Текст книги "Тайна академика Фёдорова"

Автор книги: Александр Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Генерал быстро перелистал паспорт, сделав мысленные пометки: холост, скитается по частным квартирам (а то и по углам – за 2 года 4 разных адреса). Да, если он действительно из будущего, то выходит, что он согласился – со своим-то опытом и знаниями – вернуться, в общем, к разбитому корыту по каким-то очень и очень веским причинам.

–           Числитесь в отпуске или прогул? Ночевать в Москве есть где?

–           Прогул, Леонид Иванович. Если сегодня уеду, будет трое суток. Ничего! Как-нибудь выкручусь. Ночевать негде.

–           Стоп! Давайте без самодеятельности! Сейчас организую больничный лист. с Воронежскими печатями.

–           И будет утечка.

–           Никаких утечек! Слушайте, что вам говорят! Или вы и мне не вполне доверяете? – ухмыльнулся Шебуршин. – Вижу-вижу по вашей реакции! Выходит и у вас – в будущем обо мне не такие уж полные сведения.

–           Леонид Иванович! Речь не лично о вас, но о вашем окружении. В частности, очень прославятся на Западе такие предатели, как два Олега из КГБ – Гордиевский и. (Фёдоров несколько замялся) Калугин.

Шебуршин помрачнел:

–           Даже так?! Хорошо, тогда сделаем следующее.– Генерал помялся, затем вытащил из кармана портмоне, достал из него несколько купюр, выбрал самые свежие – десятирублёвую и трёшку, порвал каждую из них пополам и протянул половинки каждой из банкнот Алексею. – Если мне что-то от вас понадобится, придёт человек с десяткой, его инструкциям вы можете вполне доверять, однако никаких сведений ему ни в коем случае не сообщайте. Если вы понадобитесь здесь, в Москве, к вам придет человек с половиной трёшки. Через три дня после этого я вас встречу в метро Комсомольская – кольцевая. Пойдёте вправо, по вашей правой руке, когда выходите, поняли?! К переходу на радиальную линию. Там есть нечто вроде балкона. Ясно?! Я вас с этого балкона увижу. Если нет, то идите к выходу через радиальную к вокзалам. Ждите у телефонов-автоматов снаружи у Казанского вокзала. Время встречи вам сообщат. Всё! Запомнили?! Так! А сейчас пишите о будущих сообщениях газет! Здесь! Закончите – выгляните ко мне!

Генерал вышел, а Фёдоров, весьма довольный результатами беседы с ним, принялся своим аккуратным почерком писать о будущих сообщениях „Правды" и „Известий", которые специально с этой целью вызубрил, делая выписки в библиотеках. Каждое сообщение он начинал с указания точной даты публикации и её названия.

Расставшись с Фёдоровым, генерал Шебуршин задумался. Стыдно признаться, но эта незапланированная беседа совершенно выбила видавшего виды разведчика из колеи. А он этого не любил. Будучи человеком глубоко порядочным и далеко не глупым, первый разведчик великой державы, тем не менее, представлял собой яркий тип чиновника. Такого чиновника, который, предпочитая всегда действовать строго по правилам, стремится рассортировывать людей и события „по принадлежности" и не любит явлений экстраординарных. Конечно, проще всего было бы сбагрить недавнего собеседника в „Пятку" (Пятое управление, занимавшееся диссидентами). К тому же, они прекрасно установят все факты, касающиеся прошлого Десятого ("десятым", вручив ему парольную десятку, генерал окрестил Фёдорова, одновременно, не вполне осознанно, присвоив себе условное имя "Третий", что, впрочем, в общем-то, соответствовало его месту в иерархии конторы). Они уже сейчас, немедленно могут дать справку, а не состоял ли уже Десятый в их разработке.

Но что-то мешало генералу поступить так. К тому же он недолюбливал Папкова, считал того недостаточно принципиальным, карьеристом, никому и никогда не давая повода догадаться о своих симпатиях и антипатиях. Более того, он считал, что учреждённая Андроповым 17 июля 1967 года "Пятка" способствует созданию нездорового ажиотажа вокруг службы государственной безопасности, необходимой любому суверенному государству, представляет в искажённом виде деятельность всех других управлений, десятилетия успешно работавших до создания "Пятки", играет на руку Западу, где создан и искусственно поддерживается извращённый, демонизированный образ КГБ.

Хуже того, призванное бороться с идеологической диверсией, Пятое управление фактически, в основном лишь давало рекламу ничтожным и весьма корыстным людишкам, прозванным на Западе "диссидентами" и представлявшими всегда одну и ту же этническую группу – ту, которая имеет привилегию мгновенного получения иного гражданства. Правда, у Папкова могли бы легко установить все связи, интересы и пристрастия Десятого, всё его прошлое.

Однако, рассудил генерал, причём здесь прошлое Десятого, если необходимо установить достоверность сообщаемых им сведений, которые касаются будущего. Как опытный и небесталанный разведчик, Шебуршин, что называется, чувствовал своего собеседника. Были вещи, которые его сильно смущали. В том числе и знание Фёдоровым высших секретов. Причём таких, о которых знали даже далеко не все ближайшие помощники генерала.

Начальник разведки чувствовал, что Фёдоров знает гораздо больше, чем говорит. Шебуршин понял и главную причину этого – страх. Но страх не за свою шкуру, а за то. что лишние слова могут помешать миссии Фёдорова. Почувствовал генерал и страшное внутреннее напряжение своего недавнего собеседника, которое мгновенно исчезло, когда генерал, подыгрывая Фёдорову, дал ему возможность вступить с собою в контакт.

Не осталась незамеченной и заученность слов Фёдорова. Эта же заученность диалога позволила разведчику разглядеть и внутреннюю опустошённость, и явно огромный жизненный опыт своего собеседника, не вязавшиеся с его внешней молодостью. Но генерал никак не мог понять, почему Фёдоров пошёл на контакт именно с ним, почему он выбрал его – начальника разведки, которая практически никак не была связана с внутренними делами страны. Может быть, именно поэтому?

Может быть, Десятый как раз и хотел избежать "заматывания" своих сведений, попадись они в соответствующие руки? Похоже на то. Шебуршин был не только разведчиком, но и аппаратчиком, представителем высшей номенклатуры. Если бы сведения Десятого подтвердились, то работа с ним давала генералу шанс – в прямом смысле исторический шанс, а не просто карьерный. Если сказанное Десятым – не бред, то возможно, что он располагает какими– то сведениями о нём – руководителе внешней разведки, которые и определили выбор Фёдорова. Что это за сведения? Какого они характера? Всё это пока оставалось непонятным. Так что генерал был заинтересован в отсутствии самой малой утечки, чего, к сожалению, избежать уже не удалось (слишком уж много было в конторе и глаз, и ушей!). Вот если бы встреча состоялась не здесь… "Ладно, как-нибудь залегендирую",– решил Леонид Иванович, приступая к очередному, и так уже почти на четверть часа отложенному пункту своей ежедневной рутины.

Дел и повседневных забот у генерала действительно было много, но все они после его разговора с Десятым как– то съёжились, предстали менее весомыми. Леонид Иванович вызывал людей, отлучался из кабинета, выезжал из Комитета и вновь возвращался, но всё, чем он занимался по долгу службы, выполнялось им как бы автоматически. Мысленно он постоянно возвращался к своей неожиданной встрече. Прокручивал её в памяти, анализируя и поведение Десятого, и своё, и полученные сведения. Правда, со стороны это было мало заметно. Разве что, генерал казался сегодня несколько резче, чем обычно, чуть-чуть короче были его беседы с подчинёнными. Но такое бывало нередко, особенно накануне самых серьёзных операций. А сегодня ведь был именно такой день ("Вот только, как до этого смог докопаться Десятый?– думал генерал. – Неужели и вправду столь строго охраняемые государственные секреты через каких– то двадцать – двадцать пять лет станут для всех столь доступными?! Впрочем, для всех ли?").

Теоретически существовало три возможности, три варианта объяснения непонятной осведомлённости Десятого о запланированной операции: утечка из конторы; целенаправленная работа агентуры главного противника; наконец, то объяснение, которое дал сам Десятый. Случайные совпадения были исключены абсолютно. Осведомлённость Десятого исключала и то объяснение, которое как будто бы напрашивалось само собой вследствие явной необычности, чтобы не сказать бредовости, обрисованной им ситуации. В то же время профессионально искушённый и от природы недоверчивый генерал не мог, да и не имел права полностью взять на веру сведения, сообщённые ему Десятым.

Теперь о главном. Десятый предлагал неплохой,– да что там! – единственно возможный способ проверки истинности записанных им сведений. Так что, поживём – увидим! Но у привыкшего никому не верить генерала было ещё одно сомнение: что если Десятого используют для прямо противоположных целей, то есть, не для того, чтобы спасти государство и советскую власть, а, наоборот, – для их погибели? Поразмыслив основательно, генерал решил, что такая возможность маловероятна, хотя исключать её не следовало. Заодно продумал он и способы проверки этой версии. Проверка облегчалась тем, что Десятый был явным непрофессионалом, столь же явно малопригодным для работы в конторе. "Ну, что же, буду ждать!" – решил генерал. А вот два листа, убористо исписанных Десятым, нельзя доверить даже личному сейфу! Решив так, Шебуршин сложил эти два листа писчей бумаги формата А4 и убрал их себе во внутренний карман, с тем, чтобы спрятать их в надёжном месте у себя дома.

Выйдя из здания Комитета Государственной безопасности в несколько приподнятом настроении, Фёдоров повернул вправо и, пройдя пару сотен метров, перешёл дорогу, чтобы зайти в букинистический магазин. Теперь, когда ключевой момент тяжкой миссии, взятой им на себя, выполнен, и ничего уже нельзя было изменить, им всё более овладевали заботы о предстоящем существовании. Ведь жить ему предстояло заново! Вернуться назад – в будущее?! Он не знал, возможен ли мгновенный перенос туда, но, прежде всего, он и не мог бы на это решиться. Да и куда возвращаться – в свой разорённый оккупантами дом?! К кому? К своей убитой, растерзанной проклятыми америкашками семье?!! Перед мысленным взором Алексея, остановившегося у книжной витрины, вновь, как наяву, встала жуткая картина: убитая мать, изнасилованная и заколотая штыком жена, раздавленное, в луже крови тельце дочери. Он зажмурился и, не сумев овладеть собой, громко застонал.

–           Что с вами, товарищ? Вам плохо?! – спросила его одетая в синтетическую шубку женщина лет сорока пяти, стоявшая рядом, перед витриной книжного магазина.

–           Нет. Да. Спасибо. – забормотал Фёдоров. – Ничего. Сейчас пройдёт, уже лучше, – добавил он, смахивая перчаткой невольно выкатившуюся из глаза слезу.

–           Что? С сердцем нехорошо? Я же вижу. Хотя вы такой молодой! Может, скорую вызвать?! – настаивала женщина.

–           Нет, правда, лучше. Понимаете, я только что пережил большое горе, вспомнилось всё почему-то. – ответил с благодарностью в голосе Фёдоров, вновь овладевая собой, и добавил: – От всей души спасибо!

–           Ну, если так.– Женщина отошла от витрины и, приветливо кивнув Фёдорову, продолжила свой путь.

Постояв здесь ещё несколько минут, Алексей пошёл дальше, к вокзалу. Собственно говоря, спешить ему было некуда. Поезд уходит вечером. Никаких дел в Москве у него больше не было, да и быть – в нынешнем положении – не могло. Сейчас, после удачной встречи с Шебуршиным, на первый план выходила забота о том, как адаптироваться к этому миру, как, имея шестидесятилетний жизненный опыт, вновь вжиться в роль молодого "эмэнэса". Удастся ли теперь, в его нынешнем положении, довести готовую докторскую диссертацию до защиты? Вспомнив свои предзащитные хлопоты, он невольно поёжился. Да и нужна ли ему теперь вообще эта защита? Ведь целью жизни стало иное, при том несравненно большее! Впрочем, Фёдоров уже успел в этом несколько раз удостовериться, и его биологический возраст вполне соответствовал 1982 году, и память работала великолепно. Пожалуй, даже лучше, чем в том 82-м: например, расписание движения поездов он запомнил с фотографической точностью, хотя взглянул на него на вокзале по приезде в столицу всего один раз. Но вспомнить то, как он вёл себя, как поступал, о чём думал в таком-то или ином случае, в той или иной ситуации тогда, в прежнем 82-м, пока что никак не удавалось. Чувства раздвоенности сознания не было, но не было, как при первом эксперименте, и ощущения полного возврата в прошлое. Он казался себе иностранным агентом, который должен найти правильную линию поведения в чужой стране, знакомой лишь по описаниям.

Раньше, в прежней жизни он всегда недолюбливал Москву и за её всегдашнюю толчею и сутолоку, и за напряжённый ритм жизни, и за деляческий образ мыслей москвичей (конечно, в меньшей степени это распространялось на москвичей коренных, не из числа приехавших за карьерой и длинным рублём). Но эта Москва, теперь, выглядела и воспринималась Фёдоровым совершенно иначе, чем та – злая, агрессивная и очень чужая, американизированная столица, которая осталась у него в памяти, когда он в последний раз до НАТОвской оккупации ездил получать Шенгенскую визу. Сейчас он чувствовал себя здесь удивительно спокойно и комфортно. Не было ни засилья рекламы на чужом языке, ни агрессивной отчуждённости куда-то мчащихся прохожих. Наоборот, в сравнении с той Москвой люди казались ему отзывчивыми и добрыми. Вот взять хотя бы этот случай возле букинистического магазина.

Не столько, чтобы убить время, сколько для того, чтобы побыстрее адаптироваться, Фёдоров решил сходить на обед в ресторан, а потом в кино на какой-нибудь современный фильм. Так он и сделал. В общем, ко времени отхода поезда он смог почувствовать себя в этом времени гораздо более уверенно, чем перед отъездом из Воронежа.

Фрагменты прошлого.

5. Генерал.

Придя на работу в субботу шестого ноября, Леонид Иванович никак не мог сосредоточиться на делах, ожидая, когда же ему доставят сегодняшние газеты. Но вот, наконец– то, принесли! Испытывая необычное для него волнение, генерал развернул «Правду», тут же отложил её, чтобы связаться с секретарём:

– Пожалуйста, пятнадцать минут ни с кем не соединять!

Шебуршин вновь взялся за газету, снова отложил её, чтобы извлечь из внутреннего кармана заветные листки Десятого, потом опять развернул "Правду". Хотя в списках Десятого содержались сведения о публикациях, начиная с четвёртого ноября, генерал начал проверку со вчерашнего дня. Почему? Да, всего лишь потому, что это на номере 308 значится "4 ноября" – дата выхода в свет, но материалы ведь поступают на день раньше.

Нередко, правда, не на день, а лишь на несколько часов – только не в данном случае. "Правда", 1982, № 308, 4/ХІ – "Осуждение агрессии". Нью-Йорк. XXXVII сессия Генеральной Ассамблеи ООН приступила к рассмотрению вопроса о бомбардировке Израилем иракского ядерного центра" – значилось пунктом 1 в списке Десятого. Вторым пунктом было: "США, поражение республиканцев"

Генерал, однако, рассудил, что, теоретически эти сведения Десятый мог получить и из какого-либо другого источника. Третий пункт в списке был вообще коротким: "1982, № 309, 5/XI. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР О присуждении Государственных премий СССР 1982 года в области науки и техники". И всё – больше ничего! Конечно, Леонид Иванович понимал, что Десятый был вынужден заучить, зазубрить, не допуская ни малейшей ошибки, массу сведений, точно привязать эти сведения к датам и номерам газет. Это было нелёгким делом. И всё же, просматривая списки Десятого дома в первый же вечер, Шебуршин не избежал некоторого разочарования. Подсознательно хотелось чего-то яркого, существенного, политически значимого. Но нет, в списках Десятого всё было буднично, как бы серо. Впрочем, ведь и вся "Правда" была такой – будничной, сероватой, скупо и объективно сообщавшей о массе международных и внутренних событий, каждое из которых, в общем-то, было серо и обыденно.

„А, собственно, кто, кроме политинформаторов и политработников, то есть не в силу служебных или общественных обязанностей, может прочитать всю "Правду" от передовицы до последней заметки?!– впервые задумался генерал. – Не в "серости" ли скупой, хотя и объективной информации наших газет одна из причин растущей аполитичности народа? С другой стороны, сам факт глушения иностранных радиостанций делает их психологически привлекательными: запретный плод слаще". Хотя генерал был прекрасно осведомлён о целях и о методах работы всех этих филиалов ЦРУ, вроде "Свободы", где, кстати, успешно действовал его человек – Олег Туманов, нельзя было не отметить, что психологически "информация" БиБиСи или "Свободы" выглядела привлекательной для массового слушателя не только в силу своей запретности или остроты тем, но и в результате последовательной и целенаправленной работы именно над привлекательностью, над интересностью, над способами подачи своих материалов.

Приходилось также признать, что Пятое управление КГБ, занимавшееся диссидентами, немало помогало деятельности той же "Свободы". Несколько упрощая, суть этой деятельности можно представить в виде следующей схемы: диссиденты, то есть весьма специфические в психологическом отношении личности, с помощью американских спецслужб подпольно "публикуют" (зачастую лишь в нескольких экземплярах) нечто не совпадающее с официальной идеологией; Пятое Управление их за это таскает к себе, а то и отправляет (как правило, совершенно оправданно) на лечение в психиатрические учреждения; "Свобода" делает из этого материал, который вновь нелегально издаётся и распространяется в СССР диссидентами, что даёт повод для интереса к ним со стороны Пятого Управления и новых сообщений "Свободы": и … всё повторяется. Леонид Иванович находил такое положение не просто глупым, но вредным. Конечно, в условиях холодной войны (которая уже около трёх лет – с начала событий в Афганистане – всё более тяготела к переходу в свою классическую "горячую" форму) борьба с идеологическим влиянием противника необходима. Вот только организовывать и вести её следовало иначе – совершенно иначе! Будучи опытным аппаратчиком, Шебуршин никогда не вмешивался в дела чужого ведомства, впрочем, у него и своих забот было более чем достаточно.

Однако теперь, если, конечно, факт перемещения Десятого к нам из будущего подтвердится, могла возникнуть иная ситуация, к которой также следовало готовиться. С такими мыслями генерал начал сверять список десятого с "Правдой" за шестое ноября:

– Так! Что тут у нас?! "Продолжая дело Великого Октября. Доклад тов. В.В. Гришина на торжественном заседании, посвящённом 65-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции в Кремлёвском дворце съездов 5 ноября 1982 года." – Совпадает!

Следующее: "Обуздать гонку вооружений". Так, весьма конспективно изложено, но совпадает полностью! Дальше: "Сформировано правительство в Голландии. Премьер министром стал Люберрс." Тоже совпадает, хотя в оригинале "Правды" имя написано несколько иначе –

Любберс. Однако мелкие неточности сообщений из списка лишь убеждали Шебуршина в том, что всё это – не выдумка, не мираж, а действительно сообщения, привезённые из будущего в памяти Десятого! Генерал не догадывался, что Фёдоров долго думал не только над тем, какие сообщения газет выбрать, но и над тем, насколько точно их передавать – допустимы ли конспективность и ошибки. Так что, заголовки Десятый зазубрил точно, текст излагал – конспективно, а в нескольких местах допустил умышленные несущественные ошибки. Так было и с фамилией ставшего премьером голландского лидера партии христианских демократов Любберсом.

Уже после прочтения третьей или четвёртой "Правды" Шебуршин убедился в том, что Десятый говорил правду – он действительно попал сюда из будущего. Обдумывая состоявшуюся между ними беседу, генерал всякий раз приходил к выводу, что Десятый, безусловно, не был профессионалом. Значит, не мог он оказаться и подосланным к нему агентом противника. Но то, что вначале представлялось как результат недостаточной подготовленности гостя из будущего к беседе с ним, теперь представало в совершенно ином свете. Проверяя версию Десятого (прибыл для того, чтобы предотвратить разрушение страны), генерал выискивал в словах, мимике, стиле речи, построении беседы, в затронутых Десятым темах то, что противоречило этой версии, что её подтверждало и какие элементы следовало использовать для того, чтобы завоевать первоначальное доверие высокопоставленного работника Конторы (так среди сотрудников именовался Комитет).

Леонид Иванович вначале обнаружил много слабостей в действиях Десятого с этой точки зрения, сделав допущение, что тот действительно каким-то образом смог вернуться в прошлое: если уж он смог узнать названия и содержание сверхсекретных операций, то почему не использовал для установления доверительных отношений, например, деталей, что называется, бытового характера о жизни и деятельности Конторы, без сомнений гораздо более доступных? Почему, затронув весьма поверхностно и схематично будущее развитие страны, не попробовал завоевать интерес и закрепить его, например, ссылкой на те явно знакомые Десятому сведения о предательской деятельности работников КГБ? Что это – результат непрофессионализма и волнения, недостаточная подготовленность к беседе с ним, неумение правильно строить отношения с незнакомыми людьми?

Но постепенно генерал пришёл к выводу, что Десятый действовал продуманно и правильно, не "пережимая" на интересе, явно умалчивая о деталях, которые позволили бы возникнуть первоначальному доверию, и очень поверхностно обрисовав свою цель и мотивы. Он умышленно дал возможность зародиться сомнениям и вопросам, которые теперь так занимали генерала, предоставив ему шанс самому всё проверить и оценить. Похоже, Десятый знал ту его особенность, что первоначальное доверие и интерес генерала к новым знакомым частенько с необратимостью переходили в свою противоположность. И напротив, если Леонид Иванович сам собирал информацию о ком-то и затем, действуя на этой основе, устанавливал контакт, то такая связь становилась прочной, а доверие – надёжным. Вот и сейчас, получив сведения о Десятом (под удобным предлогом и среди множества ненужных ему сведений о других людях из Воронежа), генерал испытывал интерес к своему недавнему собеседнику, желание с ним встретиться и обсудить целый ряд вопросов.

Вторым побуждением генерала, которое возникло после установления им фантастического совпадения текстов "Правды" с заметками Десятого о них, стало намерение проверить обстоятельства предстоящей смерти Брежнева.

К сожалению, генерал не располагал ни необходимыми людьми, которых можно было бы найти в окружении генсека, ни временем для внедрения своих людей. Но кое-какие сведения ему получить удалось. И они закономерно привели генерала к вопросу, а не была ли смерть генерального секретаря ЦК КПСС ускорена? Встал и другой вопрос: что знает и может пояснить по этому поводу Десятый?

Кроме того, ещё до смерти Брежнева, удалось найти благовидный предлог и поговорить с Шумом. Этот чрезвычайно проницательный и безусловно патриотически настроенный работник Конторы ведал вопросами экономической контрразведки. Шебуршину было важно и то, что говорил Шум и как он вёл себя в процессе беседы. По поведению своего собеседника Шебуршин понял, что от Шума не остался скрытым факт старательного легендирования начальником ПГУ мнимой случайности их встречи и содержания беседы, а также и невысказанная обоими, но явная тревога о возможных опасностях будущего развития событий в стране. Расстались они как единомышленники, хотя и не проявили этого ни словом, ни намёком.

Генерал сравнивал текст и фотографию в "Правде" в связи с кончиной Леонида Ильича с описанием этих материалов, которые сделал Десятый. "Правда" № 319 за понедельник, 15 ноября 1982 года: на первой полосе крупный заголовок – "Москва прощается с Л.И. Брежневым". Здесь же крупное, чёткое фото: слева от гроба первым стоит Устинов, вторым – Черненко, а четвёртым – глава Конторы Андропов; справа от гроба – вторым Горбачёв, а четвёртым Громыко. Всё это было точно описано Десятым, а процитированное им начало статьи совпадало буква в букву: "В глубоком трауре наше государство. Траур объявлен в ряде зарубежных стран. Советские люди, все прогрессивное человечество отдают дань глубокого уважения Леониду Ильичу Брежневу – выдающемуся политическому и государственному деятелю современности". Всё, что Десятый написал о содержании "Правды" на заветных двух листах, полностью соответствовало тому, что генерал читал сейчас в газетах, выглядело как подробный конспект. Генерал впервые представил себе Десятого за этим конспектированием: вот он сидит, скорее всего – в библиотеке, выбирает наиболее доказательные места, делает точные выписки…

Шебуршин принял решение встретиться с Десятым. Время, место и обстоятельства предстоящей встречи были им подготовлены с особой тщательностью.Слишком большое значение придавал генерал этой встрече, чтобы допустить малейшую оплошность или хотя бы самую ничтожную утечку информации. Любая утечка была опасной.

Готовя предстоящую встречу, генерал во второй раз в жизни серьёзно задумался о том, насколько всё же детерминированы все его действия в Конторе, несмотря на высокий руководящий пост, насколько он ограничен в средствах и возможностях. В первый раз ему эти мысли пришли в голову, когда, проверяя Десятого, он попытался было получить собственные сведения о событиях в окружении Брежнева в канун его смерти. Однако трудности никогда не охлаждали генерала, а обостряли его способности выбирать правильное направление деятельности и планировать её.