Текст книги "Бесконечное лето: Не чужие (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Почему мы? – Алиса положила на стол руки, так, чтобы протез оказался сверху. – Это хренов главный вопрос.

– Эээ… – сказал секретарь. – Товарищи…

– У нас есть основания полагать, что вы… скажем так, имеете больше шансов обнаружить этих… гм… пришельцев, – буркнул Наливаныч. Он потел, очень сильно. – Поступила такая информация.

– А, так у нас есть сверхспособности! – снова развеселилась Алиса. – Нам показывали по видику американского «Супермена», совсем недавно. Он там крутился вокруг Земли и поворачивал время вспять, чтобы спасти какую-то девчонку. Глупости, в общем.

Я тоже едва не пропотел, на манер Наливаныча – как раз я-то сверхспособностями обладал, пускай и в прошедшем времени. Иначе никак было не вынести Алису из той чертовой шахты. Поработал я Суперменом, одним словом – голова пухнет, мозг сейчас взорвется.

Но мне нельзя взрывать мозг, мне еще с его помощью выполнять приказ особой важности от всесильного нынче Временного Исполнительного комитета.

– Одних мы вас, разумеется, не отпустим, – преувеличенно бодро сказал секретарь. – Вы все-таки, не осназ и не десантники, извини, Славя, а…

– Дети, – сипло сказал Наливаныч. Басурин поглядел на него осуждающе. – И хотя есть причина, по которой мы посылаем именно вас, сопровождение я вам дам, несмотря ни на что. На случай всяких неожиданностей. Операция начнется через два часа, так что у вас есть время найти и подогнать подходящую разгрузку, бронежилеты и снаряжение. Все свободны, товарищи.

– Бредятина! – выразила общее мнение Алиса. Мы стояли на первом этаже специнта, все шестеро. Ну, пусть пятеро, Мику все еще ездила на своей коляске-«микромашинке». Исполкомовцы уже уехали в большой дом, на Октябрьскую, руководить оттуда вверенным городом. – Чувствуешь себя как во сне, когда при тебе несут какую-то ахинею, а ты ничего не можешь возразить. Они там себе, похоже, новый мозг вырастили, про запас. Только, за неимением свободного места, поместили его в задницу! Что явно наложило свой отпечаток на качество принимаемых решений!

– Знаете, почему я ничего не сказала Басурину, когда он взвалил на нас это дурацкое, непродуманное, невозможное задание? – Славя стояла, скрестив руки, постукивая пальцами правой по левому плечу. Оборонительная поза, если я правильно помню.

– Умираем от желания узнать, – сказала Алиса устало. Куда-то делся ее апломб и желание молодецки поржать над происходящим. По-моему, ей было страшно. Мне, кстати, тоже.

Славя вздохнула.

– Я вот что подумала, – сказала она. – Мы больше не люди. Мы инструмент, навсегда и бесповоротно. Неприятно, конечно, но пора уже к этому привыкнуть. А у инструмента есть всего одна функция, предназначение, ради которого он создан. Разве вы слышали когда-нибудь о том, что молоток перестал забивать гвозди? Или пила отказалась пилить? Станок перестал работать по своей воле? Нет, конечно нет. Так вот, и наша задача состоит в том, чтобы убивать сволочей – и плевать на настроение, мысли и хотелки каждого из вас и всех вместе.

– Молоток может соскочить с рукоятки, – тихо сказала Лена. – Полотно пилы сломается. А нити в ткацком станке могут слететь с…

– Достаточно, – оборвала ее Славя. – Мы не сломаемся. Потому что… словом, понятно. За работу!

Мы уже шли к выходу, но коридор был темный и узкий, и поэтому я хорошо расслышал шепот Мику:

– Мы не сломаемся потому, что уже – сломаны…

***

Примечание к части

*Честерс-Милл – город из романа С.Кинга «Под куполом».

**Из стихотворения Р.Киплинга «Вампир» («Дурак» в русском переводе К.Симонова)

***В этой реальности СССР не пропагандировал атеизм, и доля христиан, мусульман, а также язычников (с уклоном в почитание скандинавских богов) была в стране довольно высока.

****В нашей реальности автомат Коробова ТКБ-408 не прошел государственный конкурс, уступив АК-47.

«Славя». Глава 8. Стеклянное небо

– Что-то не сходится, – отчетливо сказала Славя.

По всем правилам, мы должны были, разрезая пространство и автострады, мчаться через мосты в нужный район, выдвигаться, короче, с максимальной возможной скоростью. Ну, мы и выдвигались – огромный «Урал», неповоротливым скарабеем переваливаясь на неровностях дороги, вез всю группу к пункту назначения – вот только со скоростью выходила незадача.

С «мрапами» у нас, правда, был полный мрак – как выразился когда-то, на удивление удачно, Наливаныч. Тут необходим небольшой ликбез, касающийся состояния бронетанковых войск нашей державы, и я его сейчас проведу. В целом, Советский Союз никогда особо не заморачивался вопросом доставки десантных и диверсионно-разведывательных групп на точки. Считалось, что есть БТР, есть БМП, есть БРД, не говоря уже о МТ-ЛБ – что еще нужно чудо-богатырям, чтобы достойно встретить противника?

Оказалось, правда, что противник тоже имел кое-что, чтобы достойно встретить богатырей, и неплохо показал это в Афгане. Минирование дорог, фугасы на обочинах и простые, как палка с веревкой, зато убийственно надежные советские РПГ-7 здорово проредили автомобильный парк Страны Советов. И вся их пресловутая гусеничная проходимость не спасала, потому что конвои двигались по дорогам, а маневрировать на дороге, когда идешь в колонне – а точнее, стоишь в колонне, а головной и замыкающий борт уже горят, а с каменных склонов наверху радостно перекликаются «духи» – не слишком удобно и весело.

Правда, выводы из этого были сделаны верные, и довольно быстро – конструкторским бюро по линии Минобороны дали могучего пинка под задницу, и те, шебурша ватманами на шустрых кульманах, принялись энергично прикидывать к пальцу известный орган. Например, как с имеющейся элементной базой сварганить что-то, похожее на нормальный «мрап» – защищенный от подрыва и засад колесный бронетранспортер. Колесный – потому, что, как показала практика, выживаемость у них была куда больше, а скорость выше.

И что-то вроде бы даже начало вырисовываться – высокий, худой силуэт с изломанными длинными боками, «Объект 379», в просторечии «Бирюк» – было сделано что-то около пяти экземпляров, они прошли заводские испытания и должны были демонстрироваться армейскому начальству…*

Но тут прилетели тряпки.

Вот и получилось, что войну мы провоевали со старинными «ГАЗами» и «Уралами» в качестве основного средства передвижения. С другой стороны, опасность наткнуться на засаду из «тряпок» или заминированную ими дорогу была равна нулю, так что отсутствие «мрапов» ощущалось больше как упущенная возможность, чем реальный отрицательный фактор.

В общем, за неимением шикарного броневичка, для поездки на окраину города я бы выбрал что-нибудь простое и надежное. Что-то вроде массового «Урала-395», их выпускали, кажется, десятками тысяч, но начштаба сажать нас в тентованный кузов отказался наотрез**. Лучшие люди специнститута ведь! Только с комфортом!

Так что вместо чего-то неприметного и шустрого, Наливаныч выделил нам целый автопоезд «Урал-44201-862» с соответствующим кузовом – длинную, высокую и какую-то бестолковую машину***. В центре ее использовали то как пункт радиосвязи, то как автономный подвижный реанимационный комплекс – а последние пару месяцев он вообще стоял без дела. И вот, придумали. Я, конечно, облизывался больше на антикварный «Зил-132» с колесами, похожими на бройлерных колобков, но ни во что подобное мне забраться не дали****. Ладно, обойдемся.

Машина, взрыкивая и лязгая передачами, как больная, пронеслась по Иванова, ушла под железнодорожный мост и, недовольно грюкнув и разбрызгав вечные лужи, вынырнула с другой стороны. Теперь мимо школы и вниз – на проспект имени вождя мирового пролетариата.

– Через Стефанова быстрее было бы, – буркнула Алиса, сжимая и разжимая металлические пальцы на протезе. – Или по Круговой, через «тещин язык».

В водительской кабине ее не услышали, и грузовик, игнорируя заново работающие светофоры, прогрохотал через проспект.

– По набережной пойдем, – догадался я. – Народу меньше, скорость выше. Секретность же, все дела. И кстати, Славя, что не сходится-то?

– А ничего, собственно говоря. – Блондинка сдула со лба прядь волос. – Что мы здесь делаем? Выполняем приказ? Какой, на хрен, приказ? Что мы, полуживые и скверно обученные операторы зенитных комплексов, обвешанные милицейскими «ксюхами», можем сделать против ДРГ «тряпок»? Что мы вообще про них знаем? С чем придется столкнуться?

– Так вроде Иван Анатолич сказал, что есть информация насчет особых способностей… – слабым голосом сказала Лена. Выглядела она не очень, темная челка прилипла к мокрому лбу. Душно было в кузове, вот что, с утра погода снова испортилась, на градуснике начались всеми любимые «пляски вокруг нуля», так что печку в кабине затопили от души. Ну, и нам тоже кое-что перепадало от щедрот.

– Херня, – отрезала Славя. Слово должно было звучать грязно и грубо в устах милой блондинки (если не приглядываться). Должно было. Но не звучало. – Так не делают. Даже если у нас и появились какие-то силы против тряпок, даже если бы у нас и был какой-то шанс… Об этом должны были рассказать. Должны были дать ориентировку. Вон, даже Ивана Фомича, старшину, к нам приставили, а зачем? Никаких объяснений. Знание – сила, черт возьми, так почему же нас этой силой обделили?

– Это только подозрения, Славя, – сказал я мягко. Удивительно, но я чувствовал себя спокойнее всех. Наверно, сказалось недавнее общение с парнем с повязкой на глазу, да еще пребывание в шахте приговоренных к смерти: лимит удивления и страха был на ближайшее время исчерпан. – Конкретики нет.

– Есть конкретика, – качнула она головой, все еще глядя в сторону. – В самом начале кто-то из Комитета проговорился, помните: дескать, снимали тряпок сверху беспилотником, все тихо и скрытно, никто даже не заметил.

– И?

– А нет у нас бесшумных и малозаметных беспилотников, – наставительно вскинула она брови. – «Пчелу» вроде как «яковлевцы» доделывали, но теперь-то что с того… А из остальной номенклатуры – «Ту» сто сорок первый? «Ту» двести сорок третий? У них турбореактивные двигатели, которые воют и оставляют за собой факелы длиной в три метра, какая, к йотунам, скрытность? «Ту» трехсотый, «Коршун»? Это чисто ударный аппарат, без техники для аэрофотосъемки, а «Филинов» у нас здесь отродясь не было.***** Так каким образом наше славное руководство незаметно засняло прибытие тряпок?

– И каков твой вывод, старший сержант?

Славя повернулась. Я видел ее лицо целиком – и взгляд синих глаз на изуродованном лице не застал меня врасплох.

– Вывод однозначный: тряпки знают, что мы про них знаем. А это значит, что нас гонят.

– На убой?

– Зачем на убой? Неэффективно. Нет, скорее всего, приманкой. Мотылем.

– Увлекаешься рыбалкой? – немногословная Мику включилась наконец в разговор.

– Отец увлекался, – лицо Слави как-то некрасиво сморщилось. – Личинки комара сами по себе никакой пользы человечеству не приносят. Зато они отлично подходят для того, чтобы приманить и послужить пищей рыбе. А рыба, как мы знаем из наглядной агитации – она кивнула на висящий на проносящемся как раз мимо доме плакат «Полнее используйте водоемы! Выращивайте рыбу в прудах!» – полезна и вкусна, и вполне подходит на стол советским людям. Короче – по каким-то причинам тряпки должны будут на нас клюнуть. Командование это знает, и подсовывает нас им. На блюдечке с голубой каемочкой.

«Урал» несся вперед, подпрыгивая на ухабах – нет у нас все-таки еще порядка в этом вопросе, вот в соседней Белоруссии к Олимпиаде на удивление просто ровные дороги отгрохали, на диво постарался в свое время товарищ Машеров. В окна по правой стороне были видны новые десятиэтажки с солнечными батареями на крышах, польский проект. Слева, за тонким перешейком, расстилалась ровная, серая, даже на вид очень холодная гладь Днепра.

– А никак нельзя прояснить этот вопрос у старших товарищей? – влезла в дискуссию Ульянка. – У того же Фомича поинтересоваться, не?

– Официально остановить транспорт и с ленинским прищуром задать вопрос: «А не собираетесь ли вы ловить пришельцев на живца, то бишь на нас?» Так, да?

– Ладно, девчонки, – примирительно поднял я руки. – Какой смысл обострять? Фомич нам ничего трезвого не скажет, хотя и непьющий. Он такой же солдат, как и мы – пускай и лучше по здоровью – и точно так же подчиняется приказам, так какого ответа вы ждете? «Да, ребятки, вам всем крантец, хахаха!», что ли?

Ульяна надулась и что-то буркнула себе под нос. Это я так решил, что буркнула – в кузове было довольно-таки шумно.

– Но и поставленный мелкой вопрос тоже никуда не девается, – сообщил я. – Думаешь, нас отцы-командиры решили сыграть нас втемную?

– Да мне-то откуда знать? – Славя раздраженно дернула уголком красивого рта.

– Ну, хотя бы оттуда, что ты единственный из нас боевой офицер, хоть и младший, и реально воевала «в поле» с оружием в руках. Понимаешь тактику, да и логику командиров можешь уразуметь получше некоторых, – это я так подлизываюсь умело.

Ульяна буркнула что-то повторно. Славя задумалась.

– С одной стороны, на смерть нас и без того посылают регулярно… то есть, посылали, в качестве пилотов. Другое дело, что теперь это сделано за нашими спинами, что не очень красиво… Но в целом, если хочешь знать мое мнение, тут как повезет. Если мы и правда приманка, то убивать нас никакого смысла нет – важно только выманить тряпочный десант на открытое место, где его смогут снять снайперы. А для этого мы в живом состоянии годимся куда лучше.

– Убедила, чертяка языкастая, – согласился я. – А я уж собрался раскусывать капсулу с ядом, чтобы не плясать под дудку нашего безмерно мудрого руководства. Чтобы похихикать из светлого коммунистического небытия за крушением их предательских замыслов.

– А вот этого не надо, – вдруг серьезно сказала Славя. – Подорвать все планы и подвести всех только чтобы доказать свою право на точку зрения – самое поганое, что только можно придумать. Люди несовершенны и могут ошибаться. Родина – нет.

Автопоезд с грохотом въехал на мост. Под парными колесами шептали и перестукивались, будто узники в тюрьме, бетонные блоки. С верхотуры было видно мутное зимнее солнце, парящее в холодном прозрачном небе. Впрочем, не совсем прозрачном, глаза раздражала легкая стеклянная неправильность в окружающей атмосфере – мы приближались к границе купола.

– А что случилось с циничной бой-девчонкой трехдневной давности? – насмешливо прищурилась Алиса. – «Идеализм – последнее прибежище идиота», и прочие чеканные афоризмы. Что-то изменилось? Да еще так резво?

Славя нахмурилась.

– А, это…

***

Дней пять назад нас догнал очередной «наряд по кухне» – еще одно следствие изоляции и, как бы сказать, некоторого смягчения нравов. Пока мы были героическими пилотами зенитного комплекса ЗП-Блок-01, гордостью союзной ПВО (про красу не будем сейчас), такой унылой прозой жизни нас старались не доставать. Да еще медицинские показания – свалится кто-нибудь в эпилептическом припадке, снизится уровень боеготовности на ответственном участке – это можно трактовать как саботаж, а за такое командование могут и к стенке поставить.

То ли дело сейчас! Высшее руководство недоступно, контроль не осуществляет никто, да и с медицинским состоянием дело обстоит, как выяснила нетрезвая, по своему обыкновению, Виола, не так уж плохо. А солдатики, выполняющие обычно работу бессловесной рабочей силы, в этот день как-то очень вовремя перепились. Расплескалась синева, в общем, поэтому партия строгим голосом сказала «надо», а комсомол ответил «есть!» На самом деле, ничего не ответил, но это никого не волновало.

Поставили нас на самую простую работу – заготовку продуктов. Выглядело это очень просто: Славя, Мику и я чистили картошку, Ульяна и Лена потрошили рыбу, а Алиса таскала полуфабрикаты на кухню, где колдовали поварихи. А веселье и общее приподнятое настроение обеспечивало прибитое сбоку от двери радио, где, когда не передавали сводки от Комитета, то играли сборники американской попсы и европейского диско – я уже научился их различать, да.

Насчет приподнятого настроения я пошутил, конечно.

– Ну что, девчонки, а также Сашка – который никакая не девчонка, а наоборот, довольно симпатичный паренек, хотя и на любителя – разрешите вас поздравить! Мы в полной жопе! – радостно заявила Алиса, прохаживаясь по помещению.

– Уж кому бы жаловаться, Двачевская, так не тебе – ходишь себе спокойно, только своей железной рукой махаешь на манер товарища Буденного, – нашелся я. – И почему это я, интересно, на любителя? Ты меня видела вообще?

– Могла позабыть, давно это было, – задумалась рыжая. – А ну, скидывай портки, дай освежить память.

– Ну тебя, еще сглазишь, – я аккуратно снял кожуру с очередной картофелины. – В казарму сходи, к воинам синего черепа – как раз твой уровень. Да и пользу хоть какую принесешь.

«Я знаю, жизнь тебе видится другой, – бодрым тенорком выстраивал свой мотивчик безвестный радио-певец. – Первая любовь может быть пугающей, не могу отрицать. Считай меня своим братом и другом, считай меня своим любимым, своим парнем… Милая девушка, что в моих мыслях, как я хочу, чтобы ты стала моей…»

– Интересный обмен, – спокойно сказала Славя. Короткий ножичек так и летал в ее руках – ох, не картошку она в армии такими движениями чистила… – Вот только не очень ясно – откуда взялась эта, как ты, Алиса, ярко выразилась, жопа. В которой мы, по твоему мнению, находимся.

– Ну, а где еще? Из всего безграничного мира нам всем довелось родиться именно в Союзе. Не особо весело, но и не смертельно, так? Во всем Союзе мы встретились именно в Приднепровье – самой отравленной и неблагополучной области страны. Что, кстати, очень сильно заметно, глядя на наше молодецкое здоровье.

– Рука у тебя – это же не экология, это несчастный случай… – пробормотала Лена, не оборачиваясь.

Алиса покосилась на силуэт с фиолетовыми хвостиками и вздохнула.

– У меня еще порок сердца, врожденный. А у Сашки нарушение мозгового кровообращения, поэтому он иногда бывает такой псих. Что уж про тебя говорить… Внутри области мы умудрились оказаться под куполом, где над нами то ставят злые эксперименты тряпки, то глумится непосредственное начальство. Внутри купола мы живем в специнституте вместо нормального дома, потому что с родителями… мда.

«Мир без тебя, мир, в котором я один, без твоей любви мое сердце стало камнем», – пропело радио на стене. Лампы потрескивали и мигали, за спиной лязгали ножи, в отдалении, на кухне, пахло отварными овощами.

– И даже в специнте, в самой большой заднице из всех возможных, мы попали на эту дурацкую картошку! – взорвалась Алиса, с размаху ставя желтую латунную миску, полную чищенного картофеля, на стол рядом с Леной. Та даже не вздрогнула. – Какие еще нужны доказательства? Жопа, мальчики и девочки – это когда даже в аду под твоим котлом заканчиваются дрова.

– Позитивное мышление, Алиса, – напомнила Славя. – Это не моя глупая прихоть, а наиболее надежный способ сохранить рассудок в стрессовой ситуации. Американцы как-то проводили эксперименты, а мы у них потом… позаимствовали результаты. Положительный взгляд на мир – каким бы страшным и черным он ни был на самом деле – реально работает. Советую перенять – враги плохого не посоветуют.

– Ну не свистец! – на вопль Алисы откуда-то со склада откликнулась на этот раз и Ульяна, которая убежала в темноту выяснять причины рыжей ярости. – Свистец-Кабанец!

– Козлы! – вскоре подтвердил первоначальное предположение ее звонкий голос. – И даже козлята. Жирный боров Кабанец закупил гнилую картошку.

Лена тихонько хихикнула.

– Я начинаю понимать точку зрения Алисы, – прошептала Мику, не отрываясь от чистки. – Только вы фамилию интенданта неправильно произносите. Он же с Западной.

– А как надо?

– Как тетя Роза, повариха, когда-то сказала: «Кабанець. С мягким кончиком.»

На этот раз комнату потревожило разноголосое хихиканье. «В школе меня учили, каким нужно быть, – сказало радио. – Правдивым, честным и чистым в словах и делах. Но все, что я делаю – неважно, когда, где и с кем – это грех. Это грех».

– Думаю, эту партию он выбирал с закрытыми глазами, – сказала Алиса. – А то и наоборот, с широко открытыми глазами и растопыренными руками, за какой-нибудь невинный подарок от колхозников. От наших героических тружеников полей. Полный холодильник копченого сальца, скажем.

– И очень даже просто, – согласилась Ульяна.

– Как прозаично, – вздохнула свистящим механическим голосом Мику.

– Это можно исправить, – решил я. – Как насчет такого: «Заходящее солнце окрашивало стены правления колхоза „Путь Феликса“ в цвета крови и кумача, точь-в-точь такого, какой болтался сейчас на флагштоке здания, сиротливо стоящего в центре села. Заслышав топот копыт, от которого по небу летела клубящаяся пыль, густая, как борода Карла Маркса, председатель колхоза выскочил на крыльцо и увидел страшное. Со стороны города галопом неслась кавалькада, которую возглавлял маленький толстый человечек с длинными вислыми усами и соломенным брылем на круглой голове. Осадив лошадь и подняв ее на дыбы перед самым крыльцом, он громовым голосом воскликнул: „Хозяин! Подать мне и моим благородным спутникам из специнта две тонны твоей лучшей картошки!“

– Ты болтун, Санечек, – задумчиво сказала Алиса. – Мне это в тебе нравится.

Я понятливо кивнул.

– Только это?

– Купирование конфликта путем выставления начальства в нелепом свете. Хороший ход, Саша, – пробормотала Славя.

– Так, люди со здоровыми руками! – закричала из кухни кто-то из поварих, может, и та самая прославленная Мику тетя Роза. – Треба на завтра принести с подсобки через улицу еще полмешка картопли, нехай подсохнет тут! Кто там из вас здоровый, слабосильная команда?

– Я пройдусь, пожалуй, – поднялась Славя. И я почему-то поднялся тоже.

Даже сейчас я иногда думаю – почему? Чем она привлекала меня? Славя… в ней не было яростного алискиного задора, не было ленкиной меланхолии, не было мечтательности Мику. И все же я не мог не отправиться с ней. В нас что-то было. Что-то общее. Но и это тоже я понял уже очень сильно потом.

На улице моросил мелкий противный дождь, по хозяйственному двору мельтешили серые тени – ну, самое время, декабрь скоро, почему бы и не пойти дождю? Славя шлепала по хлюпающей земле молча, я тоже месил опилки и грязь безмолвно, героически перенося тяготы службы.

В подсобке было просторно – а запасы-то практически на исходе, скоро будем крапивой и лебедой питаться, да… Мы подхватили нужный мешок: я, как джентльмен, за тяжелую и неудобную часть, Славе же досталась длинная и невесомая горловина, и тут мне кое-что пришло в голову.

– Слушай…

– Да? – она смотрела, вежливо и доброжелательно, но вот сочувствия и симпатии во взгляде не было ни на грош. Так сантехник смотрит на неновый уже, но надежный хомут, который, конечно, поизносился, но еще вполне послужит, особенно если заменить прокладку внутри.

– А что про меня говорят?

– Кто? Где?

– Ну… вообще в целом. Девчонки. Ты же слышишь, наверное…

– Думаешь, мы только о тебе и говорим? – она слегка улыбнулась, или мне это показалось в неверном влажном свете зарешеченных болтающихся на дворе ламп под широкополыми жестяными колпаками. – Предмет бесед номер один – на кого сегодня посмотрел за обедом Саша?

– Нет, ну я не про это… Чисто профессиональный интерес, понимаешь – какие недостатки отмечают, а то, если снова будем работать вместе, а я от них не избавлюсь, то может что-нибудь плохое случиться. Вот.

– Очень слабо, лейтенант, – она усмехнулась повторно, только теперь это было жестко и холодно. – Обычно ты стараешься получше, но в этот раз объяснение – хуже не придумаешь. Ни уму, ни сердцу. Но я отвечу.

– Серьезно?

– Конечно, серьезно. Про тебя на самом деле разное говорят. И что ты воевал год в ополчении в звании майора, обгорел, перенес операцию по пересадке кожи, и потому так выглядишь сейчас… Говорят, что ты сбежал из «четырнадцатого» стационара, который на Седова, где сидел за три убийства и два изнасилования, но я насчет этого сомневаюсь…

– А насчет остального, значит, нет?

Славя не обратила на мои слова внимания.

– А Лена как-то сказала, что ты внутри пустой.

– Как?

– Так она сказала.

– Выходит Ленка… наша молчунья и тихоня Ленка… Ленка-енка… знает меня лучше всех остальных.

– Что?

– Я и правда пустой внутри, Славя… Как бутылка, как кувшин, как чертов граненый небьющийся стакан. Алиса наливает в меня свою ярость – во мне закипает бой. Ты делишься со мной своей болью – и у меня болит внутри. Но правда в том, что своих мыслей, переживаний и чувств у меня нет. И поэтому перспектива остаться один на один с тряпками меня пугает до усрачки.

– Ты преувеличиваешь, Саш. Наговариваешь на себя, мне кажется, – голос у Слави звучал так же, как всегда. А вот ее глаз я не видел. Темно было на улице. Совсем темно.

На кухне – или как там это помещение называлось – когда мы, пыхтя, притарабанили, наконец, мешок, было непривычно тихо. Лена все еще сосредоточено кромсала на разделочной доске рыбу, Мику дочищала картофельные остатки, а Алисы и Ульяны нигде не было видно, но, судя по воплям, доносящимися из цехов, они нашли себе занятие по душе.

– Последняя, – тихо сказала Лена, деловито вскрывая брюхо очередной безголовой рыбине. – Надоело уже.

– Только я зашел, и все, работа закончена! Видишь, как я влияю на девочек! – обрадовался я.

– Они становятся мокрыми, как пакетики из-под чая? – подходя сзади, светским тоном поинтересовалась Алиса. Славя поперхнулась. – Кстати, о птичках: сколько нам еще осталось?

– Ну, если не считать рыбы, то вроде бы все…

– Нет, глупый, – прыснула рыжая. – Я более глобально – сколько еще будет тянуться эта чертова изоляция, как считаете?

– Насчет этого полной ясности быть не может, – серьезно сказала Славя. – Чушь, которую нам несет Комитет, годится только для идиотов с улиц, вся эта ахинея насчет скорой помощи и окончательного разгрома пришельцев… Знаете, что самое поганое сейчас? Вот это ощущение пустоты. Когда шла война, все было страшно, плохо, темно и больно. Но был враг, и была цель. Отбиться. Выстоять. Выжить. Цель – большая, общая – была у всех, и все были рядом. Теперь это закончилось. Теперь у всех появились свои маленькие цели, и мы их не знаем. Это пугает.

Неразборчиво шипело, посадив транзисторы, радио. В быстрых руках Лены живым серебром посверкивал нож.

– Оу, – присвистнула Алиска. – А я-то думала, что из всех нас ты самая большая идеалистка…

– Послушайте, – Славя поморщилась. – Идеалистом хорошо быть, когда тебе тринадцать лет, и жизнь проста и безоблачна. Ну, или когда тебе тридцать шесть, и ты живешь сыто, свободно и безопасно, в магазинах полно еды, а по улицам не стелется дым. Но мы здесь и сейчас – я думаю, вы согласитесь – совсем не в такой ситуации. Нельзя позволять себе оставаться идеалистами – особенно если имеется желание выжить. Это трафарет, который упрощает восприятие – да, конечно… Но слишком упрощенная жизнь – это опасно. Это самая короткая дорога к небытию и смерти.

– А ты мудреешь на глазах, подруга… – задумчиво протянула Алиса. – Мудрота, говорю, аж зашкаливает, понимание жизни растет по экспоненте.

– В том-то все и дело, – призналась Славя. В глазах у нее плескалась грусть. – Кто-то из гениев сказал в свое время – «счастье – это когда тебя понимают». И это правда, конечно, но только можно ее дополнить: «кромешный ужас, когда и ты тоже понимаешь всех». Всех вокруг. Можешь объяснить любой, даже самый черный и мерзкий поступок. Найти причины любой подлости и подвести обоснование под каждое предательство. Страшно, боязно и бессмысленно жить тогда, ребята, разве нет?

***

– Мне было очень плохо и больно, – медленно сказала Славя. Автопоезд приближался ко второму мосту, по сторонам тянулись длинные балки, вытянутые, как батоны сухого хлеба, заросшие серой плесенью рощ и посадок. – И я была… необдуманно цинична.

– А по-моему, тогда мы слышали самые разумные слова в мире, – решительно сказала Ульяна. – Чтобы выжить, нужно использовать любые пути, и лозунги про Родину, которая чего-то там ждет и требует, можно отправить в то место, куда не заглядывает солнце. В задницу! – прости, Саша, что тебе пришлось это услышать.

– Ничего, – автоматически сказал я. – Я уже слышал что-то подобное раз или два.

– Ребята, – голосом Ивана Фомича ожил динамик в крыше. – Въезжаем на Бабурку. Здесь, по известному афоризму, живут одни придурки, но это не должно нас смущать. Дороги расчищены, все сидят по домам, на семнадцатом микрорайоне будем минут через десять. Так что завершайте балачки, проверяйте снаряжение, попрыгайте там, я не знаю… действовать будем быстро!

«Урал», выплевывая из выхлопных труб остатки несгоревшего топлива, свернул на проспект Советский. На дороге было пусто, все машины дисциплинированно прижались к обочинам, а бездомные псы и гуляющие сами по себе кошки провожали ревущий черный автопоезд в сопровождении одного из последних оставшихся в строю бронетранспортеров взглядами, в которых ничего нельзя было разобрать.

– А вон в том доме жила Наташка Савенко, – сказал я зачем-то. – Мы дружили.

– А у нас в классе учился мальчик по имени Абдубасит Абдувахитов, – кивнула Лена. – Мы его звали просто «Дубосек». Только он ни с кем не дружил. Почему, интересно?

– Это передача «Десять ненужных фактов о нашем проклятом прошлом», – Алиса уже была на ногах, покачиваясь от движения грузовика, но стояла твердо – работали компенсаторы.

– В самом деле, – Славя подтянула что-то в своей разгрузке, коротко, умело. – За окном, если не ошибаюсь, уже Юбилейный, а это предпоследняя улица, дальше пойдем по шоссе. У нас есть задание – каким бы идиотским и подлым оно ни было, это единственное, что нам дало командование. Это значит, мы должны выполнить задание, и сделать это хорошо. По возможности, оставшись в живых.

– Идиотизм какой-то, – пробормотала Ульянка. Ей выдали самый маленький размер броника, но и он ей был великоват. – Вот сдохнем мы тут, положим, и кто будет укрепрайон пилотировать?

– Активисты уличные, кто ж еще, – мрачно сказала Алиса. – Славным отпрыскам алкашей и проституток нужно выпустить пар, сказано же.

– Разговорчики! – резанул холодом голос Слави. Она мельком глянула в окно. Идем уже по шоссе, скоро высадка. Стройся к выходу.

– Кто, блин, помер и сделал тебя командиром? – поразился я, но дальше спорить не стал, потому что голос у Слави стал уже совсем жестким и звучал нехорошо. Непохоже на нее. Нервничала, как бы и не больше, чем все остальные.

Грузовик резко остановился, по входной двери кто-то заколотил. Славя потянула вниз ручку, и дверь неожиданно быстро вывалилась на петлях наружу – там, с непривычки, было как-то по-киношному светло и ярко, и маячили неясные черные силуэты