Текст книги "Комедия убийств. Книга 2"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

LXX

Счастлив тот, кому мало надо, всегда выигрывает тот, кто умеет довольствоваться немногим. Тот, кто сказал, что бедняк, обнаруживший за подкладкой единственного выходного кафтана забытый медный грош, куда счастливее богача, заработавшего очередной миллион, наверное, убедился в правоте этих слов на собственном опыте.

День уже полностью вступил в свои права, когда все трое вышли на улицу и, меся сапогами грязную снежную кашу, побрели, как говорится в русских сказках, куда глаза глядят.

Славик был сам по себе, он по временам то удалялся от взрослых, то снова приближался. Когда сын в очередной раз отстал, Ирина спросила Климова:

– Тебе хорошо со мной?

Он понял, что Ирина этим не ограничится, но отвечать следовало немедленно, что он и сделал:

– Лучше не бывает.

– А с ней… – женщина запнулась, ощутив сухость во рту (наверное, слишком много сладкого съела за завтраком), но все-таки продолжала: – С ней тебе было хорошо?

– С кем? – попробовал отшутиться Климов, но, перехватив серьезный взгляд Ирины, потупился. Он немного помолчал, а потом проговорил: – Я уже сказал тебе, что все это было в другой жизни. Я лично в переселение душ не верю, хотя сейчас модно рассуждать об этом. Приятно думать, что у тебя есть еще несколько попыток, никого не заботит, что в другой жизни, если таковая есть, ты становишься кем-то иным, так что тебе нынешнему, грубо говоря, нет никакого дела до своей прежней ипостаси. Считай, что мне повезло, и я, как выражалась наша добрая мамочка Ринэна, гуляя путями духов, набрел на еще одну тропинку, по которой вот и иду теперь с тобой… – Он улыбнулся и неожиданно для подруги спросил: – Если я не ошибаюсь, здесь недалеко зоопарк? Он работает? Может, отведем Славика? Кстати, а где он?

Ирина встрепенулась.

– Славик, Славка! Ты где? – Она обернулась и увидела, что сын семенит позади, погруженный в себя. – Хочешь в зоопарк?

– Он закрыт на реконструкцию, – сообщило дитя. – К тому же я не люблю смотреть на волков в клетках, а вот настоящий волк – дело другое… Ты видел настоящих волков, дядя Саша? – обратился мальчик к Климову, делая ударение на первом слоге в слове «волков», и раньше чем Александр смог ответить, Ирина одернула сына:

– Не волков, а волков, вол-ков.

– Хорошо, – покорно согласился Славик, – волков. Ты их видел?

Климов кивнул:

– Да.

– Тебе повезло, – вздохнул мальчик и, оставив взрослых позади, зашагал вперед.

Ирина и Климов некоторое время шли молча, потом она спросила:

– Он странный, правда?

– Хороший пацан, – пожал плечами Саша, – живет в своих мечтах. Ты говорила, что учится он неплохо, значит, обязанности выполняет, а уж странный не странный, это его дело…

Такой подход к воспитанию детей не мог не удивить Ирину.

– Как это – его дело? – спросила она. – Он же маленький.

– Ну и что?

– Ну… Ну, это же не вполне нормально, – начала Ирина, но слово «ненормально» не понравилось ей, и она нашла другое: – Это же довольно необычно для его возраста, я имею в виду такую самопогруженность и… и… все его фантазии… Воображает себя потомком Эйрика Бесстрашного или кого-то там еще…

– Эйрика? – точно эхом, донесся ответ Саши.

– Нуда… Мне говорят, что его испортили.

– Что-что-что? – Климов наморщил лоб. – То есть как это испортили?

– Ну… навели порчу, не прикидывайся, что ты не понимаешь, что это такое, – нахмурилась Ира.

– Чушь, – усмехнулся Саша. – У меня в детстве тоже хватало бредовых фантазий, а с годами я на собственной шкуре убедился, что бред и реальность порой отличаются друг от друга не больше, чем Южный полюс от Северного.

Как всякая женщина, Ирина не стала мешать любовнику выстраивать собственную философскую теорию относительности. Оставив ему космос, она поинтересовалась исключительно вопросами приземленного характера.

– Ты такой спец в воспитании детей, у тебя, наверное, семеро по лавкам… было в той жизни, – съязвила Ирина.

Климов рассмеялся.

– Да, – сказал он, становясь подчеркнуто серьезным, – ты почти угадала, у меня по лавкам шестеро, а седьмой… седьмой должен был родиться, когда я… хм… – Саша указал пальцем куда-то вверх, – когда я отправился путями духов.

– Все шутишь…

– А ты все серьезно. Я же говорил тебе, что у меня никого нет. Была когда-то жена, еще кот Сидор, здоровенная наглая тварь, потом крысевич прижился, я ему кличку дал Барбиканыч, он повадился со мной допавловскими стольниками да полтинниками за жратву рассчитываться, потом у него бабки кончились, так он со всего дома мне старые грязные носки таскать начал, а однажды пятерку зелени приволок… – Климов вдруг нахмурился: – Я даже помню, что купил на нее: колбасы, батон хлеба и бутылку чего-то коньякообразного… В тот день как раз Лешку убили у меня в квартире, я вернулся поздно, думал, спит – он у меня прятался, – но его все равно нашли…

– Кто? – не поняла Ирина.

– Да так… Мужик один, я все время думаю: видел я его или он мне приснился… Не могу забыть… – Климов вдруг замолчал, сам подивившись мысли, пришедшей ему в голову. – Мне… мне не хватает его, что ли… не знаю, как и выразить это.

– Ты имеешь в виду друга? – спросила Ира совершенно искренне. – Лешу, да?

Александр как-то очень уж горько усмехнулся, отчего Ирина почувствовала себя неловко. Получилось, что она ляпнула глупость. Как же просто было в яранге у Ринэны. Однако Климов, заметив смущение подруги, поспешил развеять его.

– Да я и сам не могу понять, – проговорил он негромко, словно и вправду не верил словам, которые собирался сказать. – Такое ощущение, что тот мужик был самым близким мне человеком. Он должен был убить и меня, но мне повезло больше… или меньше, нет, все-таки мне повезло, а ему нет. Я встретил тебя, это, наверное, и есть то, чего я ждал… Ты дала мне покой, ни на что другое у меня уже не осталось сил. Он направил на меня пистолет и сказал… – Климов старательно избегал упоминаний об Инге, но Ирина понимала, что волчица была рядом со своим волком. Понимала и молчала, чувствуя некоторую обиду. Но за что? За то, что та была иной?

Саша продолжал:

– Он назвал себя чем-то вроде творца смерти, своеобразным Богом наоборот… Я простил его, а вот их нет, – неожиданно добавил он. – И они получили свое. Я поклялся, что так будет, и все исполнилось…

Женщина встрепенулась, ей вспомнился заголовок из газеты, которую читал их сосед в самолете. В статье шла речь о загадочном убийстве участкового милиционера.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Ирина.

– Только то, что приятно, когда не приходится слишком долго ждать осуществления мечты, – ответил Климов и, не дав подруге раскрыть рта для следующего вопроса, продолжал: – Я говорю тебе все это только потому, что ты была со мной у Ринэны, а значит, хлебнула моего сумасшествия, никому другому я не сказал бы ничего подобного, даже старому другу…

Стало очень грустно.

– Давай возьмем Славика и поедем к бабушке в Кашин, – предложила Ирина.

– А давай потом поедем, – раздалось откуда-то сбоку и сзади.

Любовники поняли, что, заболтавшись, совершенно забыли о мальчике, который в течение какого-то времени шел рядом и прислушивался к беседе старших.

– Кто тебе разрешил вмешиваться в разговор взрослых? – строго спросила Ирина. – Как решу, так и будет.

Славик, почувствовав, что запахло жареным, почел за благо держать дистанцию и тихонечко ретировался.

– Ну зачем ты так? – спросил Климов. – Может, сводить его в «Макдональдс»? Ему, наверное, скучновато так гулять?

Ирина, уже пожалевшая о своей резкости, для виду немного поупрямилась, но согласилась. Замену поездки в Кашин походом в «Макдональдс» Славик воспринял с энтузиазмом. Так гулявшие обрели цель, прекратив хаотичное блуждание по иссеченным бесчисленными переулками окрестностям Тишинской площади.

LXXI

Если бы господин Шаркунов умел задумываться над вещами абстрактными, не относившимися к делам, которыми он занимался, то с полным правом мог бы произнести французское déjà vu[7]7
  Уже видел (фр.).


[Закрыть], так как подобный разговор с начальником своего «маленького гестапо» господином Крымовым имел совсем недавно. То же самое мог бы сказать и последний, если бы, конечно, знал по-французски еще что-то, кроме pardon и merci beaucoup.

– Как же это так, Андрей Александрович, – проговорил Шаркунов, – как же это так все у нас получается? Ей-ей, незадача. Чушь какая-то.

Крымов нехотя проговорил:

– Кто-то целенаправленно работает против нас, Борис Николаевич. Я уже докладывал вам, мои ребята после все обследовали в том дворе, гараж там железный специально поставили и дыру в заборе проделали, готовились заранее, чтобы «хвосты» обрубать…

Президент «Исполина» в нетерпении затряс головой:

– «После» – замечательное слово, дорогой мой Андрей Александрович, беда лишь в том, что не до, а именно после. Наша знаменитая русская привычка: крепки мы задним умом.

Начальник «маленького гестапо», с трудом сдерживая негодование, не дав шефу договорить, выпалил:

– Мне что же, прикажете на каждом километре по человеку поставить?! В Москве, наверное, миллион дворов, армия потребуется…

Шаркунов поднял ладонь, как бы защищаясь. Довод помощника выглядел вполне убедительно, но – Боже мой! – до чего это раздражало.

– Ладно-ладно, Андрей Александрович, – проговорил он примирительным тоном, – не сердись, просто… просто не нравится мне все это дело…

– Мне и самому не нравится, – угрюмо согласился главный «гестаповец».

– Олеандров? – спросил напрямик президент «Исполина».

– Не думаю, – нехотя проговорил Крымов. – Тут работали лихие мастера. Гараж поставили какие-то никому не известные типы прямо перед прилетом самолета в Домодедово, лихо и оперативно. Никто из автовладельцев ничего толком сказать не может, описание лиц, производивших работы, даются разные, иногда противоположные. Кто-то говорит, что видел документы, якобы позволявшие устанавливать гараж…

– Так-так-так… – оживился президент «Исполина», но «огонь» его, не успев разгореться, тут же и поугас.

– Это ничего не дало, – невесело продолжал Крымов. – Никто точно не мог сказать, что за фирма, название напоминает что-то вроде «харлан» или «хайланд»…

– Шарп?! – сузил глаза Борис Николаевич, подаваясь вперед всем телом. – Проверяли?

– Проверили, но среди множества фирм, к которым имеет отношение господин Шарп, нет ни одной с похожим названием. – Предвосхищая следующий вопрос начальника, шеф «маленького гестапо» продолжал: – Слежку за двором установили, но никто, конечно, за гаражом не явился…

Надеяться, что авторы трюка столь глупы и жадны, чтобы попытаться забрать имущество, цена которому в подобной игре копейка, было бы неуважением к хитрому и наглому противнику. И все-таки если не Олеандров с его неуемной страстью к мистике, если не он, надеющийся с помощью сверхъестественных сил устроить свой зад на самом главном начальственном кресле страны, то кто?! ФСБ, органы внутренних дел, то есть само государство? Нет, им незачем таиться, они стали бы действовать открыто. Тогда кто же?

Крымов нервно дернулся и оскалил зубы:

– Чертовщина какая-то, да и только. Ничего нельзя выяснить, кто-то все время идет на шаг впереди.

«Да кто же это, а? – с досадой спросил себя Шаркунов. – Кто, черт его возьми!»

– Усильте слежку за Шарпом, – проговорил он твердо. Крымов молча кивнул, а начальник закончил: – И за Олеандровым также. Не нравится мне он, очень не нравится. Что с Важновым?

– Важнов, Игорь Владимирович, тысяча пятьдесят второго года рождения, – начал шеф «маленького гестапо» и, пристально посмотрев на хозяина кабинета, продолжал: – Пропал без вести два года назад.

– Как это?.. – растерявшись от неожиданности, выпалил Шаркунов.

– Просто. Он был не вполне здоров, наблюдался у психиатров. Однажды он ушел из дома и не вернулся. Его портрет даже показывали по московскому телевидению…

– Вы видели его?! – выпалил Борис Николаевич, не дождавшись, когда собеседник закончит фразу.

– Да, портретное сходство очень велико, насколько я могу судить. Впрочем, полюбуйтесь сами.

С этими словами Андрей Александрович раскрыл папку, лежавшую перед ним на столе, и, вынув оттуда фотографию, протянул ее Шаркунову. Портретное сходство? Fly нет, на Бориса Николаевича смотрел не кто иной, как сам Игорь Владимирович Важнов, помощник консультанта или, если угодно, магистра Сангвинолентиуса, Игнифериус и… правая рука Олеандрова, а теперь еще и тяжелобольной псих, потерянный родственниками.

– У него кто-нибудь есть?

– Да, – ответил Крымов. – Есть мать, тоже не вполне нормальный человек, еще сестра…

– Сумасшедшая?! – спросил Шаркунов таким тоном, будто хотел сказать: «Опять ты, Крымов, облажался!»

– Нет, – поспешил оправдаться Андрей Александрович. – Вменяемая.

– Живет вместе с матерью?.. Понятно. Своей семьи нет, так. Детей?.. Тоже нет… – Борис Николаевич кивнул и спросил: – Бедно живут?

– Да.

– Хорошо. Надо оказать разовую помощь, и… расспросите обо всем как следует. Можете идти.

Небрежный, едва ли не презрительный тон заставил Крымова побледнеть. Поборов приступ бессильной ярости, закусив губу, начальник «маленького гестапо» кивнул и, поднявшись, молча покинул кабинет босса.

LXXII

Седовласый красавец, благородство черт которого не испортили ни болезни, ни годы (скоро шестьдесят), ни тяготы походов, а стан остался строен, пребывал в дурном расположении духа. Шутка ли сказать, он, Раймунд де Сен-Жилль, граф Тулузы и маркиз Прованса, богатейших областей французского королевства, продал некоторые из замков, заложил земли, собрал могучее войско и повел его за тысячи миль, чтобы освободить Гроб Господень, а теперь везде и всюду должен терпеть этого выскочку, лангобардского князька из окраинных итальянских владений норманнов, нищего побирушку, который вкупе с племянничком едва сумел собрать дружину по численности, достойную второстепенного гасконского барона.

Норманны. Норманны. Норманны. У них, как говорят, гордый взгляд и живой ум; норманн быстро хватается за меч, он приобретает только с тем, чтобы немедленно начать расточать добытое, он воин, солдат удачи, под стать предку своему – морскому разбойнику. Провансальцы, напротив, живут сиро, ревностно приобретают, они трудолюбивы, но менее воинственны. К тому же южане проникнуты верою в Господа и склонны к мистическим откровениям, что, как и у большинства французов, у норманнов вызывает подчас откровенные насмешки.

Не раз и не два доносились до ушей Раймунда де Сен-Жилля такие речи. Пусть болтают нищие северяне, завидуя рачительным сыновьям юга. А скажите-ка, кто из франков, взявших крест, самый богатый и знатный родом? Граф Эстефан де Блуа? Дела зятя покойного Вильгельма Завоевателя, и верно, в порядке, ему в отличие от большинства крестоносцев и дома было не плохо, никуда бы он не поехал, если бы не Адель; с такой женой не поспоришь, один брат – король Англии, другой – герцог Нормандии.

Старший, Роберт, и верно, мот, заложил герцогство младшему, Вильгельму Руфусу, чтобы набрать для похода дружину, достойную титула.

Хьюго Вермандуа, или Хью Великий, как он сам себя называет, принадлежит к едва ли не самому знатному роду, как же, брат – король Франции. Все бы хорошо, да вот беда: казна пуста, как карман нищего перед ярмаркой.

Роберт Фландрский? Да, войско у него ладное, все бойцы как на подбор, но невелика дружина, да и сам граф ничем особенно до похода не отличился. Годфрид Лотарингский только именем герцог, братья его, Эустасий и Бальдуин, – мелюзга, последнему, если бы не поход, – прямая дорога в монахи. Бальдуин, однако, шустрый паренек, под шумок оттяпал богатый город, теперь ни больше ни меньше граф Эдесский.

Вот вроде и все… все, о ком стоит вспоминать… Хотя… Боэмунд! Проклятый Боэмунд и его племянник, мальчишка Танкред! Норманны, опять норманны! Куда ни повернись – они. Нет, герцог Нормандии Роберт по большому счету никому не конкурент, ему все равно, где мечом махать, свистни, где дерутся, – враз прибежит. А вот Боэмунд!.. Нашел способ, взял город, теперь попробуй откажи ему, в князья Антиохийские метит, никак не меньше!

– Чертов Боэмунд! – вскричал Сен-Жилль и, хлопнув в ладоши, крикнул: – Ну где все? Вина подать! – Увидев, как сидевший рядом с ним любимый ученый хронист склонил голову под взглядом господина, он немного успокоился. – Давай выпьем, Раймунд, – сказал он, – древние, я слыхал, говорили, что в вине истина, так познаем же ее.

Когда слуга принес вина и сыра, граф и историограф выпили, последний, принеся извинения господину, попросил разрешения высказать свое мнение. Оно было таково:

– Своим успехом норманн обязан Тафюру, королю нечисти, князю мрази.

– Я слышал об этом, – кивнув, ответил Сен-Жилль. – Боэмунд готов пойти на союз хоть с дьяволом, чтобы добиться своего. Однако ловко он все проделал, ловко.

Все считали, что Фйруз согласился открыть ворота, будучи подкупленный Тафюром. О видениях, посещавших оружейника, слышали многие, но мало кто верил в искренность недавнего отступника. Так же думал и граф.

– Не могу поверить, чтобы Господь мог явиться отступнику, тут что-то нечисто, – сказал он и спросил: – Хм… а что же Тафюр, поговаривали, будто он исчез?

Сен-Жилль внимательно посмотрел на Раймунда, который, опустив глаза, произнес:

– Тафюр появляется и исчезает там, где хочет, и тогда, когда хочет. Однако думаю, что тот, кто очень пожелает, сможет найти его.

– Благородный рыцарь не станет общаться с бродягой! – надменно скривив губы, вскричал граф. – Не думаешь ли ты, что мне нужен этот король сволочи?!

Историограф прижал руку к груди, всем видом показывая, что у него и в мыслях не бывало предположить, что господин может нуждаться в услугах столь низкого человека.

– Упаси меня Господь, мессир, даже подумать такое! – с пафосом воскликнул Раймунд. – Но да позволит мне мой господин высказать мнение…

Сен-Жилль нахмурился, в чем, в чем, а в уме и дальновидности д’Агилеру не откажешь: он везде ходит, беседует с людьми, старается собрать как можно больше всякой всячины для своей хроники, мечтает обессмертить имя господина… Конечно, а как же иначе он сам сумеет войти в историю?

– Говори, – бросил граф.

Хронист почтительно склонил голову, как делал всегда, когда обращался к господину.

– Мессир, – проговорил Раймунд, – ходят слухи, и многие из них не столь уж беспочвенны… Говорят, что Тафюр – не простолюдин…

Сен-Жилль расхохотался.

– Это и есть твое мнение? Ну и новость! Всем известно, что он князь, даже король! Чем пересказывать досужую болтовню сброда, лучше бы… лучше бы… – Историограф так и не узнал пожелания господина. – Хорошо, я полагаю, у тебя имеются проверенные сведения… Продолжай!

– Мессир, у меня, и верно, есть подтверждения тому, что Тафюр – испанский дворянин, в рыцари его посвятил сам Альфонсо, король Кастильский.

– Альфонсо, ты говоришь? Это интересно, я знал его, добрый рыцарь! Он не мог дать дворянское звание кому попало.

– Тафюр сражался под Бадахосом и угодил в плен к маврам Юсуфа ибн-Тасуфина.

– Каково же его настоящее имя? – спросил граф.

Раймунд покачал головой.

– Этого он не открывает никому, мессир, – хронист сделал паузу, поднял глаза. Встретив заинтересованный взгляд господина, он закончил: – Как мне доподлинно известно, человек этот, подвергшийся в плену многим бесчестьям, которые сотворили над ним сарацины, поклялся мстить им и обрести вновь свое имя лишь перед Гробом Господним. Тут, кроме всего прочего, кроется причина того, что Тафюр никому не показывает лица. Он сделает это не раньше, чем наше богоспасаемое воинство освободит город Господа от мерзких язычников.

Граф не сразу нашелся что ответить.

– Что ж, – произнес он, наконец, – тогда дело другое, – и спросил: – Так ты говоришь, что он может быть мне полезен?

– Да, – смиренно потупив глаза, проговорил историограф.

– Но как же найти его? – с нетерпением спросил Сен-Жилль. – Говорят, он неуловим, даже его сбр… его люди не всегда знают, где он находится!

Все так же опустив очи долу, Раймунд произнес:

– Есть среди них и такие, которые знают это наверное.

– Ну так отыщи их! – Граф возвысил голос: – Найди и приведи его ко мне… Но смотри, если что не так! Тогда ты ответишь мне за все! Иди же. и чтобы Тафюр был здесь!

Хронист поднялся.

– Угодно ли вашей светлости говорить с Тафю-ром немедленно? – спросил он.

– Что?!

– Он здесь и ждет, – тихо проговорил Раймунд.

Удача наконец-то поворачивалась к графу Тулузскому лицом, теперь, если все правда, он сумеет заткнуть за пояс выскочку Боэмунда.

Загадочный Тафюр, кем бы он ни был на самом деле, оказался весьма интересной личностью. По языку граф скорее опознал бы в госте лангобарда[8]8
  Так часто называли южноитальянских норманнов.


[Закрыть], однако Тафюр неплохо изъяснялся и на провансальском диалекте. Вскоре, впрочем, собеседники перешли на вульгарную латынь, принятую в Арагоне, язык, на котором говорила жена маркиза Прованса.

– И ты уверяешь меня, что к этому человеку является сам апостол Андрей? – не вполне еще доверяя услышанному, переспросил граф. Получалось, что загадочный князь мрази знает, что творится в лагере провансальцев лучше, чем сам их господин. – И он всего лишь простой крестьянин, бедняк?

– Точно так, мессир.

– Ты знал об этом? – несколько задетый граф обратился с вопросом к хронисту. Тот кивнул. Сен-Жилль почувствовал раздражение. – И ты молчал?

Раймунд приложил руку к груди.

– Я дал себе немного времени все проверить, – сказал он. – Теперь я знаю, что он говорит правду, а прежде я не решался доложить вашей светлости, дабы не ввести вас в заблуждение.

Граф кивнул и вновь обратился к Тафюру:

– Правда ли, что апостол Андрей сказал этому человеку о копье?

Тафюр ответил твердо, хотя и весьма неожиданно:

– Это должно быть правдой.

– Объясни, – коротко приказал граф, который все время беседы испытывал неловкость, стараясь никак не титуловать собеседника при обращении. Тот, впрочем, не настаивал на том, чтобы к нему адресовались, как к высокородному рыцарю. Войдя в покои графа, он сказал просто: «Можешь называть меня, как и все, князем или королем, – и, сделав довольно длинную паузу, добавил: – Сволочи». Еще немного раздражало Сен-Жилля то, что лицо гостя скрывалось под материей башлыка, оставлявшего лишь небольшую щель для глаз.

– Петр Бартоломеус, так зовут этого простолюдина, – начал Тафюр. – Человек он ленивый и нерадивый, за что прежний хозяин не раз бивал его, но нынешнему Гвилльому-Петру он по душе. Однако сам Бартоломеус участью своей не доволен. Впрочем, нам важно другое: как раз после Рождества в прошлом году, когда случилось землетрясение и в небе было сияние в форме креста, как раз перед тем, как Роберт Фландрский и Боэмунд… – гость осекся, увидев, как собеседник поджал губы, но продолжал: – Когда была обращена в бегство дамасская армия, Петру явился апостол Андрей, он рассказал крестьянину о копье, которым римлянин

Лонгиний пробод ил бедро Спасителя, когда тот окончил на кресте страдания за род человеческий… Как утверждает Бартоломеус, святой сказал ему, что копье закопано под алтарем в соборе Святого Петра здесь, в Антиохии. – Тафюр сделал паузу и, видя, что хозяин с нетерпением ждет продолжения, не стал томить его: – Позже, уже перед Пасхой, в канун Вербного воскресенья, Андрей вновь посетил Петра, последний собирался отплыть с хозяином на Кипр, с тем чтобы добыть провизию. Святой отругал Петра за нерешительность…

– И верно, отчего он не пришел ко мне? – вставил граф.

– Петр опасался, что его поднимут на смех и, чего доброго, побьют, если он попытается искать внимания твоей светлости. Потом он все же уехал на Кипр и появился здесь сразу же после того, как город был захвачен…

Граф не слушал последних слов гостя, перед глазами его вставала картина: он, Раймунд де Сен-Жилль, – обладатель священной реликвии. Пусть попробуют тогда товарищи по подвигу во имя Господа не поставить его во главе армии. Ей нужен командир, который объединил бы ее. И кому же им стать, как не тому, кого отметило само небо?

«Как же перекосится Боэмунд! – Глаза графа сверкнули; но в следующую секунду он нахмурился. – Стоп, хитрюга Комнин показывал нам у себя в Константинополе копье, говорил, будто оно то самое… Да что за чертовщина, не станете же вы утверждать, что Андрей врет? Апостол все-таки! – Аргумент, что ни говори, веский, однако где-то в недрах мозга сиятельного графа раздался ехидный шепоток: – Андрей-то, вполне возможно, и не врет, а вот все эти канальи – Петр Бартоломеус вкупе с Тафюром… – И все же Сен-Жилль отбросил сомнения: – Уж кто-кто, а Раймунд – человек серьезный, он не станет связываться с кем попало. К тому же он меня знает, что не так – шкуру с живого сдеру, не посмотрю, что для потомков старается!»

– …таким образом, твоей светлости стоит только отправить в собор надежных людей с лопатами, и дело будет сделано. Заметь при этом, что Бартоломеус – провансалец, а не, скажем… лангобард, – закончил Тафюр.

Граф кивнул и, не отвечая гостю, повернулся к хронисту:

– Что скажешь, Раймунд?

– Мне это дело видится очень полезным…

– Хорошо, – перебил историка владыка Тулузы Прованса, не сомневаясь ни в коем случае в том, каков будет ответ. Обращаясь к гостю, Сен-Жилль неожиданно спросил: – А почему ты хочешь помочь мне, ведь я противник… м-м-м… политики Боэмун-да, которому ты служишь?

Темные пронзительные глаза уставились на хозяина шатра.

– Я никому не служу, мессир, – веско произнес их обладатель. – А Боэмунд, что ж, изволь, я помог ему, но он отблагодарил меня очень оригинальным способом – перебил многих из моих людей якобы потому, что они пытались открыть ворота, к тому же он обласкан человека, который… – Зрачки Тафюра сузились. – Впрочем, это мое дело.

Поняв, что собеседник не собирается распространяться о мотивах своей ненависти к норманну, граф не стал расспрашивать, было вполне достаточно и того, что у Сен-Жилля и Тафюра есть общий враг, а ненависть к противнику роднит людей куда больше, чем любовь к другу.

– Что же ты хочешь? – спросил Раймунд. – Какой награды?

– Пока никакой, может быть, мне понадобятся лошади, или небольшой отряд всадников, или еще какая-нибудь мелочь… Богатства я не ищу, золото меня не прельщает…

– Тогда что же?

– Я уже сказал – это мое дело, – твердо ответил Тафюр.

Даже и короткого знакомства было достаточно графу, чтобы понять: дальше спрашивать не имеет смысла.

– Мне довольно того, что ты сказал, – кивнул он, затем, повернувшись к хронисту, приказал: – Я желаю видеть Петра Бартоломеуса, или как его там? Пусть его приведут немедленно…

– Не стоит спешить, мессир, – не вполне вежливо перебил Тафюр. – Петр болеет после каждой встречи с апостолом, так как тот укоряет его за бездействие… Бедняга так терзается… Кто знает, может быть, сегодня Андрей опять посетит его? Пошли за Бартоломеусом завтра, а на следующий день пусть соберут достойных людей, например епископа Оранжского, и еще кого-нибудь – человек до дюжины, – и к первому часу ночи[9]9
  Здесь: к шести часам вечера.


[Закрыть] будь в соборе, так чтобы работы по раскопкам завершились к полуночи… Пожалуй, все. – Раймунд кивнул, а Тафюр закончил: – Тогда я прошу разрешения уйти.

– А если мы не найдем его? – спросил граф.

– Мы должны найти его, – вновь повторил гость с особым упором на слове «должны». Сделав маленькую паузу, он добавил: – Кстати, нелишним будет подыскать толкового кузнеца, чтобы сковал наконечник для копья какой-нибудь непривычной формы… – Тафюр снова на секунду замолчал, а потом закончил, выразительно проводя оттопыренным большим пальцем по горлу: – Кузнец не должен никому проболтаться, что за заказ он выполнял и для кого. Пусть Раймунд передаст наконечник мне. Теперь все.

Сен-Жилль и историограф на какое-то время лишились дара речи, а когда вновь обрели его, граф сказал уже поднявшемуся гостю:

– Теперь я верю, что мы найдем его.

Вера Раймунда между тем подверглась испытанию. Воины копали без отдыха уже несколько часов, сменяя друг друга, все потому, что Бартоломеус не точно помнил место, которое указал ему апостол. Получилась яма примерно две – две с половиной на пять саженей и настолько глубокая, что копавшие давно уже скрылись в ней. Однако копье все не находилось. Сен-Жилль нервничал, присутствие рыцарей и священников, особенно епископа Оранжского, в немалой степени угнетало его.

«Чертов Тафюр! – подумал про себя Раймунд. – А что, если они с Боэмундом в сговоре? Вдруг эти бродяги решили посмеяться надо мной? – От таких мыслей граф скрипел зубами, судорога сводила челюсть, а приходилось стоять и смотреть, как идут работы. Где-то за спиной находился притихший, как мышь, Раймунд д’Агилер. Хронист понимал, с кого будет спрос, Тафюру-то что, он сам по себе. – Ну погоди, писака, – злорадно улыбнулся граф, изобретая пытку для историографа. – Ну погоди же!»

Петр также сник, представляя, что сделают с ним благородные господа, если упаси Боже решат, что ему вздумалось надуть их. Но ведь человек, приходивший к нему в видениях, и вправду называл себя апостолом Андреем, он – Петр мог бы в том поклясться – как две капли воды походил на святого, каким он был изображен на фресках этого самого собора. А человек, скрывавший лицо, который навещал Петра накануне, сказал, что бедняк может здорово улучшить материальное положение, если станет вести себя правильно, так как граф Раймунд Тулузский не оставит его своей милостью.

Когда гость говорил, все казалось таким простым и легким – надо было только дождаться удобного момента и бросить в яму спрятанный за алтарем наконечник копья, того самого, которым римлянин пронзил бедро Спасителя. У Петра возникли вопросы: «Как же быть, ведь копье лежит в земле?..» Голос гостя сделался жестким, глаза недобрыми. «Ты очень много болтал. Неверные узнали про твои видения и выкопали копье, стремясь лишить христиан их святыни, – сказал он. – Но мы отбили ее у них, теперь надлежит сделать все так, как было в твоих видениях. Потому что в противном случае люди могут не поверить и, чего доброго, обратят гнев именно на того, кто первым заговорил о копье. Тогда на твою жизнь, Петр Бартоломеус, никто не поставит и ломаного медяка».

Провансалец выразил сомнение, что ему удастся совершить задуманное на глазах у толпы рыцарей и священников. «Если Господу угодно, он поможет тебе, но не теряйся, помни, ты должен сделать это, когда все уже разуверятся, иного выхода у тебя нет».

Совсем стемнело, спутники графа Раймунда зажгли еще несколько факелов.

– Господин, – сказал один из воинов, вылезая из ямы. – Мы углубились уже на два своих роста, а копья все нет.

– Пусть приступают следующие, – приказал Сен-Жилль.

– Может быть, стоит расширить яму? – спросил Раймунд д’Агилер, косясь на угрюмо замолчавшего господина.

– Только те, кто истинно верует, смогут совершить дело, угодное Господу, – вставил епископ Оранжский и строго добавил, обращаясь к потным, покрытым грязью воинам с лопатами в руках: – Верно, не слиш-ком-то крепки вы в вере Господней, оттого-то святыня и не дается вам в руки. Видно, не обременяете в должной мере вы себя ни постом, ни молитвою. – Тут со священником поспорить было нелегко, молодцы-землекопы и вправду оказались здоровяками как на подбор, краснорожими детинушками, которых и нужда не сделала тоньше в талии. – Молите Господа об отпущении грехов, прежде чем вновь приступите к работе, и я помолюсь с вами.