Текст книги "Прелюдия (СИ)"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

К сожалению, объединение с Литвой не принесло нам существенного прироста численности военно-морского флота, поскольку эта страна обладала лишь единственным небольшим боевым кораблём. Но с началом короткой победоносной войны за возвращение Силезии и Поморья приращение получилось просто огромным: на минах, удачно сброшенных самолётами морской авиации прямо в створе Кёнигсбергского канала подорвался и затонул крупный пароход, заблокировав выход из базы Пиллау находившихся там германских крейсеров, а минный заградитель торпедировал военный транспорт в устье реки Свина, сделав то же самое с кораблями, базирующимися в Свиноуйсце и Щецине. Англия и Франция пригрозили Берлину вступлением в войну, если немцы отправят сражаться с нами боевые корабли, базирующиеся в Киле, Фленсбурге и Ростоке.

В результате нам достались просто королевские трофеи: два практически неповреждённых броненосца начала века класса «Брауншвейг» и построенный в 1934 году новейший линкор «Дойчланд», четыре лёгких крейсера и десяток миноносцев. К сожалению, несмотря на ультиматум с угрозой поголовно расстреливать германские экипажи, как-либо повредившие свои корабли, часть оказавшихся в ловушках кораблей была взорвана или затоплена. Но после ввода в строй данных сил именно Польша, а не Германия, становится морской державой № 1 на Балтике.

Вернувшиеся нам судостроительные мощности Гданьска и городов Померании позволили нам резко активизировать строительство морского флота. Пока, конечно, за счёт достройки на этих верфях надводных кораблей, заложенных ещё немцами, но уже заложены несколько подводных лодок.

Аннексия Латвии и Эстонии, которая должна была состояться уже в середине августа, дала бы нам сразу четыре подводных лодки, два сторожевых корабля, две канонерские лодки, пять минных тральщиков, два минных заградителя, четыре ледокола. Должна была… Да только, едва до Риги и Таллина дошли вести о военном перевороте в Германии, там тоже очень быстро сообразили, что нам становится не до них, и уже завершавшиеся переговоры об условиях их присоединения к Речи Посполитой были прерваны латвийской и эстонской сторонами «до прояснения ситуации в Германии».

Но хуже не это. Хуже то, что советские войска на границе с Речью Посполитой от Дриссы до Каменца-Подольского приведены в повышенную боеготовность. Из-за чего нам просто опасно перебрасывать значительные массы войск к нашей западной границе. Я, как отставной полковник и военный дипломат, это прекрасно осознаю.

Наш триумвират обсудил и данную проблему. Предложением маршала было отправить Москве жёсткую дипломатическую ноту с требованием прекратить действия, направленные на провоцирование войны между Речью Посполитой и Советской Россией, и начать мобилизацию для того, чтобы, если они не образумятся, ударить первыми. Но пан Игнаций быстро урезонил его тем, что нам ни в коем случае нельзя вести войну на два фронта – и против Германии, и против Советов. Пусть даже правительство Молотова и военная диктатура Браухича никогда не смогут договориться о союзнических отношениях: пришедшие к власти германские военные не меньше нас ненавидят большевиков.

Мы сошлись на том, что мне следует вылететь на переговоры в Москву с Молотовым, с недавних пор ещё и возглавляющим русский наркомат иностранных дел, и Сталиным. И заключить с СССР пакт о ненападении сроком на пять лет.

– Но это слишком долго! Мы планировали войну с русскими не позже следующего лета, – попытался возражать Рыдз-Смиглы. – Пока они не успели нарастить свою армию.

– Если германские военные окажутся благоразумными людьми, то никто не будет мешать нам вернуться к реализации этих планов, – высказался я под одобрительные кивки президента. – Но на время, пока ситуация не прояснится, нам нужно любой ценой обезопасить свою границу. Даже путём обмана. Тем более, обманывать русских – это не грех, а доблесть.

Фрагмент 16

31

Капитан Рафаил Гареев, 28 июля 1939 года

Жарко тут. Во всех отношениях жарко. И солнце палит неимоверно, и бои в начале июля разгорелись горячие.

В ночь на 3 июля японцы перешли в наступление, перейдя реку и ударив в направлении высоты Баин-Цаган. Судя по тому, что на западном берегу её ждали, наши уже известили советское командование о ходе боевых действий в этом конфликте. Во-первых, сама высота была уже скрытно занята нашими войсками, а во-вторых, по японцам, сосредоточившимся у понтонной переправы, был нанесён удар батареи «Катюш». Это, я вам скажу, было нечто! Темнота, рёв и пламя стартующих ракет в месте расположения батареи, огненные стрелы в небе и частые-частые взрывы на противоположном берегу реки. Нашу установку тоже загнали на вершину этой высоты, зарыли в землю и прикрыли маскировочными сетями, чтобы мы могли поддерживать обороняющий гору 27-й мотострелковый полк огнём, так что это всё мы видели прекрасно.

Шестьдесят четыре взрыва реактивных снаряда, конечно, не могли уничтожить всю наступающую на нас дивизию, но дезорганизацию японцам на месте переправы устроили знатную. Ни о какой внезапности удара речи уже не шло. А боевые расчёты БМ-13, быстро перезарядив установки, ударили по соседнему участку. Это, насколько я помню, нарушение всех инструкций, запрещающих давать больше одного залпа с одной и той же позиции, но ребята вели огонь почти на максимальную дальность, а японцы ещё не успели развернуть артиллерию, так что сошло с рук.

Работы на переправе возобновились только с рассветом. Тогда же начался и обстрел позиций занявшего оборону мотострелкового полка. А примерно через час после этого в небе появились самолёты, как наши, так и японские. По моим прикидкам, это было одно из крупнейших авиационных сражений, поскольку на протяжении всего дня над нами постоянно вертелись десятки самолётов. Истребители не давали японским бомбардировщикам прорваться к высоте для нанесения бомбового удара, наши штурмовики пытались атаковать переправляющихся через реку врагов. И наша установка, и «Катюши», отведённые в тыл и замаскированные, пока вертелась эта карусель, молчали. Работала только полевая артиллерия, приданная мотострелкам.

Японцы – народ настырный, кто по переправам, кто вплавь или вброд, но ко второй половине дня сумели переправить на западный берег до полка пехоты и некоторое количество артиллерии. И пошли в атаку на высоту.

Вот тут во фланги им и ударили два батальона 11-й танковой бригады. Японский полк, конечно, на гусеницы намотали, но и потери понесли большие из-за спешно переброшенных к самой реке противотанковых пушек и полевой артиллерии. А после этого японская ударная группа численностью немногим более дивизии, уже не могла продолжать наступление и начала окапываться на восточном берегу реки.

«Сковывающей» японской группировке, нанёсшей удар ещё 2 июля, тоже не удалось достичь больших успехов. Пусть даже задействованы в нём были два пехотных и целых два танковых полка, около 130 танков.

Разумеется, японские танки – это вовсе не немецкие 1941 года. Тип-94 – вообще пулемётный, с бронёй до 12 миллиметров. Тип-97 «Те-Ке» имеет такую же лобовую и 16-мм бортовую броню, но уже вооружён 37-мм пушкой. У Тип 95 броня тоже не превышает 12 мм и имеется пушка того же калибра. У средних Тип-89 серьёзнее и бронирование, и орудие: до 17 мм и 57 мм соответственно. Ещё один Тип-97, но с индексом «Чи-Ха», имеет такую же пушку, но броня на 10 мм толще. Но для красноармейца, который не может пробить из винтовки бронелисты даже танкеток, это всё равно опасный враг. Ведь те же немецкие «единички» и даже бронетранспортёры в сорок первом наделали много нехороших дел.

Но комдив (генерал-майор по-нашему) Георгий Константинович Жуков, в начале июня возглавивший 57-й особый корпус, ждал этого удара и приказал добавить пехотинцам, окопавшимся на восточном берегу Халхин-Гола, противотанковой артиллерии, включая новые на этот момент «сорокопятки», зарыть в землю бронемашины и танки, а также усилить артиллерийскую группировку в тылу обороняющихся. Так что японцам удалось потеснить наших только километра на полтора. Некоторого успеха противнику удалось достичь в ночной атаке 8 июля, но его в тот же день отбросили назад контратакой при поддержке бронетехники. После чего на фронте наступило затишье.

К этому времени и нас, и батарею «Катюш», убедившись в том, что в районе Баин-Цагана враг перешёл к обороне, уже перебросили на этот, южный участок. Наш экипаж за всё время обитания на этой высоте не сделал ни единого выстрела. Но это вовсе не значит, что мы сидели без дела. Локатор «Шилки» постоянно контролировал воздушную обстановку и предупреждал наши истребители о приближении вражеских самолётов. Дело в том, что, помимо доставленных нашей колонной авиационных радиостанций, ещё одну партию этих приборов привезли грузовики с боекомплектом для «Катюш», поэтому ехавшему с нами бывшему советскому прапорщику-связисту удалось установить их на самолёты уже нескольких авиаполков. Так что, зная частоту настройки их раций, мы достаточно результативно наводили «сталинских соколов» на противника.

Ясное дело, комдив Жуков не мог не посмотреть на технику, которую так расхваливали за вклад в оборону Баин-Цагана. Вот и довелось мне пожать руку человека, который в нашем мире стал Маршалом Победы.

Очень коротко, «налысо», стриженный, невысокий, живой, не успевший приобрести «монументальности», запомнившейся мне даже по фотографиям военных лет, не говоря уже о фильмах, в которых его гениально играет Михаил Ульянов. Но в нём уже чувствуется сильная воля и решительность.

На время фронтового затишья нас определили в резерв. Безделья тоже не было, как и на Баин-Цагане. Следили за воздушным пространством, занимались обслуживанием техники, слушали бесконечные политинформации.

Послушать было о чём. 15 июля в Германии произошёл военный переворот: группа генералов во главе с фон Браухичем свергла действующее правительство и установила военную диктатуру. Это, конечно, не нацисты во главе с Гитлером, но тоже ярые националисты, немедленно объявившие о том, что отказываются от соблюдения наложенных на Германию ограничений в военной сфере и немедленно приступают к наращиванию численности армии.

Англия и Франция тут же заявили, что «не потерпят возрождения германского милитаризма» и, если потребуется, «примут все возможные меры для обуздания немецкой военщины, вплоть до военных». Ясное дело, генералы «имели в виду» требования британцев и французов освободить арестованных министров и восстановить работу прежнего правительства. Вместо этого они начали запись в народное ополчение «для защиты страны от возможной агрессии». А параллельно с этим предложили Лондону и Парижу заключить соглашение, которое гарантировало бы невозможность любой агрессии против Германии. Вплоть до принятия выдвинутого несколькими годами ранее советским правительством договора о коллективной безопасности в Европе, отвергнутого тогда стараниями поляков.

Кстати, поляки очень струсили от такого оборота дел в Германии. До такой степени, что объявили о том, что 29 июля направляют в Москву своего министра иностранных дел Юзефа Бека для переговоров о заключении Пакта о ненападении с Советским Союзом. Хотя тот же Браухич ни словом не обмолвился о том, что диктаторы хотят вести с СССР переговоры, подобные предлагаемым Британии и Франции. Даже наоборот – подчеркнул, что выступают не только против империализма, но и против большевизма.

Куда это всё «вырулит», совершенно неясно. Да и несколько не до этих размышлений нам было в последние дни, поскольку новый удар японцев, начавшийся 23 июля, предварила вспышка боёв в воздухе, случившаяся за два дня до новой попытки их наступления. Воздушное сражение утихло только 26 июля, через два дня после того, как японцы убедились в том, что советские войска не удастся сбросить с плацдарма на восточном берегу Халхин-Гола. И для нашего экипажа эти шесть дней стали звёздным часом: сбили восемь японских самолётов! Пусть и работали только «из засады», на «доборе» тех, кто отбился от общего строя или вышел из боя из-за полученных в нём повреждений.

32

Полковник ФСК Кобелев, 29 июля 1939 года

Информация о том, что некая компания с названием «А-Бэ-Цэ» может быть причастна к незаконной торговле оружием, поступала к нам в «контору» уже на протяжении полугода. Вплоть до того, что сигналы о неких странностях в деятельности этой не очень известной фирмы, официально занимающейся утилизацией запасов накопленных при СССР вооружений, шли даже от американцев, с которыми высшие российские власти сейчас очень «дружат». Но почему не давали команду расследовать её деятельность, для меня оставалось загадкой. Ну, не хотело моё руководство давать ход этому делу. И даже когда я поставил вопрос перед начальником Управления, тот меня «отшил»:

– Сергей Маратович, это несвоевременно. Я помню про эту фирму, но ТАМ, – кивнул он в сторону Кремля. – Не рекомендовали её трогать.

Как это бесит! Не трогать только потому, что тут наверняка замешаны денежные интересы кого-то из имеющих доступ «к телу» либо премьера, либо даже самого «гаранта конституции».

Впрочем, если мне не разрешили заниматься этой «хвирмой» в полную силу, это вовсе не значит, что я забросил собирать по ней информацию. И выяснил интересные тонкости. Её руководство представляло собой очень любопытный конгломерат: бывший сотрудник Внешторга, бывший конструктор ракетной техники, специалист по радиолокации, и… мой бывший коллега, с которым я был даже знаком, полковник Бабушкин, перед пенсии «опекавший» отставных членов ЦК. Стартовали они со стремительностью ракеты и очень быстро вышли на госзаказ как раз в программе ликвидации «излишков» вооружений.

Странность заключалось даже не в этом, а в том, что представителями данной компании собиралась вовсе не «ушатанная» техника, а совершенно годная к использованию. Примерно в соотношении 90% совершенно годной, даже предварительно отремонтированной, и только 10% действительно хлама. Примерно такое же соотношение было и у боеприпасов: 10% с давно вышедшими сроками хранения, а 90% – относительно новых.

Конечно, взятые российской стороной обязательства касаются лишь количества, а не качества уничтожаемого. Но накопление запасов на арендованном участке Чебаркульского полигона шло намного быстрее, чем их уничтожение. До определённого момента, наступившего в середине весны. И тут все эти запасы начали стремительно таять. Куда быстрее, чем накапливались. Но количество взрывов, при помощи которых якобы уничтожались боеприпасы и техника, не выросло. Как и объёмы отгружаемого компанией «А-Бэ-Цэ» металлолома.

Странным было и то, что со станций, обслуживающих полигон и танковую дивизию, на балансе которой и находится этот огромный участок территории Челябинской области, не отправлялись никакие эшелоны с техникой и боеприпасами. Не вывозились за пределы полигона, но стремительно исчезали. Куда???

Ещё на одну странность указывали «товарищи на местах». Компания в значительных количествах набирала персонал, который уходил на полигон, и пропадал там. Никакого строительства жилья, никаких увеличенных поставок продуктов не производилось. Не было и жалоб на пропажу людей, но и самих людей как будто бы уже не существовало. Чертовщина какая-то! Плюс поступил сигнал от налоговых органов, зафиксировавших скупку компанией значительно количества золота в слитках. Ни много, ни мало, целых десять тонн!

И вот наконец-то мне «дали отмашку» заняться всеми этими странностями более плотно.

Звонок директору центрального офиса «А-Бэ-Цэ» Уманскому ничего не дал. По его словам, он исполняет только распоряжения двоих других учредителей по финансированию программ, выполняемых уральским филиалом. Этот филиал, хоть и является дочерней компанией, но обладает полной самостоятельностью, и всеми делами, происходящими там, занимаются Бабушкин и Туманян. Уманский даже никогда не бывал в тех краях. Но готов предоставить на проверку ежедневные акты списания уничтожаемой техники, регулярно приходящие с Урала.

Звонок в Чебаркуль по телефону закрытой сети «Искра», когда-то связывавшей органы государственной власти и крупнейшие оборонные предприятия, а теперь ещё и многие крупные компании и банки, тоже был безуспешным. Правда, мне пообещали, что полковник Бабушкин, ныне находящийся в командировке, будет на месте через день.

Не соврали. А Владимир Михайлович даже вспомнил меня.

– Припоминаю, припоминаю. Кажется, вы, Сергей Маратович, когда-то занимались нашими восточно-европейскими «братушками». А теперь, значит, торговцев оружием шерстите? Только мы никоим образом не можем быть предметом вашей разработки: мы это оружие уничтожаем, а не торгуем им.

Ну, да. Перед распадом СССР и особенно после того, как в Восточной Европе начались процессы «социально-политических перемен», я действительно занимался деятельностью граждан стран Варшавского договора. Начиная со времени активизации в Польше профсоюза «Солидарность».

На вопросы о странностях «утилизации» полковник хмыкнул.

– А что вас не устраивает? Мы свои обязательства перед государством выполняем? Выполняем. А какими ноу-хау при этом пользуемся, это уж, извините, наша коммерческая тайна. А впрочем, если у вас есть какие-то сомнения, то можете лично побывать здесь, в Чебаркуле, и я продемонстрирую вам наши успехи, подкреплённые всеми необходимыми отчётными документами. Контракт на утилизацию мы можно сказать, уже выполнили. Причём, досрочно.

Вот эта досрочность-то и настораживает. Включая некоторые изложенные выше моменты.

– Машину за вами в аэропорт Челябинска прислать?

Нет уж, нет уж! Меня в областном управлении ФСК встретят, и поеду я в вашу контору вовсе не один, а в автобусе сразу с группой захвата. На всякий случай. Кажется, у бизнесменов это называется «маски-шоу». Вот это шоу мы и исполним, чтобы вы, товарищ бывший полковник, не успели ничего важного припрятать. Санкцию от прокуратуры на обыск и изъятие документов я получил.

Вот только ехать до Чебаркуля автобусу с омоновцами целых полтора часа, и я очень переживал, что эффекта неожиданности не выйдет. Тем более, пришлось останавливаться на КПП полигона, чтобы отчитаться перед военными, кто и с какой целью въезжает на охраняемую ими территорию. Судя по тому, что мне известно о деятельности Уральского филиала «А-Бэ-Цэ», с «вояками» у них не просто хорошие отношения, а, можно сказать, «счастливый брак», поскольку коммерсанты регулярно «жертвуют» и продукты в столовые дивизии, и топливо для техники, и материалы на ремонт коммунальных сетей. Вполне ведь могут звякнуть в офис и предупредить Бабушкина и Туманяна о том, что я еду в их контору «не с пустыми руками».

Стоянки с техникой, где должны были стоять даже не сотни, а многие-многие тысячи единиц боевой техники, что целый год стаскивали к себе эти «коммерсанты», были практически пусты. Местность здесь ровная, как стол, и видимость на километры, так что все эти «открытые хранилища» с единичными экземплярами того, что на них осталось, просматриваются прекрасно.

Внимание к себе привлекло двухэтажное легкосборное здание с множеством самых разнообразных антенн на крыше и мачтах, натыканных вокруг него. Это для меня, знакомого с местом проведения запланированного «шоу» по фотографиям и картам, тоже не новость. Достоверно известно, что весь второй этаж «офиса» занимает лаборатория Туманяна, проводящего какие-то эксперименты в области радиолокации «в частном порядке». То есть, в интересах не государства, а всё той же частной компании. Да только добиться, чем он конкретно занимается, каких результатов достиг, нашей организации так и не удалось. В общем-то, не мудрено, если «фирмой» руководит такой профессионал, как Бабушкин. Именно тут ребята их ОМОН и будут заниматься привычной им работой: класть на пол всех, кто окажется в помещениях здания. А уж потом я и сотрудник прокуратуры займёмся следственными действиями.

Насторожило то, что всех окнах офиса опущены наружные жалюзи, а железная дверь на входе явно закрыта. И никого вокруг.

Впрочем, нет! По дорожке, накатанной сотнями колёс и гусениц до образования колейности, в нашу сторону бежит какой-то офицер и отчаянно машет руками.

Из распахнутых дверей автобуса посыпались бойцы ОМОН, оцепляя офис. И тут стало слышно, что орёт этот лейтенант.

– Уезжайте, срочно уезжайте! Сейчас рванёт! Там же тонна взрывчатки заложена! В укрытие!

Ясное дело, бойцы тут же взяли его на прицел, но он не остановился, продолжая бежать к автобусу.

И в этот момент завыла сирена.

Я тоже выскочил наружу, и запыхавшийся лейтенант проорал, перекрикивая сирену.

– Они заминировали здание! Через минуту рванёт! В укрытие! Срочно!

Тонна взрывчатки – это не шутка!

– Я провожу вас в укрытие, здесь рядом. Только скорее!

Омоновцы влетали в автобус даже быстрее, чем выскакивали из него, а последнему из них пришлось запрыгивать уже на ходу.

– Туда, – махнул рукой запыхавшийся лейтенант. – По этой дорожке. Я потом покажу, куда свернуть. Только скорее, чтобы успели в капонир заехать.

Водитель давил на газ так, словно за нами сама смертушка гонится. Да, в общем-то, не «словно», а на самом деле, поскольку взрывная волна от такого количества взрывчатки нас точно, если не убьёт, то обеспечит тяжелейшую контузию.

И вдруг он ударил по тормозам так, что автобус потащило по грунтовке юзом: впереди, где только что ничего не было, кроме дороги и торчащих вдоль неё берёзок, направив на нас КПВТ, стояли четыре бронетранспортёра и цепь автоматчиков, не меньше двух взводов.

Я вышел из автобуса, поднявшего резким торможением целую тучу пыли. Если они не боятся взрывной волны, которой нас всё это время пугал лейтенантик, значит… Значит, нас попросту заманили в ловушку.

– В чём дело? Почему вы мешаете проведению совместной операции Федеральной службы контрразведки, прокуратуры и ОМОН?

Автоматчики расступились, и вперёд вышел немолодой мужчина в форме… старшего майора госбезопасности 1930-х годов. Опаньки! А ведь и автоматчики-то – вовсе не солдатики срочной службы, а мужики в возрасте от 20 до 30 лет! И форма у них вовсе не современная, а старого-престарого образца, ещё без погонов. Хотя «калашниковы» в руках – самые настоящие.

– Сопротивление бесполезно. Мы не хотим кровопролития, поэтому предлагаем выходить из автобуса по одному, складывать оружие и по одному же проходить за оцепление. Начнём с вас, полковник Кобелев, – прокричал в мегафон ряженый чекист.

– Если они не шутят, то из КПВТ покрошат нас так, что всем п*здец. Ребята даже из автобуса выскочить не успеют, – пробормотал со ступеньки автобуса командир ехавшей со мной группы ОМОН. – Надо сдаваться, а потом с этими уже наши разберутся…

Я достал из наплечной кобуры «стечкин», положил в траву рядом с дорогой и двинулся к этому, с мегафоном. Вторым был командир ОМОН. И когда на траву легла его «ксюха», у нас за спиной прошипел какой-то электрический разряд.

– Не нервничайте, полковник. Это всего лишь перестала работать аппаратура, обеспечившая вам переход из 1994 года. Навсегда перестала. Так что поздравляю вас, товарищи, с переселением в Союз Советских Социалистических Республик, в 29 июля 1939 года.