Текст книги "СУРОВАЯ ГОТИКА"

Автор книги: Александр Птахин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Всеобщий эквивалент .

Как человек политически грамотный и сознательный Прошкин читал Маркса и его разнообразных толкователей и, конечно же, знал, что все в этом мире происходит из-за денег. Потому что деньги это самый что ни на есть всеобщий эквивалент. Даже революция – способ перераспределения общественного богатства, то есть все тех же денег.

Хотя в повседневной, обыденной жизни деньги мало интересовали Прошкина. Точнее он привык обходиться как-то без них. И революция тут мало что изменила. В детстве и отрочестве рано осиротевший Прошкин ходил в казенной приютской одежке и черпал жидкий суп из выданной поваром миски такой же казенной, совершенно не принадлежащей ему, ложкой. В дальнейшем менялись только повара, ложки и рацион. Менялись по мере того, как менялись должности и звания Прошкина – пайка становилась сперва просто побольше, а потом еще и качеством получше. Уже много лет служебное удостоверение благополучно заменяло Николаю Павловичу бумажник и о том, какое количество денег потребуется, что бы быть "эквивалентно" его казенным "корочкам" он даже ни разу не задумывался.

Наверное, поэтому во сне с деньгами у Прошкина как-то не заладилось. То есть, не то что бы денег не было. Деньги как раз были. И много, очень много – как бывает только во сне. Прошкин, как человек от природы хозяйственный, даже ссужал ими под вполне разумные проценты мене рачительных коллег по кочевому образу жизни вроде лоботряса Пахи. Проблема была в другом. В том, что этого, объективно большого, количества денег совершенно не хватало. Не хватало просто катастрофически – даже на самое необходимое! Пресловутый всеобщий эквивалент имел скверную тенденцию заканчиваться в самый не подходящий момент, оставляя не удовлетворенными самые большие и искренние желания! И это безрадостный факт определил суровые будни Прошкина в искусственно яркой иллюзии сна…

Прошкин поправил толстую золотую цепочку с висевшим на ней патроном – логичная в своей ирреальности действительность сна имела собственные традиции и суеверия. Так, многоопытный приятель Прошкина Шахид уверял, что по древнему муслимскому поверью, пуля, над которой произведены некоторые магические манипуляции, превращается в ту самую единственную пулю, что способна убить своего обладателя, и пока она пребывает у владельца в качестве мирного амулета – человек совершенно не уязвим для любого другого оружия. По этой причине Шахид никогда не расставался со своей «счастливой пулей»…

Прошкин услыхав о такой традиции, не особенно обременяя себя магической частью, сразу же привесил подходящую пульку на цепь потолще, и за время рискованных перепетий своего необычайного сна уже много раз убедился в эффективности этой не хитрой на первый взгляд магии. Ритуал работал безотказно! Хотя в остальном – бытовая магия имеет свои границы даже во сне…

Прошкин с горьким разочарованием отложил каталог Брабуса. У него не то, что на тьюнигованный Гелентваген 500G – очень симпатичную модель, внешне поразительно напоминавшую служебный автомобиль Управления из его реальной жизни – даже на самый стандартный «кубик» денег изрядно не хватало! Много бы он сейчас дал, что бы иметь под рукой ту, так и не прочитанную до конца папочку с текстом «Магии в быту» – помнится, описывался там и специальный ритуал для привлечения денег. Прошкин даже потер виски, безуспешно пытаясь вспомнить текст.

Воображаемая реальность сна отреагировала на мыслительный посыл с поразительной быстротой, причем самым рациональным образом – мелодично тренькнула и тревожно завибрировала коробочка мобильного телефона, и после нажатия крошечной кнопочки, в ухо Прошкину оптимистично заорал Паха:

– Ник – брателоо! Тебе как – бабло надо еще? Тогда ехай к нам на «Чикаго»!

Дед умудрялся сохранять пуританский воспитательный пафос даже в потном грохоте ночного клуба:

– Ник? Ну, зачем тебе дались эти бандитские прибамбасы? Ездишь ты на «Тайоте» и езди – тоже джип! Четырехприводной, аккустика всем на зависть, кожаный салон – чего еще? Так нет – подай ему Гелентваген! Лучше бы квартиру купил или женился! Роскошь еще никого до добра не доводила!

Конечно, Дед был тысячу раз прав, но понял Прошкин это только гораздо позже, поэтому совершенно серьезно возразил, отхлебывая виски со стремительно тающими кубиками льда, – зачем ему при таком кочевом образе жизни квартира? А тем более жена? Машина же совсем другое дело – номера сменил, двигатель перебил, документы выправил – и езди на здоровье!

– Это сто пудов! – поддержал Прошкина Паха, перекрикивая приторную кислотную музыку, и перешел к практическим аспектам, – Излагай – что за мероприятие намечается, и как оплачиваться будет!

– А как бы вы – дурьи головы – хотели? – интригующе начал Дед, – Ну конечно, наликом! Добротными американскими деньгами!

Такая форма расчета и Прошкина и Паху совершенно устраивала. Сумма звучала солидно, а сама задача выглядела смехотворной. Честность же клиента подозрений не вызывала. Заказчиком выступал пресвитер религиозной общины, в которую Дед вступил незадолго до знакомства с Прошкиным. Пресвитер – почти по дружбе – просил неофита присмотреть за грузом, следовавшим ему лично из Средней Азии – переживал, что алчные таможенники и пограничники расхитят посылку. Словом о таком не пыльном и прибыльном мероприятии можно было только мечтать – обойтись решили без посторонних, благо опыта в подобных делах присутствующим было не занимать…

Груз.

Микроавтобус петлял по пыльным улочкам приграничного азиатского городишки, и наконец остановился у едва сохранявшего равновесие сарайчика с надписью «Автовокзал» на давно облупившейся табличке. Паха, сидевший на водительском месте высунул голову в окно и спросил у молодого человека в аккуратной синей бейсболке и такой же спортивной синей курточке, непонятно зачем страдавшего на самом солнцепеке у древнего сооружения:

– Эта руина – что ли автовокзал?

Паренек кивнул и недовольно посмотрел на часы:

– Вы опоздали почти на час! Принимайте груз… – и повел Прошкина с Дедом внутрь строения. Там обнаружилось три длинных ящика, неприятно похожих на обшитые узкими досками гробы. Ящики были легкими, но Прошкин и Дед все равно усердно кряхтели, останавливались и отирали пот, ругали тяжкую долю, и, наконец, стали требовать у паренька в курточке оплатить их титанический труд по погрузке дополнительно. Паренек вывернул карманы и бумажник, торжественно поклялся, что у него нет денег…

Расстроенные сопровождающие остановились на привал в паре десятков километров от городской околицы, съехав с основной трассы в заросли кустарника, прикрывавшие по-летнему пересохшую речушку, – с единственным благим намерением перекусить в ожидании более благоприятной для дальнейшего движения вечерней прохлады. Страдавший врожденным обостренным чувством социальной справедливости Паха, раскладывая колбасу по бутербродам, принялся возмущаться:

– Дед, ну что за знакомые у тебя такие? Суки редкие! На три ящика шалы значит, у них деньги нашлись – а как людям, подрывавшим здоровье, оплатить за погрузку – так, видите ли нет!

– Да с чего же Паха ты решил, что там анаша? Наш пресвитер человек законопослушный, и община у него зарегистрированная официально… – попытался приструнить Паху Дед.

– Так чего ж ваш законопослушный сенсей через таможню тогда эти ящики не перепер? – не унимался Паха, – Чего мы тут шатаемся, прямо как шпионы – пароль – отзыв, на 27 секунд опоздали – то да се! Вот можем на 50 долларов поспорить, что там конджубас! Или чего похуже!

– А если там героин или какой-нибудь гексоген – пусть доплачивают. За доставку грузов повышенной опасности тройной тариф! – заметил рачительный Прошкин.

Подозрения приятелей смутили новообращенного, и потому не стойкого в вере Деда, и он согласился аккуратно заглянуть в ящики. В конце концов, не зная степени опасности груза разработать оптимальный маршрут и время движения было проблематично. Прошкин и Паха тут же снова выставили ящики из автобуса на землю и принялись споро вытаскивать гвозди из обшивки.

– Дерьмо какое – ай… – ойкнул Прошкин – его палец, неосмотрительно засунутый в ящик больно зацепился за что-то внутри, и из огнем горевшей ранки теперь во всю текла кровь. Прошкин закусил губу и от души полил повреждение зеленкой из автомобильной аптечки. Крышку наконец благополучно сняли.

– Папандос… – констатировал Паха.

Груз не отличался разнообразием – во всех трех ящиках лежали высушенные веточки неведомого растения. В том ящике, о который порезался Прошкин, по веточкам скользнула юркая желтая змейка. Прошикну было все равно – сон и есть сон, поэтому рассматривая груз он не то что бы испугался, а просто высказал предположение, основанное на былом жизненном опыте:

– Дед, сдается мне, плохие парни давно скурили коноплю твоего пресвитера, а нам, как только мы с таким грузом заявимся, не то что жалование не выплатят, а голову за покражу снесут… Надо бы, по-хорошему, все это бензинчиком облить, спичку бросить, да расходится по домам – счастье, что мы хоть аванс получили!

– Ну, – я конечно не специалист – может эту какое-то лекарственное растение навроде морозника, может эти ветки заваривают? – предположил с надеждой Дед.

– А может эту хрень тоже курят? – Паха был большим оптимистом, и тут же принялся толочь веточку на крышке ящика, быстренько изобразил две самокрутки для себя и Прошкина. Добровольцы прикурили. Едкий дым тут же больно резанул по глазам, разорвал грудь кашлем, и полуослепшие жертвы любопытства кашляя и чертыхаясь почти на ощупь помчались к желтовато-мутной речушке.

Когда руки опустились в теплую илистую жижу Прошкину стало совершенно скверно, безответственное сознание унеслось куда-то в тенистую мглу, а решившее жить самостоятельно тело грузно бухнулось в воду.

36.

– Георгий Владимирович! Георгий Владимирович! – радостно вопил Серега Хомичев прямо над ухом у Прошкина, – Ему лучше! Посмотрите – моргает!

Прошкин действительно моргал, пытаясь понять, где он – сил повернуть голову у него не было, и глаза упирались в требовавший побелки незнакомый потолок. Потолок сменился лицом доктора Борменталя, заглядывающего ему в зрачок. Потом лицо исчезло, и откуда-то словно из глубокого колодца до Прошкина донеслись знакомые, но полузабытые голоса Борменталя и Корнева:

– Безусловно, что он выздоровеет – хотя имеют место остаточные явления сильной интоксикации. Все-таки он перенес отравление растительным ядом, вызвавшее частичный паралич дыхательного центра…

Действительно, через пару дней Прошкин уже мог сидеть, с аппетитом уплетать больничную кашу и тихонько говорить. Еще через неделю, он совершенно оправился и даже начать страдать от пресного госпитального режима и недостатка информированности – сам Прошкин из случившегося с ним помнил мало – только яркие галлюцинации о какой-то не взаправдашней вольной, немного сумасшедшей жизни, в которой у него было много денег и при этом не было даже начальника…

Заметив прогресс в состоянии сотрудника, Корнев, исключительно по душевной доброте, под свою ответственность, вызволил Прошкина из больничного покоя, и поведал ему о событиях, имевших место в недавнем прошлом. А произошло за время болезни Николая Павловича множество вещей, заслуживающих внимания.

Сильнодействующее средство.

Ни что не предвещало угрозы, когда солнечным жарким днем Прошкин на машине Управления отправился в городок – за новостями, газетами и пивом. И Владимир Митрофанович, зная, что раньше чем через три – четыре часа Прошкин не вернется, со спокойным достоинством отправился отчитывать начхоза за скверную организацию быта сотрудников. Группу, теперь состоявшую из ряда служб, общей численностью в 75 человек разместили в древней, но все еще безупречно прочной крепости, служившем в годы Гражданской штабом дивизии, а затем – музеем местного быта.

И, конечно, был скептично настроен, когда дежуривший у ворот сержантик, буквально через полчаса после отъезда Прошкина, привел к нему местного учителя по фамилии Ярцев. Педагог с полными ужаса глазами поведал, как утром обнаружил тело «товарища Прошкина» в маленькой речушке, на берег которой повел своих немногочисленных учеников из местных детишек с экскурсией. Видеть видел – но трогать – в интересах будущего следствия не решился.

Учитель был гражданином нудным, но не пьющим и вменяемым, к тому же коммунистом чуть не с восемнадцатого года, и Владимир Митрофанович, просто для чистки совести, отправил с ним Вяткина и еще пару бойцов к речушке – разобраться с инцидентом на месте.

Вернулись ребята примерно через час – совершенно подавленные, волоча на импровизированных носилках из восточного ковра перепачканное в иле бездыханное тело. Тело окатили водой, что бы смыть грязи и песок – и ужаснулись. Это действительно был Прошкин! Сомневаться не приходилось.

Но в каком он находился состоянии! Наголо обритый. По пояс голый. В жутких истертых штанах с несмываемыми пятнами яркой краски и толстой бельевой веревкой вместо ремня. Правда, в очень даже добротных высоких кожаных ботинках на шнуровке и тонких белых хлопчатобумажных носках. Шею удавкой обвивала толстая золотая цепь с патроном от неизвестно оружия. Даже пупок Прошкина выкравшие его жестокие мракобесы прокололи, и вставили туда кольцо – прямо как серьгу в ухо! Правая рука Прошкина почти что до локтя восполнено распухла и сочилась какой-то сукровицей, тело же покрывали солнечные ожоги да мелкая сыпь, а кое-где проступали даже непонятные темные пятна. Обнадеживало только то, что Прошкин все еще был жив, хотя и находился в бессознательном состоянии.

Борменталь – как всегда! – порадовал диагнозом – отравление растительным ядом, частичный паралич дыхательных центров, острая интоксикация, анаэробная инфекция правой конечности. И в довершение сообщил – солнечные ожоги, и сыпь – образовавшаяся в результате суточных перепадов температур, очень ощутимых в горах, указывают на то, что больной провел на прибрежном грунте не менее двух суток. Смешно было слушать – еще хорошо, что Корнев дальновидно пригласил доктора доложить о диагнозе лично ему – один на один! Учитывая эту ситуацию, Владимир Митрофанович не преминул поинтересоваться – мол, выходит Прошкин с утра минимум 20-30 гражданам, включая самого Борменталя, попросту привиделся? На что упрямый доктор ответил – то, что мы все видели Николая Павловича – к диагнозу отношения не имеет. Диагноз – вещь объективная. Корнев только головой покачал, засекретил сомнительный диагноз, но бумагу с запросом из медицинской части головного Управления дорогих иностранных лекарств для пострадавшего в результате происков врагов сотрудника подписал.

И как не подписать – Прошкина ведь отравили – факт преступления был на лицо – оставалось только установить виновных!

Машину, из которой опасные злонамеренные элементы похитили Прошкина, нашли только на следующий день – на горной дороге, в трех часах езды от базы. Провели, как водится экстренное совещание, разработали план оперативных мероприятий, привлекли к работе местных товарищей. В связи с опасной обстановкой, отложили некоторые экспедиционные работы, а охраной укрепили госпиталь и оперативные группы…

Надо заметить – оперативные действия в азиатской глубинке – сущая мука, уже по той простой причине, что людей, худо – бедно изъясняющихся на русском тут единицы, а квалифицированных переводчиков в самой группе – тоже было всего – ничего – Баев да Субботский.

Товарища Баева – как человека, хорошо знакомого с местными обычаями, Корнев с десятком людей отрядил опрашивать население в районе городского рынка, мечети, беседовать с традиционно авторитетными старожилами. А Субботского собрался усадить переводить и писать протоколы допросов великого множества задержанных и подозреваемых, в считанные часы, благодаря героическим усилиям сотрудников объединенных сил местного УГБ НКВД и специальной группы, заполнивших подвал крепости, наскоро переоборудованный в импровизированную тюрьму.

Сам Алексей, как выяснилось, предпочитал торчать в палате у Прошкина, и ругаться с доктором Борменталем. Ругались – мягко сказано. Едва не дрались. Корневу разнимать пришлось. Конфликт сводился к следующему – Борменталь вознамерился снять с шеи Прошкина цепь с патроном. А Субботский, ссылаясь на какие-то древние исламские поверья, требовал цепь ни в коем случае не трогать. И даже утверждал, что если Прошкин до сих пор жив – то только благодаря этому амулету. Корневу было не до эзотерики он махнул на цепь рукой – пусть, мол остается, а Лешу немедленно отправил в подвал – помогать – следователи зашивались без переводчика.

Хотя и сам доктор Борменталь и фельдшер Хомичев не отходили от постели больного, лучше Прошкину не становилось. Корнев и сам ночей не спал от переживаний, возлагая большие надежды на иностранные лекарства, которые привезли действительно быстро – всего через три дня.

То, что лекарства были иностранными, подтверждалось инструкцией – на чистом английском языке! Сам Борменталь – большой интеллигент видите ли – знал только французский и немецкий, и попросил доверить перевод инструкции товарищу Баеву – как хорошо знакомому с медицинской лексикой. Корнев согласился, вызвал Александра Дмитриевича. И уже через минут горько пожалел о том, что пошел у доктора на поводу!

Из перевода стало ясно – чудодейственное лекарство изготовлено из самой обыкновенной плесени. Корнев был сильно разочарован – но как материалист, продолжал полагаться на современную медицинскую науку. А вот Александр Дмитриевич, дочитав инструкцию, занял крайне радикальную позицию. Он был категорически против того, что бы Прошкина кололи этим новомодным препаратом, и утверждал, что спасти больного можно только средствами народной медицины, с этой благородной даже целью притащил из городишки двух оборванцев – из местных, в высоких островерхих шапках – тут таких называют «дервишами». Как на такую инициативу отреагировал доктор Борменталь – даже пересказывать нет надобности. Надо сказать, в разгоравшемся конфликте Саша занял конструктивную позицию, против обыкновения не рыдал и даже не орал, а с какой-то обреченной уверенностью попросил Корнева – дать товарищу Прошкину хотя бы один шанс остаться среди живых. Для ритуала нужно буквально полчаса – за это время состояние Николая Павловича радикально не ухудшится. Корнев от такой формулировки совершенно опешил…

Потом здраво рассудил, что состоянию здоровья Прошкина уже мало что повредит, и согласился. Тем более сам тяготевший ко всяким магическим действам больной конечно с радостью принял бы подобное решение руководства. Правда, пришлось запереть разбушевавшегося, и грозившего пожаловаться на самоуправство Корнева во все возможные и не возможные инстанции, Борменталя в сарайчике рядом с территорией крепости.

Баев попросил всех – кроме больного оставить палату. Корнев согласился, сам лично выпроводил Хомичева в ординаторскую, но на самотек сомнительного дела не пустил, а с полевым биноклем в руках взобрался на крышу соседнего крыла крепости – оттуда палату видно было не то что бы очень хорошо, но достаточно, что бы в критическую минуту отправить бойцов вмешаться.

Много перевидавшим на своем веку глазам Корнева предстало удивительное действо. Сам Саша нарядился в роскошно расшитый восточный халат, замотал голову узкой черной тряпкой, и стоял в изголовье кровати Прошкина, а два так называемых дервиша – в ногах, по противоположным сторонам спинки койки. И вот они – все трое начали медленно и синхронно поворачиваться вокруг себя, потом кружиться все быстрее и быстрее – так быстро что казались просто вращающимися веретенами гигантской неведомой машины, производившей магнетические импульсы, под воздействием которых тело Прошкина медленно и плавно отделилось от кровати и поплыло сперва вверх, потом так же спокойно вернулось на место. В ту же секунду вращавшиеся резко упали на пол, и замерли… Корнев бегом побежал к палате – но все участники таинственного действа были живы и здоровы. Даже Прошкин выглядел повеселее – темные пятна исчезли, сыпь побледнела, воспаление на руке существенно уменьшалось, а щеках появилось подобие здорового румянца, его еще час назад ледяные пальцы наполнились живым теплом… Улучшение состояния больного вынужден был признать даже доктор Борменталь, примирившийся с незваными конкурентами и отпущенный из сарая.

Но пустовать сараю не пришлось – туда Владимир Митрофанович дальновидно распорядился запереть дервишей – что бы потом долго не бегать в поисках виноватых, если Прошкину снова станет хуже.

Пока Борменталь и Корнев дивились улучшению состояния больного, Александр Дмитриевич отправился в сарай – вернуть дервишам халат и черную тряпку. Все. На этом история закончилась.