Текст книги "Выстрелы с той стороны (СИ)"

Автор книги: Александр Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Катеров и маленьких паромов между Мальмё и Копенгагеном сновало больше сотни – специально для тех, кому лень было катиться к мосту в Хёльсингере. Катера ходили чаще и быстрее, а Игорю хотелось поскорее увидеть ребят и вкусить благословенного сна.

С одной стороны, ему, считай, повезло. Варку нужно было дожить как минимум до семидесяти, чтобы спокойно появляться на улице пасмурным днем. А Цумэ за несколько месяцев привык к дневному свету. Просто спать хотелось все время, а кофе не очень помогал. Это была еще одна причина, по которой он предпочитал катера. Ветер, брызги, ощутимая скорость – так в сон клонило меньше.

У причала катеров-такси его встретил Костя.

– Новости есть? – вяло спросил Игорь.

– Тоха по базе данных вычислил твоего клиента. Псевдо Хан. Ты молодец. Ты нашел группу прикрытия.

– Что кэп собирается делать?

– У него есть завиральная идея – перетащить Хана на свою сторону. Завтра с утреца он поедет в град-столицу, а мы с тобой, наверное, двинем за покупками.

* * *

…Они редко могли себе это позволить в том объеме, в каком хотелось, и после Гамбурга хоть и спали на одной койке – но как брат и сестра. Причем даже не особенно мучились желанием, потому что сильно уставали. А во время перехода к Мальмё, в отсутствие Игоря на борту, случился прорыв. Желание, нараставшее несколько недель, смяло их, швырнуло в тигель и плавило до тех пор, пока не осталась только нежность – и надежда, что теперь всё как-то устроится и успокоится.

Мэй уснула быстро – а к Энею сон не шел. Муторное предчувствие беды копошилось под ложечкой, и от близости Мэй, от ее дыхания на плече только обострялось. Билл предал Каспера, но это не значило, что он в одночасье стал трусом или дураком. Билл знает, что время работает против Энея: полиция и СБ наверняка уже свели все дела «Тэнтю» в одно производство, и рано или поздно доберутся до средства передвижения. Билл это знает – он отослал семью и вызвал группу прикрытия. Почему-то из Голландии. Или не только из Голландии… Что бы я делал на его месте? Да то же самое. Я бы подставился. Открыл окно. Дал противнику возможность ударить. И поймал его на этом. И если все пройдет хорошо, Биллу удастся сохранить в целости и свою легенду, и статус в подполье – ну и жизнь, конечно.

Но всё это слишком очевидно. Как очевиден был и ход Энея – попытаться перетянуть хотя бы часть боевой на свою сторону. Билл не мыслит двухходовками, должно быть что-то ещё. Если бы я был Биллом, я бы придумал что-то ещё… Но вот что бы я придумал? И что придумал Билл?

И мы все время исходим из того, что он хочет нас убить. А так ли это? Или это лишь потому, что я бы на его месте – хотел? Ведь мы знаем.

Или мы чего-то не знаем?

…Вот тут-то Антон и решился наконец постучать в затихшую каюту и передать сообщение от Игоря.

Господина Робертсона они все же недооценили. В этом не было прямой вины Энея. Господин Орвилл Робертсон был таким пижоном и вспышкопускателем, что даже люди, хорошо знавшие, что на самом деле там внутри шагающий экскаватор – и не приведи силы небесные подвернуться ему под ковш, когда он роет свои шесть тысяч – часто забывали об этом своем знании и промахивались. Один раз. Шанса повторить ошибку Билл им не давал. Его не интересовали невнимательные противники.

Они недооценили Робертсона. Окружать себя стеной он не стал. И нанятые им вольные стрелки из варков после темноты методично обшаривали малые порты в дневном переходе от Копенгагена в поисках небольшого плавсредства с балтийским портом приписки и высокой концентрацией агнцев на борту.

Он допускал, конечно, что агнцы выгорели, поэтому дал и другие зацепки: снимки Савина, Дмитряну, Ясиры и на всякий случай – Ростбифа (потому что чёрт его знает).

Датские порты Билл велел оставить на потом – там уже шустрила полиция, после Гесера именно по Дании пошла гребенка. Но бредень ушёл на запад, судя по донесениям Короны и Грина. Естественно – полиция не знала и знать не могла, кто будет следующей целью. Конечно, восток тоже пасли, но более прохладно. Билл хотел, чтобы поисковая группа занялась именно востоком. Той стороной пролива.

Четвёрка начала с Бостада. Следующим пунктом назначения был Хельсингборг – и заодно Хельсингёр, группа разделилась надвое. Третьим номером в списке значился Мальмё.

И тут группе повезло. Двое почти сразу же налетели на уже виденную в Хельсингборге яхту «Черная стрела», без такелажа, с портом приписки Юрмала. Но в Хельсингборге ею не заинтересовались, потому что на борту был один-единственный мальчишка. А сейчас яхта прямо-таки светилась изнутри.

– Какая прелесть, – Соланж улыбнулась, показала на носовую каюту и провела языком по верхней губе. – Они сегодня занимались любовью.

– Нельзя, – с сожалением заметил Томас. – Если это те, кто нам нужен, мы, во-первых, спугнем остальных, а во-вторых… – он не договорил и сделал Соланж знак исчезнуть.

На палубу выбрался молодой парень, бородатый и волосатый, здоровенный как медведь. Нырнул «солдатиком» с кормовой ступеньки для дайвинга, сразу же вылез из воды и, фыркая, начал растираться полотенцем. Агнец, несомненный агнец – но ещё было в нем что-то такое, от чего Соланж до костей пробрал животный ужас.

– С ним что-то не так, – прошептала она.

– Я знаю, что с ним не так, – оскалился Томас, которому по работе приходилось раз-другой бывать в Ирландии. – C ним очень скоро всё будет так. Просто замечательно с ним будет.

Еще один черноволосый крепыш покинул кокпит – и, узнав в нем человека, которого наниматель назвал Десперадо, Томас отсигналил сначала второй паре, а потом и нанимателю: здесь.

Наниматель назначил встречу в летней гостинице «На маяке», что на островке посередине пролива. Он прибыл туда первым, на собственном катере. У группы Томаса катера не было, им пришлось фрахтовать наёмный.

Билл выслушал отчет, взял снимки, прочел имя яхты – и какое-то время смеялся.

– Что здесь смешного? – не выдержала Соланж.

– I had four blak arrows under my belt,

Four for the greefs that I have felt,

Four for the nomber of ill menne

That have opressid me now and then[30]30
  «Четыре я стрелы пущу и четверым я отомщу – злодеям гнусным четверым, старинным недругам моим» (англ.). Р. Л. Стивенсон, «Чёрная стрела».


[Закрыть], – продекламировал Робертсон и снова расхохотался. – Ах, дети, дети…

– Почему вы не сказали нам, что среди них есть христианский священник? – спросил Томас.

– А я и сам не знал. Только догадывался. Кстати, не ответите ли на личный вопрос – как вы отличаете священников от прочих людей? Или это бестактность?

– Никакой бестактности, – пожал плечами Томас. – Вы можете отличить безоружного человека от вооруженного, если тот скрывает оружие?

– В большинстве случаев могу.

– Вот так же и мы отличаем священников от обычных людей. Они вооружены.

– Крестом и кропилом, как у старика Стокера?

– Нет. Стокер – болван. Вы, господин Робертсон, можете хоть с ног до головы обвешаться крестами и облиться святой водой – вам это, в случае чего, не поможет. Дело в их медитациях. В их практиках, которыми они развивают в себе какие-то опасные умения.

Трое вампиров слушали в оба уха – Томас говорил вещи, о которых они раньше не знали. Когда Томас и Соланж показали яхту Линде и Олафу, те тоже ощутили смутное беспокойство, но природу ощущения уяснить себе не могли, потому что зверя под названием «христианский священник» не видели ни разу в жизни. Однако они знали, что им запрещено брать священников и ради собственной безопасности лучше даже не приближаться к ним, а просто отстреливать с дальней дистанции. И как люди с этим живут в Греции – или в той же России?

– Дело гораздо серьезнее, чем вы говорили поначалу, господин Робертсон, – подытожил Томас. – И обойдется вам еще в шестнадцать тысяч. По четыре на брата.

– Чтобы вы пристрелили его из снайперки и получили деньги за то, что могу сделать и я? Ни гроша сверху, – жестко ответил Билл. – Я с командой людей устраню священника. Ваше дело – остальные.

Хорошо, что есть русский для допроса, подумал он. Потому что на электронный переводчик полагаться нельзя. Эней, конечно, говорит по-немецки, но не очень-то я верю, что мы возьмем его живым. А вот священника стоило бы. Зубастеньким он явно не нравится. Причем физиологически не нравится, на уровне мозжечка. Ай-яй-яй, неужто Райнер действительно натолкнулся на что-то серьезное? А Ростбиф шел за ним след в след? Это явно не абсолютное оружие, но мы не гордые, нам и просто оружие подойдет.

Да, подумал он, пожалуй, имеет смысл изымать только священника. Силами исключительно человеческой команды.

* * *

Воскресная Литургия прошла скверно. Костя был зол как чёрт – Мэй и Десперадо отказались исповедоваться. После Юпитера Десперадо пришел – видимо, из-за вздрючки, полученной от Энея, и Костя исповедал его «вглухую»: он перечислял грехи, а Десперадо кивал или качал головой. Та исповедь оставила тягостное впечатление – похоже было, что Десперадо кается не в том, что убил, а в том, что – без приказа. Мэй к исповеди не приходила ни разу – но она и не убивала тогда, и Костя причащал её до упора. Но после убийства Стеллы «упор упал». Костя один раз обнес Чашей ребят из группы Каспера, надеясь, что они поймут молчаливый намек – но они не поняли. Во время сегодняшней проповеди он уже напрямую объяснил, в чем дело, и сказал, что готов принять исповедь прямо сейчас – ноль внимания. Ну ладно. Он причастил Энея, Цумэ и Антона, и сберег частицы Святых Даров для Мэй и Десперадо, если у них в голове прояснится. Крохотную дарохранительницу он всегда носил на шее.

Потом они с Цумэ отправились за покупками.

Суббота-воскресенье были в Швеции традиционными закупочными днями, но к пяти часам воскресенья закрывались почти все магазины – и открывались только во вторник. А к обязанностям суперкарго Костя относился серьезно.

Грузовичок взяли у албанца в маленьком прокатном бюро. Игорь сел за руль. В Мальмё никаких скачек не предполагалось, план города выучили в самых общих чертах, магазин выбрали наугад. Их не так уж много тут было – этих моллов, снабжавших окрестное фермерство.

Молл – просто какой-то торговый город – находился в бывшем ангаре для большегрузных самолетов. Там не ходили – ездили вдоль полок на мототележке. В принципе всё как и в России – Костя сам ездил с отцом на такие закупки в Вологду, но дома все-таки до езды не доходило, масштабы поменьше. Да и вообще можно было заказать всё по сети, и доставили бы прямо к пирсу, но это лишняя засветка – зачем?

Он отправил Игоря с телегой к кассе, занимать очередь, и поднялся на второй этаж, в секцию одежды. Следовало закупить дополнительные свитера и «полярочки» для всей команды – погода в августе-сентябре на Балтике порой меняется круто. Кроме того, нужно зарядить аккумуляторы для освещения и обогрева – это решили сделать на обратном пути.

– Цели разделились, – сказала тетя Агата. – На кассу и погрузку Белый потратит не меньше пятнадцати минут. Чёрный в отделе одежды один.

– Рысь, вперёд, – скомандовал Хан.

Рысь, Винсент и Кир поднялись за целью в одёжный отдел. Рысь зашел за спину, Кир встал так, чтобы перекрыть выход. Препарат у Рыси был надежный, но, судя по живому весу цели, у той будет после поражения секунд пятнадцать на всякие художества.

Рысь выстрелил. Ампула вонзилась жертве в мощную трапециевидную мышцу. «Чёрный» хлопнул себя рукой по шее, развернулся и кинулся на Рысь. Тот успел выстрелить еще раз – в лицо. «Черный», в свою очередь, ударил Рысь в глаз – а потом, как взбешенный слон, опрокинул стойку с вешалками и попытался завалить стеллаж. Винсент и Кир с трудом удержали магазинное имущество на месте – тревога совершенно ни к чему. «Чёрный» обрушился с полки, как сель.

Игоря, уже успевшего расплатиться, будто ткнуло в голову изнутри. Что-то было не так, что-то было совсем не так с кем-то из своих. Было и перестало. Рассосалось.

Костя. Больше некому, в такой-то близости.

Не догрузив мороженое мясо, он бросился в магазин. Метнулся в один отдел, в другой – Кости не было.

Он выскочил обратно на паркинг – и столкнулся с невысокой женщиной, лица которой толком рассмотреть не успел, сказалась разница в росте. Разглядел только мелко вьющиеся светло-русые волосы, успел заметить, что они натуральные, услышал приглушенный хлопок – и потерял сознание от резкой боли, пронзившей живот.

«Её, наверное, тоже учил Хеллбой», – мелькнуло перед окончательным погружением в красноту.

…Когда цель выволокли из супермаркета (Винсент и Рысь пыхтели под его весом, Агата суетилась вокруг – «Осторожнее! Осторожнее! Отойдите! Человеку плохо!») и повезли на машине к мосту – Хан спросил у «сестры»:

– На кой чёрт ты это сделала? Хотела всех спалить?

– Не знаю… Он налетел прямо на меня и был холодный как варк. Рефлекс.

– Его не сразу заметят, она сложила его за углом, – вставил Кир. А потом добавил: – Священик и варк… странно.

– Он всё-таки не варк, – покачала головой Агата. – Я ведь стреляла не серебром. Варк такого возраста тут же поднялся бы и погнался за нами. И мы бы точно все сгорели.

– Да ладно тебе, Хан, – Рысь, страдальчески скаля зубы, трогал разбитую скулу. – Мы проредили их команду на треть. Что в этом плохого?

– Приказа убивать у нас не было, – раздраженно сказал Хан.

– Я же сказала, это вышло на рефлексах, – так же раздраженно бросила Агата.

– Мне не нравится, что вразнос пошла команда Ростбифа. С чего бы? Рысь, когда этот парень придет в себя – поговори с ним.

– Конечно, поговорю. Зачем же ещё мы брали его живым?

* * *

– Нет, – сказал Игорь охраннику магазина в четвертый раз. – Полиции не надо. Врача не надо. Я прекрасно себя чувствую.

Охранник, наконец, отстал. Если очевидный варк, да еще старый, поскольку гуляет днем, получив пулю в живот, прекрасно себя чувствует и не хочет вызывать полицию – то это его, варка, личное дело.

Доковыляв до комм-будки, Игорь послал Энею сообщение: «Один. Подбили. Комм отобрали. Стоянка у супермаркета, синий „Вольво“». Сознание было таким мутным, что несложное это послание сожрало все ментальные ресурсы – на беспокойство за Костю их просто не осталось. Игорь добрался до грузовика, повалился на мешки с рисом и сахаром – и заснул.

Проснулся уже на мосту, в другом фургоне. Эней вел машину на девяноста – больше правила не позволяли.

– Ты даже не спросил меня, в чём дело, – сказал Игорь, продрав глаза. – Значит, Билл уже кликнул.

Эней кивнул.

– Назначил встречу?

Эней поморщился.

– Игорь, у него в группе варки.

– Костю уволокли люди.

– Костю. Тебя они походя попытались убить, а Костю, именно Костю, взяли живым. Хотя из вас двоих легче было брать тебя.

– Понял. Стало быть, все наши планы добраться до Хана в спокойной обстановке идут прахом.

– Стало быть, идут. Билл позвонил с Костиного комма. Сказал, что у нас есть шанс спасти Косте жизнь, если мы к пяти вечера будем у Фрельскельс-кирке.

Игорь глянул на часы. Одиннадцать пятого. Потрогал живот. Почти не болит.

– Там полно народу. Билл что, хочет мирных переговоров?

– Черта с два. Я думаю, мы там найдем комм, по которому получим дальнейшие инструкции.

– Так у нас тут что, дилемма заложника? И кстати, где остальные?

– Едут катером. Да. Похоже, что дилемма заложника. С одним нюансом: в группе Хана есть такой Лесь Бордак. То ли украинец, то ли белорус.

– Хочешь сказать, они будут потрошить Костю?

– Скорее всего.

Игорь надавил пальцами на виски. Просыпайся, просыпайся. Просыпайся!

– Игорь, – сказал Эней. – Он, может, и сволочь, но он уже шестой год начальник боёвки – и в этом качестве на него никто не жаловался. Думаю, ничего страшного с Костей не случится… пока.

– Ты кого успокаиваешь – себя или меня? Почему он еще не сформулировал требования?

– Зелёного понятия не имею. Билл игрок. Даже если он убьёт Костю, он захочет, чтобы я видел его смерть. Не потому что садист, просто это хороший способ сбить противника с нарезки. Но я отчего-то думаю, что Костю он не убьёт.

* * *

Он плавал на спине в теплой, зеленой, до самого дна просвеченной солнцем воде. Впереди, метрах в пятнадцати, начинался риф – он его уже обследовал и точно знал, что где находится. Справа и чуть сзади от него выскользнул на поверхность серебристый клубок мелкой рыбешки, развернулся и опять ушел вниз. Пеликан, качавшийся рядом на мелкой волне, проводил стайку взглядом, но нырять не стал. Солнце уже не било прямо в темные очки, но свет все еще ощущался как давление – не сгореть бы… Он вдруг почувствовал резкую боль в правом запястье – проклятый пеликан подплыл и долбанул его по руке своим здоровенным клювом. И, кажется, снова нацеливался. Костя перевернулся, послал в пеликана волну.

– Кыш, гуска дурная!

Пеликан повернулся боком посмотрел на Костю желто-черным, совершенно мультяшным глазом и спросил по-русски:

– Просыпаться будем?

– А стоит? – спросил Костя. Что-то подсказывало – не стоит. С памятью были нелады, но подсознание уже забило в набат.

– Определённо, – решительно сказал пеликан и двинул Костю клювом по голове.

Костя ушел под воду, вынырнул, отплевался – вода почему-то оказалась пресной. И вообще стало как-то холодно. Костя открыл глаза и увидел, что он голый. В голове еще слишком сильно гудело, чтобы переживать по этому поводу, но армейская инструкция по поведению в плену, упоминавшая лишение одежды среди способов предварительной психической обработки, вспомнилась сразу же, и глухая досада поднялась к горлу как тошнота. Попался же, как последний дурак…

Он ещё не очень хорошо спросонья контролировал себя – и отреагировал весьма непосредственно, причём как сержант, а не как священник.

– Could it be the wrong guy? – спросил у кого-то со страшным русским акцентом «пеликан» (проморгавшись, Костя увидел рыжеватого круглолицего парня с заплывшим глазом).

– No, no. He's the man I wanted you to take, – сказал высокий, рано поседевший дядька, хорошо известный Косте по фото– и голографиям.

Билл.

В свою очередь, Билл тоже узнал Костю по снимку, предоставленному группой Томаса.

– Ask him if he's indeed a Christian priest[31]31
  – Может так быть, что это не тот?…
  – Нет. Это тот человек, которого я просил взять…
  (…)
  – Спроси его, он действительно христианский священник (англ.)


[Закрыть], – обратился к рыжеватому Билл.

Это Костя понял без перевода. Всё же армейский английский из головы не выветрился. Но виду, что понимает, не подал, пользовался секундами, которые еще можно было потратить на окончательный приход в себя. В конце концов, Билл задал вопрос, на который – и только на этот один – он не имеет права солгать, хотя бы это стоило ему жизни.

– Да, – сказал он Рыси, когда тот перевел. – Я христианский священник. Зачем я вам нужен?

– Goodness gracious me. No, you don't have to translate that. Actually, right now you don't need to translate anything at all. Our buddy here understands English.[32]32
  – Батюшки мои светы. Нет, не нужно это переводить. Собственно, сейчас вообще ничего не следует переводить. Наш приятель понимает английский.


[Закрыть]

– Переводи, переводи, – Костя повел плечами, почувствовал наконец руки – ага, и «браслеты» на них. – Потому что я как та собака, понимать понимаю, а на общие темы говорю так себе.

Билл вгляделся в парня пристальней. Нет, молодой человек не лгал – да и понимал-то не так уж хорошо, напрягался, вслушиваясь.

– Perhaps we should speak Latin?[33]33
  – Может быть, имеет смысл говорить по-латыни? (англ.)


[Закрыть] – Это, кстати, хорошая идея. И позволит убрать переводчика. Что хорошо для всех, включая переводчика. Латынь, конечно, с университета сильно подзаржавела, но это дело поправимое.

– Нихт ферштейн, – помотал головой пленник. – Только чин службы. Dominus vobiscum.

Грустно, подумал Билл. И по-немецки он тоже не понимает, иначе бы не вставлял в речь немецкие слова так свободно. Побоялся бы. А по-польски я двух слов не свяжу, не говоря уж о русском. Ну ладно.

– Ваше имя?

– Бог знает, вам ни к чему, – ответил поп.

Билл шевельнул бровями. Ну, ладно. Вопрос не принципиальный. Скопа на плече, морской десант. Шрам под левой рукой, боевое ранение. Ирландия, скорее всего. Найдём в считанные часы.

– Зачем группе священник?

– То есть как это зачем? – парень повозился в кресле, пытаясь найти удобное положение с заведенными за спинку руками. – Литургию служить, причащать, исповедовать… опять же – все под Богом ходим – отпеть… дело житейское.

– Не ворочайтесь, что-нибудь себе повредите. То есть, в группе все христиане? – Вот уж чего о Ростбифе не подумал бы… Да нет, глупости. Или парень врет, или крестились они совсем недавно. И произойти это могло, только если они откопали что-то очень серьёзное. Посерьёзнее «медитационной практики».

– Да какие они христиане. Ни одна собака ни в среду, ни в пятницу не постится, молятся после дождичка в четверг, пятую заповедь соблюдать и в мыслях нет… язычники они.

Издевается. Но при этом старается не врать. По крайней мере, прямо. Этого ему, видимо, тоже нельзя. Врать нельзя, убивать нельзя… На операциях такой человек крайне неудобен. И если его таскают с собой, значит, он нужен. По-настоящему нужен.

– Как они на вас вышли? Почему вы согласились на них работать?

Костя снова пожал плечами.

– Бог нас вместе свел. А почему я согласился – так с чего бы мне отказываться. Люди же.

– Убивают они тоже людей. – Нет, молодой человек, плохо вас в армии или где еще учили. Все, что на лице не написано, по плечам и шее прочесть можно. Беспокоит вас этот вопрос. И очень. Значит, не будем пока на эту точку давить. Оставим на потом.

– Почему варки могут отличать священников от прочих людей?

– Вы, наверное, не того поймали. Варка поймайте и спросите. Мне-то откуда знать.

– От вашего начальства. Или от господа бога. Но вы знаете. А с варками есть сложности. Молодые несут чушь, а спросить у старых обычно времени не хватает…

– Это ваши сложности. Не мои.

– Ваши. Потому что именно от этих подробностей зависит, как я обойдусь с вами и вашими приятелями.

Пленник облизнул губы, попытался поймать ртом стекающие с волос капли, убедился в бесплодности попыток и проговорил:

– Я глупый сельский поп, но все же не такой глупый, чтобы так дешево купиться. Мы же все знаем, что вы Каспера предали. И что, вы с этим нас гулять отпустите?

– Я, – спокойно сказал Билл, – пытался прекратить охоту на людей. Единственным способом, которым это можно было сделать. Я бы с куда большим удовольствием просто провалил эту затею в штабе. Но не получилось, там слишком быстро испугались. А эти двое не соображали, что делают. Сначала – высокопоставленных чиновников, а потом дойдет до школьных учителей и почтальонов – как же, они тоже служат преступному режиму. О'Нейл начинал так же. Да сто раз это было, и все равно находятся идиоты, которые с самыми лучшими намерениями…

Рысь удивленно смотрел то на одного, то на другого. До него доходило постепенно, что он услышал слишком много.

– Я вас понимаю, – сказал пленник. – Что я могу сделать. Я могу попросить Энея, чтобы он закрыл вам счет. По нулям. Вы оставляете нас в покое – мы вас. Мы не открываем охоту на людей – вы никого не сдаёте. Отпустите меня сейчас – и я обещаю, что «Чёрная Стрела» не появится больше… нигде.

– Я не могу полагаться на ваше слово. – Билл сел за стол, подпер рукой голову. – Даже если приму, что вы не соврёте. Просто завтра Савина осенит ещё какая-то идея…

– Или вас. Или третьего кого-то. А потому – мочи всех. Вот я и говорю: какой мне смысл давать вам информацию? Я же для ребят ничего не выиграю, вы их уже приговорили.

Билл вынул из кармана маленькую плоскую металлическую коробочку, изъятую у священника при захвате. Оружия у него, как и следовало ожидать, не было. Документов – тоже.

– Осторожней! – вырвалось у пленника.

– А что, может рвануть?

– Может, – резко сказал парень. – Недостойно причащающийся осуждение себе ест и пьет. Рыжий, переведи это как можно буквальней.

Билл улыбнулся, когда Рысь перевел последнюю фразу.

– Вы хотите сказать, в прямом смысле слова?

– Прямей некуда.

Игрой это не было. Парень действительно прост как полено. И перепугался он всерьез. Причём не за фетиш свой. За меня. Как будто я – дурак-новобранец, решивший забить выступающий гвоздик прикладом собственного заряженного автомата. Держа его при этом дулом к себе. Ну и ну. И как же оно, спрашивается, стреляет? А он уверен, что стреляет.

Билл высыпал на ладонь содержимое коробочки – маленькие аккуратные сухарики, чем-то пропитанные. Вином, насколько можно судить. Взял один сухарик, забросил в рот и с хрустом разжевал. В самом деле, вино…

– Неужели это как-то действует на варков?

– Я не знаю, – священник опустил голову. – Я не пробовал. Это Тело и Кровь Христовы. Заключите с Энеем мир – получите от меня всю информацию. Нет – не получите ничего.

Понятно. Что ж. Посмотрим, как оно пойдёт. Нам же вовсе не обязательно нужен именно этот священник, правильно?

Билл посмотрел на часы.

– Хотите поговорить с другом? – он вынул из кармана комм.

В карих глазах пленника можно было читать как в раскрытой книге. С одной стороны говорить – это сделать то, чего хочет враг. С другой – Энею стоит знать, что пропавший священник жив. С третьей – никакой полезной информации ему не передашь. Анекдот про математиков: «Где я?» – «Вы на воздушном шаре».

Комм в руке Билла запищал какую-то популярную мелодию.

– Поскольку он должен услышать ваш голос, получить доказательство жизни, – сказал Билл, – он его услышит независимо от вашего решения. Я всего лишь предоставляю вам возможность сказать ему что-то осмысленное.

Пленник кивнул. Билл включил комм и сказал в микрофон:

– Добрый день, Эней. Ваше письмо было кратким, но информативным. Я, как видите, решил принять меры. Ваш капеллан у меня в гостях, ему хотелось бы видеть вас и ваших спутников. Всех троих оставшихся.

На экранчике комма загорелось изображение: Эней, Антон, Мэй и Десперадо стояли плечом к плечу на какой-то площади, за спиной у них возвышалась старинная церковь. Билл держал комм так, чтобы видно было Косте.

– Я рад, что вы выполнили мои условия, – Билл поднес микрофон к губам пленника. – Ваш друг передаёт вам привет.

– Я жив, здоров и упакован. Твой бывший начальник Частицу сожрал, – перевел Биллу Рысь.

Услышать ответ Энея Билл ему не дал, снова забрал комм.

– Прекрасно. Теперь, если вы желаете еще раз услышать пастырское слово из уст отца… так как вас зовут?

Пленник криво усмехнулся. Билл глянул на экран второго комма.

– Из уст отца Константина – поезжайте в Шарлоттенлунн на ипподром. Что-то подсказывает мне, что тамошней публике понравится песня «Эль Марьячи». По крайней мере, она должна понравиться одному человеку, который ждет вас там. Пользоваться вашим транспортом я вам запрещаю. Через сорок пять минут я жду начала концерта – или отпевать вашего священника будет некому.

– А как насчет того, чтобы заключить мир? – быстро сказал Эней. – Мы убили Ветку, вы – одного из наших. Можно сказать – в расчете. Вы отпускаете капеллана, мы уходим.

– Нет, господин Савин. Для таких предложений слишком поздно. Вам следовало прикончить меня без предупреждения, как Ветку. А теперь я буду делать с вами что хочу. И я хочу, чтобы вы пели. До свидания, – он захлопнул крышку-панель комма, отключив связь.

* * *

Новому ипподрому было двести пятьдесят лет. Во всяком случае, так гласила английская надпись на табличке. Глядя на серый, проеденный временем деревянный палисадник и на трибуну, где могло уместиться едва полторы сотни человек, в это можно было поверить. Четверо музыкантов – трое белых парней и один чернокожий – расположились как раз под исторической табличкой и завели под гитару что-то совершенно не по погоде зажигательно-латиноамериканское. И хорошо завели, дождик дождиком, а не захочешь – остановишься.

Прохожие смотрели на них без удивления: ребята из Кристиании решили подзаработать. Или просто людей в дождливый день порадовать. Что из Кристиании[34]34
  Район, где располагается неформальная коммуна Копенгагена.


[Закрыть], так тут и спрашивать не надо: и играют слишком хорошо для обычных уличных музыкантов, и – если какие-то сомнения есть, то во-он под стеночкой стоят же три «кристерских» мопеда со здоровенными красными багажниками.

Мопеды украли для страховки. Билл запретил им пользоваться своим транспортом, а вот про чужой он ничего не говорил. Идея принадлежала Энею. Это он сказал, что если они станут следовать инструкциям слишком точно, не пытаясь выяснить, где проходят рамки, Билл может решить, что дело неладно, и занервничать.

Затея была хорошей, Игорь не мог не признать этого. Билл даже посоветоваться им времени не оставил: чтобы найти в Сети, сыграть и спеть с листа незнакомую песню, слова которой знал только немой Десперадо, пришлось потратить все двенадцать минут, оставшихся между поездкой и контрольным временем.

Вокал Энея неожиданно хорош – то ли потому что испанская фонетика ближе к русской, чем английская, то ли потому что в крови бурлит адреналин – самое подходящее настроение для латиноамериканских песен. Вокал Антона хорош вполне ожидаемо – в отличие от Игоря, мальчик в свое время прошёл полный курс пытки сольфеджио. Антон единственный не достиг ещё точки кипения. Эней в бешенстве от того, что Билл сделал из него уличного фигляра. Мэй тоже в ярости. А Десперадо, наверное, перед тем как убить Билла, превратит свою гитару в «испанский галстук» – жаль, гитара хорошая. Им всем, подумал Игорь, стоило бы подзанять чувства юмора у Антона.

И место Билл выбрал грамотно: сканировать здешнюю толпу тяжко. Тем более, Игорь толком не знал, что ловить – злорадное веселье? Или прохладное профессиональное удовлетворение?

Кроме того, ребятам должны передать весть о следующей остановке.

Концерт оказался коротким – допев всего одну песню, музыканты принялись собирать инструменты, а самый младший пошёл по кругу со своим кепи. Игорь незаметно переместился к кругу ближе и «нарезал обороты» в противоположную сторону: если передача информации состоится, то сейчас. Кто же? Кто?

Глухо. Глухо, как в танке.

Игорь снова отошёл от ребят на три десятка шагов. В кармане завибрировал комм – три толчка. Значит, пришло текстовое сообщение. Говорить нельзя – наблюдатель мог увидеть, кто держит комм одновременно с человеком из группы Энея. Игорь отошёл подальше и откинул экран-панель.

«Говорить не можем. Передали буклет зоо».

Стоящий рядом человек заговорил с ним по-датски. Игорь ничего не разобрал, кроме слова «фру». Улыбнулся и ответил по-английски бархатным баритоном:

– Вы уверены, что я вашем вкусе?

– Унскууль, – уличный ловелас отвалил, и весьма поспешно. Игорь поправил волосы и накладную грудь. В Копенгагене столько разноформатных искателей приключений, что первым вопросом знакомства давно должно было стать: пардон, а вы мужчина или женщина? Но почему-то не стало.

От Антона пришло новое текстовое сообщение:

«Зоо, 40 минут, фотокабинка у львов».

И следом – «Чёрт».

Нечистый относился к тому обстоятельству, что вольер со львами в копенгагенском зоопарке было три. Собственно львиная, большой загон типа «сафари» и – гордость зоопарка – павильон с восстановленными наконец по генетическому материалу берберскими львами.

Да, на профессиональные качества начальника боевой жаловаться не приходилось.