Текст книги "Лесная свадьба"
Автор книги: Александр Мичурин-Азмекей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Мы одновременно вышли из-за стола. Постель уже была готова. Как всегда, я забрался на полати. Пожелав хозяевам спокойной ночи, я заснул крепким сном…
Тонко скрипнула дверь – я проснулся. Дед Анисим, войдя в избу, как бы про себя сказал:
– После вчерашнего снег не выпадал.
Анисим зажег лампу. Я слез с полатей.
Сборы у охотников коротки. Наскоро закусив, мы взяли котомки, ружья и отправились на охоту.
До полного рассвета мы порядочно отмахали по санной дороге, оставляя за собой на белом ковре свежие следы. Затем свернули на просеку, а потом уже зашли в густой лес. Вскоре стали попадаться следы хорошо знакомых зайцев-беляков и белок. Но мы идем дальше. Нам нужен след рыси…
Дед Анисим идет впереди. Вот он остановился и позвал меня. Когда я подошел, он указал пальцем на снег, сказал:
– Видишь, рысь прошла здесь вечером. Теперь нам придется следовать недалеко друг от друга в один след. А то, чего доброго, можно самим попасть в беду. Рысь хитра: почуяв погоню, она может выйти на свой старый след и напасть на преследователя сзади.
Построились мы так: я немного впереди, а дед Анисим идет по моим следам…
Рысь шла то прямо, большими скачками, то вертелась вокруг свежего валежника. Местами она сидела или лежала на снегу, таилась в ожидании жертвы.
В низине ей удачи не было, рысь поднялась на косогор в сосновом бору. Здесь лес крупный и реже. Пройдя с полкилометра, лесник остановился, я тоже замер на месте. Осмотревшись, взмахом руки дед позвал меня к себе.
– Заслышав идущего ей навстречу лося, – стал объяснять мне Анисим, – рысь поднялась на эту сосну. – Он указывает на полувысохшее дерево. – Потом она спрыгнула на добычу, но, видать, промахнулась, перелетела. Лось на этом месте круто повернулся вправо. За ним погналась рысь…
Мы двинулись по их следам. Рысь, конечно, отстала от быстрого лося и свернула в сторону. Мы продолжали погоню и скоро увидели другую картину: на опушке соснового бора рысь опять поднялась на дерево. Она учуяла выходящего из мелкого ельника другого зверя. На этот раз удачно напала на свою жертву. Весь снег вытоптан, видны пятна крови.
Мы посмотрели в сторону протоптанного на снегу следа. Что-то промелькнуло между деревьями. Я выстрелил и бросился туда. На снегу лежала огневка-лиса, у нее еще сочилась кровь из горла. Оказывается, рысь – здорово поранила лису, а сама, испугавшись выстрела, успела вовремя скрыться. Ее добыча досталась нам…
Короткий зимний день клонился к вечеру. Но нам не хочется оставлять безнаказанным разбойника.
Дед Анисим, задумавшись, постоял немного, потом толкнул меня локтем:
– До Илети будет всего с километр, а там есть рыбацкая землянка. Переночуем, а завтра снова в путь.
Я согласился. Уже через полчаса мы сидели в землянке. Там была железная печурка, сделанная чьими-то умелыми руками из старого ведерка…
На рассвете мы снова отправились на поиски. Ночью выпал небольшой снег, но вчерашние наши следы отчетливо видны. Выйдя на след рыси, решаем во что бы то ни стало настигнуть ее. Она вернулась в большой лес и побежала крупной рысью. Скоро мы нашли и ее ночлег. Ночь провела она на лохматой ели. По тому, что она спрыгнула с дерева очень далеко, нам стало ясно: рысь услышала наше приближение.
Прошли мы много. Я стал уставать. И вдруг сзади меня прогремел выстрел. Я оглянулся: дед Анисим, приложив ружье, стрелял второй раз…
Вот она, перед нами лежит рысь, похожая на домашнюю кошку, но намного больше ее.
Почуяв погоню за ней, рысь намеревалась выйти на свой след и ждать нашего приближения, чтобы напасть на нас сзади. Но выстрел деда Анисима опередил ее…
На закате второго дня мы вернулись в лесную сторожку, усталые, но довольные: жизнь промысловых зверей и птиц теперь вне опасности.
ЦВЕТОК
Перевод З. Макаровой
Своего милейшего приятеля Юрия Сергеевича я называю просто Юриком – он намного моложе меня. Душа у него родниковой чистоты, отзывчивая и теплая, как весеннее птичье гнездо.
Поиск уток завел нас на старицы лесной речки Юшут, впадающей в одну из красивейших рек нашего края – Илеть. Мы изрядно устали и для передышки облюбовали поляну с кудрявой березой, начавшей желтеть.
Осень чувствовалась и в прохладном ветерке, струившемся над лугами, и в проглядывавших среди зеленой листвы деревьев редких, окропленных золотом листьях. Сорвавшись с ветки, они, трепыхаясь подобно желтым бабочкам, летели к земле.
Наблюдая за их полетом, Юрик задушевно начал разговор:
– Знаешь, мать рассказывала мне, что осенью листья жалобно напевают, расставаясь с деревьями, вот так:
Не сбивает нас дождичек меткий,
Сильный ветер не в силах сорвать,
Лишь тогда облетаем мы с ветки,
Когда иней коснется опять…
Я слушал стихи и невольно думал, что постепенно беднеющая к зиме природа навеяла на моего приятеля грусть.
– Посмотри, – продолжал он, – ведь совсем недавно кругом зеленела густая трава, – а на цветах с жужжанием трудились пчелы, в лесу щебетали птицы. Сейчас же луг опустел, и деревья скоро сбросят последние листочки.
– Ну, а это разве не прелесть? – я показал Юрику на цветок, напоминающий желтую пуговицу.
– О, да! Удивительно, как острая коса не подсекла его, – зазвучал радостно голос друга.
– Вот уже скоро иней коснется и этого цветка, – сказал я. – Видно, в жизни всем так суждено. И человек, подобно этому цветку, родится, растет, расцветает, а потом начинает медленно увядать…
– Это, друг, не совсем верно, – перебил меня Юрик. – Загляни сюда на будущий год, и ты увидишь, сколько появится цветов! Человек также оставляет потомство. Жизнь изменяется, но никогда не кончается. Подобно этому цветку, она хорошеет с каждым днем.
– Что верно, то верно! – исправляя свою ошибку, поддержал я Юрика.
…Наше внимание привлекла пчела, опустившаяся на цветок. Она медленно передвигалась по нему, вытягивая хоботком нектар. Вдруг откуда ни возьмись появилась большая полосатая оса. Она с гудением пикировала на цветок. Увидев пчелу, оса повернула в сторону и поднялась в воздух. Но не улетела совсем, как нам показалось, а с жужжанием начала делать большие круги над цветком. Наконец она с маху бросилась на него.
Пчела успела вовремя подняться (видно, ей были известны повадки осы). Цветок покачнулся, и оса врезалась в землю. Пчела же снова уселась на цветок.
Оса лежала довольно долго. Постепенно пришла в себя, расправила крылья и с остервенением закружилась над цветком. Мы ждали развязки.
Оса, сделав несколько кругов, снова бросилась на цветок, но, видно, вспомнив первый урок, сдержалась и стала гоняться за взлетевшей пчелой.
Пчела хотела оторваться от осы, бросалась в разные стороны, но, видя, что та не отстанет, решила дать ей бой. Они вертелись, как два самолета, то расходясь, то идя на таран, но не сталкивались.
Мы думали, что они, встретившись, разобьются. Но нет, каждый раз обе избегали смертельного удара.
Глядя на них, я удивлялся, что такая острая борьба идет из-за одного цветка.
– Сама оса никогда не собирает нектара, – говорит Юрик. – Она хочет, убив пчелу, поживиться готовым трудом.
В это время произошла решительная схватка, и противницы упали наземь.
Мы разом поднялись и поспешили туда. Но опоздали… Голова и крылья у пчелы были отрезаны, а смертельно раненная оса, едва шевелясь; старалась отползти дальше.
– Жаль бедную трудягу-пчелу, – печально промолвил Юрик.
Мой приятель палкой ковырнул землю, устлал ямку желтым листком, положил на него пчелу и, прикрыв ее другим листочком, присыпал. Так появился на поляне неприметный для глаза холмик.
– Весной над этой могилкой вырастет цветок, – задумчиво произнес Юрик.
Мы стали отыскивать осу. Оказалась, уползла она совсем недалеко: большие красные муравьи облепили ее.
Они, по-видимому, и добили злодейку.
– Всему, что мы видели, удивляться не стоит, – продолжал размышлять Юрий. – В природе всегда кто-то кого-то побеждает… Но ясно, с врагом надо драться вот так же – не на жизнь, а на смерть…
– Ты прав, Юрик, – подтвердил я.
Вернувшись к месту привала, мы взглянули на знакомый цветок. Там теперь сидели уже две пчелы и спокойно собирали нектар.
Покидая поляну, мы оглянулись, еще раз посмотрели на цветок. Он, украшая осенний пейзаж, чуть-чуть покачивал желтой головкой. И почему-то он теперь показался нам еще красивее, еще стройнее.
Цветок жил!
УЖ И ЛЯГУШКА
Перевод Л. Ятманова
Охотничья тропа меня привела к лесному озеру. Медленно растаял в воздухе густой, седой туман, и тотчас сквозь лесную чащу на землю легли солнечные лучи.
Уже конец лета, но солнце светит горячо и жарко. Лес в блекло-желтоватом одеянии.
Сижу на берегу, глядя на тихую воду.
Вот из-под корня прибрежной ольхи лениво сползла в воду лягушка и поплыла. Достигнув ближайшей кувшинки, вскарабкалась на широкий лист. Теперь она сидит напротив меня. Из-под зеленого жилетика виднеется на грудке беловато-серая рубашка. На круглом зеленом листке вряд ли заметит лягушку какой-нибудь хищник.
А вот к озеру подполз уж и растянулся на откосе. Его тело, похожее на темное длинное веретено, не отличается от почерневших старых прутьев, которых полным-полно на берегу.
Уж погрелся на солнышке, медленно спустился к воде, чуть приподнял голову, уставился на квакунью. А потом скользнул в воду.
Лягушка тоже, видно, заметила своего врага. Она бесшумно нырнула и вскоре забралась на другой лист кувшинки, неподалеку от того, на котором только что безмятежно грела свое холодное тело. А уж, готовый схватить свою жертву, всплыл как раз перед той, первой кувшинкой. Но там уже никого не было. Он осмотрелся и заметил лягушку на другом листе…
И началась своеобразная игра в прятки-догонялки. Наконец лягушка перехитрила своего преследователя, она совсем исчезла, наверное, уплыла к тенистому берегу. Ужу ничего не оставалось делать, как вернуться на солнечный берег. Он выполз, растянулся на теплой земле и замер. И вдруг, откуда ни возьмись, сверху камнем на него упал ястреб. Схватил острыми когтями извивающегося ужа и взмыл в воздух.
Так устроено в природе: охотник сам становится добычей.
ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР
Перевод А. Мосунова
Даже самый неудачливый рыболов, как мой приятель Антон Семенович, может отличить окуня от сорожки. Окунь – рыба темно-коричневатая, полосатая… со светлым брюшком и красными поплавками, с желтоватыми ободками глаз. Сорожка же, как серебряная монета, белая, а ободки глаз красные.
Рыбаки хорошо знают и другое: окунь сорожке – не друг. Он, окунь, только и выжидает, чтобы проглотить ее, сорожку. Если окунь крутого нрава, то сорожка – очень уж смиренная. Она и питается-то мелкой водяной растительностью и ее семенами.
Вплоть до последних лет люди не знали, что рыбы способны произносить звуки, и поэтому в народе о каком-либо молчуне говорят, что он нем как рыба. Но сейчас наука доподлинно доказала, что и рыбы произносят звуки. В этом мне и самому пришлось убедиться.
Сижу я на берегу живописного озера Шелангуш, что расположено в марийских лугах, в километре от могучей русской реки Волги. Сижу себе да поглядываю на зеркальную гладь. Передо мной – небольшой куст ивняка. Как-то нечаянно я обратил внимание на тень, падающую от кустика на воду, и вижу: лениво подплывает ко мне сорожка. У кустика она остановилась и, медленно шевеля плавниками, уставила глаза на голубое небо.
Не успел я заметить, как сзади сорожки оказался окунь. «Ну теперь бедной сорожке и конец», – подумал я. Но… ничего подобного: окунь, будто не замечая сорожку, как бы вопрошает:
– Каково же ваше здоровье, Сорожка-сестричка?
Та мгновенно повернулась и, увидев так близко от себя Окуня, задрожала: «Не вырваться <мне, все равно проглотит!» Но, осилив страх, она чует: Окунь ничуть не настроен агрессивно. Тогда Сорожка, осмелев, прошептала:
– Не жалуюсь, живу потихоньку. Вот любуюсь янтарным небом и думаю: нельзя ли хоть на короткое время подняться туда, авось, и там есть вода.
– Хм, потихонечку, говоришь? – передразнил ее Окунь, а сам и не смотрит на Сорожку, словно никакого зла не желает ей причинить. – Неужели ты не боишься так близко подплывать к берегу?
– Кого же мне бояться? – робко спросила Сорожка…
Так, встретившись, дружелюбно начали беседовать Окунь и Сорожка, а я словно прирос к месту. Сижу как пень, не шевелясь, и слушаю.
– Будь осторожна, – поучает Окунь, – заявится какой-нибудь Антон Семеныч, ну, рыболов с удочкой, и выволокет тебя за губу.
– Какой такой рыболов? – удивилась Сорожка.
– Где ты жила-была? Аль ни разу не попадалась на удочку?
– Не-ет, такого счастья мне еще испытать не довелось.
– Сча-астья, – протянул Окунь. – Слушай, расскажу тебе об удочке, если ты о ней не знаешь… Сидит на берегу рыбак. В руках у него такая длинная палка, на ихнем языке она называется удилищем. К концу его привязана прочная, почти незаметная нитка, а на конце ее – стальной крючок. На него рыбак насаживает самого жирного червя и, ловко взмахнув палкой, опускает крючок на дно. Тебе кажется, что сам бог послал такой вкусный кусочек, и ты с жадностью набрасываешься на червя. А рыбак ка-ак дернет палку, так прямо и угодишь на-тот свет. Там тебя возьмут, выпотрошат и на раскаленной сковороде изжарят.
– А тебе откуда все это известно? – недоверчиво спросила Сорожка.
– Жизнь заставила узнать, – вздохнул Окунь. – Однажды ранним утром, когда все рыбы еще спали, я поплыл в поисках пищи, чтобы хоть малость утолить голод, – откровенничал Окунь. – Гляжу, прямо на дне озера шевелится длинный червь… «Вот где, думаю, добыча!» Сначала я откусил одну половину его. Понравилось, показалось вкусно. Принялся за вторую половину… И в это время кто-то с силой стал тянуть меня наверх, а в губе – боль нестерпимая. Я и так, и этак сопротивляюсь, а поодаль кто-то во всю глотку орет: «Антон Семеныч, сачком его, сачком хватай!» Ведь до самого берега дотащил, дьявол. Но тут губа у меня лопнула, и я сорвался с крючка. Если не веришь, – посмотри, – проговорил Окунь и, помахивая хвостом, подставил Сорожке продранную губу.
– Да-а! – посочувствовала Сорожка.
– Вот так, сестричка моя. Если будешь частенько подплывать к берегу, и тебе не миновать крючка. Впрочем, эти удильщики не так уж опасны для нашего брата. Они могут поймать лишь таких глупых, как ты. Больше всего сетей бояться надо, – продолжал Окунь.
– А что такое сеть? – еще больше удивилась. Сорожка.
– Ты что это, в воде живешь или где? – вспылил Окунь. – А Сорожка, стыдясь своей неосведомленности, стала смотреть на дно озера.
– Рыбаки всякую всячину изобрели для истребления нашего брата, – изливал дальше свою обиду Окунь. – Сеть – более опасная снасть. Она связана из нитей. А длина – через все озеро! Рыбак закидывает ее в воду, сам-же, встав на лодку, ботает длинным шестом, на конце которого приделана воронка. Ты с испугу туда-сюда мечешься. А рыбак, словно сумасшедший, не дает тебе опомниться. Со страху ты готов и в чертову яму спрятаться. Вот тогда-то непременно и попадешь в сеть. Я собственными глазами ее видел, но тогда я еще был мал. Вместе с крупными рыбами и я плыл от преследователя. Гляжу, что за чудо: многие рыбы уже запутались в сетях, барахтаются. И кого только там нет: и Язи, и злые Щуки, и ленивые Караси, и ваше племя – Сорожки. Только негодяи Ерши не попались. Остальных мне не жаль, а вот дядя мой славный был, зря пропал. А я сам, малышка, отыскал побольше дырку, трык-брык – и проскочил.
– Ай-яй-яй! – помотала головой Сорожка. – Выходит, только в глубокой яме можно уберечься?
– Не спасешься, – наотрез заявил Окунь. – Есть у них снасти и похуже сетей. Люди, которых уж никак нельзя считать за рыбаков, привозят какую-то вонючую жидкость, пьют ее, а в посуду кладут взрывчатку. В горлышко вставляют огненный шнур и забрасывают бутылку в озеро. Прокатывается страшнейший гром – и вся рыба, вплоть до мальков, глохнет, кверху брюхом переворачивается. Попробуй тут спастись.
– Ну-у! – совсем обезумев от этих слов, воскликнула Сорожка.
– Вот тебе и ну-у! – усмехнулся Окунь. – Если вдуматься, то о нас добрые люди заботятся, есть специальный рыбный надзор. Но, как видишь…
– С ума можно сойти, – залепетала Сорожка. – Откуда ты все это знаешь?
– Откуда? А газеты к чему? – Окунь, чувствуя превосходство, колесом выгнал грудь. – Подплыви-ка как-нибудь после выходного дня к берегу – каких только там газет не найдешь! Возьми и читай. А, кроме того, посмотри, что там делается. На берегу раскидают консервные банки, битую посуду и всякие отбросы.
– Благодарю за добрый совет! А пока прощайте! – отплывая, то ли от радости, что уцелела, то ли от набежавшего на нее страха выдохнула Сорожка, хлестнула хвостом воду и нырнула в глубину.
Когда рыбы скрылись и на поверхности озера улеглась рябь, я задумался над подслушанным разговором. А ведь действительно правду рассказывал Окунь Сорожке.
ЗАБАВНОЕ СОБРАНИЕ
Перевод М. Мухачева
Мне никогда не приходила в голову мысль о том, что от зверей да всякой прочей дичи я смогу услышать умные речи. А вот и пришлось!..
Однажды накануне выходного я получил письмо. Взяв в руки, осмотрел конверт со всех сторон: адрес нацарапан незнакомым мне птичьим почеркам. В правом углу конверта – рисунок: стоит высокая сосна, на полусухой нижней ветке сидит белка, зажав лапками шишку. Под сосной, у гнилого пня, растет приземистая елочка. А на пне стоит заяц и читает мораль своему потомству.
Разглядывая конверт с таким сюжетом, я задумался: «Похоже, и меня, охотника, приглашают на собрание общества охраны природы».
Но нет, я ошибся. Вскрыв конверт, прочитал:
«…Вас, нашего уважаемого Охотника, приглашаем в качестве дорогого гостя на собрание зверей и дичи всей округи…
Председатель оргкомиссии – Михайло Косолапый. Секретарь – Ольга Тетерка».
Мне хорошо знакомы леса нашей округи. И я сразу же направился по указанному адресу – в просторный сосновый бор в окрестностях озера Большой Мартын. Сойдя с большака, двинулся по чуть заметной тропинке в лес. Перед выходом на полянку меня остановил Волк. В руках он держал ольховый кистень. Недружелюбно оглядел меня, спросил, ощерив клыки:
– С пропуском?
Я молча протянул ему пригласительное письмо. Тут он сопроводил меня к Лисице, сидевшей возле подроста. Она вручила мне обрывок бересты и небольшой уголек (вместо блокнота с карандашом).
А что мне довелось увидеть да услышать потом?!.
В лесу собрались представители от всех зверей, от боровой и водоплавающей птицы. Я незаметно приткнулся сзади на, колодину.
Собрание открыл Лось. Избрали президиум: Медведя, Енота, Выхухоля, из боровой дичи – Глухаря с Дроздом. Место стенографистки заняла Дятлиха.
Тут послышался чей-то голос с макушки ели:
– Кыт, кыт, к нам прибыл уважаемый Охотник, предлагаю избрать его в президиум!
Все обернулись в мою сторону. Одни хлопали лапками, другие махали крыльями.
Усевшись в президиуме, я заметил: на верхушке ели сидит Глухарка.
– На повестке дня, – объявил Лось, – обсуждение вопроса о правильном поведении в осенне-зимний сезон. Кто имеет мнение насчет регламента?..
– Дайте слово! – пропищал длинноухий.
– Пожалуйста, товарищ Заяц.
– До-до-докладчику двадцать минут, в прениях выступать по-по пять минут. Вот мое предложение!
– Кто согласен, прошу голосовать, – Лось первый поднял вверх темное копыто. – Кто не согласен? Нет таких…
Теперь предоставляется слово Михайлу Ивановичу Косолапому, – продолжал председательствующий, положив при этом передние копыта на пень и смиренно откидывая назад ветвистые рога.
Выпятив грудь, еле передвигая неуклюжее туловище, к пеньку подошел Медведь. Он оглядел всех сидящих, сверкая белками подслеповатых глаз, потом забасил:
– Люди часто проводят подобные собрания. Какая от этого польза – знать не могу. Но как бы там ни было, собрались и мы. Дело вот в чем: скоро наступит осенне-зимний сезон охоты на дичь и зверей. – Докладчик почему-то покосился на меня. – К этому охотники готовятся тщательно. Да и вы сами знаете: за последние годы число их во много раз увеличилось, и почти каждый – с собакой. Надо помнить: кто не умеет вести себя, как подобает, тому несдобровать…
Докладчик еще раз покосился на меня. Хоть и слишком неприятно, но речь мне пришлось выслушать до конца.
– На нашем сборе присутствует один из представителей охотников, – продолжал далее докладчик. – Пользуясь этим, я должен заявить, что в лесах нашей округи медведи почти все перевелись. А поэтому…
– А что, нас много, что ли? – перебил докладчика Барсук.
– Обождите, вы потом скажете о себе, – вставил Волк.
– Кто еще там завыл? – возвысил голос председатель. – Не мешайте докладчику, – и стукнул копытами о пень.
– Я же говорю, – продолжал Медведь, – мы должны сейчас обсудить вопрос о том, как вести себя всякому зверю и твари в этот период. Наступает нелегкая пора прежде всего для боровой и водоплавающей дичи – для уток, вальдшнепов, рябчиков, тетеревов, глухарей.
– Они крылатые, улетят от любого недруга, – выкрикнул Заяц.
– А у тебя что, разве ноги короткие? – вмешался Еж.
– А ты, Еж, как тут очутился? Вон отсюда! – скомандовал председатель.
На сборище стало шумно, поднялся настоящий гвалт… Потом мало-мальски все утихомирились. Но толком так и не дослушав докладчика, приступили к прениям.
Первым слово попросил Волк:
– Докладчик Михайло Иванович изрек истинную правду, – заявил он, облизывая губы и деланно улыбаясь – Можно сказать, и волчье племя почти на вырождении.
– Так вам и надо! – подал голос кто-то из зверей.
– Пусть говорит! – выкрикнул другой.
– Нас и в самом деле считают хищниками, – обиделся Волк. – Но ведь и наши повадки за последние годы в корне изменились…
– Враки! Волк волком был, им же и остался, – вновь послышалась громкая реплика.
Тут Волк, поджав хвост, удалился с трибуны, то бишь от старого пня. Вслед за ним выступили Рябчик, Барсук, Белка, Куница, Глухарь, Утка. И еще многие. Все говорили. Напоследок захотел выступить председатель собрания Лось. Обобщив мысли высказавшихся до него зверей-ораторов, он предложил проект следующего постановления:
«Отмечая, что из года в год сокращается количество полезного зверя, и учитывая, что число охотников неимоверно возрастает, просить вышестоящие органы:
установить твердые законы отлова и отстрела зверей и дичи, а каждого нарушителя привлекать к суровой судебной ответственности;
учитывая, что в лесу становится медведей все меньше, и принимая во внимание абсолютно незначительный ущерб, наносимый ими людскому обществу, охоту на медведей запретить на несколько лет;
также бдительно охранять жизнь других ценных зверей – барсуков, куниц и прочих;
призвать всех охотников вести решительную борьбу против зверей и птиц, наносящих людям, мирным лесным зверям и боровой дичи вред, истреблять нахалов-волков и рысей, болотных луней, разных ястребов, что-поедают безвинных тетеревов да рябчиков;
завезенного в нашу, округу госохотинспекцией хищного зверя Енота оставить без прописки; его повадки всем известны: он пожирает самых мирных обитателей – рябчиков, тетеревов, глухарей и зайцев, доводит их до полного истребления;
обществу охотников, госохотинспекции и обществу охраны природы разработать меры по подкормке отдельных видов зверей в зимнее время и рекомендовать приступить к немедленному их осуществлению».
Когда зачитывали эти пункты постановления, иные звери сидели, понурив морды, а другие, наоборот, скакали от радости. Звери попросили меня написать о собрании, и я исполнил их просьбу.
А чудное же было собрание!
ДРУЖОК
Перевод М. Мухачева
Не на шутку я подружился с Михаилом Сидорови-чем и ничуть не сожалею, что мой сосед свел нас; теперь каждый выходной мы пропадаем с ним в лесу.
В один из таких походов мы облюбовали для ночлега укромный уголок на берегу реки Малый Кундыш. Развели костер, общипали рябчика и прилегли у огня в ожидании ужина. Хотя мы изрядно устали, но мой друг на этот раз почему-то оказался особенно словоохотливым. От него я услышал любопытную историю.
– Ты ведь тоже бывал в Шуйском лесу, – начал не спеша Михаил Сидорович. – По дороге к нему, если помнишь, у самой опушки есть деревушка Энгеръял. В ней жил Чуваш Метрий, с ним я дружил несколько лет. Совсем молодым он вошел в дом девушки-марийки. Потом и его стали считать марийцем. Только имя Чуваш Метрий так и осталось за ним.
Перед началом охотничьего сезона он ежегодно приглашал меня к себе. А последний год письмо от него я не получил и поехал к нему по старой памяти. До Энгеръяла добрался к обеду.
Раньше, бывало, навстречу выбегала его собака Дружок и радостно прыгала вокруг меня. Теперь же я вошел в тихий двор, где лишь ветер кружил свежие стружки. У крыльца сидела и кормила кур хлебными крошками жена Метрия – тетка Матра. Она даже не заметила моего появления. По ее внешнему виду я сразу понял, что случилось какое-то несчастье. За год лицо Матры совсем постарело, а волосы, выбившиеся из-под пестрого шерстяного платка, были похожи на осенний иней.
– Добрый день, тетушка Матра! – поздоровался я. Она повернула голову и влажными глазами рассеянно посмотрела в мою сторону, казалось, не сразу признала меня.
– Здравствуй, здравствуй!.. A-а, это вы, Михаил Сидорович?
– Я, тетушка. Вот опять к вам пожаловал.
– Так оно, так. Нужно приезжать… Э, да что это я? Заходите в избу, – стряхнув оставшиеся в подоле крошки курам, она медленно поднялась. Куда девалась ее прежняя легкость, ведь ей всего шестой десяток пошел?
В избе она не сдержалась и всхлипнула. На душе у меня стало совсем нехорошо. Да и обстановка в комнате тоже изменилась. Раньше в углу висели ружье, брезентовая куртка и брюки хозяина. Теперь их на этом месте не было. Я понял, что нет больше моего доброго друга. А спросить о нем тетку Матру не решался, ждал, когда сама все расскажет, но она суетилась у печки.
Матра собрала обед, и мы сели за стол. Только теперь я осторожно спросил ее:
– Давно?
– Сегодня уже две недели… Спасибо соседям, помогли собрать в последний путь, – она вздохнула, вытерла слезы.
Мы долго сидели молча. Я поинтересовался:
– А что же я Дружка не вижу? Отдали кому?
– Нет, – ответила хозяйка. – Как похоронили Метри, в тот же день пропал Дружок, исчез куда-то. Хоть бы он-то остался со мной, и то было бы полегче, – пожаловалась старуха.
Предо мною, как живой, предстал дядя Метрий со своей собакой. Я хорошо знал их взаимную дружбу. Во время охоты Метрий всегда делил пополам с Дружком провизию и питье.
Как-то я спросил хозяина:
– Где вы достали такую умную собаку?
И Метрий рассказал:
– Однажды, года полтора назад, весенним утром я проснулся и услышал: во дворе кто-то пищал, как новорожденный ребенок. Что, думаю, такое? Не выдержал, встал с постели. Накинул на плечи шубу и вышел. Смотрю, на снегу возле дома барахтается что-то темное. Оказывается, в дыру ворот, через которую выбегали на улицу куры, кто-то подбросил щенка. Наверно, этот человек знал, что леснику нужна собака.
Взял я щенка за пазуху, занес в избу. Он весь дрожал. Я напоил его молоком через соску, успокоил, а потом засунул в рукав старой шубы. Так он у меня и прижился. А когда вырос, стал брать его на охоту. Он никогда не подводил меня.
Дядя Метрий рассказывал, как он встретился однажды с медведем и растерялся. Впопыхах пальнул в него простой дробью, ранил. Разъяренный зверь бросился на лесника. К счастью, на выстрел успел примчаться Дружок, вцепился в медведя сзади. Пока они возились, лесник успел перезарядить ружье пулей и свалить зверя. Но медведь сильно поранил Дружка. Хозяин принес его домой и выхаживал целый месяц.
На охоте Дружок был незаменим. Особенно хорошо ходил за зайцем. Прислушаешься – и кажется, что в лесу кто-то играет на флейте звонкую мелодию. Смотришь, Дружок уже прямо к ногам охотника подогнал косоглазого…
А теперь вот нет ни хозяина, ни собаки.
– Тетя Матра, может, сводите меня на могилу дяди Метрия, если, конечно, есть у вас время? – попросил я хозяйку.
– Да я и сама сегодня собиралась сходить на его могилу, – и лицо ее немного посветлело. – Сейчас можно, с делами по дому я уже управилась.
И я стал собираться.
– Вещи и ружье оставь, мы ведь не в лес идем, – забеспокоилась она.
– Нет, на могилу друга-охотника хочу прийти как охотник, – ответил я.
Тетушка Матра оделась, и я заметил, что она завязывает в белое полотенце миску. Для чего, я не знал, но спрашивать ее об этом не стал.
Дорогой каждый погрузился в свои мысли.
На могиле дяди Метрия стоял синий крест. Мы подошли и застыли от удивления: рядом с ней лежал Дружок в яме, вырытой им самим. Увидев нас, он помахал хвостом.
– Дружок! – невольно воскликнул я.
– Дружок! Дружок! – не меньше меня пораженная, шептала Матра.
Дружок поднялся, выпрямил ноги, подтянулся, подошел к хозяйке и лизнул ей руки. Затем он обнюхал меня, встал на задние лапы, посмотрел прямо в глаза своим грустным собачьим взглядом. Был он очень худой: ребра торчали, как деревянные обручи на бочке.
Тетушка Матра достала миску, что-то прошептала и стала кормить Дружка.
…На этом рассказчик замолчал. Он снял с рогатины котелок, отставил в сторону, чтобы наша трапеза немного остыла.
– Ну вот так, – продолжал Михаил минуту спустя. – Дружок опростал миску и снова улегся на свое место.
В память о друге я трижды выстрелил, хотя знал, что он меня не услышит.
Уходя с кладбища, мы забрали Дружка с собой. Он нехотя плелся за нами. Пусть в конуре погреется, ведь ночи теперь холодные. А завтра я возьму его в лес.
Когда мы вернулись во двор, Дружок с жадностью стал лакать из корыта воду, поставленную для кур.
Дружок и раньше бывал со мной на охоте. Если его хозяин по какой-либо причине не мог отлучиться из дому, я с Дружком лазил по знакомым лесам и всегда возвращался с добычей.
Однако мой замысел на этот раз не удался: утром Дружка в конуре не оказалось. Наверное, догадывался я, он снова ушел на кладбище! И действительно Дружок оказался там. Я с трудом подманил его. Но заметил: собака была не такая бойкая, как раньше: шла, опустив хвост. А через некоторое время я совсем потерял Дружка. Свистел, звал голосом, стрелял, все напрасно: он не возвращался.
Сами понимаете, без собаки охотник – как без ружья. Мне пришлось вернуться. На обратном пути я опять завернул на кладбище, чтобы забрать Дружка. Привел, накормил, напоил его и посадил в конуру на цепь. Но это меня не утешало, и я сказал хозяйке:
– Так собака совсем изведется. Можно, я возьму ее домой? Буду ходить с ней в лес, может, постепенно и развеется.
Матра возражать не стала:
– Если хочешь, забирай. Ты человек добрый, не обидишь ее.
Увел я Дружка к себе на поводке. Он шел со мной послушно, но как-то вяло, равнодушно. Чтобы собака быстрее привыкла ко мне, я решил пока держать ее в избе. Устроил у двери в углу постель. Дружок лег на указанное место. Но вот новая беда; как лег, так и неделю не поднимался: ни пить, ни есть не вставал. Полежит на одном боку, тяжело вздохнет и перевернется на другой бок. Точь-в-точь как тяжело больной человек.
