Текст книги "Обратный отсчёт"

Автор книги: Александр Уралов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Ольга слабо улыбнулась, отодвинув в сторону какие-то лежалые папки и машинально протерев ладонью пыль. Плавно потянула шпингалет. Слёзы почти высохли.

Телефоны вдруг резко стихли, но она уже не замечала этого.

А Кирилл, между прочим, всё время приглашал меня танцевать, вот! И Игорь тоже. И у меня было самое красивое платье. А ты в это время Наташке глазки строил… а потом сказал, что не строил и только меня и любишь… а потом… а потом было всё таким счастливым…

«Я помню, – грустно сказал Андрей. – Жаль, что я не танцевал с тобой»

«Ловлю тебя на слове. Ох… здесь же высоко… и окно так скрежещет, когда открывается… я же предлагала бартер на пластиковые окна… их и заклеивать не надо, правда, Андрей?.. ну, вот, открыла».

Черновик-справка (журналистский блокнот с логотипом телеканала НТВ, написано от руки, торопливо):

5 февр. Екат-г, по телефону:

Здание – фабрика «Русские узоры». Не оборонка!

Стоит на перекрёстке: Голенищева-Кутузова и Губернской (бывш. Юрковского).

Телекомпания занимает половину третьего этажа.

Окна телекомпании выходят на ул. Губернскую (4 окна крайние справа) и на Голенищева (8 окон – от левого угла до центрального входа).

Козырёк с подпорками-колоннами– между 1 и 2 этажами – огибает угол и – до центрального входа.

Голенищева – 1 эт. – вход на АТР (отд. дверь), правее – магазин «Ткани»

Губернская – 1 эт. Кафе «Золотой ключик» (слева), плюс центральный вход.

Окна телекомпании также выходят и во двор фабрики. Пристройки, перпендикулярно – какой-то цех. Въезд на завод – со стороны Голенищева – перекрыто. С другой стороны Голе-ва – угол городского парка (сквера?) – чугунная ограда, деревья.

Охранник – ЧОП (?) Пенс (?) Выяснить!

КСТАТИ: Погода: -2-0 град. Цельс. Ночью до -5. Ветра нет. Гололёд.

Ольга перегнулась через широкий подоконник, запоздало подумав о том, что во дворе могут быть люди – милиция или эти… террористы.

Никого не было… Так и есть! Под окном жестяная будка для баллонов с газом! И с толстой шапкой снега! Как он только держится?.. ведь, крыша покатая…

Всё равно, высоко…

«Я была в этом дворе всего один раз, помнишь? Привезли по бартеру железные шкафы, и надо было тащить их к нам, на третий этаж. Я ещё ругалась, что никто не идёт, а вы с Кириллом корячитесь одни… а потом все набежали и стали тащить и материться… но не зло – деловито… а Кирилл сказал, что если бы не ты, Андрей, то он бы меня украл и женился…

Мамочки, высоко!!!»

«Прыгай, всё равно – прыгай, малыш!»

Ольга бросила вниз дублёнку. Она почти беззвучно упала на крышу будки. Ей казалось, что снег съедет по покатой плоскости, однако дублёнка была лёгкая. Специально для машины, а то за рулём не повернёшься…

Сумку, – в ней бесперечь пиликал сотовый, – она бросила подальше. Сумка шлёпнулась во двор, перелетев крышу будки. Прощай, телефон!.. Где-то недалеко заныли сирены и невнятно закаркал мегафон – это меня не касается. Это там… в другом мире… а я пока здесь…

Хорошо, что будка высокая и широкая.

Сколько там баллонов?

Эх ты, ты же инженер… с высшим образованием… масса на скорость в квадрате пополам… худела-худела, а всё равно – много…

Она глубоко вдохнула и повернулась на животе, высунув ноги в окно. Пальцы крепко вцепились в подоконник. Так… теперь надо перехватиться вот за эту палку… порог… как её… не знаю – и хрен с ней. Я электрик, а не строитель. Электрик высоких напряжений, вот! Руки вытягиваем… висим. Всё! Висим! Теперь обратно не залезешь, Андрюшенька! Рукам больно…

Она подумала, что может удариться о подоконник второго этажа, и вдруг отчётливо вспомнила, как Андрей с сигаретой в руке стоит напротив железных дверей будки…

«Вот так-то, Кирилл. Мы с тобой, оказывается нарушители!»

«Да ну, Андрюха… там же не пропан… углекислый газ!»

«А написано «Огнеопасно!»

«У меня на сарае «п…да» написано. Я заглянул, а там – дрова!»

«Де-рев-нёв!!! А ещё бывший учитель литературы!!!»

«Оленька, пардон, я тебя не заметил!..»

– А будка-то высотой как раз до подоконника второго этажа! – прошептала Ольга. – Я же вспомнила! САМА вспомнила!

Она зажмурилась, оттолкнулась руками и ногами и полетела вниз.

…

Удар был сильным. Ольге показалось, что её ударили по ногам, потом, сразу же – плашмя – по животу, локтям и подбородку…

Затем что-то хрустнуло, и сразу онемели спина и затылок…

Было удивительно тихо. Она открыла глаза.

«Я лежу на спине. Вон и окно… совсем оно низко, как отсюда кажется. Я, наверное, себе всё переломала и теперь инвалид, Андрюшенька. И ты меня бросишь такую, всю разбитую…»

На глаза навернулись слёзы. Она подняла руку и вытерла их. Надо же, а руки шевелятся…

«Оля, вставай, – мягко сказал Андрей. – Вставай, малыш. Ты ударилась ногами о крышу, потом на пузе съехала по ней и упала на спину. А теперь, пора вставать и уходить. Думаю, у тебя ничего не сломано…»

– Тебе хорошо говорить, – прошептала Ольга, но послушно – тихонько-тихонько – повернулась на бок. Её вырвало и немного погодя стало легче.

«Оля, поторопись!»

«Сейчас-сейчас… я уже… подумаешь, вырвало… помнишь, как мне стало плохо на лоджии от мерзкого коньяка и я так быстро-быстро… ты потом говорил, что это, как по пословице – «метнула харч» – хорошо, что не было никого… Одиннадцатый? Нет, Андрей, десятый этаж… нет, это ты путаешь, а не я…»

Она, шептала, сама не замечая этого. Подобрала сумку, оглянулась, соображая, куда идти – голова кружилась, и всё ещё тошнило – побрела, сутулясь, по двору, волоча за собой сумку, в которой пищал сотовый телефон – маленькая фигурка в холодном гулком колодце серых зданий…

– Ты не думай, Андрей, я справилась… Я тебя очень люблю… я всех люблю… а тебя – сильно-сильно… хоть ты и ростом с меня… маленький… и старый… и усатый… и борода у тебя к вечеру отрастает… колючая… нет, я не реву… это ты ревёшь, а я не реву… это просто снег… это просто… я….. я… за тебя боюсь… ты только живи, ладно?.. я даже замуж за тебя не пойду – живи только….

Только живи!

(рация)

– … Да! Одна. Говорит, с телевидения…. Была у сторожа… Да нет, всего минуты три, не больше… Что? Нет, жива. Сотрясение мозга может только… А? Сторож? Не слыхал он ни хуя! Они с родного входа вошли, а со двора никого не было… Да! Значит, пять окон. Что? Нет, она не знает. Ну, выясняем, выясняем!!! Движения в окнах пока не обнаружено… Да хрен его знает, почему!.. Ладно… ладно… Нет… Домой звонит. Ну, лицо немного, подбородок… голеностоп… Хорошо… К чёрту!

Сайт «Полли. РУ» (баннер):

ОНА ВЫРВАЛАСЬ ИЗ АДА!

СРОЧНО:

Одна из заложниц смогла бежать!

СРОЧНО!«…жестокость и насилие… бывшая заложница находится в шоковом состоянии… смятением и ужасом охвачен весь город… данные о количестве убитых расходятся… количество заложников может достигнуть 40 человек… епархия только что распространила заявление… православие… архиепископ Викентий в своём обращении… бандиты-дезертиры… психологическая помощь… надломанные судьбы… террористы… бесконечный эфир продолжается!

– Захват заложников, стрельба. У нас теперь всё, как у взрослых, господа новостёры, – сказала Вика.

– Ну. Теперь будут мочить в сортире, – пробормотала Оксанка.

– Кого, нас?

– Да всех. По мере попадания на глаза… Вика, давай пересядем? У нас же окно прямо за спиной. Так в спину и всадят.

– Жалюзи закрыты.

– Тем более!!!

– Ну, давай… Эй, солдатик! Можно мы пересядем в уголок?

– Сидите, где сидите, – настороженно сказал Малый.

Он сидел у входа в отдел новостей, там, где обычно сидела Вика. Развлекался тем, что разглядывал отключенные сотовые телефоны.

Оксана вздохнула и пробормотала:

– Солдафон…

– Может, пасьянчик раскинем, чтобы не скучать?

– Не трави душу, – отрезала Оксана.

Все компьютеры были тоже отключены. Серенькие экраны выглядели тоскливо-слепыми. Без суматохи и светящихся мониторов комната казалось какой-то неприглядно-нищенской и праздной. «В первый раз вижу такое, – подумала Вика. – Здесь даже на ночь оргтехнику не отключают. Обычно… за что и получаем постоянно по ушам… А хорошо бы сейчас втащил сюда своё пузо директор Ершов, дал всем пи…дюлей, и разогнал по домам…»

Она представила себе, как дородный Ершов орёт на Малого и пинком выталкивает его за дверь. У Малого виноватая морда. Ершов громогласно обещает ему урезать зарплату… скупердяй старый, можно подумать, он платит всем здесь выше крыши…

А ещё лучше, вваливается сюда вся моя рота отдельного такого-сякого полка…. Ребята матерятся, дают Малому по шее, отбирают автомат… и лейтенант Тихонов, муженёк мой так и не состоявшийся, баран мой тупой и недогадливый, видит меня и обнимает… целует. Целовался-то он хорошо… никто так не целовал меня, дуру неугомонную… судьба это, Вика, говорит. Судьба навеки… а сам… спокойно!.. не надо об этом… отгорело и прошло… пусть живёт со своей сучкой новой… а я буду жить и жизнь свою и дальше сама строить!

После первой суматохи, когда все надсадно орали и толкались, стало спокойнее. Самое ужасное было, когда Малый стал стрелять в потолок. Вика здорово испугалась. Вот, ведь, – мать его, – в Чечне не так страшно было!

Всё так мило шло! Новости оттарабанили без происшествий. Цербера Борща, Игоря Борчикова, шеф-редактора, пописывающего то там, то сям под псевдонимом Марк Резкий, сегодня ещё не было – отлёживался в отгуле, после вчерашнего дня рождения. Обещал, правда, когда в очередной раз звонил по телефону, сразу после новостей провести «разбор полётов», но так и не пришёл.

– Опять, наверное, где-нибудь в Белом доме ошивается. Пятница, – сказала Оксанка. – Помяни моё слово, через пару месяцев или в банк уйдёт пресс-секретуткой, или на «Студию-44» заместителем по развитию.

– В банк и я бы пошла!

– Ой, только не надо, Вика, – дёрнулся Кирилл. – Ты же на голову больная репортёрством. Ты же в банке сдохнешь от тоски! Опять же, новости ведёшь. Диктор. Звезда!

– Не надо ля-ля! – подбоченилась Вика. – Я уже резко поумнела, глядя на некоторых… хрен с ней, со звёздностью!

Кирилл поднял белый пластмассовый стаканчик и провозгласил:

– За процветание банковского дела!

В комнате роилось, как потом выяснилось, восемь человек. Операторы Нестор и Лекс (в миру Нестеров Дмитрий и Сашка Фаридов, подрабатывающий ещё на двух телеканалах); Оксанка-корреспондент, Вика – ведущая новостей и «репортёрщица», как дразнил её Кирилл. Сам он, кстати, должен был сегодня вместе с Лексом ехать к учредителям на завод цветных металлов, но в последний момент позвонил директор Ершов…

– Пришёл гегемон и всё пошло прахом! – в который раз рассказывал Кирилл. – И вообще, хрена ли я тут с вами сижу? Как говорил Гоголь, устами одного из своих персонажей – сижу, греха набираюсь. Даже водители все разъехались.

– Ну, иди, что сидишь? – кокетливо говорила Оксанка.

– Ишь, как попочкой крутит! – орал Кирилл. – Оксана, почему у тебя такая красивая попа? Как у Малахова этого… «Большая скидка» который!..

– Это потому, что он её непрестанно тренирует, – ядовито вставила Инна-архивариус.

– Во-во! Сжимает и разжимает, сжимает и разжимает… и так – каждое утро!

– Фи, старый анекдот! – пьяненько крикнула из противоположного угла Оксана-вторая, притиснутая с двух сторон Нестором и Лексом.

– Слушай, Кирилл, заткнись, а? – немедленно надулась Оксанка.

– Ради тебя… и Виктории… я готов понести любую кару! – Кирилл нагнул голову. – Повинную голову и сеч не мечёт… тьфу – меч не сечёт!

– Девки, мне идти пора, – сказала Вика.

– Вика, ты меня бросаешь… среди этих пьяных животных?! – орала Оксана-вторая.

– Испугалась баба… этого самого, – сказал Кирилл и подцепил пластмассовым ножом огурчик в стеклянной банке. Огурчик сорвался и упрямо плюхнулся обратно.

– Вилку возьми, наказание ты моё, – Вика протянула ему свою.

Кирилл ей очень нравился. Но, – ёлки-палки! – мало ей было красавца-мужа?! Удалой такой… лейтенант. Тоже, бывало, все девки на него вешались! Ну, и где он теперь? Вместе со своими тремя тысячами рублей оклада?.. «денежного воздержания», как сам же и шутил. Нет, девочки-мальчики, нечего тут нищету плодить. Кирилла, вон, и ножом в живот пыряли, и в аварии он попадал, и в драки… а всё на пиво не хватает! Зато вся физиономия в шрамах. Конан-варвар… уральский…

– А всё-таки хорошо было бы замуж за банкира выйти, – задумчиво сказала она.

– Ага, а он скажет – хрена ли ты круглые сутки среди красавцев вращаешься? И бросит тебя. Из ревности, – глубокомысленно сказал Кирилл.

– Это где они, красавцы?

– Там же, где и большие зарплаты, – ехидно вставила Инна.

– Это мы-то не красавцы? Вон – Лекс, Махно, Тарас… Кирилл Деревнёв, в конце концов! Ваш покорный слуга.

Тарас сидел у видеомагнитофона и, надев наушники, расписывал синхроны и видеоряд. Рядом стояла банка с пивом.

– Вот, девки, Тарас. И трезвый, и работает! Чем не жених? Молодой, холостой, незарегистрированный! Скоро Парфёновым станет… местного разлива…

– Мы тут все скоро кем-нибудь, да станем, – раздражённо сказала Оксана и поглядела на часы.

– Что, не едет? – осведомился Кирилл.

Оксана немедленно окрысилась:

– По мне, так пусть вовсе не появляется. Я его не жду.

Она встала и вышла из комнаты.

– А что я? – сказал Кирилл. – Мне по хрен. Хоть с Дедом Пахомом.

– Ой, да ладно, – пропела Инна. – Ну, клеится она к Борщу, и что?

– Он не Борщ! Он, в рот ему лягушку, Марк Резкий, – недружелюбно пробормотал Кирилл. – Нет, девушки, пора мне идти… на холодное жёсткое холостяцкое ложе. Ты слышишь, Вика? Я по глазам вижу, что ты взволнована. В тебе уже зашевелилось сострадание?

– Это у тебя кое-что зашевелилось, – ответила Вика.

– Как зашевелилось, так и отшевелится, – вставила Инна.

– Ну, уж нет! – Кирилла сегодня несло. – Это самое… будет последним, чем я шевельну, покидая сей яростный мир. Я буду способен на любовь до последнего содрогания бренной оболочки.

– Что-то мало нас сегодня, – задумчиво сказала вошедшая Оксана.

– Так ить, матушка! Время-то позднее! Которые путёвые – давно уже по домам и по барам разбрелись.

– Ой, ты разбредёшься… на твою-то зарплату.

Кирилл помрачнел.

– Ты ударила меня по самому больному месту. Можно сказать, плюнула в душу и ногой растёрла… морда ты бессовестная, басурманская.

Прозвище «басурманка» с год назад приклеилось к Оксане, когда, после интервью с архиепископом, на укоризненное замечание архипастыря, мол, курить православной девушке должно быть неприлично, Оксана, невинно хлопая ресничками созналась в том, что она – некрещёная, склонная к атеизму дамочка со стервозным характером.

– Не душа в тебе, Оксана, а пар один, – мрачно сказал Кирилл. – Одно слово – нехристь.

– Парфёнов, на НТВ, говорят, пятьдесят тысяч баксов в месяц имел, – забубнили в углу.

– И что? Ершов, говорят, на выборах триста снял…

– Не триста, а двести восемьдесят.

– Так он тебе лично и поручил… посчитать. Слюни подбери, журка!

Словом, всё сегодня было, как обычно по пятницам, только не так весело. Вчера все основательно наклюкались и сегодня, с бодуна, не веселило ни пиво, ни водка. «Ничего, зато голова перестала болеть», – подумала Вика.

Разговор шёл вяло. Инна, зевая, уже осведомилась у Тараса, собирается ли он сидеть здесь до утра, – ей нужно было взять у него две архивных кассеты и закрыть, наконец, помещение архива. Тарас поклялся, что ему остались сущие пустяки, и застенчиво улыбнулся в бороду.

Полчаса назад к ним заглянула Леночка-гримёр (сама она всё-таки предпочитала термин «визажист») и наскоро попрощалась со всеми. Сегодня она не оставалась на эфир, потому что завтра с утра должна была прийти к 7-30 гримировать Алёнку для записи «Сказок на ночь от Алёнушки» и сидеть ей лишних полчаса совершенно не хотелось.

Обещал вернуться Олежек с Земляникой и Кузей, да что-то их не было до сих пор. Впрочем, завтра они собирались на рыбалку – чёрта ли им сегодня здесь отсиживать?

Заглянул, было, и Дед Пахом – охранник. Прозвище («Дед Пахом и трактор в ночном» – помните?) ему совершенно не шло. Скорее – мальчик-одуванчик, как сказал однажды Кирилл. С его, – непрестанно декларируемой, застарелой ненавистью к голубым, – розовые щёчки и опрятные лапки длинного Деда Пахома раздражали Кирилла несказанно. Деду Пахому налили полстаканчика водки, дали пирожок и отправили выполнять свой долг. Иначе бы он не ушёл. Работал он недавно и ему, похоже, нравились все, без исключения, девушки АТР.

– Ладно, – уныло сказал Кирилл, – вот ребята придут, и я с ними от вас уйду. В ночь и туман. «А в животе у крокодила – темно и скучно и уныло». И лишу вас своего молодого упругого тела. Вон, Деда Пахома вам оставлю. Для совращения малолетнего… пусть узнает, что с девушками – тоже можно!

В этот момент всё и началось…

…

А теперь это самое «всё» было просто и незатейливо – мелко, тоскливо, мерзко… Вика вспомнила бесланских детей, и ей стало совсем грустно: «Мы-то взрослые все… ну, за исключением Деда Пахома… а там… там они были маленькие…»

«Как Артёмка» – немедленно доложил внутренний голос…

«Б…дь, заткнулся бы!!! Заткнись!!! Слава Богу, Артёмка у мамы, в Алапаевске…»

«А зачем ты его туда отправила, коза? – ехидно осведомился внутренний голос. – Ты любви ждёшь, звезда ты… местного масштаба! И если нет на свете любви большой и чистой, то ждёшь хотя бы маленькой и похотливой… но – своей. Своей, понимаешь, да?

«Ну и что?»

«А то!.. Ты бы к Андрею прилепилась, если бы он вчера опять с этой девочкой не ушёл!.. Он тебе нравится… и Кирилл тебе нравится… а он не пришёл… и вообще, ты с кем была, помнишь?»

«Не помню»

«Ты с Махно была, дура ты ненормальная! А сейчас он около Оксаны-второй ошивается… утешает…»

«Ну, и что?»

«Это сейчас «ну и что», а ночью ты здорово ревела, помнишь? Ты же разобиделась на Махно, что он около тебя отирался, а провожать не пошёл! Потому что мужик… Потому что хочется, чтобы не просто Вику-отчаюгу, матершинницу и Мисс Строптивость в тебе видели, а женщину… чёрт бы их всех побрал!!! Женщину, а не военфельдшера или журналистку с красивыми ногами и киногиеничным лицом…»

«Да ты ЗАТКНЁШЬСЯ, или нет?!!»

Вика вдруг вспомнила, как визжала Оксана-вторая: «Ты чего? Вы чего? Ну, хочешь, боец, я тебе отдамся?! Тебе, лично! Только не трогай его, слышишь?!..»

Впрочем, все мы визжали…

Кирилл матерился, орал. Солдат этот, Малый, стрелял в потолок коридора. Бегали все, дёргались… дурдом! Дед Пахом, бедный, с разбитой мордой сидит. Дамочка с прямого эфира… не знаю, как зовут… на ней вообще лица нет. У Малого коробка эта… страшная, с динамитом. А, ведь, дети. Сущие дети!

Динамик ожил и пробурчал:

– Ты нормально?

– Нормально, Светик.

Только что влетел возбуждённый Мустафа. Он несвязно, путаясь в словах и оглядываясь, бормотал что-то про какую-то дверь. Андрей не сразу понял, что они имели ввиду и теперь холодел, думая о том, что за этой дверью может сидеть перепуганная Ольга.

Из коридора доносились осторожные, но вполне внушительные удары. Два придурка пытались прикладами сковырнуть врезанный замок.

– Слушай, – не выдержал Андрей. – Там, около сортира, есть шкаф. Железный. Справа. В нём инструменты должны быть.

Москвич набычился:

– А что это ты так ёрзаешь?

Андрей хотел уже сказать дерзость, но удержался.

– Жена у меня там сидела, – сухо сказал он. – Не знаю – ушла или нет.

… что сейчас подумала Ленка – бывшая жена?.. и дочь?.. Он мысленно взмолился, чтобы они ничего не видели, вообще не смотрели телевизор и ни о чём не знали.

Мустафа выскочил обратно в коридор. Удары внезапно прекратились. Похоже этот… Филон, высадил-таки хлипкую деревянную дверь. Андрей вспомнил, что на днях её нечаянно выворотил сын директора Ершова. Вместе с косяком. Так, мимоходом толкнул, балуясь…

– Что там? – заорал напрягшийся Москвич

– Ща… – донеслось из коридора, – посмотрим!..

– Филон, сами не лезьте! – ещё громче кричал взвинченный Москвич, вставая и судорожно поворачивая ствол от Роальда Вячеславовича к двери студии.

– Давайте, я загляну! – взмолился Андрей, путаясь пальцами в проводе петлички.

– Да любого давай! – испуганно орали из коридора. – Тут окно открыто!

Господи, хоть бы не убилась! – мелькнуло в голове. Всё стало ясно – Ольга всё-таки рискнула… молодчина!.. малыш мой любимый… хоть бы…

– Сидеть! – кричал Москвич, больно тыкая Андрея под рёбра своей чёртовой железякой.

– Хватит орать! – яростно захрипела Светка, и динамик взвизгнул.

Видно было, как рядом с ней топтался внезапно побелевший Вован, прикладывающий автомат к плечу. Похоже, ему уже мерещились спецназовцы, лезущие в окно режиссёрки.

– Иду! Иду уже! Тихо! – вдруг по-заячьи пискляво закричали в коридоре. – Не стреляйте, иду!

– Гошка… – обречённо выдохнул Роальд. – Убьют же…

Слышно было, как Гошка яростно кричал уже из рекламного отдела:

– Ну, чего вы сыте, козлы, нет здесь никого! Вот вам вот шкаф, столы, стулья!!!…нетникогопаразитыуродыпоганые… нет тут! никого!!!

– Давайте все успокоимся, а?!! – не своим голосом взвыл Андрей.

Стало тихо. Совсем-совсем тихо. И в этой тишине за стеклом появился взъерошенный Гошка с заплаканными глазами, вытер рукавом мокрое красное лицо, наклонился к пульту микрофона и сказал севшим голосом:

– Там никого нет, Андрей. И во дворе никого видно.

В дверях появилась сконфуженная рожа Филона. Он явно хотел что-то сказать, но только открывал рот, глядя на Москвича.

– Так, – сказал Москвич, ни на кого не глядя, – Мустафа и Филон сейчас забаррикадируют дверь…

Из коридора вдруг радостно донеслось:

– Пацаны! К нам депутат! Из Москвы-ы-ы!

– Не понял… – растерянно сказал Москвич.

Из-за стекла донёсся истерический хохот Светки.

– Господин депутат Государственной Думы и член комитета по безопасности Адрон Басов ругаются, как извозчик-с, – наконец, не утерпела Яна, набирая очередной номер.

После того, как Басов размахивая депутатским удостоверением («а то его каждая собака в городе не знает» – подумала она) наорал на каких-то квёлых, но настойчивых ментов, пытавшихся вытолкать их из подъезда АТР, самым главным было дозвониться хоть до кого-нибудь внутри студии.

– Вы только, Бога ради, не стучите в дверь! – трясущимися губами шипел Борщ, он же Марк Резкий, он же Игорь Борчиков, шеф-редактор отдела новостей. – Блин, слава Богу, я опоздал! – в сотый раз нервно хихикнул он.

«Вот, ведь, странный парень, – подумала Яна. – Трусит, дрожит… а не уходит!.. Почему? За коллектив боится? Что-то не похоже на него, ох, как не похоже!..»

Время от времени сотовый телефон Басова или Яны начинал пиликать. На звонки не отвечали. Времени было потеряно – уйма и теперь срочно нужна была связь с заложниками.

– Ещё минут пять-десять и нас отсюда вытолкают, – бормотал Басов, без конца набирая какие-то телефонные номера.

Он уже успел вдоволь наораться с силовиками, властями и всеми, кто хоть как-то мог повернуть ситуацию в неблагоприятную сторону. В общем, нажимал на рычаги и пружины.

– … ни хрена! – орал он. – Пока эфир идёт, никто не пострадает. И не вздумай обрубать им электричество!.. Ты ему так и скажи!.. Да, говорил с ним!.. Согласовано, говорю… сам ты ни хрена не имеешь права!!! Вот, приезжай сюда, я тебе абсолютно всё подпишу, хоть собственный приговор! Всё! Некогда нам!

Борчиков болтался между третьим и вторым этажом и непрерывно бубнил. Каждые пять минут он звонил кому-то и речь его приобретала знакомые профессиональные нотки… однако, судя по доносившимся выражениям, эти репортажи были чересчур трагичными.

– … это я жизнью рискую, твою мать! – шипел он. – Я тут в любой момент могу пулю на хрен схлопотать! Да!!! Именно на хрен!!! Дальше давай: «Требования террористов прислать БТР подтверждаю. Ситуация накаляется с каждой минутой! Только стало известно, что одной из заложниц удалось вырваться из кровавых объятий смерти! Ты фамилию знаешь? Хрена ли ты там вообще делаешь?! Так… Пиши… Несколько минут назад снова раздались выстрелы!..»

Ну, и так далее.

– Заливаешь, засранец, – пробормотала Яна, – в потёмках судорожно роясь в записной книжке. – Чёрт, не может быть, чтобы никто не отозвался! Адрон Алексеевич, у меня – всё… в смысле некому уже звонить…

Она всхлипнула и вдруг шагнула и забарабанила кулаком с зажатым в нём телефоном в проклятую железную дверь. Сотовый хрустнул. Брызнули осколки корпуса.

– Открывайте, кретины вы долбанные!!!

– Там же растяжки, дура! – благим матом заорал снизу Борщ.

На первом этаже наперебой завопили что-то менты. По всему подъезду гулко загрохотало эхо…

В ответ кто-то оглушительно грохнул в дверь с той стороны.

– Чё надо? – дурашливо крикнули изнутри.

– Я – депутат Государственной думы Адрон Басов, – подскочил к двери Адрон. – Я хочу, чтобы вы обменяли меня на заложников! Эй, да заткнитесь вы там, внизу!!! Спросите у журналистов – они подтвердят, что я депутат!

– Пока свет горит – мы в эфире, – сказал примирительно Лекс. – Так уж сетевую разводку слепили в своё время, помнишь, Оксан? Всё на одном входящем кабеле. Субботники наши помнишь?

– Нет, – рассеянно ответила Оксана, – глядя на Малого, – я в конце мая сюда пришла.

– Точно… а мы тут с самого начала… – начал, было, Махно. – Я от Жанны ушёл 18-го, а 20-го февраля уже на АТР. Скоро восемь лет испол…

– Малый, – громко сказал Кирилл. – Давай включим телевизор? Новости по всем каналам должны быть… и давно уже…

– Стоять! – лениво протянул Малый. – Здесь я командую.

– Слушай, родной, – торопливо сказала Вика, – ты пойми – от того, что мы сейчас сидим в неведении, я точно скоро обоссусь от страха! А там нас уже по всем каналам обсасывают… и заяву вашу, и что в городе делается. Ну, тебе что, самому не интересно?

Малый давно уже слышал какие-то приглушенные вопли за входной дверью, но относился к ним спокойно. Ещё, когда бойцы входили в телекомпанию, Малый решил, что такую бронебойную дверь не всякий снаряд возьмёт. Ну, может, снаряд и возьмёт, но дверь себе телекомпания отгрохала явно не по чину. Косяк сварной; засов, как у слона хобот, глазка нет совсем… не, пацаны, в банке такие двери должны стоять! Малый не знал, что дверь была приобретена по бартеру и с ней была уйма возни, поскольку действительно предназначалась для других целей. Короче, с дверью им крупно повезло.

А телевизор он не позволял включать из чувства странно уязвлённого самолюбия. Небось, Москвич на всю страну морду свою поросячью выставил… красуется, падло!

Не, посто-о-ой, – а с другой стороны, случись чего – он, Малый, почти и не при чём! Девки, вон, даже хихикали с ним, глазками стреляли. Особенно эта – пьяная рыженькая… как её?

… И что эти придурки, Филон с Мустафой, в коридоре колотят? Делать нечего?..

В общем, так и так – был втянут под страхом смерти. Заложников жалел, не бил, не пугал… нравился им, помогал, сопли вытирал, прокладки сушил. Достоин быть оправданным у этих… пристяжных, что ли. По телику про этих пристяжных говорили – мол, они даже убийцу могут оправдать. Это зашибись, это нам нравится…

– Ладно, развлекайся, – спокойно протянул он. – Нет, не ты, Кирилл… там этот, с бородой… Тарас? Ага… Может, мультики покажут, а, Тарас? Что, пульта нет? Это вы зря…

Нет, Малый определённо нравился самому себе.

Журналисты вразнобой заголосили:

– Тарасик, НТВ, да? На хрен НТВ, ТВЦ! Не, у них выход уже был… Тарас – пятая кнопка!

Тарас молча несколько раз нажал на кнопочку. Телевизор заорал неожиданно громко:

– … бования террористов. Находящийся прямо у входной двери в телекомпанию депутат Государственной думы Адрон Басов, только препятствует органам, – говорил какой-то толстый мент.

Заиграла печальная музыка и на экране появилось изображение какого-то грустного усатого чувака, рядом с которым, – а вот и я! – сидел гордый Москвич.

– Андрей, Андрюшенька – засюсюкали бабы, увидев усатого грустилу.

Тарас вдруг выключил звук, обернулся и удивлённо сказал:

– Люди, а ведь тут Басов у нас под дверью ошивается!

– Ну, девочки-мальчики – радость-то какая! – фыркнула Инна.

В коридоре, где-то около студии, вдруг заорали, затопали. Все притихли, прислушиваясь. Кирилл было дёрнулся, встал, но Малый многозначительно покачал стволом. Кирилл вызверился на ствол, но промолчал. И не сел.

Что-то пошло не так.

Малому всё это вдруг перестало нравиться. Если бойцы кого-нибудь завалят – быть беде. Штурм, трали-вали… вон, об окне орут, мол, открыто, открыто, ай-я-яй!

О, ё-о-о!!! А не спецназ ли там лезет?!!

Малый почувствовал, что потеет.

Вика, евшая его взглядом, вдруг ласково сказала:

– Слушай, давай Басова запустим? Он у нас человек известный, с Путиным на короткой ноге. При нём точно никого убивать не станут и требования ваши выполнят.

– Да он в Кремле ногами двери открывает, – подхватил Кирилл.

– А помните, ребятки, как он с Джорджем Бушем разговаривал? – серьёзно сказал Тарас.

– Ой, я помню! – во весь рот улыбалась рыжая Оксана, – Я на съёмки ездила.

– А я снимал, – вылез Махно. – На камеру SUPER-VHS!

Малый мгновенно принял решение. Если эти козлы не трендят, депутат – фигура ценная. Вон, на «супер» какой-то снимают… на простую камеру его, значит, западло снимать. А если это всё-таки спецназ, вопреки умненькому Москвичу, придумал какую-то хитрожопую штуку – пора зарабатывать очки – я, мол, тута самый случайный и нехреново всем помог.

«Если что – прямо всех, на хрен, вместе с Москвичом – на глазах у ментов… геройский поступок солдата… служу России…» – пронеслась в голове холодная трезвая мысль. Мысль, кстати, очень толковая, пацаны! Обмозговать её надо крепко…

Он уже выходил, пятясь, в коридор и следя за стоявшим Кириллом. Выстрелов не было слышно. Да и вообще, было тихо.

Ох, неужели газ?!!

Нет… бубнят… и во входную дверь вдруг заколотили со свежими силами.

Он увесисто торкнул в дверь прикладом. Во, поди, там в штаны наложили! Гы-гы…

– Чё надо?

О, как там заорали!… Ну, пусть орут… мы и так в курсе. Пусть вползают, он их на мушке подержит… и граната – друг солдата… вот она, малышка, наготове.

– Пацаны! К нам депутат! Из Москвы-ы-ы! – радостно надрывался он, чувствуя, что всё складывается клёво – что как бы там оно ни повернулось, он, – Зломанов Стас по кличке Малый, – всегда вставит Фортуне в очко по самое «не хочу»…

… только что был запущен… нет, не «запущен»… Пиши – «несколько минут назад бандиты заманили на территорию телекомпании АТР депутата Государственной думы, – торопливо орал в свой телефон Борчиков, выскакивая из подъезда АТР, – и известную журналистку Яну Полозову… требования террористов… БТР… долларов… бандиты не позволили никому, кроме двух человек… обмен – двое на двое. Басов, по собственной инициативе… он потерял осторожность и был практически захвачен… ничего не оставалось, как пойти на… бессмысленный террор…. прямой эфир… фамилии выпущенных заложников уточняются. В настоящий момент все сотрудники телекомпании согнаны в студию прямого эфира и находятся под бдительным надзором бандитов.