Текст книги "Выстрелы с той стороны (СИ)"

Автор книги: Александр Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Эпилог-1. Харон

Потеряв в снегах его из виду,

Пусть она поет еще и ждет:

Генерал упрям и до Мадрида

Все равно когда-нибудь дойдет.

К. Симонов. «У огня»

В котловане выло и шуршало – непонятно чем шуршало, не могло там быть пыли и мусора. Это, наверное, какой-нибудь местный ветер трется о конусы рассеивателей, как верблюд о забор. Лучше бы ему оттуда убраться, еще немножко – и сгорит, бедняга. Потому что мачты отведены и сверхтяжелая «Энергия-ВМО» стоит на пусковом устройстве. Шестьдесят метров в высоту, пятнадцать в диаметре. Ее так, стоймя, и вывезли на старт – когда перестраивали космодром, Волков настоял на том, чтобы монтажный корпус делали по старому американскому образцу. Ну, будет башня под сто метров – разве нам пенобетона жалко? Зато ракету можно собирать в вертикальном положении и риск при установке много меньше.

В аппаратной последний раз тестируют системы – и носителя, и модуля. Это быстро, ветер. Пять минут. Если, конечно, тест не отыщет дыру. Сильный ветер, ветер. Раньше в такую погоду не летали. Впрочем, Аркадий Петрович рассказывал, что раннюю модель той же «Энергии» запустили как-то поперек штормового предупреждения. И ничего. Обошлось. Он здесь работал когда-то – инженером по системам жизнеобеспечения.

Он много чего рассказывал, Аркадий Петрович. Например, о некоем полковнике, предложившем заменить в каких-то запалах спирт – керосином. Изобретательность имела причину весьма прозаическую: спирта в нужном количестве не было, выпили его. А когда наверху одобрили-таки керосиновые запалы, полковник сотоварищи радостно допил остатки. Шутка? Выдумка? Здесь, на Байконуре, господин советник оказывался неожиданно способен и на то, и на другое.

И говорил о старых временах с чувством очень похожим на… счастье, наверное.

Впрочем, сейчас Волкова здесь, можно сказать, нет. Он слушает тест. Один из тех случаев, когда стоит позавидовать старшим. Габриэлян мог бы уследить за процедурой, иди она раз во сто медленнее. А Волков успевает в реальном времени. Сейчас это его корпус, его разгонные модули, его полезный груз. И это его радость держит сейчас всех на полигоне едва не в полуметре над землей. Любимая игрушка, по-настоящему любимая. И можно не скрывать, что любимая. И здесь, и во внешнем мире.

Совершенно открыто идут поезда через Казахстан. За двадцать километров отсюда меняется ширина колеи – да, перегрузка дело хлопотное, но… А потом полотно упирается в периметр. Сейсмодатчики, сенсоры электроемкости объема, лазерная сеть. Инфразвуковой барьер. Минные поля. И, конечно, охрана – старшие, люди и собаки. Куда же без собак.

Вот ветер, тот может проникнуть сюда без спроса. Но то ветер. Человек тоже может пройти везде, если есть время, силы, ресурсы. И удача. Здесь всего этого потребуется много. Главным образом – времени. А его у любопытствующих в обрез.

Третий и последний модуль корабля «Эстафета» идет на орбиту через… через три с половиной минуты. Соберут его уже там, на станции. Все в рамках международной программы. Испытания ионного двигателя – тоже в рамках программы. И испытания эти, конечно же, будут неудачными, как и все предыдущие за последние восемьдесят лет. С одной маленькой поправкой. Неудачными – для посторонних. В число которых, вообще-то, положено бы входить и Габриэляну.

Но случилась накладка. Габриэляну нравится влезать туда, куда ему входить не положено – хотя бы это стоило головы, буде кто узнает. Такие дела, ветер.

Иней – вот что шуршит в котловане. Иней, осыпающийся с топливных баков со сжиженным газом.

Гремучая смесь…

Иней. В котловане стало чуть светлее, и стал виден этот серебряный блеск. Красиво. И жалко этой красоты. А впрочем, я не в последний раз ее вижу. Если Волков не прикончит меня – скорее всего, при неудачной попытке инициации – то нам с этой красотой долго еще будет по дороге. Успеем сжиться настолько, что жаль будет расходиться по разные стороны баррикад.

…А придется, ветер.

Габриэлян знал, что излучает сейчас восхищение и сожаление. Аркадий Петрович медленно – для высокого господина медленно – развернулся к нему от пульта. Ни слова. Только взгляд – понимание, одобрение. Улыбка. И опять разворот к экрану.

Нет, Аркадий Петрович. Я сожалею совсем не о том, о чем вы подумали и о чем сожалеете сами. Не о преходящей красоте и не о гигантской доле человеческого труда и выдумки, которая вот-вот сгинет в пламени, чтобы другая, не меньшая доля рано или поздно достигла пояса астероидов. И не о том, что мои шансы дожить до торжества вашего дела относятся к области ничтожно малых величин. Я-то точно знаю, что они равны нулю – даже если исключить весьма вероятную попытку инициации. Я ведь твердо намерен отобрать у вас любимую игрушку. А вы такого никому не простите.

Вы думаете, что она разрешит проблему. Как оружие и как вектор развития. Вы хотите, чтобы власти Аахена пришел конец – но ваша власть устояла бы. Перебить большую часть волков, сохранить большую часть овец, запустить маховик экспансии, разложить хрупкие предметы по разным корзинам – и проводить собственную политику, отбирая в волки самых лучших, самых достойных – таких как Санин… или я… Или…

…Картинка на одном из мониторов показывала экипаж. Рогозин и Стасов. Пилоты высочайшего уровня. Ветераны еще той, первой послеимперской войны. Птенцы Волкова. Обоим за сто – старшие считают свой возраст от «кровавого причастия». Способны на шестимесячную «голодовку», отлично переносят солнечный свет, резистентны к жестким излучениям и могут проделать путь туда, к поясу астероидов, на немыслимом для человека ускорении. В космосе пока что полно опасностей, от которых человека невозможно прикрыть – а старшего не нужно. Нет у нас ни силовых полей для защиты от тяжелых частиц, ни антигравитации… которая, может быть, благодаря этим испытаниям как раз и появится – но пока ее нет… А риск сойти с ума без кровавой подпитки принят в расчет – корабль, в случае чего, вернется и без пилотов. Только с драгоценными данными.

…А были еще Матвеева и Зурабянц. Теперь их нет. Этой ночью перестали быть. Ангцы, добровольные жертвы. Добровольное соглашение дает ЛИФ самую долгую отсрочку между потреблениями.

Снимки Матвеевой и Зурабянца появятся в заголовках новостей рядом с фотографиями пилотов. Их прощальные видеопослания покажут сейчас, в прямом репортаже с Байконура – и, может быть, через полгода, когда Рогозин и Стасов вернутся. Тела агнцев запечатают в вакуумные контейнеры и отошлют родным. В их школах и институтах повесят мемориальные доски…

Все, конец тестирования. Оба пилота вскинули руки в прощальном жесте. Когда-то вы сочли их достойными, Аркадий Петрович. Я, правда, по собственным критериям в «достойные» не прохожу, но по вашим – вполне. Может быть, ваша система и будет работать достаточно долго – по меркам человеческой жизни. Но как только первый рывок экспансии сойдет на нет, она выродится в новый Аахен. Это лучше, чем ничего, и бесконечно лучше чем коллапс, но это все же паллиатив.

…Санин поднялся из кресла и жестом пригласил Аркадия Петровича занять его место. Необременительная, но почетная часть работы: поворот стартового ключа.

Аркадий Петрович протянул руку и принял его – ключ был большим и тяжелым даже на вид, как и положено ключу от сокровищницы. И наверняка холодным. И на ключ он не очень походил, а походил на штопор…

Волков опять поймал краем сознания волну от референта – четкий чистый сигнал, хоть включай в коммуникационную систему. Улыбнулся про себя. Его коллеги по-прежнему считали, что все замки открываются одним и тем же ломом. Что ж, он сделал, что мог. Не хотят слушать – их воля. Но черта им, а не мировой порядок. И черта им, а не конец света. И черту – тоже. Еще три года – и мы сможем выиграть войну. Еще восемь – и мы уйдем за точку невозвращения. Уж столько я продержусь.

В Аахене не забеспокоились, когда Волков перекупил у американцев телескоп Хаббла. Это выглядело милым чудачеством русского, выросшего в эпоху, когда плавание к Антарктиде было мероприятием не менее фантастическим, чем сегодня полет к Марсу. У всех, в конце концов, были свои игрушки: половина американского совета любила гонять скоростные машины по дну соленого озера, покойный фон Литтенхайм развлекался мотокроссом, бразильский советник время от времени лично возглавлял антипиратские экспедиции (по некоторым данным, пиратские – тоже). Ну, а у русского страсть к космическим ракетам. Конечно, опасаться Совет опасался – не зря же «Сеттльмент» отдали русским, а не американцам, которые действительно могли с этим проектом стать пятисотфунтовой гориллой, ночующей, где хочет. С географическим положением Штатов давать им возможность выстроить еще и космическую оборону? Совет испугался и передал дело Рождественскому: пусть русские возятся. Кто-то же должен запускать спутники связи и слежения и чистить орбиту от всякого мусора. Давно было известно даже ребенку, что свой ресурс развития ракетные двигатели давно исчерпали, а альтернатива им – пока что предмет фантастики.

Вот только Аркадий Петрович не любил считаться с общеизвестными истинами. Он нашел в послевоенном Новосибирске загибавшегося от голода Санина. Инициировал его и дал лабораторию – еще тогда, когда они с Коваленко, Рыбаком и почившим в диаволе Рождественским собирали Россию по кусочкам, когда Аахенского союза еще не было, а Договор Сантаны только пробивал себе дорогу.

Любую задачу можно решить. Любую. Нужно только время, ресурсы и головы. Причем, не обязательно гениальные. Гении срезают углы. Но просто упорный и талантливый человек дойдет в ту же точку – рано или поздно. Волков ждал три поколения – и дождался.

Синтетический голос закончил отсчет и сказал «пуск». Волков повернул ключ.

Сейчас они видели то, что напрочь не попадает на видео – гало вокруг дюз. Еще немного, и оно станет ярче самого огня.

Точка в небе. Конец Аахену, или конец нам. Совет может (вернее, думает, что может) удержать в руках планету, но даже они понимают, что их не хватит на большее. И если сведения о новом двигателе просочатся за пределы узкого круга знающих, до того, как мы выйдем наверх и возьмем под контроль гравитационный колодец – нас просто похоронят.

Из письма Михаилу Винницкому (дешифровка, перевод с навахо)

Интересные люди, вернее старшие, сидят в Аахене, доложу я вам. Девять лет назад довели до ума «Энергию-ВМО». Пять лет назад под эгидой СБ в Пахре восстановили циклотрон. Двадцать месяцев назад Санин сделал новый экспериментальный двигатель – а в январе Волков свалил окончательно обезумевшего Рождественского. И три месяца спустя в Дубне запустили установку ЭПОХА. Тихо-тихо под всякими сторонними лозунгами деньги идут в такие направления, где эксперименты лучше ставить где-нибудь между Марсом и Юпитером. Благо там уже взорвалось все, что могло.

Но нас должен сейчас беспокоить не сам пулемет, который собрал из подручного материала Аркадий Петрович, а то, как убедить аахенских господ, что это невинная детская коляска. Или что у них есть куда более важные и срочные проблемы.

Нам нужна – и очень нужна – классическая «красная селедка». Собачка в углу картины. Что угодно – лишь бы они не смотрели на руки.

Да, я бы согласился с тобой в том, что года три-четыре у нас есть – если бы не господин Уэмура. Этот начнет копать всенепременно. Готов поспорить, что уже начал, сразу после гибели фон Литтенхайма.

Нам повезло, что его на время унесло в сторону – кстати, он, в отличие от наших аналитиков, твердо убежден, что Талена прирезала группа «Тенчу». И я, пожалуй, склонюсь к его мнению: все-таки тысячелетний опыт обращения с холодным оружием значит очень много.

Кстати, он что-то несоразмерно живо заинтересовался этим вопросом, возможно нам стоит этим заняться – такие спонтанные реакции часто показывают, где человек – или старший – уязвим. А господин Уэмура Рэджи известен своей склонностью к мистике. Для него прошлое не прошло. Но это – в копилку. А пока что следующую неделю тебе стоило бы провести в Неаполе. Тамошним инвестиционным отделением Банко Унито заведует некий сеньор Висмара, в девичестве Молла. Если кто недавно и видел наших головорубов живыми – так это он. Впрочем, он и сам по себе интересен.

Я не думаю, что он пойдет на сотрудничество. Надавить нам на него нечем, и бояться «тэнчу» может кто угодно, только не он. Но вполне возможно, что информацию в обмен на информацию он даст.

Займись этим сейчас. Потому что запуск прошел успешно, монтаж идет нормально и – если я хоть что-то понимаю в Аркадии Петровиче – он в ближайшее время форсирует свой собственный отвлекающий маневр. Тихую, но не очень, чистку в СБ и регионах. Сообщение в пол-неба. «Волкову некогда, он занят внутренней гидрой…» И, как ты понимаешь, нас ждут крайне интересные полтора года. А отпуск за свой счет «по противуправительственной надобности» нашим с тобой трудовым соглашением не предусмотрен. Так что перестань поминать мою родословную и заказывай билет.

Эпилог-2. Хэллоуин

…Сначала идет фон – светлый или цветной, бывает, что и в несколько красок. Потом, когда штукатурка просохнет, поверх него накладывается основной – темный. Потом помощники размечают будущий рисунок. А потом приходит мастер с инструментами и прорезает, процарапывает верхний слой – чтобы стал виден нижний. Вот такая сухая техника фрески. И стоят дома – вроде бы строгие, вроде бы серьезные, солидные, полные собственной значимости, только вьется по ним тонкий – белый, желтый или цветной – узор. И все, и есть воздух, и можно жить. Прага.

Они как-то с Ростбифом три недели работали малярами на реставрации такого здания. Наблюдательный пункт лучше не придумаешь. Ночевали на Антонинской, через мост от Старого Места, в маленьком пансиончике, которых сотни на правом берегу, на работу ходили пешком. И казалось – живи и живи.

Только вырванный зуб по дороге, на Староместской площади – церковь Марии-за-стеной стоит, и ратуша стоит, и часы знаменитые отзванивают каждый полдень, а вот пустое место, где был памятник Яну Гусу – там, казалось, ещё воздух дрожит. Долго, говорят, думали – а не оставить ли, как свидетельство былого мракобесия. Не оставили.

Зато вот как нарочно – идет по улице монах в грубейшем коричневом хабите, капюшон впереди скрывает лицо до носа, сзади свисает чуть ли не до копчика. Этакий отец Тук. Мракобесие во всей его красе, прямо из тех времен – и крест на пузе, и четки на веревочном поясе – все как положено. И никто не удивляется. Приветствуют радостным свистом, осыпают конфетти, обдают брызгами бенгальских огней – ибо что там монах: улицы забиты вурдалаками, чертями, домовыми, ведьмами, факирами, одалисками, драконами, магами, лешими, русалками, горгонами, медузами и кем только не…

И лишь настоящая нечисть не имеет права показываться на улице в ту ночь, когда гуляет нечисть карнавальная. В Хеллоуин двери цитаделей заперты, у них там какое-то свое, приватное веселье – а улицы заполнены людьми, изо всех сил старающимися на людей не походить.

– Double, double, toil and trouble; Fire burn and cauldron bubble, – малолетний эльф на роликах пронесся мимо монаха и, хлопнув его по спине мешком с растертым мелом, усвистел куда-то вперед с воплем: – By the pricking of my thumbs something wicked this way cooooooomes[56]56
  «Взвейся ввысь, язык огня, закипай, варись стряпня»… «Пальцы чешутся, к чему бы? К появленью душегуба». В. Шекспир, «Макбет», перевод с англ. Б. Пастернака.


[Закрыть]!

– Нет, – Джек Король Хеллоуина решительно покачал головой-тыквой и в три хлопка отряхнул рясу монаха: – Определенно предпочитаю Бартона.

Его подружка-зомби зарядила ракетницу и выстрелила в осеннее небо, и без того уже полное радужных отсветов.

– Т-тоха! – монах зажал уши ладонями и добавил пару фраз, монаху не подобающих.

– Заканчивай, – спокойно поддержал его Лоуренс Аравийский. У Лоуренса за пояс тоже была заткнута ракетница, отделанная под старинный маузер, но он не пускал её в ход по весьма уважительной причине: на самом деле маузер был несколько менее старинным, чем требовал костюм. Как и кинжал в бутафорских ножнах.

– Ребёнок скучает, – примирительно сказал Джек. – Кстати, Эль Аранс – нам ещё долго?

– До пороховой башни и два квартала оттуда, – направление эмир-динамит не упомянул.

Пройдя ещё двадцать минут за белым бурнусом, они свернули в какую-то менее запруженную народом улицу, а затем – и вовсе в безлюдную подворотню. Вывески «Капитан Немо» не было. Те, кому положено знать об этом клубе, знал о нем из частных рассылок. Кабинет (точнее, два кабинета) агентство «Лунный свет» забронировало с сентября.

Действия, предпринятые в следующие полчаса, могли бы обидеть хозяев клуба, если бы те вообще имели привычку обижаться. Всесторонняя проверка выявила три стационарных «жучка» – этих просто заморозили из нежелания калечить хозяйскую недвижимость; и ещё пять членистоногих неизвестного происхождения – сожгли во избежание. Генераторы белого шума Антон ставить не стал – проще было вывесить объявление: «здесь делается нечто противозаконное». А ничего противозаконного не происходило – просто сотрудники детективного агентства по поручению клиента, пожелавшего остаться неизвестным, встречаются с представителем некоей фирмы, пожелавшей того же… Правильно?

– Ну что, – сказал Цумэ, сквозь решеточку разглядывая уже довольно людный общий зал. – Я, пожалуй, покурю да понаблюдаю внизу – пока вы тут настроитесь… на приятное времяпрепровождение. Наш друг ведь будет с женой?

– Один с женой, второй с девушкой, – сказал Эней. – Напоминаю: жена в курсе, девушка нет.

– Значит, придется развлекать дам, – с пониманием кивнул Цумэ.

– Мы дураки, – сказал Антон.

– В каком смысле? – поинтересовался Игорь. – Вернее, в каком именно?

– Нас же не восемь будет, а девять. Еды мало.

– Значит, водки должно быть много. И пива, – кивнул Цумэ. – А еды дозакажем, не проблема. Вот я прямо сейчас и закажу.

Он действительно спустился в зал и, отловив официантку в красном трико и полумаске с рожками, попросил добавить девять порций колбасок. Двойных порций. В шестнадцатый номер. Официантка хлопнула ресницами в прорези маски и попыталась объяснить тыквоголовому немцу, что заказ будет готов через час как минимум – кухня трещит по швам. То, что надо, сказал немец и выхватил из рукава купюру. Именно через час. В шестнадцатый.

Затем он отошел к бару и заказал грейпфрутовый коктейль. Соломинка, унизанная вишнями, не пролезала в щель рта – вишни Цумэ ободрал о край бокала и начал наблюдать за залом в оба глаза и третий, запасной. Ничего в зале особенного не было – не спи глазок, не спи, другой. Что, увы, не успокаивало. Всех, кто работает с варками, учат худо-бедно управлять эмоциями. Чиновников – худо и бедно, СБ – хорошо.

Впрочем, это так, дань паранойе. Правда, щедрая дань – все всерьез. И многочисленные проверки вроде подтверждают: новая группа ещё не под колпаком. Ни у кого. Заляпав карту Европы кровью, вершители «небесной справедливости» растворились без следа.

…А вот и гости. Расступившись, скелетообразная обслуга пропустила в зал Даму Червей. Бархатное черно-красное платье по елизаветинской моде, воротник-«блюдо» в форме сердца, прикрытая газовой мантильей копна волос над алой полумаской-домино… Мадам, я покорен. Да что там – просто сражен наповал.

Скользнув в тени, Цумэ возник рядом с Алекто:

– Потанцуем?

– Сударь северо-американец, вы невежа. Кто же на карнавале спрашивает даму? Даму уносят.

А вот за Алекто вполне мог быть хвост. Многосуставчатый. Корпоративный. Просто для порядка. Но на всякий хвост есть свой зажим – вернувшись в Ним, менеджер по оптимизации доложит о результатах переговоров с новыми партнерами по торговле «горячим» хайтеком.

– Ну, если вы настаиваете, – одной рукой Игорь подхватил Даму Червей под плечи, другой – под коленки, выпрямил спину…

– Вы с ума сошли, – зашипела женщина. – Прекратите немедленно демонстрировать всем окружающим свои кондиции.

– Я, – тихо и внятно ответил король Хэллоуина, – делаю вам комплимент. И я, – быстро добавил он, – заказал колбаски. Только что.

– Это хорошая новость.

– А плохая заключается в том, что они будут не раньше чем через сорок минут. А… ещё одна хорошая – в том, что прибыли ваши «российские партнеры».

Он, вальсируя, развернулся так, чтобы Алекто было видно входящую в зал пару. Одетую, по меркам дня и заведения, довольно дико: в цивильное. Он – в черном костюме с узким, по последней моде, галстуком; она – в темно-зеленом платье. Строгий костюм новоявленного брата дополнялся довольно богемным предметом: гитарой.

– Мнда, – сказал Цумэ, ныряя со своей ношей на лестницу за звукопоглощающей решеточкой. – Ничего хуже и придумать было нельзя. Пусть его наш Динамит-эфенди встречает. Я пас.

– Где мои слоны… – вздохнула Алекто.

И действительно, новопришедшие смотрелись примерно так же естественно, как парочка хасидов перед Каабой. Динамит, все прекрасно слышавший, уже спешил вниз. Пропустив Алекто вперед к кабинету, Игорь глянул в последний раз сквозь решеточку. Конечно, никаких объятий на глазах изумленной публики (весьма мимолетно изумленной и слегка уже пьяноватой) не было – Эней просто прошагал мимо Винтера, слегка задев его плечом.

– Извините, – сказал он по-английски.

– Все в порядке, – улыбнулся Винтер. Если бы он заметил «хвост», он бы для виду полез в бутылку.

– Может, зайдете к нам и выпьете? Честное слово, мне так неловко…

– Что вы…

– Прошу вас…

Ситуацию, как всегда, спасла дама, осторожно подтолкнув спутника под локоть.

– Ну, если мы вас не стесним…

– Мои друзья будут очень рады…

И трио, излучая легкую благорасположенность, направилось к той же лестнице за решеточкой.

– Я, – сказала Алекто, – спас её от обморока на балу.

– А пройдемте-ка мы в нумера, – Игорь легонько подтолкнул её в дверь.

В «нумере» имелись большой квадратный стол – китайцы, кажется, называли такой «столом восьми бессмертных» – и четыре угловых дивана. В центре стола серебристо мерцало ведерко со льдом, из него торчали четыре бутылочных горлышка: три шампанских, одна водка. Ещё две бутылки – красное – стояли сами по себе, дышали. Белое – в отдельном ведерке. Пиво в десятилитровом бочонке с краником. Прямо рядом с бочонком горячо и копчено пахла горка жареных колбасок. Шпигованная чесноком и покрытая специями свинина лежала крупными ломтями на блюде – как цветок «Королева Виктория» на воде. Запечённая четвертинками картошка, тоже разложенная кругами, больше походила на хризантему. А по краю стола плыли как лодочки узкие чугунные блюда с «цыганской поджаркой» – оленина, свинина, телятина, утка и ещё Гашек знает что – и все это шкворчит и даже слегка шевелится. И кнедлики. С чем – по виду не разберешь, это ж пробовать придется… И мысль об этом наводит легкую оторопь, потому что в центре осыпается бурыми лепестками карп. Вареный в пиве и меду. И, судя по размеру, запущенный во Влтаву как раз при императоре Рудольфе.

– Раффлезия Арнольди, – рождавшийся в сознании Игоря дифирамб столу умер, не успев родиться. – Хищный цветок. Привлекает добычу запахом сырого мяса.

– Э-э-э… говорят, того… слегка с тухлецой, – немного растерялся Игорь. – Раффлезия. Я имею в виду. Здесь – все только первой свежести. Она же единственная. Вы тут… устраивайтесь, а я – на пост. Бдить.

– Сударь, вы воистину невежа. Представьте меня гостям.

– Я воистину невежа. Пусть представляет эмир, это его знакомые, а не мои.

Знакомые вместе с эмиром вошли буквально в следующую секунду.

– Вот, – сказал Эней. – Это Лида и Саша Винтеры. А это – Елизавета Бенуа, теперь – Эмилия Льютенс. Дядя Миша… то есть, Виктор… ваш общий друг. Садитесь, ребята, – в роли хлебосольного хозяина Андрей чувствовал себя неловко. Очень некстати будет, подумал Игорь, если он вдруг вспомнит, что он здесь самый младший, не считая Антошки.

– Весьма приятно, – сказала императрица, снимая маску. Да, белые «очки» вокруг глаз слегка припудрены, но эффект по-прежнему оставался… впечатляющим.

Чета Винтеров и Алекто обменялись рукопожатием.

– По словам Дока, – все так же неуверенно добавил Эней, – я понял, что его девушка не в курсе наших дел. Так что, наверное, о самом главном мы за обедом помолчим, а потом вы, Лида, наверное, пойдете с Владой и ребятами… ну, куда хотите. Танцевать, тут фокусы показывать будут, караоке петь…

– Есть, – улыбнулась Лида. – Прикроем ваши темные дела.

Ещё через несколько минут скелеты пропустили в танцевальный зал пирата. Настоящего пирата, в алой бандане, высоких ботфортах и с тяжелыми стеклянными бусинами в длинных, слегка неопрятных косицах. Под руку с пиратом шествовала индеанка со страусиными перьями в волосах и великолепной раскраской по всем открытым участкам тела – коих было довольно много. Когда по индеанке скользнул луч ультрафиолета, некоторые линии вспыхнули призрачным синим огнем, сложившись в рисунок костей скелета – но луч ускользнул и рисунок пропал.

Навстречу им из-за стойки бара поднялся монах.

– Мнэээ, сын мой, – спросил он, – вы живы или мертвы?

– Я жив, – ответил пират. – Но здесь всю ночь будет open bar[57]57
  Бесплатные напитки (англ.)


[Закрыть], и я надеюсь поправить эту несносную ситуацию.

– Сын мой, несносные ситуации лучше поправлять в небольшой компании – меньше трений при делёжке спиртного. Так что я благословляю вас на шестнадцатый номер – это по лесенке вверх и дальше по галерее.

– Благодарствую… отче, – несколько ошарашенно ответил пират. – Мне… воспоследовать?

– Да как хотите, – пожал плечищами монах. – Можете воспоследовать, можете вперед меня. Все, – он вынул из рукава рясы флягу, – там будем.

Пират взял предложенную фляжку, глотнул, зажмурился, помотал головой – и отдал фляжку обратно монаху. Индеанка удивленно вскинула брови.

– Тебе, – хрипло выдохнул пират, – не надо. И ты вообще уже… скелет виден.

И они воспоследовали.

* * *

Наевшись, Влада довольно быстро заскучала. Так уж вышло, что в этой компании все друг друга знали хотя бы опосредованно – Ди был знаком с толстой тёткой в костюме Дамы Червей, тётка – с парнем, одетым в арабский бурнус, парень – с Сашей и Лидой, и с этим «отцом Туком», и с блондином, который, избавившись от тыквы на голове, принялся уничтожать карпа так, словно это его личный враг, и с девочкой-«зомби», которая появлялась время от времени, склёвывала какую-нибудь вкусность и снова исчезала. Поэтому когда Лида, блондин и монах чуть ли не в один голос предложили пойти потанцевать, посмотреть фокусы и попеть караоке, Влада согласилась. К её удивлению, танцевать не захотел Ди, сказавшись слишком трезвым. Раньше он всегда был не прочь, и в трезвом, и в пьяном виде – а тут… Хотя пил он меньше, чем обычно. Кажется. Или не кажется.

Когда группа прикрытия вывалилась из комнаты, Дама вздохнула, меланхолически поправила салфетку…

– И голову им долой. То есть объявляю заседание открытым.

– Голову, – поправил Ди, глядя в сторону двери, за которой исчез Цумэ, – он как раз надел.

– Ему без маски в этих краях лучше не появляться, – проговорил Эней. – Ну, все знают, кто мы, что мы и зачем мы здесь. И кто хотел отказаться, тот бы просто не приехал. Так что на повестке ночи у нас: утверждение устава, состава штаба и ближайших целей Свободной Луны.

– Я не совсем понимаю, почему Луны, – сказал Ди. – Это по форме.

– Потому что схему мы свистнули из романа Роберта Хайнлайна «Луна жёстко стелет». А ещё потому что «отомстим мы сассанахам в час, когда луна взойдет», – Винтер засмеялся. – Это песня. Я её потом спою.

– Так, с названием разобрались, – кивнул Ди. – Теперь о целях.

– Конечная – убрать варков навсегда, – Эней подцепил последнюю колбаску на вилку. – Промежуточная – взять регион, и при этом иметь в рукаве такой козырь, чтобы они не смогли нас купить задаром, как нью-йоркеров или греков. Нам нужно что-нибудь такое, что подействует на варков и только на варков.

Он замолчал и посмотрел в лицо Ди. Ди за словом в карман не полез:

– Почему вы считаете, что это вообще можно сделать? Работы с тканями варков велись. Даже материалы есть. Был проект распространить иммунитет от орора на всех – и поначалу его поддерживали. Отказались только когда поняли, что безнадежно. Если владелец образца жив – ткани регенерируют. Если мертв – мгновенно разлагаются, – пират приговорил третий кнедлик на протяжении одной фразы. Понятно, на чем они сошлись с Алекто.

Эней кивнул.

– А теперь я вам скажу, что показал встречный забег. Ткани вампира изменены не естественным, а сверхъестественным образом. Проще говоря, вампир заключил договор с демоном, который латает его раны, используя неизвестные нам пока ресурсы организма. Необходимость в потреблении крови – причем непременно со смертельным для жертвы исходом – это потребность демона в человеческих жертвах. Демона можно изгнать – и тогда вампир исцеляется. Кое-какие способности сохраняются, и один… один врач считает, что это вообще-то человеческие потенции, которые демон просто будит.

Ди не повел и бровью.

– Ткани есть?

– Ткани есть.

Эней сказал бы, что и носитель есть – но Алекто категорически потребовала этого не делать. Пока. Потому что страх пополам с желанием разобрать на кусочки и посмотреть, как работает – плохие советчики.

– Послушайте, – сказал Саша Винтер. – Вы что, серьезно это? Демоны и тут же – ткани? Андрей, что с тобой случилось? Что за… мистика?

– И обскурантизм, – кивнула Алекто. – Что тут поделаешь, поневоле приходится решать, кому верить: своим бесстыжим глазам или любимой жене. Мои бесстыжие глаза отчётливо видели вещи, которые невозможно упаковать в стандартную школьную программу. И, по-моему, совершенно не важно, как эти вещи называть.

– Какие именно?

– Живого данпила, способного сражаться с вампиром на равных. Теплокровного, чьи раны затягиваются буквально на глазах. Андрей – а у меня нет оснований не верить ему – утверждает, что вампира сделал данпилом христианский обряд экзорцизма. Да хоть эльфийские чары – если это работает, почему бы не использовать.

– Не так уж хорошо работает, раз Ирландия пока данпилами не кишит, – заметил Ди.

– Дополнительным условием, – Алекто откусила щедро поперченную свинину, запила пивом, – несколько я поняла, являются желание экзорцируемого и того непредсказуемого участника процесса, который представляется как Сущий.

Пират глотнул из бокала, с недоумением обнаружил там шампанское, выплеснул его прямо в ведерко со льдом и налил себе красного.

– Что симбионт существо диффузное, мы и раньше предполагали. Что он как минимум квазиразумен – тоже. И даже идея, что гемоглобинзависимость носит психосоматический характер – во всяком случае, в большей мере, чем физиологический – имеет довольно широкое хождение. Наш начальник здравохраны – он старший, естественно – просто в этом убежден.

– Он, скорее всего, врет вам, – сказал Андрей. – Или недоговаривает. Варк такого возраста не может не знать, что почем. Но в целом, Саша, я все, о чём говорю, видел своими глазами. И как происходит экзорцизм, и что с вампиром становится потом, и как на человека действует Причастие… и как на варка действует присутствие причастившегося человека.