Текст книги "СУРОВАЯ ГОТИКА"

Автор книги: Александр Птахин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

21.

Субботский и Прошкин ужинали – если это слово можно применить к процессу заглатывания вареной в мундирах картошки и такого же лихорадочного всасывания томатного сока. Времени на полноценный прием пищи у них не было совершенно: оба заскочили домой буквально на минуту – Прошкин по пути из больницы на совещание к Корневу – тот должен был вот – вот возвратится, а Субботский – хотел переодеться и поесть в перерыве между научными изысканиями.

Ерзая за столом под бременем тяжелых мыслей, Прошкин напряженно прислушивался к шуршанию, исходившему казалось от него самого… Нервная система совершенно расшатана! Его, а не Баева, в пору на курорт отправлять! Но все же – для профилактики шизофрении – похлопал себя по карманам, и обнаружил вполне рациональный источник звука – Сашин рисунок, который он поспешно снял с двери палаты, да так и не успел выбросить. Разгладил смятый листок…

Крупные черты лица, выступающие скулы, длинный нос с горбинкой, глубоко посаженные глаза, залысины на лбу и при этом довольно длинные волосы сзади, неприятно раздвоенный подбородок… Нет – этого человека, или хотя бы просто похожего на него, среди сегодняшних посетителей Александра Дмитриевича не было. Да и вообще, не знаком он Прошину. Отчаявшись идентифицировать личность на портрете он стал разглядывать надпись… Ну вот…Скверно все-таки не иметь серьезного систематического образования. Прав товарищ Корнев, когда Прошкина журит, и заставляет в университет поступить хотя бы заочно! Но, с другой стороны, в стране полным – полно узких специалистов, и один из них как раз сидит, напротив набив рот горячей картошкой!

– Леша, ты латынь в университете учил?

– Угу… – промычал полным ртом Субботский.

– Ну и что эта надпись значит? – Прошкин продемонстрировал Алексею рисунок.

Алексей быстренько запил картошку и протер салфеткой руки, взял портрет и поднес к самым стеклышкам своих очков:

– Нет… Это не латынь… Это напоминает мне французский…

– Напоминает? Ты что же пять лет проучился и до сих пор французского толклом не знаешь? – возмутился Прошкин не получив мгновенного ответа.

– Да начало фразы мне как раз понятно – написано имя «Жак де Моле»… А дальше…Какой-то странный текст для французского… Сейчас в справочнике посмотрю…– он отложил листок и извлек с полки толстенькую книжицу с надписанным не по-русски корешком, потом взял блокнот и что то – прикинул в нем, вытащил французско – русский словарь, и снова взглянул на рисунок, а потом удивленно – на Прошкина.

А что на Прошкина смотреть – можно подумать это он написал! Хотя буквосочетание «Жак де Моле» где-то он слышал, и совсем недавно… Точно слышал – от Феофана, когда про тайные ордена говорили… Был, если верить почтенному старцу, в этих орденах такой деятель. Правда, давненько.

– Странно… – Алексей погрузился в задумчивость.

Прошкин решил блеснуть эрудицией:

– Был ведь такой Жак де Моле – исторический персонаж, в ордене состоял!

– Конечно, был! Кто же сомневается? И в Ордене не просто состоял, а являлся магистром ордена тамплиеров – последним магистром этого легендарного ордена, зафиксированным в его официальной истории. Был сожжен инквизицией в 1314 году – по обвинению в ереси, – быстро, как на экзамене, отчеканил Алексей.

– Может, это он нарисован? – предположил Прошкин.

– Да не важно, что тут нарисовано, важно, что написано! Вот слушай, – Субботский пафосно, как диктор радиовещания продекламировал – Жак де Моле подохнет как собака! – Хотя конечно, учитывая, что эта надпись очень похожа на старофранцузский – то можно и так – перевести – Жак де Моле должен подохнуть как собака! Точнее как порченный или паршивый пес… В любом случае предложение имеет ярко выраженную негативную коннотацию – можно рассматривать его как ругательное, но отнесено оно к будущему времени, с модальностью долженствования…

Прошкин совершенно запутался:

– Если этот Жак де Моле уже умер – зачем будущее время понадобилось? Может это цитата? Из манускрипта или романа?

Начитанный Субботский тут же ответил:

– С именем де Моле связан один общеизвестный исторический анекдот. В день казни Людовика XVI – во время Великой Французской революции – ну ты помнишь… Некто выбежал на эшафот. Окунул руку в свежую кровь казненного монарха и закричал – «Жак де Моле, ты отомщен!». Но что бы кто-то кричал «Жак де Моле должен подохнуть», да еще и как поганый пес… я не припомню…Скорее всего это банальная грамматическая ошибка…Имелось ввиду, что де Моле уже умер, и умер бессмысленно или случайно – как собака – просто употреблена неуместная временная форма…

Прошкин наморщил лоб размышляя. Что бы Баев, знавший дюжину языков, допустил грамматическую ошибку? Очень сомнительно… В тексте должен быть смысл – актуальный именно сейчас и именно для ситуации в которую попал Александр Дмитриевич…

– Знать бы, кто тут нарисован!

– Типчик неприятный – по френологии лживый и лицемерный – раздвоенный подбородок указывает именно на эти качества. Неужели действительно это Жак де Моле? Я всегда думал, что он благородный рыцарь… Хотя, он ведь был не настоящий магистр!

– Как не настоящий? – Прошкин подавился горячей картофелиной и закашлялся.

– У тамплиеров исстари так повелось – один магистр был формальным – второй – фактическим… Сохранилась легенда, что Орден имел два Устава – один Папа Римский утвердил на капитуле – а откуда второй взялся не понятно, но именно он и был основным!

– Здорово! – по-детски обрадовался Прошкин, – Как у ребятишек в книжке Гайдара, – и тут же ненавязчиво уточнил, – А ты давно ее прочитал – эту книжку? Про Тимура и его команду?

– А… ну…– Леша почему-то замялся, – Как сказать… давно – с полгода назад…У меня один знакомый… Студент один, с вечернего отделения, подрабатывает перепиской на пишущей машинке… При «Международной книге», издательство такое… Приносил экземпляр – машинописный – почитать…Я так забавлялся. Неужели ее действительно опубликуют?

– Угу, в следующем году, издательство «Детгиз», тираж – 50000 экземпляров, – уверенно пророчествовал Прошкин, и теперь горячим продуктом подавился уже Леша.

Разговор прервал автомобильный гудок – Прошкин открыл окно:

– Хватит, Прошкин, брюхо набивать! Уже и щеки в окно не пролазят! – весело крикнул Корнев, приоткрыв дверцу автомобиля, – выходи, поехали – дело срочное – по твоей части!

Диво дивное.

Корнев подвинулся, освобождая Прошкину место за рулем – тот поинтересовался насчет маршрута.

– В Прокопьевку едем… Отправили туда депешу – что бы эксгумацию тела Феофана произвели. Так вот – звонит местный фельдшер, из амбулатории – и говорит… нету тела… Вознесся батюшка Феофан…

Прошкин едва не сбил зазевавшегося велосипедиста и переспросил:

– Что сделал? – он не верил своим ушам. Никогда не ожидал он такого от почтенного старца. Вознестись не вверенной заботам Прошкина территории! И даже не предупредить его. Это было самое настоящее, первостатейное свинство!

– Не юродствуй, Николаша, – ты ж прекрасно слышал! – Корнев пребывал в великолепном настроении, даже удручающая новость из Прокопьевки не могла этого настроения испортить, – Вознесся… Рассобачились они у нас Прошкин совершенно!

– Кто? Служители культа?

– Нет – интеллигенция сельская! Естествоиспытатели безголовые – что б им… Ну, вырыли гроб, вскрыли – он пустой. Так фельдшер местный тут же диагноз поставил: вознесся! Слышал ты такое?

***

Прошкин слышал, по крайней мере, раз сто – еще в детстве. Когда в церковно – приходской школе читали рассказы про жития святых… Но, что бы не портить настроения начальнику согласился, что ничего подобного места никогда раньше не имело – поэтому как действовать в такой ситуации не предусмотрено ни в уголовном, ни в гражданском кодексе, ни в ведомственных инструкциях – но такой опытный специалист как Владимир Митрофанович в ситуации конечно разберется – с позиций научного материализма. А он – Прошкин будет всемерно содействовать…

А разбираться было в чем. Действительно, поздним вечером – чтобы не тревожить зря сельскую общественность – из могилы Феофана извлекли гроб и притащили в клуб. Открыли. Тела Феофана в нем не было. Зато гроб был до верху наполнен изрезанной на мелкие полоски мануфактурой.

Не надо было специального лабораторного анализа чтобы выявить – полоски образовались из шитой на заказ формы Александра Дмитриевича! Сашины хорошо подогнанные гимнастерки и форменные брюки, кожанки и шинели из не по уставу дорогого сукна искромсали портновскими ножницами на длинные лоскуты шириной в 3 – 5 сантиметров… Прошин и Корнев совершенно опешили, принялись восстанавливать нить событий той достопамятной ночи, с надеждой выяснить истину и хотя немного успокоить местных товарищей.

Итак – Прокопьевка была местом дислокации центральной усадьбы колхоза «Красный пахарь». Еще в колхоз входило четыре хутора – бывшие кулацкие хозяйства. В одном из хуторов имелся большой двухэтажный каменный дом. По решению правления, для привлечения в колхоз квалифицированных кадров, дом был переименован в «Общежитие работников культуры» и соответственно переоборудован. Хотя жили тут люди разные… даже с некоторых пор, ставший полезным председателю, спецпосленец Вадим Проклович Чагин (при постриге принявший имя Феофана). Так вот, вечером, пользовавшийся в очаге сельской культуры значительным авторитетом, Феофан принялся жаловаться на боли за грудиной и агроном Дуденко повез его на мотоцикле в центральную усадьбу – в амбулаторию. Феофану вроде как полегчало от ветра и езды, и в помещение амбулатории он зашел самостоятельно. Но, через несколько минут, вышел – фельдшера не оказалось на месте. Теперь Дуденко повез его прямо в Н. – в областную клиническую больницу. По дороге – на перекрестке с Чаплинской трассой – им повстречался автомобиль, который направлялся, по счастливому совпадению как раз в город. Конечно, в автомобиле почтенному Феофану, снова ставшему хвататься за грудь, было бы ехать гораздо комфортнее, чем на мотоцикле. Водитель автомобиля – новый инженер с Чаплинской насосной станции – охотно согласился довезти старика до больницы, и Дуденко вернулся в общежитие со спокойной душей. Нет, конечно, Дуденко не знал раньше этого инженера. Он из Чаплино знает от силы пять человек, и то со старого завода – стройка же насосной станции началась совсем недавно и там каждый день новые люди появляются. А утром позвонил из амбулатории фельдшер, сообщил, что Феофан умер. Стояла сильная жара, похороны организовали в тот же день, гроб был закрытым…

Фельдшер амбулатории Кузьменко – известный в округе естествоиспытатель и натуралист тоже старательно сообщил все что знал. Даже больше. Заболевшего Феофана из общежития отвезли прямиком в Н. и сдали в НКВД. Ну, управление ГБ – это ж не принципиально! Он Феофана не лечил. Лечил беззащитного старика скорее всего так называемый фельдшер по фамилии Хомичев – то есть человек далекий от медицины как декабристы от народа. Результат всем присутствующим известен. Батюшка был человек крепкий и мог еще жить и жить при правильном естественнонаучном подходе. Вот то-то! А в амбулаторию его привезли из города – уже в гробу какие-то незнакомые люди – представились сотрудниками НКВД, да, может и ГБ – он не обозреватель политический, что бы не путаться – а медик! В штатское были одеты. А зачем ему спрашивать документы – он, слава Богу, может еще сотрудника НКВД и без документов – по лицу узнать! Чем у них лица такие особенные? Суровые лица – вот что! Тем более эти люди передали Кузьменко нотариально заверенную копию заключения о смерти. Да, вот она. С какой стати ему было звонить Хомичеву? У Хомичева два диагноза на все случаи жизни – бытовая травма и простуда! Когда Николай Павлович ему позвонил и спросил – он, конечно, подтвердил – точнее просто прочитал, что было написано в свидетельстве о смерти – а что другое он мог сказать?

Чтобы не волновать общественность и не порождать лишних слухов, той же ночью пустой гроб так же тихо закопали. Участники событий дали подписку о неразглашении. А озадаченные Прошкин и Корнев, свалив в холщовый мешок лоскутки одежды, отправились домой – анализировать.

– Это просто безобразие! Отожрался на колхозных харчах и свинтил с поселения! Восьмой десяток человеку – а совести никакой! Где его теперь искать? Да и откуда мы людей для этого возьмем свободных? Разве только с больницы снимать!– никак не мог успокоится Прошкин.

– С больницы снимать – ни в коем случае! Да что ты в самом деле – Николай? Ну куда бы он побежал – не мальчик ведь! Что ему тут плохо жилось? Мы с тобой – ответственные работники – едим через двое суток на третьи – а он каждый день трескал фрукты – овощи, конфетки – бараночки, еще и со сметаной! – Корнев как раз обгладывал куриную ножку после двухсуточного голодания. Не в силах больше бороться с голодом «ответственные работники» расположились на привал прямо под прохладным предутренним небом – среди полей и пашен. А съестными припасами «на дорожку» их снабдил душевный человек – председатель Сотников. Запустив куриную косточку в открытый космос, как бумеранг, Корнев продолжил:

– Болтлив старец был сверх всякой меры – вот и договорился – до преждевременной кончины! Убили его и закопали за это. Тут Николай все не так просто – тут политика! Серьезные вещи происходят. Сейчас все сам поймешь – ты ж не дурак, в конце-то концов! – Владимир Митрофанович огляделся, еще раз убедился, что они с Прошкиным в поле совершенно одни, и перешел к действительно серьезным новостям.

– Станислава Трофимовича со дня на день того, – Корнев сложил пальцы рук изображая решетку, и показал ее Прошкину, – на другую работу переведут. Надолго…

Прошкин грустно покачал головой – хотя эта новость его ни мало не огорчила, во-первых по тому, что Станислав Трофимович был руководителем малокомпетентным, да еще и авторитарного склада, а во-вторых потому, что самым вероятным и достойным кандидатом на его освободившийся высокий пост был конечно же товарищ Корнев. Понимал это не только Прошкин, но и сам Корнев, и даже вышестоящие товарищи…

А уж если такое действительно случится, то кому же как не Прошкину занять нынешнее место Корнева? Ну и что, что он молодой – зато надежный! И перспективный – в университет поступает, женится собирается на достойной женщине – словом ценный кадр! Вообще Прошкин ни того ни другого делать не собирался,  во всяком случае прямо сейчас, но оспаривать мнение начальника в такой счастливый день не стал… И ребячество всякое прекратит! Прошкин торжественно заверил, что в случае назначения на высокую должность собственными руками выкинет из сейфа ладан и прочую «атрибутику», а потом возьмет в замы Сашу Ладыгина – которого в прошлом году бросили на укрепление комсомола прямо в Прокопьевку – если Владимир Митрофанович не против. Еще с полчаса коллеги обсуждали грядущие кадровые изменения и улучшения, которые они за собой повлекут. План был блестящим – если бы не одно но…

В недосягаемо высоких эшелонах власти, в которых происходят утверждения на должности, подобные той, что занимает Станислав Трофимович, было принято жестко придерживаться принципа ротации кадров – то есть переводить ответственных работников из одной местности в другую или с одного направления работы на совершенно новое. Назначение Корнева на место его нынешнего непосредственного начальника этому принципу прямо противоречило. Здесь и начиналась политика. Тонкая, сложная и чреватая губительными последствиями…

Тут Корнев во всех подробностях поведал Прошкину о судьбоносных событиях, участником которых ему пришлось быть в последние несколько дней. Не то что бы Владимира Митрофановича так уж интересовало мнение Прошкина – скорее он просто нуждался в слушателе, чтобы еще раз обдумать и систематизировать яркие впечатления тех бурных суток. И убедится в правильности собственных действий.

22.

Еще до начла партхозактива Корневу надежные товарищи намекнули насчет грядущих кадровых перемен, и Владимир Митрофанович никакой рапорт подавать, конечно, не стал – а наоборот этот рапорт мелко разорвал и выкинул в уборную – все равно в кабинете у него имелась копия. Сделал это он очень своевременно. Когда всех товарищей пригласили на актив, его попросили задержаться, усадили сперва в машину, потом в самолет и уже через два часа лету он стоял, разминая затекшие ноги, в приемной товарища Круглова, а еще через пять минут пил чай в начальственном кабинете и доверительно беседовал с самим Сергеем Никифоровичем.

Сергей Никифорович, как выяснилось, человек приветливый, серьезный, ответственный и дипломатичный. Слишком даже… Так вот – Круглов принялся спрашивать Корнева – как обстоят дела в Н., как там здоровье Александра Дмитриевича, что подозрительного изъяли при осмотре из усадьбы фон Штерна и вообще – что нового слышно об этом безвременно упокоившемся ученом…

Надо заметить, что Сергей Никифорович занял стратегический пост главного кадровика ведомства всего несколько месяцев назад, как и большая часть сотрудников центрального аппарата УГБ. Действительно – должности комиссаров ГБ третьего, а иногда и второго ранга, начальников управлений и отделов в последние месяцы доставались то совсем молоденьким сотрудникам, имевшим год, от силы два, опыта практической работы, то – армейским офицерам, а иногда – просто специалистам раньше, с разной степенью успешности, занимавшимся кто партийной, кто хозяйственной работой. Таких как Корнев – кто трудился в органах еще со времен ВЧК – осталось единицы. Поэтому у Владимира Митрофановича была значительная фора, обеспеченная его опытом, как собственно оперативной работы, так и многолетнего участия в многоходовых аппаратных интригах.

Корнев решил, прежде всего, ненавязчиво выяснить, где же пролегают границы информированности товарища Круглова. Владимир Митрофанович взял листок, очень приблизительно набросал поэтажный план дома фон Штерна и со всей серьезность сказал – дом огромный, изъято значительное количество предметов, остальная часть имущества опечатана. Дом находится под наблюдением сотрудников Управления. А затем попросил Сергея Никифоровича, время которого он очень ценит, и не имеет права тратить понапрасну, уточнить – о каких именно «подозрительных» предметах идет речь.

И очень легко выявил – границ у информированности Сергея Никифоровича нет. Как нет и самой информированности. Нет, потому что вместо ответа тот дипломатично улыбнулся, и пропел что-то об опыте Корнева, которому он всецело доверяет.

Понимая незавидное положение Сергея Никифоровича, Корнев конкретизировал информацию, и сообщил, что из сооружения были изъяты предметы антиквариата, книги, различные раритеты, переписка, документация, фотоснимки, географические карты, специальные приспособления, измерительные и навигационные приборы, посуда, ювелирные изделия, письменные принадлежности, другие артефакты. Все они представляют значительную историческую и научную ценность, и в то же время могут рассматриваться как подозрительные. О чем именно хотел бы услышать товарищ Круглов в первую очередь?

Товарищ Круглов занес все перечисленное в блокнот, подчеркнув слово «артефакты», посоветовал Корневу выпить еще чайку и куда-то убежал. Вернулся он через полчаса, вместе с другим товарищем, которого представил как «специалиста Наркомата иностранных дел». «Специалист» – с прилизанными бриолином редкими волосами, худощавый и вертлявый, был одет в полосатый двубортный костюм наподобие тех, что носят миллионеры и гангстеры в иностранных кинокартинах, нарядную рубашку, искристые запонки и широкий шелковый галстук. Его узконосые щегольские ботинки сияли новизной почти непристойной. В таком виде только с Чемберленом разговаривать!

«Специалист» просмотрел перечень в блокноте Круглова, несколько секунд близоруко прищурившись, изучал Корнева, а потом заявил:

– Это должна быть связка бумаг…

Корневу вновь прибывший – без малейшей объективной причины, а только из-за раздвоенного подбородка – был глубоко неприятен, он довольно резко ответил, что ему, то есть Корневу, доподлинно известно как выглядит связка баранок – а что позволяет идентифицировать документы не известного содержания как «связку» совершенно не ведомо, и он будет признателен за такую информацию…

«Специалист» ослабил узел галстука – сказать ему было нечего, а Круглов, опять убежал. Долго отсутствовал и вернулся с новым гостем – высоким, сухощавым человеком в офицерской форме НКВД, но без каких– либо знаков отличия – да, тем самым, что вчера поил Баева водой в больнице. Наметанным глазом Корнев сразу определил, принимая во внимание внешний вид и состояние самого человека, а так же сколько времени отсутствовал Круглов, что человека этого привезли, скорее всего, из Лефортово, а в форму одели просто потому что никакой другой мало-мальски цивилизованной одежды под рукой не оказалось. Поэтому уверенно утверждать, что человек этот офицер НКВД или вообще военный он не может. Посетителя Корневу не представили, хотя остальные обращались к нему «Константин Константинович».

Константин Константинович, не дожидаясь приглашений, уселся на стул, закинул ногу за ногу, и так же, не спрашивая, закурил. Круглов, остался стоять, сложил руки на груди, демонстрируя искренность, принялся уверять Константина Константиновича в том, что все трагические – трагические! – ошибки наконец-то разъяснились, ко всеобщему миру и согласию. А их виновники – по всей строгости наказаны!

– Так строго, что и спросить теперь не с кого, – иронично ухмыльнулся Константин.

Круглов снова некоторое время разливался соловьем о перегибах, вредительстве, международном положении и генеральной линии. Тема была неисчерпаемой, но монолог Круглова прервал «Специалист»:

– Полно вам оправдываться, Сергей Никифорович! Мы с вами не преступники и не вредители – мы все просто выполняем свою работу.

– И партийный долг! – идеологически выдержано вставил Круглов.

– Константин Константинович – вы должны это понимать не хуже нас, так что хватит ультиматумов! – добавил «Специалист».

Константин Константинович развел руками и снова не добро ухмыльнулся.

– Вы возможно и находитесь сейчас на службе – а я уволен. В партии тоже не состою с некоторых пор – так что выступаю как лицо сугубо частное. Просто как гражданин. Так что могу себе позволить невинную прихоть… Если Александр Дмитриевич жив – я хочу убедится в этом лично. Просто его увидеть…

– Ох, Константин Константинович – ну нельзя же всему миру не доверять! – возмутился Круглов, – вот товарищ Корнев сегодня только из Н. прилетел, Александра Дмитриевича там оставил живым и невредимым… Отчего вам ему не верить – он же к имевшим место… э… трагическим, трагическим, не побоюсь этого слова, роковым, ошибкам – никакого отношения не имел! Он вас вообще первый раз в жизни видит – ну зачем ему и вас и нас – его руководителей – в заблуждение вводить!

Константин Константинович продолжал, как будто не слышал Круглова:

– А если Александр Дмитриевич умер – так покажите мне его тело. Труп. Не фотографию могилы, не снимок тела в гробу или в морге, не заключение о смерти, и даже не одежду с пятнами крови! Все это я уже видел…

Корневу, честно говоря, от таких заявлений стало не по себе – он собственными глазами видел Баева несколько часов назад – конечно, назвать Сашу здоровым было бы преувеличением, но он, во всяком случае, был жив! И начал поправляться… Только сейчас Корнев до конца осознал, какой серьезный козырь пришел ему в этой сложной политической интриге, и решил этим незамедлительно воспользоваться.

– Ну, зачем же вы Александра Дмитриевича хороните раньше времени! Он жив, хотелось бы добавить что здоров – но обманывать ни вас – ни товарища Круглова я просто не имею права – как коммунист и сотрудник УГБ… К сожалению, товарищ Баев болен инфекционным гепатитом, но чувствует себя уже получше, и медицинский прогноз самый благоприятный! – примирительно улыбнулся Владимир Митрофанович, хотя стопроцентной уверенности что Саша все еще жив в этот самый момент у него уже не было…

– Тем более – покажите его мне. Думаю, это не составит проблемы, – продолжал настаивать Константин Константинович.

– Товарищи, так нельзя, в самом деле! – снова начал мирить присутствующих Круглов, – давайте найдем компромиссное решение – например, позвоним по телефону в клинику, поговорим с Александром Дмитриевичем…

Корнев похолодел – он сам лично строго на строго запретил подпускать Сашу к телефону до его возвращения – кто бы ни звонил, что бы ни случилось! А уж в исполнительности своих людей он был уверен на сто процентов…

– Только личная встреча, – сухо сказал Константин Константинович, у Корнева отлегло от сердца.

– Торгуется как на невольничьем рынке! Жертву инквизиции из себя изображает! Это действительно безобразие! – «Специалист» еще в начале общей беседы снял шелковый галстук, а сейчас стащил пиджак, аккуратно расправил его на спинке свободного стула.

– А кто Густав Иванович, вас в мое отсутствие дежурным Жаком де Моле назначил? Так сказать – местного значения? Может вас избрали – как народного депутата? Или рукоположили – как в папской Курии? – Густав Иванович, Корнев впервые услышал имя «Специалиста», густо покраснел и принялся нервно вытаскивать запонки, намериваясь закатить рукава…

– Вы запонки берегите, а то нагорит вам за них от начхоза, в случае чего, – с жалования вы за них долго не расплатитесь, – глумливо добавил Константин Константинович. Он продолжал расслабленно сидеть, но вытянул ногу так, что бы иметь возможность сделать подножку «Специалисту», если тот попытается приблизиться к нему. Да – судя по приготовлениям – ответственные работники собирались драться на кулаках – как обычные уличные мальчишки. Это очень обеспокоило Корнева – он не мог определиться – следует ли ему в таком случае разнимать дерущихся, занимать сторону одного из них, или просто наблюдать, не вмешиваясь в конфликт…

Пока Корнев размышлял, дипломатичный Круглов успел куда – то снова позвонить и драке воспрепятствовало появление еще двух офицеров УГБ – одного Круглов представил как сотрудника пятого управления, а второго – как представителя управления геодезии и картографии. Густав Иванович, с безнадежным вздохом, снова облачился в пиджак, Константин Константинович закурил, а Круглов – выбежал. Корнев понял – эти новые люди нужны только, чтобы предотвратить всякое общение между враждующими сторонами в отсутствие самого Круглова.

Через минуту Корнева тоже просили к телефону – секретарь Круглова. Никто ему конечно не звонил. Зато в приемной стоял сам Сергей Никифорович, и доверительно взял Владимира Митрофановича под локоток – Корнев показал Прошкину как именно, вывел на небольшой балкончик и попросил торжественно поклясться – как коммунист коммунисту, что Баев действительно жив. Потом они вместе позвонили в Н. – в больницу. Борменталь, что б ему пусто было этому доктору – лектору! – сказал и Корневу, и Круглову что Саше действительно гораздо лучше! Корнев вернулся в кабинет. А Круглов, видимо еще раз посовещавшись «в верхах», и возвратившись, предложил всем проследовать в самолет, и поехать навестить приболевшего товарища Баева. Густав Иванович, однако, сославшись на важную дипломатическую встречу, от поездки отказался.

Само посещение Прошкин наблюдал лично…

По завершении визита к больному Константин Константинович потребовал еще и на кладбище его отвезти – он видите ли, возжелал почтить могилу своего безвременно почившего боевого друга – комдива Деева! А потом еще и «бросить взгляд на несчастливое жилище фон Штерна»… Круглов согласился на все это, но сам не поехал – предпочел остаться в управлении, даже пообедать согласился. Так Корневу удалось поближе раззнакомиться с Сергеем Никифоровичем. Он посочувствовал его нервной работе, спросил, не может ли чем помочь. Получил уверение, что лучшая помощь – Сашино здоровье и благополучие. А еще узнал, что на пост Станислава Трафимовича будет назначен один латыш – из управления, курирующего работу Коминтерна. Сам Сергей Никифорович от такого назначения не в восторге – но выбора у него нет – принято руководящее решение. Этого человека готовы сделать заместителем наркома иностранных дел – а ему формально не хватает стажа руководящей работы. Не много – месяцев шесть-семь… тут мудрый Корнев снова посочувствовал заботам Круглова и предложил ему совместно выработать кадровую тактику, которая будет способствовать… В двух словах, опуская многочисленные взаимные реверансы, – Корнев настрочит рапорт про пресловутый клад в Средней Азии – по итогам УСПЕШНОЙ работы группы и исследования материалов покойного фон Штерна – записи и карты замечательно можно представить как «связку бумаг», раз уж руководство так настаивает именно на «связке бумаг» (для удовольствия Густава Ивановича Корнев даже готов на собственные средства приобрести голубую шелковую ленточку и связать ею прилагаемые к рапорту документы!). Круглов рапорту даст ход с достойным комментарием – мол, кому как не Корневу, завершить такое сложное мероприятие и возглавить работу группы в Средней Азии? И местные кадры за одно подтянет. Полгода или чуть больше группа поправляет здоровье колупаясь в песке и вдыхая горный воздух – потом латыш уйдет в заместители наркома, а Корнев – прейдет на место Станислава Трофимовича. И принцип ротации будет соблюден в лучшем виде!

Прошкин замер от восхищения – силен все-таки у него начальник! Надо же такой сложный стратегический план осуществить!

До осуществить еще долго – отмахнулся от восторгов, все же очень довольный Корнев. Ведь это лотерея – никто не может гарантировать что Саша – отпускать такой ценный кадр как Баев из группы сейчас было бы верхом беспечности! – останется жив все это продолжительное время. Единственное, что внушает оптимизм – действует Александр Дмитриевич, не смотря на болезненное состояние, вполне рационально – вчера очень эффектно избавился от дома, где будут теперь усиленно искать пресловутую «связку бумаг». И что у него этих документов нет подтвердил, что он даже не пытается их искать доказал. Теперь как раз к месту Корнев с рапортом о геройски проделанной работе и результатах поисков подоспеет. В такой ситуации – кто Сашу еще раз убить попытается?

– Вот у таких людей тебе Прошкин учится нужно уму разуму! – констатировал Владимир Митрофанович. Возразить на это Прошкину было нечего.

Вторым фактором, способным бесповоротно обратить в прах все эти далеко идущие планы могло стать внезапное начало войны – туту уж ничего не поделаешь, и повлиять на этот никак нельзя – а война, как известно, может начаться в любую минуту…