Текст книги "Прелюдия (СИ)"
Автор книги: Александр Горохов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Фрагмент 20
39
Старший лейтенант Олег Лосик, 9 октября 1939 года
Четыре месяца очень напряжённой учёбы – это много или мало? Если учитывать, что все мы уже не просто закончили бронетанковые училища, но и служили в танковых войсках, а ко-кто даже повоевать успел. Но техника, которую мы осваивали в течение этого времени, настолько сложная, что знаний, полученных здесь, близ уральского села Чебаркуль, хватило бы на курс какой-нибудь Бронетанковой академии, если бы такая существовала. Видимо, именно из-за этого всех нас, красных командиров, закончивших курс обучения, после сдачи экзаменов повысили в званиях на одну ступень. И теперь уже не наши прежние инструктора, а мы занимаемся практическим обучением нового набора курсантов, часть из которых направлена сюда из войск, сражавшихся с японцами на реке Халхин-Гол. Зачастую – орденоносцев, заслуживших награды проявленными в боях доблестью и героизмом.
Их типичная реакция после первого знакомства с машинами, на которых им предстоит идти в бой в последующем, чаще всего сводится к словам:
– Эх, нам бы такую технику там, в Монголии!
Первое, что бросается в глаза тем, кто знакомится с нашими танками более близко, это то, что все смотровые щели заменены смотровыми приборами с очень высококачественными стёклами. Обзорность сквозь них просто превосходная, в отличие от того, с чем мне доводилось иметь дело. Прицел с увеличением тоже с очень высокой прозрачностью используемого в них стекла. Не искажает, не окрашивает изображение.
Это, конечно, касается лишь приборов, предназначенных для светлого времени суток. А есть ещё и такие, что позволят видеть в кромешной темноте. Вот у тех – да, изображение очень сильно отличается от естественного. Но оно и есть неестественное, поскольку его создаёт особый экран, преобразующий невидимые инфракрасные лучи, испускаемые специальной фарой подсветки, в видимое человеческим глазом изображение. Пусть всего на 400 метров, а у механика-водителя всего на 50 метров, но ведь это в полной темноте, без включения осветительных фар. А чего стОят дальномер, с высочайшей точностью определяющий дистанцию до цели, баллистический вычислитель, автоматически выставляющий угол возвышения ствола, и стабилизатор орудия, позволяющий вести огонь на ходу, а не с остановки!
Как я понимаю этих ребят после рассказов о том, что в реальности происходило у Халхин-Гола! Потери бронетехники были огромные. Если скоростные новейшие БТ-7 ещё имели шанс избежать поражения артиллерийским огнём противника за счёт немногим более толстой брони, скорости и манёвренности, то тихоходные и слабо бронированные Т-26 выбивались за милую душу. И не только попаданием снарядов противотанковых пушек, но и пулями японских противотанковых ружей калибром аж 20 миллиметров. Настолько мощных, что, как оказалось, нередкими были случаи, когда стреляющим из них отдачей ломало ключицу.
Впрочем, горели и БТ-7. Причём, иногда без всякого воздействия противника: устанавливающийся в них авиационный двигатель М-17 очень чувствителен к настройке зажигания. И при малейшем нарушении угла его опережения даёт мощную вспышку через воздушный фильтр карбюраторов. А если учесть, при какой жаре приходилось воевать, парЫ авиационного бензина воспламенялись мгновенно. Вплоть до того, что заводить танк разрешалось лишь в том случае, когда снаружи находился один из членов экипажа с огнетушителем наготове.
У бронеавтомобилей другая беда. Все они построены на базе «гражданских» автомобилей. А значит, перетяжелены в сравнении с базовыми машинами, их двигатели работают в более тяжёлых режимах. И к слабому бронированию, а также худшей, чем у танков, проходимости добавляются регулярные перегревы моторов.
Тем не менее, победа осталась за нами, враг разбит, а японское правительство признало поражение своей армии. Но если бы в решающих боях принимали участи наши Т-55, победа досталась бы куда меньшей кровью. Ведь этим танкам не страшны никакие из существующих в мире противотанковых пушек, а действие осколочно-фугасного снаряда сравнимо с эффективностью орудий корпусной артиллерии.
«Если бы»… Рвались мы, конечно, на фронт. Но ведь не маленькие, прекрасно понимали, что недоучившиеся экипажи никто в бой не пустит. И столь ценной боевой техникой ради нашего желания никто рисковать не станет. Не для того её здесь собрали, и обучают ею владеть лучших из лучших, как выразился комбриг Кривошеин.
– Хватит и на вашу долю сражений.
Откуда взялась вся эта фантастическая по характеристикам техника, которой забиты открытые стоянки Чебаркульского полигона, нам запрещено не только обсуждать, но и интересоваться этим. Да только шила в мешке не утаить. И таблички-шильдики с выбитым годом выпуска на ней и её отдельных агрегатах на глаза попадаются, и наши инструкторы, в которых многое выдаёт то, что они очень плохо владеют современной реальностью, несколько раз проговаривались. Это всё – из далёкого будущего, из самого конца нашего века. Получается, что там, в будущем, кто-то создал этакую машину времени, как у английского писателя-фантаста Герберта Уэллса. Только переносящую не в будущее, а в прошлое. Но это тоже огромная государственная тайна, обсуждать которую категорически запрещено.
Если танки, боевые машины пехоты и бронетранспортёры продолжают оставаться на здешнем полигоне, и их вывезли куда-то «на сторону» в очень небольшом количестве, буквально единицы, то вся остальная техника вывозится эшелонами. Скорее всего, на другие полигоны, где будут обучать владению ею красноармейцев. Наш же оставили для танкистов и мотострелковых частей, которые будут придаваться «особым» танковым бригадам. То же касается и боеприпасов, хранящихся на дальнем «конце» полигона: вывозят, вывозят и вывозят всё, что не предназначено танкистам и мотострелкам.
Помимо боевых машин совершенно новой конструкции, нас, танкистов, перевооружили и на другое личное оружие. Теперь экипажи будут вооружены не пистолетами ТТ, а пистолетами-пулемётами ППС под тот же патрон. Лёгкими, удобными в тесном танковом пространстве из-за складывающегося приклада, имеющими магазин не на восемь, а на тридцать патронов, а прицельную дальность не 50 метров, а 200. Конечно, это оружие выглядит неказисто и намного более слабое, чем автоматические карабины мотострелков, но нам ведь не вести стрелковый бой с пехотой противника, как им. Наше оружие – для встречи с врагом в самом крайнем случае, когда танкист находится вне машины.
– Подбить и даже уничтожить можно любую боевую машину. Даже столь защищённую, как эта, – говорили нам инструкторы. – Множеством способов: подрыв на мине, прямое попадание авиабомбы или снаряда корпусного орудия. Да и сама по себе техника не вечна: что-нибудь, да ломается. Поэтому вы обязаны уметь быстро устранить мелкие неисправности, вроде порванной гусеницы, чтобы поскорее вывести танк из-под возможного обстрела противника. А в таких ситуациях возможно всякое. Поэтому владение личным стрелковым оружием также необходимо, как и умение обращаться с боевой машиной.
А то, что нам в ближайшую пару лет не избежать войны, совершенно ясно. Польские империалисты и раньше не скрывали своих претензий на наши земли, не забывая при этом «откусывать» территории у других стран, граничащих с Польшей: Литва, Чехословакия, восточная часть Германии. Только приход к власти в последней милитаристов спас от захвата Латвию и Эстонию. Теперь поляки решили окончательно уничтожить германское государство. И первое время продвинулись очень далеко на запад. Но завязли в городских боях в Берлине, блокированном со всех сторон, но не сдающемся даже несмотря на то, что бои идут уже в центральных районах города.
Германия уже практически рассечена надвое: польским дивизиям, наступающим в центральной части страны, осталось пройти всего 50–70 километров, чтобы достичь оккупированных французами территорий. Сдерживают от этого их только постоянные контратаки германской армии и ополченцев с севера и удары поддерживаемых австрийскими и итальянскими «добровольцами» из Баварии и Вюртемберга на юге. А ещё – постоянные диверсии со стороны «вервольфов»-партизан на уже захваченных территориях, нарушающие линии снабжения польских войск.
Но всё равно, если исходить из соотношения сил и качества вооружений, Германия обречена. А следующей целью поляков станут наши Белоруссия и Украина.
Очередной день практических занятий на полигоне, унылый, дождливый октябрьский день начался с новости, привезённой одним из инструкторов, которые каким-то образом получают сведения даже быстрее, чем их публикуют в газетах или передают по Московскому радио.
– Революция в Латвии!
– Что? – не понял я возгласа спрыгивающего с кузова полуторки инструктора.
– В Риге восставший народ арестовал министров и требует создания правительства народного единства с включением в его состав коммунистов!
40
Иван Степанович Туманян, 25 октября 1939 года
Наша работа пошла, что называется, с места и в карьер. Мой коллектив, обслуживавший установку «прокола времени», немедленно отправили в Ленинград, в знаменитый Физико-технический институт академика Иоффе. Народ я себе подбирал «подкованный», и там эти люди будут на своём месте, ведь именно в ЛФТИ сейчас идёт разработка новой модификации «радиоуловителя самолётов», как в это время называют радиолокаторы.
Да, для многих в «том» мире было бы величайшим открытием, если бы они узнали, что в Красной Армии на момент начала Великой Отечественной войны уже существовали радиолокаторы. Первая модель с названием РУС-1 уже даже принята на вооружение и выпускается промышленностью. Правда, до войны сумели построить всего 45 комплектов этой РЛС. И ещё чуть больше двух десятков РУС-2 «Пегматит», которой здесь сейчас и занимаются в Ленинграде.
На представление руководителю института Абраму Фёдоровичу Иоффе и специалистам-локаторщикам мне пришлось съездить, и, честно говоря, даже я несколько стушевался перед его именем и именами людей, которых мы, люди из 1994 года, помним по институтским учебникам. Николай Яковлевич Чернецов, Павел Александрович Погорелко, Юрий Борисович Кобзарев… Те самые, с которых и начиналась советская практическая радиолокация.
Но сейчас, по требованию представителя только что созданного 6-го отдела (обеспечение безопасности в области научно-технических знаний) Главного управления госбезопасности, все они, включая Абрама Фёдоровича и только-только выпущенного на свободу из-под следствия Акселя Ивановича Берга, уселись за парты слушать лекции по основам радиолокации, которые вели мои помощники.
Но основная работа у меня, конечно, в Москве, в Междисциплинарном научно-исследовательском центре, где создаётся поистине грандиозный банк технической документации, цены которому в это времени просто не существует. Мы ведь «хапали» не только «бумажные носители», но и «договорились» по поводу «коммерческого заказа» с НИИ сети «Эталон», занимающимися микрофильмированием. Благо, одна из «эталоновских» контор находилась у нас совсем под боком, в Миассе. И теперь эти микрофильмы тоже переводят «на бумагу», что очень удобно при работе со сложными чертежами и многотомными техпроцессами. Да, информация у «эталоновцев», в основном, загрифована, но мы-то перекупали микрофильмы с совсем уж устаревшей информацией, преимущественно 1950−60-х годов.
Одним из первых дел, которые сделали мы с Владимиром Михайловичем Бабушкиным и его коллегами-отставникам из КГБ, была передача огромной докладной записки на имя Сталина, содержащей списки репрессированных учёных, инженеров, военных, проявивших себя после реабилитации или освобождения из-под стражи. Тоже подготовленные заранее, очень подробные, содержащие перечень позднейших заслуг этих людей.
К сожалению, часть их сразу освободить не получилось: репрессии в отношении них далеко не всегда были «необоснованными». Тут и нецелевое использование средств, и растраты, и, чего уж там скрывать, банальное шкурничество. Например, поводом для затянувшегося следствия в отношении одного из будущих Маршалов Победы Константина Константиновича Рокоссовского стал массовый падёж коней в его кавалерийском корпусе. А Сергей Павлович Королёв обвинялся во «вредительской деятельности» за эксперименты, не относящиеся к прямой работе по созданию ракетной техники. Но тем Советский Союз образца конца 1930-х и начала 1940-х мне нравится, что даже тем, кто «заслужил» наказание, представляется возможность искупить вину созданием отличной боевой техники «под контролем НКВД», в так называемых «шарашках».
Впрочем, по характеру охраны, и наш МНИЦ был той же самой «шарагой», поскольку располагался на строго охраняемой территории, а семьи его сотрудников, прибывшие из будущего, живут «внутри периметра». Под который выделили Школу НКВД и прилегающий к ней большой дом в районе, имеющем название Дангауэровка. Там, где когда-нибудь будет построена станция метро «Авиамоторная».
Условия проживания по местным меркам неплохие: квартиры от двух до четырёх комнат, но поскольку многодетных семей у нас нет, некоторые из «четвёрок» превратили в коммуналки. Правда, кое-кому приходится привыкать к общей кухне и, после жизни в «брежневках», к совмещённым санузлам, но если учитывать, что для многих «аборигенов» и подобное считается едва ли не царской роскошью, то жаловаться не на что.
Залегендировали нас как «иностранных учёных российского происхождения, вернувшихся из эмиграции по приглашению советского правительства». Отсюда и пристальное внимание к нам со стороны чекистов, и хорошие условия проживания (включая отдельный продуктовый магазин), и наши «странности» в одежде, поведении и даже речи.
Центр мы оборудовали по последнему слову техники «нашего родного» времени. Не зря ведь Борис Уманский «раскрутил фирму» на поставках компьютерной техники и телефонов с факсами. Лапу на часть ввозимой им продукции мы сумели наложить, мотивируя не только потребностями «уральского филиала», но и кое-какими другими надобностями. Например, «подарков» тем, от кого зависит функционирование этого филиала. Ну, и планами «завалить» уральский регион оргтехникой по розничным ценам, чуть ниже региональных, но выше московских. А для того, чтобы прибыль была ещё выше – завозить на наши склады не уже собранные ЭВМ, а комплекты для её сборки на месте: электронщиков здесь хватает, и с наладкой такого производства действительно проблем не возникло бы.
То, что вычислительная техника станет колоссальным подспорьем в расчётах советских инженеров, я убедился на собственном опыте. Тем более, такая мощная: процессоры «Пентиум» с тактовой частотой 75 мегагерц по своему быстродействию превосходят даже старые советские ЭВМ серий БЭСМ, ЕС и СМ, занимавшие огромный вычислительный зал, а ведь появление тех машин позволило нам «вытянуть» и ракетно-космическую программу, и расчёты ядерных реакторов, не говоря уже об авиастроении и составлении баллистических таблиц для артиллерии. Конечно, компьютеры не вечны, но лет десять точно проработают. По крайней мере, первые из закупленных ещё при позднем СССР аппараты с процессорами 8086 продолжают работать на предприятиях ВПК по сей день. А там уже, надеюсь, и советские полупроводниковые приборы начнут производиться, хотя бы примитивные собственные вычислительные машины делаться. Так что порядка тысячи компьютеров (далеко не все, конечно, с процессором «Пентиум», часть с 486 и даже 386, и далеко не все новенькие) мы сумели завезти в 1939 год.
Компьютеры – это хорошо. Да вот только с печатью сделанных на них расчётов есть проблема. Даже на матричных принтерах, куда более долговечных, чем лазерные, для которых порошок стоит очень дорого, а фотобарабаны имеют «привычку» истираться. Ленточка! Обыкновенная красящая ленточка изготовлена из нейлона, который ещё не производится даже в Штатах, где его изобрели. Мы просто обязаны запустить производство этого материала, чтобы не извращаться с повторной пропиткой запасённых нами расходников. Ну, кроме того, нейлон – это, помимо чулок и рубашек, ещё и лёгкие и очень прочные парашюты для лётчиков и десантников. Во время войны их понадобится много, очень много.
А война действительно не за горами. Восстание в Риге вызвало настоящую истерику в Варшаве и Лондоне. Особенно после того, как новое «правительство национального спасения», руководствуясь подписанным с СССР в 1932 году договором о ненападении, направило делегацию в Москву для подписания нового соглашения, о взаимопомощи, предусматривающего ввод Красной Армии в эту страну в случае угрозы вторжения в неё со стороны Польши.
Да, поляки оставили на востоке страны довольно небольшие силы. Но после свершившегося в Латвии переворота (а следом за ним начались беспорядки против «сдачи государства правительством предателей» и в Таллине) начали стягивать к польско-латвийской границе войска, численно превышающие небольшую латвийскую армию втрое. И советскому правительству ничего не остаётся, кроме как тоже концентрировать дивизии близ границ с двумя прибалтийскими республиками.
В Эстонии обошлось без переворота. «Президент-регент» Константин Пятс отправил прежнее правительство в отставку и, пользуясь давними хорошими связями с Москвой, заключил такой же договор о взаимопомощи. Только ввод советских войск не откладывал на момент «угрозы вторжения», а потребовал немедленно, едва просохли чернила на соглашении. В итоге двадцатипятитысячный контингент советских войск войдёт в Эстонию уже к 1 ноября. Возможно, немногим позже (если поляки всё же не начнут агрессию) то же самое случится и в Латвии. Ну, а если полезут, то война с Польшей начнётся раньше, после того, как первые польские отряды пересекут латвийскую границу.
Фрагмент 21
41
Юзеф Бек, 2 ноября 1939 года
Пся крев! Проклятые немцы! Никто не ожидал от них такого упорства. Вместо недели, отведённой на штурм Берлина, пришлось потратить на этот город целых полтора месяца. Полтора месяца! И сорок тысяч убитыми и более ста пятидесяти тысяч ранеными. После таких потерь ни о каком наступлении на северо-запад Германии без переформирования частей, участвовавших во взятии города, речи идти не может. Мы потеряли в городских боях около 350 танков и танкеток. Почти полторы танковых дивизии! Самое же обидное то, что уничтожены они преимущественно не артиллерией, а обычными стеклянными бутылками, наполненными бензином, смешанным с моторным маслом.
Мы очень сильно ошибались, надеясь на то, что берлинцы, вооружённые преимущественно гражданским оружием, очень быстро почувствуют на своей шкуре, что значит сражаться с регулярной армией. Почувствуют и прекратят сопротивление. Увы! Гибли они на баррикадах, которыми были перегорожены берлинские улицы, десятками, но им на смену приходили всё новые и новые защитники. По улицам города невозможно было передвигаться из-за огня с верхних этажей даже из охотничьих ружей. Жолнежам приходилось полностью зачищать каждый дом в квартале, чтобы продвинуться дальше.
Сказалась и наша недооценка роли тяжёлой артиллерии в такого рода боевых действиях. Дело в том, что традиционно польская армия располагала лишь полевой артиллерией, приданной пехотным, конным и танковым батальонам. А мощности орудий калибром 75–76 мм оказалось недостаточно даже для разрушения тех самых баррикад и уж тем более – домов, порой, превращённых в настоящие крепости. Не говоря уже о танковых пушках, калибром 37 мм. Какую-то помощь оказывала авиация, но только если удавалось точно попасть в ту же самую баррикаду или нужный дом. Так что иногда, чтобы расчистить путь пехоте в пределах одного квартала, приходилось делать четыре-пять самолётовылетов.
К счастью, мы не успели переформировать чехословацкую армию, построенную по иным принципам, и уже в ходе городских боёв пришлось срочно перебрасывать в Берлин чехословацких артиллеристов, тяжёлые орудия которых прекрасно проявили себя в Нюрнберге. Даже самые гордые кавалерийские офицеры теперь осознали, что далеко не все проблемы можно решить лихой кавалерийской атакой. Только стоило это осознание десятков тысяч жизней польских воинов!
Да, до начала войны с Советской Россией нам нужно будет проделать огромную работу по реорганизации нашей артиллерии. Соответствующее задание маршал уже выдал Генеральному Штабу: ознакомиться с соответствующими наработками англичан и французов и к середине ноября подготовить предложения по организационной структуре отдельных тяжёлых артиллерийских частей.
До начала войны с Россией… Нам бы ещё закончить разгром Германии!
Южная группировка войск всё-таки смогла пробиться к Саару и соединиться с французскими оккупационными силами, отрезав Вюртемберг и Баварию от остальной Германии. Но, к сожалению, не удалось задушить ополчение этих земель нехваткой оружия и боеприпасов. Несмотря на все наши протесты и угрозы фашистское правительство Австрии наотрез отказалось перекрывать австро-германскую границу и запрещать переход через неё «добровольцев» как из самой Австрии, так и из Италии. И в австрийском министерстве иностранных дел лишь руками разводят на вопросы о том, откуда на фронте с баварцами берутся итальянские танкетки L3/33, итальянские противотанковые и полевые орудия, итальянские винтовки и пулемёты. Австрияки кивают на швейцарцев, швейцарцы на австрияков, а Муссолини и вовсе разводит руками: «ничего не знаю и даже не догадываюсь, как такое могло получиться».
Центральная группировка войск тоже дошла до оккупированной французами территории в Рейнской области. Но вместо наступления на север ей пришлось оставаться примерно на линии Мюнстер – Ганновер – Магдебург, поскольку часть входящих в неё войск мы были вынуждены перебросить на помощь северной группировке, завязшей в боях за Берлин. Не в сам Берлин, а на прикрытие его с запада и северо-запада, вдоль Эльбы, до поворота реки на северо-запад. Далее же от этого места вплоть до Ростока (примерно по линии Магдебург – Росток) стоят в обороне те части северной группировки, что не входили в германскую столицу. В бывшую германскую столицу, поскольку военная клика этой страны успела сбежать в Киль.
Да, генерал фон Баухич и его так называемое правительство бросили жителей Берлина на произвол судьбы, а сами сбежали под защиту корабельной артиллерии, поближе к Кильскому каналу, по которому у них, когда и там запахнет жареным, есть надежда драпануть в Северное море, а из него в какую-нибудь Аргентину или Парагвай. Но даже если это им удастся, то никакой опасности они представлять не будут. А позже можно будет потребовать их выдачи как военных преступников, разжигателей войны в Европе.
Польша никогда не простит им того, что именно из-за них нам пришлось менять наши планы. А ещё – проливать польскую кровь, забирая себе то, что вот-вот должно было упасть нам в руки само: Латвию и Эстонию. Эти продажные прибалты, едва мы были вынуждены переключить внимание на остатки Германии и подавление немецких бунтов в Силезии, Померании и Восточной Пруссии, тут же спелись с москалями и впустили большевиков на свою территорию. Особенно – московский агент Пятс, ещё с 1905 года симпатизировавший коммунистам. Когда польские войска займут Ревель, его следует повесить на фонарном столбе.
Я не зря вспомнил про немецкие бунты на недавно присоединённых землях. Эти чистоплюи из Лиги Наций «выразили возмущение жесткостью польских солдат при подавлении протестов гражданского населения». Стреляли и будем стрелять во внутренних врагов, жгли их дома и будем жечь, отправляли в лагерь в Берёзе Картузской и будем отправлять.
Нет, одной Берёзы Картузской уже не хватает для всех смутьянов. Пока мы в ней содержал только коммунистов да некоторых украинских террористов из Кресов Всходних, лагерь ещё справлялся со своим назначением. Ничего, у нас есть хороший опыт 1919−23 годов, и восстановить лагеря с очень хорошо знакомыми русским названиями «Тухоля», «Домбе», «Стшалково», «Щипёрно», «Вадовице», «Брест-Литовск», «Пикулице» недолго. Тем более, не так уж и много времени осталось до того момента, когда они снова наполнятся краснозадыми москалями.
Пусть Лига Наций сколько угодно марает бумагу своими, «коммюнике», «заявлениями» и «возмущениями». Размещение смутьянов в той же Берёзе Картузской не есть тюремное заключение, применить которое можно лишь по приговору суда, а пребывание в лагере не есть наказание за совершение преступления. В постановлении о его создании прямо прописано право направлять кого-либо на исправление по представлению начальника полицейского околотка или главы воеводства без всякой судебной волокиты. Всего-то на три месяца. Правда, эти три месяца можно, хе-хе, продлять на новые три месяца. Вплоть до бесконечности. Пока смутьян либо не перекуётся, либо не отдаст Богу душу.
Да, надзиратели иногда перебарщивают, забивая до смерти тех, кто, например, недостаточно низко им кланяется или, несмотря на категорический запрет, пытается разговаривать друг с другом. Но воспитательные меры, такие, как требование передвигаться исключительно бегом даже при переноске тяжестей, запрет сидеть (для этого бетонный пол камеры зимой заливается водой), ограничение сна (половину ночи разрешается только стоять, а не лежать), помывка в бане не чаще раза в полгода, очень хорошо помогают понять, кто пан, а кто холоп. А для особо непокорных существует «красная дорожка»: раздетым догола ползать по камням от столба до столба. Плохо ползёт или жалеет собственную шкуру – помочь дубинками, чтобы дорожка ярче от его крови покраснела.
Кое-кто из немецких «гражданских лиц», схваченных во время городских боёв (никто не разбирается, на самом ли деле он был в этот момент с оружием в руках или кому-то это только показалось), уже «исправляется» этими методами. Причём, как я слышал, отношение к ним со стороны надзирателей даже хуже, чем к тем коммунистам, с которых начинался лагерь в Берёзе Картузской. И я понимаю этих простых поляков: ведь кое-кто из них либо сам долгие годы жил под германским игом, либо имеет родственников, которых чванливые немцы не считали за людей. Пусть надзиратели тренируются: меньше года осталось до того момента, когда «Берёза» и прочие лагеря, указ о воссоздании которых уже издал пан Игнаций Мосцицкий, снова наполнятся москалями, среди коих немало коммунистов.
42
Дмитрий Новиков, 14 ноября 1939 года
Зима, как всегда, пришла совершенно неожиданно. Не помню уже, кто из юмористов сказал эту фразу, но ведь так оно и есть!
Нет, речь не о моём «полусемейном» быте (с Федотовой мы продолжаем жить «нерасписанными», но вместе). В этом плане общими усилиями у нас всё более или менее налаживается, хотя, конечно, приходится привыкать к трудностям конца 1930-х, просто несравнимых по удобству с уже привычными нами реалиями постсоветского или даже позднесоветского времени. Никаких тебе стиральных машин, электроплит, электроутюгов и холодильников. Не говоря уже о телевизорах и магнитофонах. Никакого центрального водоснабжения и отопления, только печка, греющая две соседних комнаты в бараке, да бочка с водой на общей кухне. Да даже с тёплыми вещами есть вопросы: мы ведь в 1939-й год переходили летом, когда зима казалось чем-то очень далёким.
Выручает то, что у старшего лейтенанта, пусть и в должности не командира роты, а «взводного» учебной воинской части, довольно неплохая по местным меркам зарплата. Плюс доплата 15% «за особые условия службы», которую назначили всем «пришельцам из будущего». У меня «на круг» выходит почти 700 рублей. Часть питания – «казённая», зимнее обмундирование бесплатное. У Инны, конечно, всё намного скромнее: и зарплата вдвое ниже, и никакой формы, поскольку она работает на гражданской должности, и питаться приходится за свой счёт. Но прикупить вещи к холодному сезону помогли остатки «подъёмных» в размере двух месячных зарплат (свои я ей, естественно, отдал, так что ей пришлось не очень сильно ужиматься в «хотелках»). И даже кое-что купила не в магазине госторговли, а в «коммерческом», производства частников. Так что, по большому счёту, и она, и я к зиме более или менее готовы.
Сетования о «неожиданно наступившей зиме», по большей части, не о нас, а о моей службе.
О том, что похолодает и выпадет снег, кажется, все знают, но, когда это случается, все оказываются не готовы. Особенно это касается наших, уральских условий, когда первый снегопад, обычно, очень обильный, и его последствия приходится разгребать пару дней. Разгребать в буквальном смысле, перелопачивая многие тонны снега.
Немедленно всплывает и куча прочих недоработок, допущенных, чаще всего, тыловыми службами, на которых в армейских условиях лежит вся «коммуналка». То снеговых лопат не хватает, то дров недостаточно запасли, то воду из временно проброшенных по земле труб забыли слить. Да мало ли, что тыловики умудрились напортачить?
И тыловики, и технические службы, «стараниями» которых часть техники временно превратилась в «недвижимость» из-за того, например, что не успели поменять летнюю смазку на зимнюю. Или забыли проконтролировать, чтобы отдельные «водятлы» слили воду из радиаторов.
Нам с нашей техникой проще: системы охлаждения наших танков и автомобилей заполнены не водичкой, а тосолом. И моторное масло универсальное, пригодное к работе двигателей даже не при минус десяти-пятнадцати градусах, но и при более серьёзных морозах. И запасы дизтоплива мы сделали неплохие. Причём, именно зимнего дизтоплива. А чистить дороги на полигон и внутри военного городка выгнали не сотни красноармейцев, а три колёсных трактора, лишь дополнив их работу теми самыми красноармейцами с лопатами.
Тем не менее, «курсантам» всё равно пришлось повозиться, счищая сугробы с боевых машин и убирая снег со стоянки техники. А потом привыкать к эксплуатации новой для себя техники в зимних условиях.
Кстати, пришлось столкнуться и с реальным воплощением в жизнь знакомой мне ещё по срочной службе «мудрости» – чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. Казалось бы, в бригаду Кривошеева отбирали самых толковых командиров, но нашлись среди них те, кто наотрез отказался думать головой, выполняя составленные, хрен знает кем, инструкции. Раз в инструкции указано, что с наступлением холодов следует обязательно сливать охлаждающую жидкость, значит, вперёд и с песнями! И нииппёт, что температура замерзания тосола минус сорок градусов! Полковник Смирнов такого «уставника», из-за которого практически пятьдесят литров уникальной в этом времени жидкости просто вылилось на землю, со злости отдал на растерзание чекистам. Кажется, для того дело обошлось лишь выплатой нанесённого ущерба и откомандированием туда, куда волки боятся бегать посрать, но пример показателен.
