Текст книги "Белый вор (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

         Степанов жил в предоставленном ему номере гостиницы.

         Однажды он заметил подозрительную машину, стоявшую внизу на парковке. Короткостриженные парни вылезли наружу. Стояли, курили, лениво перебрасывались односложными фразами. Взгляды нет – нет скользили по освещённым окнам лучшего центрового отеля города.

         Степанов выключил свет, спрятался за штору и выглянул на улицу. От перенесённых испытаний он стал подозрительным. Ему показалось, пацаны пасут его. Завтракая и ужиная в гостинице, он не встретил никаких VIP – персон, которыми бандюганы могли бы заинтересоваться, чтобы наехать с гоп – стопом или наоборот – охранять.

         На другой день «нисан» появился снова, а четвертью часа спустя Степанов услышал, как из коридора к его номеру подбирают отмычку.

         Степанов смело шагнул к двери, сознательно громко загремел ручкой. За дверью возникла тишина паузы. С той и другой стороны двери ждали развития событий.

         Вскоре послышались быстро удалявшиеся по коридору шаги.

         Сняв  пистолет с предохранителя, Степанов высунулся за дверь – никого.

         В тот же день он попросил ответственного за него Василия Николаевича подыскать более безопасное место. Ему предложили гостевой дом за городом, близ речки, с рыбалкой. Степанову было не до развлечений. Он не верил в безопасность гостевого дома и предпочёл одиночку городского СИЗО на первом этаже рядом с дверью, сразу за которой в служебном помещении круглосуточно сидела охрана. Среди ожидавших определения суда пошёл слух, что в СИЗО ждёт назначения срока отсидки какой-то проштрафившийся мент.

         Степанов же ждал лишь оформления командировки и получения задержанных суточных и подорожных, чтобы вернуться в столицу. Удерживала его от немедленного отъезда и информация, что жена из Москвы, а Яков Андреевич и племянница из Ейска летят к нему. Как говорится, лучше поздно, чем кстати. Они были уже в дороге и не получалось никак отменить их приезд.

         Жена, племянница и прокурор приехали навестить  Степанова  прямо в тюрьму. Он не отваживался на исключение, выйти для встречи на волю.

         Ещё болели натёртые запястья. Слишком свежи были печальные воспоминания. Груз пережитого висел дамокловым мечом. Люди Странника казались вездесущими. Недаром Василий Николаевич настоятельно рекомендовал майору подлечить нервы в отдельной палате тюремного лазарета. Но не доверял Степанов и невропатологам вместе со всеми прочими, кто по человеческую душу.

         В гостевой комнате Степанов пообнимался с женой и племянницей. Посюсюкался с новорождённым, которого Надежда взяла с собой. Младенец ещё требовал груди… Пожал руку Якову Андреевичу.

         Потолковали о том, о сём. Степанов не знал, раскрыл ли прокурор карты племяннице. Своей супруге Степанов не сказал ничего. Ей приходилось гадать, и она терзала мужа предположениями, что и почему случилось, какие неведомые обстоятельства заставили её, племянницу и Якова Андреевича тащиться через страну, за тридевять земель. Конечно же, она знала, что Степанов был похищен, но кем и какой целью – оставалось для неё  скрытым.

         Наконец Степанов остался наедине с Яковом Андреевичем.

         Прокурор не стал говорить с майором о существенном в гостевой комнате. Работая в Мусорской структуре, он хорошо был знаком с повадками своих. Гостевая комната открыто прослушивалась, простреливалась объективами видеокамер. Скрытые «жучки» и «глазки» не требовались.

         Пошли говорить по коридорам СИЗО, где с обоих сторон тянулись общие камеры. Железный пол гремел у лестницы. Сверху через сетки, разделявшие этажи и сохранявшие жизнь шальным самоубийцам, иногда кидавшихся в пролёты, сыпалась тонкая седая пыль, набиравшаяся за день с топотом ботинок подозреваемых.

         Из камер через глазки с оторванными наглазниками потенциальные «пассажиры» видели прогуливавшегося прокурора в форме и неизвестного лысача в штатском. Полагая, что Яков Андреевич посетил Учреждение по вопросам надзора, в двери камер сначала робко, затем – громче и громче застучали. Вскоре появились и вопли с просьбами о скорейшем суде или пересмотре дела. Просящих было много. Большинство считало себя несправедливо взятыми под арест. Каждый старался перекричать соседа. Вопли слились в громогласный ор. Так что разговор шёл под какофоническую сурдинку, впрочем, надёжно перебивавшую нежелательных живых или электронных слухучей.

– Почему ты его не убрал? – сетовал прокурор, – С твоей стороны, это – как минимум, легкомысленно.

         Степанов злился.

– А почему, по-вашему, я напросился в грёбаную командировку на Колыму?.. Я договорился с Хозяином Пятнадцатого строгача. Он должен был подстроить потасовку на стройке с чеченскими авторитетами… Комар носа не подточит. Серёжу ударили бы по голове куском трубы или арматурины, для верняка – заточку в бок, и дело с концом.

– Теперь джин вырвался из бутылки, – вздохнул прокурор.

– С детства на шее его характер! Упёртый, чёрт! Станет мстить.

– От ментуры на новой стезе ему не отмыться. Я привёз пакет документов, как ты просил. Хотя, как понимаю, под его влиянием.

         Степанов изучающее поглядел на Якова Андреевича. Прокурор ухмыльнулся:

– Удивляюсь, чего ты в бумажках ему отказывал? Просил приключений на собственную жопу? В нашем деле щепетильность излишня. Особенно с такими подонками, как твой братец. Документы я тебе оставлю. Потребует, отдай немедленно… Я оставил себе заверенные копии. А он – ну, пусть порадуется!

         У прокурора дёрнулись желваки на скулах:

– Шепнём местным авторитетам, что шишкующий у них Странник в прошлом работник ейской прокуратуры, на второй день сместят, если не замочат. Мы устроим, что и замочат.

         Помолчали. Возобновил разговор Степанов:

– Удивительно, Сергей так скоро и абсолютно жёстко перешёл барьер, отделяющий нормальных людей от уголовного мира… Неужели в детстве я рос с бандитом и убийцей? Удили рыбу. Самое яркое впечатление – побег со школы в тринадцать лет, сплав на плоту по речке… Что изломало Сергея?

– Я не психолог и не привык нюни распускать. Но, если вопрос ставишь – взрывоопасный характер, нереализованные возможности, завышенная самооценка. Накапливавшиеся годами обиды… Тебя оставили в первопрестольной, а его к нам сослали. Средний же бал в институте у него выше был.

– Я сумел…

         Прокурор перебил:

– А он не сумел или не хотел суметь. Он пошёл по жизни в лоб, что короткая дорога – не самая прямая. Верил, чему учили… Если б он женился на Лиде, дочери декана, как ты, жизнь его могла бы по-другому сложиться. Я слышал, вы соперничали...

         Степанову делался особенно неприятен разговор, когда прокурор переходил на личное. Не забывать бы ему, что Странник и его свояк!

 – Если бы, да кабы. Сергея распределили в Ейск – прекрасный город.

– Смеёшься? Мы не на тех суммах, что вы в Москве, криминал ловим.

– В конце концов, мою племянницу, а твою жену тоже распределили в Ейск.

         Прокурор расхохотался:

– Надя чересчур не успевала.

– А вы?

– У меня осложнения были по предыдущей службе, вот и перевели…в Ейск, – прокурор не продолжил о себе:

– Другая обида Сергея – отстранил я его от дела по Машкомбинату. Директор завода, Манцевич Роберт Альбертович, согласен – фигура неоднозначная, в руководство города шёл. Сергей не уступил. Накопал против Манцевича доказательств, казавшихся ему бесспорными… Через блестяще проведённое дело хотел в Москву вернуться, на худой случай – в Краснодар перевестись… Чтобы дать по ручкам, я устроил приостановку дела, а потом – и служебное расследование с изъятием. Сергей с друганом и своим же непосредственным начальником не поняли, полезли ночью на Машкомбинат в директорский кабинет. Чего я повторяюсь? Рассказывал. Охрана шлёпнула его лучшего друга, с которым он у нас восточные единоборства практиковал… На Серёжу открыли сперва дисциплинарное, затем – по несоответствию. Коллеги по прокуратуре накатали тележку, по которой он и по уголовной мог пойти за свои методы работы со свидетелями. Серёжа вспыхнул спичкой. Перестрелял сотрудников. Ранил случайно зашедшую в кабинет Надю. Мог убить.

– Вот в это я не верю.

– Во что?

– В убийство коллег.

         Яков Андреевич остановился:

– Ладно, не будем… По крайней мере, у выживших соответствующие справки от докторов  есть.  Наконец, свидетельские показания.

– Я знаю, потом задержали психопата, входившего в тот день в прокуратуру. У него был мотив. Мстил за невинно осуждённого родственника.

– Невиновны они все, как эти… – перебил прокурор, кивнув на камеры, откуда не стихали обращения к прокурору.

– Психопата поймали и на другую неделю нашли повесившимся или повешенным в камере ейского Помещения Временного Содержания, – с грустной иронией добавил Степанов.

         Прокурор побагровел. Он сверлил Степанова взглядом карих глаз:

– Только не становись на сторону братца. Не изображай из него жертву нашей местной выборной кампании… Ему среди воров сейчас самому выгодно распространяться, что он трёх сотрудников прокуратуры на тот свет отправил. У них за это уважают.

         Степанов не нашёл аргумента.

– Как бы там ни было, такой родственничек не нужен ни тебе, ни мне. И мне жаль, что ты – москвич не сумел погасить его на Колыме. Опять мне приходится работать.

– Сказал – не выгорело… Я уж думал, коли покойный Хозяин Пятнадцатой подведёт, добьюсь, чтобы вывели брата за территорию на работы. Лично пулей пришиб бы… Опоздал. Кутерьма началась. Братец сбежал. Позже вернулся с местью… Я одно время, когда в лапах у него был, уверился – меня кончит. Он тянул, не трогал. Отвёз к эвенам, где я – раненый, после налёта бандитов на банк, отлёживался.

– Поди он тебя и ранил?

– Когда ему приспичило местным смотрящим стать, держал меня при себе. Тусуется он с шестёркой одной и проституткой…Требовал всё, пусть Яков Андреевич учётную карточку везёт, личное и уголовное дело. Особенно возмущало его, что фамилию дурацкую сделали вы ему – Ахмедов.

– Фамилия обычная… Пытал он тебя?

         Степанов скрипнул зубами. Злился он на Якова Андреевича, что тот долго не ехал. Мер не принимал. Тоже родственник! Ешё на племяннице женат. Яков Андреевич же просто не ведал, как в сложившейся ситуации поступить.

– Не отмоется! – гневно бросил Яков Андреевич. – Ментом служил, ментом и помрёт. Кончать мразь надо. Ни мне в прокуратуре, ни тебе в органах не служить, если узнают там про Серёжу. Тебя же в подполковники хотели представить?

– Документы уже готовы. После командировки должен был получить.

– «Гори, гори, моя звезда…»  Если ближайший родственник – криминальный авторитет, да ещё руки по локоть в крови, из органов как пить дать попросят. Повод найдут. Он и есть. А чем заниматься будешь? Кроме как служить, ничего не умеешь.

– Верно и принципиально служить, – с отношением поправил Степанов.

         Прокурор его не слушал. Странник не давал ему покоя:

– И меня подлюка замарает. Я к Сереже человеком подошёл. Пусть неплохо он учился, но субботу регулярно кабакам и девкам отдавал. В Москве у него не сложилось, на свою голову зазвал его в Ейск. Написал ходатайство, дескать, хорошо он себя проявил на служебной практике. Помог, называется…

– Ейск он никогда не ценил. Столица ему была нужна.

         Прокурор вздохнул:

– Убирать его надо. Ой, убирать!

         У Степанова засаднило в груди:

– Как?

– Дай подумать. Голова на то дана.

         Степанов и Яков Андреевич стояли рядом с тюремной дверью. Оттуда стучали кулаками:

– Прокурор, помоги! На меня незаконно дела шьют!!..

         К ужасу прокурора и неприятному удивлению майора дверь камеры неведомым образом изнутри приоткрылась, и ошеломлённому Якову Андреевичу сунули в руки кипу прошений, написанных авторучкой на залежалой видавшей виды бумаге.

         Не ответив, прокурор побежал по коридору, увлекая за собой Степанова и комкая прошения. Ледяным тоном Яков Андреевич потребовал объяснения у контрольно-постовой службы, что собственно в магаданском СИЗО с дверями происходит.

                                                                   6

                                      САЧОК   ДЛЯ   ПАРИКМАХЕРШИ

         Не располагая информацией, где базируется Странник, Степанов придумал ударить его по наиболее болезненному месту.

         По согласованию с генералом, начальником областного Управления, наметили операцию по выявлению главной бандитской «малины», логова Странника, где вероятнее всего хранился воровской «общак», нечто вроде криминального стабилизационного фонда. Подняли на уши многочисленных двойных агентов, в основном – проштрафившихся бандюганов, спалившихся на очередном «деле»; с их посадкой тянули за ориентировки, которые они давали.

         Воровская сука, бывший вертухай, выложил немало интересного. Показал, где обычно бывает Странник, уточнил  точки обычных «стрелок».

         Степанову, в том числе и как наиболее пострадавшему, поручили помогать Василию Николаевичу в проведении операции. Через неделю активной работы они могли уже взять Странника на улице или в вечернем кабаке. Но полковнику не давали санкций. Областное начальство медлило. Слишком срослась местная ментура с преступным миром. Падение Странника повело бы к вскрытию ряда связей авторитетов с высшими должностными чинами города. Под тех мусоров, кто «крышевал» бандитов, рыла ещё «незамазанная» группировка из органов. Из нее, казалось, происходил и Василий Николаевич. Он рыл копытом землю, требуя быстрейшего силового завершения операции. Степанов и Яков Андреевич, имевшие личный интерес, последнего ещё поджимало время, оторванное от исполнения служебных обязанностей в Ейске, полностью солидаризовались с полковником

         За поспешными действиями Василия Николаевича Степанов угадывал интригу по смещению с занимаемой должности действующего генерала. Подозревая, он не допытывался, не желая вмешиваться в местную служебную возню.

         Помог случай.

         Степанов серьёзно переживал за безопасность супруги. Прокурор – Яков Андреевич и племянница были « в теме». Их работа в прокуратуре напрямую зависела от судьбы Странника. Жене же Степанов ничего не сказал, и она не предполагала опасности. Безбоязненно ходила по Магадану, куда хотела. Жила она вместе с  племянницей мужа, её грудным младенцем и прокурором  на квартире полковника, удивляясь, отчего супруг отказался от хлебосольного гостеприимства.

         Степанов не открывал, что прячется в камере СИЗО, объяснял: пропадает сутками на работе в связи с оперативными обстоятельствами, подготовкой к задержанию особо опасного рецидивиста.

         Нагрянув как-то к полковнику, Степанов не обнаружил жены. Сердце его сжалось. Узнав от Василия Николаевича, в каком направлении отправилась гулять супруга с племянницей и женой самого полковника. Майор выехал на служебной машине за ними.

         Квартира полковника находилась в центральной части города. Просторные улицы зазывали вывесками магазинов. В супермаркете, где обычно отоваривалась супруга полковника, прогуливающейся троицы не оказалось. Не было их и в соседнем магазине тканей.

         Майор обежал двухэтажный торговый центр. И там пусто, во всех секциях. Дурное предчувствие сосало под ложечкой. От отчаяния опускались руки. Степанов выглянул в окно и заметил знакомую женщину, беседовавшую с водителем служебной машины.

         Перепрыгивая через две – три ступени, майор буквально скатился вниз. С водилой говорила эвенка Рудник. Она расспрашивала о Степанове, увидев его входящим в магазин.

         Водила отнекивался, имея строжайшее указание не разглашать, кого и куда возит. Бедный сержант не знал, как отвязаться от назойливых вопросов эвенки.

         Степанов кивнул Рудник. Бросалось в глаза, что она повзрослела и устала от жизни. Лицо вытянулось, остро торчали скулы, глаза горели нездоровым напряжённым блеском.

– Пойдёмте, я покажу, – сказала Рудник и потащила Степанова через дорогу.

         Широкими шагами майор пошёл следом, читая волю в маленькой фигуре эвенки, укутанной в  длинный застиранный плащишко, под которым позвякивали порванные застёжки на китайских сапогах.

         Они свернули за угол, и Степанову предстала ужасная картина. Позже он узнает, то были «цветочки». За широкой витриной парикмахерской в кресле под колпаком сидела его жена и сушила уложенные волосы. Рядом с женой под колпаком расположилась другая женщина с до боли известным лицом. Парикмахерша. Она зашла в место, где прежде работала, чтобы сэкономить у подруг на стрижке. Как говорится, на халяву и дёготь сладок.

         Супруга полковника за столиком делала маникюр. Племянница Степанова листала модный журнал, скучая. Она ещё не определилась, что делать с головой. К младенцу Грише, которому пришла пора кормиться, назад на квартиру не торопилась.

         Парикмахерша естественно не знала ни жены Степанова, ни полковничьей супруги, нм племянницы. Женщины сосуществовали мирно. Видно было, жена Степанова о чём-то спросила Парикмахершу. Та ей ответила.

         Один майор сознавал опасность. В любую минуту мог подскочить со своими пацанами Странник, чтобы забрать любовницу. Тогда кошмар возобновился бы вновь. Лиду, жену Степанова, Странник прекрасно знал по Москве. Нежданной встречей он воспользовался бы на полную катушку.

         Степанов рванул внутрь. Он схватил Парикмахершу выше кисти. Парикмахерша завизжали уязвлённой пантерой. Женщины вокруг тоже закричали.

         Пластмассовый колпак сушилки слетел с крепежа и покатился по полу. Парикмахерша споткнулась и упала. Степанов потянулся за ней и тоже упал.

Изогнувшись, Парикмахерша врезала ему каблуком под дых.

         С растрёпанными волосами она побежала к служебному выходу. Рудник попыталась преградить ей дорогу, но получила раскрытой пятернёй царапины  по лицу.

         Степанов с пола ухватил Парикмахершу за ногу. Она повторно рухнула, отбрыкиваясь.

         Услышав, как работницы называют Парикмахершу Ольгой, Странник с Кощеем называли её лишь по кличке, Степанов сказал, защёлкивая на тонких кистях наручники:

– Когда-то, Ольга, ты была человеком!

– Это когда на самосъёме после работы стояла?! – окрысилась Парикмахерша. –  Майор, не лыбся. Странник тебя найдёт. У него руки длинные. Зря он тебя в тундре не шлёпнул. Я советовала!

                                                               7

                                                   ДЕД   И   УРОД

         Рудник пригласила Степанова в квартиру, где обреталась. Четырёхкомнатная принадлежала Попову. Он пригласил эвенку из жалости и для компанейства, чтобы в квартире убиралась да помогала деду готовить.

         Степанов подивился, как классно в наше время стали жить отставные шаманы. Мебель в зале стояла морёного корейского дуба. Унитаз, куда майор попросился по малой, сиял лакированным красным деревом.

         Попов вышел из просторной белокафельной кухни. На шее висел синий фартук. На покое дед увлёкся приготовлением мясных и рыбных блюд, допуская Рудник лишь к нарезке салатов и варке борща. Острый тесак поблескивал в огрубелых в морозной тундре кистях деда. Маленькие глазки нехорошо поглядывали из-под разросшихся седых бровей. Степанов решил, что Попов осудил  приглашение милиционера на квартиру и с удовольствием тесаком бы пырнул. Мысль была не совсем правильная, и Степанов отогнал её, списав на нервы.

         О прошлом роде занятий Попова напоминали  пёстрый бубен и голова медведя на стене, медвежья шкура на полу, оленьи рога, прибитые вместо вешалки. В клетке скакал попугай. Дед пытался создать уют.

         В комнатке Рудник на тумбочке стояла в рамке размытая, сделанная «мыльницей» фотография покойного жениха  Яна.

         Из детской кроватки с писком, напоминавшим свист летучих мышей, полезло странное уродливое создание, младенец – девочка с вдавленным, будто пяткой пробитым лбом, пульсирующей гематомой на шеей, жутко перекошенными глазами, ртом круглой ощеренной дыркой с единым молочным зубом. Дочь Рудник – Маня держалась за кроватку ручками с шестью пальцами и хрипло квохтала. Она пыталась гулить, что свойственно новорождённым, но уродство голосового аппарата выдавало кряжистое сопение стариков.

         Степанов невольно отпрянул. Рудник погладила девочку по вспотевшей

липкой головке:

– Вот произвела зверушку от этого подонка. Силой он овладел мной, и боги тундры мстят.

         Эвенка без сомнения и твёрдо выдала слова. Степанову сейчас неуместно было спорить с ней, доказывать случайность природной ошибки и отрицать идолопоклонство. Деревянное вырезанное из пня эвенское чудище глядело из угла спальни. Выпуклые глаза его чем-то напоминали бессмысленный блуждающий взгляд девочки.

– Мы каждый день с Рудник молимся, – сказал Попов, замерший с тесаком в проёме дверей. Сочувствие из его интонации выветрилось, осталась попытка объяснить нежданно свалившееся богатство – ковры на полах и стенах, плазменный телевизор, бар с иностранными напитками для гостей.

         Рудник взяла девочку на руки. Чтобы дитя не орало, сунула в рот младенцу розовую соску. Единственный вылезший зуб скользнул по резине со скрежетом. В глазах Рудник пробежало затаённое сочувствие. Она не отказалась от ребёнка в роддоме. Возможно, это что-то значило, кроме религии и морали предков.

         Прошли на кухню. На ходу Попов закрывал двери в комнаты, чтобы майор не клал глаз на роскошную обстановку.

         Рудник присела на стул:

– Теперь вы понимаете, почему я его так ненавижу. Этот Странник или Пут–  ник от меня не уйдёт. Выследила его сучку…

– Ту бабу? – поднял брови Попов, заваривавший чай.

– Час назад взяли странникову сожительницу, – пояснил Степанов.

– Выслежу и самого гада! – резанула Рудник.

– Я говорю – случай, – попробовал утешить Попов. Он искал у Степанова поддержки. Пустив Рудник в дом, дед не ожидал, что она затрахает его мстительностью к Страннику. Рёв  урода тоже не давал покоя.

         Рудник заревела:

– Бог его наказал во мне. Я знаю. Молилась и открылось. Не хотела я его. Жених у меня был. Ян. Поступил он не по-человечески. Силой взял. Он, когда дрыгался на мне, я о Яне  думала. Получилось ни то, ни сё…

         Чай у Попова был ароматный, но чересчур крепкий, «купеческий».

– Не по понятиям с тобой Странный сошёл, – сказал Попов. Поймав взгляд Степанова, передёрнул. – Я так слыхал. На зонах насильники не в чести. Опускают их ещё в «Столыпиных». Удавку на шею и… Крайне мере, в старину было. Теперь расхлебались.

         Глаза Степанова блеснули:

– А что болезненнее всего было бы сделать Странному? Всё знаешь, дед.

         Попов усмехнулся:

– Правду сечёшь. Шаман знает. Боги тундры шепчут.

– Что же? Яйца ему отрезать?

– Бродягам по жизни самое дорогое – свобода. Хотя некоторые и на нарах короли. Если взять кассу , источника не будет.

– Ты бы помог?

– Я-то что? Я – старый. Проучить Странного было бы не грех, за девчонку...         Рудник вызвалась проводить Степанова до машины. Понизив голос, сказала в подъезде:

– Боюсь деда. Добрый-добрый и вдруг – заскоки. По ночам с ножом бродит. Я запрусь в спальне и дрожу.

                                                               8

                                                        ШТУРМ

         Степанов позвонил Василию Николаевичу, наказав запретить жене и племяннице с ребёнком нос высовывать из квартиры. Прокурор поддержал. Он вместе с майором сидел в Управлении, ломая голову, как расколоть замкнувшуюся в показаниях Парикмахершу.  Баба по природе своей должна проколоться, рассуждал Яков Андреевич. Решение он нашёл, вспомнив о безопасности родных.

         Разыскали мать Парикмахерши и привезли вместе с внуком в помещение временного содержания, где отсиживалась мамаша. Парикмахерше пригрозили лишением материнства, раз она не занимается воспитанием ребёнка и не может служить ему примером, ведя аморальный образ жизни. Милиционеров одобрила скандальная бабка, ругнувшая матом дочь, что та жадна на деньги.

         Мать Парикмахерши пила и была завистлива. Знала, дочь трётся с авторитетом и , казалось,  имеет по жизни больше, чем заслуживает. Была бы она сама помоложе…

         Сынишке лучше было бы в каком-нибудь «суворовском», чем с такой бабкой и матерью. В Парикмахерше вдруг проснулось материнство. невыдержала она глядеть на перекошенное лицо ребёнка, боявшегося пуще смерти голубых мундиров.  С рождения страх внушали, чтобы хорошо вёл.

         Парикмахерша заложила новую « малину» смотрящего, куда перевезли «общяк».

          В Управлении раскатали губы в предвкушении успеха и сопутствующих наград.

         Высотку, где хранилась общаковская касса, незаметно опутали «наружкой». Люди в штатском с короткими стрижками отслеживали входы и выходы день и ночь.  Стали известны привычки бандитов. Странник и Кощей появлялись из подъезда часов после двух. Уезжали на чёрном «нисане», парковавшимся под окнами. Часто следом шёл «субару» с затемнёнными стёклами.

         Странник рисковал, не всегда вызывал охрану. Вообще, он вёл себя достаточно легкомысленно. Признание смотрящим вскружило честолюбивую голову. Он позвонил  на мобильник Парикмахерше, чтобы выяснить причину долгой отлучки. Бывшая проститутка в присутствии оперов объяснила, что погостит ещё у матери. И  Странник удовлетворился ответом. Зная адрес матери, он не поехал к Парикмахерше. Завис на других девчонках. Новая должность – крышевание притонов – обязывала.

         Операцию по взятию дома назначили на раннее утро. Командование подтвердили за Василием Николаевичем.  Вместе со Степановым с четырёх часов утра он наблюдал, как дом окружил спецназ  РУБОПа.

         «Наружка» доложила, Странник и Кощей возвратились на квартиру в половине второго ночи. Снайперы из дома напротив отчётливо  видели их фигуры, расшагивающие в освещённых окнах. Сейчас свет погашен, бандиты должны спать. Донесение подтверждал чёрный «нисан», уткнувшийся носом в лавку у подъезда.

         Василий Николаевич приказал начинать. Крадущиеся фигуры в униформе двинулись к дому. Степанов оглянулся. В соседней машине, тоже в проулке, сидела в окружении оперов Парикмахерша.  Её взяли для переговоров со Странником, если операция осложнится. Хотя на его сентиментальность трудно было рассчитывать.

         Совершенно неожиданно на детской площадке возникли двое пьяных. Пошатываясь , они подошли к машине Странника, что-то буркнули, затихли и заскреблись ключами, пытаясь вскрыть замок.  Сигнализация не сработала, но на втором этаже открылось окно, и отчётливо прозвучал голос Кощея:

– Мужики, вы бы лучше отошли. Машина –  не ваша.

         Пьяные вместо того, чтобы бежать, вступили в перебранку с Кощеем по поводу неправильной парковки. Скоро они вошли в подъезд, по-видимому, жили в том же доме.

         Василий Николаевич придержал людей. Но курьёзы на этом не кончились. На балкон девятого этажа вышел мужчина, это был один из пьяных, и размашисто прицелившись, обрушил на крышу «нисана» пудовую гирю. Крыша крякнула, сигнализация сработала во всю.  Смех и грех. Полковник и Степанов едва сдерживали досаду и нервный хохот.

          Из подъезда вышел Кощей, отчётливо нарисовался у стены. Он глядел наверх, откуда бросили гирю. Мужик скрылся, но и у Кощея не было сомнений, что отомстил один из пьяных.

         Никто не знает, что случилось бы дальше, ждал ли соседа нож под рёбра или утюг на грудь.   Спецназ побежал к подъезду. Заметив РУБОПовцев , Кощей скрылся в подъезде.

         Спецназовец потянул подъездную ручку, и пулемётная очередь гулко срезонировала внутри. Опера отпрянули, залегли. Ждали звона разбитого стекла со второго этажа, где находилась «малина».

         Пулемёт стих. Дверь опять дёрнули. Ответом была очередь. Тогда в щель вкатили светошумовую гранату. В подъезде блеснуло, грохотом заложило уши, и на миг наступила тишина.

         С крыши на альпинистских шнурах сползали бойцы. Снизу к окнам приставили лестницы. Окно квартиры «малины» спецназовцы пробивали ногами, впрыгивали внутрь с автоматами наперевес.

         С балкона девятого этажа высунулся пьяный мужик, прокричал:

– Ату! Ату!

         Василий Николаевич взял рацию. Ему сообщили, в квартире второго этажа людей нет. Вслед за тем за домом послышался шум отъезжающей машины. «Уходят!» – одновременно сообразили полковник и майор.

         Василий Николаевич дал команду преследовать ближайшей машине, где сидел опытный опер, много понимавший о себе, но состарившийся.

         Машина рванула с места и тут же заглохла. Из другой машины, с Парикмахершей, опера, не имея команды на погоню, выскочили толкнуть. Старый опер, командир подразделения, орал, требуя этого и желая отличиться.

         Пока опера толкали, Парикмахерша не сидела сложа руки. Воспользовавшись заминкой, она выскочила во двор. Чтобы не потерять, она до посинения в пальцах сжимала снятые с ног дорогие туфли. Босая, скакала цаплей, удаляясь.

         Василий Николаевич растерянно поглядел на Степанова.

         Парикмахерша поравнялась с углом. Следом понеслась заверещавшая машина опытного опера.

         Василий Николаевич начальственно поднялся на второй этаж. За ним шёл Степанов. В подъезде они увидели пулемёт, гашетка которого верёвкой  через нехитрое приспособление была привязана к входной двери. Пока не кончились патроны, пулемёт стрелял каждый раз, когда открывали дверь.

         Сейфы  на втором этаже оказались пусты. Причём второй этаж на квартире «малины» связывался с первым люком, устроенном в полу. Отверстие зияло и из квартиры первого этажа в подвал. Напрашивался вывод, и этаж ниже принадлежал уркам.

         Самое интересное, что исчезли пьяницы с девятого этажа. Значит, и они состояли в сговоре. Операм представили хорошо разыгранную издевательскую комедию.

         Лишь в одном сейфе нашли пачку десятирублёвок. На корешке упаковки мелкий почерк коряво вывел: « На опохмел – лохам».

         Василий Николаевич вертел пачку в руках:

– Странника предупредили… И у него появилось чувство юмора.

         Степанов повёл головой. Хотел бы он видеть этого суку.

                                                              9

                                                       СЕРЁЖА

         Степанов вошёл на квартиру Василия Николаевича и рухнул на диван в мёртвый сон. Бурные дневные разборки «полётов» в Управлении растворились в небытиё. На два часа майор забыл о воплях генерала, вежливом голосе Василия Николаевича, не способного объяснить провал операции, но пытавшегося выгородить отдельных сотрудников. Вину свалили на «наружку», не заметившую, как с воровской «малины» спустили сначала на первый этаж, потом – в подвал, а оттуда вывезли подальше деньги и ценности. Не одну машину потребовалось преступником подогнать к торцу дома. И никто не донёс. Пустые сейфы – малый утешительный приз.