Текст книги "Белый вор (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

         Бывший майор лежал на нарах, закинув голову на руки. Не спалось.

         Экс-капитан, встав на тумбочку, варил чефир, соединив привязанные к бритвенному лезвию провода с контактом вывернутой лампочки.  Банка с чаем подрагивала перед лицом капитана. Он косился на дверь, ожидая вечернего шмона. Другие  «пассажиры» кемарили, прикрыв, кто чем, глаза. Модные наглазники, какие в самолётах, им не полагались.  Негасимая лампада над дверью высвечивала камеру до тёмного окна. Осуждённые менты обязаны были лежать в двери ногами, так что спасения от света не существовало.

         В коридоре послышались шаги.

          Экс-капитан кошкой соскочил с тумбочки, двинул её на место.  Лёг на кровать, притворившись спящим.  Банку с чефирём задвинул под тумбочку спящему соседу.

         В камеру вошли два контролёра.  Один – главный, прапор. Второй – старшина. Они сразу подошли к койке Степанова. Глумливо улыбались.

– У тебя аппендицит?

– Нет.

– Живот не болит?

– Не жалуюсь, – козырьком ладони Степнов закрывал глаза от света.

– У меня живот болит, – сориентировался экс-капитан.

– Заткнись! – оборвал прапор.

         В камеру вошли с носилками ещё два контролёра и медсестра. Вопреки воле Степанова ему сделали укол в плечо, от которого он свалился почти в мгновенный сон.

         Погрузили на носилки и понесли.

         Сознание вернулось к бывшему майору в вертолёте. Повязка, которой ему завязали глаза, сползла, из-под неё сначала он различил колеблющуюся, обитую светлым металлом стену, только потом – в полумраке под аккумуляторными лампами выресовылись фигуры людей.

         Два человека сидели на лавках напротив друг-друга и тихо по-приятельски разговаривали. Мерный звук двигателя и шум вибрации ботов не давали возможности различить слова.

         Появление Странника на мусорской зоне, встреча с ним в медпункте казались бывшему майору дурным сном. Болевшая голова, ломота в теле, полупьяное состояние готовились подтвердить иллюзию.

         Степанов видел не вдалеке человека со сверкавшими под лампой погонами полковника, напротив –  прощелыгу в кожаной куртке, не рассчитывая встретить знакомых. Внезапный проблеск возвратившихся чувств чётко выдал известные до боли лица. Степанов застонал.  Мужчины посмотрели на него.  Полковником был Василий Николаевич, у которого Степанов до ареста в Магадане, щуплым человеком в кожаной куртке – Странник.  Мирный характер их беседы не оставлял сомнений, почему провалилась операция по захвату магаданского общака, руководимая Василием Николаевичем.  За тогдашний провал полетели с должностей командиры местных ОМОНа и СОБРа. Василий Николаевич не пострадал. Продажный мент и авторитет из бывших прокурорских работников, ведшие двойную игру, им было о чём по-товарищески поговорить.

         Безумные мысли роились в голове Степанова. Он размышлял, не удастся ли разомкнуть наручники на запястьях, влететь в кабину пилотов, запереться там и принудить вертолёт сесть на крышу облуправления.  Он бы расквитался с братом и полковником, сдал бы правосудию тёпленькими. Мечты– фантазии…

         После двух посадок, где Степановы не выпускали, вертолёт наконец приземлился у заброшенного пакгауза. Странник снял со Степанова наручники. Не сказал ни слова.

         Вертолёт, подняв пургу пропеллером, улетел,  а бывший майор остался стоять у косых стен строения, откуда тонкие рельсы и прикрытые сухим бурьяном шпалы уходили в клубившуюся туманом даль.

                                                                  16

                                                        НАЧИСТОТУ

         В Магадане Степанов разыскал квартиру Попова. Отставной шаман открыл ему не без удивления. Попов был уверен, что не встретит больше Степанова. Неизвестно, полагал ли он, что майор мёртв, или с честью возвратился в столицу.

         Рудник дома не оказалось. Она уехала навестить соплеменников в стойбище. Ребёнка она оставила у деда.

         Попов кормил урода из бутылочки  с соской.  Отродье Странника стремительно крепчало,  зайдя с дедом к ребёнку,  Степанов заметил  значительное округление младенца. Майор отвернулся. Его выворачивало смотреть на вдавленный лоб, расщелину вместо челюсти,  руки как корявые ветви кустарника пустыни.

         Бог наказал Странника в потомстве, но страдала мать – Рудник.  Попов привык к маленькому уродцу. Кормил его молочными смесями без отвращения. Младенец привязался к деду и благодарил его гримасой, отдалённо напоминавшей улыбку.

         Степанов попросился пожить: больше негде. Дед неохотно предложил майору спать в комнате Рудник, рядом с младенцем.  Успокоил, накормленный ребёнок орёт по ночам не больно.

         Степанов ворочался на диване. Лунный свет падал между штор из окна. Майор видел выпроставшуюся из кроватки  ручку с шестью пальцами, ноготками-коготками.

         На душе скребли кошки. Не  по себе ему было ночевать у Попова, вынуждали обстоятельства.  Надо кое-что разузнать в Магадане, а то и свести счёт.

         Под утро Степанов провалился в короткий сон без сновидений. Часы показывали полпятого, когда он смутно различил шаги в коридоре. Сквозь сон Степанов подумал, что ему показалось. Он перевернулся от стены к дверям и увидел у дивана ноги Попова.

         Степанов вскочил мгновенно. Выражение лица отставного шамана не предвещало ничего хорошего.

         В пятне лунного света в углу резко проступала грубая резьба скуластого эвенского идола.

         Попов был в удивительно нешедшей его сгорбленной фигуре полосатой пижаме, тапочках на босу ногу. Он попытался улыбнуться. Уголки губ дрогнули, но не растянулись.  Лишь запульсировали живчиками.

– Чего тебе надо, дед? – тёр глаза Степанов.  Он вспомнил рассказ Рудник, как дед ходит по ночам. Ошибка Степанова, не запер на ночь дверь.

         Попов прятал напряжение. Плечи выдавали его, трясясь.

– Уходить тебе надо, майор.

– Уходить? –недоумевал Степанов. – Сейчас?

– Утром уйдёшь, – твёрдо сказал дед.

– А чего?

– Не по понятиям мне, чтобы ты спал у меня.

– Не по понятиям?

         Попов смутился:

– Не по закону… Тундры, – обманно ткнул пальцем в угол. – Эвенский бог чужому человеку гостить не велит. Я же шаман, бывший…

– А я мент – бывший.

         Попов вздохнул:

– Мент– есть мент. В крови.

– Погоди, дед. Мне про Странного информацию бы собрать…

– Чего ему мстить желаешь? Он тебя из зоны выкупил.

– Куда выкупил? Жить мне вне закона? Воровать и грабить, как он?

         Попов повёл головой:

– Я и говорю– мент.

         Степанов загорячился:

– Тебе, Попов, бог эвенский не велит меня держать. Мне же западло принимать одолжение от ублюдка. Меня они унижают.

– Свобода унижает?

– Из его рук? Да.

         Попов пожал плечами, сел на стул. Половица скрипнула. Ребёнок заверещал. Попов чуть качнул кроватку, успокоив младенца.

– Чего прокурору не мстишь? Вчерась сказывал, он тебя в отсидку бросил.

         Степанов облизал пересохшие в волнении губы. Ему не хот Попову елось признаваться в братстве со Странником. Слова же так и подкатывали.

– Прокурор– следствие. Странник – причина. С него началось. Он перешёл барьер. Опозорил семью.

         Попов понял.

– Перегородок, майор, между людьми нет. По-человечьи надо жить, по сути.  Понтуешься ты почём зря.

         Комок стоял в горле. Слёзы обиды накатывались на глаза. Степанов, хрустнув костяшками, сжал кулаки:

– Всё равно, отомщу Страннику.

         В груди Попова старчески хрипнуло:

– Никому никогда не мсти. Погоди. Кому мстить желаешь, тому жизнь воздаст… Так-то,  бывший. Говорит тебе убивец… Бывший.

         Степанов глядел на жилистые сильные руки старика. В припадке мог тот придушить его ночью.

                                                                  17

                                                          ПО  СЛЕДУ

         Странника в Магадане не было. Степанову в городе оставаться не существовало смысла. Под влиянием Попова он засомневался в мести. Дед великодушно снабдил бывшего майора деньгами, через блатные каналы выправил липовую ксиву.

         Под чужой фамилией Степанов семь дней ехал поездом в Москву. Когда перевалили Урал, сердце майора забилось учащённо. Как примет его супруга? Главное, удастся ли восстановить доброе имя на службе?

         Два года потребовалась на то и другое.

         В столице жили и работали влиятельные друзья Степанова. Они, в отличие от ейского прокурора, не оставили в беде. Не подставляли.

         Дело об убийстве Парикмахерши пересмотрели. Выходило, что Странник застрелили её. Ему одним трупом меньше, другим меньше…

         Ахмедов Сергей Владимирович находился в федеральном розыске. В отделениях ,на боковых стёклах служебных машин,  на щитах висели его фотографии.  И нигде ни слова никто не говорил, что грабежи и бандитские налёты совершает двоюродный брат Степанова.

          Майор вернул пагоны, вместе с ними вернулось желание мстить. Через оперативный источник он узнал, Странник в Москве. Удалось установить квартиру, где тот обретается.

         Не поделившись информацией с коллегами, Степанов взял из СИЗО медвежатника, готовившегося к очередной отсидке. И поехал с ним в бандитскую берлогу.

         Медвежатник, подобрав отмычки, вскрыл две бронированные двери. затем Степанов препроводил его в машину, замкнул наручники и оставил под наблюдением сотрудника.

        Степанов стоял в зале квартиры, по виду мало чем отличавшейся от типичной московской. Больше пошлости в ярких обоях  и кричащей роскоши в красной индонезийской мебели.

         Здесь обдумываются планы взятия инкассаторских машин и филиалов банков, здесь делят добычу и потом пируют.  Верно, затхло пахнет табаком и винным перегаром.

         Через платок Степанов взялся за ручку выдвижного ящика шкафа. Ложки, вилки. Мятое криминальное чтиво в мягком переплёте. Серая тетрадка. Степанов раскрыл её.

         Наклонным летящим почерком написано: «Я больше не хочу жить. Каждый день тянет умереть. Скинуть шкуру груза…»

         Сентиментально для вора. Степанов хмыкнул. Нельзя отрицать души в Страннике. Возможно, впрочем – наверняка он страдал, но вместе с тем убивал и грабил, раз перейдя барьер… Зачем? Ответ банален: чтобы продолжать ту жизнь, которую выбрал.

         На лестнице послышались шаги. Степанов достал «макаров». Жестоко и до отчаяния забавно встретиться на пустой «малине» с братом.

         Шаги прошли мимо. Степанов осторожно закрыл двери и спустился вниз.

         Милицейская машина недалеко отъехала от дома. БМВ с затемнёнными стёклами повис на «хвосте», не отставая.

         Степанов набрал  Управление, чтобы связались с ближайшим постом и выставили помощь, остановив  машину. Номер преследователей разглядеть было трудно. Его усердно замазали грязью. В телефонном разговоре Степанов ограничился описанием автомобиля.

         Продолжая говорить по телефону, Степанов заметил, что БМВ уже идёт параллельно. Едва различаемый водитель разглядывал Степанова, сидевшего на пассажирском месте.

         БМВ пошёл на обгон, подрезая. Заднее стекло опустилось. Сзади водителя показался молодой короткостриженный  усач с чёрным «вальтером» в левой руке.

         Левша нацелил ствол на Степанова. Снял с предохранителя, но стрелять не стал. Опустил ствол вниз, провёл по горлу. Вытаращив глаза, гаркнул, пугая.

         БМВ замигал «стопами». Служебная машина заюлила, избегая столкновения. Свистящий звук пошёл из пробитого пулей баллона.

         Служебную «Ладу» двенадцатой модели повело. В насыщенном автомобильном потоке завизжали тормоза, заверещали сигналы. Сержант крутанул руль влево, остановил машину поперёк полосы.

         БМВ скрылось подальше от претензий.

         Степанов намёк понял, но не внял.

                                                                  18

                                         ДОЛГ   ПЛАТЕЖОМ   КРАСЕН

         Майор не расставался ни с табельным пистолетом, ни с оружием. Он уже окончательно знал места, где предпочитает зависать Странник. Неподалёку можно было найти и майора.

         Чужих, даже жену, он по – прежнему не посвящал в семейную тайну. Сохранение доброго имени превратилось в навязчивость. Степанов обязан действовать в одиночку.

         Казалось, к Страннику невозможно было подступиться. На стрелки, в рестораны, клубы и сауны он ездил в компании крепких братков, бывшими и соратниками, и охранниками.

         Странник удивительно быстро и легко вписался в столичный криминальный мир. По крайней мере, Степанов не располагал информацией о конфликтах бригады Странника с другими группировками. Вот уж поистине талант открылся! Чтобы избежать лишних «тёрок», Странник «крышевал» лишь вновь возникающие заведения – «свежаки» автосалонов, магазины мобильной связи, Интернет – центры, VIP – отдых и модные ночные клубы.

         Стрелки с партнёрами Странник обычно назначал в дорогом ресторане на Новом Арбате. Оттуда однажды за полночь он и вышел, неожиданно оказавшись лицом к лицу с майором, вышедшим из-за угла.

         Странник обматерел, обрюзг, наметился второй подбородок. Молодясь, скрывая подкатывающий возраст, он отпустил длинные баки. Расплывшаяся фигура выдавала – человек ведёт далеко не здоровый образ жизни.

         Странник сразу узнал Степанова. В глубине его чёрных глаз мелькнула ирония или подобное тому чувство.

         Степанов не успел выстрелить. Страннику стреляли в спину.

         Глядя в глаза Степанову, он свалился на тротуар.

         В поздний час прохожих почти не было. Эвенка Рудник не пряталась. Ствол курился в её маленькой судорожной руке.

         Братва в кожаных куртках в мгновение подхватила Странника и Рудник. Авторитета внесли, Рудник затолкали в джип между крепкими парнями.

         Чёрная машина, вылетев с тротуара, унеслась в ночь. За ней поспешили БМВ и АУДИ. Эвенка отомстила.

         Степанов, сжимая под курткой «макаров», остался стоять у поваленных парковочных колышков.

                                                                   19

                                                        НОВОСТИ

         Через три дня супруга за чаем сообщила Степанову, что Странник в тяжёлом состоянии. Майор поперхнулся. Он-то был уверен, брата нет в живых.

Братва с почестями похоронила на Ваганьковском в уголке «поэтов».

         Степанову пришлось выговорить имя:

– Что же с Серёжей?

         Не хотелось вменять в вину супруге институтские годы, когда оба за ней приударяли. Сделай она иной сердечный выбор. Быть бы Степанову на месте Странника… Нет, никогда он не будет в его шкуре.

         Кореши авторитета в мягкой форме разъяснили супруге суть происходящего. Верно, с подачи Странника, в отчаянии открывшего карты.

         У Серёжи нелады с законом, объясняла жена. Он ранен. Она не знает, при каких обстоятельствах. Пуля задела яремную вену. Произошла обильная кровопотеря. Врачи чудом спасли Сергею жизнь. Он ослаб, часто без сознания. Ему нужна твоя помощь.

         Глаза жены покраснели. Для неё Странник оставался братом Степанова, и только. Родственником, попавшим в беду. Человеком из первой молодости.

         Степанов отодвинул чашку с чаем. Сделал такой длинный шаг, что сразу оказался за пределами кухни.

         Обшарил верхнюю одежду на вешалке.

– Что ты ищешь? – спросила жена.

– Твой телефон. Где?

         Жена принесла мобильный телефон из зала. Степанов вырвал трубку, пролистал архив. Подозрительный номер был сложным. Звонили из телефонной будки. Степанов крякнул.

– Какая помощь нужна …Сергею?

– Ты понимаешь, он лечится не во вполне нормальных условиях. Как мне объяснили, его подстрелила одна девица из ревности. Это к делу не относится… Я даже не знала, что Сергей в Москве. Я думала, он остался в Ма…

         Степанова взорвало:

– Если тебе много известно, товарищи Сергея постарались, то добавь: на зоне я сидел по его милости.

– Яков Андреевич по-другому говорил.

– К чёрту Якова Андреевича!

         Жена покраснела:

– Ты чего?... Меня к Сергею… ревнуешь? Дело-то прошлое. Он – брат…

– Вот именно, что он – брат.

         Жена достала носовой платок.

– Ему нужно помочь.

         Степанов ходил по квартире. Хотелось колотить мебель. Опытом испытал: не поможет. Опять же, расходы. Скрипнул зубами.

– Чем могу помочь Сергею?

– Только ты так не бесись, – жена заглядывала в глаза. – У них кровь кончилась. Для переливания нужна четвёртая группа, резус отрицательная. Ни у кого нет. Я посмотрела в паспорте. У тебя такая.

         Степанов подбежал к супруге:

– Ты понимаешь, о чём говоришь?.. Никогда!!. – Степанов задыхался от ярости: – Где он?

– Они скажут, если ты согласишься.

         Не сказав больше ни слова, Степанов прошёл в свою комнату.

         Ночь он провёл без сна, глядя на серую стену соседнего дома. Переломить себя было нелегко.

                                                            20

                                                    РАНЕНЫЙ

         Степанов сидел на заднем сиденье БМВ. Повязка сбилась с глаз, и он мог видеть волосатый край уха водителя. Плечи усача двигались. Вяло крутя баранкой, он подмурлыкивал блатняку, лившемуся из колонок.

         Песня повествовала о встрече двух зэковских эшелонов, мужского и женского, о взаимном чувстве, сломленном обстоятельствами. Женский голос добавлял романтики и надежды. Заснеженный сибирский полустанок вырисовывался посреди московских дорог. Руки влюблённых тянулись и не могли соединиться, разделённые железнодорожным полотном… Водитель положил кисти на руль сверху, и по единственной плохо сведённой наколке с именем Степанов понял: парень ещё по– настоящему не сидел.

         Новогодние гирлянды поперёк улиц и на зданиях, формальные с одинаковыми шарами ёлки у магазинов и на площадях должны бы хоть на йоту подлить праздничного настроения, напрасно. Степанов желал не обновления, а избавления от одного известного человека. Не видеть бы его никогда.

         Развалившийся  сбоку широкомордый браток заметил сползшую повязку. Немедленно поправил. Степанов успел заметить: с Таганки свернули на Волгоградский проспект.

         Степанова вывели из машины. Снег похрустывал под подошвами. Морозный воздух звенел. Далеко заполночь общий городской шум умерил оттенки, выровнялся. Будто шуршащей ватой набили уши. Степанов споткнулся о ступеньку. Подъезд. Запах кошками, собаками, человеческой нечистоплотностью.

         Лифта пришлось ждать долго. Изменяя положение запястий, смещая с саднящих мест наручники, Степанов пытался определить высоту дома. Он почему-то не сомневался, что лифт спускается с самого верхнего этажа. Другое наитие – они в районе проспекта Андропова.

         Скрипнула дверь. Короткий невнятный разговор. Торопливые убегающие шаги. Шлёпки стучат по пяткам в носках. Дверь закрылась. Поворот ключа.

         Со Степанова сняли повязку. Он стоял и щурился, отвыкнув от прямого света. Его освободили от наручников. Он присел на трюмо в прихожей скинуть ботинки.

         Лазарет блатняков. Ничего хорошего. Фатера из двух комнат. Мебель, не пышущая ни дороговизной, ни великолепием. Заштатная берлога. Две комнаты метров по пятнадцать – двадцать. В дальней на кровати с грядушками из ДСП  лежал Странник. Возле – пластиковая больничная капельница с физраствором наверху. Бесцветная жидкость бежала в сгиб  локтя.

         Странник услышал шаги. Лёгкая судорога пробежала от носков к шее. Усач стянул с подбородка раненого мятую простыню. Степанову открылось осунувшееся бледное лицо, запавшие взъерошенные щетиной щёки. На обтянутом тонкой жёлтой кожей виске слабо и редко пульсировала одинокая голубая жилка.

         Усач кашлянул:

– Шеф, я привёл, кого велел.

         Синие веки не шевельнулись. Ресницы наклонились, как при сквозняке. Усач и другой, широкомордый, переглянулись.

         Степанов распахнул куртку, достал пакеты с кровью. Четыре пакета вынул из сумки усач. Всё положили в ноги раненому.

– Сколько он крови потерял? – спросил Степанов.

– Я почём знаю, – отозвался усач. – Э, эскулап!.. Сколько шеф крови потерял?

         Усач смотрел на соседнюю закрытую дверь. Оттуда приглушённый голос сообщил:

– Больше двух литров.

– Долго же вы вашего шефа везли! – заметил Степанов.

– Пока врача нашли, – пояснил широкомордый.

– У врача хотя бы фельдшерское образование есть?

         Из соседней комнаты донёсся возмущённый  возглас.

         Усач подмигнул:

– Врачуха менжуется, чтобы ты его физию не засветил.

– Странный! Странный! – позвал широкомордый.

         Великим усилием Странник открыл глаза. Мутная мучнистая жидкость болталась между зрачком и роговицей. Странник едва понимал, что происходит.

– Брат! – разомкнул он сухие треснутые губы.

         Усач усмехнулся. Обвёл взглядом присутствующих.

– Странный, не брат он. Мусор – который кровь принёс. Отпустить?

         Степанов напрягся. Просчитывал, что означает: «Отпустить?»

– Оставьте меня с ним. Идите.

         Усач пожал плечами. Слово вора оставалось законом. Вслед за усачом и широкомордым в коридор проскочил из соседней комнаты маленький шустрый доктор, старательно прикрывавший от Степанова лицо ладонями.

         Из коридора донёсся испуганный докторский голос:

– Мент не заметил, куда привезли?

– Не бзди!

– На лестницу вышли! – свистяще прокричал Странник. Голова его скатилась с подушки. Слишком большого напряжения потребовала команда.

         Входная дверь хлопнула. Скоро из подъезда потянуло куревом.

         Степанов присел на хлипкий стул. Взял кисть брата. Пульс бился густой волной с длинными паузами.

         Степанов нахмурился:

– Надеюсь, у тебя с братками и «эскулапом» не было идеи осуществить прямое переливание? Я бы прилёг на твоё место, ты – скажем, на пол. Сверху вниз лучше пойдёт. И из вены в вену родную кровь пофигачили!

         Странник чувствовал насмешку, но от слабости никак на неё не реагировал. Ему было не до смеха.

         Сбоку на стене висело куцее зеркало. Степанов видел свой фас и профиль Странника, поражаясь схожести. Угораздило поиметь общего деда. Нечто вроде жалости шевельнулось в майоре. Уж больно осунулся, потерял недавнюю стать братец. Из ресторана вышел какой красавец! Жалей – не жалей, а шлёпнул  Странник немало. Хотелось спросить, что с Рудник сделали.

Однако Странник находился в чудовищно плачевном состоянии, и говорить приходилось коротко и исключительно о касающемся обоих.

– Почему в диком месте лежишь, вор? – пытался расшевелить Странника Степанов.

– В особняке на Рублёвке ждал?.. Сам знаешь, в нашем деле важна конспирация, – Странник опять надолго замолчал.

         Щемящая тишина. На лестнице бросили курить. Перетаптывались.

         Степанов нагнулся к уху. Вонзил ногти в запястье:

– Сергей, тебе нужно в нормальную больницу. Здесь – сдохнешь… Я помогу.

Только ты обещание должен мне дать, как там у вас называется – слово вора, что больше в мою жизнь и жизнь моей семьи не влезешь.

         Уголки тонких губ заколебались, показался бурый край зуба:

– Как же я в твою жизнь лез?

         Степанов растерялся. Он чувствовал правильно, не хватало слов выразить:

– Своим присутствием… Тем, что ты есть. Ты должен исчезнуть?

– Завязать?

– Завязать, твою мать!

– А чем жить?

– Как люди живут!

– Овцы…

         Степанов вскочил. Сказал громко:

– Нет. Мы так никогда не договоримся.

         Странник неловко повернулся и застонал от боли. Степанов увидел окровавленный пластырь выше грудины. Туда попала пуля. Между рёбер торчала трубка. Эскулап выкачивал излившуюся кровь из межплеврального пространства. Степанов представил, как  стоя на коленях, врач тянет кровь через трубку ртом. Сплёвывает в тазик. Действительно. Из-под кровати выглядывал тазик в подозрительных пятнах.

– Есть метод проще, – сказал Странник. – Сделай мне укол. Ты принёс?

– Ничего я не принёс!!

– Зря… Я думал, ты  позаботишься.

         На лестнице закурили по – новой.

– Инвалидом быть не хочу, – шептал, проваливаясь в небытие, Странник. – Вытащи меня, будет по-твоему. Уеду в Питер или Калининград. Больше обо мне не услышишь. Опять с нуля… Справлюсь… Слово вора даю. Замётано.

         Странник скосил глаза га дверь. Степанов мысль понял. Он позвал усача и широкомордого.

– Делайте, как скажет мусор, – глухим голосом распорядился он.

         Усач и широкомордый глядели неуверенно, не повело ли разум командира от кровопотери. Усач наконец сказал:

– Чего делать-то?

– В больничку вашего шефа повезём.

– Странный, ты ему доверяешь? – потребовал подтверждения широкомордый.

– Сказал – делайте!

         Степанов только сейчас заметил на зашторенном прозрачной занавеской подоконнике бутылку красного «Наурского», А рядом – аккуратно разложенные на носовом платке скальпель, ланцет, одноразовые шприцы и медицинскую грушу с наконечником. Выходит, эскулап высасывал кровь из плевры всё-таки не ртом. Грушей! Величайшее достижение.

         Степанов не удержался, высказал пытавшемуся прошмыгнуть в заднюю комнату врачу соображения о стерильности. Ответом снова было невразумительное хмыканье.

         Степанов забрал пакеты с кровью:

– Я, конечно, не врач. Но переливание здесь делать нельзя.

         Странника на покрывале снесли вниз в БМВ. Майору больше глаза не закрывали. От врача съезжали и его судьбой интересоваться перестали.

         Майор расслышал шёпот широкомордого, обращённый к усачу:

– Ты сколько эскулапу дал?

– Десятку.

– Брешешь! Столько не стоит. Скрысятничал и не поделился.

– За базар отвечаешь.

         Машина тронула. Странник застонал. Голова его лежала на коленях Степанова.

         Майор поднял голову. На седьмом этаже светилось окно. Вниз смотрел временно счастливый эскулап. Степанов давал ему часы насладиться полученной суммой. Не за Странника, так за другое подсядет. Оставлять нельзя.

         Зашуршали доставаемые документы.

– Ты чего? – моментально среагировал Странник.

         Майор показал ему паспорт на фамилию – Громов. Пояснил:

– Паспорта, которые ты в купе поезда оставил, не пропали. Я надыбал. Походишь немного в прокурорских.

         Степанов дал усачу адрес ведомственной больницы.

                                                             21

                                       ОБУХОМ   ПО   ГОЛОВЕ

         – Почему обухом по голове? – приветливо ухмылялся Яков Андреевич, вступая в майорскую квартиру. – Скажи уж лучше – хуже татарина.

         Обнялись. Степанов хлопал прокурора по взмокшей от пота спине. Тот пахнул бутербродами с колбасой, которые сделала в дорогу племянница.

– Надюшу на этот раз с собой не взял?

– Куда?!. Один перелёт, другой… Из Сибири недавно вернулись.

         Прокурор замолчал. Майор не давал понять, что догадывается о его роли в собственной отсидке. Чего из мягкости душевной не спишешь на перестраховку, вместо подлости! По-хорошему, указать на порог, а не принимать такого гостя.

         Пока Яков Андреевич принимал с дороги душ. Степанов мучительно раздумывал, не пронюхал ли прокурор чего про Странника. Говорит, мол, по местным делам. Утвердили у них в городе мэром Манцевича. Да кто-то всё равно под прокурора принялся рыть. Вспомнили неустойчивую позицию, когда накануне выборов чуть не переметнулся от Манцевича к конкуренту в городские главы – москвичу. Сейчас нужно съездить на Большую Дмитровку. Перетереть с руководством. Большой пакет с азовской рыбой, сразу же положенный в холодильник, свидетельствовал о серьёзности намерений. Отводил подозрения.

         Шум воды прекратился. Распарившийся Яков Андреевич прошёл к столу. Бухнулся на стул, жёстко скрипнув спинкой.

         Стопку взял цепко. Принюхался угреватым носом к бесцветной жидкости, налитой с краем вровень:

– Люблю!.. Не самопальная.

– Яков Андреевич, обижаешь!

         Соединив рюмки, посидели – подумали. Прокурор потёр лоб:

– Слышал, гад снова объявился. Теперь у вас в столице.

         Степанов не отвёл взгляда от пристально устремлённых на него глаз:

– Ничего не знаю.

         Прокурор мигнул – пополнить рюмашки.

– Ничего не знаете вы, московские… А нам в провинции известно. У меня в

Главном  следственном Управлении хорошие знакомые. На сборах по повышению квалификации перехлестнулись. От них толка будет больше, чем от родственничка.

         Степанову совсем не хотелось пить с Яковом Андреевичем. Дипломатия требовала.

– Ты к Страннику как?

         Майор не ответил.

– Я пока землю от поганца не очищу, не успокоюсь.

         Взяв с полки нож, прокурор крупно пошинковал луковицу. Привык в своих краях к грубой закуске. На дачах, на природе. По – простому.

                                                          22

                                      МУЖЧИНЫ    И    ЖЕНЩИНЫ

         Степанов пригибал ваньку – встаньку к столешнице, а тот упрямо вставал вновь. Сквозняк теребил искусственную шевелюру на голове куклы, и майор старался сосчитать волоски. Сколько их примерно нужно, чтобы создать иллюзию нелысой головы. На фабрике знают. Там не потратят лишнего. Интересно, о чём, кроме экономии материала, думал технолог, решая подобную задачу.

         Жена говорила и говорила. Её нескончаемому монологу не существовало конца. Майор безошибочно с горькой досадой чувствовал: Лида задета за живое. Значит, если не в сегодняшней, то прошлой крепости их союза можно сомневаться. Если женщина говорит со страстью, она говорит о любви. От обидных слов не спрячешься за раскачиваемую матрёшку.

– После того, как Сергей оставил меня тебе, и ему пришлось уехать в Ейск, он взялся за племянницу. Не знаю, мстил ли он таким образом или в новой привязанности хотел забыть меня. Тебе – Москва и любимая, ему – провинция… Возможно, он неосознанно шёл к мести. Мне кажется, Сергей очень завистливый человек. Я рада бы ошибиться… Надюха же искренне поверила ему. Повелась – слово нашего сына. До Якова Андреевича и параллельно с ним у неё с Серёжей был настоящий роман. Яков отчаянно ревновал. Надя – недотрога, имеет проблемы с внешностью. Всегда комплексовала по этому поводу.

В наше время не ценят целомудрие, но именно Сергей сделал Надю женщиной. Более того, я подозреваю, что и Гришенька – не сын Якова Андреевича.  Ты заметил, как Сергей тогда в фитнесе смотрел на неё?

– Практически он не смотрел на Надю, она точно от него глаза отводила.

– Ты чересчур был занят собственными проблемами. Надя боялась смотреть на него, но не только из страха. У неё что-то осталось к нему. Поверь мне. Женщины всегда лучше чувствуют. Ты Гришу видел?.. Он совсем не похож на Якова Андреевича. Тот Надю за молодость взял. Разность лет у них солидная. Но на душу Нади ему наплевать.