Текст книги "Полынь-трава"

Автор книги: Александр Кикнадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Болдин, избегая подробностей, рассказал о поездке к отцу, который, как оказалось, и навел советскую разведку на центр.

К Шмидту подошел Завалков. Встал сзади.

– Мне бы хотелось дослушать до конца, что еще нового скажет оратор. – Песковский слегка отодвинулся от стола, закинул ногу на ногу, положил на колено правой ноги локоть, затянулся неторопливо и выпустил струйку дыма в потолок.

– Мы с Матковскисом, – произнес Алпатов, – подтверждаем достоверность слов господина Болдина.

Соседи по столу отсели подальше от Шмидта, вокруг него образовалось мертвое пространство.

– Вы имеете что-нибудь сказать? – отчужденно обратился Алпатов.

– Я хотел бы задать вопрос господину Болдину, не выпил ли он лишнего?

– Нет.

– Может быть, тогда господин Болдин страдает слабоумием? Что за нелепые обвинения?

– Возьмите его, – произнес Алпатов.

На запястьях Песковского щелкнули наручники.

– Выйдем, гад, – приказал Фалалеев.

ГЛАВА IX

В полночный час в спальне хирурга Висенте Аррибы раздался настойчивый телефонный звонок. Арриба, только что вернувшийся с приятельской пирушки, стоял под душем и не делал ни малейшей попытки подойти к аппарату. Будучи человеком холостым, а значит, куда больше самостоятельным и самолюбивым, чем полагается быть мужчине под пятьдесят, Арриба беззаботно напевал на мотив из «Сильвы»: «Звоните, звоните, а вы мне не нужны, я звонарей готов послать подальше». Потом под тот же мотив родилась новая импровизация, содержащая несколько малоприличных эпитетов по адресу беспардонных полуночников. Однако звонки продолжались. Накинув халат и пробурчав под нос: «Это еще что за скоты?», хирург взял трубку и сурово, будто через силу, произнес: «Да». Однако уже в следующую минуту изменился в лице, догадавшись по голосу в трубке, что его ждут неприятности. Хмель мигом выветрился. Знакомый голос произнес на плохом испанском с угрожающей интонацией:

– Вы уже двадцать семь минут дома. Почему не поднимаете трубку?

– Во-первых, откуда вам известно, сколько времени я дома? – амбициозно поинтересовался доктор. – А во-вторых, почему позволяете себе разговаривать со мной таким тоном?

– Если вы узнаете, в чем дело, то… удивитесь, почему беседуют вежливо. Сейчас вы спуститесь. Откроете дверь. Одному вашему пациенту.

– Но я в такое время не принимаю ни пациентов, ни гостей, перенесите визит на завтра.

– Вы нас плохо поняли. Сейчас повторю. Вы спуститесь вниз. И откроете дверь… Иначе придется пожалеть.

– Черт побери, в конце концов! Что там случилось? Заражение крови? Рожистое воспаление? Зачем я мог так срочно понадобиться?

– Откройте дверь. Через минуту все узнаете.

– Каррамба! – от души произнес хирург, чуть отвернувшись от трубки, но все-таки достаточно громко для того, чтобы слово услышали на другом конце провода.

Пригладив у зеркала волосы, Арриба спустился и отпер дверь.

Через порог перешагнули два бывших пациента: Алпатов и Слепокуров, а с ними Матковскис. У подъезда остался еще один субъект; на приглашение войти он промычал что-то непонятное.

Когда гости поднялись в кабинет, Матковскис вынул из кармана и положил на стол маленький браунинг, давая хирургу понять, какого рода разговор предстоит.

– Что за неуместная шутка, господа? Нельзя ли спрятать эту гаубицу?

– Спрячем, когда вы ответите на наши вопросы. Прямо и коротко.

– Спрашивайте, но почему такой суровый тон?

– Сейчас поймете! – Алпатов слегка скосил глаза и угрожающе вытянул челюсть вперед. – Скажите, вы обещали сохранить в тайне операции?

– Обещал и не отказываюсь.

– Может быть, вы вспомните, что за сохранение тайны был выплачен дополнительный гонорар?

– Помню хорошо.

– Тогда ответьте, откуда могли появиться наши фотографии у посторонних лиц?

– А вот этого я вам сказать не могу, – хладнокровно положил ногу на ногу Арриба. – Кто, где и когда вас фотографировал, простите, но это вне пределов нашей компетенции.

– Кто посмел нас фотографировать до и после операции? Кому были нужны наши фотографии? Кто и сколько за них заплатил? – угрожающе повысил голос Алпатов.

– Мне? За фотографии? Вы обратились не по адресу. Я не фотограф, я хирург.

– Ну ладно. Мы хотели по-хорошему. Видно, не получится. Прошу вас, – Алпатов посмотрел на Клавдия Ивановича и перевел взгляд на Аррибу, – поучите хирурга. Не все ему на наших лицах упражняться.

– Не все, – раздумчиво проговорил Слепокуров, подошел к доктору и ударил его кулаком по подбородку так, что голова врача откинулась, а глаза закатились.

– Хилый тип. Придется подождать несколько минут.

– Что вы от меня хотите? – прохрипел врач, глотая слюну.

– Все фотографии сделаны на фоне хирургического кресла. Где спрятан аппарат?

Поигрывая пистолетом, Матковскис спросил:

– Может, не будем терять время на этот туповатый господин? Он до сих пор не знает, с кем имеет дело. – И, перейдя на немецкий, посмотрел на врача: – Послушай, ты, грязная свинья, из-за тебя могут погибнуть люди куда более ценные, чем ты. – Он навел браунинг на переносицу Аррибы, тот машинально отвел голову.

– Сделайте еще одну попытку, Клавдий Иванович, – попросил Алпатов. – Для уравновешивания с другой стороны.

Слепокуров ударил левой рукой так, что Арриба скатился с кресла.

– Брониславс, – ласково сказал Алпатов Матковскису, – пожалуйста, пройдите в кабинет, там, справа от хирургического кресла, если смотреть от двери, должна быть в стене маленькая дырка для фотообъектива. Поищите ее, а когда найдете, скажите.

Алпатов сел в кресло, закурил, сделал несколько глубоких затяжек, взял в руки «Журнал для мужчин» и принялся рассматривать фотографии под рубрикой «Любовные игры японцев». Занятие поглотило его настолько, что он с сожалением закрыл журнал, когда вернувшийся Матковскис произнес, скрывая растерянность:

– Ничего нигде. Никаких дырков.

– Пойдем вместе, – встал с кресла Алпатов и, обратившись к Аррибе, потребовал:

– Ключи от соседней комнаты!

– Это не моя комната, я не держу от нее ключей.

– Кто там живет?

– Одна дама.

– Ассистентка?

– Она жила раньше, давно. Когда работала у меня. Теперь комната принадлежит моей компаньонке… Ее нет, она уехала к родителям за город.

– Обойдемся без ключей, – произнес Слепокуров. Подойдя к запертой двери, он профессионально потрогал ручку, пару раз с силой потянул створку на себя, а потом двумя ударами плеча выбил ее. Зажгли свет. В дальнем углу комнаты увидели высокую стремянку. Осмотрели ковер. У стены, примыкающей к кабинету, обнаружили четыре вмятины в ворсе. Поставили на эти вмятины стремянку. Верхняя ее часть уперлась в маленький след на ткани, которой была задрапирована стена, это значило, что сюда часто приставляли стремянку. Разрезали драпировку. И увидели искусно замаскированную дыру с вмурованным в нее фотообъективом.

Матковскис за шиворот приволок хирурга:

– Это чья работа? Кто тебе платил?

– Мне никто не платил. Но Кэтти рассказывала, что один господин, который говорил по-английски с немецким акцентом, он приехал из Европы… и хотел привезти на операцию жену…

– Как его зовут?

– Зовут его… зовут, если не ошибаюсь, сеньор Берг, он журналист… хотел посмотреть, как выглядят носы до операции и после того, как за них берусь я. Но я категорически не разрешил Кэтти фотографировать… Я первый раз вижу эти приспособления. Я давно начал подозревать, что моя помощница не столь надежна и преданна, как старалась изобразить. Потому-то я и расстался с нею. Что вам от меня надо?

– Когда последний раз видели Берга?

– Месяца три, а может быть, четыре назад.

– Он в городе?

– Не могу утверждать.

– Где его можно разыскать?

– Если он журналист, то скорее всего в клубе печати.

– А где ваша помощница?

– Мы с ней нехорошо расстались, поэтому я не могу вам сказать.

– Есть у нее родители? Муж? Близкие?

– Она человек замкнутый, и единственное, что я знаю, это то, что она рассталась с мужем года три назад.

Арриба отвечал на вопросы, а сам, внимательно вглядываясь в лица незваных гостей, старался как можно лучше запомнить их. Он пытался представить, что случится завтра, нет, не завтра, а уже сегодня ночью, как только он известит двоюродного брата и ближайшего друга полицейского бригадира Френсиса Риберу об этом ночном визите… Как будет поднята на ноги вся полиция государства, перекрыты дороги… Хирург представил свою завтрашнюю или послезавтрашнюю встречу с теми же господами. Первым делом он подойдет к каждому из них, они будут сидеть или нет, лучше стоять перед ним на коленях с завязанными за спиной руками, а он подойдет сперва к этому, главному… о, он хорошо помнит его одутловатое лицо, его толстую поблекшую кожу, на которой так долго не желал смыкаться рубец у основания носа… он подойдет к нему и плюнет ему в лицо, а потом ударит со всего размаха ботинком… надо будет надеть ботинки на хорошей подошве… по лицу. А потом подойдет ко второму, с высокой, грубой, незнакомой челюстью… ему, без сомнения, тоже сделали пластическую операцию, но кто-то другой, не такой искусный хирург, как Висенте Арриба… след операции заметен за милю… И тоже ударит и тоже плюнет. А главные силы побережет для того, кто ударил его два раза. «Боже, что я с ним сделаю! Он не знает, что я с ним сделаю! Лишь бы не ушли далеко. Френсис постарается».

Об одном только не догадывался хирург. О том, что ровно десять минут назад на квартире полицейского бригадира раздался телефонный звонок и неизвестный известил о налете на дом Висенте Аррибы… что в следующую минуту был поднят по тревоге дежурный отряд ближнего к дому Аррибы участка, а сам Висенте, едва успев на ходу надеть мундир и взять запасную обойму, сел в «ягуар» с мигалкой на крыше и помчался на предельной скорости в тот же участок.

Бригадир знал, что у входа в дом хирурга оставлен один из бандитов. Его надо было бесшумно убрать.

Два пьяных человека с расстегнутыми воротниками и сползшими набок галстуками шли в обнимку нетвердым шагом по улице Карретас, приближаясь к дому Аррибы. Метрах в пятнадцати от Завалкова, не спускавшего с них глаз, они остановились и долго и беспомощно пробовали зажечь спичку, чтобы прикурить. Один из них с досадой выбросил поломавшуюся спичку, поднес к уху опустевший коробок, потряс им и выбросил тоже. Обвел взглядом улицу. Заметил Завалкова и, держась за ограду, начал приближаться к нему, что-то бормоча под нос.

«Нужен ты мне, падла», – зло подумал тот и, повернувшись к пьянице спиной, сделал несколько шагов. Его окликнули:

– Пердонеме усте… ага эль фабор… фосфорос⁴…

Завалков беспомощно развел руками, давая понять, что не может оказать услуги. И в тот же момент получил чудовищной силы удар ногой в пах, согнулся, не успев крикнуть или выстрелить… На него набросились, заткнули рот кляпом, оттащили к бесшумно подъехавшей машине без огней, надели наручники, втолкнули в кабину, и машина так же бесшумно удалилась. Тем временем шесть детективов, держа на изготовку пистолеты, поднимались с профессиональной сноровкой – тихо и быстро – в кабинет доктора Аррибы, а отделение полицейских блокировало дом.

– Что будем сделать с хирургом? – спросил Матковскис, испытавший садистское удовольствие от сознания, что его боятся, что от одного легкого движения его пальца зависит чужая жизнь. Он привык убивать, он умел это делать и сейчас ждал одного только знака Алпатова, чтобы отправить к праотцам этого врача.

– Он нам больше не пригодится?

– Кому вообще может пригодиться эта падаль? Пора кончать и уходить, – бросил Слепокуров.

– Ну тогда давай его в… – Алпатов поднялся, сделал шаг к двери, чтобы не видеть того, что сейчас произойдет. Матковскис поднял пистолет.

Звон разбитого стекла заставил его вздрогнуть.

Раздалась команда:

– Оружие на пол! Руки вверх!

ЭПИЛОГ

Подмосковье. Декабрь. Спокойный лунный вечер. За окном неподвижные, будто написанные маслом березы, припорошённые снегом. Тропинка, спускающаяся к обледенелому пруду. На дворе мороз, напоминающий о себе жалобным потрескиванием стволов в роще.

В углу рабочего кабинета камин. Весело перемигивающиеся искорки притягивают взор и заставляют забыть о стуже, сковавшей землю.

Широкий старинный дубовый письменный стол на фигурных ножках. Два венских кресла. Качалка близ камина. И библиотека во всю стену – до потолка. Должно быть, не один десяток лет собирали ее.

Обстановка комнаты напоминает рабочий кабинет в малопримечательном немецком городе. Это собрание книг попутешествовало по Европе и сменило немало временных хранителей, пока в целости и сохранности не было доставлено в Подмосковье.

Столь крепко привязывается обычно к своим вещам и книгам кабинетный работник.

Чьей может быть эта комната? Филолога, стремящегося проникнуть в тайну неразгаданного манускрипта? Историка, задавшегося целью проследить пути миграции древних народов? Или, может быть, профессора-правоведа, поставившего жизненной целью сличение законов разных государств?

Но почему же этот человек с седыми усами не любит подходить к окнам ярко освещенной комнаты, чтобы полюбоваться на припорошенные снегом березы, будто написанные современным ультранатуралистом, на тропинку, убегающую к пруду? Или равнодушен к природе?

Просто он не любит ситуаций, при которых его могут видеть, а он – нет.

До конца дней у разведчика не пропадает эта привычка. Даже когда он в полной безопасности. Дома.

На следующий же день после того, как из Лондона исчез разведчик Сидней Чиник, были приняты экстренные меры розыска: перекрыты дороги, взяты под наблюдение вокзалы и аэродромы, полетели тревожные шифровки. Западноевропейские газеты запестрели заголовками: «Бегство или похищение?..», «Сидней не оставляет следов…», «Он слишком много знал…».

Расследование было поручено высшим офицерам. Началось тщательное изучение родословной, связей, контактов Сиднея Чиника, передана на исследование вся сохранившаяся переписка. Работа была в разгаре, когда на первой странице газеты «Телеграф» появилось сообщение: «Сидней Чиник в Москве». В нем были такие строчки: «Тайная служба западных стран получила тяжелый удар», «Ему были известны коды и имена многих агентов…»; «В интервью советским и западным корреспондентам Сидней Чиник заявил о своем добровольном решении»; «Не исключено, что на протяжений долгих лет Сидней Чиник был советским разведчиком».

Операция, связанная с Русским исследовательским центром, была одной из операций, проведенных за рубежом сыном старшего помощника капитана крейсера «Вещий Олег». Но она оставила о себе память, ибо проходила в условиях «полного отрыва».

Полковник Сидней Юрьевич Чиник рассказывает:

– План, разработанный Евграфом Песковским, представлялся единственно возможным, но угроза над ним нависла в самом начале. За полтора часа до готовившегося нападения группы Уразова на клинику Висенте Аррибы его двоюродного брата, полицейского бригадира, не было дома. К счастью, его удалось разыскать. Я предупредил по телефону, чтобы он никуда не отлучался, ибо скоро ему будет передана важная информация. Торопливые вопросы бригадира, перемежавшиеся проклятиями, я пропустил мимо ушей, однако добавил, что речь идет о жизни близкого ему человека. Бригадир был в достаточной степени наэлектризован и потому, когда примчался во главе полицейского отряда на улицу Карретас, дал волю мстительным чувствам. Через несколько минут после того, как на улице Карретас раздались выстрелы, дежуривший в центре Болдин-младший получил по телефону известие о захвате Алпатова и трех его сообщников. Одновременно был передан якобы исходивший от Алпатова приказ об освобождении группы и совет, как лучше это сделать.

Примчавшийся на улицу Карретас разведчик-мотоциклист из центра подтвердил анонимное сообщение о перестрелке. На рассвете объявили тревогу, и группа вооруженных боевиков покинула Безымянный с целью отбить Алпатова.

Этим и было решено воспользоваться для освобождения Песковского. Скажу лишь, что операция вряд ли удалась бы без помощи Илии и Кавазоса. Они всю ночь провели в моторке, спрятанной в кустах, ожидая сигнала, а получив его, действовали решительно и умело. Илиа, первым переправившийся на остров, выяснил, что Песковского охраняет один человек (это был Фалалеев). Его взял на себя Арнульфо Кавазос. Скрученный часовой с кляпом во рту был водворен в камеру, из которой освободили Песковского. Под утро Кавазос доставил нас с Евграфом к границе.

После ареста главарей так называемого исследовательского центра в местных газетах под вершковыми заголовками появились статьи о «бандитском налете на дом честного врача», о «самоотверженных действиях полиции», сумевшей «в последний момент пресечь преступный акт террористов», что же касается либеральной газеты «Насьон»…

Чиник подошел к книжному шкафу и, вынув одну из папок, открыл пожелтевший от времени номер с заголовком на всю первую полосу: «Теперь мы их знаем: военные преступники под вывеской научного центра». Ссылаясь «на источники, заслуживающие доверия», газета рассказывала о том, какую роль играл в войну Алпатов-Уразов и его компания, о приговорах, которые были заочно вынесены им советским судом.

– В ту пору между нашими странами не было дипломатических отношений, – продолжал Сидней Юрьевич. – Через посольство третьей стороны было сделано серьезное дипломатическое представление. И хотя преступники не были выданы Советскому Союзу, это представление сыграло роль в том приговоре, который был вынесен на месте. Исследовательский центр прекратил свое существование, теперь на острове, как и предполагалось когда-то, разбит Луна-парк.

Так, в общих чертах, провел я свой первый за девять лет, а потому долгий отпуск, полученный в ведомстве мистера Аллана, и вскоре выехал в Англию.

Меня не могла не интересовать судьба Павла Александровича Болдина. Без сомнения, ему было непросто порвать со своим прошлым. Но весь ход событий вел к этому. Помощь Павла Болдина советской разведке в ликвидации гнезда военных преступников была ощутимой. Скончался он в семьдесят втором году, побывав незадолго до смерти в Советском Союзе. Судьба же Николая Болдина мне неизвестна. Что касается Евграфа Песковского, то он по-прежнему в строю. Изредка мы встречаемся. Это бывают счастливые часы.

Май 1972 г. – январь 1981 г.

notes

1

Впоследствии Вальтер Функ стал имперским министром хозяйства и пользовался покровительством Гитлера.

2

«Когда называют величайшие страдания»…

3

«Тогда называют и меня» (строки из стихотворения Г. Гейне).

4

Извините, дайте, пожалуйста, спички (исп.).