Текст книги "Герои зоны. Пенталогия (СИ)"

Автор книги: Александр Шакилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 88 страниц)

* * *

Превратить святилище смерти, храм стерильной чистоты в черт знает что – это кем надо быть?! Как можно нарушить обряд изгнания хвори, на который приглашаются лишь посвященные в таинство жрецы?!

Общение с палачами не сделало настроение Льва Аркадьевича Глоссера радостным. Скорее наоборот. Да он просто в ярости! Статую античного бога скинули с пьедестала и цинично надругались над обломками. Варвары! Ну что ж, он этого так не оставит. Пора завершить начатое много лет назад. Он слишком долго терпел. Хватит! Хваатит!..

Все тело его пронзает боль, в голове взрывается граната. Ему стоит усилий не упасть.

Изза двери операционной доносится рокот:

– Представляете, по телику вчера говорили в новостях, что скоро на Марсе…

Слышатся смешки – ассистенты опять завели спор о достоинствах напитков и раскрепощенности девиц в столичных клубах, а инженер, которому за сорок, воспринимает их проблемы с должной иронией. Недовольно ворчит операционная сестра, вслух жалуясь коллегеблондинке на нерадивость некоторых сотрудников, которые осмеливаются приходить на работу в подпитии.

Обычный умиротворяющий шум. Треп. Трескотня ни о чем.

Но даже это не может успокоить главврача.

Нацепив маску на лицо и напевая громче обычного «Смейся, паяц, над разбитой любовью»[32]32
  Из песни «Смейся, паяц» Франко Корелли.
  


[Закрыть], Лев Аркадьевич толкает дверь. Ни на кого не глядя, но чувствуя чужое внимание, входит. Расслабленный шум операционной сменяется гробовым молчанием.

Всевсевсе, затаив дыхание, смотрят на него.

Даже девушка Татьяна, дочь старинного друга, мир его праху. Особенно – девушка Татьяна.

Точно так же звали ее мать, редкую красавицу и умницу.

– Что с вами, Лев Аркадьевич? – Блондинкамедсестра встречает его широко распахнутыми глазами. – На вас лица нет.

– Почему пациентка до сих пор в сознании?! – вопрошает Глоссер у анестезиолога и, не дожидаясь ответа, обращается к Татьяне: – Не переживайте, милочка. Небольшая задержка. Сейчас этот человек… Реваз Георгиевич поможет вам успокоиться.

Все ее существо выражает тоску и смирение. Но Льва Аркадьевича не так легко обмануть. Он знает, что она давно хочет остаться с ним наедине. Верно, свидетели вам ни к чему.

– Я продолжу операцию сам. – Главврач жестом останавливает анестезиолога, кинувшегося к своему добру в чемоданчике. Затем обводит взглядом всех остальных. – Все в полном порядке. И я в полном порядке. Так что не вижу причин вам здесь оставаться.

– Но как же так, Лев Аркадьевич… – Медсестра, хорошенькая блондинка, настолько глупа, что смеет ему перечить. Остальные – биомасса в синезеленой униформе – испуганно молчат. Чувствуют опасность. – Вы ведь не сможете!..

Да что она о себе возомнила, думает Глоссер, но вслух говорит иное:

– Я справлюсь, милочка. Благодарю за вашу заботу. – И видя, что она разлепляет алые губки, чтобы возразить, добавляет: – Вы можете быть свободны сегодня. Я даю вам отгул. Вам всем.

Последнее относится к двухцветной биомассе.

– Но, Лев Аркадьевич, это невозможно…

Столько лет это было невозможно. Столько долгихдолгих лет, месяцев, дней, ночей и бесконечных секунд. А теперь, когда все должно осуществиться, когда он наконец решился, ему постоянно мешают! То роняют препараты, то давят их каблуками, то заявляется толстый боров со Знаком и велит лечить своего сотрудникаубийцу, который – сюрприз! – тоже небезынтересен Льву Аркадьевичу. И после всего этого какаято девка, соплюха, толькотолько после медучилища, будет ему указывать, что можно, а что нет?!

– ПОШЛИ ВСЕ ВОН!!! – Глоссер хватает скальпель с передвижной операционной стойки.

Острое лезвие – это клык хищного зверя. А зверь – это Глоссер. Ксеноновый свет ламп отражается от лезвия, запуская по стенам вприпрыжку стайку солнечных зайчиков.

Уже через миг зайчики пляшут в глазах Татьяны – его Татьяны! – и тонут в их бездне.

Члены бригады наперебой уговаривают главврача положить скальпель, он ведь немножко переутомился, ему нужно отдохнуть, операция не к спеху, потом сделаем, завтра или через полчасика, попьем чайку и сделаем…

Ноздри Глоссера трепещут. От всей этой своры за километр воняет адреналином. Они что, совсем его за психа держат? Будто он не понимает, что стоит только положить скальпель, как все они накинутся на него, вызовут охрану – и тогда никакой операции уже точно не будет. Салаги. Он столько раз оперировал под огнем противника, среди разрывов мин и бомб и даже во время рукопашной, что ему не составит труда справиться со сворой обезьян, возомнивших себя врачами только потому, что они нацепили униформу.

Хотя…

Они правы. Операция не нужна. Зачем Татьяне операция? Она же здорова.

Ей и Лёве не место здесь.

– Милочка, все будет в порядке, – шепчет он подруге своей молодости. – Скоро мы останемся вдвоем – и тогда…

Шевеля сизыми щеками, счастливый отец двойняшек чтото говорит. Что – неважно. Главное – Глоссера ему не остановить. И все равно уже, на кого падет подозрение, ведь подозревать никого не придется.

Лев Аркадьевич разом решит все проблемы, преследующие его много лет. Разрубит скальпелем гордиев узел – и уцелеет. Как уцелел там, на Балканах, где он пожертвовал войне пять лет молодости.

Краем глаза он видит, как инженер по медицинскому оборудованию бесшумно снимает со стойки монитор, пока его – хаха, сошедшего с ума главврача – отвлекает научившаяся разговаривать волосатая горилла. Похоже, дурачокинженер рассчитывает использовать казенную электронику в качестве щита. Глоссер ошибается – не как щит, а как булаву. Занеся монитор над головой, инженер кидается к главврачу. Лучше бы этот дурачок, не зная, куда деть руки, дергал себя за ухо или другие части тела. Целее был бы.

Короткий выпад, левую вверх, отводя удар монитором в сторону по касательной, а скальпелем – в сердце нападающему. Лезвие такое острое, что может рассечь кость. Кожа ему – тьфу. Много жировых и чуток мышечных тканей – тьфутьфу. И сразу скальпель на себя, чтобы не застрял в теле, которое еще не осознало, что уже мертво. И тут же шаг в сторону, уклоняясь от атаки здоровенной бабищи операционной сестры, которая, зачемто растопырив руки, шагнула к Глоссеру. Если она уверена, что сумеет своими молочными железами – пусть даже столь внушительными – остановить Льва Аркадьевича, то она ошибается. За годы практики он, уж поверьте, научился без малейших рефлексий резать по живому. Инженер еще только собирается рухнуть на пол, в лужу собственной крови, а кончик скальпеля уже чиркает по правой сонной, заодно рассекая восходящую артерию шеи старшей операционной сестры и… Глоссеру трудней было увернуться от алого фонтана, брызнувшего из бабищи, чем дать ей шанс выжить.

На нем ни капли. Вот что значит – чистая работа!

Младшая операционная сестра, закатывая васильковые глаза, – дура, блондинка, истеричка! – принимается вопить:

– Лев Аркадьевич, как можно?! Вы же ее убили!!! Вы же!..

Дернувшись было к главврачу, анестезиолог замирает восковой фигурой. Щетина на побледневшем лице выделяется четче. Он выдыхает адреналин, адреналин сочится из всех его пор. Поставьте перед ним «утку» – и адреналином он будет… Впрочем, это уже лишнее.

– Ничего страшного, Реваз Георгиевич. Со всеми бывает. Вам ведь нельзя рисковать, не забывайте. У вас ведь дочери родились. Еще раз мои поздравления, всех благ вашей жене.

Лев Аркадьевич злорадно наблюдает за большим человеком, не знающим что делать. Вроде бы надо геройствовать, но ведь о семье за него никто не подумает. Пусть теперь этот небритый мужлан расскажет о новостях по телевизору, про вино пусть поведает. И даже смахнет на пол свои «микстуры». Ничего уже не изменить. Плевать, что Реваз Георгиевич высок, широк в плечах, а кулаки у него – кувалды. Лева Глоссер в молодости пять лет оттрубил военврачом в Боснии. В аду. В грязи и крови, в бесконечной бойне и пожарищах. Это чтото да и значит.

– Лев Аркадьевич, прекратите! – Блондинка попятилась к выходу из операционной.

Напрасно. Тут главврач решает, кому умереть, а кому отступить с поля боя.

Закинув девушку Татьяну на плечо, он устремляется следом.

На пути у него встают ассистенты. Беспородные щенки!

Таких принято топить в собственной крови.

Глава 8

Ковровая бомбардировка

Чего я ожидал от Лона, которое не роскошь, но средство передвижения?

Как минимум, чегото такого. В крайнем случае – эдакого.

Мириады звезды обязаны были устремиться ко мне, превратившись в серебристые линии без конца и края. Вариант: меня и сына закручивает спиралью, нисходящей как раз туда, куда нам надо.

Все оказалось проще и совсем без спецэффектов: мы ввалились в Лоно с арктического льда, задержав в легких морозный колкий воздух, а через миг оказались в летней жаре, пропахшей бензиновым выхлопом.

Меня оглушило звуковым ударом. Из ушей чуть кровь не потекла. Гигантское яйцо свернулось, вот в чем причина. А еще так бывает, когда кулаком лупят по клаксону, отчаянно умоляя зазевавшегося пешехода убраться с проезжей части. Причем конкретно сейчас так и было.

На клаксон действительно давили.

– Твою… – только и успел выдохнуть я, увидев перед собой матовочерную кабину с когдато хромированными, а теперь ржавыми трубами, задранными к небу. Не хватало одного зеркала заднего вида. Лобовое стекло покрывала паутина трещин и жирных потеков, будто ктото приложил по нему молотком, хорошенько смазанным машинным маслом. Бородатая рожа за стеклом стала сметанной там, где не заросла волосами. Глаза выпучились. Рот открылся в неслышном мне крике. От пальцев поверх оплетки рулевого колеса отлила кровь, кулак второй руки врос в клаксон.

Вот сколько всего успеваешь заметить за миг до смерти.

Смерть нынче приняла облик седельного тягача без прицепа, но ее легко было узнать. Она возникла прямо передо мной и Патриком. Точнее – это мы вынырнули у самого тягача, мчащего по дороге с солидной для такой машины скоростью.

Чтото твердое вцепилось мне в плечо, разрывая мышцы и дробя кости, – так мне показалось. Сила, которой я не мог противиться, дернула, оторвала от асфальта, переместив меня, отнюдь не пушинку, метров на пять правее, к самой обочине.

И спасибо водиле, он оказался мастером своего дела – несмотря на бледность, вовремя успел вывернуть руль. Мой череп и бампер его тягача разминулись сантиметров на десять, не больше, но этого вполне хватило, чтобы я продолжил портить воздух, а дальнобойщик избежал беседы с палачами на тему ДТП, лишения прав и прочего столь же приятного. Да и вряд ли в радость смывать с тягача мои мозги.

Не сбавляя скорости, черный грузовик вернулся на исходный курс и, презрительно выдохнув дымовую завесу, умчался прочь.

– …мать! – закончил я свою мысль.

И понял, что это Патрик вытащил меня чуть ли не изпод колес. Сын. Мой сын меня спас! Ну надо же, как он повзрослел, а ведь еще недавно был совсем малышом…

Колени позорно подломились, бросило в жар. Адреналин, знаете ли. Зато сразу согрелся. Ничто так не бодрит, как неожиданное спасение от неминуемой гибели. И пора бы уже привыкнуть ходить по краю, балансируя над бездной, но чтото никак – всё мне точно впервые.

– А тот… Ну, пацан с Микки Маусом… не найдет нас, а, дружище?

Есть у моей психики особое свойство – быстро перестраиваться. Еще пару минут назад за право сожрать меня боролись медведь и косатка, я замерзал в тысяче километров от Киева, а сейчас – беспокоюсь о следующей проблеме.

– Батя, мы ж не в его Лоне переместились, – сняв с себя шапку, пуховик и свитер, Патрик сказал это так снисходительно, будто объяснял пятилетнему ребенку нечто очевидное. Наверное, мое лицо както изменилось, раз он поспешно добавил уже другим тоном: – Ты его Лоно не зафиксировал, поэтому оно обновилось. Это вроде перезагрузки компьютера, только исходные данные остались, а потому…

– Ладноладно, убедил! – перебил я его, сообразив, что ничего не понял да и не горю желанием вникать в особенности управления гигантскими яйцами. – Но как ты меня нашел? Меня ведь во льды занесло, а не к соседу на рюмку чая.

– Родная кровь подсказала, – хмыкнул Патрик и, заметив, что я опять нахмурился, пояснил: – У меня был образец твоего генетического материала. Волос в расческе застрял. Ты свою расческу у нас дома забыл. А дальше уже было дело техники. В смысле Лона.

Я с удовольствием содрал с себя галстук в белый горошек и начавший оттаивать пиджак. Сбросил бы и брючки клеш, да только неглиже разгуливать по столице не позволяли совесть и палачи. Последних тут по две штуки на каждого гражданского. Гражданские, кстати, на нас совсем уж бесстыдно пялились, чуть ли не пальцами показывали. Наверное, нечасто здесь делают остановку по требованию пятиметровые яйца. Я помахал всем ручкой и пару раз отвесил поклон. Если выглядишь странно, веди себя как клоун, тогда тебя не воспримут всерьез. А шуты живут дольше, чем психи.

Такс, а куда это попал наш семейный циркшапито? Мне не пришлось сильно вглядываться, чтобы заметить неподалеку большое здание с изогнутой кверху крышей и стеклянными панелями вместо стен. Над входом крупно синели буквы «ТЕРМIНАЛ “В”». Между зданием и нами располагалась парковка, плотно заставленная классическими авто с ДВС под капотом и новенькими электрокарами, сплошь лимонножелтыми и светлорозовыми. Вот, похоже, с этой парковки тягач и вырулил, успев хорошенько разогнаться.

– Дружище, где это мы? – Я еще не отошел от мороза, мозги оттаивали не так быстро, как хотелось бы. – Точно в Киеве?

– Батя, мы в Борисполе. – Из зимней формы одежды на Патрике остались только ботинки.

По мне стекали струйки воды, я уже стоял в небольшой луже.

– Сын, а почему Борисполь?

Патрик протянул мне свой мобильник. Девайс – сделано в Объединенной Корее – ничуть не пострадал от купания в антарктической соленой воде. Все пять с половиной дюймов экрана заполнила собой Президент США – двухсоткилограммовая латиноамериканкалесбиянка, отсидевшая в тюрьме за вооруженное ограбление. Както от скуки я изучил ее биографию, размещенную в Википедии. Похоже, америкосам совсем уж неймётся, раз они избрали Рамону Рамирес на самый крутой государственный пост. Впрочем, у них и министр обороны – парализованный инвалидколясочник, глухонемой ко всему. Его назначили, чтобы продемонстрировать всем и каждому: Юнайтед Стейтс – страна равных прав и возможностей, никакой дискриминации!.. После провозглашения независимости Калифорнией и Аляской – при этом не обошлось без гражданской войны и украинских миротворцев – все у янки пошло наперекосяк. Они легализировали тяжелые наркотики и эвтаназию, зато запретили аборты и свободное владение оружием… Мисс Рамирес – пару недель как распался ее двенадцатый брак – выступала перед конгрессом. Ее пламенную речь переполняли интернациональные жесты, сопровождаемые возгласами «фак!». Это, кстати, было единственным словом, сказанным поанглийски. Такто ходячая бочка ворвани вещала на родном испанском.

– Чего она ругается? – не понял я.

– Грозится надрать задницу нашему гаранту, а заодно и нам.

Оказывается, пока я «прохлаждался» в Тюрьме, состоялась повторная прессконференция Президента Украины. То есть для меня она была повторной, а для прочих все случилось почемуто в первый и единственный раз. И вот тут обошлось без эксцессов. Президент – очередной путник, его заменивший, – на весь мир заявил о том, что Украина вновь стала ядерной державой. Заодно он чуть ли не мамой поклялся применять бомбы и ракеты для подавления локальных конфликтов, в которых воины его страны будут вынужденно участвовать как миротворцы. Официальный курс теперь такой – мы за наименьшие потери среди военнослужащих экспедиционных корпусов. По сути это означало, что по какойнибудь деревушке в Зимбабве, возомнившей себя очагом мировой революции, сначала нанесут ядерный удар, превративтаки ее в очаг. Правда, в радиоактивный. А уж потом позиции повстанцев и прочих неугодных официальным правительствам будут зачищать. Да и то сказать – что может быть полезней для украинских бойцов, чем марш по зараженным территориям? Это же так увлекательно – добивать бедолаг, подыхающих от лучевой болезни!..

Вроде бы задумано верно. На кой нашим парням зазря рисковать, если можно одним махом прекратить чужие разборки? Вот только ядерными взрывами не помочь ни противоборствующим сторонам, ни их соседям, ни миротворцам, которым придется сражаться не с людьми уже, но с противником невидимым, неощутимым, зато убивающим верно и жестоко. Имя ему – радиация.

Короче говоря, гарантпутник показал всему мировому сообществу жирный ядерный кукиш, порекомендовав его же выкусить. Вот мировое сообщество и возмутилось вслед за президентшей США. Разве что она прямым текстом сказала, что не допустит фигни на изотопном масле и сотрет факинг Юкрейн с политической карты, а представители мафии, якудзы, триады и братвы все то же самое обозначили улыбками, намеками и закупкой оружия. Заодно боссы международного криминала сменили прописку, вместе с семьями перебравшись из роскошных вилл в не менее комфортабельные подземные дворцыбомбоубежища.

– Батя, думаешь, это серьезно?

Мне показалось, что Патрик чуток переигрывает, что он прекрасно все понимает. Но на всякий случай – чтобы не волновать своего малыша – я постарался ответить как можно беспечней:

– Не серьезней десяткадругого ядерных ракет, которые свалятся на наши головы.

– Нам надо остановить Президента, пока не началась война, – со всей своей подростковой решительностью заявил Патрик.

Будто это так просто: взял – и остановил врага рода человеческого.

– Вопервых, не нам, а мне. – Я хлопнул сына по плечу с намеком, чтобы не обижался. Типа я оценил его храбрость, но в услугах мальчишек бравый ветеран пока что не нуждается. – Вовторых, ты в этом не участвуешь, тебе уроки учить надо. А втретьих, лезь в свое яйцо и дуй обратно к матери. Дальше я сам.

Голубоглазый ангелочек – давно шире меня в плечах – хмыкнул и, умело скопировав мою интонацию, выдал:

– Вопервых, в Лоно соваться смысла нет, оно разряжено пока что… – Он сделал паузу, выжидая, пока я не выдержу и спрошу, что же дальше. Издевается над отцом, паршивец. Заметив, что я не в духе, он поспешно продолжил счет: – Вовторых, никаких уроков не задавали, потому что каникулы. Лето, батя, лето! А втретьих, я мог бы нас на Крещатик перебросить, но решил, что отсюда до самолета ближе.

– До какого еще самолета?

– На котором мы в НьюЙорк полетим за нашим гарантом.

Патрик вкратце рассказал, что в срочном порядке организован саммит, на который приглашены главы самых крупных и влиятельных стран мира. Нашего Президента тоже позвали. Ради него объявлен сбор. На саммите ему предложат публично отречься от своего заявления и подписать договор о выводе ядерного оружия с территории Украины, если таковое там действительно имеется.

– Вотвот гарант улетит в Штаты. – Махнув рукой, Патрик указал на колонну спецавтомобилей, с воем и морганием проблесковых маячков на крышах прорвавшуюся за ворота аэропорта, миновав терминал и прочие формальности.

И понесут его за океан дюралюминиевые крылья вовсе не для того, чтобы принял он смиренно ультиматум, встав на колени, и позволил толстенной американской фурии отхлестать себя по филею. Если Президенту не помешать, конфликт обострится до предела. Быть может, сегодня начнется тотальная ядерная война…

– А раз так, батя, надо действовать. Война – это плохо.

Неужели я опять начал думать вслух? Бывает со мной такое в минуты наивысшего волнения. А значит, долой мысли о том, что грозит нашему миру, если я не смогу остановить путника, прикинувшегося государственным мужем. Прикидывать масштабы возможной катастрофы проще всего. Ведь груз неподъемной ответственности запросто меня расплющит, что никак не поможет мне справиться с тем, что должно сделать.

Светиложарило солнышко лучистое, ядовитокислотной раскраски электрокары покидали стоянку, от каштана к каштану перелетали воробьи, соревнуясь с голубями в меткости ковровых бомбардировок экскрементами по прохожим. А граждане нет чтобы уворачиваться, без устали поглядывали на двоих насквозь промокших парней – меня и Патрика. Как еще палачей не вызвали, удивляюсь. От тележки с хотдогами, вставшей на якорь метрах в двадцати от нас, мучительно вкусно запахло.

И все это уже через несколько часов может превратиться в радиоактивный пепел.

Со скрежетом сомкнулись за кортежем ворота. Через несколько минут аэробус поднимется в пока еще голубое небо, унося посланника смерти в далёкую Америку.

– И как нам теперь, дружище? – Я сжал кулаки. – Сесть на пятую точку и уповать, что пронесет?

– Сесть – это правильно. А вот уповать не вариант. – В глазах Патрика мелькнула та самая хитринкаискорка, что всегда выдавала его желание сделать чтонибудь из ряда вон. К примеру, однажды эта искорка подвигла его на спор с лопоухим корешем из клуба филателистов. Суть пари заключалось в следующем: Патрик обещал выстрелом из моего пистолета сбить с головы кореша альбом для марок. Кстати, сын тогда спор проиграл, но лишь потому, что в без спросу взятом «Форте 14 ТП» – с прикрепленными тактическим фонарем и глушителем – перекосило патрон. А еще, помнится… Впрочем, я отвлекся.

– Насчет сесть – подробней, дружище.

– Намек: Борисполь, самолет. «Втретьих» уже было? Так вот, вчетвертых, у меня есть деньги на билеты до НьюЙорка. На мотоцикл копил, крутой, китайский. А как у тебя с наличностью?

Я промолчал. Весь мой походный НЗ перекочевал в карманы палачей.

– Да и самому тебе никак. Ты ведь в розыске. Одинокий мужчина без багажа привлечет внимание, а с сыномподростком у тебя хотя бы будет шанс сесть на самолет. Так что впятых, не ты, батя, а мы, – закончил Патрик.

Да уж, умеет сынуля убеждать. Весь в меня.

Правда, во всей его логике был один существенный прокол.

– Слушай, дружище, – я обнял сына, – вот скажи мне, старику, какого фикуса мы сразу на твоем яйце не махнули в НьюЙорк, раз ты знал, что нам туда надо?

Патрик вовремя отстранился – очередная голубиная плюха досталась не ему, а мне, белосерым пятном пропечатавшись на рубахе.

– Так ведь сам сказал: надо в Киев. Я пытался тебе объяснить, но ты… – Он пожал плечами и смиренно добавил: – Я же не могу ослушаться своего отца.

Чем почти что смутил меня.

– Даже ради того, чтобы остановить ядерную войну? – не поверил я.

– Война или потом, или еще что – не имеет значения! – твердо ответил Патрик, растрогав меня чуть ли не до слез. Всетаки отличного парня я вырастил!

– Сынок, честное слово, лучше бы ты у меня был непослушным.

Роняя капли оттаивающей воды, мы побежали к зданию терминала.