Текст книги "Рыбалка в Пронькино (СИ)"

Автор книги: Александр Шленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Ещё во время Югуртинской войны до Септимия доходили слухи о том что Югурта, подкупив в очередной раз римскую знать, заявил во всеуслышание, уезжая из Рима: "о продажный город, он вскоре погибнет, как только найдет покупателя". Уже тогда Марк Септимий понял, что если Рим когда-нибудь падёт, то виновны в этом будут отнюдь не солдаты, но продажные развращённые политики.

Страшны не внешние враги, а свой собственный нобилитет и рвущиеся к власти выскочки, потеря государственными мужами морали, чести и гражданской ответственности. С такой прогнившей элитой государство становится беззащитным. Страшны велеречивые и амбициозные негодяи, столь же бесчестные сколь и небесталанные, которые сметают всех на своём пути в борьбе за власть. Такие как Луций Сулла, которого Септимий знавал лично в его бытность квестором у Гая Мария.

Марий послал Суллу в Мавретанию вести переговоры с царём Бокхом. Последний долго размышлял, выдать ли ему Суллу Югурте или наоборот. Но Сулле благодаря своему краснобайству удалось уломать тестя Югурты выдать ему своего зятя, чтобы сохранить трон. С этого момента Сулле, что называется, попёрло. Сулла, выжал из истории с пленением Югурты максимум популярности для себя, облегчив свою дальнейшую карьеру. Став впоследствие диктатором, он никогда не понимал скрытого сарказма, с которым его именовали Суллой Счастливым.

Когда Марк Септимий прочитал в одном из комментариев к Вульгате о временах проскрипций, о том как Сулла и его приспешники при одобрении и содействии всех римских граждан, не гнушаясь и помощью рабов, убили и ограбили представителей знатнейших римских семей, его от омерзения дважды вырвало мясом пойманной полчаса назад и с аппетитом съеденной крысы.

Как и предполагал Марк Септимий, Сулла так и не простил Марию, что тот вольно или невольно помог ему выдвинуться и сделать первоначальную карьеру на пленении Югурты, а также путём женитьбы на племяннице того же Мария. Узнав трагический финал противостояния Суллы и Мария через две с лишним тысячи лет, Марк Септимий окончательно утвердился во мнении что делать добрые дела можно только людям неблагодарным и неумным, не умеющим в должной мере оценить чужую помощь, и поэтому не живущим в состоянии перманентного стыда от сознания того что к процветанию их привели не их собственные заслуги. А это значит, что у них никогда не появится желание отомстить за это невольное унижение своим благодетелям.

Такие люди как Сулла с бесчестной звериной душой целенаправленно разрушают общественную мораль, чтобы заставить граждан пресмыкаться перед собой, усматривая в этом главнейший залог своего величия. Они не понимают, что трусливая и жадная толпа, подобострастно преклоняющаяся перед диктатором, а позднее перед императором и его бессильным иудейским богом вкупе с его злосчастным сыном, распятом на римском кресте, не сможет защитить их от варварских набегов.

Марк Септимий ни секунды не сомневался, что гнусный самозванец, объявивший себя сыном иудейского бога и имевший самое прямое отношение к падению Рима и исчезновению его народа с лица Земли, был рождён какой-нибудь голодной иудейской шлюхой, которая переспала с римским легионером за пару лепёшек из его пайка. Если бы это на самом деле был сын бога, то этот бог должен был проявить свой гнев и могущество и жестоко покарать как иудеев, выдавших его римлянам, так и римлян, казнившим его на том самом кресте, которому теперь поклоняются одичавшие и утратившие разум несчастные варвары последних времён. Но судя по тому, что проповедовал несчастный ублюдок, боги несомненно отняли у него разум. А ещё раньше, как ни печально, они отняли разум у римских граждан. Как любили говаривать старые легионеры, много повидавшие на своём веку, sic transit gloria mundi...

Толян был бы весьма удивлён если бы узнал, что в глубокой древности матёрые воины, изрубцованные в боях и много повидавшие на своём веку, понимали эту пословицу именно так как она звучала в его вольном переводе: "хуй поймёшь чё вокруг творится, когда вся жизнь по пизде пошла"...

По небу волчьей стаей бродили облака, время от времени хмуро заслоняя солнце, и тогда легкий порыв ветра шевелил траву, в который лежал Марк Септимий.

Калитка заскрипела, и во дворе прошаркали шаги. Никита Сафонов уселся на крылечко рядом с Ванькой. В руках у него было что-то завёрнутое в лопухи. Септимий внимательно наблюдал за варваром из травы. Никита развернул лопухи и поставил рядом с собой большую широкогорлую банку, прикрытую выщербленной эмалированой крышкой от давно сгинувшей кастрюли. Стеклянная посудина глухо брякнула о деревянное крыльцо.

– Вот огурчики недавно засолил, попробовать тебе принёс.

– Крепенькие?

– А чёрт его знает, сам ещё не пробовал. Одному не интересно.

– Вот его-то зазря поминать теперя лучше не стоит. – опасливо проговорил Ванька, запустил руку в банку и, выудив двумя пальцами из мутноватого рассола кривой огурец, истово захрустел.

– Кого зазря поминать? – поинтересовался Смычок, тоже жуя огурец. – Ничего, хороший, только горчит чуток.

– А мой вроде не горчит... Ну чёрта поминать, кого же ещё! Не поверишь мне, Никита, у меня зубы новые отрастают! Старые все повыпали. Вот глянь! – Ванька с таинственным видом вынул из кармана жёлтый подгнивший клык. – Это последний старый вчерась выпал. Всё после чертячьего укола. И борода с усами в рост пошла. И у тебя, я гляжу, макушка уже не голая.

– Так чего ты тогда такой хмурый, Вань?

– А с чего бы мне радоваться?

– А чего ж не радоваться? Неделю назад ты совсем помирал, а сейчас живой и молодеешь. Бог не помог, так черти выручили.

– Мутное это дело, Никита – с чертями водиться! Всё что тебе нечистый даст, за то потом вдесятеро спросит!

– Да ещё когда спросит! И спросит ли?

– А то ты не знаешь, как в старину Евсей Ухмылин с мужиков спрашивал!

– Так Евсей Ухмылин – это чёрт лесной, а те черти что нам подсобили – те озёрные.

– А какая разница-то! Всё одно – черти!

Марк Септимий внимательно слушал и никак не мог понять почему варварские жрецы до сих пор не дали себе труд досконально разобраться в собственном пантеоне. Отчаявшись понять что-либо внятное из разговоров тупых и нерадивых варваров, Марк Септимий начал размышлять сам. От мыслительных усилий кончик его рыжего хвоста нервно подёргивался.

Понятно было что черти – это низшие божества, обитающие под землёй в раскалённой лаве и периодически вылезающие на поверхность по какой-то своей надобности. Во время своих наземных прогулок они любили слегка попрессовать местное население. Водяные и лесные черти покровительствовали растениям, животным и людям в их среде обитания – то есть, в водоёмах и в лесах.

Черти состояли в ведении у Сатаны, которого иудейский бог послал заниматься земной, огненной и водяной стихиями, попросту спихнув его с небес на Землю. Себе же в помощь иудейский бог оставил на небе легион ангелов, поставив шестикрылых серафимов командовать когортами, далее командные должности понижались вплоть до архангелов, командующих манипулами и центуриями. С кем сражается это небесное воинство, и как протекает его служба в мирное время, Марк Септимий так и не понял.

В новой религии вообще было много непонятного. Например, и жрецы, и их библия всюду утверждали что бог один, и кроме него никаких богов нет. И тут же без всякого объяснения утверждалось что бог вовсе не один, а целых трое – бог-отец, бог-сын и святой дух, которые все втроём составляют святую троицу. После этого опять говорилось, что бог один, хотя перед этим уже говорилось что их на самом деле три, с перечислением всех троих по именам. И всё это завершалось мутным словечком "триединство", которое явно было не в ладах со здравым смыслом.

Кроме того, непонятно было, куда причислить Сатану с чертями и серафимов с ангелами. Они ведь тоже божества, хотя и низшие, но почему-то при подсчёте количества богов в новом пантеоне их никто в расчёт не брал. В результате получалось, что бог в новом пантеоне как бы всего один, хотя на самом деле выходило, что их там целая орава, как и у римлян. Только у римлян каждый бог был аккуратно приписан к каждой стороне человеческой жизни – кто к домашнему очагу, кто к торговле, кто к ратным делам, кто к любовным. А эта варварская пиздобратия непонятно что делала... С ума сойти от такой религии!

Марк Септимий брезгливо передёрнулся и прижал уши к голове. Если даже среди богов нет ни смысла, ни порядка, то откуда он может взяться у смертных, поклоняющихся таким богам? Не может у них быть ни сильного государства, ни хороших дорог, ни прозорливых и умелых военачальников.

Бывший командир римского манипула вылез из травы, отряхнулся всем телом, сурово глянул жёлтыми кошачьими глазами на нерадивых жрецов, лениво трескающих подозрительные овощи, без омовения рук, сидя на грязном крыльце, даже не выложив их на блюдо, без специй и без оливкого масла, презрительно фыркнул и потрусил краешком дороги по улице Щорса совершать ежедневных обход своих владений.

Во дворах повсюду копошились поздоровевшие и помолодевшие сельчане. У них появились силы, и они приводили в порядок обветшавшие подворья, чинили нехитрый свой инвентарь, скребли, чистили и мыли, сгребали граблями сор.

– О! А вот и спецназ пожаловал. Здорово, Котовский! – копавшийся во дворе Дрон восхищённо посмотрел на железное тело уличного бойца и по достоинству оценил его нарочито расслабленные но предельно выверенные движения.

Марк Септимий тоже сразу увидел в Дроне бывалого солдата с хорошей реакцией, инициативного и изобретательного в бою, безусловно умеющего воевать и побеждать противника. Но при этом он никогда не поставил бы его на равных со своими легионерами, потому что в Дроне отсутствовало главное качество, присущее лучшим римским солдатам – холодная сосредоточная ярость и неослабевающее желание убивать врагов Рима. Дрон же по своему характеру больше походил на наёмника, для которого работа солдата была неплохо оплачиваемой профессией, но не более того.

На крылечке Толянова дома сидел Дуйэн со своей радиостанцией и усердно гнал дезу в Блэкуотер в то время как все радиоактивные материалы из хранилищ давно покоились на дне Волынина озера, если не считать той малой части из которой Женька Мякишев сделал миниатюрный реактор чтобы запитать силовую установку грузопассажирского дракона, пилотируемого Петровичем.

Дуэйн тоже был хороший, быстрый и опасный боец, но слишком добродушный по характеру. Воинское звание этого чернокожего солдата было, скорее всего, не выше декуриона, ну в крайнем случае опцион. Судя по униформе, он являлся военным представителем какой-то иностранной державы. На спине его короткой туники имелась крупная надпись US ARMY, из чего следовало, что туника эта является частью уставного обмундирования, как и высокие армейские берцы, и широкие штаны с натовским камуфляжем.

Особенно шокировала Марка Септимия камуфляжная куртка Дуэйна. Он не мог понять, кому и зачем понадобилось совершать невероятные усилия чтобы придать военной форме такую странную пёструю раскраску. Ведь военачальникам трудно будет разглядеть в отдалении своих солдат, одетых в униформу, которая сливается с окружающим пейзажем. А как же им тогда командовать войсками, которые и разглядеть толком нельзя?

Чуть подальше во дворе возился с каким-то незнакомым оружием сухощавый жилистый воин. Он сурово отстранял от себя ластившуюся к нему водяную нимфу, имевшую человеческий облик, но с чешуёй и плавниками. Марк Септимий, разумеется, слышал о том что нимфа Эгерия неоднократно являлась в приватной обстановке Нуме Помпилию, которому она покровительствовала, но ни разу не видел чтобы боги показывались среди бела дня в компании людей. Вероятно, у варварских богов были иные правила.

Марк Септимий замедлил шаг, подошёл поближе к плетню и стал внимательно наблюдать за Толяном. Его уверенные чёткие движения и исходящая от него внутренняя сила сразу дали понять Марку Септимию, что перед ним действительно страшный воин, каких он никогда раньше не видел. Профессиональный солдат до мозга костей, одинаково хорошо умеющий командовать подразделением в бою и выполнять команды, а лучше всего умеющий воевать в одиночку. Хладнокровный, выдержанный, смертельно опасный боец, который мог легко пробраться незамеченным в римский лагерь, без единого звука сняв часовых, недрогнувшей рукой вырезать спящий манипул и раствориться во мраке ночи. Не просто идеальный солдат, а совершенная, никогда не ошибающаяся машина для убийств. Марк Септимий встретился взглядом с Толяном, и шерсть на нём встала дыбом, а мускулы непроизвольно напряглись.

– Ну что ты, Котовский, на меня уставился как рукопашник перед схваткой?

Марк Септимий расслабился, потушил огонь в глазах и прошествовал мимо. В прошлый раз, когда он ходатайствовал перед Толяном чтобы тот спас его жреца, Ваньку Мандрыкина, от скорой смерти, Толян и сам выглядел тяжело больным человеком, словно неведомые враги систематически подсыпали ему в пищу какую-то отраву. Сейчас этот воин полностью оправился от болезни, и вокруг него витала незримая аура, вызывающая смутное чувство опасности.

Толян сосредоточенно возился с ручным пулемётом. Он методично собрал его, разобрал и вновь собрал, чтобы убедиться что все части хорошо пригнаны друг к другу. Опробовал сменные стволы, магазины, затем взял пулемёт наизготовку и несколько раз приложился к прицелу.

Марк Септимий понял что это какое-то новое неизвестное ему оружие, вероятно, убивающее на расстоянии, правда как оно это делает, он понять не мог. Но тут ему нечаянно помог Лёха, который как раз в этот момент вышел на крылечко с рюкзаком за спиной и с патронными цинками в руках.

– Толян, РПК в порядке?

– Нормально, только пристрелять уже времени нет.

– Да ладно, сожги хоть пяток патронов по скоренькому.

– Почистить не успею, щас уже Петрович должен прилететь...

– Пусть лучше будет слегка нечищенный чем совсем непристреляный. Глянь, вон прямо за двором Веньки Опарышева вороньё кучкуется, видать какую-то падаль расклёвывают...

Марк Септимий точно знал, что за Венькиным двором расклёвывают остатки матёрого енота, которого он утром подкараулил в кустах и мастерски перегрыз горло, после чего распорол когтями и дочиста выел ему брюхо.

– У тебя там что на планке Пикатинни? Оптический?

– Коллиматорный.

– О, класс! Держи рожок с трассерами, ставь на одиночный. Видишь, со стороны леса ещё двое гадов подруливают. Щас они на посадку будут заходить, с таким прицелом ты им с этой дистанции в глаз попасть можешь.

Толян подсоединил рожок, взял РПК наизготовку и застыл, внимательно следя за целью.

– Ну, насчёт в глаз не знаю, но вон тому что справа заходит я сейчас шасси отстегну. Как только он их на одну линию поставит...

Бабах! Диковинное оружие в руках жилистого воина внезапно издало оглушительный грохот как грозовая туча. У зловещего вида чёрной птицы, собиравшейся полакомиться падалью, неведомая сила оторвала одновременно обе ноги. Искалеченный стервятник летучей мышью заметался по небу, яростно каркая, и устремился было в сторону леса, но тут прогремел второй выстрел, и подранок бесформенным комом свалился с небес на землю. Из-за Венькиного дома с надсадным карканьем поднималось спугнутое вороньё. Варварское оружие грохнуло ещё три раза по улетающей стае, и каждый раз стая уменьшалась на одну птицу.

Септимий догадался, что чёрных стервятников убивал не громовой раскат, издаваемый неведомым оружием, а посылаемый им снаряд, летевший столь быстро, что его не под силу было увидеть человеческому глазу. Никакое римское метательное оружие не смогло бы послать свой снаряд на такую дистанцию, с такой точностью и с такой скоростью. Вот теперь понятно, зачем нужна пёстрая военная форма, делающая солдата мало заметным на фоне окружающей местности. Против такого оружия сомкнутым строем в блестящих латах уже не походишь...

Толян наскоро почистил и уложил в ящик пулемёт. Машка вынесла в большой берестяной корзине сухой паёк из американских консервов и галет и воду в двух больших металлических флягах. Лёха быстро собрал в кучу все остальные припасы. Все они время от времени посматривали на небо, словно бы беспокоясь о дожде.

Марк Септимий тоже на всякий случай глянул на небо уголком глаза, хотя ясно было что никакого дождя не предвидится. И тут во дворе внезапно потемнело от того что прямо над домом на высоте птичьего полёта бесшумно зависла громадная, чуть ли не с полнеба чёрная тень, а в следующий миг с небес грянул хорошо знакомый голос Петровича:

– Эй, на барже! Самолёт не обгоняли?

Марк Септимий, вздыбив шерсть, прижался к земле, выгнул спину горбом и угрожающе зашипел.

Огромная летающая махина с фюзеляжем из черепахового панциря, едва заметно шевеля мощными кожистыми крыльями, плавно опустилась вертикально вниз и приземлилась на четыре громадные когтистые лапы, перекрыв поперёк всю улицу Щорса. Небольшие турбины у основания крыльев тонко взвыли и затихли. Сверху на драконьем фюзеляже возвышалась ходовая рубка от оставленного в лесу федералами катера. Марк Септимий по-пластунски подполз поближе и стал наблюдать из высокой травы за летающей колесницей варваров.

Блестящая металлическая дверь рубки скользнула в сторону, и сверху с лязгом опустился металлический трап. Затем из рубки высунулся, откуда ни возьмись, мужик лет сорока, разгрёб вокруг рта густую каштановую бороду, чтобы не мешала орать, и громко скомандовал:

– Ребята, быстро забирайтесь наверх! Полетели скорей, а то там Борисыч в Кубинке уже рвёт и мечет!

– А ты кто? – удивился Лёха, рассматривая нежданного попутчика.

– Конь в кожаном пальто! Узнавать надо!

– Шалфеич, это ты что ли? Ты глянь как помолодел, хрен узнаешь! Я помню, тебя же уже ветром шатало.

– Женька с озером расстарались, сделали новые импланты, такие что и мёртвого оживят, если после смерти суток не прошло. Вон они в коробках лежат. И меня, видишь, оживили и штурманом поставили. Сходни в трюм видишь?

– Тут ещё и трюм имеется? Охренеть! – восхитился Лёха.

– А как же! Там в трюме чего только нет! И спальные места, и запас провизии, и даже специальный отсек с боевыми каколинами. Аж целых три взвода!

– А я уже и с командирами взводов познакомиться успел. – похвастался Петрович. – Знаете кто эти ребята?

– Не знаю, но догадываюсь. – с ухмылкой ответил Толян. – рядовой Саркисян, ефрейтор Ткачук и старший сержант Пономарёв. Разведчики-преферансисты, блять. Только нахер они нам нужны вместе с их зоопарком? – спросил Толян.

– Ну, кто-то же должен охуевать в атаке! – объяснил Петрович.

– В какой ещё атаке?

– Полковник Борисыч с Женькой придумали план захвата правительственных бункеров. – поведал Иван Макарович. – Когда всем бойцам гарнизона в Кубинке поставят импланты, и они начнут думать в нужную сторону, мы их перевезём в точку сбора, откуда начнётся операция. Каколины её начнут, а бойцы Борисыча поддержат. Если захват пройдёт успешно, у нас в руках будут средства чтобы отслеживать оперативную обстановку по стране и координировать действия округов. Но самое главное то, что мы получим терминал правительственной связи с американцами.

– Как только возьмём терминал, нам надо будет срочно связаться с адмиралом Шерманом. Он у них командует государственным комитетом обороны.– вонзился в разговор по выделенке Женька Мякишев. – Обороны от нашего озера. Мы должны рассказать ему всё что нам известно, предоставить все данные и убедить его, что мы не враги, что мы сейчас находимся на стадии взаимного ознакомления. Короче, надо ему всё подробно объяснить, чтобы он не наломал дров.

– А почему не через Дуйэна? – спросил Толян. – Дуэйн с адмиралом лично знаком.

– Неофициальный контакт через капрала Робинсона будет продолжаться своим порядком, но помимо этого мы должны организовать ещё и официальный контакт от Российского правительства. – подключился к разговору полковник Аксёнов. – Как только захватим правительственный терминал, обратимся к американцам от имени Временного военного совета, а потом попытаемся сформировать новое правительство заместо этих пидарасов... Давайте там быстрее, а то у нас тут уже одиннадцать двухсотых образовалось.

Марк Септимий, зорко наблюдавший и внимательно слушавший варваров, забравшихся в летающую колесницу богов с огромными лапами вместо колёс, мог поклясться что там, в колеснице, идёт самый настоящий военный совет, и готовится решающая битва. Он хотел принять участие в этой битве и погибнуть в бою, чтобы боги даровали ему ещё одну жизнь – жизнь в теле воина. Оставаться в варварской деревне и умирать от старости под крыльцом у Ваньки Мандрыкина Марк Септимий не желал.

Большая рыжая тень взлетела по трапу, и молнией прочертив рубку, скрылась в трюме, едва коснувшись лапами сходней.

– Цыть! – гаркнул Лёха. – Ты куда это? А ну-ка, брысь отсюда, Котовский!

– Не трогай его, Алексей. – отозвался Петрович. – Это котик не простой. Он – как я.

– В каком смысле? – не понял Лёха.

– В таком смысле, что он резал людей холодным оружием в пешем строю, когда твои предки ещё с ветки на ветку перепрыгивали. Две с лишним тысячи лет назад он был римским солдатом, и звался он тогда Маркус Септимиус. Вот так. Не только вы мысли читать умеете.

– Да мы как-то не догадались, что у кота тоже можно мысли прочитать! – растерянно оправдывался Лёха.

– И чего он хочет? – поинтересовался Толян.

– А ты у него сам спроси, он тебе всё ответит, а с правильным подходом, ещё и поможет воевать. Ну ладно... Машута, Верунька, не скучайте! Привезу я назад ваших мужичков целыми и невредимыми. И не забывайте с ними по озёрному телефону иногда потрындеть, чтобы и они тоже не скучали.

Огромный летающий технодракон с боевой рубкой на спине плавно взлетел, набирая высоту, развернулся по команде штурмана Шалфеича, уткнувшегося в карты и компас, и взял курс на Кубинку.

Неожиданно Петрович запел приятным баском:

– Путь далек у нас с тобою,

Веселей, солдат, гляди!

Вьётся-вьётся знамя полковое,

Командиры впереди.

– Солдаты, в путь, в путь, в путь! – не сговариваясь грянула боевая рубка, поддержав своего пилота.

– А для тебя, родная,

Есть почта полевая.

Прощай! Труба зовет,

Солдаты – в поход!

Воздушный корабль варваров поднимался всё выше, оставляя далеко внизу уходящий вдаль вымерший город с его разрушенными временем варварскими дорогами из дешёвого скверного асфальта. Толян безотчётно разглядывал сквозь прозрачное стекло ходовой рубки далёкую землю. Не горизонталь, и даже не вертикаль была истинной мерой власти человека над этой планетой, а временная ось. Ещё совсем недавно там внизу безраздельно хозяйничал человек, и его порождение – город – казался естественным и вечным. Но прошло немного времени, и человеческой власти над природой пришёл конец. Жизнь доказала неопровержимо, что город – это не оплот цивилизации, а всего лишь маленькая и хрупкая заводная игрушка. И было страшно и непонятно, зачем эту игрушку построили и завели, и почему её внезапно сломали и превратили в руины.

– Начхим, ты меня слышишь? – обратился Толян к озёрному жителю.

– Я тебя всегда слышу, ты же знаешь.

– Мне кажется, я могу ответить на твои вопросы. Благо, Жень, это меньшее зло, которое тебя спасает от большего зла^_12. Помнишь как Дрон дал Смычку по жопе, когда его Петрович по обкурке чуть не задавил? У Смычка потом от этого пенделя был синяк во всю жопу, а всё же это было благо. Я подумал и вдруг понял, что абсолютно любое благо работает по этому принципу.

– Ну ладно, Толян, будем считать что с благом ты выкрутился. А как насчёт счастья?

– А счастье – это ещё проще. Это просто когда тебе нормально жить ничего не мешает. Вот мы всей деревней помирали от радиации. А тут приехал Петрович на тракторе, забрал всю заразу, потом твоими шипами всех вылечили, и сразу все счастливы. Даже Ванька Мандрыкин! Даже Смычок, который себе штанов заплатать не может, потому что у него в руках мухи ебутся.

– Это ты зря, Толян. У Смычка тоже есть свой талант.

– Это какой же?

– Он огурцы лучше всех в деревне солит.

– Ну разве что огурцы. Кому-то, наверное, и в огурцах счастье...

Марк Септимий сидел в дальнем углу просторного трюма, время от времени хлещя рыжим хвостом себе по бокам. В его голове ещё звучала боевая песнь варваров, готовящихся к битве с неведомым врагом. От его вздыбленной шерсти летели искры, а глаза горели неугасимым свирепым огнём, словно полуденное солнце, отражающееся в латах римских легионеров, атакующих вражеский строй.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Примечания автора

1. Йодная яма – это состояние ядерного реактора после его выключения либо снижения его мощности, характеризующееся накоплением изотопа иода 135I . Военные же в ХДМ решили, что йодная яма – это сооружение для деактивации ядерных материалов.

2. Вероятно их назвали так по аналогии с заключёнными, строившими Беломорканал, которых называли "каналоармейцами".

3. В этой реплике Иван Макарович, по сути, повторяет основную мысль Людвига Витгенштейна, изложенную им, в частности, в "Логико-философском трактате", о принципиальной ограниченности языка как коммуникативного и познавательного инструмента в форме доступной для восприятия деревенскими жителями.

4. Иван Макарович перечисляет трёх классических авторов, которые обнаружили трансцензус в познавательной сфере человека и прямо указали на него в своих работах. Кант пришёл к нему путём философского исследования, Гельмгольц описал его в терминах психофизиологии, а Витгенштейн натолкнулся на него в процессе лингвистических изысканий.

5. Вероятно, уникальная мыслящая субстанция, поселившаяся в озере, как раз и владеет предельно точными и глобальными знаниями о мире благодаря наличию квантовой запутанности со всем сущим в этом мире. Автор предполагает, что если это действительно так, то эти знания изоморфны своему предмету.

6. Это чисто православная штуковина. Разумеется, Дуэйн принадлежит к христианскому вероисповеданию протестантского толка. Но православный Василий, глядя на его цвет кожи, и понимая что Дуэйн не православный, немедленно записывает его в нехристи, не интересуясь дальнейшими подробностями.

7. В этом абзаце используется фонетическое письмо и диалектические выражения, цель которых как можно более точно передать фактуру и колорит речи призрака отца Дуэйна, неграмотного афро-американца.

8. Автор причисляет свободно плавающую душу к астральным телам не с научной точки зрения, не с мистической или эзотерической, а исключительно в художественных целях, причём точка зрения автора не совпадает с точкой зрения главного героя его произведения, которую он излагает далее по тексту.

9. Женька Мякишев пытается втолковать Дуэйну, что единственный способ объяснить человеку нечто для него новое – это включить объясняемое в его актуальную когнитивную сеть. Но поскольку Женька Мякишев не знает этого термина, ему приходится обходиться теми словами, которые он знает.

10. Женька Мякишев, к сожалению, плохо владеет философской терминологией, поэтому он не употребляет термина "квалиа", но рассуждает он, без сомнения, именно об этом.

11. Posca – вино, смешанное с водой, которое не считалось в римской армии алкогольным напитком и использовалось как прохладительный напиток для утоления жажды.

12. Разумеется, Толян никогда не читал "Государь" Макиавелли, но при этом в точности повторяет его мысль о том "чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо" и иллюстрирует эту мысль весьма убедительным примером.