Текст книги "Обратный отсчёт"
Автор книги: Александр Уралов
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Тихо все! Чапай думать будет! – сказал Москвич.
Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке.
– Есть ещё добровольцы? Учтите, кого я наметил, те так и так пойдут, – он помолчал и зачем-то добавил, – как миленькие…
– Не, ребята, давайте без ура-патриотизма, – заметно волнуясь, вскочил Адрон Алексеевич.
– Ну, я здесь самый старый, так что, мне сам Бог велел… – перебил его Роальд Вячеславович.
– Роальд! Без тебя в студии одна фигня останется… Лекс, не обижайся! – заорал Кирилл. – Тебя нельзя отдавать! На тебе здесь всё держится! А моя жизнь – копейка! Я же криминальный репор…
– Тихо! – рявкнул Москвич.
Голос его сорвался.
– Б…дь, только этого не хватало, – просипел он.
– Надо было не орать, а в воздух выстрелить, – серьёзно сказал Андрей. – В кино все террористы так делают.
Никто не улыбнулся, только в коридоре дурашливо хихикнул Мустафа.
– Может, с другого конца пойдём… с правильного? – вкрадчиво спросил Адрон. – Может, есть те, кто хочет остаться? С обеих, так сказать, сторон?
– Не понял? – кашляя сипел Москвич.
– Ну, может, действительно – штык в землю?
Тишина. Воздух мгновенно сгустился… звякнули под ногами журналистов пустые бутылки.
Выстрелы прозвучали неожиданно и гулко.
У Главпочтамта образовалась толпа. Большой телевизор, висевший над входом и давно уже не показывавший никаких передач, никаких рекламных роликов, теперь работал. В окне над телевизором торчала довольная физиономия журналиста областных теленовостей Лёшки Карпова, примчавшегося сюда час назад. В глубине окна виднелись ещё чьи-то головы. Лёшка помахал рукой, что-то невнятно прокричал и скрылся.
– Погромче сделает… – пронеслось по толпе. – Насколько можно, говорит, сделаю…
Красное лицо Лёшки показалось менее, чем через минуту. Вдвоём с какой-то девушкой он взгромоздил на подоконник огромную колонку. Колонка захрюкала и вдруг заработала.
Автомобильная пробка, несмотря на усилия вялых гаишников, не рассасывалась. Огромный джип первым рванул по тротуару и затормозил в последний момент, едва не протаранив людские спины. Два крепыша, выскочив из машины, протискивались через толпу:
– Чё там? А? Мужик, чё там?
– Да тише вы! – страдальчески простонал женский голос, – И так слышно плохо!
За джипом, едва не сталкиваясь и нервно сигналя, рванулись несколько автомобилей
Над толпой сиротливо колыхался оранжевый шарф, нацепленный на ветку тополя, которую сжимала в руках какая-то очкастая девчонка. Несколько девушек сидели на плечах у своих парней. Снег падал тихо и плавно. Кому-то было плохо, и ему в стороне, озираясь на экран, зачем-то прикладывали снег ко лбу,
Выстрелы прозвучали неожиданно и гулко…
В толпе послышался истеричный женский визг.
– Ой, убили, убили! – громко заголосила краснолицая старуха в сером пуховом платке.
– Да заткнитесь там! – закричали сразу с нескольких сторон, – Не слышно же!
Из материалов уголовного дела «О террористическом захвате телевизионной студии ЗАО ТРК АТР»
ФАЙЛ ИЗ НОУТБУКА ПОГИБШЕГО АНДРЕЯ НУЛИНА (отрывки из неоконченного сборника рассказов «Городские легенды – мистика Екатеринбурга»)
Край у нас, прямо скажем, страшноватенький… каторжный. Сколько здесь народу за триста с лишним лет повыморили – жуть! И то верно, пока из земли руду выковыряешь, пока её привезёшь, обогатишь и выплавишь искомое… а потом ещё и прокуёшь не на раз, да обработаешь…..просто костями всё устлано, ей-богу!
Ну, и народ соответствующий. Адрон Павлович Чехов как-то заметил, что «в Екатеринбурге на каждом шагу встречаются лица, глядя на которые думаешь, что при рождении этого человека присутствовал не акушер, а механик».
Однако, слышь, живём!
Не Москва, конечно, не Питер… но Екатеринбург тоже не пальцем делан – есть на что посмотреть. И легенды у него, как у всякого большого города, довольно разнообразны. Тут тебе и «чёрная рука» и «кровавый трамвай», и прочие страшилки для обоеполых детей… как младшего, так и детородного возраста. Впрочем, мы с вами люди возраста не детского и говорить будем страшилках взрослых, пугающе реальных…
Жила на улице Фрунзе одна бабулька. Смешная такая – сухонькая, как позапрошлогодний гриб в бумажном пакетике, что рачительная хозяйка в кухонном шкафу хранит. Семенит, бывало, бабка в магазин и на машину, грязью её окатившую, палкой своей машет. Вот, мол, я вас, засранцы паршивые! В магазине платочек сердито развернёт и 22 копейки из жалкой горсточки отсчитает – на буханку хлеба.
Ну, по праздникам, бывало, и водочки возьмёт. Сама-то не толклась у прилавка, а выберет мужичка с лицом поприятнее и просит его: мол, молодой человек, купи, уж, бутылочку, не обмани старушку! Времечко было ещё не лихое – покупали, не позарились на бабушкины 3 рубля 62 копейки люди добрые, дай Бог здоровья им!
Вообще-то, надо сказать, ох и колоритнейший же народишко у винных магазинов в те времена толокся! Особенно минут за двадцать до закрытия.
Помнится, идут два мужика в телогрейках, обнявшись за плечи, – один машет рукой с зажатым в ней рублём и горстью мелочи, – и оба размеренно кричат:
– Нужен третий, рупь-писят! Нужен третий, рупь-писят!
И подскакивает к ним человек, готовый довложиться на этот самый рубль и пятьдесят копеек… и, пошушукавшись буквально три секунды, один из телогреечников радостно отделяется от троицы и несётся к магазину. И обратно бежит с водочкой. Глядишь, уже и стаканчик готов… ну, это там, в скверике, в кустах акации неподалёку от магазина, где лежит поперёк небольшой полянки бревно, вытертое рабочими штанами, а на сучке болтается гранёный стакан, по которому ползает любопытный муравей.
А вот и плавленый сырок «Дружба» осторожно раскрывается и делится на три части… и потекла беседа. Беседушка! Кто, где и как… на каком фронте воевал… как после войны пристроился… и каков начальничек-ключик-чайничек – скотина непомерная.
Эх, тема эта неподъёмная, вечная. Хотите – читайте «Москва-Петушки». Как уверял меня один мой хороший знакомый – наш мужик эту повесть написал, наш, уральский! «А то, что там болтают, – мол, в Москве-е-е жил, – это вы не верьте. Его ж пол-Тагила знает! Сидел он там… вот те крест! И мужик со мной работал, что с ним на зоне был! Хороший, говорит, был человек, правильный! Блатные даже уважали!»
А то, что молодёжь бесперечь портвейн «777» брала – так это ж надо было додуматься, такую отраву продавать! Нет, наш брат, уральский рабочий класс, такое пойло сходу рекомендовал в Африку сбагривать. Нехай там над джунглями распыляют, чтобы контрреволюционные антиленинские негры дохли. Опять же – можно отправлять бутылки обратно советским республикам-производителям с припиской: мол, у нас все заборы и без вас покрашены – краска больше не нужна, заберите ваш портвешок… и привет мировой революции!
Однако же, есть и среди приличных людей сволочи.
Просит, так-то вот, бабулька молодого интересного… морда красная, дублёночка, кейс-дипломат, шарф мохеровый – интеллигентный мужчина! – давай, мол, уважь старость, купи бутылочку на светлый Христов праздник Победы 9 мая. Не вибрируй, бабка, – отвечает ей молодой ретивый, – стриженая девка косы не заплетёт, как я обернусь!
И пропал.
Стояла бабулька долго, всё подслеповатыми глазками всматривалась в людей, входящих в магазин и выходящих из него…
Алкаши, голь перекатная, работяги беспорточные пожалели – скинулись бабушке на бутылочку… правда, половину-то сами тут же и выдули… да много ли бабушке надо? И на том спасибо!
Выпила дома рюмочку, альбом достала и поревела на старыми фотографиями, где коса у неё – в руку толщиной… талия осиная и глазищи, как у хвалёной Софи Лорен. Пашеньку своего помянула… остаточки в бутылке уговорила… послушала радио, где Кобзон весь день глотку дерёт… плакала-плакала, да так и заснула. И снился ей Павел… двадцати ему так и не исполнилось. Косая сажень в плечах – наш корень-то – кузнечный, ВИЗовский. Бывало, здоровенные чушки железные под молот клещами, как пёрышки кидал!
Смеётся… ну, говорит, Валентинка, и старая же стала… дурёха ты смешная! Нашла, кому денежки свои пенсионные доверить – скотине тыловой! Ну, да ладно… живи спокойно, молись за солдат, невинно убиенных, за кровь их, в землю ушедшую… а я уже пятьдесят с лишним лет жду тебя, милую мою девчоночку строптивую, красавицу голубоглазую…
А сучонок к тому времени ворованную водочку ради праздничка попивает, радуется. Ну, жена, конечно, бухтит: мол, что ни праздник, так ты и на рогах! Пьёте, мол, и пьёте… когда же зальётесь-то, наконец, алкоголики?!
И – как в воду глядела!
Залился наш сучонок – на всю жизнь залился, гад!
По первости никак сообразить не мог – что же это такое, граждане? Ну, поутру понятно – не протрезвел ещё. Намахнул пивка из полиэтиленового мешочка, в холодильнике припасённого, спать прилёг, чтобы молодой ядрёный организм токсины вывел… да только и к вечеру никак не протрезвеет! И так, и этак… не проходит хмель.
День, другой… неделя… месяц!!!
Мечта алкоголика… да только хмель-то какой-то тяжёлый, рвотный. И потеет, как свинья. И тоска кабацкая, хоть голову об стену разбивай – тошно так.
В общем, таскала его жена по разным специалистам, вплоть до академиков, а те только руками разводят – нет ни хрена в сучонке никаких отклонений! Здоров, как бык – брёвна на нём возить… если протрезвеет, конечно.
А у нас не Москва, академиков мало! Довольно быстро всех и обошли. Бабе вскоре остопротивело с вечно пьяным вонючим козлом по врачам бегать. Так и бросила его… и квартирку себе у этого ремка запойного отсудила.
Сгинул мужик где-то под забором, так и не поняв – за что.
Может, перед смертью что-то поблазнилось… Говорят, нашли его, а морда вся зарёванная… и в руках бутылка. Полная. И пробка не свёрнута.
И говорят теперь постаревшие соседки… кто при жизни бабушки, ещё сопливыми девчонками, польской косметикой глаза намалёвывал, по танцам бегал и «Над землёй летели лебеди…» слушал: «А баба Валя – она всё-таки, хоть и ругалась иногда, хорошая была! Хоть и старая, а всё понимала. И парень у неё красивый был… показывала она фотки… и сама красивая в молодости была – даже не верится!»
Как померла бабушка, так, – странно даже, – эти девчонки, под барашка кудрявого стриженные (мода была в конце 70-х) – взахлёб ревели. И примета, слышь, такая повелась, что у бабушки на могиле непременно надо фотографию своего парня, улыбающегося, на ночь оставить. Если скрючило, разъело фотку сыростью, черты лица исказило – внимательна будь! А если лежит фотография под ржавым памятником, как будто только что положенная – держись за этого человека, как чёрт за грешную душу! Надёжный, значит, парень, радуйся…
…и люби его крепко, как Валентинка своего Пашеньку.
Жизнь – штука короткая, где уж нам знать, как и что.
А тот альбом девчонки-соседки бабушке в гроб положили. Настояли на своём.
И то сказать, сколько я таких выброшенных альбомов видел… кому они нужны, кроме тех, кто умер?..
Пусть Валентина с собой этот альбом хранит.
А цветы, нет-нет, да под памятником – свежие – обнаруживаются.
И фотографии…
…
– Господи, что же они творят?! – простонала Ольга.
На экране телевизора Филон, только что выпустивший короткую очередь в многострадальный потолок коридора и ворвавшийся в тесную духоту студии с дымящимся стволом автомата, трясся от ненависти и орал:
– Козлы! Козлы! Козлы! Вы же говорили… вы же обещали! Москвич… он классный план… а вы?! Адвокатов предлагали?! Не пойду я обратно, не пойду, понял?! Я вас всех, я вас… я…
Ольга почувствовала острый укол где-то под сердцем. Ноги стали ватными… по спине поползла противная струйка пота…
– Тихо, Филон, не истери! – орал Кирилл.
Микрофон взвизгнул противным звуком обратной связи.
– Да заколебал ты уже, – неожиданно спокойно сказал динамик голосом Вована. – Хрена ты разорался? Они же для нас как лучше хотят…
Филон осекся. На какой-то томительный и страшный миг проглянул дураковатый и невзрачный парнишка, вечная мишень для идиотских и жестоких мальчишеских преследований, готовый мстить за всё… стрелять веером… убивать. Филон попятился обратно к дверям, из которых он только что выскочил, размахивая стволом автомата.
– Ну… ты, блин, чуть было не спровоцировал власти на штурм, – слабым голосом сказал Адрон и утёр пот со лба.
– Мать его… я почти обосрался… – прошептал Андрей.
Кирилл только крутил головой. Он привстал, сжав здоровенный кулак…
– Кирилл! Тишина в студии! – страдальчески выкрикнул Андрей.
Кирилл дёрнулся, но на плечо ему легла рука Инны и он, махнув рукой, сел и понурился. Тихо пискнул в своём углу Сашка и Оксана-вторая, наклонившись к нему одновременно с Яной, наперебой зашептали что-то успокоительное, непроизвольно оглядываясь на Филона.
– Вот так я чуть, было, и не заработал себе второй инфаркт, – ни к кому не обращаясь, тихо молвил Роальд Вячеславович.
Лицо его блестело бисеринками пота.
– Очуме-е-еть… – слабо протянула Вика.
Инна только закрыла лицо руками. Оксана-маленькая блестела огромными голубыми глазами на осунувшемся красивом лице. Тарас сгорбился, почти уткнув голову в колени. Лекс и Махно, видимо совершенно не отдавая себе в этом отчёта, прижались друг к другу и на их лицах как-то сразу расплылись, смазались черты, превращая их совершенно разные физиономии в два одинаковых белых блина…
– Обещал, – свистящим шёпотом прошипел Адрон, – Обещал! И повторяю ещё раз – если вы сдаётесь – я нанимаю адвокатов, я подключаю прессу, я буду держать вас всех под… под вниманием… вы… вы не будете одни! – выкрикнул он.
– Филон, с-с-сука! – обрёл голос Москвич, – Говно! В коридор, ты, тля, на хрен, в коридор, боец!!!
– Не ори на него, – нервно пророкотал динамик. – Херня всё это. Лично я – остаюсь.
(телефонный разговор)
– Что там, что?
– Парнишка этот, как его, который с режиссёром… со Светой – говорит, что остаётся.
– Сдаваться?
– Ну, да! Они там сейчас орут на него… подожди… вот, этот, Москвич орёт…
– Блин, у нас ни черта не показывает… говорят, профилактика… и, главное, именно АТР не показывает!
– Да брехня всё это! Погоди… вот, Адрон говорит, что, мол, молодец…
– Ох, зря он… замордуют парня в тюрьме!
– Ну… Адрон хочет адвокатов хороших, депутатское расследование…
– Расследование… Завтра ему такой срок влепят – мама, не горюй! Охранника бедного, как сильно побили – ты видела? Тут показывали маму его… молодая такая ещё женщина… одна его воспитывала. Муж, говорит, бросил, так она на двух работах успевала…
– Ну, я сама вечно кручусь, и ничего! Не хуже других двоих воспитала, между прочим!
– Тебе же родители помогали!
– Ага, родители! Мать пятьсот рублей от пенсии подкинет, и корми её, и пои на эти деньги! Болтаешь, тоже, сама не знаешь – чего!
– Ой, да ладно! А отец у тебя машину, как ветеран получил! Когда ещё!
– Чё ты к этой машине привязалась, как дура! Да ей уже в обед – сто лет… ржавая вся!
– А у меня и такой нет… и сама болею без конца!
– «Без конца»… без х…я ты болеешь! А придатки болят, так таскаться меньше надо было!
– Что?! Это я-то таскалась? Сама-то, небось, с этим криворотым туркменом… а?
– Криворотый, значит… А что ж ты, потаскуха, к нему клеилась на дне рождения?!
– Сама ты потаскуха! Я…
(телефонный разговор)
– Ну, козёл!
– А чё, козёл?.. нормальный ход! Всё равно их там в Кольцово всех постреляют…
– Да хрен там!
– Чё ты орёшь?
– Сам ты орёшь… козёл!
– За козла получишь… ты, пельмень!
(смех)
– И куда они полетят, а? Ты башкой своей, тупым набалдашником, думал?
– Это… ну… ну, не знаю, они же что-то там кумекали! Не, я бы ни за что не остался…
– Слышь, Копыч, а чё по физике задавали?
– Не помню… Радику позвони, а?
…
– Вовка, ну зачем тебе автомат и граната… ты же остаться решил? – устало спросила Светка щурясь на мониторы и привычно переключая камеры.
– Не знаю, – тоскливо пробормотал Вован после тягостного молчания. – Сдаваться не хочется…
– Ну и езжай со всеми?
– Не… не верю я…
– Правильно делаешь, Володя, – тихо сказал Гошка.
На шее у него висели наушники. Круглое лицо было почему-то виноватым.
– Мы же всё-таки пресса, мы тебя не оставим…
– Пресса! – зло фыркнула Светка. – Ты ещё про четвёртую власть расскажи… Бредни всё это.
– И что мне делать теперь? – совсем тихо спросил Вовка.
– Не знаю, Володь, – честно сказал Гошка.
– Не трави душу! Что ты, засранец, без мыла в жопу лезешь? – повысила голос Светка. – А ты не ссы, Вован. Ну, виноват… Что теперь, кровью блевать что ли? Не под расстрел же…
В режиссёрскую заглянул Мустафа.
– Ну, мы пошли. Выметайтесь.
– Гошка, ты иди… а я с Вовкой останусь. Знаю этот спецназ… при мне они его не тронут…
– Москвич сказал, всем идти, – растерянно протянул Мустафа, оглядываясь на взъерошенного Филона.
– Ты чего, Вован? Иди лучше с нами… – просунул голову Филон. – Дисбат хуже тюрьмы!
– Я сказал – останусь, значит, останусь, – медленно, как во сне, проговорил Вован. – Я прямо в студии сяду. Ты, Свет, иди… камеру только оставь… чтобы видели меня…
– Ну, пошли тогда, – встала Светка, – не хрен тянуть. Сяду с тобой, пусть спецназовцы вваливаются.
– Москвич сказал… – завёл своё Мустафа.
– Ну и засунь его себе в жопу! – рявкнула Светка. – Давай, Гошка, что расселся?
Гошка хотел что-то сказать, но только вздохнул и вдруг начал протискиваться мимо Светки и Володи обратно к окну.
– Эй-эй!.. – неуверенно подал голос Мустафа.
– Сейчас… я только… вот…
Гошка пошарил мышью Сашкиного компьютера, раскрыл пару каких-то таинственных икон, кликнул… и печальная музыка тихо заплакала в пустой студии.
– Ну… и зрителям будет слышно, и вам… там, в студии… я по обоим каналам, – не глядя ни на кого, пробормотал Гошка. – У меня только там… попса… но – хорошая… удачи тебе, Вован, ладно?
Все уже были в коридоре, когда Москвич вдруг вернулся в студию.
– Вован… ты как?
– Нор… мально, – медленно сказал Вовка.
Он уже сидел в студии на диване рядом со Светкой. Перед глазами у него всё плыло, как в бреду… как тогда, когда второклассником он болел гриппом. Звуки доносились сквозь слой мутной воды. Лицо онемело. Сердце бухало… немного тошнило… как на качелях…
– Ну… мы пошли… Ты… – Москвич махнул рукой и повернулся к выходу.
Уже в дверях он обернулся и виновато промямлил:
– Володя?.. Ты это… удачи! – и вышел, осторожно закрыв зачем-то дверь.
(спецсвязь)
– Седьмой! Движение в подъезде… вижу через окна…
…
– Сохатый! Могу снять их всех в коридоре. Как два пальца…
– Отставить самодеятельность! Вести наблюдение. Студию будете брать по команде, понял?.. БМП-шка отъедет – тогда дам отмашку… И это… аккуратнее там, мужики… Чинно-благородно. Пацана не калечить. Эфир не отрубать, понял? Пока не выведете. Пусть видят, что у нас всё тихо и мирно, как в аптеке…
– Понял… Слышь, Сохатый… пиво тут чьё-то в сумке… э?
– Разговорчики! Нашёл время трепаться…
…
На крыше высотки, верхние два этажа которой занимает телекомпания «Студия-44», толпился народ. Здание завода «Русские узоры» отсюда, с крыши, видно, как на ладони. Виден и вход на телекомпанию АТР, у которого грузно осел пятнистый БТР и сверкали чистенькие бока милицейских машин оцепления. На крыше камеры, журналисты, менты.
– Имеем право! Мы – «Студия-44», это наша крыша!
– Я вам русским языком говорю…
– Да отойди ты… Камеру, Роман, береги! Камеру!.. Чёрт!..
– Эй-эй! Ты чего!
– Не трогайте его!
– Уйди, дура!
– Не трогай её, ты, мент паршивый!!!
– Я вам русским языком…
– Нам генерал Ванников разре… Роман, камера!!!
– Мужики… мужики… тихо… Мы с вашими же ментами и не такое снимали…
– Ты что, не понял, а? Нет, ты что, не понял?!!
– Ксюха, звони! Хрена ты… Ванникову звони!!! Ты!! Убери р-р-руки от камеры!!!
– Так… что здесь происходит?
– Слышь, майор… чё за херь?!! Мы на своей крыше, между прочим!
– У нас есть разрешение от генерала Ванникова! Вы не имеете права!
– Спокойно! Спокойно – я сказал! Стоять!!! Разберёмся…
– Ксюха!
– Алло!… Уйди… уйди а то я вниз прыгну!!! Алло! Это телекомпания… это Ксения беспоко… что?.. Нам снимать не дают… товарищ генерал, вы же говорили!.. Да! Да! И телефон хотели отобрать! Нет! Мы на крыше!.. Да! Сейчас передам! Держи трубку!.. Коз-з-зёл… синяки теперь будут… урод…
– Товарищ генерал, майор Першин!.. Да… да…
– Блин, пропустили всё… Что там? Не вижу ни хрена…
– Вышли! Вышли! Я Андрея вижу! Тарас… девочки… Роман, ты поймал?
– Держу… держу…
– Товарищ генерал, я…
– Роман, наезд… плавно… Ксюха, дай бинокль, а?
– Свой надо иметь… Ой, смотри – Инночка!!! А Вика, Вика где?!
– Блин, полна крыша народу… не толкайтесь, навернёмся ведь через край!
– АТР-овцев пропустите! Эй, мэрские! АТР пришёл!
– Не хрен опаздывать, Вадик!
– Да нас там менты, внизу… смотри, смотри! Оксанка ревёт!
– Что там? Что?
– Товарищ генерал! Мне…
– Майор! Иди ты на хрен со своим телефоном! Орёт тут над ухом… вон туда отойди!
– Ты мне покричи ещё, придурок!!! Всякое говно…
– Ксюх, дай бинокль, а?
(Свердловская область, разговор в деревне недалеко от Ивделя)
– …подгоняют танк… они в него – прыг! Ну, башню повернули и пошли крушить… прямо к Белому дому…
– Это в Москве что ли?
– Сам ты в Москве, Семён!!! В Свердловске тоже Белый дом есть. Они в каждом городе есть, понял?.. Да выключи ты пилу! Заколебал уже…
– И что? Дальше-то что?
– Ну, саданули из пушки. Так, мол, и так – долой олигархов! Деньги – народу! Мафию к стенке! Крестьянам – землю! Пенсию – по тыще долларов!
– Да ну… прямо-таки и по тыще…
– А хрена ли? Нет, ты, Семён, скажи – хрена ли не по тыще, а?!
– И что, что дальше-то?
– Ну, что… с самолёта их и покрошили всех на хрен…
– Эх-х-х…
– Народ хотел их поддержать, да всех войсками прогнали. Из Москвы войска прибыли. Зверюги! Все здоровенные… в Чечне воевали…
– По тыще, говоришь… эх… это бы неплохо…
– Да-а… мать их, у нас и телевизор-то ни хрена не показывает…
– Так это ж по ихнему телевидению показывали, по свердловскому… здесь-то ты хрен что увидишь…
…
Адрон Алексеевич Басов был недоволен собой. Что-то пошло не так. Уж, казалось, всё было сделано «на ять», как любил говаривать «имиджмейкер и консалтер», а в прошлом – аспирант кафедры биологии Уральского университета, Жора Лыткин.
– Адрон! Дай мне казус белли… и я пропиарю… сделаю тебя хоть губернатором! – орал пьяный Жора на новогодней басовской вечеринке. – Ты только брось эту фигню – интеллигентское прошлое… брось! Оно тебе надо? Электорат любит дерзких, электорат любит наглых… насильников он любит, чу?.. Нет, ты понял, да!? Вожак-павиан… в стаде… нет, ты понял? Он ломает под себя другого самца и совершает с ним ритуальный гомосексуальный контакт… и все мартыш… тьфу! – павианы – ап… ап-лодируют… Ты – крутой… но – не ж-ж-жесток-кий, понял?..
Казус был.
Казус был – будьте любезны.
Пиар-возможности превышали степень риска в разы… только давай!
Рисковать собой на глазах у телезрителей, гасить конфликт, произносить речи, достойные быть включёнными в фильм «Переговорщик» по своей успокаивающей тупости… чёрт, да это мечта каждого смелого политика!..
Ребят только жалко.
Эх, давно он не бывал на АТР, предпочитая выступать, как депутат Госдумы, где-нибудь на более рейтинговой «Студии-44»… или у этого, как его… в очках который.
В общем, плохо мне, плохо… Они же живые, они же такие… они… они в глаза смотрят – прямо внутрь… туда, где не депутат я никакой, а просто Адрон Басов…
Адрон! Они же смотрят на тебя не с надеждой, нет! Они же забыли, что тебе и 40 лет не исполнилось. Ты же для них не Власть, не Порядок!
Ты же для них просто… друг.
Ты приехал.
Сам.
Ты же теперь с ними. Думаешь, они не подумали… ну, так, мельком… не подумали о том, что ты пропиариться хочешь?
Ну, да! Подумали… а потом – потом ты просто БЫЛ с ними…
И с ужасом понял, что это – твои ребята… они нравятся тебе… ты же жалеешь уже, что приехал!!! Если с ними что-то случится, тебе же не всё равно уже будет!!!
Кирилл помогал тебе сумку тащить… когда их отдела новостей перебирались… он что, эту сумку тащил потому что ты – Власть?
Вика первой в коридор вышла, когда двоих заложников выпускали. Помнишь, как она тебя отодвинула, помнишь? «Ты депутат, а я – фельдшер и женщина». Она в тебе депутата видела?
А как Яна окрысилась на Филона, когда он тебя стволом в спину ткнул? Что, босса защищала?..
Янка… сумасбродная, красивая и вечно летящая куда-то на крыльях вдохновения… Янка ревела, когда я ей звонил…
Ну, у баб всегда глаза на мокром месте…
… циничным хочешь быть?..
…Янка их всех знает не первый год…
…она их знает такими, какими я их узнал сегодня…
…они сказали вчера: «Мы все остаёмся здесь»…
Ох, ребята, что вы делаете со мной?! Зачем же вы так? Я же просто политик… для меня все люди пешками должны быть!
Нет, не пешками… это слишком глупо звучит…
«Статистическими средними величинами»?..
Нет…
«Россиянами»…
«Р-р-рос-с-сияне! – как гнусаво-раскатисто произносил Ельцин… – Я уже подписал Указ о том, что…»
…
Да. Россиянами.
Только теперь без кавычек.
Теперь я знаю, ЧТО именно имел в виду тот фронтовик, в Серове – «друзей на смерть посылать… нет, самому умирать легче, если ты человек совестливый»
…
Ну, уж нет! Никто сегодня не умрёт. Не умрёт – и всё тут. Точка! Не хочу, слышите? НЕ ХОЧУ!!! Кирилла не отдам, Вику, Оксанок обеих… Пашку этого перепуганного, Светку, Инну… не отдам НИКОГО, и всё тут!
…
…и они там, на фронте, так же думали, да?
…мои сейчас дома с ума сходят…
…какая она, Смерть?
(телефонный разговор)
– Мишка! Слышь? В студию будут входить спецназовцы. Там, в студии, двое. Девушку звать Светланой, – режиссёр, – и Владимир… ну, Вован. Предварительная готовность – пять минут.
– Тут обзор говённый, Димон… ни черта не видно… дерево заслоняет.
– Ничего, ты подъезд держи… и окна, – на всякий пожарный… Спецназ наготове… наверное, вот-вот выходить будут.
– Да говорю тебе – дерево! Я от БМП-шки только жопу вижу!
– А окна?
– Что окна? В них-то, блин, точно ничего не видно…
– Мишка, не выёживайся! Твоя камера на самом удачном месте… тебе лучше всех вход видно!..
– У меня только две кассеты.
– Ну и пиши на них… что – в первый раз замужем?.. Мишка? Алло?
– Да слышу я…
– Мишка, мы же, дятел, на «Тэффи» работаем! Слушай сюда: Эдика на хрен пошлём… отмонтируемся – и я прямым ходом отсылаю всё в Москву!
– «Тэффи»… У меня штатив – говно. Сколько раз я говорил… А Светку я знаю. Мы вместе с её Данилом на Шайтан-камне фильм снимали… я ещё у них на дне рождения был…
– Мишка! Выходят! Слышь, выходят!!! Ты снимаешь?!
– Да вижу я… вижу… не верещи…
(газета «Ваша газета», Екатеринбург, экстренный выпуск, передовица «КОНЕЦ ПРЯМОГО ЭФИРА!»)
«…бледные, с синяками под глазами, со следами пережитого на лицах, они встали шпалерами, перекрыв короткий проход от стеклянной двери подъезда до входа в БМП. Вы уже наверняка видели эти, ставшие историческими, видеокадры ребят, обнимающихся и плачущих от радости; отважных спецназовцев, закрывающих их своими телами и оттаскивающих за пределы сектора обстрела; БМП удаляющаяся в аэропорт Кольцово и рванувшиеся за ней машины милиции и спецслужб…»
Телезрителям был виден только диван весёленького зелёного цвета. Рядом с ним грудой лежали зайцы и медведи, высовывал морду оранжевый крокодил. Еле слышно пела Глюкоза: «Серый вокзал… зализал холодными ветрами… секретами…»
На диване сидела хмурая Светка, обнимавшая за плечи Володьку. Видимо, кто-то зашёл в дверь, потому что она подняла голову, и чёрные глаза её полыхнули яростью.
– Пошли вон! – крикнула она, ещё крепче прижимая Вовку к себе. – Дайте ему хоть немного времени, сволочи!
В кадр вдвинулось плечо в камуфляже. Чей-то голос спокойно произнёс:
– Ладно, Светик, мы подождём… спокойно… не кричи…
Светка что-то шептала Володе, косясь прямо в камеру. Лица солдатика не было видно, он прятал его на груди у Светки… и вот бесшабашная, грубая Светка тоже заревела, размазывая тушь по щекам и обнимая ходящие ходуном мальчишеские плечи. Володька что-то сказал сквозь всхлипывания, и Светка затрясла лохматой головой:
– Нет-нет-нет! Не вздумай, дай сюда! Господи, да что же это такое!..
Вовка поднял голову и показал прямо в камеру, тому, невидимому, стоявшему у двери, обе руки с побелевшими пальцами. Неслышно упала на ковролан чека гранаты.
– Эй-эй, парень, ты чего!.. – послышались торопливые голоса.
Камеру слегка задели, она дёрнулась.
– Уходи, Света… – прошептал Володя. – Тебе не надо тут.
Нестерпимый ужас плавал в его глазах. На щеках блестели грязные разводы слёз. Он прижал гранату к груди, осторожно освободил левую руку и попытался оттолкнуть Светку.
– Вовка… – севшим голосом сказала Светка, – Вовка, гадёныш, что же ты делаешь?!.
– Один… я один хочу… – глядя вбок бормотал Володя, – а ты иди… иди… не надо тебе здесь…
Он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Светка замерла. Потом осторожно взяла его лицо в ладони, поцеловала в губы – быстро, едва касаясь. Вовка тихо прошептал что-то… не слыша сам себя…
– Хорошо, – медленно сказала она.
Светка поднялась и несколько секунд стояла, глядя зрителям в глаза. Безумно красивая какой-то сумасшедшей, дикой красотой…
«Тай… тай… тай на руках моих снег… тай, превращайся в слёзы…
ответы мои…
серый вокзал наказал твоими обманами… ранами…
ждать и курить… не забыть – зрачок сокращается —
не считается…»
– Смотрите, да? – сорванным голосом крикнула Светка. – Шоу, сволочи, смотрите?!
Она шагнула к камере и изо всех сил толкнула её обеими руками. Изображение косо ушло куда-то вверх, потом дёрнулось… на секунду покрылось рябью…
Камера лежала на боку. Звук исчез.
Видна было часть пола, какие-то кабели, смятая бумажка от шоколада, несколько сиротливо приткнувшихся к дивану пустых бутылок… сапоги.
Обычные пыльные армейские кирзачи… и над ними колени Володьки и часть руки, прижатой к груди…
Несколько секунд всё было неподвижно.
Потом изображение исчезло…
…
На всех экранах в городе шёл снег.
«… тай на руках моих снег… тай, превращайся в слёзы…»
Горбом выперли сквозь алюминиевые рамы серые клочья стекловаты и чёрные пузыри звукоизоляционных матов. Сквозь щели и трещины просачивался желтоватый дымок. Бьющуюся в истерике Светку спецназовцы тащили вниз по лестнице. Она вырывалась из рук, запрокинув голову, и ребята с трудом удерживали её…
…
Прямой эфир закончился.
…
(городская больница, телефонный разговор)
– Алло! Это ма-а-а-ама?
– (устало) Я, зайка, я!..
– А ты когда придё-о-о-ошь?
(в трубке шуршание, стук, приглушенный женский голос)
– … куда же ты? Вот, стрекоза!.. Светочка? Она за кошкой бегает, еле-еле к трубке её дозвалась!
– Ладно…
– Светочка, я сейчас приеду! Как ты? (всхлипывание)
– Нормально.
– Светочка…
– Ой, ладно, мам… хватит… Слушай, Данилка звонил?
– Звонил, летит уже, наверное… у них там буран… или, я не знаю, в аэропорту сидит…
– Хорошо. Поняла. Слушай, мам…
– Что, Светик? (всхлипывания)
