Текст книги "Бесконечное лето: Не чужие (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Это я, – согласился я.

Мужичок цыкнул зубом и удовлетворенно хлопнул руками по полам грязноватого пиджака.

– А я смотрю – ты или не ты… Я тебя в передаче видел как-то, месяца четыре, что ли, назад. Республиканское телевидение делало. Ну, помнишь?

– Делало, – не стал я спорить. – Да.

– Ну, точно ты! – мужичок заговорщицки пригнулся ко мне и взял за рукав. Несмотря на непрезентабельный вид, ничем алкогольным от него, кажется, не пахло. Наговаривают, видать, насчет повального алкоголизма в житнице страны. – Слухай… Я понимаю насчет секретности, и этой… скажи мне… подписки там, и так далее. Но мы ж все свои люди тут, так что… ну, чисто для меня и мужиков – какие планы у командования?

Утомление кольнуло быстро и остро – куда-то в плечи, что ли. А может, под ними, в сердце. Осточертело же все, когда это кончится? Даже не так – что нужно сделать, чтобы все это закончилось?

– В планы нас не посвящают, уважаемый, – улыбнулся я тепло и искренне. – Где мы, и где начальство? Мы их и видим-то раз в полугодие, на плацу, когда постановление Президиума зачитывают да медали вручают. А все остальное через младших офицеров идет, как в армии. Мы люди маленькие, наше дело – работа, выполнение полученных приказов то есть.

Мужичок цвиркнул на асфальт коричневым табачным плевком.

– Ясненько… Так я думаю, теперь-то у вас работы, выходит, и нет? После этого, скажи мне… после купола-то?

– Получается, нет, – согласился я, действуя по инструкции для общения с гражданскими. – Но мы все равно упорно стоим на страже мирного неба и… чего-то там еще, кажется…

– Работы нет, а зарплата идет, – громко сказала Алиса. – Лежим себе пузом кверху дни напролет. Чем не жизнь, по нынешним-то временам?

– Эммм… – умно отозвался я.

– И еще трахаемся, конечно, – закончила она. – Как раз время подходит. Идем, Санек, нельзя режим нарушать.

– Молодые люди, присаживаемся в рейсовое такси, отправляемся через две минуты, – шагнул в мою сторону парень с худым и костистым лицом. Заводской? Или в добровольной дружине раньше был? Не разберешь. – Двадцать второй маршрут, как раз до Дубовки, там сейчас красота неимоверная, своди девушек отдохнуть, – он понимающе и цинично подмигнул.

В общем, как-то так и получилось, что мы погрузились в красный и неимоверно древний, но все еще работающий «рафик» и отправились в путь. В салоне пахло пылью и горелой изоляцией, ни новые кресла, ни старые колеса родные ухабы, конечно, ничуть не амортизировали. Нога болела.

– Обидела ты человека, Двачевская, – сообщил я чуть погодя, пока шустрый автобус крутился на серпантине улочек, нырнул под железнодорожный мост с выбитой надписью «1907», пронесся мимо школы, забрался на Цыганский холм и тут же ловко с него съехал.– Еще и наклеветала, к тому же. Теперь будет про нас гадости говорить в кругу широких народных масс.

– Ни фига ты, Санька, не понимаешь, – решительно сказала Алиса. – Нам что говорили на инструктажах по общей психологии? Разбивать лед непонимания, вести умелую агитацию и пропаганду среди населения. Что этот дядька запомнит из всего нашего разговора? «А зенитчики-то – нормальные ребята, вчера троих прямо на улице видал. Рассказали кой-чего из военных тайн, конечно – свои же люди. Мировая, говорят, работа – и зарплата, и девчонки вокруг. Трахаются прямо на рабочем месте, веришь?» Хорошо это для нас?

– Ну… – сказал я.

– Это очень хорошо, – ответила за меня Славя. – Снижает напряжение в обществе. Ты все правильно придумала, Алиса. В некоторые моменты я просто тобой восхищаюсь. Наша остановка, кстати.

Алиса криво ухмыльнулась и шагнула к выходу.

На окраине было даже не пасмурно, а как-то тускло, словно солнце из-за низкого плотного полога облаков, плывущего над сверкающим пузырем купола, светило вполнакала, экономя силы. Пни от высоко спиленных деревьев засели в воздухе, словно обломанные ржавые ножи, а холодный ветер больше не приносил дыма от близких разрывов – теперь это была простая вонь от агломерата, сжигаемого в заводских домнах. И еще, пожалуй, чего-то вроде мазута или смазки – рядом с парком, в Кривой бухте, был речной порт.

– И как это нас Наливаныч согласился в люди выпустить, без особых истерик и даже без охраны? – удивилась Алиса, крутя в тонких пальцах очередную сигарету. Она на ходу разглядывала недавно открытый памятник погибшим десантникам – стилизованная веревочная лестница из вертолетных лопастей и сделанная словно из летящих металлических капель фигура в шлеме и с автоматом – то ли приглашающая с собой, то ли отворачивающаяся от кого-то.

– У меня в кармане транспондер, – сообщила Славя. – Исполком знает наше расположение с точностью до десяти метров.

– А, тогда конечно, – согласилась Алиса. – Правда, я думала, это у Сашки в кармане брюк транспондер, но нет, видимо, там что-то другое.

С полгода назад я бы покраснел, наверное. Чертовски давно это было – время, когда я умел краснеть.

Где-то сбоку, у жилмассива, обозначилось движение, быстро перешедшее в давку. Похоже, кто-то сдуру попытался запрыгнуть в одну из машин для раздачи продовольствия незащищенным слоям населения (больше известную, как «ЖаДаН» – жрачка для нищих) и был застрелен. Человеческая толпа конвульсивно качнулась, расступилась, но не рассеялась. Закон суров, на то и закон. Позаришься на общее – будешь наказан. А свое место в очереди легко потерять.

– Радостно смотреть на новую счастливую жизнь, – с каменным лицом уронила Алиса, рассматривая плотное, угрюмое сборище людей, будто в осаду взявшее одинокую крепость грузовика. – Да здравствует дорогая партия за нашу счастливую юность. До чего привольно дышится в последнее время в этой обители помощи и взаимовыручки, и какое счастье жить в дивном новом мире, в это славное время, под гениальным руководством…

– Скоро все закончится, – отрезала Славя. – Наши найдут выход, так или иначе. Мы победим. Так всегда было и будет.

Надо же. Не человек, а живой сборник цитат товарища Генерального Секретаря.

Парень на остановке обманул – парк был гол и печален; последние яркие листья давно облетели, а угловатые деревья будто застыли в своем тягучем летаргическом сне. Пруд, в котором летом водились утки и лебеди, и даже вроде бы какая-то рыба – по крайней мере, так уверяли немногочисленные рыбаки – чернел на периферии зрения неровным пятном. Лодочный причал был, конечно, закрыт, а на скамеечках мелькали пальто и куртки запоздалых любителей природы – в основном, пенсионеров и дошколят. В воздухе витал горьковатый влажный запах – в небрежно собранных тут и там компостных кучах догнивала листва.

Дубовка словно окуталась полупрозрачной неверной дымкой и будто бы сама не понимала, что она делает здесь – последний артефакт давно прошедшего мирного детства.

– Эй, уважаемые, разрешите огоньку? – от серой группки неподалеку отделился один, низкорослый, чернявый, какой-то разболтанный.

– Угощайся, дружище, – Алиса протянула было зажигалку, но парень проигнорировал протянутую руку.

– Я не с тобой разговаривал, овца, – он дерзко глянул на меня, снизу вверх, стегнул черными глазами, полными нездорового веселья и чистой, холодной ненависти. – А что это вы, кстати говоря, в будний день не на работе или учебе, а по улицам гуляете? Неужто не слышали последнего обращения Исполкома? «Все для города, все для победы!» Максимальное напряжение сил и воли! А вы тут по парку прохлаждаетесь – игнорируете, получается, призывы руководства? Нехорошо выходит.

А эти штуки я знаю – слышал уже рассказы в специнте. Так называемые «активисты», что-то вроде ДНД – добровольной народной дружины – только, в отличие от последних, не работающие под крылом органов внутренних дел. Чисто общественное движение, стихийное и оттого вдвойне опасное. «Дадим железный ответ бездельникам, уклонистам и спекулянтам, наживающихся на народном труде в это сложное время!» Человек пять уже обращались в травмпункты с побоями средней тяжести, одному, которого заподозрили в прогулах, кажется, даже руку сломали. Власти не реагировали – дорого это было и хлопотно.

– Отвянь, придурок, – бросила Алиса. Она, похоже, была не в курсе последних новостей. – Не твоего ума дело, чем мы тут заняты.

Чернявый отшатнулся, словно в испуге, оглянулся на своих. Что за гадство, вечно какая-то хрень к нам липнет…

– Эй! – кто-то из «группы поддержки» среагировал быстро. – Вы с какой целью нашего брата обидели? Да вы, может, и не прогульщики вовсе? Вы, может… диверсанты американские?

– А то кто же, – вздохнула Славя, останавливаясь. Почти незаметным движением размяла плечевой пояс, откинула тесемки с шапки назад. – Баптисты-шестидесятники. Восславьте Господа, безбожники, или испейте чашу гнева Господня! Но предупреждаю заранее – чаша сия зело бездонна!

Они действовали грамотно – рассредоточились полукругом, четыре ухмыляющиеся силуэта, все не старше двадцати. По всем прикидкам, особых шансов у нас не было, кроме бегства – две девчонки, да еще бледный прихрамывающий парень… нет, даже сбежать не вышло бы. Они действовали наверняка, а я дрался третий раз в жизни.

– А что, коллега, – весело поинтересовалась Алиса, постукивая затянутыми в перчатки кулаками друг о друга и даже не морщась при этом. – Какой диагноз мы поставим этой группе пациентов?

– Думаю, сомнений здесь быть не может, – мгновенно среагировала Славя. Она попрыгала на месте, гибко, пружинисто. – Диагностирую групповую височную эпилепсию средней тяжести. Будем лечить.

– Да вы чего, суки… – не выдержал один, худой и лохматый, с подгнивающими зубами, он с обманным финтом бросился было в ноги блондинке – повалить на землю, забить кулаками – но только Славя как-то странно изогнулась в балетной ласточке, и ее нога в тяжелом яловом сапоге очень удачно попала лохматому в шею, под кадык. Тот захрипел, отлетел и от неожиданности сел на задницу.

– В таких случаях, я слышала, бывает эффективен карбамазепин, – Алиса крутнулась на носке, пропуская мимо себя второго и впечатывая острый каблучок ему в копчик. – а уже при его неэффективности… ух, какой шустрый!.. назначают вальпроаты.

Пользуясь тем, что внимание «активистов» оказалось привязано к боевым девчонкам, я сместился чуть за спины оставшихся двоих. В беге я был не силен, это правда, нога не позволяла. Значит, нужно ликвидировать этот недостаток. Ну, или хотя бы сделать так, чтобы он перестал быть значимым. Я сделал еще один осторожный шаг и неожиданно вцепился сзади в шею тому, что был ближе – бритому налысо пареньку лет восемнадцати – после чего резко повис, поджав ноги. Тот сипло ругнулся, потеряв равновесие, и отработал локтем назад.

До чего больно это, оказывается!

– Вальпроаты – полное дерьмо. А вот карбамазепины, в виде фонового препарата, хорошо себя показывают в последнее время. – Славя заплясала вокруг утратившего подвижность бритого. На его ноги обрушился град быстрых и болезненных ударов. – Барбитураты, жаль, у нас запретили, очень бы пригодились сейчас!

– Думаю, даже монотерапия не поможет, – выдохнула в ответ Алиса, вгоняя железный кулак под дых последнему небитому из активистов. – Пора переходить сразу к лоботомии!

Нагруженный мной и добитый Славей парень споткнулся и упал – натурально, вместе со мной. Рядом доносилось сопение, приглушенные ругательства и звуки ударов в мягкое. Поскрипывали от налетающего ветерка деревья в парке. Вставать не хотелось. Поднимать голову и смотреть на происходящее – тоже.

– Я бы сказала, что диазепам с финлепсином – самое удачное сочетание, – Славя дышала часто, тонкая курточка, но усталой не выглядела. Трое «активистов», включая моего подопечного, лежали смирно, прикрывая головы руками, еще с одним, заломив ему руки за спину, продолжала работать Алиса. Невольные зрители на ближайшей лавочке торопливо собирали вещи и уходили. – Но там дозировка тонкая, высока вероятность суицидов.

– Что скажешь, комсомолец? – Алиса чуть поднажала на руки, что-то захрустело, парень – тот самый лохматый, который просил огоньку – заскулил, противно и без слов, на одной ноте. – Как насчет суицида? Военное время, никто ничего не докажет, да и стараться не будет – кому охота связываться со специнститутом номер восемьдесят четыре Министерства оборонной промышленности СССР? Как считаешь?

Не думаю, чтобы парень считал хоть что-нибудь – глаза у него уже начали закатываться.

– Алис, дети смотрят, – просипел я, поднимаясь с земли. Люблю свою тонкую натуру – вроде и не били меня, а ощущения – будто на мельнице жерновом работал. Зато хотя бы одного «активиста» могу записать на свой счет. Ладно, пускай не целого – Славя помогла – но половину активиста точно могу.

– Дети… детям оно, конечно, не нужно, – она тоже привстала, тяжело дыша и отдуваясь. – Но посмотри, Сашок, какие славные ребята выросли, а? Пока мы пуляли в тряпок из сорокамиллиметровых автоматических пушек и гоняли их по небу плазменными орудиями, выросла достойная смена. Считаю, есть смысл отрезать им по пол-ноги, да запихнуть в капсулы наших укрепрайонов – такой энтузиазм вижу в их глазах! А мы тем временем сможем отправиться на все четыре стороны. На заслуженный отдых, в пионерлагерь!

– Остынь, Двачевская, – посоветовал я, ухватив ее за здоровую руку и оттягивая прочь. Рука была сухая и горячая, и, кажется, била электричеством. – Несмотря на острое желание отгрызть парням носы и откусить ухо, боюсь, нам придется оставить этот случай без заслуженной кары. Попинали – и хватит.

– Слышали, мрази? – мрачно поинтересовалась рыжая у лежащих. – Свезло вам, что вот этот вот заморыш не добрался никому из вас до горла, а то на вас портной Соломон Моисеевич с улицы Авалиани уже шил бы деревянный макинтош, а в частных домах на Зеленом Яру играла бы музыка. Но вы бы ее не услышали! Так что благодарите всех богов, которых знаете, пупсики! Некогда нам с вами возиться. Славя, уводи юного Манфредини, что-то он уже совсем обезумел, вот и пена изо рта пошла. Покедова, жертвы аборта!

И меня увели. Причем Славя, полное впечатление, изо всех сил старалась при этом не расхохотаться.

– Кстати, – сказала она несколько минут спустя. В синих глазах вспыхивали и гасли странные озорные огоньки. – Мне вот интересно, выражение «на все четыре стороны» – оно откуда взялось? Из-за четырех сторон света, или тут что-то более глубокое?

Мы добрались до кольца с Глиссерной и повернули вверх. Впереди и справа упрямым гранитным силуэтом возвышался памятник Железному Феликсу, постоянное место сборищ велосипедистов и прочих скейтеров.

– Это из Библии, – быстро сказал я. – Земля тогда, с точки зрения авторов, была квадратной. Четыре угла, значит, и четыре стороны.

– Кому ж еще это знать, как ни тебе, Санек, – хмыкнула Алиса. – Про авторов Библии, я имею в виду. С эдаким-то шнобелем.

– Этот нос, – поучительно сказал я, – на семерых рос. А достался одному. И мозг, кстати, тоже. И еще кое-что. Так я продолжу: Откровения Иоанна Богослова, глава седьмая, стих первый: «И после сего видел я четырех ангелов, стоящих на четырех углах земли».

– Из того, что на четырех углах сидели ангелы, не следует, что их было ровно четыре, а не больше, – заспорила Славя. То ли ее это на самом деле увлекло, то ли умело делала вид.

– Ну, ладно, – согласился я. – Пускай на четырех из шестнадцати углов плоской Земли сидели ангелы. А на остальных, наверно, в это время творилась какая-то херня!

– Вот это, кстати, уже больше похоже на правду, – Алиса довольно фыркнула и достала новую сигарету. Высаженные вокруг памятника ели высились справа хмурыми черными конусами, игольчатые верхушки царапали низкие облака. Нога болела все сильнее, поднимая тупую, медленную боль до самого бедра. Экий я молодец, собрался в поход, а самого главного с собой не взял – ни промедола, ни кодеина. Понадеялся на авось, и еще на соседство двух прекрасных девчонок, которых злая боль, видимо, должна была убояться и убежать. Но не убежала, почему-то.

А без обезболивающего наша жизнь к употреблению была теперь категорически непригодна.

– Черт возьми, зажигалка сдохла! – Алиса метким броском отправила пластиковую турецкую поделку в ближайшую урну. – Во время нашей дружеской беседы со стражами порядка, наверное. Санек, будь другом, достань коробок, у меня в заднем кармане джинсов, ладно, я знаю, ты стесняешься… Дьявол, и этот пустой. Ни у кого нет огоньку? Что за люди, днем огня у них не допросишься, дикари!

Она метнулась к группке закутанных в дутые болоньевые куртки парней и девчонок – наших ровесников, должно быть. Да, верно, тут же еще и кампус рядом, три университета рядом… Боги и йотуны, до чего же давно все это тянется, и та, другая жизнь – ее словно бы тоже не было, а ведь я ей жил, ей одной, и единственное, что меня тогда волновало, были серые глаза одноклассницы…

– Так грустно, – Славя роняла негромкие слова, словно градусник – капли быстрого серебра. Они были блестящими и скользкими, и испарялись со струйками ядовитого пара – я совсем их не понимал.

– Почему?

Славя повернулась ко мне – своим идеальным, словно карандашом по плотной бумаге нарисованным, профилем, своей нетронутой ранением стороной.

– Вас же тянет друг к другу, сильно, явно, зримо. А настоящая любовь всегда печальна. Чем, по-твоему, она может закончиться?

– Свадьбой? – я через силу ухмыльнулся. Картина нашей с Алиской свадьбы, где я был бы в неизменной черной футболке, а она – в чем-то воздушной и белом, с длинными перчатками по локоть, скрывающими протез, выглядела дико. И немного смешно – как любая сказка, которую читаешь во взрослом возрасте.

– Свадьбы – для осторожных… А любовь – словно болезнь, понижает иммунитет, изматывает тебя всего, заставляет забыть об осторожности. А что делают те, кто о ней забыл? Совершают глупости, лезут на рожон, и, в конце концов, рано или поздно…

– Погибают. Как это верно сказал поэт, so some of him lived, but the most of him died…**

– Да. – ее глаза были глубоки и печальны. – Внутри или снаружи. Но погибают.

– О чем ботва, знатоки священных текстов? – Алиса возвращалась, танцующим шагом западной киноактрисы, перепрыгивая через бетонные плитки, которыми был выложен библиотечный двор, и дымя, как паровоз, или как Одри Хэпберн в «Завтраке у Тиффани», длинную такую сигарету, помните? – Хотя, может, и атеисты или язычники, я же не знаю ваших убеждений, не интересовалась как-то…***

– О смерти, о чем же еще. – Славя внимательно смотрела на рыжую, обе стороны ее лица – и здоровая, и израненная, были неподвижны.

– Вот как? – Девушка прищурилась. – И чьей конкретно? Или так, без конкретики?

– Герберт Уэллс считал, что она – что-то вроде ласковой няни для заигравшихся детей, – безразличным тоном сказала Славя. – Загоняет в постель, когда те уже совсем потеряли счет времени. Почему бы и нет? Здравая точка зрения, все объясняет.

– Как говорят, «не иди навстречу смерти, смерть сама найдет тебя», да? – развеселилась Алиса. – А чем тогда считать некромантию – принудительным пробуждением в три часа ночи? «Вставай, дорогой товарищ, ты нужен Родине!»

– Что такое эта твоя некромантия?

– Да это та же хиромантия, только все вокруг не херы, а трупы, – понятно объяснила Алиса. – В которых у нас, вполне вероятно, скоро будут неплохие шансы превратиться. В очередной раз.

Я проследил за ее взглядом и понятливо хмыкнул. Из прерывистого автомобильного потока, текущего по проспекту, выпала и ловко притерлась к ближней обочине уже знакомая черная «волга» с молоденьким солдатиком за рулем.

***

– Напрасно ты, подруга моя, транспондер взяла, – сообщила Алиса, развалившись в меру своей худобы на заднем сидении. Ее терзало какое-то нездоровое, лихорадочное веселье. – Гуляли бы сейчас спокойно по парку, поколачивали бы всяких олухов…

– Не зря, – отрезала сидящая впереди Славя. – Вызвали, значит, мы нужны. И никакая я тебе не подруга.

– Нет? Ну, ладно. Я-то думала: подруга Саньки – моя подруга, или как там говорили американские индейцы? Ми амиго – ту амиго, нет?

– Индейцы так не говорили.

– Не говорили? Значит, они были неразговорчивыми. Вот как Шурик примерно. Но не наш общий знакомый, а тот, который санитарный работник первого класса. Зачем тебя-то к нам прикрепили, товарищ санитар?

Шурик, сидевший вместе с нами сзади промолчал. Он был в форме, а не в халате, и это здорово сбивало.

– Однозначный индеец, – заключила Алиса, кривясь в нехорошей своей ухмылке. Мы уже были близко, мимо неслись приземистые здания частного сектора, темные деревья растопырили рукастые ветви. Любопытная была идея – расположить специнт посреди жилого района. На что был расчет, интересно? – Прошлый раз, помнится – помнишь же, Сашка? – только водителя присылали. А теперь еще и санитара. В штатском. Зачем?

– Такой приказ, – сказал Шурик совершенно не своим голосом. Алиса подмигнула мне за его спиной.

– Интересные, я смотрю, приказы! А у тебя еще и оружие небось есть, а, Шурик? На случай, если мы не захотим присоединиться к твоей милой компании. Видишь, как заботится о нас, до чего видеть хотят дома, в специнте! Есть оружие?

– По инструкции о порядке выдачи и ношения боевого ручного табельного оружия есть, – тупо ответил санитар. – И у вас, кстати, тоже должно быть. По ней же.

– Так мы же отдыхать шли, а не работать, зачем нам? Но это вопрос десятый, а первый – ты-то готов был его использовать? Или… – Алиса сделала страшные глаза. – У тебя наверняка и шприц имеется в кармане, а? С морфием! Для успокоения. Слушай, а дай мне, а то мне на улицах все ширку предлагали – коричневую такую бурду, знаешь – а мне все хотелось улететь культурно, интеллигентно, как Булгаков, скажем, Михаил Афанаcьевич. «Записки молодого врача» там, и так далее. Ну, дай шприц, Айболит, что тебе, жалко?

Славя казалась бесстрастной, Шурик сжимал челюсти, хмурил брови и с видом полной невозмутимости глядел вперед.

В коридорах института гуляло гулкое эхо, и было почти пусто. «Почти» – потому что у лестниц и на всех перекрестках, на безопасном удалении от окон, стояли десантники в полной боевой, разгрузках, касках и бронежилетах. И с оружием, понятно – черные, блестящие «буллпапы», совсем новые «коробовы-калашниковы» выглядели угрюмо и грозно****.

Красный уровень тревоги.

– А в городе-то ни сирен заводских, ни объявлений по громкоговорителям, ничего, – пробормотала, кривясь, Алиса. – И что бы это значило, а, Славя? Есть мысли, не-подруга?

– Мысли всегда есть, – сказала блондинка и сдула прядь волос с лица. – И они все сплошь неприятные.

Наливаныч был в кабинете не один – собрался весь Временный исполком. Ха, нет ничего более неизменного, чем временное, как говорится. Начальник укрепрайона, сокращенно начУР – высокий мужчина средних лет с военной выправкой и резкими чертами, Эдуард Алексеевич его, вроде бы, зовут, и первый секретарь обкома партии – пожилой дядечка с незапоминающимся гладким лицом без особых примет. Михаил какой-то… Николаевич, что ли?

– Так, Двачевская, вы где… – начал было Наливаныч и осекся, вспомнил, наверное, что-то. – Вы… быстро с прогулки вернулись – вы на нее ходили вообще? Или, как обычно, в палате прохлаждались за всяким непотребством?

– У нас был очень информативный поход, Анатолий Иванович, спасибо, – промурлыкала Алиса. – Народные активисты окрашивают утомленное лицо города в новые необычные цвета. А им самим раскрасить морды по этой причине практически некому. Ничего, мы исправили это досадное упущение. По мере сил – и не благодарите. Просто делаем свою работу.

– Народная эта… шваль, – на миг затруднился с характеристикой начУР, – это наименьшая наша проблема в данный момент. Да и вообще, молодежи нужно стравливать пар иногда, иначе совсем погано может получиться… Войдите в их положение, ребята, идет война, враг в нашем доме, отцы, возможно, погибли…

– А матери гуляли, – закончила Алиса. – Это многое объясняет.

Наливаныч громко прочистил горло. Неприметный секретарь вздрогнул и просветлел лицом.

– Товарищи, я распоряжусь… давайте пригласим и остальных, они уже здесь, вызваны… Заходите, друзья, пожалуйста, не стесняйтесь.

Задняя дверь распахнулась, внутри сразу оказалось как-то много людей. Шмыгнула яркими косами Ульяна, замерла тихой мышкой Лена, дюжие парни в халатах вкатили кресло с Мику. Плюс еще пара охранников. Зачем они здесь, интересно?

– Товарищи, – голосом, которым, наверное, можно было нарезать сыр – мягкий, вроде «Любительского» – сказал начУР Эдуард Алексеевич. – Информация, которую вы сейчас услышите, составляет государственную тайну. Разглашение ее повлечет неприятные последствия… вплоть до сами понимаете какой меры.

– Интересно, а государство само знает про эту тайну? – нахально поинтересовалась Алиса. – И как же вы ему успели об этом сообщить через купол?

– Мы и есть государство! – рявкнул Наливаныч. – Мы проживаем на временно изолированной территории Советского Союза, на которую распространяются все ограничения и допуски по секретной информации. И меры пресечения тоже, кстати.

– Тише, товарищи, – сказал неприметный секретарь. – Обстоятельства экстраординарные, все нервничают, это вполне объяснимо. Бывает. Продолжайте, товарищ Басурин.

– Бывает, когда известный орган застревает, – громким шепотом сообщила в пространство Алиса.

– Вчера в двенадцать тридцать, – ровным голосом продолжил начУР, – как сообщалось по телевидению, к куполу снаружи приблизилась неопознанная группа. В двенадцать пятьдесят, после ряда неустановленных манипуляций, она проникла внутрь.

Он сделал театральную паузу.

– Задавайте уже вопросы, черт побери, не заставляйте меня портить такую хорошую речь.

– «Неопознанная группа»? «Неустановленные манипуляции»? – как по нотам выдала Славя. – Неудачная шутка?

– Несвоевременные инсинуации, – поддакнул я.

– Нетрезвые наблюдатели? – хихикнула Алиса.

– Непонятные… ну… черт! – угробила намечающуюся комическую инициативу Ульянка.

Басурин переждал этот конкурс остроумия с олимпийским спокойствием.

– Не шутка, не инсинуации, – сообщил он. – И с остальным тоже не подтвердилось, к сожалению. Впрочем, «неустановленные» означает лишь то, что они не являлись гражданами СССР, а также участниками научных экспериментов или сотрудниками государственных подразделений вероятных союзников и противников – Штатов и прочих.

– Человеки-невидимки, в общем, – хмыкнула рыжая. – Понятно, что ничего не понятно. Но это все фигня, а вот как они проникли внутрь? И вообще, откуда у вас эти сведения? Колхозник Задрыщенко пас поблизости свою буренку с целью обеспечить по-стахановски тройной удой?

– Наблюдали средствами объективного контроля, – сказал Наливаныч. – Беспилотник летал, короче говоря.

– И что, тряпки его не сбили? – поразилась Славя.

– Он высоко летал, не заметили… А как проникли – непонятно, как и было сказано. Внешне выглядело примерно так…

Он изобразил несколько акробатических фигур, из которых стало ясно, что неизвестные вели себя как алкоголики, пытающиеся нащупать в темноте дверь.

– И что… вошли?

– Вошли, – согласился Эдуард Алексеевич. – Вот только, ребята, вы, мне кажется, упускаете главное. Те, о ком мы говорим, не представляли известные нам вооруженные, научно-исследовательские или любые другие формирования. Понимаете?

– Ну, и кто это был тогда? – хмыкнула Алиса. – Пришельцы, что ли?

Басурин улыбаться не стал.

– Так точно. Это были пришельцы. Под купол проникли «представители инопланетного разума».

***

– Это же шутка, правда? – звенящим голосом спросила Славя десять минут спустя. На щеках с милыми ямочками полыхал румянец, в безмятежных когда-то синих глазах горел целый букет из эмоций и мыслей. Преобладали негативные.

Я это знал, потому что у меня в голове был ровно тот же компот.

– Совершенно не вижу, почему это должно быть шуткой, – примирительно сказал секретарь. Пухлое лицо его не выражало ничего, кроме спокойной уверенности в собственной правоте, но это было сугубо профессиональное, их на курсах специально учат излучать такое. Надо было мне секретарем первичной партийной организации в школе устраиваться, пока была возможность, далеко бы продвинулся по этой линии. – Вы вот, Славяна Сергеевна, даже имеете командирский опыт…

– Командирский? – она задохнулась, голос на секунду опасно скакнул в ультразвук. – У меня? Я, черт возьми, едва не угробила все подразделение, после чего, собственно, и… и из-за того, что… ну, вы знаете. Это, по-вашему, командирский опыт? Да еще и с кем – с этими…

– Субординация, Славя, – уронил Басурин, и синеглазка словно бы сдулась.

– Это невыполнимая задача, – сказала она почти спокойно. – Нереальная, невозможная. Самоубийство.

– «Для нас нет невозможного» – чей девиз? – излишне, по-моему, бодро поинтересовался Наливаныч. – Ладно, пускай не ваш, но суть-то в чем? Есть приказ. Приказы не обсуждаются, а – что?

– Капшто, – буркнула Алиса. – Я этого не говорила, и потом, если что, буду все отрицать, но Славя-то права. Какая еще поисковая группа? Из нас? На кой черт?

– Имеется необходимость, – сказал Наливаныч таким жестоким голосом, что мне стало не по себе. – Насущная. И закроем на этом вопрос.

– Шесть человек, – сказал секретарь с сомнением. – Я в этой сфере не разбираюсь совсем, Эдуард Алексеевич, вы знаете, но ведь это же даже меньше отделения…

– Две вполне боеспособные тройки, – сухо сказал Басурин. – Штурмовая, в составе Александра, Ульяны и… гм… Алисы. И группа прикрытия, куда войдут Славяна, Лена и Мику. Славя, у тебя же есть снайперская подготовка?

Девушка хотела что-то сказать, но наткнулась, словно знаменосец на вражеское копье, на строгий взгляд начальника, и заготовленные острые возражения только проскрипели что-то неразличимое в горле.

– А нам автоматы дадут? – среагировала Ульяна. – Я люблю автоматы! Я магазин снаряжаю знаете за сколько? А Мику патроны будет подавать Славе, я знаю, знаю! А Лена с биноклем сидеть и корректировать. А здорово! А? Ну, здорово же?

– Патроны подавать и я тоже могу, – тихо сказала Лена. В ее зеленых глазах не было радости, только похороненный страх и что-то еще в глубине, давно забытые мысли и слова, до которых она упорно, но пока безуспешно докапывалась.

Зря она так. Если копаться в себе слишком долго, то со временем яма достигнет глубин подсознания, и по ночам из нее будут выходить мертвецы.

– Тря… пришельцев в последний раз видели в районе семнадцатого «зеленого» микрорайона, к северо-западу от завода «Супертрансформатор», и в зону застройки они не входили, это совершенно точно. Если вы не бывали в этом районе, рассказываю – там распаханные поля, местность пустынная…

– Я там жила, – сказала Мику своим металлическим голосом. – Когда-то.

– Тем лучше. Тогда понимаешь, значит, что лучшая обзорная точка – это сам завод. Там у вас и будет наблюдательный пункт. Штурмовая группа обойдет ближайшие строения и проверит их на наличие инопланетных молодчиков. Главный вопрос – это осторожность. Действовать разумно, с чувством, с толком, использовать мозги…