Текст книги "Белый вор (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

         Мальчишки плывут рядом, держась за край подтопленной лодки. Позвавший говорит Степанову: «Ты знаешь, что делать». Он знает, только чувства и мальчишеский разум боятся, противятся.

         Медведь бьёт лапой в правую подмышку. Откуда боль? Зачем медведь? Бурые медведи не плавают… И голос молодой эвенки издалека: «Пришёл в себя».

         Степанов пьёт обжигающее оленье молоко, осматривается. Он лежит в чуме на подстилке из медвежьих шкур. Медвежьи когти царапают тыл кисти.

Вот откуда сон. Степанов пытается взять горячую кружку с молоком. Пить его невозможно, держать тоже больно. Неловкое движение. Главная боль из подмышки парализует кисть.

         Эвенка подхватывает кружку.

– Где я? Что я?

– Ты ничего не помнишь?

– Ничего. Или почти ничего… Бандюки грабили банк. Я стрелял, дрался. Помню, меня ударили по голове. Я потерял сознание. Этот тип … потащил к машине. Куда-то ехали. Я постоянно отключался… Где этот?

– Никого нет. Все уехали. Лежи.

         Через день Степанов начал вставать. Ноги не были ранены, но Степанов ослаб и едва держался. Ходил, пошатываясь. Почти десять дней он питался исключительно молоком и топлёным жиром. Теперь с удовольствием посасывал строганину из омуля и нерпы.

         Подмышка продолжала болеть. Правая рука совсем не поднималась. Гной и струпья обильно отходили, липко стекая по боковине груди.

         Ощупывая карманы, Степанов заметил, что пропало удостоверение. Степанов справился у Рудник, ухаживавшей за ним.

– Урки тебя обыскали. Тот, который за вожака, сказал: «Видишь, Кощей, красная книжечка к нам вернулась. В бане я тебе запретил брать, а тут возьми. Значит, бог живых и мёртвых хочет, чтобы мы её использовали».

– Как их звали?

– Странник и Кощей.

– Кто им помогал в становище?

         Сидевшая на полу Рудник уткнула лицо в колени, заплакала. Степанов понял, девушка не готова выдать пособников Странника. Сам же он, находясь в беспамятстве, забыл, если видел, с кем общались Кощей и Странник.

         Степанов задумался. Он слышал за полотнищем чума унылый посвист весенней бури, вой волков, похожий на плач ребёнка, скулёж  лаек.

– Эти люди очень опасны, Рудник. Лишь смерть их остановит.

– Закон?

– Закон – не смерть. Им нужна пуля.

         В чуме появился Попов. Рудник засуетилась, занялась чугуном, где булькал суп. Всплывшие  в нём куски мяса послужат вторым блюдом.

         Попов нравился Степанову. Он говорил тихим спокойным голосом, доверительно справлялся об улучшающемся здоровье раненого. Редко глаза его темнели, делались жёсткими. Раздражала и привычка смотреть не в глаза, а на лоб. Степанов списывал странности на профессию шамана. Удивительно, что шаманом среди эвенов утвердился русский.

         Степанов не удержался, спросил Попова, предполагал ли он когда-нибудь, что с бубном среди чумов будет прыгать. Попов усмехнулся. Судьбу предположить невозможно.

         Попову как шаману эвены каждый день приносили что-нибудь вкусненькое. От возраста беззубый он делился со Степановым. Жирная речная рыба благотворно действовала на здоровье. Степанов быстро крепчал.

         Попов ничего не рассказывал про Странника и Кощея, так что Степанову приходилось сомневаться, были ли они в становище. Но не пешком же тяжелораненый Степанов добрался до эвенов. Значит. Рудник не напутала, а Попов врал. Почему? Ясно, становище не хотел светить. Проговорись, и неминуемо ищейки нагрянут с допросами, почему бандюганы здесь отлёживались, а никто весть не дал. Эвены живут браконьерством и не всегда бьют зверя в разрешённый период. Зайди в любой чум, найдёшь чучела пернатых едва ли не из Красной книги.

         По понятным причинам Рудник со Степановым избегала развивать тему о Страннике и Кощее в присутствии Попова. Прошло изрядно времени, прежде чем ей удалось остаться с майором наедине, чтобы излить душу. Рудник видела в Степанове представителя органов, способных помочь. Девушку волновало, будет ли  наказан Странник, если его привлечь за изнасилование.

         До Рудник доходили слухи, насильников на зоне берут в крутой оборот. Опускают ещё в «Столыпине», под стук колёс. На весь срок становятся они  лагерными Машками или Дашками. Отдуваются задницами за женский пол.

         Степанов поражался наивности девушки. На Страннике мокрых дел по уши, а она галдит про изнасилование. По сравнению с другими его преступлениями, это – цветочки. Как говорится, более тяжкая статья поглощает менее тяжкую… Были ли свидетели насилия? Нет. Про пьяного до бесчувствия Попова Рудник промолчала. Странник скажет, сошлись по доброй воле. Не достучишься до него с этим изнасилованием походя. Прежде надо поймать и предъявить ему серьезные дела. А её несерьёзное? Её дело для неё самое серьёзное. Задержка месячных не оставляет сомнений. Не желает она рожать дьявола от дьявола. Почему дьявола, недоумевал Степанов. Родишь хорошенького полукровку, мальчика или девочку. Как вы не поймёте, нецелку мой жених – Ян в жёны не  возьмёт!

         Ехать в Анадырь делать аборт не позволяли Рудник религиозные предрассудки. У Степанова вертелась на языке крамола, предложить, чтобы после аборта, Рудник попросила врача за отдельную плату сшить плеву, восстановить девственность. Если с подобной просьбой обратиться к врачу ей не позволит стеснительность, подобную несложную операцию, пользуясь иглой и рыбной жилой, могла выполнить любая, умеющая держать язык за зубами подружка, даже шаман Попов. Девушка краснела, бледнела, чуть не валилась в обморок. Язык Степанова не поворачивался высказать то, что Рудник неизбежно воспримет как святотатство. Извращённые мерки цивилизации не идут детям природы.

– Я в него стреляла, – призналась Рудник, захлёбываясь слезами.

– В бане ты стреляла?

– Я. Ян мне помогал. На улице стоял.

– Мы думали, на Василия Николаевича, магаданского полковника, покушение. Возглавляет он отдел по борьбе с оргпреступностью, – пробормотал Степанов. – Искали, кто стрелял. Не нашли.

– Я и у золотоискателей в него стреляла, – продолжала признания Рудник.

Она похвасталась: – На охоте я одна из лучших меткачек. Только тогда промазала.

– Чего бандиты на прииске делали?

– В старую шахту лазали. Там брошенный склад. Со старинной войны остался. Оружие оттуда доставали.

– И никто про склад не знает?

– Местные все знают. Оружие оттуда спросом не пользуется, древнее, смешное. Из винтовки стрельнешь, то ничего, а то – ствол разорвёт. Люди у нас калечились.

– Что дальше было?

– Я спряталась, стрельнула. Попала в бензобак их машины. Тачка взорвалась. Главное, в него промазала, – Рудник не скрывала разочарования. – Пришлось им дальше на перекладных ехать.

– Из чего обычно стреляешь?

–  Ружьё у меня есть короткое.

         Степанов замолчал. Он испытующе смотрел в чёрные глаза молодой эвенки. Думал, откуда такая ненависть? Ну, залетела баба.

         Ночью Степанов через собачий лаз выкарабкался за чум. Воздух был чист, залит светом луны, косым серпом повисший на небосклоне. Множество звёзд различалось отчётливо. Землю как серебристым колпаком нахлопнуло. Островерхие чумы казались грибными наростами в голой тундре.

         Степанов уловил шорох и лёгкие шаги. Рудник вышла из чума и, скорчившись, порывисто блевала. Странник  ушёл, но чадо его мучило молодую эвенку изнутри. Рудник блевала взахлёб. Степанову открылась одна из причин, почему Рудник столь ненавидит Странника. И всё же для городского человека поведение девушки было абсолютно необъяснимым. Её ненависть к насильнику отдавала, если не лунатизмом, то дремучим средневековьем. На самом деле, Степанову за эвенских девушек надо было радоваться, раз остались ещё честные в верховьях Колымы.

         Степанову неоднократно объясняли, что позвонить со становища невозможно. Мобильники сюда не добивали. Спутниковые  же  телефоны для кочевников дороги. Почувствовав себя лучше, Степанов настоял, чтобы Попов разыскал упряжку отвезти его до ближайшего посёлка, где он мог объявить о себе. С  момента его ранения прошёл уже месяц.

                                                               23

                                                  ПЯТИДЕСЯТНИК

         Пятидесятник не доехал до Магадана километров восемьдесят. Скоро должны были начаться посты. Дед собирался машину запалить, перед городом пересесть на попутку. Водилы ходили редко, но по сибирской душевной широте брали на борт всякого страждущего. Руку поднимать не надо, идёт одинокий человек – притормозят.

         Джип Койота выскочил из ельника чёртом. Разлапистые ветки подвязали для маскировки над крышей, ни дать – ни взять болотный хмырь. Пятидесятник выжал тормоз, чтобы в бампер не вошла середина стойки между передней и задней дверью.

         Койот выскочил прежде других с волыной. Злость разобрала. Надеялся перехватить Странника. Тонкий усик дёргался, обнажая щель в заячьей губе, за ней – жёлтый от курева зуб.

– Приплыли, дедок! Суши вёсла. Где фраера?

         Дед отнекивался. Не согласен был со Странником, но не сдавал.

         Пятидесятника извазякали в грязи при дороге. Ботинками били по почкам и печени. Машину обыскали. Нашли стариковскую долю, деньжата, отсыпанные Странником. Пригодятся на похороны, на церковь, никак не на жизнь.

         Койот мотнул головой. Братаны затащили деда под «лексус». Домкратом зажали голову между подъёмной площадкой и днищем машины. Дед ворочался, вырывался, домкрат соскакивал. Пацаны пыхтели. Японская была пытка. Там спецбрус жертве на голове закручивают. Домкрат не приспособлен.

         Краем площадки деду оторвали ухо. Пенсионная кровь вялая, не шла. Корень уха мок, не тёк.

– Не по понятиям, Койот! Не по понятиям. Я взял отработанное, – цедил на взвизг Пятидесятник. – В  дела ваши со Странником не вхож. Ссучиться, сдать не могу. Совесть не позволяет.

         Койот согнулся над дедом. Голова Пятидесятника страшно и смешно выглядывала между окровавленной площадкой домкрата и днищем.

– Дед, ты же наш – магаданский, а прилип к гастролёру. Он тебе дороже, падла пидарасная?!.

         Осознав, трепало безрезультатно, Пятидесятник зачитал: «Отче наш..», перешёл на гимн: «С верою отхожу…». Койот пнул лежащего ногой. Пацаны заколотили тупорылыми ботинками.

         Дед кочевряжился, изгибался глистой, тонко верещал. Живого или мёртвого бросили его с раздробленной домкратом головой на доеданье зверям.

                                                                 24

                                                           ЗАИМКА

         Попов  указал  Страннику с девкой Кощею  дорогу к заброшенному охотничьему домику, спрятавшемуся в тайге  на крутом берегу вздувшейся по весне Колыме. Поразительное и редкое явление в полярных краях: и речка текла, и птички щебетали. Пронырливые пернатые – пуночки шмыгали под ногами. Получив долю, Попов расщедрился на охотничьи ружья. Можно было дичь пострелять, на зверя покрупнее поохотиться.

         На вторую ночь новосёлы услышали, бурый ходит рядом. Гребёт лапой по порогу. Запах открытых консервов, каши и человечины влёк медведя неумолимо. Знать не знал он двуногих, не нюхал пороха, привык – один в тундре хозяин.

         Спервача Странник выйти из дома не решился. Приткнулся к окну, выглядывая, крупен ли разбойник. Медведь отошёл от порога. Поднял ногу, помечая территорию.

         Странник вылетел в плавках и унтах на босу ногу, долбанул из обоих ружейных стволов. Медведь взвизгнул, горестно застонал и ринулся в редколесье. Странник не пошёл следом. Поодаль могла пробираться с выводком медведица.

         До утра заснуть не удалось. Отлежавшись, пошли глядеть окрест. Медведя нашли у воды, лежал тёплый лапами вверх.

         Странник предоставил Кощею с Парикмахершей освежевать косолапого. Вышел густой суп, ложка стояла. Экономная Парикмахерша наварила из кишок и брыжейки требухи. Вкуснейшая оказалась штука. Под неё доели остаток привезённого Поповым хлеба.

         От сытного питания, Странник почувствовал, набирает вес и здоровеет. Драчило наливалось кровью, хоть святых выноси. Странник драл Парикмахершу во всех известных позах в тридцать три отверстия. Не понравилось только между грудей, натёр.  Из щедрости в который раз предложил покувыркаться с соской  Кощею. Постеснявшись для приличия, тот не стал упрямиться. Баба же была без комплексов. Могу, мол, и с двумя. Боялась умишком, пулей завалят, если в отказ пойдёт. Пацаны перед ней конкретные. Кощей не без удовольствия замочил конец. От жирной медвежатины он тоже переизбытком молофьи страдал.

         Мусора их не нашли. Пару раз вдалеке различали шум вертолёта, в глаза небесную машину не видели. Койот же от эвенов или Попова разнюхал, нагрянул через месяцок.

         Странник вышел с Кощеем поохотиться. У обоих за плечами торчали охотничьи ружья. Отошли недалеко, когда из чащи к  речному обрыву, где стоял дом, выдвинулся Койот с братвой. Первым порывом хотелось раздробить из ружья, кому успееется, голову.  Пришлось же притворно улыбаться, обниматься, похлопывая смотрящего по спине.

         Койот привёз водки. Из сеней вытащили за порог деревянный стол. Парикмахерша поспешно нарезала мясной закуски. Братва смотрела на бабу  по-жадному.  Странник авторитетно себя поставил, в тайгу в схорон тёлку привёз. Братва уписывала медвежатину. Странник и Кощей  соскучились по белому хлебу. Ели много, принюхиваясь в аромату мякиша.

         Койот рассказал, что интенсивность поисков угасла. Налёт на банк списали на гастролёров. К магаданским претензий не было. Вначале по телевизору каждый день показывали фотки Странника и пропавшего Степанова. Потом перестали. Следствие шло по верному пути, считая организатором ограбления беглеца  с Пятнадцатого строгача.

         Почему же претензий не существовало к Койоту? Он подмазал, где следует. Если б его задержали в день ограбления,   несладко бы ему пришлось, а теперь прикатил, не поменяв даже машины. Крепко человек стоял на ногах.

         Удивительно, но на Кощея  собак не вешали.  Не слышалось, чтоб подозревали его , как открывшего пацанам банковские ворота. Странник не стал спрашивать, где Пятидесятник и кто выдал заимку. К слову не пришлось.

         Хорошо посидели, накатили по-доброму. Кайф отравляли комары, мошкара и облака гнуса, залеплявшие лицо. Беспрерывно приходилось отмахиваться сорванными ветками. Койот сказал «танку» принести средство из машины. Натёрлись.  Стол перенесли поближе к костру, где  жарился шашлык из сёмги.  Дым стал единственным спасением.

         Странника хоть и подмывало замочить Койота, держал чувство. Вдвоём с Кощеем не потянули бы они против восьмерых.  В смотрящие Койот вышел за долгие годы обитания в Магадане. Быть смотрящим престижно. Но Странник среди магаданский чужак.  Почти невозможно ему будет признаться. Убийство Койота принесёт ржавьё. Только скоро с убийцей по понятиям сведут счёты.

         Мир широк, и везде есть мыслящие пацаны. Странник встал, провозгласил тост:

– У меня есть мечта. В Пятнадцатой землю топчут отмороженные козлы. Отбросы мусоров и пакость черножопая беспредельная.  Нормальным пацанам дышать не дают. Всё отдам, вернуться надо в Пятнадцатую и наладить порядок.

         Койот нагнулся над столом, сжал Страннику руку выше кисти:

– Дело хорошее. Только не слыхал я, чтоб пацаны по доброй воле на зону ходили. Знаю, на зоне спишь – волю видишь, на воле спишь– зона снится. Тоскуешь. Тянет как зараза. Некоторые пацаны ссучиваются, на зоне хотят жить. Не одобряю. Понятно, на воле головой надо соображать, на зоне за тебя вертухаи думают…

– Садиться я не собираюсь, хоть зоны не боюсь. Мне вышняк под западло подведут. Синие по любому устроят.  Я семьи от чехов хочу освободить. Сучьё. Хозяина и Опера на колени перед братанами поставлю. Зато, что снюхались с чехами, их сторону держат. Инструкторша по воспиталке там есть, швабру ей в ссыкалку, за подлости и оговоры.

         Братва захохотала. Оценили речь с юмором.

– Странный, как войдёшь в Пятнадцатую? – спросил Койот.

– А вот как! – Странник подвинул по столу майорское удостоверение Степанова.

                                                                  25

                                                              МЕСТЬ

         В 18-15 июньского вечера к проходной Пятнадцатого строгача  подошли трое: майор, капитан и старший лейтенант. Контролёр удивился, людей он не знал. Явно, что не свои, однако последнее время после попытки массового побега заключённых, комиссии нагрянывали одна за другой, так что легко   запутаться.

         Майорское удостоверение было настоящее, фамилия, указанная в нём – распространённая. Три минуты назад зону покинул обслуживающий персонал:  работники столовой, хозчасти,  бригадиры на строительстве двух новых корпусов. В 18 часов наступал ужесточённый ночной режим, подчинённый ДПНК. Охранник и набрал его номер.

         Номер оказался занятым, троица переминалась в нетерпении. Из-за забора высовывался нос джипа, на котором приехали проверяющие. Охранник скосил глаз,  но не смог разглядеть переднего номера.

          Охранник набрал Хозяина.  Телефон не отвечал. Хозяин мог отъехать в посёлок, куда только что уехал автобус с дневным персоналом.  В посёлке  городского типа в коттеджах, со стенами из двойного ряда брёвен от сибирских холодов жили все, кто работал в колонии.

         Контролёр не знал что делать.  Он предложил троице подняться на второй этаж контрольного пункта к ДПНК и открыл дверь.  Через минуту в грудь ему упёрся пистолет.

        Странник огрел контролёра рукоятью по голове. Тот, сопя, осел на пол. Стремглав побежали наверх.

         Койот неловко зацепил стержень самопального обогревателя у лестницы. Обогреватель загремел. Сверху на лестницу заглянул старшина. Койот впарил ему в живот из десантного АКС– а. Старшина покатился по ступенькам. Его телу пришлось уступить дорогу. Оно могла задеть взбегавших по лестнице пацанов.

         Караулка наполнилась едким пороховым дымом. Ничего не видно, лишь стрекочет автоматическое оружие.

          Острый слух пассажиров шести отрядов различил стрельбу на КПП. В камерах срывали грядушки с кроватей, доставали захованные заточки. Помеченные тюремные двери на мази с расшатанными замками выбивали ударами кирзовых ботинок. В коридоры вылетала  братва, топотала по металлическим переходам.

         Перепуганные контролёры заперлись в бытовках. К ним залетали, сходу срывая плечами запоры. Били легавых почём зря. Зона кипела.

         Не все желали участвовать в кипиче. Некоторым до звонка оставалось полгода, а то и неделя. Но и мужиков захватил азарт вольницы.  Вместе с блатняками носились они по зоне, помогая выйти из камер тем,  у кого замки на дверях не подавались.

         Кавказские авторитеты, недруги Странника, со связками ключей ходили из казармы в казарму, освобождая пассажиров, будто им, а не Страннику с Койотом,  должны быть благодарны. Кавказцы сразу совершили западло.  Камеру с «семьёй» Странника,  где томилась самая верная во время предыдущей разборки его «шерсть», не открыли. Наоборот, забаррикадировали мебелью, стащенной с этажа. Из лазарета тоже выпустили своих, двух же верных «плечевых» Странника фиксировали ремнями к кроватям, забив бинтами рты.

         Новое открытие раззадорило «синеву». Бросились к главному авторитету зоны – Гордею. Старик жил в отдельной камере с телевизором и удобствами. Последнее время растормаживался на болеутоляющих уколах, грел душу марафетом. Сторожевые псы от деда отмазывались, чтобы не зажигал. Хотя Гордей отошёл от дел, не принимал,  как помним, участия в разборке кавказцев с другими  нерусскими «семьями», возглавляемыми Странником, сейчас он мог выступить в роли примирителя, удержать ситуацию, используя  многочисленный балласт пока нейтрального  славянского контингента.

         В казарму, где в двухместной камере отлёживался на нарах Гордей, ворвались. Сук – вертухаев, не оказывавших сопротивления, сжавшихся от страха, для порядка забили ногами.

         К Гордею вежливо и авторитетно освободили место постучать Страннику с Койотом. Каково же было удивление пацанов, когда на стук не ответили.

         Замок сломали, сломали, в камере – никого. Прапорщик валялся в ногах, сопливо рыдал. Признался: Гордей два дня как отошёл от передозировки к праотцам.  Рассчитывая избежать нежелательных опасных волнений, вертухаи тайно  вытащили тело пахана за колючку. Бросили в безымянную мерзлую яму на зоновском кладбище. Подлое поведение сук конкретно завело толпу. «На ножи!» – орала братва.

         В сейфе лазарета нашли кофеин и даже омнопон. Изголодавшиеся по кайфу пацаны ширялись по чём зря. Кому не доставало капель, вставал на колёса. Определившие завязать, угрюмо морщились на поведение сокамерников. Им тоже вменят пособничество бунту. Вместо скорой свободы, навесят лет пять – семь.

         Хозяин уже был в курсах о случившемся, названивал за подмогой. Сибирь, как Россия, медлительна. Шибко собираются погонники и всегда опаздывают.

         Хозяина выволокли из дома за зоной. Поставили на колени перед народом. Хозяин, падла, ни слова ни сказал, пощады не просил, не угрожал. Упёртый, заставил уважать, идя на принцип. Жена и дочки голосили, ложась на талую землю.

         В штабе взломали сейфы, достали уголовные дела и что актуальнее для Странника – злосчастные кассеты наблюдения за стройкой в день кипича. Запустили видак в кабинете Хозяина. Пацанам было отчётливо видно, что после разборки между чехами и «семьями» Странника, мусора добили поверженных в щебень горских авторитетов. С одной стороны – так и надо, чтобы не перекрывали кислород, с другой стороны – не мусорам решать.

         Братва наливалась водкой из разграбленного поселкового магазина, закусывала рыбной нарезкой на белом хлебе, свинячила в хозяйском кабинете, а перед глазами шли выворачивающие душу кадры. Мусора сапогами и ботинками забивали кавказских блатняков. Не свои, но тоже пассажиры. Стая понимала, расправа сурова, но из жалости власть Кавказу никто не отдаст. Разыскать бы трупы, дать похоронить землякам по их обычаям.

         Резали слух стоны из коридора. Там скопом драли инструкторшу Наталью Петровну. Завалили её на подоконнике. Тётка отрубилась от количества,

мягкой булкой перекатывалась сразу над батареей. На левой голени болтались трусы, разодранная неделька…

         Хозяина, Кума, Опера и контролёров позлее расстреляли у штаба. Шакалы – фраера кинулись глумиться над трупами. Авторитеты отогнали  шакалов.

         Полярное вороньё  на запах крови слетелось немедля. Боясь живых, прохаживалось вдалеке, подбираясь к трупам.

                                                                                                                                                                  егегоееегоо

                                                                 26

                                                            ТРИЗНА

         Странник и Койот стояли над могилой Гордея. Тоже оттопал век дедушка. Почти полсотни лет провёл на зоне, не высовываясь. Наичернейший из воров, настоящий авторитет, неклеенный. Есть воры нехожоки, а этот  ходок матерелый, жил на зоне и умер в ней. Может, последний – кто знал обычаи и святые понятия… Над могилкой столбик, на ней – табличка с номером.

Ни фамилии, ни имени. Но братва знает, кто в глубине без гроба под простынкой  лежит.

         Шерстяные взбрызнули могилку водочкой, выпили в память. Не одна резня на многих разных зонах была предотвращена мудрым руководством  Гордея. Был  бы жив, потушил бы кипич и в Пятнадцатой.

         Промолчав о судьбе Пятидесятника, что говорить, когда упала пешка с доски, Койот великодушно вернул Страннику «лексус».  Тот впрыгнул в машину и сразу заблокировал двери. Впустил только Кощея с Парикмахершей. Странник знал, сейчас вырвавшиеся на волю пацаны начнут упрашивать взять их с собой, чтобы поскорей оказаться подальше от колючки. В «Лэнд – крузер» Койота уже набилось восемь человек. Изначально Странник не подпускал братву к Парикмахерше. Теперь её почти наверняка попробуют выкинуть, чтобы освободить лишнее место. Когда делать ноги, дадут пинка и Кощею, предусмотрительно занявшему место водилы.

         Странник велел напарнику тихонько дать газку к лесотундре. Койот расшифровал манёвр по-своему. Он успел подбежать к командирскому стеклу, сказал: поезжай, обследуй зону, все ли вышли. Странник подумал: чего ждать? Кому надо, давно на ногах. От стрельбы мёртвый не проснулся. Однако не сказал ничего.

         Вместо тундры, как ему не нетерпелось, Странник поехал в  зону.

         Мрачные серые опустевшие вышки тяготели над пространством. Переклик куликов и пуночек  наполнял воздух.

         Возвращение оказалось правильным. В лазарете сняли с привязей пацанов семьи Странника, фиксированных кавказцами. Парни горели местью. Странник последовал за «семейными» в поисках ненаказанных недругов. Засветившись в начале кипича, те больше не показывались.

         Кавказцев сдали свои. Подсказали, скрываются они в столовой. «Семейные» двинули туда.

         Чехи забаррикадировались, повалив столы. Размахивая ножами, не подпускали близко. Кое – кто поживился и ментовскими стволавми. Препинания и крик быстро переросли в повторную драку. У пацанов Странника волын было побольше. Первые выстрелы заставили кавказцев бросить тесаки. Стрелять они не решились.

         В укромном месте, на кухне, Странник выворачивал горцам уши, требуя указать, кто принёс левую ксиву, что он вором не признавался. Или от злости пустили голимый трёп?.. Страннику указали на гибкого белокожего паренька, исколотого синевой татуировки с головы до ног. Знакомый типаж. Подобные всю жизнь сидят, и не по – царски, как Гордей. Гастролируют транзитом: Усиленная – ПКТ – Строгач. Едва высунут нос на свободу, на второй неделе рецидивом летят по имущественной. А там нюхачи ещё двадцать статейных висяков вагончиком нацепят.

         Странник увёл дурного вестника с собой. Не обратил вниманья на браваду. Больше молодого никто никогда не видел. Похожий жмурик потом нашли под грудой горевших около штаба дел. Язвили, не тот это пацан, а тёлка – инструкторша в костёр бросилась, когда её мужу – зональному врачу братва в жопу черепок швабры вставила, и он по слабости здоровья откинулся.

         Сожжением уголовных дел руководил Койот. Он был не в теме, признавался Странник, не признавался. Сомненья до него не дошли. Но он никогда не позволил бы без ведома разборке между своими, которая произошла в столовке. Другая причина, торопиться  Страннику рвать когти.

         Везде не поспеешь. Пока Странник разбирался с приспешниками горцев, Койот жёг уголовные дела не подряд. Оставил на память дело Странника, ему не сказав. Так же утаил дела некоторых видных братов, вдруг пригодятся.

         Сторожевые различили шум винтов. Транспортник с солдатами вот– вот подоспеет. Покойный Хозяин успел прозвониться. Надо было рассыпаться. Давно славного кипича не случалось, конкретно утёрли мусорам нос. Один – ноль, как говорится.

         Не все освобождённые пассажиры хотели уходить. Куда идти? Тундра. Видно как на ладони. Сверху, как зверьков – леммингов, перестреляют. Вертолёты на подходе. Кто успеет добежать до болот, скрыться в перелесках, потом  –  тайгой  до ж-д  и  автострад. Мужики, вынужденно поддержавшие мятеж, остались ждать ментовской милости. Потом отдубасят им бока «синие». Клеевая игра слов, «синие» прозывается и шерсть, и самый что ни на есть мусор.

         Странник обнялся с Койотом и рванул в поле. Никого не взял на борт.

Братки оседлали Койота в обиде на Странника. Придётся им ещё посчитаться.

                                                             27

                                                      НЕКСТАТИ

         «Лексус» лихо вкатился на пригорок. Далеко открывалась безлесая тундра. Редкие озерца блистали серебром с бирюзой. Вдоль озёр изгибался каменистый грейдер, пересекавшийся с другой дорогой. Острый глаз Странника увидел крошечную удалявшуюся от «лексуса» точку.

         С неба сыпалась снежная крупа и порывами – редкий дождь, полный набор сурового лета. Снежная взвесь скрывала поверхность земли. Приближавшиеся вертолёты грозно урчали, ставя целью зону.

         С вертолётов пока не засекли ни «лексуса», ни «Лэнд – крузера», ни колонну из мусорских машин, безвозмездно арендованных пацанами в автопарке Пятнадцатой.

         Странник жопой чувствовал неприятности. Надо сменить джип на любой незасвеченный тихоход. Кощей поддал газу, и «лексус» стал настигать точку на перекрёстной дороге, медленно очертившуюся в скрипучий «УАЗ».

         Пурга внезапно сфокусировалась окрест Пятнадцатой, и с вертолётов разглядели вынырнувшую из непогоды колонну. Сверху не знали, как поступить: в машинах могли находиться заложники из числа обслуживающего персонала. На самом деле в кузовах и салонах сидели исключительно зэки.

         Три из пяти вертолётов сели у штаба. Со стороны зоны послышалась трескотня выстрелов. Спецназ поливал очередями, нагоняя ужас.

         Транспортник неловко цепанул вечную мерзлоту тундры. Хвост винтом повело на сторону. Лёд под колёсами дрогнул. Шасси утонули в грязи. Из раскрывшегося люка выползла лестница. Выпрыгивая с автоматами  наперевес, солдаты побежали к колючке. Не слушая команд, наиболее рьяные далеко обогнали остальных.

         Оставшиеся на зоне зэки чёрными тараканами разбегались к казармам. Похожести добавляли лагерные спецовки. Некоторые надели поверх контролёрские шинели, и сейчас поспешно сбрасывали их. Никто не хотел, чтобы помимо участия в беспорядках, повесили ещё и смерть мусора.

         Странник смотрел назад: копошистые земляные  фонтанчики ложились

около  отставшего джипа Койота. Смотрящий выпрыгнул из машины первым, за ним – его братаны. «Лэнд – крузер» вдруг сразу осел на четыре колеса. Кряжисто вибранула обшивка. Металл дверей корёжился, крышу оспинами покрывали глазастые дыры. Щёлкнул бензобак, затлел. Язык растекавшегося бензина накрыл машину высоким пламенем.

        Поймав стремительный взгляд Странника, Кощей утопил педаль газа до пола. Закрыв лицо руками, Парикмахерша уткнулась в колени. Теперь каждый за себя, один Бог за всех.

         В шедшем  впереди «уазике» чувствовали надвигающуюся опасность, но не понимали её. За рулём сидел Ян, рядом – Рудник, сзади – Степанов, направлявшийся из посёлка в Магадан, и Попов. Последний давно собирался оставить эвенов и продлить старость в тихой благоустроенной городской квартире. Раньше для исполнения мечты не хватало средств. Недавно, благодаря Страннику, они появились.