Текст книги "Обратный отсчёт"
Автор книги: Александр Уралов
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
И появилась на стене Башни ещё одна надпись… и даты жизни.
Другая девушка на мокром железе внутри Башни ослабла. Вверх-то добралась, а назад – силёнки уже кончились. Ржавое всё, холодное. Дождь Башню насквозь пронизывает. Рука в перчатке соскользнула и девчонка с первых же метров обратного пути вниз – ах! – да так шеей где-то на высоте метров ста зацепилась. Спасатели несколько часов возились, труп доставали. А «в утешение» родителям сказали, что, мол, хорошо – голова не оторвалась. Сами удивляемся. В гробу теперь целенькая лежать будет.
В общем, контингент, «ходивший на Башню», как на свидание, был тот ещё: от пьяненьких семиклассников, до солидных дядей в дорогих спортивных костюмах. И нет-нет летели они сверху вниз, невзирая на опыт, возраст, снаряжение и социальное положение…
И был среди завсегдатаев Клуба Башни парнишка один. Из русских эмигрантов. Приехал с матерью откуда-то из Средней Азии. Дембель ему на 1992 год выпал, а на родине, – ещё помните? – этнические конфликты бушуют. Это их по телевизору так стыдливо называют. На деле – упаси Господь, – совсем озверели людишки со своими национальными гордостями и прочей жестью.
Среди своих парнишку звали Генка Курбаши. Никто, правда, к нему сам не подходил. Подойдёшь к нему, ага! Зыркнет на тебя гневным глазом и молча пошёл вверх, словно торнадо. Ты ещё на первом ярусе соплю утираешь, а Курбаши уже на самом верху. Сядет, бывало, верхом на тонкие перила, ноги в пустоту свесит – как не навернётся – непонятно… смотреть-то на него страшно! – и курит задумчиво…
Злость сжигала этого парня, как раковая опухоль. По слухам, насмотрелся он в своей короткой жизни такого, что на роту ночных кошмаров хватит. Пробовали было подъехать к Генке с разговорами – высота, она располагает… покурить, пофилософствовать – да только Курбаши всё больше «да» и «нет», а чего другого – не вытянешь.
Разговаривал иногда, конечно, что там…
Каждый день основной контингент всё тот же. Поневоле здороваться, да общаться начнёшь. Идти многим некуда, кроме, как на Башню. А там, глядишь, кто сигареткой, кто пивком угостит. Пацаны, как на работу бегали, с утра и… до самого позднего вечера. Вот и ходили слухи, что Курбаши хочет во французский Иностранный Легион податься. Мол, не сегодня-завтра.
А то, ни работы, ни денег, ни хрена… хоть по помойкам ройся. А там, где берут – прогибаться надо. Да ещё и наебут по деньгам не единожды. Вон, Пашка-то, третий месяц свои полтора лимона ходит, выклянчивает. А к братанам Курбаши не хочет… во всяком случае – давно бы у них был, если бы захотел.
– И чего ломается? После армии всё-таки, взяли бы к братанам в бойцы. Все так начинают!
– Тренируется Курбаши, тренируется… зачем? Куда?
– О-о-о! Зверюга-лось! На одних руках уже наверх подымается! И быстрее – хы-хы-хы – чем некоторые здесь присутствующие – с помощью всех конечностей!
И Курбаши стал на Башне легендой.
Мало ему было просто так на самый верх вскарабкаться – начал он на время восхождения и спуски делать. А когда и это приелось, то руки себе сковывал, завязывал глаза… и… пошёл судьбу испытывать.
Пристрастился по внешней лестнице на время взбираться. А там кое-где угол наклона отрицательный. Это значит, что чуть ноги соскользнули оттого, что задница перевесила, и ты уже висишь, как на турнике…
Да ещё и сама лестница во многих местах от поверхности Башни оторвалась давно… и болтается.
Вот и прёт Курбаши по этой лестнице, только скрип стоит и ржавые хлопья вниз летят! Смотришь, а он уже наверху. Минут десять-пятнадцать посидит, покурит и – снова вниз.
Висишь, бывало, где-то внутри, вцепившись в гнилое железо, и с тоской прикидываешь, что вниз – гордость не позволяет, а наверх – кишка тонка… а в огромный круглый проём окна Башни до тебя снаружи доносится, как Курбаши – дррррррынь! – вниз со скоростью небывалой слетает…
Девчонки пытались ему глазки строить… да куда там! Глянет, как раскалённым углём прожжёт и снова вверх, вверх, вверх!
Башня его жизнью была. И только она.
Нашли Курбаши поутру, осенью, когда верх Башни тонет в серой мгле низких скучных облаков. Лежал он на спине в луже крови и остывшими глазами смотрел, как ветер треплет самую сложную часть пути – оторвавшиеся от стены проёмы лестницы. Два «башенника» тоскливо рассказывали не выспавшимся хмурым ментам, что приходил Курбаши ночью, – естественно, приходил, а как же! Посидел, покурил. С Федькой, вон, по сто грамм выпили, а то холодно и промозгло…
А потом ушёл. Как всегда – не прощаясь. Ни криков они не слышали, ни удара.
Да и поутру-то, прямо скажем, не сразу они Генку увидели. Если честно – то не было его здесь, на этом месте! Или он где-то в Башне скрывался и позже упал, или сами не знаем, что! Вон, гляньте, он же целый совсем! Затылок только и разбит! А если бы он с верхотуры загремел? Сами же не раз видели, как это бывает…
Ну, поди, самоубийство, молвили менты и равнодушно погрузили тело Курбаши в труповозку. Дело – хлоп-шлёп – довольно быстро прикрыли, ибо вариантов никаких не просматривалось: либо парень от безысходности прыгнул, либо доигрался… сам сорвался… надолго ли собаке блин?
Заварили дверь в очередной раз… а к вечеру уже на Башне поминки по Генке были…
Хрена ли нам эта дверь? Так… на пару ковыряний ломиком.
И пошла жизнь дальше.
Лет пять-шесть назад прикрыли Башню полностью. Шиш теперь в неё попадёшь. Так и гниют внутри балки и поперечины, да на головокружительной высоте давно уже не увидишь никого.
Иногда только… вне зависимости от времени суток и погоды… если в бинокль глядеть – видно: да вот же он, Курбаши!!! Видите, да!?
Сидит, курит… и ветер относит в сторону искры от дрянной сигареты «Прима», без фильтра.
И смотрит Курбаши куда-то поверх городских крыш и башен… зло смотрит, непримиримо и зло.
Один, как всегда.
…
Ольга вдруг подумала о том, что никак не может вспомнить последний разговор с Андреем. Это испугало её. Она села на диване, поджав ноги, закуталась в одеяло, – в квартире было традиционно холодно зимой и удушливо-жарко летом, – закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Сосредоточиться не получалось. В телевизоре уставший Андрей говорил что-то о том, что насилие порождает только насилие… глупенький, только бы жив остался и не рвался куда-нибудь, под пули…
В коридоре отец разговаривал по телефону с очередным журналистом.
– Ну же, ну! – зажмурившись, прошептала Ольга.
Внезапно она скинула одеяло и лихорадочно сдёрнула красивую накидку с компьютера. От пыли и для красоты – говорила мама…
Где же этот чёртов выключатель… вот он! Она щёлкнула тумблером на удлинителе, к которому были подключены и монитор, и системник. Выключатель загорелся тусклым оранжевым светом. Компьютер крякнул и загудел.
– Грузись, грузись короче! – прошептала Ольга, не замечая, как облизывает губы и переминается с ноги на ногу.
Даже в шерстяных носках ногам было холодно, но она совсем не думала об этом и только непроизвольно ёжилась в своём стареньком халатике. «Андрюша тогда сказал… ты в нём такая красивая… а я говорю – с ума сошёл, ему в обед – сто лет… а он говорит, у тебя ножки такие славные, что и в дерюжке – хороши… Вот, наконец-то заработал! Так… пароль…»
– Папа! – крикнула она. – Мне срочно нужен модем! Трубку повесь, ладно?
– Что ты говоришь? – заглянул Валерий Владимирович, прижимая к груди телефонную трубку. – Оленька, я не расслышал!
– Модем, папа… скорее!
– Хорошо! – просто сказал Валерий Владимирович и сказал в телефон. – Извините, я сейчас не могу говорить.
Трубка пискнула.
– Всё, отключил, – папа тихонько прикрыл дверь.
Андрей обещал ей небольшой рассказик. Он часто писал какие-то смешные зарисовки, стихи и сбрасывал Ольге на домашний e-mail. «Это тебе сюрприз – не подсматривай! Я тебе потом мылом скину». «Я же от любопытства помру, пока домой еду! Ну, что там? Ну, хотя бы намекни!» «Любопытство сгубило кошку…»
Обижалась, ведь… Серьёзно-серьёзно! Я обижалась на то, что он не даёт мне посмотреть, что он там для меня печатает!!! А я уже дня два почту не смотрела… Ох, лишь бы не геройствовал… лишь бы не полез под пули!
Последнее письмо от Андрея было самым коротким.
Outlook Express
От: asn@atr_tv.com
Дата: (…)
Кому: (…)
Тема: Любопытному котёнку – сообщение
Я тебя очень люблю!
Андрей
:о)
Ольга прочитала письмо и немного поплакала…
…
Роальд Вячеславович спал. Во сне ему виделись огромные софиты, поле и темнеющий вдали лес. Ставилась батальная сцена из жизни Древней Руси. Взъерошенный режиссёр носился среди статистов-солдатиков и шумел. Мелкий дождик обрызгивал блестящие остроконечные шлемы. Статисты держали копья, как грабли, и лениво отбрехивались от наскоков режиссёра.
«Автоматы-то им зачем?» – спросил Роальд у помрежа.
«Это захват!» – гордо ответил помреж, и по лицу его потекла густая струя крови.
Роальд Вячеславович вскрикнул…
– Тихо-тихо… – успокаивающе сказала Вика, на плече которой спал старый оператор.
Мерно гудел кондиционер. За стеклом виден был Вовка о чём-то беседовавший со Светкой. Светка вдруг подняла руку с зажатой между пальцами сигаретой и сделала какой-то замысловатый жест перед носом Вована. Тот виновато усмехнулся, отмахнув от лица дым…
– Фу ты… сон такой идиотский приснился… – пробормотал Роальд Вячеславович. – Надо же, рядом с такой красоткой… и всё-таки кошмары снятся…
– А что вам приснилось? – спросила Оксанка.
Роальд Вячеславович потёр ладонями лицо.
– Как тебе сказать… снилось мне, что я к Вике на свидание иду… а она мне отказала.
Девчонки тихо засмеялись.
– Вовремя вы проснулись, Роальд Вячеславович, – прошептал Тарас. – Москвич с Ванниковым разговаривает. Похоже, скоро поедем в Кольцово.
– На самолётике покатаемся, – мрачно пробурчала Оксана-вторая, которая, похоже, тоже недавно проснулась. – Блин, всю водку выжрали, теперь голова болит…
– Не всю, Оксана, – помахал рукой Кирилл. – У меня тут полторы бутылки… из новостей прихватил, ещё тогда…
– Тёплая, поди? – капризно сказала Оксана-вторая. – Ну, ладно, за неимением кухарки спят и с дворником… давай сюда!
– Мы тут новости смотрели, пока вы спали, – прошептала Инна. – Бардак творится – с ума сойти!
– Президент ещё не выступал? – серьёзно спросил Роальд Вячеславович.
– Готовится. Сами понимаете – такое событие! Ему фрак шьют. Двух французских портных уже расстреляли… за срыв сроков, – понёс Кирилл.
Оксанка захихикала.
– Как только фрак привезут… вечерней кобылой из Парижа… сразу и выступление будет, – закончил довольный её смехом Кирилл.
– Замечательно! – прошипела Инна. – Вы заткнётесь, или нет? Не слышно, кроме вас, никого! Роальд Вячеславович, вам немножко кофе налить?
Роальд кивнул. Москвич тихо гудел в мобильник Адрона, повернувшись ко всем спиной и прислонившись плечом к проёму двери. Видно было, как рядом топтался Филон, приоткрыв рот и во все глаза таращась на командира.
Малый сидел на своём месте, положив левую руку на коробку. Автомат он держал стволом вверх, уперев приклад в колено. Указательный палец поглаживал предохранительную скобу. Судя по тому, что не было видно Андрея, Адрона, Яны и Махно. Мустафа торчал, наверное, в коридоре, сопровождая их в сортир… или они принимали участие в переговорах Москвича по телефону, и всех их просто не было видно за углом.
Роальд посмотрел на себя в экране телевизора и спохватился:
– Как там камеры? Всё нормально было?
– Нормально, – подал голос Лекс. – Мы с Нестором следим. Светка тут просила немного по-другому скомпоновать…
«Подрезали у картинки левый край лишку…» – подумал Роальд, но ничего вслух не сказал.
– Эфир в норме. Идёт, – сказал Пашка и вздохнул.
– А Саша где? – вспомнил Роальд.
– Здесь я, – пробурчал из угла Сашка.
– Как ты, Сашенька, всё нормально?
– Нормально.
– Он тут у нас поел и даже немного водки выпил, и в туалет сходил, – улыбалась Оксана-вторая. – Я его сама покормила.
– Кормящая мать, – пробормотал Кирилл, – А ведь ещё вчера ты была незамужней бездетной дамочкой…
Все заулыбались.
– Ладно тебе, Кирилл… – донеслось из Сашкиного угла.
Москвич вышел в коридор. Наперебой забубнили неразборчивые голоса.
Малый ухмылялся. Бессонная ночь не наложила на него никакого отпечатка. Видно было, что он доволен жизнью… и вообще.
– Малый, – внезапно спросил Кирилл, – ты сам-то откуда?
– Из Озёрска… там, где Комбинат, на котором атомные бомбы делают, – охотно отозвался Малый.
– Ха! Как Андрей Нулин! Тот сюда, поди, ещё до перестройки переехал! А я, кстати, Озёрск знаю. Я на вашем комбинате был ещё в 1997 году. Завод снимали для одной телепрограммы.
– Там заводов этих на комбинате – до хрена. Вы на каком были?
– Ну, там, на переработке ядерных отходов. И около озера Карачай снимали… Ты как в армию угодил? Там, вроде, бронь была не проблема?..
– Ну… забрали и всё. Пипец подкрался незаметно.
– А родители?
– А что родители? Мать поревела. Батя репу почесал и всё.
В студию вошёл Москвич. За ним потянулись остальные. Сразу стало шумно. Адрон Алексеевич Басов сиял.
– Так, ребята, никакого штурма не планируется. Я сейчас разговаривал с Ванниковым и с губернатором. Официально заявляю, что через несколько минут мы будем собираться. У нас водка осталась?.. О! Спасибо, Кирилл! Ну, за что выпьем?
Динамик вдруг ожил и громко рявкнул голосом Гошки:
– За нашу и вашу победу!
Видно было, как в режиссёрке Гошка садится на место, довольный собой.
– Какая победа? – удивился Андрей, усаживаясь на своё место. – Я считаю, что победу наши воины могут одержать только тогда, когда – штык в землю и на свободу с чистой совестью! В конце концов, никого не убили…
– Кончайте меня уговаривать – перебил его Москвич. – Всё уже. Не уговорили и нечего тут!
– Ладно, не вибрируй! – пробасил Кирилл. – Девок только отпусти, а?
– Отпустим, – Москвич сел на своё место и положил на стекло ствол, направив его в сторону телевизионщиков. – Слушай сюда. Расклад у нас такой…
– Погоди, – перебил его Адрон. – Давай по порядку: я расскажу о том, как переговорил с властями. Пусть зрители тоже послушают… Кстати, эфир-то наш… идёт?
– Идёт! – поднял руку Пашка. – Всё нормально.
– Ладно, говорите, – кивнул головой Москвич.
– Господи, – думала Яна. – Если мы выберемся отсюда живыми… что я напишу в своей книге? Правду? А в чём она? Как всё это опишешь? И страшно… и всё-таки как-то сроднились уже с этими бестолковыми мальчишками…
Я же всегда старалась писать правду! Даже, когда был заказ на ту или иную статью! Я же не могу, НЕ МОГУ писать о том, во что не верю…
А во что сейчас верю я? В то, что всё обойдётся? В то, что сейчас на площади митингуют… пьют пиво такие же пацанчики… разворачивают свои глупые лозунги… а напротив мёрзнут хмурые менты…
Я верю в то, что Адрон всё уладит?.. Папочка всё уладит, дорогая…
Я верю в то, что всё справедливо?
Я верю в то, что сейчас мать не включает телевизор при дочке и старательно врёт ей, что её мама-Яна опять срочно уехала по делам? И тайком смотрит на меня сейчас и плачет?
Во что я верю? Почему я здесь?
Яна закрыла глаза.
Господи… Ты, там, на сияющем облаке… видишь всё и читаешь в душах людей… имя Твоё, слава Твоя, голос Твой… воля Твоя…
Она открыла глаза. Рядом полулежа, таращил глаза Сашка, прижимая к себе зайца. Яна наклонилась к нему и прошептала:
– Саша… ты мне веришь?
– А что? – так же шёпотом серьёзно спросил Сашка.
– Бог… я чувствую его повсюду, – проглотив комок в горле, тихо-тихо сказала Яна.
Сашка испуганно смотрел на неё. В глазах его застыл страх.
– Ты мне веришь? – настойчиво спросила Яна, вглядываясь в серые Сашкины глаза.
– Яна… я… я тоже, – наконец пробормотал Сашка. – Я не умру, я знаю.
Яна погладила его по коротко стриженой голове, и в душе провернулось что-то большое и горячее… подступило к глазам. Голова была тёплая… как у дочки.
(телефонный разговор)
– Боекомплект не ставить! Хватит с них и БМП! Что? Громче говори, хули шепчешь? А-а… понял… Есть возможность холостые им дать?.. Так… Так… угу… Ладно, авось, обойдётся!.. Дорогу очистите? Что? Какие ещё люди? С ума сошли!!! А если они отчебучат что-нибудь?.. Ах, личного состава тебе не хватает… Ума тебе не хватает!!! Пусть старой дорогой едут… О, чёрт! Верно… Ладно! Тех, кто просочится – гнать к долбанной матери! И смотрите там, без эксцессов!.. Что?.. Инструктируй!!! Я что ли за тебя это делать буду? Никаких там… этих… ну, ты понял! Какой ещё вертолёт? Что?!! Ну, вы точно с ума съехали! Кто позволил? Да мне начхать, что Би-Би-Си! Хоть Вашингтон!!! Ну, б…дь, вы даёте! Не допускать! Ни под каким видом! Не знаю. Топливо слейте… пилота напоите – что хотите, но в воздухе его быть не должно!
(зажав трубку) Единственный вертолёт в городе, и то…
Что? Это я не тебе… Какой ещё ЧОП у вертолёта? Как название? Не знаю такого. Кто директор? Б…дь, в первый раз слышу! Мне насрать, что коммерческий рейс! Кто его пасёт? Ну, кто там крыша у него, у этого ЧОПа? Так выясни!!! А?.. Звони Грише Далматскому, дави на него. Ни хрена себе – ЧОП у них вертолёт охраняет… с ума посходили… Давай, Жовнер, действуй! И учти – головой отвечаешь… даже не погонами!.. Что?.. Да мне по хрену, понял?!
(разговор вполголоса)
– Не ори так, ребёнка разбудишь.
– Не ору я, а шёпотом ругаюсь!
– Нет, орёшь!.. И не пойдёшь ты никуда!
– Сонечка, перед ребятами неловко… там всё-таки все наши…
– Дурак ты, вот что! (плачет) Мало тебе было…
– Да брось ты… делов-то!
– Ага, это тебе «делов-то», а я опять – сиди и реви… дурак!
– Ну, дурак… ты же за меня замуж вышла… знала…
– Я думала… я… (решительно) Я с тобой пойду. И Ванечку возьму.
– Ты что?!
– Не ори, Ваньку разбудишь.
– Ты с ума сошла!
– Вот-вот… понял теперь? А я пойду!
– Сонечка, подожди… это не разговор… тут даже и обсуждать нечего!
– Пойду. Ваньку закутаю… рюкзак возьмём… он у меня за спиной… ему и тепло будет…
– С ума сошла… Соня… Сонечка… Я же быстро…
– Слушай, мне по фигу вся ваша политика!
– Не кричи… ну вот… разбудила…
– Я с вами иду… и не ори на меня… Ванечка проснулся… (плачет) Ванечка… зайка мой маленький… зайка…
…
(остановка автобуса)
– А всё, пипец, бабушка, не ходят автобусы на Кольцово!
– Постыдился бы, при старой женщине материться!
– Не, бабуля, не ходят и всё!
– А ты что остановился?
– А я смотрю – старая женщина стоит… эй-эй, люди, не лезьте, говорю вам, – не ходят автобусы!
– Шеф, ты чего?
– Совесть имей, шеф, холодно же!
– А что мне твоя совесть… эй! Куда?!
– Мужик, отвези, мы скинемся… Сколько?
– Эх, баба меня точно выгонит… ладно! (в микрофон) Граждане пассажиры! Если что – я вас не знаю, и вы меня не видели, понятно?
– Сколько, хозяин?
– Иди ты на хрен, пацан! Сегодня – бесплатно… Ну… трахнет меня сегодня баба в мозг и по самые помидоры!..
– Музыку потише сделайте, пожалуйста!
– Ты что, бабуля! Нормальный ход! Это же «Наутилус»!
…
«… я не видел картины дурней, чем шар цвета хаки… Раз-раз, левой!!!»
…
«Ну, вот… момент истины… – подумал Андрей. – Оленька, малыш… хорошо, что тебя здесь нет… Так и не выходил бы отсюда… Господи, что это со мной? Надо, надо идти… не просидишь тут всю жизнь… под водочку… а интересно всё складывается, а? Митинги какие-то… поддержка. В центре внимания. Только нам-то что? Ну, не выдержат нервы… бабахнут… на штурм пойдут…»
Неуютно. Андрей постоянно ощущал у себя за спиной окна.
Когда-то в этом помещении был актовый зал. Его разделили на две студии, две режиссёрки и комнату эфирного оператора. Окна заложили звуконепроницаемыми плитами и налепили листы фанеры.
Со стороны улицы окна были хорошо видны. Тёмные и слепые. В них никогда не горел свет. А за окнами были студии…
Андрею вдруг представилось, как некие военные обсуждают план действий: так, мол, и так – судя по изображению на телеэкранах, Андрей Нулин сидит вот здесь… крестиком обозначен…
А Москвич – тут. Вот он, в прицеле… сквозь окно…
«Влепят прямо в спину… – думал Андрей. – Из крупнокалиберного. Дальше пуля пролетит в Басова, а потом…»
– Андрей, твои соображения? – спросил Басов.
Андрей разлепил губы:
– Девчонок если оставим – я – «за»!
– Оставим.
– Нет, мы с ребятами, до конца!
– До какого конца… до анатомического, именуемого «пенис»?
– Кирилл! Перестань!
– Девушки, хватит… не будем ссориться.
Из материалов уголовного дела «О террористическом захвате телевизионной студии ЗАО ТРК АТР»
ФАЙЛ ИЗ НОУТБУКА ПОГИБШЕГО АНДРЕЯ НУЛИНА (отрывки из неоконченного сборника рассказов «Городские легенды – мистика Екатеринбурга»)
Упрекают меня часто: «Какого же чёрта не расскажешь ты о знаменитом Ипатьевском доме? Чай, на весь мир прогремели вы, екатеринбуржцы, тем, что убили последнего царя. А ты, хмырь-автор, ни гу-гу!»
Только, граждане, легенд, связанных с Ипатьевским домом – нет.
Вот нет, и всё тут. «Как сваркой срезало», – говаривал один мой старый знакомый. Помнится, как Василий Иванович Воронцов, старший научный сотрудник ВНИИ Энергоцветмет рассказывал, как в семидесятых, летом, будучи студентом, подхватил халтуру на ремонт квартиры… аккурат в Ипатьевском доме.
Ну, и говорит хозяйка квартиры, разомлев от обилия молодых горячих студентиков, мол, пошли, покажу вам подвал, где царя убили со всей семьёй! Спустились, поглядели. Подвалы тогда были дополнительно на какие-то клетушки-сараюшки разделены перегородками. В одной дровишки хранятся, в других велосипеды заперты, в третьей мрачный мужик в мини-слесарке железяку напильником обрабатывает, только скрежет стоит.
Потоптались в той самой комнате, тупо на пол с выбоинами, забитыми слежавшимся мусором посмотрели… в мутное окошко под потолком глянули… и с чистой душой обратно пошли. Вот вам и все привидения и прочие «призраки Русской Смуты».
Теперь на этом месте Храм стоит. С памятником семье царской. Говорят, что Храм – точная копия знаменитого московского… ну, того самого, что недалеко от Кремля. Стены белые, купола золочёные… красиво! Солидно и державно.
Однако, шибко торжественный какой-то, чтобы не сказать – помпезный.
Не та церковь, в которую вечером зайти можно… на иконы перекреститься, со стареньким батюшкой словечком перемолвиться, свечечку зажечь…
А потом выйти с полегчавшим сердцем и в кои-то веки не бутылочку горькой в магазинчике прихватить, а зайти к соседской старушке и спросить – надо ли чем помочь? Ну, как не надо! – всегда что-нибудь, да и приключится у горемыки. То телевизор ветхий барахлит, то бачок в туалете льёт и льёт воду, то у шкафа дверца ни с того ни с сего на одной петле повисла… то просто поплакать бабушке хочется – так и не пишет дура-дочь, а за неё, бестолковую, всё сердце у матери изнылось…
И сесть, поговорить со старухой искренне и сочувственно…
…и помочь, чем можешь…
…а ночью проснуться от того, что не спится, выйти на балкон, закурить, глядя на огромный, никогда не спящий толком город… и внезапно подумать: «Не так уж и плохо у меня всё, да?»
И откуда-то… не сверху, а отовсюду – как мягкая тёплая волна – приходит с Отцовской улыбкой ответ: «Да ладно тебе! Всё будет хорошо!»
Словом, Храм всех святых, в Российской земле просиявших – Храм торжественный. Великодержавный. Этакое официальное благословление Вертикали Власти.
Только в июльские душные ночи – не ходите рядом!
Ни у берега Исети, ни в так называемом Литературном Квартале – особенно! Ни у памятника Комсомолу Урала. Один не ходите. Особенно далеко за полночь.
Собаки где-то глухо лают. Пахнет акацией и сухим горьким дымом тянет со стороны далёкого вокзала… гудок еле слышный с привизгом каким-то донесётся. Ну не так сейчас тепловозы гудят, не так! Это больше на «овечку» времён начала железного ХХ века похоже…
Смех детский… и в темноте смутно мелькнёт детская матроска и высветится огонёк папироски…
Да вон же, вон – прямо за пыльной тополиной листвой белеют платья с пышными юбками и доносятся спокойные девичьи голоса!
А то вдруг протарахтит мимо, сворачивая в сторону ВИЗа грузовичок-недомерок, зачихает мотором, оставит после себя едкий, почти серный, вонючий запах… блеснут штыки, торчащие поверх дощатого кузова, гоготнут напряжённо молодые глотки и полетит на дорогу самокрутка, прочертив в воздухе огненную дугу…
А во дворе Первомайской, 1, говорил мне один мужичок-охранник, отсиживающий там сторожем, в прошлом году вообще жуть приключилась.
Здание это с 19-го века – бывшая Пробирная Палата Екатеринбурга. Ну, вокруг натыканы домишки чуть помоложе. Замкнутый двор с воротами ещё на моей памяти бурьяном был покрыт. На прогретых дневным солнцем досках дровяного сарая, торчавшего с 30-х годов, котята бездомные грелись, а по ночам за крысами гонялись. До Ипатьевского дома по прямой – три минуты ходьбы.
Так вот… выходит прошлым летом этот мужичок-сторож в ночной двор на предмет осмотра и бдения. Часа в три ночи, говорит, вышел. Двор сейчас полностью заасфальтирован, – машинёшки разнообразные стоят, ворота заперты…
Вышел…
А вот нет ни машин, ни асфальта!
В глухой кромешной тьме слабо фосфоресцирует трава… как стрелки на часах… аккуратным прямоугольником светится.
Дома, двор окружающие, глыбами мрака ворочаются, стонут глухо. Сомкнуться тужатся, задавить…
И стоят на траве столы ровными рядами. Лежат на них люди в белых саванах, ликом светлые и в восковых руках у каждого свечечка теплится.
Колокол откуда-то со стороны Верх-Исетского завода, от церкви – бом-м-м… глухо так… и звук стелется, затихая, в хрип отдаёт…
Как мужик на ногах устоял – сам не упомнит. Заперся у себя в комнатке и залпом выдул бутылку водки, накануне припасённую. Утром скандал, конечно… попёрли его с работы… а он и рад.
Вот так-то.
Нет, не ходите июльскими ночами в тех местах, не ходите! Уверяю вас – это не интересно
Это – страшно.
Я, вот, честно говоря, к этому не готов.
…
Господину телевизионному оператору Нестерову (Нестор Махно, – естественно, а какое же ещё прозвище ему могли дать?!) сложившаяся ситуация совсем не нравилась.
И дёрнул его чёрт вчера подкатывать яйца к Оксане-второй! Ну, Лекс, понятно… старая любовь не ржавеет, а он-то за каким хреном попёрся на АТР, да ещё не в свою смену? Нет, конечно, на миру и смерть красна, но не настолько уж Махно любил коллектив, чтобы сидеть в студии, в полутора метрах от отмороженных солдатиков и увесистой коробки с динамитом…
Когда вчера Москвич предложил пяти человекам уйти, он, к сожалению, имел ввиду только девиц. Правда, они все уходить отказались. И зря, как всё более уныло думал Махно.
Впрочем, авось, всё обойдётся. Москвич по сотовому говорил делово и сухо. Адрон поддержал – депутат как-никак, – так что, может, и выйдем отсюда без травм, а, ребята?
Махно вздохнул. Сегодня утром они должны были с Олегом Спицыным и прочими друзьями закатиться на рыбалку. Эх, рыбалка!.. «А рыбы не будет – и так напьёмся!» Надо завязывать с операторской работой – ну её на хрен! Денег толком нет… ни на одном из телеканалов. Всё говорили, мол, на АТР будет шоколадно… ага, как же! Пятьсот рублей добавили, зато в новости сунули. А там набегаешься, как обдолбанный бобик…
Махно снова вздохнул… Блин, ведь были времена! Они, правда, и сейчас временами бывают… вон, например, практиканточки… прошлым летом! Набежало их с первого курса журфака УрГУ… или как там сейчас университет называют? Хор-р-рошие были девочки! Лекс, правда, сгоряча назвал, было, их «куклы-неваляшки», но очень скоро выяснилось, что валять их можно и нужно. И валяли… только шуба заворачивалась!
– Что это ты, батька Махно, вздыхаешь? Всю душу вывернул, – сказала Инна.
– Да ничё… – пробормотал Нестеров, бессмысленно глядя на Инну.
Мысленно он был ещё там, с гладкими и проворными девчонками…
– О бабах вздыхает, о чём ещё? – встрял некстати догадливый Лекс. – Я всегда об ей думаю!
– Мало вам… – брезгливо дёрнула плечом Оксанка-маленькая, – всю операторскую презервативами загадили. Самим-то не противно там сидеть? Зайти тошно…
– Ну! – встряла Оксана-большая. – Они их под стол кидают, засранцы… лень до сортира два шага шагнуть!
– Святое дело – презерватив – сказал Кирилл и поднял кверху палец, – Об этом даже по телевизору рассказывают. Мол, не в радость дом, если отсутствует кондом! Это в тебе зависть клокочет, что предметы сии не с тобой использованы были…
– Ну, пошли трепаться, кобели некультурные, – поморщилась Инна.
– Деревнёв, замолчи, а?! – немедленно обиделась Оксанка.
– Поддерживаю, – подал голос Андрей. – Нам, господа-товарищи о душе подумать пора, а мы всё о бабах мечтаем!
– С чего это, «о душе»? – подозрительно спросил Пашка.
– А о ней всегда думать надо, – назидательно сказал Адрон. – Повергать себя, так сказать, ежедневному допросу – а хорошо ли ты прожил сегодняшний день, сеньор Пашка. Не обидел ли кого.
– Может мы обидели кого-то зря, – календарь закроет этот лист! – фальшиво пропела Оксана-вторая и нервно поёжилась. – Так что и думать об этом не хочу… Ох, журки… и депутаты с террористами… я что-то вся взволновалася!
– Нормально всё будет, – отрезал Москвич. – Значит, так: бабы по бокам, мы в центре. Мужики – впереди всех. Из подъезда выходите, встаёте по бокам, прикроете нас, пока мы в БМП влезем. С нами до самолёта поедут…
Он замолчал. Тягостная пауза мрачно повисла в спёртом воздухе.
– Я с вами поеду, – спокойно сказала Вика.
Москвич мрачно смотрел на неё воспалёнными глазами. Ему вдруг представилась Вика в армейской форме американского морского пехотинца. На плече М-16… улыбается во весь рот… а рядом загорелый и крепкий Коменданте Че…
– Жить надоело? – с искренним недоумением спросил Малый.
Из коридора подал голос Мустафа:
– Мы с женщинами не воюем! – и, смутившись, отодвинулся за угол.
– Хрень какую-то несёте! – вскинулась Вика. – У меня спина переломана, осколок в ребре… в Чечне два года… думаете, МЧС – это лучше армии? Меня там, почему-то, никто не спрашивал, женщина я или целка! Я с вами еду – понятно?! Андрей! Адрон! – неожиданно взмолилась она, – Что вы молчите?
Адрон вдруг улыбнулся:
– Ох, Вика-Вика… ты бы ты перед директором Ершовым так права качала… глядишь, он бы и платил вам всем гора-а-аздо больше… Что ты кипятишься?
– У тебя же мальчик… сын, в смысле, – вдруг сказал Сашка. Он сидел, прижав к груди зайца, и смотрел на Вику круглыми блестящими глазами, – Как же ты?..
– Вика, ты что? – тихо положила ей руку на плечо Инна. – Не надо…
– Как вы не понимаете? Вы пацаны все здесь, пацаны! Вы же жизни не знаете, вы же этих ублюдков не знаете! Если не будет хотя бы одной женщины, они же всех перестреляют на хрен! И на вас же свалят… на трупы ваши… что вы первые начали! – крикнула Вика и вдруг заплакала, по-мужски неумело вытирая слёзы. – Свиньи вы… девушку до слёз довели… – пробормотала она в полной тишине и отвернулась, уткнувшись в костлявое плечо Тараса.
– Я вот что скажу… – начал рассудительный Тарас, обняв Вику.