Текст книги "Божества древних славян"

Автор книги: Александр Фаминцын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Первое место (в Ретрском храме, по свидетельству Адама Бременского) занимает Редигаст. Истукан его сделан из золота, а ложе из пурпуровой ткани. – Голова Радегаста бодричей, по позднейшим преданиям, украшена была сидевшей на ней птицей с распростертыми крыльями, в левой руке он держал секиру о двух лезвиях, а в правой – изображение бычьей головы: народного герба, вероятно, в форме щита ^[764] .

Несмотря, однако, на всю воинственность описанной обстановки, по словам древних писателей, в образе Пикуса (птицы или царя) преимущественно выдавалась его вещая природа^[765]. Точно так и Радегаст, соединивший в себе черты бога плодородия, как Дионис, бога войны, как Марс, и в этом отношении сходный с Гараном-Геркулесом, кроме того, бога предвещателя, как Пикус, – Радегаст славился во всем славянском мире преимущественно своим знаменитым оракулом.

Пикус сближается с Фавном, который в лаврентском сказании даже называется сыном Пикуса. Фавн, заслоненный греческим Паном, с которым он впоследствии отождествился, по самому значению своего имени (faveo = благоприятствую, радею), есть бог добрый, благосклонный, радетель (ср. Радегаст) о благе людей, благой гений гор и долин, оплодотворитель нив, скота и людей, основатель добрых нравов. Гораций называет его «товарищем богини любви». Пастухи почитали его как бога оплодотворителя скота (Inuus). Он сочетался с Фавной, тождественной с Bona dea, благой, доброй богиней, или италийской Ладой. Перечисленные качества Фавна, которыми, впрочем, далеко еще не исчерпывается многосторонняя его природа, сближают его с Ладом – Ярилом – Купалом, насколько характер этого божества выражается в скудных остатках славянских песен, связанных с его культом. Отмечу еще интересную черту: в одном из сказаний Фавн сочетается с нимфой Марикой (Marica)^[766], которая, как будет показано ниже, по имени своему сходствует с белорусской Mарысей, часто встречаемой в народных песнях, а равно и с малорусской купальской Мареной или Мариночкой, чествуемой одновременно с Купалом (ср. вышеприведенные (стр. 281) отрывки из малорусских купальских песен).

Специальным богом-оплодотворителем всей живой природы у древних италийцев признавался бог веселья и радости Liber, совпадающий со скандинавским фрейром и великорусским Ладом – Ярилом – Купалом. Имя liber тождественно с именем Фрейр. Эмблемой его был фаллос, в образе которого бог-оплодотворитель чествовался в обрядных шествиях и песнях; фаллос первенствовал и в культах Фрейра и Ярила. Главный праздник в честь Либера отправлялся при снятии винограда, как праздник Купала – при начале жатвы. Либер сочетается с Либерой, обыкновенно отождествляемой с Венерой. Под влиянием греческой культуры чета Либер и Либера слилась с четой Дионис и Персефона. Либеру и Либере соответствуют у славян – Лад и Лада, Купало и Купала (Марена), Ярило – Ярун и древнеиталийская Ферония – Ярунья, которая, так же как и Либера, отождествляется с Персефоной. Повторяю здесь, относительно названных славянских божеств, то же, что уже замечено было мною раньше 'по отношению к божествам древнеиталийским, представителям весны и весеннего плодородия: при своей отвлеченности, безличности и бесплотности, Лад – Ярило – Купало с одной стороны и соответствующие им женские божества – с другой, отличаются друг от друга не столько присущим каждому из них, в общем близко сходным, внутренним значением, сколько особенностями установившихся в честь их обрядов и обычаев.

После сделанного мною отступления, с целью выяснения тесного соотношения, существующего между Ладом – Ярилом – Купалом и Радегастом-Сварожичем (Припекалом), а, через посредство его, и с древнеиталийскими солнечными божествами: Аполлоном Соранским, Юпитером-Анксуром, Марсовым Пиком, Фавном и Либером, возвращаюсь к восточным славянам. Сопоставляя все вышеприведенные факты, относящиеся к боготворению солнца у русских, находим следующую характеристическую черту: за исключением Ярила – Лада – Купала, все прочие представления о божестве солнца не выходят из пределов зооморфизма: ХорсДажьбог, Тур, Авсень чествуются в образах коня (хорса), быка, козла (или барана), точно так, как в самых древнейших культах италийских. Даже и Ярило не представляется образом в полном смысле слова антропоморфическим: в Белоруссии главную роль играет не столько девушка – Ярило, сколько белый конь, на котором она едет. Мы увидим ниже, что даже св. Георгий, заместивший в христианстве бога солнца, в Белоруссии иногда величается «конем», подобно тому как и у чехов волшебный (солнечный) конь назван в честь св. Иоанна Крестителя – Янеком (стр. 280, пр. 2). В великорусском Яриле главную роль играет опять не столько образ старика-Ярила, сколько неизбежный фаллос, как эмблема возбуждаемой солнечным теплом похоти и обусловливаемого им плодородия. Единственным, вполне антропоморфическим может быть названо представление солнца в виде бога согласия, брака и веселья. Лада – Купала, настолько, впрочем, неопределенного, непластичного в народном сознании, что даже пол его часто является сомнительным: в песнях обыкновенно преобладает женская форма (Лада, Купала) перед мужской (Лад, Купало), вследствие чего можно даже предположить, что оба эти названия первоначально возникли в женской форме, и из них уже сложилась мужская, подобно соответствующему италийскому богу Majus, как бы пристегнутому к богине Maja.

Наконец, как уже было замечено раньше, солнце почитают на Руси в виде доброй, заботливой женщины, бабы – МАТУШКИ КРАСНОГО СОЛНЦА, образ которой, однако, не. воплощается в народных обрядах.

В этом моменте обнаруживается совершенно новая, самостоятельная черта, перелом в мифологических воззрениях русского народа, вызванный более суровыми климатическими условиями занимаемой им страны; под влиянием последних, на севере, порывается, в известных пределах, связь с древнейшими южными преданиями: солнце в образе женщины, «Матушка солнце» – представление, вовсе неизвестное в южных широтах, где палящее светило олицетворяется преимущественно в образе победоносного, яркого воителя. До сих пор в среде южно-славянских народов поются песни о «женитьбе» солнца; у славян восточных, так же как у народов литовских (и у германцев) ныне солнце предпочтительно представляется в виде женщины. В русских колядках, в которых прославляемая хозяйская семья уподобляется небесным светилам, хозяйка обыкновенно сравнивается с солнцем, а хозяин – с месяцем; в малорусских и белорусских колядках встречается еще иногда обратное сравнение, в великорусских же песнях, а также в великорусских заклинаниях солнце обыкновенно обнаруживает женскую природу. Может быть, это подало повод и к переименованию в великорусском святочном маскараде фигуры коня – эмблемы солнца – в «кобылку» (см. выше стр. 217), хотя вероятнее высказанное мною раньше предположение, что в лице святочной «кобылки» и весенней кобылки – «русалки» (см. стр. 218) чествуется солнцева сестра,

Царица-вода

Не входя теперь в ближайшее рассмотрение природы последней, я укажу только на чрезвычайно важную, знаменательную черту, дающую ключ к уразумению целого ряда мифологических фигур и представлений. Небесная влага, по древнейшему народному представлению, нашедшему себе полное и пространное выражение уже в гимнах Авесты, обыкновенно приводилась народом в соотношение с каким-либо светлым, сияющим явлением небесным. Вспомним описанные раньше (стр. 71-72) светлые образы сверкающей золотом и звездами иранской Анагиты, подательницы влаги и плодородия, благодетеля человечества «Пупа вод», обитателя небесного озера, наконец, блестящей звезды Тистрии, подательницы дождя. В Ведах заря, выезжающая на блестящей колеснице, запряженной быстрыми багровыми конями или коровами, «выпускает небесных коров» (т.е. облака, заключающие в себе дождевую влагу), она же приносит с собой росу, а потому и признается подательницей плодородия и благополучия: «Услышь нашу молитву, подательница всяких благ, – обращаются к ней в ведийских гимнах, – умножай наше потомство»^[767]. У греков образ иранской Анагиты раздвоился: с одной стороны, является рождающаяся из пены морской, т.е. из влаги, Афродита, богиня весны и любви, с другой – светоносная Селена. Афродита сочетается с солнечным богом Аресом, как у римлян Венера с Марсом. Селена-Луна сочетается с Гелиосом-Солнцем; подобно тому и слившаяся с Селеной Артемида есть сестра солнечного бога Аполлона, а у римлян Диана сочетается с Янусом, богом небесным, в котором, однако, преобладает солнечная природа. Совершенно аналогичное явление представляет и древнейшая, возникшая на юге, славянская мифология: рядом с Солнцем, в разнообразнейших его видовых проявлениях и наименованиях, обыкновенно является одноименная с ним или носящая сходное, соответствующее имя женская фигура Солнцевой Сестры, в основании своем представляющей олицетворение небесной влаги, как женского элемента, по отношению к мужскому явлению тепла и света. Под этими многоразличными, аналогичными названиям солнца именами женского божества, народ, сообразно с местными условиями, а равно с мифологическими представлениями влиявших на него соседних народов, представляет то утреннюю зарю, то утреннюю звезду или группу звезд, то луну, то какую-то светлую, сияющую красотой, небесную, горную или водную деву – словом, какое-либо яркое, предпочтительно небесное, явление, с которым, притом, обыкновенно соединяется присущая ему, как представителю небесной влаги, основная идея плодородия, целительности и зависящей от того и другого будущей судьбы человека, наблюдающего явление. Список этих названий я приведу ниже, предварительно же укажу на присущую народу привычку, с понятием о солнце обыкновенно связывать представление о влаге. Вспомним упомянутые выше (стр. 284-285) обряды окропления, обливания водой, купания в воде, собирания росы и т.п., входящие как непременное условие в отправление главнейших солнечных праздников, зимнего, весеннего и летнего. Непосредственное связывание явлений света и влаги отражается и в песнях славян. Так в хорватской колядке, рядом с солнцем, воспевается роса и дождь, напр.:

Danak svanu, koledo!

Sunce

granu, koledo! basja, koledo!

I obasja, koledo!

Naše gore, koledo!

Plodne, njtve, koledo!

I livade, koledo!..

Sunce zadje, koledo!

Rosa

pada, koledo!

I natopi, koledo!

Naše gore, koledo!

Plodnje nive, koledo!

I livade, koledo! и т.д.

(День рассветает, коледо!

Солнце

сияет, коледо!

И освещает, коледо!

Наши леса, коледо!

Плодородные нивы, коледо!

И луга, коледо!

Солнце заходит, коледо!

Роса

падает, коледо!

И увлажает, коледо!

Наши леса, коледо!

Плодородные нивы, коледо!

И луга, коледо!)

В заключение поется о грозовом ливне, орошающем сады и напояющем нивы^[768].

В сербо-хорватских же и западно-болгарских колядках упоминается о купании «молодого [или „малого"] бога»^[769], под именем которого, очевидно, понимается новорожденное солнце. Малорусская колядка говорит о купании новорожденного Бога в море: Божья Мать «Сына вродила, в море скупала»^[770].

Что солнце в день Рождества или нового года в глазах народа действительно является обновленным или новым, свидетельствует, напр., малорусская щедривка, начинающаяся словами:

Под

синцем

под

новим

.

^[771]

Словацкие девушки, при вскрытии рек, припадают к воде, приговаривая:

Vodo, vodo

, ćо ti kaže

sinecko

?

^[772]

(Вода, вода, что наказывает тебе солнышко?)

В малорусских щедривках встречаются подобные же сопоставления солнца и влаги, напр.:

 – На

водах

на Иорданьских

Пливе листок буковенной,

На том листку написано

Ясне сонце

сам.

 – У в нашего господара

Стоить яворь середь двора,

На явори

золота кора

(солнечный свет)

Золота кора, а

срибна роса

(небесная влага).

А вскочила красна панна

Золоту кору обстругала,

Срибну росу обтрусила...

^[773]

В карпато-русских и малорусских колядках поется о божественных гостях, посещающих хозяйский дом; гости эти – солнце, месяц и дождь:

За твоим столом три гостейки,

Гостейки трои, не еднакии:

Еден гостейко –

светле сонейко

,

Другий гостейко –

ясен месячок

,

Третий гостейко –

дробен дожджейко

.

^[774]

Кроме колядок, и в «ивановских» («купальских», «соботских», «святоянских») песнях весьма часто упоминается о влаге: о росе и воде, о купании и потоплении, напр.: в хорватской «ивановской» песне солнце жалуется на то, что вила не хочет услужить ему в о д о и. В словацкой «святоянскон» песне св. Анна купается и просит Яна дать ей руку, чтобы ей не утонуть в реке. В польской «соботке» св. Ян приносит «росу, девушкам для красы»^[775]. В белорусской «купальской» песне «стояла верба, на вербе горили свечки, с той вербы капля упала, озеро стало. В озере сам Бог купауся»^[776]. В малорусских «купальских» песнях: «коло воды-моря ходили дивочки», или «купався Иван та в воду упав», или описывается, как в Дунае «Ганна втонула»^[777] и т.п. Здесь, в отличие от колядок, преимущественно говорится уже не о дожде, а о речной или морской воде, в которую в Иванов день погружают «Купалу» или «Марену», изображающую отходящую вместе с солнцем спутницу его Весну, представительницу весеннего плодородия; последняя, по народному представлению, подобно греческой Афродите, рождается из влаги (ср. ниже 3, б), а затем, с наступлением высшего солнцестояния, в образе Купалы, Марены, Костромы и т.п., вновь удаляется, погружаясь обратно в свою стихию, которая и воспевается с такой настойчивостью и постоянством в ивановских песнях.

Теперь приведу названия, под которыми в славянской мифологии встречается божественная представительница небесной влаги. Мы увидим, что, как уже замечено было выше, почти весь ряд видовых наименований божества солнца находит себе аналогичные названия женского рода, служащие для обозначения верной, постоянной спутницы царя-солнца, – царицы-воды.

1) Как БЕЛБОГА мы встретили выше солнце под нижеследующими видовыми названиями, которые все почти повторяются в наименованиях соответствующих женских божеств влаги:

а) Белену соответствуют болгарская Самодива или Сaмовила и сербская Вила, обыкновенно называемая «белой Вилой» (вид, видјело, видјелица [серб.] = свет, ясность).

Как болгарская Самодива, так и сербская «белая Вила» строят свои замки на небесной высоте, именно «в темной туче» (болг.)^[778] или «на краю облака» (серб.)^[779]; и та и другая обыкновенно являются людям, или у вод, или на горных вершинах. В одной хорватской песне (из Словении), которая поется у Ивановского костра, «палящее солнце жалуется Ивану, что Вила не хочет прислужить ему холодною водою»^[780]. Понятие о Виде и Самодиве обыкновенно связано с представлением о воде, о горных высотах и воздушных явлениях (тучах, бурях и т.п.). Болгарские песни упоминают о «горной» и «морской» Самодиве. «Я не Вила, собирающие тучи», – говорит девушка в сербской песне^[781], «горная» – обычный эпитет сербской Вилы.

На Руси, где гор почти нет, соответствующая Самодиве и Виде, Русалка (см. ниже: 1, е: «Хорс») – светлая, сияющая представительница вод является только как водная богиня. Как Русалка, так и Вила (солнцева сестра) отличаются ослепительной красотой, вошедшей в поговорку. Тождество названных богинь подтверждается и тем, что праздник «Русалия» у болгар называется также «Самовилскы праздницы»^[782]. Подробнее об этих богинях, встречающихся, как в единственном, так и во множественном числе, и о разностороннем их значении я буду говорить впоследствии. Пока достаточно было указать только на основную, непосредственную связь их с умеряющей солнечный зной водной стихией, представительницами которой они являются, в качестве солнцевой сестры, получающей у разных славянских народов разные названия. Нестор, в числе божеств, которым Владимир воздвиг в Киеве идолы, называет Mокошь. Под характеристическим именем этим, заключающим в себе понятие о влаге и несомненно обозначавшем божество женского рода, нетрудно узнать небесную деву, солнцеву сестру, богиню небесной влаги. Стредовский объясняет богиню Macosla (Макошь, Мокошь) именем: Pluvia, т.е. дождевая или дождница^[783].

б) Ясоню – отвечает Jeseň (= Jasni), по объяснению глоссов к Mater verborum = Jsis (автор глоссов толкует это название как «земля», но Изиду, спутницу Озириса, древние авторы нередко принимали и за луну). У Апулея (Metam. XI, р. 275) луна говорит: «Жители восточной Эфиопии, арийцы и египтяне, наученные мудростью старины... приветствуют меня как царицу Изиду»^[784]. В славянском переводе Георга Амартола (по списку 1389 г.) читаем: «Нарекоша убо (египтяне) солнце Осирин, луну же Изин»^[785]. О чрезвычайной популярности имен Ясоня и Есени в среде западных и юго-западных славян свидетельствуют приведенные мною (стр. 179) многочисленные, встречающиеся в землях их, географические названия, производные от упомянутых имен. Замечательно, что в Гродненской губ., в среде белоруссов, мы встречаем в целой серии песен имя Ясенька в сочетании с Марысей, подобно тому, как в Малой Руси и других местах Белоруссии с Иваном-Купалом постоянно сочетается Марена. Мало того, в этих песнях Ясеныса и Марыся сравниваются с месяцем и солнцем, или наоборот, так что Ясенька в первом случае соответствует названию Jasni, приведенному в чешских глоссах. Вот отрывки из этих песен:

– Ой за лјесом, за бором,

Ой за синим озиором,

Ой там

соунычко

йграе,

З

мјесяцом

размоуляе...

Ой у туом новом селје

Марыся

з

Ясном

размоуляе...

 – Полецеу

соколик

на сини ознора.

Соколик лецит,

утоньку

несе.

Појехау

Ясенько

я у чужые людзи.

Ясенько јездзе,

Марысю

везе...

В первой песне Марыся сравнивается с солнцем, а Ясий с месяцем, во второй – наоборот. Сокол^[786], с быстротой несущийся по небу, вероятно, заместил собой солнце, а «утонька», как водная птица, является представительницей водной царицы. Ясенька является и как всадник, совпадая в этом случае со всадником Купалишем или Купальником, фигурирующим в белорусских купальских песнях (см. выше стр. 285), напр.:

– Есть на мору hрудочок, hрудочок,

Вила

Maрися

веночок, веночок,

Вила, вила й-заснула, й-заснула,

Приехау Ясенько

неучула, неучула.

Трейчы (трижды)

коником окружыу

, окружыу,

Пуоки Марысю незбудзиу, незбудзиу...

^[787]

Ясенько является, очевидно, в приведенной песне, в качестве «купальника», представителя самого Купала, в свою очередь в большинстве белорусских и малорусских песен именуемого уже просто Иваном. В одной из дальнейших белорусских песен Ясенько изображается бегущим за сивым конем, т.е. сивкой-златогривкой или солнцевым конем:

Бежит

коничок

,

сиу

– невеличок

Калина!

Калина моя, тобою вода лелјэе.

За тым коником Ясенько бежит

Калино!

Калина моя и т.д.

Наупротиу jotio

Марыся

joho –

Калино! и т.д.

^[788]

Тождество Ивана-Купалы и Ясеньки подтверждается и тождеством сопоставляющихся с ними дев: Марыси или Марены, или Купалки. Если принять в соображение, что именем Ясонь действительно называлось у западных славян солнце, как Белбог (ясный, светлый бог), то нельзя не узнать в имени белорусского Ясенька именно этого солнечного бога Ясоня, в неприкосновенности сохранившегося до наших дней в Белоруссии, где вообще уцелело, едва ли не в большей степени, чем где-либо между славянами, множество древнейших черт и преданий из языческой жизни. Итак, Ясонь, оставивший по себе, преимущественно в землях западных славян, неизгладимое воспоминание в массе географических названий (см. выше стр. 179), Ясонь, о котором сохранилось предание, как о боге тепла и света, подобном Фебу Аполлону или светящему Юпитеру (Jupiter lucetius, Diespiter = Дый или Дий, польс. Jesse), продолжает и поныне жить в народных песнях, в деревенской глуши Гродненской губернии. Быть может, скажут, что совпадение солнца – Ясоня с белорусским парнем – «Ясиом» или «Ясенькой» случайное; но едва ли возможно будет признать справедливость такого возражения, если принять во внимание, что тот же Ясии или Ясион, заключающий в жаркие объятия свои и оплодотворяющий мать землю, – Ясий, расточающий дары, которыми обусловливается благосостояние человечества, известен был около 3000 лет до нашего времени на острове Крите. У Гомера Я с и о н, а у Гесиода Ясий, шествующий над поверхностью моря и суши, вступает в любовный союз с богиней земли Деметрой, производящей от него на свет Плутоса, представителя изобилия и богатства:

Гомер (Одисс. V, 125-127): Когда леповласая Деметра, предавшись влечению своему, разделила любовь и ложе с Иасионом (Ίασίωνι) на трикраты вспаханной ниве.

Гесиод (Теог. 969-973): Деметра родила Плутоса, вкусив сладкую любовь героя Ясия (Ίασίψ), на возделанной троекратно паровой земле, среди тучного критского народа, (Ясия) шествующего по лицу земли, равно и по широким хребтам моря.

Не может быть сомнения, что в обоих случаях речь вдет здесь ни о ком другом, как о почитавшемся на острове Крите солнечном боге, с высоты небес освещающем воды и сушу, припекающем мать землю и порождающем с нею изобилие и богатство. Имя славянского бога «Ясонь», уцелевшее до наших дней, оказывается, следовательно, не менее древним, чем имя Ерыла, и, вероятно, служило именем или эпитетом какого-нибудь критского солнечного героя, быть может, совпадавшего с финикийским Гераклом – Меликартом (или Макером), культ которого оставил, между прочим, следы и на острове Крите. Меликарт же считался основателем города Тира, финикийской метрополии. Царь Гирам, современник Соломона, возобновив в Тире храм Меликарта, установил в честь пробуждающегося от зимнего сна героя ежегодное торжество, отправлявшееся в кратчайший день, словом, зимний праздник, отправляемый и у нас, только уже под названием праздника Рождества Христова или Коляды. Достойно внимания, что имя Ясиона связывается со сказаниями местностей, издревле служивших жилищем пелазгов, а именно: Крита, Аркадии, Самофракии^[789]. В вышеприведенной белорусской песне Ясенько трижды объезжает кругом заснувшей Марыси, «поуки Марысю незбудзиу». Этот мотив как будто находится в связи с древнегреческим преданием о любовном союзе Ясиона с Деметрой, после троекратной пахоты, пробуждающей землю от зимнего сна и делающей ее способной к восприятию благотворного влияния тепла и света, изливаемых весенним солнцем – Ясионом.

Ясонь – Ясенько сочетается с Марысей, имя которой (Марена, Мариночка) и в Белой, и в Малой Руси с необыкновенным постоянством является рядом с Купалом или заместившим его Иваном. Этой Марысе – Марене соответствует у поляков Marzana или Marzena, которую писатели минувших веков сопоставляют с Церерой, богиней плодородия (Длугош), или с Дианой (Френцелъ). Замечательно, что то же имя, Maricа, встречается в связи с Иваном и в хорватской песне, которую поют при перескакивании через ивановские костры^[790]. Marina упоминается и в моравской «святоянсжой» песне, поющейся у ивановского костра. К Марии, в смысле весны, мораване обращаются в весенних песнях, напр.:

Ej

Maria

, ej Maria, kdes tek dlouho byla?

– U

studánky

u ruděnky

jsemseumyvala

^[791]

.

(Эй Мария, эй Мария, где ты так долuj была?

– У студенца, на лугу (?), я умывалась).

Ответ этот, очевидно, намекает на миф о возникновении весны, или представительницы ее, из влаги (ср. ниже подобное же обращение к Весне (lito), стр. 306).

Наконец, между божествами, почитавшимися в Коренице, на острове Руяне, в Книтлинг-саге упоминается Piza-mara (см. выше стр. 29). Словом, мифологическое имя Marica, Maria, Марена, Марыся, Pizamara известно в народных песнях на протяжении от Адриатического до Балтийского моря, а отсюда на восток, в области Польши и Белой и Малой Руси, повторяясь ныне, именно в песнях белорусских и малорусских, с особенным постоянством, рядом с Ясонем, Купалом и Иваном. Именем Marica называлась и древнеиталийская богиня, сочетавшаяся с Фавном, оставившая, однако, по себе, как и многие другие древнеиталийские божества, лишь смутное воспоминание в римской мифологии. Известно, впрочем, что она отождествлялась с Цирцеей и принадлежала к числу богинь, почитавшихся женщинами^[792]. (Ср. выше (стр. 280) начало малорусской купальской песни: «Ходили дивочки коло Мариночки»), Обо всем этом подробнее буду говорить в другом месте.

в) Дажьбогу или Дневному богу, засвидетельствованному Нестором, в числе киевских богов, и предполагаемому в земле вагров и бодричей, соответствует засвидетельствованная Гельмольдом плунская богиня Подага. – С солнцем, дневным богом, сопоставляется в многочисленных сербских песнях солнцева сестра – Денница (Даница), которая может быть понимаема или в смысле утренней звезды, или в смысле зари (в чешских глоссах читаем: «denice – aurora»):

Жарко сунце cbojoj секи каже:

«О

данице

, премили сестрице!»

^[793]

Жаркое солнце говорит своей сестре:

«О денница, милая сестрица!»

В другой песне она называется звездой-переходницей (звезда-преодница)^[794]. В одной хорватской песне Денница называется солнцевой дочерью, владеющей многими дарами: красотою весны и лета, богатством богатой осени, белизной белой зимы^[795]. Солнцева сестра рисуется в блестящих красках, подобно вышеприведенному (стр. 296 пр. 1) описанию Солнца-сокола в болгарской песне, она сидит на серебрёном престоле, на студеной воде:

Извирала студена водица.

На водицу

сребрна столица.

На столицу

лијепа ћевојка

,

Жуте су joj ноге до кољенах,

А злаћене руке до раменах.

Коса jojjeкита ибришима.

(Истекала студеная вода,

На воде серебреный престол,

На престоле красавица-девица:

По колена ноги ее в сиянии (желтые),

По локоть руки в золоте,

Коса шелками увита...)

Прислал паша сватать эту девицу, она отвечает сватам:

Фала Богу, чуда великога!

Да ли je ce наша помамио?

Кога хоће да узме за љубу,

Да он узме

Сунчеву сестрицу

Мјесечеву првобратучеду,

Даничину Богом посестриму!

^[796]

(Хвала Богу, чудо великое!

Или паша с ума сошел?

Кого хочет за любу взять,

Взять Солнцеву сестрицу,

Месяцеву племянницу,

Денницыну по Богу посестриму!)

Здесь под солнцевой сестрой, вероятно, следует понимать зарю. В Каринтии утреннюю зарю называют дъжница^[797], словом, заключающим в себе понятие о дожде и в то же время близко сходным с именем звезды денницы. «Джъница», следовательно, выражает собой понятие о плодоносной влаге, подобно заре, «выпускающей небесных коров» в ведийских гимнах (см. выше стр. 291), и в этом отношении может быть приравнена киевской богине Mокоши (см. выше стр. 295). В русских заговорах обращение к заре или звезде (утренней или вечерней) встречается весьма часто. «Заря заряница, заря красная девица!» – восклицают в заговоре^[798]. «Заря красная девица» здесь, без сомнения, есть солнцева сестра. В таком смысле встречаем зарю в великорусской же песне:

Заря ль моя, зоренька,

Заря, Солнцева сестрица!^[799]

г) Авсень, Усень (латыш. Усинь), в народных обрядах непосредственно связывается с Колядой, под иноземным именем которой, как наиболее подходящая пара к возрождающемуся, весеннему солнцу – Авсеню, вероятно, скрывается, как увидим впоследствии, возрождающаяся же, с наступлением нового года, луна, издревле служившая мерилом времени (ср. mensio = мера, mensis = месяц). В святочных маскарадах мы встречаем фигуру коня или всадника (Солнце) и кобылку (Русалку), точно так зооморфическими представителями Авсеня и Коляды, как мужского и женского элементов колядского празднества, являются святочные козел и коза, баран и овца. Впрочем, Коляда представлялась и в образе одетой в белую сорочку девушки. В таком виде в старину возили «Коляду» в санях по Москве с песней: «Уродилась Коляда накануне Рождества». Колядские песни изображают ее «прилетающею свысока», едущей «на сивом конечку», «у малёванном возочку», подобно тому, как в купальских песнях всадник Купальник везет «на возику» свою красавицу «дзеву кыбы квят» (см. выше стр. 285).

д) Купало сочетается с Купалой и Мареной. О Марене (Марице, Марии, Марысе, Марзане и пр.) и сходстве ее с древнеиталийской Marica было говорено выше. И Купала находит себе двойничку в земле пицентов, народа сабинского племени. «На Пиценском берегу (и в Умбрии), – говорит Преллер, – почиталась богиня по имени Cupra... Имя ее, вероятно, объясняется сабинским словом cuprus, т.е. добрый, отсюда vicus (улица) Cuprius в Риме и Mars Cuprius (как бы Белбог – Купало [?] Ф.) в Умбрии, так что эта богиня скорее может быть отождествлена с Bona Dea или с Feronia»^[800]. обратил уже выше внимание на близкое родство или даже тождество между богинями Bona Dea (добрая) и Fauna (благосклонная, благая), с этими двумя отождествляется и Marica, также сочетающаяся с Фавном; Ферония же, как мы видели выше, сочеталась с италийским Припекалом – Анксуром и, в форме «Ярунья», сближается с Купалой, так как Купало-плододавец и Ярило-(Ярун)-Припекало – виды божества солнца тождественные. Таким образом представляется нам цикл видовых названий италийско-славянских для царя-солнца и царицы-воды, свидетельствующий опять о тесном родстве мифологии древнеиталийской и славянской.

Прибавлю еще, что в славянских «соботских», а также в мало – и белорусских «купальских» песнях нередко является, рядом с Яном (Иваном), еще женское имя Анна (Гануля). Ввиду всего вышеизложенного, можно, не без основания, предположить в этой Анне отголосок имени древнеиталийской лунной богини, Anna Perennа, также сочетавшейся с солнцем-Марсом, – богини, исчезнувшей в pеке Нумиции и почитавшейся у рек и источников^[801], подобно погружаемой в воду, купаемой или потопляемой, во время купальского праздника, Купалы или Марены, подобно тонущей в реке, по словам купальской песни, Ганне (Анне). Подтверждением сказанному могут служить следующие отрывки из купальских песен, в которых упоминаются в одинаковом значении Купалочка, Марья, Мареночка, Ганна и св. Анна:

– Ой!

Купалочка купалася

,

Та на бережку сушилася... (Харьковск. губ.)

^[802]

– Иван да

Марья

На горе купалыся...

Где Марья купалась,

Трава расцилалась

. (Витеб. губ.)

^[803]

 –

Утонула Мареночка

, утонула,

Та по верх кисонька зринула... (Малорусс.)

^[804]

 – Як пошла

Ганна

в Дунай по воду,

И ступила Ганна на хитку кладку.

Кладка схитнулась,

Ганна втонула

.

(Ганнина мать обращается к народу):

«Не берите люди у Дунае воды,

В Дунай вода –

Ганнина слеза

». (Малорусс.)

^[805]

 – Jana, Jana, na Svateho Jana,

Kupala se svatá Ana...

«Jane, Jane, daj mi ručku

Neb zahynem pri potočku

»

^[806]

(Словацк.)

(Яна, Яна, на святого Яна,

Купалась св. Анна .

«Яне, Яне, дай мне ручку,

Чтоб мне не погибнуть в речке ».)

е) Хорс, Сивка-златогривка находят себе аналогичные женские образы: первый – в лице Русалки (Хръсалки), в честь которой отправляется повсеместно весенний праздник «Русалия» (Турицы, Семик), и второй, приняв во внимание эпитет «сивый», т.е. седой, белый, каким величается и Кострубонько, погребаемый подобно Ярилу («Сивый, милый голубонько»), – в имени засвидетельствованной Гельмольдом, полабской богини Сивы, вероятно, служившей представительницей седой, белой луны (ср. Селена, Juno Luсinа, от σέλας = lux = свет). И само имя «Хорс» было, вероятно, только субстантивированной формой прилагательного, как Сивка и Златогривка, как Савраска, наконец, как ведийское Harî (см. выше стр. 213 пр. 2). В таком случае под именем Хорса (Хрьс, Рос, Рус) можно понимать не только сивого, златогривого коня, но и сивого, светлого, златовласого бога, а следовательно, и соответствующая ему Русалка будет не только «кобылкой», в образе которой ее несомненно чествовали на Руси на святках и при проводах весны (см. стр. 217-219), но и сивой, светлой, златовласой богиней, которая находит себе аналогичные образы в белокурой Самодиве болгар, в «белой» Виле и сияющей серебром и золотом солнцевой сестре (см. выше пункт в.) у сербов, в богине Сиве полабан, наконец, в лице Купалы, у которой, по словам белорусской песни, «голоука уся у злотя»^[807]. Мы встретим позже еще Золотую Ладу, Золотую Пани (Zlota Lada, Zlota Pani) y литвинов^[808].