Текст книги "Бесконечное лето: Не чужие (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Добрались… инвалидная команда, – Иван Фомич выглядел как-то даже слишком для него серьезно с автоматом и в новеньком шлеме-сфере. Он горбился и явно чувствовал себя неуютно. – Стройся.

– Между прочим, инвалидами первоначально назывались ветераны войн, – поучительно сказал я, занимая место в строю. Строй был преступно короткий, а черные силуэты – теперь это было понятно – представляли собой крупных парней в каких-то незнакомой форме и обвесе без знаков различия и родов войск. На нас они глядели безо всякой симпатии. – Герои былых времен, можно сказать.

– Я как раз это и имел в виду, – пояснил командир. – Давай, не задерживай.

Автопоезд и БТР запарковались в хоздворе местного завода сверхмощных трансформаторов – «Супера» в просторечии. Местечко выглядело мрачным – в одну сторону тянулась бесконечная автостоянка, в другую хмуро высились разновысокие заводские корпуса, позади было широкое и плоское, как камбала, складское вроде бы помещение, и только слева, далеко и едва заметно, зеленели за решетчатым забором упрямые елки.

– А они ничего, да? – пробормотала Алиса. – Молодые, крепкие ребята, нижние чины. Группа поддержки… или почетный конвой?

– Разговоры!

Не знаю, зачем это все задумывалась, но придумка была так себе – строй только показал то, что и так было всем понятно. На фоне четверых здоровенных лбов наша компания не то, что проигрывала, а терялась. Фомич это почувствовал, его усы печально обвисли.

– Вольно! – резко скомандовал он и еще больше сгорбился. – Товарищи! – поправился: – Ребята. Приказ вам известен, обсуждать его не будем. Незачем. Вы разбиты на две тройки. Первая, штурмовая, прочешет по первости склады, вон они. – Он махнул рукой перед собой, нам за спины. – Вторая…

– Это основываясь на чем такие указания? – поинтересовалась Славя. – Агентурные данные, мощная интуиция, или как обычно – искусная разведка с беспилотников?

Фомич некоторое время молча на нее смотрел.

– Все вместе, – решил он. – Значит, вторая тройка поднимается по запитанному специально для вас лифту – завод-то третью неделю стоит, если не знали – на крышу. И контролирует оттуда. А эти ребята, – он показал на охламонов без знаков различия, – будут вас прикрывать и обеспечивать безопасность. Вопросов нет? Я так и думал. Разойдись!

– Есть вопрос…

– Отставить. Разойдись!

Под навес складов мы зашли очень вовремя – снаружи принялся накрапывать противный дождь, его шепот по кровельной жести звучал приятно, почти интимно, но мокнуть снаружи – нет уж, разрешите увольнительную. В помещении было сухо и довольно светло – хорошим, теплым светом, а не этим дурацким люминесцентом, от которого даже живые люди становятся похожи на мертвяков, а уж мертвяки…

Мандраж, подстегиваемый тем, что рассказала чуть раньше Славя, почти испарился, и перспектива отправиться на тот свет за любимую советскую Родину уже не вызывала яростного протеста. Может, просто устал, или выработанный надпочечниками адреналин притупил чувства, а может, потому что один раз уже почти умер несколько недель назад, и второй раз было не страшно.

Я неловко наступил на больную ногу, и раскаленное шило, тут же проткнувшее ступню, показало – нет, никакого адреналина. Тебе просто все равно, дружище. От души поздравляем, кажется, ты становишься настоящим солдатом.

«Конвоиры» впереди переговаривались вполголоса.

– Что, Серега, завтра как – выходной?

– Ага, в полный рост – наоборот, сказали выйти повторно.

– С какого, извиняюсь, бодуна?

– Не объяснили, почему-то, ссылаются на указания начальства. Басурин этот что-то крутит…

– Чертовы евреи опять придумали что-то свое, – прокряхтел первый. – Куда ни плюнь, кругом одни евреи…

– И велосипедисты, – подтвердил я.

– Велосипедисты тоже, – подозрительно уставился на меня высокий кучерявый блондин, которого вроде бы звали Серегой. – Постой, причем здесь велосипедисты?

– А евреи причем?

Складское помещение оказалось доверху заставлено какими-то серыми ящиками в полтора моих роста, похожими на те, которыми заставляют доверху сухогрузы и седельные тягачи, только без их попугайской раскраски, все очень прилично и скучно. И очень сильно ограничивало видимость. Бомбы они что ли здесь упаковывали? Лампы наверху бросали вниз такой яркий свет, что казалось – из пола вырастали яркие, почти материальные столбы, такие горячие, что их хотелось коснуться рукой.

– Очень мило, – словно прочитала мои мысли шедшая рядом Алиса. – Почему-то именно так я представляла место, где мы предадимся жаркой страсти на глазах у офигевающих от такого поворота стражников… пардон, группы поддержки. Давно хотела тебе это сказать, кстати.

А это ее состояние я знаю, видел уже. Она взвинчена и напряжена. Пожалуй, испугана. Пару месяцев назад я бы, наверное, вел себя так же. Жаль, что нельзя вернуться на пару месяцев назад, мы бы составили неплохую пару.

– Врешь ведь, рыжая, – догадался я. – И не краснеешь.

– Краснею, – прошептала она. – Только ты не видишь.

– Намекаешь, что у меня плохо со зрением?

– Нет. Это не то, на что я намекаю.

– Я все слышу, между прочим! – возмутилась ковылявшая позади Ульянка. От ее бравады и радости по поводу обращения к оружием не осталось и следа, броник был слишком тяжелым, а автомат, даром что укороченный, с каждым шагом неловко шлепал ее по спине и ниже. – Не стыдно вам о таком при детях разговаривать!

– Эти дети у меня недавно интересовались, можно ли забеременеть рыбами, поев икорного масла, – сказала в пространство Алиса. – Когда всякий знает, что по-настоящему опасна в этом смысле только зернистая икра.

– Ой…

– По сторонам смотрите, – буркнул кто-то из конвоиров. – Возьмем тряпок живыми – премию выпишут. Ты чего хромаешь-то, парень?

– Несчастный случай, – сказал я. – Велосипед, понимаешь, на ногу упал. Так что там насчет премии?

– Тройной оклад. За каждого.

– Что ж ты на этот оклад тут покупать собрался? – резонно поинтересовалась Алиса. – Десять тысяч бутылок «Жигулевского»? Или автомобиль «Москвич», носиться по раздолбанным дорогам и грозить кулачишком врагу издалека? Видал он тебя в гробу в сиреневых носках – враг этот, я имею в виду.

– Ты, девка, того, осторожнее, – предостерег Серега. – Трепать языком, конечно, не запрещается, только же и меру нужно знать.

– А то что? – Алиса подбоченилась.

– Бдительные воины не оставят этого просто так, поэтому арестуют и посадят. А потом сожгут в досудебном порядке, за грязную клевету на доблесть наших вооруженных сил, – предположил я, едкое алискино состояние было, похоже, заразным. – Это довольно обидно, ведь я уже купил тебе тайком кило ванильных сухарей на передачу и даже собрался запечь напильник в батон.

– Одно удовольствие глядеть на вас, – пробурчала Ульянка. – Душевные люди, высокие отношения.

На складе вроде бы немного потемнело. Я взглянул вверх – в центре потолка по прихоти архитектора было здоровенное стеклянное окно, вроде светового люка. Как там Славя, интересно?

– Оп! – один из парней уставился куда-то вперед. – Я что-то видел.

– Я за свои восемнадцать лет тоже немало повидала, – согласилась Алиса. – Был как-то случай…

– Тихо, дура! Говорю, есть там кто-то. Впереди, вон в том углу, за ящиками.

– Из местных рабочих кто? – предположил я.

– Не, эвакуированы все. Может, собака какая, конечно… Сходи-ка проверь, хлопец.

– А у самого чего – очко играет?

– Что играет, тебе лучше не знать. Сходи, говорю.

– А ты что, тоже теперь мой командир? – поразился я. – Слыхала, Алис? Размножаются, что характерно, как кролики!

– Давайте я! – мелкая шаровой молнией снялась с места и плавным кошачьим шагом направилась в указанном направлении. – Хм… да тут вроде пусто… воняет только. Вроде как ацетоном, или растворителем… краской, во! О! Тут как раз белой краской на полу что-то намалевано. Большой белый крест. Так и должно быть?

– Наверно, – охрипшим голосом сказал безымянный конвоир. – Так и должно.

А вот интересно, как Славя и ее тройка, будучи снайперами, могут прикрывать нас, когда они наверху, а мы торчим в каком-то душном помещении, где почему-то воняет краской. Странное решение командования, верно?

Если только это разделение не было придумано специально.

– Алис! Назад! – я крикнул это слишком громко и позорно дал петуха. Да и слишком поздно уже, наверно.

Раздался странный звук, словно о землю разом, в секунду заколотил проливной дождь или некрупный град. Только вот нет здесь, на бетонном полу склада, никакой земли. И дождя тоже никакого нет, а это значит… значит…

Они появились неожиданно, метрах в пятнадцати – три фигуры в гладких серых скафандрах с черными непрозрачными забралами, чуть ниже меня. Оружия при них не было, только от плеч расходилось неяркое голубоватое свечение. Оно не выглядело опасным.

– На хер ваши тройные оклады, – сказал я, ловя крайнюю слева «тряпку» в прицел. – Не было такого уговора.

Выстрел бахнул в закрытом пространстве оглушительно, один, потом второй. Короткой очередью отозвалась Алиса. Но не похоже было, что тряпкам они хоть как-то вредили. Больше, чем, скажем, неожиданный дождь.

– Halde, – механическим голосом донеслось из-за черного забрала. – Ver takam teim da.

– Бросьте оружие, ребятки, – сказал конвоир без имени. – Не нужно оно вам.

Что? Что?!

Я все мог предположить. Ну, почти все. И что нас отправят наживкой для тряпок, и что, в отчаянной ситуации принесут в жертву, и что просто бросят на верную смерть, без всякой надежды на спасение… Но вот так? Трезво, взвешенно отдадут «представителям инопланетного разума», будто военнопленных?

Алиса все поняла еще раньше. И, в отличие от меня, не думала долго.

– Ах вы суки!

Но повернутый к конвоирам черный зрачок ствола не расцвел больше вспышкой выстрела и не издал ни звука, хотя палец девушки побелел на спусковом крючке.

– Ne terkwe, – сказал кто-то из пришельцев. – Ne mewe. Takam yor da.

Я тоже уже не мог двигаться – мышцы не то, чтобы отказали, а будто замерли в одном крайнем положении. Застыли. Судя по неразборчивым звукам из-за ящиков, у Ульянки дела были не лучше. Тряпки приближались, медленно и уверенно – двое к нам, один направился за угол. В них больше никто не стрелял.

– Извините, хлопцы, – сказал конвоир по имени Серега. – Но они связались вчера с Комитетом и предложили вариант. Мы отдаем вас, а они снимают купол. Зачем-то вы им сильно нужны, видимо. Басурин аж обдумался весь, целую ночь его чаем отпаивали, но все-таки дал добро. Еврей, что ты хочешь.

– Обмен-то справедливый, – вступился первый. – Вас вон шестеро, а нас тут под миллион будет. Неужто дело того не стоило?

– Справедливый? – взвилась Алиса, все еще пытаясь совладать с автоматом. – Справедливый, твари? Вы ж не нас даже предали сейчас! Вы самих себя предали! Свою душу, сколько ее ни есть, сердце свое этим тварям задаром отдали! И отольется вам это чуть позже, стократно отольется, наплачетесь… Эх, мне бы сейчас хоть на секунду добраться до этих уродов… сволочей… тряпок!

Пришельцы были уже рядом, и их шлемах отражались наши искаженные лица. На запястья надели браслеты, тут же разгоревшиеся той же самой тусклой голубизной. Алиска все еще билась в этих странных наручниках, этих силовых захватах, билась отчаянно и яростно, как всегда, билась, как неизлечимо больной, но дикий котенок, которому добрые ветеринары дают смертельную дозу снотворного. Кричала и рвалась, и знала, что все бесполезно, что люди куда умнее и больше ее уже все решили, и ее маленькая молодая жизнь, и все наши жизни были сочтены суммой, достаточной для оплаты предложенной сделки.

Я не бился и не кричал. Я смотрел.

– Простите, ребята, – сказал Серега. – Такая карта вам легла, что уж теперь.

– Es gedon. Lypte ver.

– Нет, – сказал я, наблюдая, как уходит из-под ног земля, и мы, ведомые и поддерживаемые неведомой силой, взмываем в темнеющее небо прямо сквозь дурацкую стеклянную крышу. – Не прощу.

***

Примечание к части

*В нашей реальности таких шагов и автомобилей не было.

**В нашем мире «Урал-395» не пошел дальше опытных моделей. На его основе уже в настоящее время выпускаются «Уралы» серии «5323» и разнообразные спецавтомобили.

***В нашем мире автомобиль выпускался мелкосерийно.

****В нашей реальности это был представитель немногочисленного трехосного семейства полноприводных «равнорасположенных» автомобилей, состоящего всего из нескольких прототипов.

*****У нас разведывательный беспилотный аппарат «Пчела-1Т» совершил свой первый полет в конце 1990 года, а принят на вооружение и вовсе в 1997. Ту-243 пошел в серию в 1995, принят на вооружение в 1999. Ту-300 совершил первый полет в 1991, был заморожен. Работы над проектом возобновились в 2007 году, но внятных результатов до сих пор нет. В мире «Не чужих» отсутствие крупных мировых конфликтов и необходимость создания действенной системы слежения и разведки форсировали разработку в ввод в строй подобных аппаратов.

«Ульяна». Глава 9. Трудности перевода

Когда все только начиналось, и у нас еще не было этих отличных штатовских тренажеров, а были только грубо сваренные ацетиленовой горелкой водопроводные трубы и автомобильные диски, был у нас в зале один уникальный экспонат. Настоящий тренажер для спины, сине-белый, со всякими хромированными трубочками и мощными тросами.

Не знаю, кого наш тренер убил, чтобы его оторвать и притащить в зал, но это, видимо, был очень суровый парень. На грузах сзади, тех, в который вставляют металлические штырьки для фиксации веса, какой-то хохмач написал фломастером бодрые шуточки. На самом маленьком весе красовалась надпись «Девчонка», на втором «Первоклассник», дальше – больше: «Слабачок», «Тренирующийся», «Упорный», «Культурист», «Рэмбо» и так далее. На последнем весе трясущейся рукой было выведено «Кто ты, тварь?»

Вот именно этот вопрос мне сейчас и хотелось задать. Кто ты, тварь?

Из-за моей спины донеслось хихиканье.

– Вопрос остается, – сказал я холодным голосом. – Кто это сделал?

Четверть часа назад Лена пошла в туалет и обнаружила в рулоне с туалетной бумагой трех тараканов, вроде бы дохлых, но без точной уверенности. Она и в нормальном-то состоянии не блещет уравновешенностью, а здесь у девушки приключилась настоящая истерика – без обмана, с пусканием пены изо рта и закатившимися глазами. Пришлось колоть успокоительное, но в целом это тянуло на подрыв боеспособности.

За спиной хихикнули повторно.

– Магическим образом все случилось, мое такое мнение, – сообщила Ульянка. – А может, это проделки инопланетян, про это недавно писал известный стоматолог – или, сантехник, не помню – Эрнст Мулдашев. Насекомые заползли в кабинку, примостились в рулоне, он мягкий и удобный, да и померли. Во сне. А вы тут скандал подымаете.

Из коротких, точных и довольно обидных фраз, которыми предпочитала общаться Ульянка, постепенно стало ясно, что беспризорницей в полном смысле этого слова она была довольно недолго – потом связалась с известными людьми и какое-то время промышляла в составе воровской шайки, работающей по базарам. Девчонке такая жизнь откровенно нравилась, и прекращать ее у нее не было ни малейшего резона.

– К черту разбирательства, – решил я, развернулся и ухватил ее за руку. – Один хрен понятно, что это ты, дрянь мелкая.

– Да пошел ты, защитник хренов! – она с легкостью вывернулась, хлестнув длинными толстыми косами по рукам. Мне не хватало равновесия постоянно маневрировать, ноги слушались так себе. – Кто ж знал, что эта психованная такая… в общем…

– Психованная? – помогла ей Славя. Синий глаз на израненной половине лица дергался в тике. – Действительно – кто?

– Ну ладно, ладно, – пробормотала Ульянка, опустив голову. То ли ей правда было стыдно, то ли притворялась, чтобы мы отстали. – Какие все нежные, прямо не пошути…

– Спасибо, – кивнула мне Славя. Словно фронтовому товарищу. – Никуда это не годится, конечно. И Ульяна безобразно себя повела, но и Лена… Крылья Хугина, как можно человека с отсутствующей нервной системой ставить оператором зенитного комплекса?

– Тут не в нервной системе дело, – пожал я плечами. – Не хочу ничего сказать, но если я в такой ситуации обнаружил у себя в руке дохлых тараканов, обделался бы, не иначе.

Мне показалось, что в глазах у Слави, словно искорка в непроглядной ночи, словно падающая звезда в темном небе, промелькнула усмешка.

– Что ж, будем работать с тем, что есть, – заключила она и вышла.

***

Перед глазами все было бело и неподвижно – по крайней мере, сначала. А потом я обнаружил, что нахожусь в… клетке. Самой обычной металлической такой камере, только вместо стен вокруг были стальные прутья толщиной в два пальца. На полу лежала циновка из грубой серой ткани, в потолок была сделана горящая холодным синеватым светом лампа. Вот и все.

Нет, не все – в соседней, левой камере лежала бесчувственная, но вроде бы неповрежденная Алиска, даже протез был на месте. Справа обнаружилась слабо шевелящаяся Славя, дальше Ульяна, потом было не очень хорошо видно, но наверняка и Ленка с Мику тоже никуда не делись.

И справа, и слева наши клетки-камеры заканчивались в итоге стенами из скучного серого железа. Впереди и сзади оставалось свободное пространство, что-то вроде широкого коридора, а потом снова начинались такие же, как у нас, клетки, только пустые.

Выглядело это… ну, как тюрьма выглядело, понятное дело. Наша, обыкновенная тюрьма, без единого намека на внеземное происхождение. Может, этого и не было вовсе – похищения и взлета в угрюмое клубящееся небо, навстречу огромному черному кораблю тряпок? Может, мы все еще где-то на Земле?

– Охренеть не встать, – неразборчиво пробурчала Алиса, пытаясь оторвать рыжую и, видимо, очень тяжелую голову от пола. – Так вот она какая, загробная жизнь… А я ее себе совсем иначе представляла. Без чертовых пришельцев, в частности.

И последний вопрос может считаться снятым. Все было. Все произошло взаправду – со всеми шестерыми из нас.

Славя осторожно и медленно, словно во сне двигаясь, приняла сидячее положение, но ничего не сказала. Выглядела она как сапер, медленно раскручивающей рабочую часть какого-нибудь самодельного взрывного устройства. Нахмурилась. Покрутила головой, к чему-то прислушиваясь.

– Все живые? – Алиса решила взять на себя непростую функцию переклички.

– Ты выглядишь довольно живой, – сообщил я. Странно, но я не чувствовал никакой депрессии или отчаяния. Черт, да я ощущал себя лучше, чем когда-либо за последние два года – это если не считать ноги, конечно, нога все еще болела. Но настроение было вполне боевым. Я был жив и относительно здоров, и, как ни парадоксально, почти гарантированно защищен от ближайшего налета тряпок. А многие ли из вас могут похвастаться тем, что их похитили инопланетяне?

– Я не про себя, идиотина, – отмахнулась она. – Белобрысая вроде как тоже в норме, хотя и заторможенная какая-то. Остальные чего-то дрыхнут до сих пор. Им больше досталось? Или мы просто выносливые?

Алиса тоже, кажется, лучилась энергией. Случайность? А может, это тряпки запустили в камеры какой-нибудь веселящий газ, от которого на меня и напало это говорливое настроение? И именно к его шипению прислушивается сейчас Славя?

Я зачем-то задержал дыхание, но почти сразу сообразил насчет глупости такого шага. Если нас правда решили отравить или накачать какой-нибудь дрянью, то это уже произошло. Так что можно спокойно сидеть на заднице дальше. Перед смертью не надышишься, как говорят – и очень правильно говорят, кстати.

В дальней камере-клетке зашевелилась и что-то буркнула неразборчиво Ульянка. А потом принялась ругаться. Причем так изобретательно и красочно, что, по-моему, даже у привычной ко всякому Алисы запунцовели уши. И еще она ни разу не повторилась, а я слушал очень внимательно.

Общий смысл ее речи сводился к тому, что уж на что тряпки имеют много общего с самками наших земных собак, но замечательное руководство во главе с Наливанычем, военкомом и партийным товарищей их переплюнули просто на раз. И она, Ульянка, приложит все усилия, чтобы по возвращению воздать этим гражданам причитающееся – если, конечно, не сдохнет по пути, что считает, между прочим, вполне вероятным с учетом нашего нынешнего незавидного положения.

– Крепко завернуто, – одобрил я, дослушав до конца. Страха и паники по-прежнему не было – наверное, это защитная реакция организма такая: поделать ничего нельзя, так что зря бояться? – Некоторые обороты я даже освежил в памяти. Спиши слова, а?

Где-то в отдалении донесся словно бы легкий вздох и тихий смешок.

– Ленка, ты? – окликнул.

– Я… – ответила пустота. – Весело тут у вас.

– Сам радуюсь, послушай – где бы мы еще так шикарно развлекались в военное время? Вот так нужно было нам устраивать «небоевое слаживание» там, дома – закрыли бы в клетки без еды, воды и параши, мигом бы установилась дружба и взаимопонимание.

На этот раз смешки донеслись с нескольких сторон. Ага, и Мику, значит, тоже уже очнулась. Все в сборе. Я с кряхтеньем поднялся на ноги – ступни ныли, но в целом вели себя куда лучше, чем можно было бы предположить.

– Итак, дорогие друзья, – начал я, прохаживаясь на своих законных девяти метрах, – предлагаю оценить диспозицию. А она следующая: злобные упыри-тряпкоиды хитростью и предательством затянули нас к себе на хату. Это минус. Но есть и плюсы.

– Отдельным пунктом запиши, что это все впопурасы из Исполкома придумали, и нас предали и продали, – предложила Ульянка. – Чтоб не забыть ненароком.

– Поступило предложение от товарища Советиной, – сказал я солидным голосом. – Будут ли возражения? Возражений не поступило. Продолжим. Есть в нашей ситуации и безусловные положительные моменты – мы живы и не получили ранений при транспортировке. То есть зачем-то мы этим… как правильно Ульянка выразилась, гражданам, получается, нужны. А значит…

Что это значит, я не успел сказать, потому что в конце «коридора» вдруг бесшумно открылась овальная дверь, и в нашу «тюрячку» ступил высокий силуэт.

Тряпки! Я смотрел во все глаза – живых пришельцев не видел еще никто из землян. И сперва этим глазам не очень-то и поверил. Они были чертовски похожи на людей. Нет, не так: они были вообще неотличимы от людей! В рассеянном свете, которые давали в «коридор» лампы наших клеток, вошедший в «тюрьму» выглядел как обычный светловолосый парень лет двадцати-двадцати пяти, ну, может, чуть слишком худощавый и высокий. Верные метр девяносто пять, не меньше. Одет он был в какой-то блестящий комбинезон то ли серого, то ли голубого цвета, по сторонам смотрел внимательно и ступал осторожно.

Но… это невозможно! Мы все видели документалки, там и наши, и американские военные вскрывали немногочисленные упавшие «тарелочки», под камеры, без особой секретности – и тряпки всегда выглядели одинаково. Безвольные серые тела, выпученные черные глаза без зрачков и радужки, отсутствие волосяного покрова, гипертрофированная голова… Рост – примерно полтора метра.

В приближающемся к нам парне не было ничего – абсолютно ничего – инопланетного!

Он подошел к моей клетке, уставился на меня, потом каким-то совершенно человеческим задумчивым жестом взъерошил короткий ежик волос. Перевел взгляд на соседнюю клетку с Алисой. И неожиданно покраснел. Честное слово!

Я уловил краем глаза движение. Славя стояла в центре своей камере, напряженная, будто готовящаяся к прыжку, с прищуренными, ловящими каждый жест инопланетянина глазами. Тот будто почувствовал, отвернулся от алискиной камеры, снова обратил внимание на нас.

– Ne skere da, – сказал он четко, тщательно выговаривая слова. – Ne vi scethem da. Scealem aigalica firstantan bijennan.

Он встал совсем близко к прутьям клетки, переводя взгляд с одного лица на другое.

– Firstantan!

Что-то в этом было до боли знакомое…

Славя прыгнула. Я почти не заметил движения, только стелющаяся во воздуху коса, блеснув, отразила тусклый свет. У парня не было шанса увернуться, он не успевал сделать даже шага от клетки, избежать удара растопыренными пальчиками с острыми безжалостными ногтями.

Он и не стал делать шаг. Он сделал полшага, и не прочь от клетки, а вбок, так что Славя врезалась в прутья всем телом, зашипела, извернулась, как кошка и попыталась достать его повторно, но на этот раз ловить было уже явно нечего. Парень – ну, невозможно уже было называть его тряпкой! – спокойно, но и не мешкая, переместился в безопасную зону, подальше от хватающих воздух рук.

– Славя, стой!

Она не обратила внимания. Вообще, казалось, она потеряла рассудок – раз за разом бросаясь на клетку, шипя и плюясь. Куда и подевалась холодная, неприступная снежная королева? Инопланетный персонаж, глядя на нее, грустно улыбнулся, и это почему-то добило меня окончательно. Ну, неправильно это было, невозможно! Не складывалось ни с чем из ранее увиденного и узнанного, не сочеталось, распадалось на куски, на кубики детского конструктора.

Здесь была какая-то тайна. Какая-то загадка.

Я должен был с ней разобраться.

– Ne bewen reite da, – огорченно сказал парень с другой стороны решетки. – Talem danne da, sana. Nu, sprege mer.

Шаги отзывались по полу едва слышным шелестом. В стене снова открылась дверь – я больше не видел его лица, только длинный тощий силуэт.

– Sprege! – донеслось издали. Дверь закрылась.

Что это вообще за непонятная хрень?

***

C Ульянкой были проблемы. Вообще-то с нами всеми были проблемы, такое у нас подразделение, нормальных сюда не берут. Но большинство из них решалось обычно введением хорошей дозы обезболивающего – со мной, скажем, а еще со Славей и Мику это отлично работало.

А вот у Лены и Ульяны – особенно Ульяны! – с этим было совсем плохо. У них ничего не болело – внешне, я имею в виду. Физически они были вполне здоровыми девушками семнадцати и тринадцати лет соответственно. Только Лене в силу постоянной тяжелейшей депрессии не хотелось жить, а Ульянка…

ОКР – обсессивно-компульсивное расстройство. Навязчивые идеи, побуждающие к определенным действиям, зачастую странным или страшным. Дохлые тараканы в туалетной бумаге – это еще довольно-таки безобидная шутка, на самом деле. Но она знала и множество других шуток.

Можно ли ей было объяснить, что мы не в восторге от ее чувства юмора? Конечно, можно. С ней работали психологи – настоящие профессионалы. Но с психическими расстройствами не все так просто. Больной должен искренне хотеть излечиться. Для этого он должен понимать, что болен. А Ульяна не считала себя таковой. Более того, ей до одурения нравилось ее нынешнее состояние.

Расстройство может проявляться по-разному у разных людей. Одни будут считать, что каждый день, ровно в три часа, с ними разговаривает кукушка из напольных часов, и поэтому нужно ежедневно заливать в циферблат сливочное масло. Другие убеждены, что все четные числа несут добро, а нечетные – жаждут прорвать дыру во вселенной и затопить ее порождениями мрака, поэтому не дай вам бог при приветствии протянуть им руку с пятью – подумать только! – пальцами.

Ульянка была уверена, что все играют с ней в какую-то увлекательную игру, разработанную на «Мосфильме». Конечно, многим ребятам в соответствующем возрасте кажется, что все, что с ними происходит – понарошку, но у Ульяны оно зашло слишком далеко. Серьезных тем для нее никогда не существовало, запретов и табу – тоже. Ну, может, только нужду она не садилась справлять на пол, этому, кажется успели научить. Все остальное было малозначащим, не заслуживающим внимания. Да и зачем? – ведь все равно все вокруг ненастоящее, декорации, выстроенные старательными рабочими. И в этих декорациях она играла главную роль.

Зачем кому-нибудь понадобиться устраивать настолько масштабный спектакль, ее не занимало – в порыве откровенности она как-то призналась, что является незаконной дочкой кого-то из «высоких шишек» в Кремле. Поэтому, дескать, и забота такая.

До одиннадцати лет незаконная кремлевская царица жила с бабушкой в обычной хрущевке на одной из окраин. Училась неплохо, хотя учителя отмечали недостаток внимания. А потом подошел «тот возраст», когда кровь кипит от выбрасываемых в нее обезумевшими железами гормонов, и организм стремительно перестраивается, пытаясь хоть что-нибудь поделать с этим бардаком.

Может, у него бы что-то и получилось. При соответствующем спокойном окружении и умелой работе психолога. Но тут началась война. Стресс наложился на обезумевшую физиологию, и результат оказался предсказуем. Ульянка сбежала из дома, прибилась к стайке таких же, как она, безнадзорных, и некоторое время с удовольствием жила на улице, подворовывая и приторговывая краденым.

А еще чуть позже на нее вышли парни из специнта. Невеселая история, но у нас тут вообще не так уж много поводов для веселья. Просто чтобы вы поняли.

– Какие же вы все здесь ску-у-у-чные, – протянула Ульянка в очередной раз, улегшись поперек кровати и свесив с одной стороны ноги в тапках, а с другой – толстые косы необъяснимо ярко-рыжего, почти красного цвета. – Скучняги. А ты – самый скучный.

Она маялась дурью. Самое опасное состояние – никогда не знаешь, во что она решит «поиграть» теперь. Конечно, доза успокоительного решила бы проблему, но одновременно и снизила бы скорость реакции, которая у Ульяны, за счет ее уникального расстройства, была просто фантастической.

Все ради победы! Во внимание не принимались ни страдающие со-операторы, ни медленно сходящие с ума медсестры, обнаруживающие у себя в карманах, туфлях и даже волосах – как она туда-то залезла, непонятно! – разнообразные подарочки. Бытовало мнение, что до знакомства с Ульяной даже наша известная Виола была убежденной трезвенницей, но я в это не очень-то верил.

И сегодня была моя смена.

– Это почему это я самый скучный? – наша доблестная полевая медицина рекомендовала легкие, ни к чему не обязывающие разговоры как лучшее средство купирования приступов активности. – Лена, я думаю, еще хуже.

Ульянка хихикнула.

– Ты себя с ней не равняй. Ей-то вообще крышу сорвало в свое время – то есть, не сорвало, а, наверное, вогнало внутрь… но ты понял. Поэтому ей скидки. А ты чем можешь похвастаться?

Перспектива оказаться в чем-то хуже бессловесной Лены меня абсолютно не прельщала.

– Ну, а чего тебе нужно, чтобы я не считался скучным? – поинтересовался я. – Только учти, что бегать с тобой на пару и смазывать салом тапки поварих на кухне я не имею возможности. Особенности организма, понимаешь – травмы и все прочее…

– С велосипеда упал, я помню, – Ульяна задумалась. – Нет, бегать я не хочу. Прыгать… тоже не хочу. О! Поговорить хочу. Даже не так – послушать. Давай ты мне будешь рассказывать всякое интересное, а я стану слушать – и обойдемся на этот раз без розыгрышей, думаешь, я не знаю, как вы от дежурства со мной воете… Ну?