Текст книги "Рыбалка в Пронькино (СИ)"

Автор книги: Александр Шленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Адмирал был шокирован таким неожиданным вопросом.

– What do you mean? What does my sex life has to do with sergeant Erikson?

– Without Erikson you can't have an intercourse with a woman. – пояснил профессор.

– What?!

– He is not asking if you use sergeant Erikson's help when you screw a woman. – вмешался Дуэйн. – He's asking about your erection!

– Yes! Thank you, my nigga! I mean "erikson", not Erikson!

– Look, professor... I think you really need to see a speech therapist. – глубокомысленно заявил Дуэйн. И вспомнив о своих новых должностных обязанностях добавил. – Yes, I do have "Erikson", this is not a problem. The problem is that admiral is still mourning his late wife and has no desire to look at other women, let alone to screw them.

– I see. – профессор Гупта на мгновение задумался, а затем прояснел лицом, и его тёмные глаза остро сверкнули – Admiral, if your flagship was hit by the enemy and sunk, would you continue the battle?

– As long as I breathe, I will! – не раздумывая ответил морской волк.

– But your flagship has sunk! – упорствовал профессор.

– I will transfer the admiral's quarters to the most suitable battleship, make it a flagship and restore my command over my fleet! – отчеканил адмирал.

– Well... Your wife is dead, it is nearly the same as what might have happened to your flagship. Why you did not transfer your love and your passion for life to the most suitable woman and restore your command over your own life?

– Во ебёт, как насосом качает! – восхищённо проворчал Женька Мякишев по выделенке. – Капрал, лови момент и вербуй гада. Если ты этого брахмана не завербуешь, считай что ты просрал всю миссию.

– Да завербует он, не гони волну. – откликнулся Толян. – Я думаю, что капрал сперва завербует адмирала, пользуясь своим хуиным положением, а потом адмирал завербует профессора, и все мы будем в шоколаде.

– Ребята, а не пошли бы вы нахуй! – в сердцах взмолился Дуэйн, усвоивший русский язык как родной, но так и не привыкший к добродушным русским подъёбкам. – Ваш базар меня уже заебал! – тут он машинально переключился с выделенного канала на открытую связь и, не заметив этого, продолжал песочить своих приятелей. – Тут Заебал не пробегал? – и сделав подобающую паузу, ответил на свой же вопрос. – Пробегал... всех заебал!

Адмирал Шерман, как и следовало ожидать, последней реплики мистера Пекера не понял и предположил что он, вероятно, сказал что-то на своём хуином языке, который людям понимать не положено. Профессор же Гупта, напротив, прекрасно понял сказанное и не преминул уточнить так же по-русски:

– Ну и кто же тебя заебал?

– Да все, блять! И ты тоже...

– Я а то чем?

– Да хотя бы тем что у тебя хуёвый английский!

– Зато у меня пиздатый русский!

– А откуда?

– От верблюда! Я Рязанский медицинский университет закончил когда ты ещё у своего чёрного папаши висел на конце мутной каплей. Семнадцать лет в России прожил... Меня сам Виктор Иваныч Григорьев психиатрии учил, к твоему сведению. Кликуха у него была "весёлый профессор". Попивал он... Вон видишь, за стеклом посмертную маску? Это его... А гипнозу меня обучал Николай Борисович Зимин, который с самим Кербиковым начинал... И он, между прочим, тоже мимо рта не проносил... А ты-то сам откуда русский знаешь? А ну, быстро колись!

– Dwayne! – ворвался по выделенке Толян. – Here's the moment of truth! Tell him everything!

– You sure?

– Positive! Хочешь заполучить профессора, выложи ему всё как на духу! Do it!

– Do who? Кто дует? – не врубился Дуэйн.

– Блять!!! Your Russian still sucks! Tell him your fucking story! Confess to him!

– Fuck me, why not?

И Дуэйн рассказал профессору-индусу свою необыкновенную и удивительную историю. Перед тем как выслушать исповедь капрала Робинсона, профессор ввёл адмирала Шермана в состояние гипнотического транса, с согласия последнего. Профессор пообещал адмиралу что в состоянии гипноза он сможет поговорить со своей душой напрямую и достичь с ней согласия по всем интересующим вопросам. История не сохранила для нас протокола беседы адмирала с его собственной душой, и нам известно лишь немногое. В частности, адмиральская душа несколько раз на повышенных тонах произносила фразы "Let go!" и "Move on!". Фразу "What the fuck?" она вообще не произносила, будем считать что она нам просто послышалась.

Несмотря на то что профессор прекрасно понимал по-английски, Дуэйн вёл свой рассказ по-русски, не пренебрегая жаргонными словечками, а кое-где и матерком. Профессор внимательно слушал и понимающе поддакивал. По ходу беседы выражение лиц, мимика и жесты у обоих беседующих изменились до чрезвычайности, всё более соответствуя тому языку, на котором велась беседа. Мы не ошиблись, у обоих, потому что пока адмирал Шерман обстоятельно беседовал со своей душой, находясь под гипнозом, Дуэйнова душа вылезла из адмиральского полового органа и самочинно захватила всё остальное адмиральское тело чтобы удобнее было общаться с профессором.

К концу разговора афро-американский капрал, сидевший в теле белого адмирала, и профессор-индиец стали разительно похожи на двух видавших виды русских мужиков, перетирающих за жизнь.

– Ишь ты, как оно у тебя всё интересно получилось, а! А ты с Женькой и с Толяном меня познакомишь?

– Ну а как же! И с профессором Циолковским, когда мы его найдём. Женька говорит что среди мёртвых он его не нашёл, значит он жив. А если жив, значит мы его найдём!

Профессор Гупта открыл нижний ящик письменного стола и почтительно извлёк оттуда бутылку "Столичной" и две внушительные рюмки из блестящего индийского никеля с высокими ножками, украшенные замысловатыми вензелями из разноцветной эмали.

– Эх, жаль не дожил Виктор Иваныч до наших времён! Скучаю по нему... Экий матёрый человечище... Необыкновенной души был мужик! Ему бы в Индии родиться... Ну что, капрал Робинсон, употребим по пять грамм за знакомство?

– А адмиралу не повредит? – опасливо спросил Дуэйн, косясь на бутылку.

– Этому лосю? – Да он и со стакана не почешется.

– А я бы щас точно стакан накатил, если бы в своём теле был.

– С чего это? У тебя вроде всё нормально складывается. Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл... Ты, капрал, везунчик!

– Да хрен его поймёт... Как-то много всего случилось. Тело моё где-то там в России осталось, я сам в Калифорнии адмиральским хером прикидываюсь. Тюрьма, блять... Озеро это... Я понимаю что по нынешним временам ничего удивительного, сейчас наверное и не такое случается, но какая-то печаль меня гложет... Или растерянность... I don't know, you're the shrink, you tell me! – неожиданно перевёл стрелку Дуэйн.

– Кам он, май нигга, донт трай то лук мисерабл, ю ар ин э гуд сейп.

– It's shape, you dumb old Indian chink! Шейп, нот сейп! Can you tell the difference?

– That is exactly what I just said: sape, not sape!

– Ладно, объясни ты мне лучше по-русски. Because if you keep speaking your Indglish, I'll lose my "Erikson" forever.

– Ну как скажешь... По-русски, пожалуй, даже складнее получится. На вот, цукатики, водочку закуси.

– А что это такое?

– Это засахаренный имбирный корень, такое индийское лакомство.

– What? Say in English.

– Home made ginger candies. My daughter Shruthi buys fresh ginger roots and makes them.

– Вкусная штуковина!

– Бери ещё. Ну что, по второй?

– Давай. Вторая – за родителей. Мать моя померла когда я ещё в школу не ходил. Её укусила в лесу эта змея... как её... rattle snake. А отца я сам застрелил за младшую сестру, я тебе только что рассказывал. А у тебя кто из семьи живой остался?

– Кроме дочери никого. Индия, ты знаешь, почти вся вымерла. Дочку лихорадка не тронула, а её мужа и обоих моих внуков не обошла.

– Горюешь небось по ним?

– Мы, индийцы, относимся к смерти не так как европейцы. Тебе наша вера может показаться странной, но я верю что все мои родные, умершие от Лихорадки, получили освобождение от Авидья и перешли из Вайшванара в Праджня. Они нашли совершенный и окончательный покой и не должны больше бесконечно перерождаться в Сансаре.

– А если по-русски?

– Это значит что они не исчезли, а перешли из нашей реальности в высшую реальность. Я считаю что и Лихорадка, и то что поселилось в вашем озере, послано в нашу реальность Атманом с определённой целью.

– А что такое Атман?

– Атман – это высшая реальность. В Брихадараньяка-упанишаде сказано что жизненные силы, миры, боги и все существа выходят из Атмана как паутина из паука, или искры из пламени.

– Значит это типа как какая-то изначальная Вселенная?

– Нет. В Брихадараньяка-упанишаде сказано так: Атман непостижим, ибо не постигается, неразрушим, ибо не разрушается, неприкрепляем, ибо не прикрепляется, не связан, не колеблется, не терпит зла.

– Ну, профессор, ты выражаешься ну прямо как Женька Мякишев! А попроще нельзя?

– Можно. Только сперва давай по третьей.

– Кто ж против? Наливай, ты хозяин!

– Чтобы проще было, я тебе сперва коротко объясню чем моя религия отличается от твоей. Жил очень давно во Франции философ по имени Рене Декарт. Так вот, этот философ придумал такую пословицу "Cogito ergo sum".

– Профессор, не понимаю я французского? Скажи по-русски. Ну если не можешь, скажи уже на своём херовом английском.

– Это не на французском, это на латыни. И означает это "Я мыслю, следовательно я существую".

– Ни хера себе! А когда он спит или когда напился в усмерть, так что мыслить не может, то он, значит, не существует? Весёлый, однако, был философ!

– Вот! Молодец! Ты сразу понял самую суть. Ведь мысль – это всего лишь воображаемое действие. А существование – это гораздо более глубинная вещь чем действие.

– А что более глубинное чем действие?

– Чувство! У нас в Индии была пословица: Дам хай джаб так гам хай. Это означает, я жив, пока жива моя печаль. Чувство – это самая глубинная вещь в мире, а печаль – это самое глубинное чувство. Печаль – это основа существования, это ткань, из которой состоит бытие. Усёк?

– Кажется, да.

– Ну тогда я налью ещё по одной?

– А много не будет? – опасливо поморщился Дуэйн.

– Не будет. – вклинился по выделенке Толян. – Начал пить – пей! Недопить хуже чем недоебать. Жень, глянь на это чудо природы! Ты видел когда нибудь индуса, пьющего водку?

– Ну а чего б ему и не научиться? – ответил озёрный житель. – Он же семнадцать лет с русскими прожил, вот и научился. Прикинь, как в Рязани можно прожить без водки. Тем более, зимой.

Профессор Гупта мельком глянул на бутылку, в которой осталось чуть меньше трети.

– Да мы же с тобой ещё не шута не выпили! Drink a little bit more for medicinal purpose, а то адмиралу насухую беседовать со своей душой тоже напряжно. Вот, молодец, attaboy! Here, try some licorice candy. They are very tasty!

– Водку пить научился, молодец. – заметил Женька. – А вот правильную закуску так и не освоил. Ни груздей солёных, ни капустки квашеной, ни огурчиков малосольных, ни пирожков с луком с яйцами, ни беляшей с мяском, ни селёдочки с постным маслицем. Колбаски, и той не порезал... Анисовыми карамельками водку заедает как алкаш в привокзальном туалете. Тьфу!

– Ну ладно... – подытожил профессор. – Скажи, о чём ты сейчас думаешь?

– Ни о чём.

– Вот и хорошо. Думай об этом и дальше, а я буду тебе рассказывать, а ты будешь слушать. Когда мне исполнилось десять лет отец посадил меня с собой в лодку и отплыл далеко от берега. Он не взял никаких снастей, и я спросил у него, как же мы будем ловить рыбу. Но отец сказал мне – сын, мы сегодня не будем ловить рыбу. Мы будем ловить волны твоего ума. Скажи, о чём ты сейчас думаешь? – Я ответил – Ни о чём. – Вот и хорошо. – сказал отец. – Думай об этом и дальше, а я буду тебе показывать волны, а ты будешь за ними наблюдать. Видишь эту волну? – Вижу, отец. – Следи за ней, не отрываясь. Скажи мне, крепка ли волна? – Она крепка, отец. – Следи дальше. Крепка ли ещё эта волна? – Отец, она слабеет. Она исчезла! – Найди другую волну и следи за ней. Я следил за волнами, и каждая из них через некоторое время исчезала. – Почему они исчезают, отец? – Они не исчезают. Вернее, они исчезают только в твоём уме, а там, среди волн, каждый раз когда где-то исчезает волна, где-то ещё возникает другая. Ты не знаешь, где она появится, но она появится. И это не какая-то другая волна, это всё та же волна, а твоему уму только кажется что это разные волны, потому что его обманывают чувства, разобщая их. Вот из этих волн и состоит Атман – нерушимая и совершенная Вечность... Чтобы понять Атман, не обязательно читать Упанишады. Достаточно просто внимательно понаблюдать за волнами. И твоя душа, сын, тоже как эти волны. Сейчас она в этом мире и в этом теле, но придёт время, и эта волна иссякнет здесь и возродится где-то ещё. Душа так же вечна как и Атман. Бууд – бууд мен таалааб бхар джаатаа хей. Большое складывается из малого, а вечное складывается из краткого. Я понял, зачем ты здесь. Ты послан Бхагаваном. Бхагаван нуждается в твоей помощи.

– А что такое Бхагаван, профессор?

Профессор Гупта молча разлил остатки водки по вместительным индийским рюмкам.

– Ну, будем! Бхагаван – это мир четвёртого состояния сознания, в котором нет разделения на наблюдателя и наблюдаемое – там они являются единым целым. В этом мире волны никогда не иссякают, а существуют вечно. В Мандукья Упанишаде сказано так: "Не имеет частей четвёртое состояние – неизречённое; растворение проявленного мира, приносящее счастье, недвойственное". Мир изменился, и Бхагаван нашёл выход в нашу реальность. Он пытается нам помочь, но для этого мы должны помочь ему тоже. Ему сейчас надо знать о нашей реальности как можно больше. Ты должен быть глазами и ушами Бхагавана здесь, в этой стране, чтобы помочь ему избрать верный путь. Ты поможешь адмиралу вернуться к жизни и снова стать кшатрием. Он поможет тебе понять, что происходит в этой стране. И я тоже расскажу тебе всё что я знаю.

– Congratulations, corporal! – высунулся по выделенке Женька Мякишев. – Можешь считать что брахмана ты завербовал!

– А я тебе что говорил? – откликнулся Толян.

– Мужики, я вам говорил, не суетитесь под клиентом. – флегматично ответил Дуэйн и освободил не принадлежащую ему собственность, перебравшись в часть адмиральского тела, ставшую местом его постоянной дислокации. Адмирал приходил в себя после глубокого гипнотического транса с чувством, которое испытывает человек, внезапно получивший ответ на мучивший его вопрос, который он не мог разрешить в течение долгого времени.

– Ну что, Жень, поправится теперь наш адмирал? – осведомился Толян.

– Хуй его знает... – уклончиво ответил озёрный житель.

– Пока не знаю. – возразил Дуэйн.

Профессор аккуратно поставил порожнюю посудину по-русски под стол. Её надлежало сдать обратно в магазин чтобы получить взамен полную бутылку водки. Новая реальность быстро приучила людей экономно использовать любую тару.

– I am sorry, professor, where is your restroom? – спросил адмирал, который чувствовал себя так как будто в нём сидело как минимум полбутылки водки. – I need to use it real quick.

– Shruthi will show you. – спокойно ответил профессор, в котором приятно циркулировала вторая половина той же бутылки. Для бывшего аспиранта покойного профессора Григорьева полбутылки белой была вообще не доза.

– Черноволосая ассистенка провела адмирала по коридору и указала на дверь с надписью MEN.

Адмирал запер дверь туалета изнутри на задвижку, стремительно подошёл к писсуару и без всяких предисловий обильно помочился полным мочевым пузырём. Затем на его лице появилось выражение крайнего сосредоточения: адмирал глубоко вздохнул и начал энергично дрочить, периодически меняя руки и проверяя качество эрекции путём сжимания и сгибания дрочимого органа, пока накопившая сперма не брызнула мощной струёй на решётку писсуара. Адмирал аккуратно смыл следы своей жизнедеятельности, тщательно сполоснул под раковиной мистера Пекера, неожиданно разжалованного в обычный мочеполовой орган, привёл себя в порядок, и причесал волосы, глядя в зеркало. Теперь, когда сомнения в собственной мужской состоятельности были отброшены напрочь, адмирал Шерман увидел в зеркале подтянутого собранного морского офицера со стальным блеском в глазах. Адмирал был холоден и готов к борьбе.

Дуэйнова душа успела удрать из опасной зоны, и покружившись под потолком кафедрального туалета, влезла поглубже внутрь адмиральского тела через знакомое отверстие. Адмиральская душа была занята делом, она что-то выговаривала телу, что-то терпеливо объясняла. Тело почтительно слушало её, как бы стоя по воображаемой стойке смирно, то есть не физически, а внутренне.

– Yo, Tecumseh, how are you doing buddy? – обратился Дуэйн к своему коллеге. – Можно я тут чуток с тобой посижу?

– Слушай, капрал, а не пойти ли тебе на хуй! – весьма нелюбезно отозвалась адмиральская душа. – Ты чё, не видишь что ли, я тут, на минуточку, делом занимаюсь!

Дуэйн, мысленно вздохнув, поплёлся на отведённую ему в адмиральском теле территорию, размышляя над странной взаимосвязью человеческого языка и манеры поведения. Не успела адмиральская душа сказать пару слов по-русски, как сразу в ней откуда-то хамство проявилось. А пока говорила по-английски, такая была душка...

Капрал Робинсон быстро переключился на какие-то другие мысли, а автор сего повествования ещё довольно долго размышлял над этим вопросом, пока не пришёл к заключению что всё дело в том что в русском языке человека можно называть на ты, а в английском – нет. В самом обращении на ты уже заложена определённая доля панибратства, которое проистекает в равной степени из сердечной близости к другому человеку и из хамского отношения к нему же. Поэтому человек, говорящий по-русски, считает своим долгом нахамить собеседнику, чтобы таким образом выразить своё самое сердечное к нему отношение.

***

– Дядя Женя, а что если эта дрысня, которая перебаламутила всю Землю и наше озеро, и нас с тобой съела, так и не научится людей делать? Вообще никогда? Мне тогда всю жизнь так в крабе и сидеть? А тебе в каколине?

– Не бойся, Федька! Рано или поздно научимся. И не только людей. Люди, Федька, это херня на постном масле! Мы что-нибудь ещё и поинтереснее придумаем.

– А если я, дядя Женя, не хочу поинтереснее? Если честно, я и крабом уже не хочу, даже разведчиком... Я назад хочу, в свою деревню. И чтобы опять быть в своём теле, и чтобы Валька тоже... И чтобы наши все тоже были живы, и тоже в свои телах, а не в лягушачьих. Чтобы опять с пацанами в лес ходить, грибы собирать, рыбу ловить, костры жечь... А потом стать взрослым мужиком, пить водку и ебать красивых баб. Хочу, чтобы всё как раньше!

– Как раньше, Федька, теперь уже никогда не будет, это точно. Будет или лучше или совсем никак. И это, Федька, от тебя тоже зависит. Если ты будешь хотеть лучшего, значит будет лучше обязательно. А если будешь хотеть как раньше, значит ничего не будет.

– А как я могу хотеть как лучше, если я никогда лучше не пробовал?

– Ты знаешь, Федька, чем отличается душа, которая хоть раз побывала в человеческом теле от всех прочих душ?

– Так это же любой дурак понимает, дядя Женя! Завистью конечно! Курица не завидует, свинья не завидует, кошка, собака, тоже не завидует. А человек – всему завидует! Ревновать и обижаться любая скотина умеет, а вот завидовать – это только человек.

– Правильно, Федька. А как ты думаешь, отчего человек может завидовать, а скотина не может?

– Не-а! А отчего, дядя Женя?

– Это потому что в человеческом теле у души развивается дар воображения. Человек может вообразить себе как чувствует себя другой человек, который красивее его, умнее его, удачливее, смелее, решительнее... Так почему бы тебе не вообразить более совершенное тело чем у человека, которое чувствует мир тоньше, которое понимает вещи глубже, которое даёт душе возможность соединять разум с любовью, которое не стареет и живёт вечно! Почему тебе не обратить свою человеческую зависть себе на пользу и не начать завидовать этим будущим разумным существам, в которые мы когда-нибудь переселим все души, которые этого пожелают?

– Дядя Женя, ты умный, ты учителем был, ты можешь думать про то что никогда не видел, и тебе от этого легче делается. А я – простой деревенский пацан. Я умею завидовать только тому что я вижу своими глазами. Может быть мне в этом будущем теле и правда понравится. А что мне сейчас-то делать? Тоскливо мне в этом панцыре с клешнями. И в лягушку тоже не хочется.

– Ну хочешь, на денёк другой можешь попробовать рыбьё тело. Мы тебя посадим в тело воздушного патрульного. Полетаешь над озером, научишься лавировать в воздушных струях, петли всякие делать. А ещё если хочешь, можем тебя в осьминога посадить. Мы его специально для тебя сделаем. Освоишь реактивное движение в воде, щупальца с присосками.

– Ну давай. А то мне как-то тошно уже всё крабом да крабом. Дядя Женя, а разве человек не самое разумное творение природы как нас в школе учили?

– Нет, Федька. Неправильно вас в школе учили. Природа вся разумна, в каждом своём проявлении. А вот человек – далеко не всегда. Человек разумен, но при этом человек – раб своих желаний, а желания человеческие к разуму глухи. Ладно, Федька, не горюй! Сиди себе под камнем до утра, а утром в небе полетаешь.

– Это ты прав, дядя Женя, что человек – краб своих желаний. То-то он всегда лезет своими клешнями куда его не просят. Вот и долазился...

***

– Жень, ты там чё в озере делаешь? Не спишь? Скучаешь? Как там наш дракон, готов уже?

– Я теперь, Толян, никогда не сплю. Я же теперь не человек с телом, и даже не обычная человеческая душа, так что спать – это не ко мне. Дракона я вам строю, как договорились. Скоро закончу, Петровича пилотом посажу и к вам отправлю.

– А я думал, озеро само дракона делает, а ты сидишь на дне и хуй дрочишь. Как в песенке: "сидит Садко на дне морском, шлифует жопой грязь"...

– Толяныч, я тебе уже сто раз объяснял, я – это и есть озеро. Ну не всё, конечно, а малая часть. А ты всё никак не вкуришь.

– Да ладно, Жень, я просто пошутил, а ты вместо того чтобы поржать, занудничаешь как профессор. Я тебя давно спросить хотел. Вот у вас там в озере всё настолько сложно. Нам никогда не понять... И человека вы хотите усложнить, усовершенствовать, да? Ну там, мозгов ему добавить, тело придумать какое получше. Это понятно. Но мне главное непонятно – зачем это всё нужно? Ведь всякие букашки-таракашки, микробы всякие живут, они совсем простенькие. Но ведь живут как-то! И счастливы поди, раз вы их от нас защищаете. И человек тоже, может и не такой сложный как вы там все, и понимание у него детское, но ведь и дети счастливы. И не факт что когда он вырастет взрослый и поумнеет, у него счастья добавится. То есть, счастье, оно как бы от сложности и не зависит. Так зачем вам нас усложнять, если оно нам счастья нисколько не прибавит? А может и совсем наоборот.

– Ну, разведчик, ты даёшь! То вроде такой весь земной, деловой, минно-взрывное дело знаешь, и тактику разведгруппы в тылу врага, и даже разведку в легальных условиях, а тут вдруг ни с того ни с сего философом заделался.

– Ладно, начхим, ты мне зубы-то не заговаривай, ты на вопрос отвечай!

– Да в том-то всё и дело, Толян, что нечего мне ответить. Подловил ты меня капитально. Подумать надо.

– Подумать вам надо было прежде чем к нам на матушку Землю влезать. Надо было сперва поизучать нас получше, потом прикинуть хуй к носу, стоит или не стоит, а потом уже начинать эксперименты над нами ставить, а?

– Оно конечно, только если бы мы к вам не влезли, как бы мы вас изучали?

– Тоже верно. – со вздохом заключил Толян, и поразмышляв немного, добавил – Раз вы влезли к нам, не позаботившись о последствиях, значит вы это сделали не для нашего блага, а для своего. Ведь так, начхим?

– Чтобы я ответил на этот вопрос, разведчик, ты сперва объясни мне, что такое благо. А заодно и что такое счастье, и в чём между ними разница. Только не конкретно, а вообще, в принципе. Можешь объяснить?

– Наверное нет. – уныло ответил Толян. – Я же не философ.

– Ну видишь. А у нас, у озёрных, вообще таких понятий нет. Всё что могу тебе сказать, а дальше думай сам. И вообще, хватит философии! Я сейчас отправляю Петровича в полёт, минут через десять он уже будет у вас. Так что быстро собирай манатки и лети в Кубинку. С собой кого возьмёшь?

– Лёху возьму. Пусть маленько проветрится.

– Лёху – это правильно. Кстати, ты как думаешь, кто ему помог волчье ухо отрастить?

– Хочешь сказать, озеро помогло?

– Ну, не совсем озеро. Химера в Лёхе завелась. А мы её маленько подрихтовали, чтобы она полезную вещь сделала и сразу сдохла. С тех пор Лёха стал наш, озёрный. Только он и сам не знал, что он наш проект, пока с нами вплотную не столкнулся, и мы ему всё объяснили. И с Васькой так же, только Ваське мы сразу объяснили что к чему, и клешню тоже сами ему подсадили.

– Да, Жень, всё ваша бригада умеет. И народ переморить лихорадкой ради его же пользы, и уран с плутонием подболтать так что они теперь с ветерка взрываются. И ухи вы волчьи у людей отращивать умеете, и клешни... И души переселять, и драконов в озере выращивать. Непонятно только, зачем вся эта морока с драконом. Не верю я, что ты не можешь сам в Кубинку сгонять и солдатикам помочь. Или прямо из озера до них дотянуться... Если не хочешь, так и скажи!

– Толян, есть у тебя херовая привычка наезжать! Никого наша бригада не переморила. Просто аккуратно утилизировала тела, а души собрала во временный коллектор. Хорошо что успели это сделать, а то у вас тут через пару сотен лет был бы лунный пейзаж. Вы же, блять, даже не понимаете, какие вы уроды! Всё что вы делаете, вы делаете через жопу, потому что думаете только про свою выгоду, которая прямо сейчас, а на все отдалённые последствия забиваете болт. Дотянуться отсюда до Кубинки я не могу – слишком далеко. Что касается твоего предложения сгонять самому, то я думаю, лучше не пробовать.

– Ёпт, Женька, как же тебе не хочется булками шевелить...

– Ну давай, Толян, я пошевелю булками, хули мне, трудно что ли? Тока ничё, что я вот щас как вылезу из озера и попрусь в вашу Кубинку, а ваш земной шарик от этого извернётся в бублик? Как тебе будет такая новая физическая реальность?

– Ни хуя себе! Жень, ты тогда смотри, давай там поаккуратнее!

– Вы бы лучше сами были поаккуратнее, тогда бы и нашей бригаде не пришлось на вашу поляну заходить и думать тут, как исправлять ваше говно. – ворчливо заметил Женька Мякишев.

***

Вместе с ходом времени меняется значение вещей

Тит Лукреций Кар

Жизнь проходит навеки без всякой надежды на возвращение

Джордано Бруно

Детерминизм необратимого процесса может и должен заключаться имен–но в том, что по состоянию в данный момент принципиально нель-зя восстановить прошлое.

А.М.Хазен

Наилучшим вычислителем системы уравнений является физическая система, для которой они, собственно, и были составлены.

Ричард Фейнман

Завершив свои туалетные дела, адмирал Шерман вернулся в кабинет профессора Гупты чтобы поблагодарить его за помощь и попрощаться.

– Admiral, what are the Navy regulations when a serviceman wants to get married? – неожиданно задал вопрос профессор.

– It depends if the marriage takes place on the U.S. soil or overseas.

– It's the U.S. soil, admiral. To be even more specific, it's the state of California.

– If this is the case, professor, a serviceman should take the same course of action as civilians do. He and his fiancee need to apply for a marriage license and marry according to the California law. Why are you asking?

– My daughter Shruthi and sergeant Erikson have decided to get married.

– Are you serious, professor?

– Yes, I am. I noticed that they were attracted to each other from the moment sergeant Erikson came in.

– Have they had enough time for such an important decision?

– They've been together all the time while we were having our therapy session.

– Wow! It did not take long! And she's not scared to die of Fever if she becomes pregnant?

– Well, you know, Shruthi lost her entire family to Fever, so she's been scared to get married again and take another loss. But while talking to this young man, she suddenly had a vision that if she marry him, she won't die and their children won't die either. I believe her, she is clairvoyant.

– Did she fall in love with the sergeant?

– I know my daughter. I saw her eyes when she was making his coffee.

"Fuck! I knew it!" воскликнул про себя Дуэйн, но вслух ничего не сказал.

– Olaf, that was a fast move on, even for a marine! – только и сказал адмирал. – Are you sure you love this woman?

– Affrimative, sir! I officially ask your permission to get married, sir!

– Shruthi, what about you? Do you love sergeant Erikson?

– Yes, admiral. I love him with all my heart! Will you give Olaf a permission to marry?

– He does not need my permission. Just go to a courthouse of your choice and get your marriage license.

Какая всё же это удивительная штука – любовь! Не только в кино, не только в театре или в их бледном невзрачном и лживом отражении, каковым является реальная жизнь, а даже и таких неподходящих для этого местах как апокалиптический роман, в котором человеку не то что кого-то полюбить, а и просто дожить хотя бы до середины повествования ой как нелегко, она внезапно зажигается от электрического соприкосновения рук и взглядов мужчины и женщины, горячо и ярко, и заставляет давно разуверившегося в любви автора книги остановить своё перо в досадном и в то же время радостном изумлении – ну надо же!

Н-да, всякое бывает... Не только автор этого повествования, но даже и всезнающий Женька Мякишев не думал и не гадал, что визит адмирала Шермана к доктору по душевных хворям приведёт к такому неожиданному побочному эффекту. И что интересно, у автора, будь он даже самым последним циником, ни за что не поднимется рука хладнокровно вымарать из рукописи это неожиданно вспыхнувшее чувство, совершенно некстати связавшее двух второстепенных героев романа незримой волшебной нитью.

Любовь – это такой редкий цветок в нашем повседневном лепрозории, что убить её – это абсолютно немыслимое святотатство даже в реальной жизни, а уж в книге и тем более. Пусть она ещё не раз обернётся лишней головной болью. Пусть придётся до умопомрачения думать, как вписать эту ненужную и банальную интригу в сюжет и выжать из неё что-нибудь полезное. Да что там... Пусть сгинет всё на свете, но любовь должна жить! И поэтому из всех поворотов сюжета следует выбирать тот, в котором побеждает любовь.

"Это ж просто охренеть от таких поворотов..." подумал автор, и поскребя в затылке, погрузил пальцы в клавиатуру. С первым же тычком по клавише повествование, застывшее на последнем кадре, дрогнуло в раздумье, а затем полным ходом решительно двинулось вперёд.