинной тирадой.

– Месье д’Ибу говорит, что нигде ничего подобного не видел, русские опять всех удивили, – перевела слова спутника Наталья.

– А что думает главный эксперт? Санька, ты заснул, что ли?

Козлов сделал знак Богданову – толкни, мол, Климова, что он там затаился? Александр и правда как-то уж очень подозрительно притих, он сидел слева в самом дальнем от сцены углу.

– Хватит храпеть, – пихнув товарища с нарочитым раздражением, приказал майор. – Последний слог повис в воздухе. – Санька! Санька! Клим, ты что!

Голова Климова безжизненно откинулась в сторону, из уголка рта тоненькой темной полоской стекала струйка крови.

Окружающие не видели этого, но и не понимая, в чем дело, почувствовали тревогу.

Тем временем произошло нечто неожиданное, свет в зале и на сцене стал вновь меркнуть, темнота сгущалась.

– Да включите же свет! – заорал Богданов. – Включите свет! Человеку плохо!

«Нет, дружок, – сказал кто-то в голове у майора. – Как раз ему-то и хорошо. Не веришь? А ты сам посмотри».

Такое предложение звучало, по меньшей мере, как издевательство, – увидеть что-либо в кромешном мраке могла бы только кошка. Валентин вновь закричал:

– Свет! Свет! Свет зажгите!

Внезапно, точно подчиняясь его приказу, яркий серебряный луч сверхмощного прожектора, ударив со сцены, залил зал и буквально затопил ложу. Стало светло как днем, с той только разницей, что в дне этом луна выросла до размеров солнца и заместила собой огненное светило.

Причиной тому служил голографический диск, который передвинулся из глубины сценической коробки от задника прямо на авансцену. Тут только Богданов осознал, сколь велика была эта штуковина. Круг, абсолютно ровный, действительно напоминал луну без пятен, так и хотелось протянуть руку, чтобы коснуться расплавленного серебра его поверхности.

Все произошедшее заняло едва ли больше пятидесяти секунд.

– Что случилось? – услышал майор чей-то вопрос.

– Что такое? Что там? – забеспокоились остальные.

Валентин вновь посмотрел в лицо товарища, потом протянул руку и коснулся пальцами сонной артерии Климова. Впрочем, сделал он это чисто инстинктивно, Богданову не раз и не два случалось видеть покойников, сомнений быть не могло. Что-то заставило Валентина отвести взгляд немного в сторону.

Во время представления то Саша, то Славик держали на коленях котенка, маленького Локи. Теперь мертвые пальцы Александра сжимали какой-то предмет. Тело Климова колыхнулось, рука безжизненно повисла, нечто с глухим стуком упало на пол ложи.

«Теперь убедился?» – спросил голос.

– Да, – едва слышно ответил Валентин, поднял обломок сабли, которой Герой сражался с Великаном там, где обитали души павших воинов. – Да, – повторил Богданов. – Да… – И не опасаясь, что его примут за сумасшедшего, также тихо спросил: – Он в Валгалле?

Ответа майор не услышал. К чему? Он знал его и так.

– Ой, что это, смотрите! – громко воскликнул Максим, а вслед за ним и Надя. – Посмотрите, это же… – Все повернулись туда, куда указывали дети. – Смотрите! Смотрите, вон Славик!

И действительно, на поверхности диска появилось лицо мальчика, как две капли воды похожего на сына Ирины. Постояв немного, изображение как бы отъехало, и ребенок стал виден почти по пояс.

– Что это на нем? Что на нем надето? – спросила Вера.

Зажав в ладони обломок сабли, Валентин повернулся и посмотрел туда же, куда и все. Портретное сходство изображения и прототипа между тем не было столь уж полным, как это казалось вначале. Черты лица мальчика на ожившем диске отличала большая жесткость, и еще присутствовал в его глазах необычный, несвойственный им блеск. Голову маленького воина венчал конический шлем с брамицами, ниспадавшими на грубую кожу доспехов, покрывавших плечи. В руке он держал секиру и улыбался.

– Ты кто? – хором спросили Максим и Надя.

– Я? – казалось удивленно отозвался мальчик из серебра волшебного диска и, приподняв бровь, точно взрослый человек, строго посмотрел на вопрошавших. – Я – Последний викинг.