Текст книги "Выстрелы с той стороны (СИ)"

Автор книги: Александр Ян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

– А… как тогда?

– Ну… я предпочел бы, чтобы ты вообще ни к какому самообману не прибегал.

– Но если не прибегать… понимать, что перед тобой человек… который, может быть, лучше тебя… которому больно… Это значит – быть чудовищем.

– А ты думал, революция – это тебе лобио кушать? – прорычал Игорь с деланным акцентом.

– Я не люблю лобио, – Антон поднялся с песка, встал в стойку напротив мешка и принялся бить – остервенело, рассаживая кулаки и не обращая внимания на боль.

Игорь растянулся поблизости, на траве за дюной – море здесь потихонечку съедало пляжи, как уже почти сожрало Куршскую косу. Ощущая солнце скорее как вес, а не как тепло, он думал, что нужна разрядка. Нужна игра. Всерьез – со всеми оперативными действиями и большой ценой ошибки – но с нулевой ценой победы. Игра, в которой можно будет не считать потери противника.

Ночью он перехватил Энея по дороге из туалета.

– Поговорить надо, кэп.

Они отошли к краю леса.

– Нам нельзя ехать в Гамбург, – сказал Игорь. – Не совсем, а сейчас. В настоящий момент.

– Почему?

– Потому что так нельзя.

– Допустим. Но ведь все равно придется. Я очень хочу, чтобы там ничего не было. Молюсь каждый день, чтобы ничего не было. Но если там нет – значит, есть в Копенгагене. Потому что Каспера Курась сдать не мог. Про запасную группу как-то узнать мог, а вот про Каспера – нет.

– А ты не думал о варианте «Восточный Экспресс»?

– В смысле?

– В смысле классического романа Агаты Кристи.

– Извини, я не читал.

– Кхм, – Игорь все никак не мог привыкнуть к специфическому кругу чтения Энея. В той прослойке, к которой он сам некогда принадлежал, не читать Агату Кристи было стыдно, XX век вообще был временем культовым. Игорь вдруг подумал – а не в том ли дело, что для большинства значимых старших «два икса» – время их юности. А юность это такая штука… Как бы бестолково и паршиво она ни прошла, ее всегда вспоминаешь с теплотой. Вот они после Поворота и кинулись ностальгировать кто во что горазд, а «подосиновики» – обезьянничать, обслуживать и распространять эту ностальгию…

А с другой стороны, «два икса» – последний век, когда люди были себе хозяевами. Паршивыми, как теперь любят напоминать – но все же…

Он тряхнул головой, прогоняя приступ гражданской лирики.

– Придется мне нарушить свои принципы и рассказать, кто убийца. Убийцы – все. Старушка Агата славно поиздевалась над читателем: там все подозреваемые виновны.

– И думать об этом не хочу.

– Ты и о Курасе не хотел. И теперь ходишь чёрный. Вы с Мэй и Десперадо все ещё числите себя людьми ОАФ. А мы трое вообще довесок при вас. Случись ещё какая пакость – и мы посыплемся так, что даже Костя не удержит.

– И что ты предлагаешь?

– О! Пошел деловой разговор. Восемь месяцев назад нам с Миленой предложили дело. В Братиславе. Банда некоего Машека. Сами нашли и сами предложили – им нужны были партнеры-старшие. Есть такой варк, Фадрико ди Сальво. Старый, из доповоротных еще. Большой человек в юго-восточной Европе. Антиквариат, лекарства, химия. И часть его хозяйства – в зоне рецивилизации. За фронтиром, понимаешь? Что-то он ввозит легально, что-то полулегально, а что-то… Вот ребятишки и хотели взять такой получерный транспорт. Мы посмотрели и отказались. Слишком много шума и стрельбы. И разошлись… нехорошо. Милене поначалу было интересно – большой кусок. С такими деньгами, если уйти, в Сибири или в Китае легализоваться можно. Мы долго присматривались – и решили, что никак. Он среди прочего груза серебро ввозит, понимаешь? И камешки. Часть груза потом уходит толкачам помельче, вроде твоего Стаха.

– На какую сумму примерно? С какой регулярностью? Сколько человек охраны – или там только варки, но все равно сколько?

– Нерегулярно. У него судоходная компания. Груз каждый раз на другом корабле. Нам придется добывать информацию. Контрабандные партии обычно небольшие, охраны много. На судне – человек двадцать. И ещё приемная комиссия. И ещё порт. Но вот тут у нас была одна идея.

– Скажи.

– «Троянский конь», только не как у Машека. Они ведь на чем провалились – хотели захапать обе партии – туда и обратно – в точке передачи. Въехал?

– А ты хотел закосить под приемщиков?

– Так точно, сэр. Йо-хо-хо и бутылка рома. Даже не обязательно стрелять – просто как-то задержать их, чтобы слегка опоздали. Но у идиотов не было желания делать так, а у нас с Миленой – возможности. Нас двоих для этого было мало. И у нас не было своего канала сбыта для серебра – ну или что там окажется. А у тебя есть Стах. Понимаешь, нам это нужно даже не потому, что деньги опять потребуются… А потому что… Если повезет, появится какое-то «мы». Отдельное. Если даже не повезет… передышка все равно нужна.

– Да, ты прав… – Эней немного помолчал, растер ладонями озябшие плечи – с моря тянуло холодом, а он выскочил без рубашки.

– Игорь, – спросил он наконец. – Командирского опыта у меня нет ни черта. И вообще я болван и страшно боюсь… потерять вас… и что это произойдет по моей вине. Боже, я и не знал, какой груз тащил Ростбиф. И я все удивляюсь – если это так заметно… то почему вы подчиняетесь?

– Во-первых, остальным не так заметно. – Эней опять поежился, на сей раз не от холода. – А во-вторых, больше некому. Ты же сам мне говорил, помнишь?

Эней кивнул.

– Значит, Братислава. И значит, есть только «мы» и никакого ОАФ, и никаких довесков. Но… я просто не знаю, как мы теперь с ними. И как мы без них. Одинокие террор-группы не выживают. К «Шэмроку» приставать не хочу, они уроды. К «Гринфилдам» тоже не хочу, я всё-таки не ирландец… и вообще националы ребята хорошие, но каждый тянет в свою сторону: этим свободную Ирландию, тем независимую Украину или Беларусь или Израиль – их и бьют по одному… И к «Роттенкопфен» не хочу, меня коммунизм не возбуждает. А то, что писал Ростбиф – новая организация… Не верю, что сможем. Я… боюсь доверять теперь. Вам пятерым доверяю. А больше никому.

– Нам ты не доверяешь. Веришь, что не предадим, а вот доверять, полагаться – нет. И себе тоже. Вот поэтому нам и нужно в Братиславу.

* * *

На следующий день Эней обрадовал Стаха вестью о том, что нашел покупателя на яхту.

– И кто у нас покупатель? – лоб Стаха пошел удивленными складками.

– Я. Мы уедем послезавтра – может, на месяц, может, дольше. Хеллбоя возьмем с собой. Если вернемся живые – купим яхту. Договорились?

– Слушай, – Стаху было очень неловко, – ты, конечно, все такое… но меньше трехсот я даже с тебя не возьму.

– И не надо, – сказал Эней. – Ты лучше мне скажи: ты серебром или камешками возьмешь?

– Х-хороба, – ещё больше удивился Стах. – Конечно, возьму. Но по балканскому курсу.

– Годится, – согласился Эней.

Интермедия. Go down, Moses

Трагикомедия с историческим оттенком в постановке В.А. Габриэляна

Голографический экран разбит на лепестки под углом друг к другу – такое сложное фасеточное сооружение, мушиный глаз навыворот. А по ним ещё информация течет. Плывет, меняется, сдвигается. Лучше охоты, лучше войны. Давно лучше любви. Ох, Антон Мануйлович, крестный, мастер, ну почему? Я-то просто радуюсь, а ты счастлив был бы.

Если бы некто подумал, что Аркадий Петрович Волков с его семейной историей и опытом процедур дознания бироновского образца должен сильно не любить сыскные дела, этот некто жестоко ошибся бы. Господин советник не любил дела сфабрикованные, а вот настоящие его интересовали очень. Это было одним из многих его любимых развлечений – собрать с самого начала «от земли» настоящее следственное дело и потом следить, как скоро соответствующие организации придут к тем же заключениям, что и он сам.

Но данное расследование скорее относилось к делам рабочим. Тридцать два трупа за два с лишним года. Последнее время – по два в месяц. Раны на горле. Резаные. Замаскированы под рваные – уже после наступления смерти. Тела обескровлены. Волков понимал, почему милиция и СБ раскидали покойников по четырем разным производствам. Никому не хочется докладывать о неуловимом обезумевшем старшем или хорошо маскирующемся под старшего маньяке такого масштаба. Это естественно и даже ненаказуемо. А вот чего он не понимал – это того, почему во всех четырех отчетах не упоминалось совершенно очевидное обстоятельство: Тридцать из тридцати двух случаев ложились в круг: два-три часа езды от Тулы. На автомобиле, естественно. Потому что убийца ездил на автомобиле. На черном. Черным автомобиль был во всех известных случаях. Марка могла оказаться какой угодно – почему следователи сначала и решили, что очевидцам мерещится. Убийца гонял на черной машине и в этой машине если не всегда, то часто крутил спиричуэлсы. «Go down, Moses» проходил по пяти инцидентам. Охват, доступ к средствам передвижения, старомодные вкусы… Хоть у кого-нибудь, хоть в порядке бреда, а должно было всплыть предложение поискать в Туле, в окружении тамошнего хозяина, Юрия Андреича Фальковского, фармацевтического магната и большого любителя всего, что движется на колесах. Но нет, пуста была аллея. И значило это, что по крайней мере местным органам следствия задеть Фальковского хочется меньше, чем раскрыть нехорошее, дьявол знает какой паникой чреватое дело.

Волков покачал головой. Фальковского он знал довольно давно. В предпоследнюю мировую они были соседями с сорок первого по сорок третий и партнерами по рельсовой войне.

– Мост?

– Мост.

– Синий?

– Выгонический. А разве он синий?

– Значит, посинеет – от такого количества взрывчатки.

Юрию Андреевичу, тогда еще человеку, Волков был даже некоторым образом обязан – Фальковский, по совместительству секретарь выгонического подпольного райкома, поначалу прикрывал Волкова от коллег и Москвы. Дело было не в диете: если бы даже и обнаружилось, что Волков – упырь, это вряд ли кого обеспокоило в тамошних обстоятельствах – а в совершенно очевидно непролетарском происхождении. Впрочем, года с сорок второго этот вопрос больше не вставал, а вот Фальковского Волков не забыл – и полвека спустя, встретив его уже в качестве старшего, даже обрадовался.

Тем менее приятно было заподозрить Фальковского именно сейчас. Было ясно, что спусти Волков «указивку» – и Фальковского «не найдут». Улики исчезнут, свидетели попрячутся. Или наоборот. Найдут и принесут голову на блюде, вне зависимости от того, имеется состав преступления или нет.

Если посмотреть – странной, очень странной была власть смотрящего по региону. В условиях ЧП – войны, чумы, конца света – к смотрящему и его параллельной «пирамиде» переходила вся полнота власти, ибо быстро восстанавливающиеся, ничем не болеющие и способные реагировать в несколько раз быстрее людей старшие лучше подходили для кризисных ситуаций. А в мирное время смотрящий был, скорее, аналогом епископа в средние века: с одной стороны, номинально, власти никакой и нет – то есть, власть имеется, но над своими, и то весьма ограниченная. Смотрящий следит за соблюдением аахенского права, ведет региональную статистику, работает с экстерриториальными аахенскими структурами, отвечает за целевые кредиты. И еще он – одна из первых инстанций при конфликте между людьми и старшими. И все. Контроля над «светской» частью региона у смотрящего нет, высокие чины иметь или собственностью крупной обзаводиться ему запрещено. Этакая благостная картинка. А на деле – чиновники меняются, а смотрящий, если он чего-то стоит – остается. И обрастает контактами, возможностями, ресурсами – а часто и доверием – как днище корабля в тропическом рейсе.

А еще именно смотрящий выдает старшим региона разрешения на инициацию.

Волков щелкнул пальцами и мушиный глаз медленно схлопнулся – как будто воздух не сразу решился занять место информации. Было, было в деле ещё одно неупомянутое обстоятельство, связанное не столько с убийцей, сколько с личностями потерпевших. Но как раз это следствие могло честно упустить. Господин советник улыбнулся и вызвал ночного референта.

– Вадим Арович, здесь у меня данные по серии уголовных преступлений. Я даю вам сутки и освобождаю от всех текущих дел. Посмотрите, в чем состоит главная проблема, и предложите пути её решения.

Референт кивнул, где именно «здесь», спрашивать не стал, говорить, что знаком с ситуацией – тоже. Начальство не слепо и прекрасно знает, что информация, поступающая на терминал в кабинете, на всякий пожарный случай отслеживается. Так что если господин советник дает сутки – значит, в эти сутки будет, чем заняться. Тем более что расклад действительно очень странный и его хорошо бы рассмотреть, не отвлекаясь.

Ровно через сутки, минута в минуту, он вошел в кабинет патрона, открыл планшетку и объяснил своё видение ситуации.

– Десять из десяти – это старший. В двух случаях паталогоанатомическая картина указывает на то, что ткани были сначала разорваны, а уж потом разрезаны. Если судить по характеру перемещений и поведению местных властей, в разработку действительно следует брать прямое окружение Фальковского. Семь против трех – что это сам Фальковский. Имеющихся косвенных данных более чем достаточно, чтобы немедленно произвести арест человека – даже человека в его положении. Но если задержать старшего, хозяева районов могут счесть, что мы ведем отстрел функционеров, поставленных прежней властью. Я полагаю, вам не хотелось бы, чтоб они начали так думать. Поэтому привлекать Фальковского по обычной процедуре и добывать признание нельзя. И даже вызывать его нельзя: если он выиграет поединок, он будет оправдан, а если проиграет – произошедшее все равно сочтут интригами центральной власти. Есть только один способ сделать все так, чтобы никто другой не обеспокоился своей судьбой – взять его in flagranti.[9]9
  На месте преступления


[Закрыть]

Габриэлян остановился, предоставляя шефу возможность высказаться – но Волков молчал. Несколько секунд спустя он кивнул: дальше.

– Они пытались задействовать приманку, подобрали трех весьма привлекательных «агнцев», людей очень добрых и самоотверженных… Мозес не клюнул. Но возможно его просто не привлекают агнцы. Они среди жертв есть – например, Климова Настя – но их поразительно немного. Я не могу судить о покойниках с той стороны, с которой могли бы вы, знай вы их живыми… но очень уж странная подборка: джазмен-саксофонист, притом запойный алкоголик, тренер-конник, пожилая виртуал-постановщица, мужчина-гейша – и обыкновенный уличный наркоман, проститутка-нимфоманка, мальчик с беспредельно буйной фантазией… Милицию сбивал большой разброс в возрасте, профессии, социальном статусе. Они именно из-за этого так долго грешили на нелегалов, которым обычно не до жиру. А вот серийные убийцы, как правило, выбирают жертв по какому-то единому признаку… эту черту любят копировать имитаторы. И стандартный метод расследования в таких случаях – понять, что между жертвами общего. В этот раз он не сработал – и решили, что общего критерия нет, а я бы поставил вопрос иначе: нет критерия, заметного глазу человека. Но присутствует нечто, что должно быть очевидно старшему. У этих людей, каждый из которых был поглощен какой-то страстью, каждый, Аркадий Петрович… У них должна была быть очень необычная аура. Я полагаю, что если в качестве приманки подсунуть Мозесу человека с необычной аурой – он клюнет.

Референт посмотрел на господина советника.

– Тут есть ещё одно обстоятельство. Наш Мозес обладает одним достаточно характерным свойством маньяка. Он демонстративен. Все жертвы, кроме, возможно, двух, убиты на открытых местах. Да, – ответил он на незаданный вопрос, – восемь протоколов осмотра места происшествия подделаны. Весь урожай этого года – на освещенных улицах. Предпоследний был сотрудником владимирского УВД – в форме и при оружии. Он не только гурман. Ему скучно.

Волков улыбнулся.

– Вадим Арович, а вы знаете, что у вас – очень необычная аура?

– Мне это, м-м-м, – сдвинул уголки губ вверх референт, – неоднократно говорили.

– Мне не нравится этот способ ловли рыбы, – сказал Король, пытаясь нажать на педаль газа. Пытаясь, потому что очень трудно сдвинуть вниз то, что уже утоплено в пол. Машина шла двести шестьдесят, до Тулы по трассе было меньше часа – только, можно сказать, набрали нормальную скорость и все – трамонтана кончилась, берег начался.

– Он тебе правильно не нравится, – отозвался с заднего сиденья Габриэлян. – Поскольку запасным червяком у нас идешь ты.

– Ну кто бы мог подумать, – фыркнул Король.

Суслик на переднем сиденье молчал. Он всегда закрывал глаза, когда Король был за рулем. Миша утверждал, что это просто способ закосить побольше сна. Суслик не спорил. Он редко спорил. На подъезде к станции Ока его все равно придется расшевелить. Потому что в саму Тулу г-н Кессель прибудет поездом.

– Хочешь, я тебя совсем обрадую? – спросил Габриэлян. – Знаешь, кто будет вести группу поддержки?

– Не может быть, – выдохнул Король.

– Небываемое, – наставительно сказал его начальник, – бывает. Нашим прикрытием заведует некто И.Д. Смирнов. Вызвался добровольцем.

Ещё год назад И.Д. Смирнова называли в Цитадели Смирновым-младшим. Чтобы не путать с дядей – тоже Иваном Денисовичем. Потом Смирнов-старший получил назначение в Аахен, а ещё пару месяцев спустя новый референт господина советника проломил ему висок, нет, не отверткой, а универсальным монтажным блоком. По уважительной причине, но больше от раздражения, чем из стопроцентной рабочей необходимости. Так что к позиции Смирнова-теперь-уже-единственного Габриэлян относился с полным пониманием, и в других обстоятельствах попытка не то сравнять счет, не то просто потрепать врагу нервы была бы отнесена в категорию «дело житейское» – но не при исполнении же, право.

Король, который к таким вещам относился куда менее философски, чуть сбавил скорость и повернулся назад:

– А что по этому поводу думает господин советник?

– А он, по-моему, не в курсе.

– Ну, почему ему начальник спецотдела не доложил, я понимаю. Ты ли свернешь шею Смирнову, Смирнов ли тебе – все ладно будет, он вас обоих не любит. А почему промолчал ты?

– Так неизвестно же, зачем Смирнов вызвался. Может быть, развлекается, может быть хочет показать, что в делах служебных к нему можно поворачиваться спиной. А может, он и не вызывался вовсе. Ему ведь могли и приказать. Козел отпущения, в случае чего, из него получится отменный. Так что, будь добр, Андрей, смотри по сторонам. Наше прикрытие вполне может держать на прицеле кто-то ещё.

Суслик кивнул, не открывая глаз.

Тула встретила холодным ветром и проливным дождём. Габриэлян успел промокнуть насквозь, пройдя пятнадцать метров между бордюром, к которому машину подвел Король, и крыльцом одноименной городу гостиницы среднего класса. Вообще-то по рангу им положено было жильё в тамошней цитадели, но гостиничный номер можно было обезопасить хотя бы на пару часов, а апартаменты – никак.

Гостиничный ресторан Король определил как «генделик». У него было три градации – «кабак», «генделик» и «гнидник». Пытаясь классифицировать тульское заведение, он какое-то время колебался между двумя последними, но когда попробовал кофе и записал телефон официантки, остановился всё-таки на «генделике».

Габриэлян же на официантку и ресторан не отвлекался, а сразу – с перерывом на душ и сухой халат – перешел к прикладной энтомологии. Жучки обнаружились во множестве, но – что ещё более интересно – его номер и номер Короля слушали ещё и по лучу. Оперативно работают тульские коллеги, ничего не скажешь. Да, соваться сюда инкогнито смысла точно не имело.

Ну что ж, господа, как вы к нам, так и мы к вам. Габриэлян включил телевизор, нашел футбол – как раз второй тайм «Аргентина-Чили» – и все сорок пять минут они с Королем азартно болели за обречённых чилийцев и мужественного Вальдеса, который пытался хоть как-то спасти положение команды, загубленной (на этом сошлись оба «тиффози») тренером Миякавой.

Когда позвонил Кессель, на звонок ответил Миша.

– Да, Светочка, да, милая?

Официантку, у которой Миша записал телефон, звали Светой.

На этот раз Габриэлян точно знал ответ на вопрос «кто сторожит сторожей» – и это был Кессель. Габриэлян, как ни силился, не мог его заметить, и хорошо, потому что в этом случае его, скорее всего, пропустят и «сторожа» самого Габриэляна. Он мог бы поступить наоборот – взять с собой Суслика, а за группой поддержки поставить наблюдать Короля. Но для посторонних на Суслике было написано «телохранитель», а на Короле – «сборщик информации». В случае чего, Короля будут бить с силой, рассчитанной на человека. И ошибутся. Потому что хорошее «зеркало» отражает не только психологию. Физиологию тоже. И нападающим придется иметь дело не с человеком. А со старшим. Правда, ресурсов организма хватает при этом минут на шесть – но в двух предыдущих случаях этого оказалось достаточно.

По счастью или по несчастью, легенду для Тулы готовить было не нужно. Тула и без чёрной машины стояла в списке, если не перво-, то второочередных дел. Поскольку не далее как в пятницу портал «Россеть» опубликовал статью с видеоприложением о некоторых аспектах финансовой жизни города. Из материала следовало, что региональные власти и фармакологические и оружейные концерны прочно срослись боками, к основательному ущербу для центрального правительства. Тут интересны были не столько факты, о которых Аркадий Петрович был прекрасно осведомлён, сколько само обстоятельство публикации. Тула была далеко не единственным «княжеством». Предыдущий советник при правительстве ЕРФ лет десять назад начал потихоньку терять душевное равновесие и связь с реальностью. Самые умные и чуткие из региональных смотрящих засекли перемену на ранней стадии и начали – тоже очень осторожно – переключать все рычаги управления на себя. Как правило, не встречая никакого сопротивления со стороны «светской» власти – сохранить регион было важнее. После того, как господин Рождественский встретил в узком коридоре майора СБ Андрея Кесселя, как-то само собою стало понятно, что новый советник не станет спрашивать с подчиненных за то, что при других обстоятельствах сделал бы сам. Вернее, не станет в том случае, если они вернутся к докризисному образу действия. Конечно, на это тоже потребуется некоторое время.

Так что фактически тульская ситуация была секретом Полишинеля, а вот формально – вопиющим нарушением закона. И кто-то вдруг решил этим воспользоваться. Удивительно.

Еще удивительней было то, что на автора материала – Владислава Бондарева – в Туле с радующей душу оперативностью (знающему человеку сразу видно, что Фальковский – бывший партработник) завели дело об изнасиловании.

В общем, было зачем в Туле появиться личному глазу господина советника, было.

Габриэлян заехал в промзону, покрутился полчаса между одинаково глухими, празднично пёстрыми заборами. Бондарев получил информацию от Кислова, и нужно было тщательно отрясти прах с ног, прежде чем встречаться с Кисловым. Чтобы у «сторожей» сомнений не было в серьёзности намерений московского гостя. Кислов уже получил своё ото всех и отовсюду, но вот убрать его не убрали – соображали, что одновременная атака на Бондарева и Кислова заставит Москву шевелиться с удвоенной силой.

В принципе, в любом городе – да что там, в любом ПГТ – шли свои подковёрные войны, по накалу не уступающие столичным. Но вот Фальковский явно где-то перебрал меру, потому что его художества сдал «Россети» заместитель мэра, перспективный администратор, человек в трех шагах от инициации. И было очень трудно представить себе, чем именно Фальковский допёк этого самого Кислова, чтобы тот послал к Хель все – должность, пайцзу и обещание вечной жизни – и дал в открытый доступ материал, который, среди прочего, губил и его собственную карьеру.

Габриэлян предпочитал не представлять себе, а точно знать. И поэтому в два часа дня он стоял у калитки кисловской дачи, всем видом демонстрируя безобидность хрипящему на цепи псу – помеси немецкой овчарки и дворняги. Летом здесь, наверное, созревали замечательные яблоки, а сейчас охранять было нечего – разве что побеленные стволы и хищно-зелёную траву. Ну и хозяина, конечно.

– Цыц! – гаркнул, выйдя на крыльцо, коренастый усатый мужчина лет сорока пяти. Пёс мгновенно умолк – то ли оттого, что Кислов попал точно в собачью тональность, то ли ещё по какой-то причине.

– Вы из Москвы? – спросил бывший вице-мэр, втыкая большие пальцы за ремень джинсов.

– Да, – сказал Габриэлян. – Вот мой значок, – он приоткрыл лацкан пальто, показывая пайцзу.

Увидев блеск полированной стали, а не бронзы или золота, Кислов уважительно шевельнул усами.

– Пройдемте в дом. За мной следят. Вы в курсе?

– В курсе. За мной – тоже. Они считают, что я считаю, что я от них оторвался. Да, сейчас нас в радиусе двух метров не может слушать никто. Даже моё начальство.

В доме было тепло и светло. Обогреватели в стенах, чуть пригашенные по дневному времени трубочки «живого света» по обводам потолка. А в остальном – деревенское жильё. Только слишком чисто. Ни пылинки нигде. И явно не из пристрастия к аккуратности – собственная куртка хозяина валяется на диване, пепельница век нечищена.

– Не любите запах табака? – спросил Кислов.

– Не люблю. Но это несущественно. Вас уже, полагаю, и без того достаточно стеснили. Курите, пожалуйста.

– Чаю? Должен же я вам предложить хоть что-то, что вы можете со мной разделить. У меня «Дарджилинг», люблю крепкий – пьёте?

– Не откажусь.

Кислов, не глядя, протянул руку и взял пульт. Титанчик был стилизован под тульский самовар. Пачка «Дарджилинга» стояла тут же, на письменном столе.

– Я сначала думал – вы высокий господин, – садясь, Кислов вынул из-за спины пистолет, бросил его в ящик стола. – Кентавр так лаял, как лает только на них. И почему собаки их так не любят? Знаете, смешно – это ведь для меня была одна из причин: что после инициации он и на меня так лаять начнет. Что с Бондаревым? Будете его брать за яйца – или поприличнее предлог выдумаете?

– Объясните мне лучше, что у вас творится. – Габриэлян откинулся на спинку стула и закрыл глаза. – Я приехал, и меня тут же взяли в наблюдение. Хорошо взяли, грамотно. Умеют. А вот с Бондаревым вышла несуразица какая-то. Репутация ловеласа, конечно, у Бондарева прочная, и это не могло не навести на мысли – но тот факт, что заявительница ночевала у обвиняемого по меньшей мере дважды до того, как он ее изнасиловал, не может не навести на другие мысли. Ну, и я пытаюсь понять – это вас так любят в местной милиции и СБ или это всем так надоел Юрий Андреевич?

Кислов смотрел на приезжего с веселым удивлением.

– Надоел – это не то слово. Остопиздел – это, пожалуй, подойдёт. – Усы Кислова встопорщились над сигаретой. – Барин, понимаете? Скучающий барин. Которому ноги о человека вытереть – в удовольствие. Сиюминутное… У меня секретарша была, Анжела. Хорошая девушка, умная. Ну и… я давно в разводе, бывшую не обижаю, детей тоже, имею право. Было у нас с ней, я и не скрывал, и дело она знала, я её не только за тугую попу при себе устроил. Фальковский увидел, пристал – уступи на ночь. Я сначала вежливо. Он говорит – пятьдесят тысяч. Я матом. Я ведь не из его кодлы, я из регионального аппарата, он меня тронет – нас всех тронет. Он – пятьсот. Я двухэтажным. Он говорит – ладно, возьму так. Я к Анжеле охрану приставил – она от охраны сама убежала. Он ей передал: или ты, или твоя младшая сестрёнка. И я же знаю, что сам он с бабами – ни-ни, года не те. Только смотрит. Утром пришла девочка – в руках чип на пятьдесят тысяч. По десять – за каждого. Понимаете? Значит – не обидел. Она пошла и таблеток наелась, я не уследил, дурак. И я не один такой. Ему важно человека согнуть, чтобы он сам себя дерьмом почувствовал. Понимаете?

Габриэлян понимал, что он имеет в виду. Он не понимал, как такой реликт патриархата образовался здесь, в Туле – одна лексика чего стоит… И насколько эта картина типична среди местной властной элиты. И только ли среди элиты.

– Да. А почему вы по линии не пошли? Я думаю, вас бы поддержали.

– С чего бы это меня поддерживать против Фальковского в сваре из-за бабы, которая сама, добровольно, пришла развлекать высокого господина и ушла с большими деньгами на карте? Да как бы не оказалось, что я сам ей этими таблетками рот набил. Из ревности. А теперь вам придётся реагировать.

Если бы Габриэлян приехал в Тулу по этому делу, он обязательно проверил бы душещипательную историю – и не удивился, окажись она чистой правдой. Именно на таких вещах часто и горели, казалось бы, прочнее некуда сидевшие люди. На барских выходках. На чьем-то походя оскорблённом самолюбии.

Вот так, рано или поздно, наверное, спекусь я. Надеюсь, всё же, что не совсем так…

– А начальнику милиции он что сделал?

– Еришеву? Да ничего. Жену его один раз… нет, не позарился. С гулянки шуганул. Не понравилась она ему, понимаете? Картину портила. И всё такое прочее.

Габриэлян потер лоб. Больше для того, чтоб обозначить реакцию, хотя глаза и вправду куда-то хотелось деть.

– И что самое поганое – он все это делает так, что придраться-то и не к чему. Уголовщина – а доказать ничего нельзя. Ну, я и решил – старинным методом Элиота Несса[10]10
  Элиот Несс – агент ФБР, сумевший арестовать и добиться осуждения Альфонсо Капоне за неуплату налогов.


[Закрыть]. Это, конечно, страшное западло – я половину собственной мэрии вместе с ним торпедировал, и себя заодно. А плевать. Больше терпеть его нельзя – иначе выйдет, что он прав.

Чай поспел уже давно, и в ходе разговора хозяин как-то незаметно его разлил по чашкам. На вкус «Дарджилинг» оказался терпким.

– Я вас понял.

Да, все вышло на редкость удачно. Ему было о чём говорить с Фальковским, а Фальковскому было от чего нервничать. Все вышло на редкость удачно, а этот вице-мэр, то есть, бывший вице-мэр – человек, которого надо запомнить. Если ему важно, что на него начнет лаять собственная собака… он может пригодиться в дело.

Габриэлян также понял, как это никто не подумал на Фальковского: подозрение в серийных убийствах было ну уж совершенно избыточным.

– С кем в этом городе мне ещё стоит встретиться? – спросил он.

Кислов призадумался.

– С Муравцевой и Бродским. Только ради Бога не говорите, что от меня – сразу закроются, как в бункере. Им же тоже нагорело. Они меня теперь видеть не могут и слышать не хотят. С остальными смысла нет – никто не верит, что с Фальковским, наконец, что-то сделают. Да, и эта налоговичка, которую прислали по душу Фальковского – с ней. Я же почему так Бондарева торопил – сдается мне, что девочку уже покупают, так если бы материал в инфосети появился, ей бы ходу обратного уже не было.

– Хорошо, – кивнул Габриэлян и отпил ещё немного. – Знаете, в такой концентрации даже чай вреден для сердца.

– А мне стоит об этом беспокоиться? – поинтересовался Кислов.

– Теперь – да.

Если бы Кислов узнал, куда направился московский гость, он бы страшно удивился: арендованная «лада-ирбис» остановилась у «Гейм-Галереи», самого большого в городе центра виртуальных игрищ. Габриэлян заплатил за полуторачасовый сеанс «Дома кинжалов», сдал на хранение пальто и закрылся в кабинке.