Текст книги "Обратный отсчёт"

Автор книги: Александр Уралов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Шиздец, приехали.

Что же делать-то, а?

Внезапно в окно поскребли… тихо так… в первый момент он даже не испугался…

Светка помнила о Пашке. Но связи с ним не было никакой. «Нечего голову забивать, – подумала Светка в очередной раз. – Или он там, или его нет – мало ли, смотался за пирожками, пока эфир шел… молчи, дура, нечего зря колготиться…»

Андрей помнил о Пашке, но надеялся, что тот давно выбрался через окно. Подумаешь, решётки… знаем мы эти решётки, сами по бартеру договаривались – говно это, а не решётки… отогнуть пару прутьев и на козырёк прыгнуть… давай же, Пашка, давай! – только второпях глупостей не наделай…

Оксана-вторая, – она же рыжая, – помнила о Пашке… не далее, как сегодня утром, по согласованию с программным директором, извещала его о том, что новый промо-ролик о спецпроекте новостей «Авторитет: жизнь и смерть Александра Базарова» должен выходить как можно чаще и вставляться там, где рекламный блок был заполнен не до конца. И первый выход ролика должен был быть сразу после программы «Звони – ответим». «Ну, вот, нажралась опять… ничего в голову не приходит… главное – не сболтни, хорошо?.. не думай об этом, и всё… а то ещё накаркаешь парнишке».

Инна, естественно, помнила о Пашке – это наши ссыкухи только о себе и помнят, а ей, серьёзному и правильному человеку, ничего забывать не пристало… не к лицу ей такое… не девочка какая-нибудь…

Кирилл помнил о Пашке… иначе не уверял бы Филона, что за дверью – просто «электрические железяки». Выберется Пашка, козырёк близко, а парнишка молодой, самостоятельный! Кирилл напрочь забыл о решётке…

Борчиков Игорь, он же Марк Резкий помнил о Пашке и уже дал показания молодому военному с изрытым оспинами лицом, о том, что среди прочих сотрудников телекомпании, плечом к плечу сидящих в студии, Пашки не видно…

О Пашке помнила Вика – ей всегда нравился этот серьёзный мальчишка… жаль, нет у неё младшего братика – забавно, наверное, иметь такого малыша в семье и говорить ему что-нибудь, с высоты собственного опыта – вот, мол, учись, пока я жива. Жаль, что его дежурство, а не дуры этой толстой… хотя – дуру тоже жалко бы было… Чёрт, всех жалко! И себя, и… нет, не думай об этом! Улыбайся, коленки показывай – авось обойдётся всё, уговорим…

О Пашке вспоминали Лекс и Махно… и Тарас… но, независимо друг от друга, решили помалкивать – отсидится, небось, если что… «Мне бы так – и хрен бы с ней, с водкой, закуской и эфиром! Лишь бы не здесь…» – с неожиданной тоской, которая напугала его самого, подумал Махно…

Сашка обнимал зайца… или что там ему дали… мягкое и пушистое… «если вы белый и пушистый, вам пора на эпиляцию и в солярий…»

О нём забыли. Забыли, забыли… обидно, да? Деда Пахома выпустили, гостью эту – новую русскую фармацевтку… а об Александре Воскобойникове забыли напрочь! «Оно и правильно, – говорила ему бабка. – Таких, как мы – от Москвы до Читы раком не переставишь!» Хорошая у Сашки была бабка… правильная…

А стрельба эта… это вам всем, городским, она вроде боевика… а Сашка с бабушкой и матерью из Узбекистана уехали, да не из Ташкента – где русских было не меньше, чем узбеков, а из Ахангарана. «Господи, – говорила его бабушка, – да у нас советской власти сроду не было! А сейчас басмачи совсем за жопу взяли!»

Хорошо соседям, продали свой дом за сто (сто, именно сто!) долларов. А Сашке с бабушкой и этого не досталось. Слава Богу, сами живыми уехали… всё бросили, что от отца и мамы оставалось. Бабка свои медали и грамоты «За добросовестный труд» побросала… дедовы фотографии (а уж дороже этого ничего у неё не было!)…

«Что вам ещё надо, сволочи? Ну, нет у нас ничего – нет! Вот, исподнее от старухи берите!.. голая пойду, пусть все видят!..»

Спасибо, вам, Адронина Анатольевна за добросовестное исполнение своих служебных обязанностей. За то, что в маленькой прохладной больничке были вы операционной медсестрой долгие годы и почти все местные знают вас… а сейчас…

«Да только и они люди, – вздыхала бабка, – дети у них… А эти басмачи… это не местные, Санька, воду мутят, это всё ташкентские, бывшие партийные. Мариам, вон, ночью прибегала, а сама чуть жива от собственной смелости… Хорошая девочка, чуть было мы с Ниязом Нургалеевичем, – Царство ему небесное! – её не потеряли. Нуриев орёт – зажим, зажим! – а я думаю, мать честная, отходит девчонка… всё!.. так, ведь, до прямого массажа сердца, Санька, чуть не дошло. Слава Богу, запустили мы ей моторчик! Нияз Нургалеевич как вышел из операционной, так и сел… руки трясутся… Зато, смотри, какой красоточкой стала наша Машенька – и детей уже трёх родила. Для меня она Машенька, а муж пусть как угодно кличет…»

Любит его бабушка прикинуться неграмотной богомольной старушкой, как сама говорит – «от сохи»… и нет у Сашки никого, кроме неё… И помнит Сашка Воскобойников, каково это, когда врываются, стреляют, ставят к стенке, вертят перед носом ножом, орут по-узбекски, хотя русский знают не хуже Сашки… и гори всё синим пламенем! Сашка отдал бы многое, лишь бы не слышать, не видеть и не понимать ни-че-го, что творится вокруг!

– Ребята! Это я, Паша Воскобойников! Это я! Только не стреляйте! Паша я… Воскобойников! – орал Пашка, прильнув к стене рядом с дверью. Он вытянул руку и барабанил кулаком в дверь, отчаянно боясь, что кто-нибудь из солдат-дезертиров выстрелит сквозь дверь и пули оторвут ему руку. Но это было не так страшно, как присутствие за окном кого-то, кто в любое мгновение может принять его за террориста и всадить в спину очередь из автомата с глушителем.

У этих придурков хватит ума! С перепугу. Господи, Господи, Господи, хоть бы не стреляли! Лучше там, с ребятами, со знакомыми лицами, со спокойным и рассудительным Андреем, чем безымянным и безликим Одним Из Них… из тех, кто будет с удовольствием стрелять. Он будет заполошно и злобно верещать, стрелять веером, нажимать на курок до тех пор, пока вокруг всё не покраснеет от брызог крови и мозгов, пока с выпученными глазами он не ворвётся в студию, перешагнув через разорванный в клочья Пашкин труп… перешагнёт, наступив в кровавую лужу, – этот краповый берет, альфовец, этот спецназовец… или как его там….

Словом, Пашку переклинило. За окном был не человек. За окном было что-то неумолимо тупое и угрожающее, как Устав несения службы… как солдат с бешенными от стрельбы глазами… как обдолбанный сержант из какого-нибудь спецподразделения.

… как его брат, позирующий на одной из фотографий – подмышкой зажата голова армейского дружка… штык-нож у горла – мол, ещё одна секунда и…

В студии стоял гвалт.

– Пашка! Открывай и выходи! Не делай резких движений! – надрывался Кирилл.

– Это Паша… это наш эфирщик… видео-инженер!.. – наперебой кричали девчонки.

Андрей пытался, не размахивая руками, быстро, но спокойно втолковать Москвичу, – мол, Пашка это… эфирщик, понимаешь?

Москвич, полуприсев, водил безумно дёргающимся стволом. Опрокинутый стул путался у него под ногами.

– Если спецназ… всех на хрен… всех! – хрипел он.

Кончилось тем, что Мустафа, который размяк от выпитой водки и, похоже, не совсем отдавал себе отчёт в серьёзности положения, двинул прикладом в дверь и фальцетом закричал:

– Выходи по одному!

– По од… кха-кха… одном… му, – закашлялся севшим вдруг голосом Филон.

Какое-то тягостное мгновение Андрею казалось, что оба выпалят сквозь дверь. Но дверь щёлкнула кодовым замком и из неё боком выпал Пашка, закрывая затылок руками. Дверь моментально захлопнуло сквозняком, звук удара был слышан даже через всеобщий ор. Мустафа ухватил Пашку за ворот свитера и потянул к студии. Филон неуклюже двинул его прикладом по спине.

– Иди давай! – и ещё ногой наподдал.

– Кто это? – спросил Малый, поглаживая автомат.

– Это инженер эфира, – в сотый, наверное, раз прохрипел Андрей. – Садись, Паша, со всеми… водки ему налейте, водки.

– Какая, б…дь, водка? – рявкнул Москвич. – Он откуда там взялся?

– Я там с самого начала был, – испуганно пропищал Пашка. Девчонки дёрнули его за штаны, и он неуклюже плюхнулся на колени к Тарасу.

– Подвигаемся, девочки, – старательно тараторила Яна, – подвигаемся… так… вот и стакан тебе. Голодный? Да? Успокоились все! Вика, у тебя юбка задралась, поправь!

– Господи, так и инфаркт получить можно, – проворчал господин депутат Государственной думы Адрон Басов. – Ну, вы, блин, ребята, даёте… никого там ещё больше нет?

– Я думаю, что теперь, уж, точно никого, – преувеличенно спокойно сказал Андрей. – Разве, что здесь, за кулисами где-нибудь поддатый оператор завалялся…

– Ага, – подхватила Вика; она старалась улыбнуться, но её чёрные глаза с синими полукружиями вокруг, были огромными и абсолютно серьёзными. – Помните, как он во время новостей вылез? Штаны расстёгнуты…

– Парень пописать захотел, с бодуна, – подхватил Кирилл. – Вика за столом в камеру чего-то трендит, а Водолазик стоит, качаясь, сзади неё и ширинку расстёгивает.

– Я тогда чуть не окочурился, – серьёзно сказал Роальд Вячеславович. – Смотрю на монитор, а там – такая порнуха…

– Тихо, – выпалил Москвич, – хватить трепаться! Ты, пацан! Ты чего так орал?

– Испугался я, – нервно ответил Пашка. – Телефоны не работают, выходить страшно… и кто-то в окно скребётся….

Стало удивительно тихо. Беззвучно выматерился Кирилл, закатив глаза в бессильной злобе.

– Кто поскрёбся? – шёпотом спросил Малый.

– Не знаю… – обречённо пробормотал Пашка и осёкся; запел телефон Басова.

Москвич нажал на кнопку и, не поднося телефон к уху, громко отчеканил:

– Ещё раз там кто поскребётся – всем каюк, поняли? – и нажал отбой.

– Вот и разобрались, – рассудительно подытожила Инна.

– Давайте-ка, господа, выпьем по маленькой и продолжим посиделки, – осторожно предложил Адрон. – Ежу понятно, что спецслужбы сейчас копошатся по всем этажам и карнизам этого здания.

– Они в те комнатах могут пробраться, где уже нас нет! – выпалил вдруг Валерка-Филон.

– И пусть сидят, – примирительно сказал Андрей. – Никакого штурма быть не должно. Мы тут все, как кильки в банке – дышать уже нечем. Какой тут штурм? Один выстрел – Боже упаси – и…

Динамик вдруг включился и пробурчал:

– Мне тут ваш Вован чуть башку не пробил своим автоматом, урод долбанный! Задёргался… и двинул стволом прямо в макушку. Теперь затылок щиплет… козёл! – динамик хрюкнул и отключился.

Сквозь стекло было видно красное лицо Вована. Похоже, он пытался оправдываться – губы его шевелились.

– Переживёшь, – отрезал Москвич. – Всё! Тишина! Всем сидеть!

– Леонид, – вкрадчиво сказала Яна, – не дёргайся, ладно? Я тут чуть трусики не намочила с перепугу – хватит уже кричать, ладно? Давайте, наконец, поговорим спокойно, а? И водки выпьем…

Пашка затравленно жевал сыр. Почему-то ему вспомнилось, что дома он стеснялся есть много – маленькому надо оставить, и брату с Тамарой…

– Лопай, Пашка, лопай, – отечески пробасил Кирилл. – И водочки, вот, тяпни маленько. Сегодня – можно! Если что – скажешь, мол, дядя Кирилл всё разрешил сегодня.

– У меня уже вся задница мокрая, – ни к селу, ни к городу выдал Андрей и сам себе удивился. Увидев, что все смотрят на него изумлённо, он добавил, – Стулья дурацкие – кожаное сиденье… сколько можно на них париться.

– А ты, Андрюш, подложи чего-нибудь, – рассудительно молвил Роальд Вячеславович.

(разговор на кухне)

– … они там все немножко красуются! Этот ваш Басов…

– Да ладно тебе!

– Нет, солдат я понять могу. Наполеон, например, отменил наказания в армии, понимаешь? Порка, там… шпицрутены. Униженный солдат – плохой солдат. Наполеон оставил расстрел, как меру наказания – для мародёров и прочих… а телесные наказания – отменил! И никакой дедовщины! У него и воевали так, как никто в те времена!

– Так это же Наполеон! Сравнил, тоже, тамошних с нынешними…

(телефонный разговор)

– … этих командиров сраных, как Пушкина, в солдаты!

– Не Пушкина, а Лермонтова. В смысле этого… как его… Мартынова, который его убил!

– Вон, у америкосов, отслужил своё – бесплатно в институт!

– Ну-у-у, сравнил жопу с пальцем!

(Екатеринбург, Белый дом, кабинет)

– … политикана только за одно место можно укусить – за рейтинг.

– Это у него самый жизненно важный орган…

– А я что говорю! Прикинь, какие проценты Басов на будущих выборах наколотит! Нет, не наливай… ну, хорошо, чуть-чуть… изжога. Если он живым оттуда выйдет, Кремлю придётся с этим считаться, понял?

– Кремль хрен положит на это.

– Ну и козлы. Получат второго Ющенка! Давай… ох, чёрт, аж горло обожгло!.. Слушай, у тебя телефон Басова где-то был…

– Ты же против него пиарил!

– Адрону, если что – команда нужна будет, понял?… Команда!

(телефонный разговор)

– … тушь кончилась.

– Да привезу я тебе тушь! В общем, текст такой: «Ребята, мы с вами!» – записал? – «Долой произвол! Молодёжь – за профессиональную армию!» Записал? И подпись.

– Там не видно будет…

– Спокойно! Там, на этом доме… там ещё нет никого – я сегодня специально смотрел. Быстро повесим – и пусть смотрят. Кешке позвонил?

– Кешка не будет такое снимать… он что, дурак?

– Ну, Юрку наймём, подумаешь! Менты приедут – держаться! Главное, полчаса с этим плакатом продержаться, понял? Юрка снимет… на бытовую камеру, хоть цифру, хоть VHS, это уже по фигу!

– Серый, моё дело что? Написать! Я, лично, его вывешивать не буду! Снять-то всё можно, да только кто разрешит тебе всё это в новостях показывать!

– Ты мне, главное, плакат нарисуй! Мы там сами разберёмся!..

(остановка трамвая)

– …ой, да не надо ля-ля! Они же, как ниндзя – пять секунд и все на полу!

– Ага… «на полу»…

– Мы в 68-м в Праге…

– Что вы мне старьё всякое рассказываете? «Мы, мы»!..

– Какое, на хрен, старьё?! Да мы бы там всех бы, в пять секунд!

– Тебе бы только стрелять… по детям нашим!

– А у меня у самого сын в армии служил!!!

– Ты, тля, руки убери! Понял, ты!?

– Мужчины… мужчины! Хватит ссориться!.. Ой! Мужчины!!!

…

(оперативный штаб по спасению заложников)

– Шестой дезертир, предположительно, откололся от всех.

– Это точно?

– Ну… он дагестанец. Предположительно, он где-то ещё на свободе. Проверяем.

– Сколько у них гранат?

– Похищено было шесть. Предположительно, не менее двух-трёх Казбек забрал с собой.

– Что за херня?! «Предположительно»… «наверное»… Вы что здесь?!

– Выясняем…

– «Выясня-а-аем»… развели тут! На картах, мать вашу, ещё погадайте!..

…

(телефон, спецсвязь)

– … был подготовлен план «Мост». Пресса должна была распространить следующую версию произошедших событий – в связи с тем, что все горожане стремились смотреть по телевизору этот прямой эфир, произошла перегрузка сетей. Следствием этого случилась авария на подстанции, приведшая к временной потери электроэнергии во всём районе. Когда свет в здании внезапно потух, бандиты запаниковали и начали стрелять. Спецназ вынужден был начать штурм.

– Потери?

– Что?

– Предполагаемые потери среди заложников?

– Не более 3–4 человек.

– Много! Понял?

– Так точно!

– Так… поработайте над этим… Дальше?

– Ну, мальчики-девочки, – сказала вдруг рыжая Оксана-вторая, – теперь у нас есть своё телевидение и своя армия. Может, революцию устроим? Тем более что и водка у нас есть.

– Водка – главный двигатель революции! – пробормотала Яна.

– Будем штурмовать Белый дом, – загорелся, осоловевший было, Кирилл. – Адрону Алексеевичу флаг сошьём… из Пашкиной рубашки. И – вперёд, ура! За Басова, за родину, за демократию!

– Будешь, Адрон, у нас первым президентом Уральской республики, – поддержал Андрей, ожесточённо почёсывая кисть руки, – Чёрт, от нервов, что ли? Учесался весь…

– А я, господа, буду первой леди, – вставила Инна.

Все загалдели. Солдатики испуганно моргали глазами. Всё вдруг приобрело оттенок какого-то весёлого безумия.

– Я уже женат! – отбивался Адрон.

– Ну и что? Я буду премьер-министром, как Маргарет Тэтчер! – кокетливо хлопала глазами Инна.

– А жену оставь себе, пусть дома… ой!.. в смысле, в резиденции твоей, пыль вытирает и пироги стряпает!..

– Домашние пироги для послов иностранных…

– А губернатора нашего на пенсию!

– Швейцаром!

– Сторожем резиденции… его же… бывшей!

– Нельзя, мальчики, раз-во-ру-ет…

– Инна пусть у нас иностранными делами заведует, у неё по языкам в школе одни пятёрки были…

– Андрюху – министром пропаганды!

– Ой, девки-и-и! Чур, я по делам молодёжи! Буду по мальчикам бегать…

– Лёньку-Москвича фельдмаршалом назначим, пусть с тюменскими воюет… за нефтяные и газовые месторождения! А Мустафу – к туркменбаши – послом!

– Вован, хочешь возглавить тайную полицию?

– Ну-ну… – это встряла по громкой связи Светка, – он нас всех пересажает. А меня – пытать будет, садист!

– Ар-р-ристократов – на фонарь! Термидор! Долой десять министров-капиталистов!

– «… в белом венчике из роз впереди – Иисус Христос…»

– Тарас, у тебя бородка под Иисуса. Надо только розы… и вперёд.

– Янка, стрелять умеешь? Поддержишь нас огнём и пером…

– Всё, порешили! Адрон, пиши первую Конституцию – пункт первый – все бабы объявляются народным достоянием! – перекрикивал шум Кирилл Деревнёв, – Спорные экземпляры разыгрываются по жребию!

– А мужиков – всех после тридцати – кастрировать! – взвизгнула с восторгом Оксанка. – Тогда они будут дома сидеть и налево не бегать!

– Дура-баба! На фига он тогда нужен?

– А пусть по хозяйству возится…

– А мы – себе – ещё неохваченных брать будем!.. Этих… не порченных… некастрированных ещё!

– Мужики! Грудью встанем на защиту собственного достоинства! Мужская гордость – дороже всего!

– Ой, тоже мне, «гордость» нашли… СТРУЧКИ!!! А, вот, говорят, в Африке – гордость, так гордость!

– Ну, и мотай в свою Африку… – неожиданно окрысился Нестор Махно.

– Нефиг белую расу разбавлять! – поддержал его друг Лекс сквозь общий хохот.

– Между прочим, – задумчиво сказал Андрей, – любопытная мне в голову мысль пришла. Взять, и принять такой закон, чтобы в правительстве и в парламенте было строго больше половины женщин. Ну… ну, скажем, 51 процент, не менее. Для большинства голосов.

Девицы тут же подняли визг, мол, ура, правильно, в точку, так и надо!

– Самое ехидное насекомое на свете есть – женщина! – процитировал Кирилл Деревнёв русского классика А. П. Чехова. – Ты чего, Андрей, матриархату захотел?

– Смешно, но я думаю, что если бы женщины всем командовали, было бы гораздо меньше войн. Охота ей своих детей на войну отправлять? Столько с ними возни – вырасти, выкорми и… здрасьте, пожалте на бойню! Не-е-е… бабы нам всем бы зенки выцарапали, а никакой войны не допустили… А вот мы, мужики, – нас хлебом не корми, дай только вволю кулаками помахать.

– Правильно! – вдруг пискнул Пашка и страшно покраснел, уткнувшись носом в бутерброд.

– Да! Есть в этом смысл! – неожиданно встал на сторону Нулина госдеп Адрон. – Только, ведь и женщины разные бывают…

– Ага, Латвиенко, например, – подал вдруг реплику Москвич.

– Мне она тоже не нравится, мужик в юбке, – вздохнул Тарас.

– Зато – верная дочь партии и правительства, – назидательно поднял палец Кирилл. – Мужики, сами справимся!.. Нет, лично я – не против… процентов пять-семь сажаем в парламент – пусть заседают…

Возмущённый гвалт заглушил Кирилла. Дамочки орали все вместе, Инна стукнула Кирилла по спине, и в довершении ко всему включился динамик и Светка, мощно перекрывая бабий бунт, рявкнула:

– Только приди ещё ко мне, Деревнёв, в режиссёрку… со своим пивом дурацким! Вышвырну на хрен!

– Ребята, а действительно, – задумчиво протянул Адрон, когда шум немного улёгся, – Вот он перед вами – представитель законодательной власти, Басов Адрон, то бишь, я. Это – раз. На нас смотрит, пусть не вся страна, но очень много народу. Это – два. Цензуры у нас – никакой. Это – три…

– Выключить могут! – как в школе поднял руку Малый.

– Могут. Но не должны. Уговор был такой – до утра никаких фокусов. БМП подаётся, едем в аэропорт Кольцово… и так далее… Речь сейчас не о том…

– Да понятно, Адрон Алексеевич, – сказал Андрей. – Мы часто жалуемся, мол, вкалываешь, как бобик, снимаешь, монтируешь, душу вкладываешь… а смотрят – единицы. А вот вам, журки, идеальные условия!!! Я уверен, что рейтинг у нас просто заоблачный – давайте! Режьте правду-матку или выкладывайте свои… э-э-э… как это сказать…

– Свои дохленькие мысли об устройстве Вселенной, – вздохнула Инна. – Это, как у нас в Центре… как начнут шуметь… Ну, что ни Лейба, то, – прямо, – Карл Маркс!

Инна активно участвовала в работе Еврейского Центра, где, в основном, аккуратно вела всё делопроизводство. К активистам Центра относилась с нескрываемой иронией, но работала спокойно и добросовестно. Была она умна, красива и удивительно строга. Правда, в кругу «старых работников телекомпании», – то есть тех, кто работал на АТР с самого начала, все восемь лет, – она была хорошим и вполне весёлым человеком.

– Иннушка, любовь моя, – страстно взмолился Кирилл, – не наступай на горло нашей песне! Не души инициативу масс! Ты позволишь?.. Спасибо! Можно, я первый, а?

– Господи, у нас что, диспут? – растерянно улыбалась Вика. – Тогда я – следующая за Кириллом!

– А я – за тобой, – вдруг произнёс Тарас.

Компания была поражена. От неожиданности Андрей только кивал головой.

– Исто-о-омин!.. – восхищённо прошептала Оксанка, глядя на смущённого коллегу огромными сияющими глазами.

Все благоговейно смотрели на молчуна Тараса Истомина… вдруг, – в кои-то веки, – решившегося высказаться, да ещё в присутствии толпы незнакомого народа!.. Нет, это действительно была ночь чудес!..

– Тарас, а ты что не спишь? – в полной тишине укоризненно сказал Роальд Вячеславович, и все с облегчением захихикали.

Кирилл поёрзал, сел удобнее, хлопнул полстаканчика водки, крякнул и вдохновенно начал:

– Так… вначале – эпиграф к моему горячему и, смею заметить, незаурядному выступлению:

 
Мы все летели, как Тиль-тиль,
Вперёд! Туда! За Синей Птицей!..
Потом нам вставили фитиль
И в руки сунули синицу…
 

Кирилл переждал смешки, строго посмотрел на Адрона и продолжил:

– Господа! Я недоволен великой буржуазной революцией 1991-го года. Она не оправдала моих ожиданий. Я помню, с каким жаром мы споспешествовали развитию и победе… заметьте, безоговорочной победе сил Добра над силами Зла…

– Джедай Кирилл Деревнёв. Скрытая угроза, – перебила оратора Оксанка.

Народ в студии… то есть, если пользоваться терминологией Кирилла, демократические силы Добра, заржал.

– Сей выпад я парирую легко и непринуждённо – да, именно Добра… во всяком случае нам всем так казалось. А теперь? Возьмём, к примеру, меня. Я – учитель русского языка и литературы…

– Бедные дети… – пробормотал Адрон, опустив голову.

По аудитории прокатилась лёгкая волна оживления.

– … поэтому, – упрямо продолжил Кирилл, – я вправе был ожидать, что робяты-демократы дадут мне возможность нормально преподавать в новой России. Хотя бы в благодарность за то, что я их поддержал. Без меня – хрен бы что у них получилось! Я, конечно, имею в виду общий план… так сказать, глобальный принцип. Несмотря на мою глубокую неприязнь к гомосекам и прочим пидорам, я закрыл глаза на засилье их на попсовой эстраде. Моя задача была перетянуть подростков на свою сторону – привить им любовь к изящной словесности и прочему… без чего немыслим русский интеллигент. Однако, как говорят на Востоке, мне пришлось свернуть ковёр нетерпения и уложить его в сундук ожидания.

– Кирилл, ближе к телу! сказал Андрей.

– А я о чём говорю? – поразился Кирилл. – Я говорю именно о самом главном! Где простор для развития моих педагогических талантов? Почему Кирилл Деревнёв, который раньше, до революции, краснел при слове «какашка», как, мать его, майская роза, теперь стал грубым и невоспитанным криминальным журналистом?!

Конец страстной речи Кирилла потонул в бурном хохоте. Смеялись даже Москвич и Филон. Вика от хохота кашляла, и Оксанка в восторге лупила её по спине.

– Ой, я больше не могу… простонал Адрон, утирая слёзы.

– Думаешь, я могу?! – с напором отозвался Кирилл, чем вызвал новую бурю. – Я ещё больше твоего не могу, потому что ни хрена не депутат! И потому, что рот затыкают на этом долбанном телеканале… думаете, почему я в криминал подался, а? Нешто я не мог бы, как некоторые… с политиками в студии общаться? В галстуке и свежевымытой сорочке. А то лазишь по помойкам вместе с ментами, да трупы считаешь! Так что, получается, что при нынешней власти – не могу я, опять, ни хрена, как и при советской!

– Можешь! – свирепо сказал Адрон, – Можешь! Ну, не можешь своё «Я» сказать на телеканале – делай программу где-нибудь на продакшн-студии. У нас в городе 13 местных телеканалов! Если программа будет интересной – её всё равно где-нибудь, да и разместят!

Народ неприлично заржал. Адрон смутился:

– Что вы все гогочете? Или я что-то не то сказал?

– Ох, Адрон Алексеевич, – горестно сказала Вика. – Совсем вы там, в Госдуме, от народа оторвались. У нас в Екатеринбурге студии-продакшн с-а-м-и платят телеканалам, чтобы их программы разместили!

– Сами? – поразился Адрон. – Да ну, разыгрываете! Все каналы в Москве покупают программы…

– Так то Москва! – отрезала Инна.

Народ дружно загалдел в том смысле, что да, ни хрена не Москва…

– Ну, ребята… я с телевидением никогда особо не… – пробормотал Адрон. – А я-то думал…

– Ну… и началось это обдиралово, кстати, с губернаторских телеканалов. Гони деньги за эфир и ещё отдай им рекламный блок.

– Вот он, твой ставленник, дедушка губернатор, пропихнул ты его на свою голову, – язвительно сказала Оксана-вторая и ткнула пальчиком в Адрона.

– Ребята, милые вы мои, поймите вы, наконец, что и я не ждал такого! – тут же закипел Адрон. – У меня совсем другие планы были в начале 90-х… планы и мечтания. И не менее романтичные, чем у Кирилла! Вспомните, как мы против партийной мафии за губернатора нынешнего боролись? Каким он тогда был, а? Демократ, рубаха-парень из народа, от сохи и от корней, да и только! Иначе никогда бы ему губером не стать!..

– По-моему, он всегда таким, как сейчас, был… – нерешительно вставил Лекс.

– Не-е, ребята, не путайте божий дар с яичницей! Он тогда совсем другим был… демократичным, рьяным, быстро реагирующим, харизматичным, умным!

Народ снова зашумел.

– Ой, Адрон Алексеевич, не надо! Натащили к власти всякое говно, а теперь…

– Так что же вы голосовали-то за него?! Причём тут Басов?

– Это ты, может быть, за него голосовала, а я – нет!

– Ага, ты за партию мэра голосовал.

– Не голосовал, а голым совал… я вообще на выборы не хожу никогда!

– Ну и не ной теперь, что жить плохо!

– А губернаторов теперь вообще – назначают, так что не галди…

– У мэра партия была? Была! У губера – партия, у Басова – партия… так мы и до мышей дотрахались!.. Ешьте теперь единороссов, нате!

– … от ста до двухсот тысяч в месяц за программу отваливать – не хило?

– … демократы полностью обосрались на выборах…

– … фигушки… я сразу поняла – подтасовки… административный ресурс…

– … история, как маятник, – от диктатуры к демократии и обратно…

– … ты это, вон, ему, Лёньке скажи, террористу сопливому, про исторический процесс…

– … сам ты дурак!

– Ничего! Будет и на нашей улице пень гореть!

– За что бор-р-р-ролись? – это уже Кирилл перекрыл всех своей мощной глоткой.

– Так… подерёмся, что ли? – потёр висок Андрей. – Сцепимся клубком… как некрещёные дети, и покатимся. Короче, кто там следующий?

– Я! – вдруг вылезла раскрасневшаяся красивая Яна. – Я понимаю – не моя очередь, но я коротюсенько! Ладно?

– Ну… – растерялся Андрей и вдруг представил себе, как Ольга тянет руку на общем собрании и застенчиво встаёт, получив слово, одёргивая короткую чёрную юбку и машинально оглядываясь на Андрея в поисках поддержки… – Ну, я думаю, благородные сэры не будут возражать…

– А чего это? – запальчиво встрял Махно.

– Мы с Яной всё-таки гости, – улыбнулся Адрон.

– И ихнюю водку пьём! – вставила Оксана-вторая.

– А-а-а, – уважительно согласился Махно. – Ну… пусть… я что? Я не против…

Яна, волнуясь начала:

– Мне кажется, нет национальной идеи… Нет, не перебивайте! Я понимаю, это звучит чересчур… чересчур заезжено, что ли… Вот ты, Москвич… Лёня… у тебя есть понимание того, зачем тебя в армию забрали? Что ты должен делать после армии? И за каким чёртом ты затеял всю эту свистопляску? Есть такое понимание?

– Есть, – зло сказал Москвич. – Сваливать надо отсюда, вот и вся идея. Вы тут шумите, руками размахиваете, а нам всем с пацанами, если поймают, такое сделают, что пожалеешь, что не сдох. Тоже мне… армия… священный долг. Филон! Сколько у нас пацанов опустили, а? Шесть?

– Шесть, – отозвался Филон. – Месяца два назад один повесился.

– Помню, – сказал помрачневший Кирилл. – Я к армейским пузанам за сюжетом мотался… ни хрена толком не сказали… «слабый, неприспособленный»…

– Неприспособленный… херня! Его замордовали, вот и всё. Вован в армию сам пошёл, хотя мог отмазаться. Вован! Слышь? Били тебя по почкам? В говно носом тыкали?

За стеклом Вован густо краснел. Динамик включился и недовольно буркнул Светкиным голосом:

– Отстань от него! Нашёл о чём распространяться, придурок!

– Сама ты дура, – оскалился Москвич, – вас в армию не забирают, и сидите, не рыпайтесь! Отожрались тут… вас бы так!

– Я два года в Чечне по контракту – от звонка до звонка, – вскинулась Вика, – а у Светки муж месяцев шесть там же с камерой под пулями носился… Мы тут что тебе, девочки-припевочки?

– И я в Чечне был, – вздохнул Кирилл. – Сколько я вам девки, говорил – нечего на войне бабам делать.

– Кириллу брюхо распороли, – встряла Оксанка-вторая, – и стреляли в него… думаешь, нашли, кто? А за что? За криминальные новости!

– Ты уж извини, Лёня, но ты действительно всерьёз думаешь, что здесь одни лохи сидят? Бывшие очкарики-отличники? – спокойно спросил Андрей. – В Екатеринбурге иной кондуктор в трамвае получает практически столько же, сколько корреспондент.

– Мы тут все немного ёкнутые, – вдруг раздражённо сказала Оксанка. – На голову больные. Нас, видите ли, телевизор засосал. «Ах-ах! Телевидение, это нечто вроде наркотика! Это не работа, а образ жизни!» – бред собачий! Долбишься за копейки. Вон, Андрей и Вика хотя бы лицами в экране светятся… а я? А Инна? А Тарас?..

– Ну, морда в экране это тоже не сахар, – примирительно заметил Андрей. – Как правило, приличные люди к тебе в трамвае не пристают, зато алкаши лезут со страшной силой. «О-о-о, это же этот… как его… я же тебя по телику видел!!!» Иногда, от избытка чувств, могут и по морде заехать. Помните, как Вадику Переверзенцеву навесили? Именно от всенародной любви!

– Ленка его на следующий день еле-еле зашпаклевала, – сказал Роальд Вячеславович. – Я его уж и диафрагмой выбелил, и общаком держу, а он всё, как неживой – одной пудры с полкило…

– А вот не надо было ему накануне губернатора ругать, – рассудительно заметил Махно.

– Нет, ребята, – перебила Яна. – В армии всё-таки хуже! Вот вы хоть убейте меня, но я не понимаю – зачем она нам нужна в таком количестве?