Текст книги "Ратибор и волшебство Купальской ночи (СИ)"

Автор книги: Александр Окольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Стой. Послушаем лес, – девочка резко останови-лась. Ратибор едва не сбил её с ног.

– Чего его слушать-то…

– Тсссс, – она не дала ему договорить. – Так странно. За нами нет погони, меня это пугает.

Порассуждать о том, что наличие погони это плохо, а не наоборот, ему не дали. Берегиня схватила спутника за руку и продолжила путь, с опаской оглядываясь.

– Так куда ты меня тащишь-то? – после нескольких минут молчания мальчик не выдержал.

– Если она тебе не поможет, уже никто помочь не сможет.

– К кому к ней-то? Хватит говорить загадками, – мальчик немного замедлил шаг и топнул ногой. – И так уже полно загадок, хочу разгадки.

Берегиня промолчала. Вопросы так и остались ви-сеть в воздухе.

От леса пахло сыростью, Ратибор мерз и постоянно ежился. Вдруг мальчику показалось, что сзади раздалось жалобное: «Аууу!»

– О, нет, – русалка ускорила шаг, практически волоком уже таща Ратибора за собой.

Порою они переходили на бег. Но ночью в лесу особо не побегаешь. И всё чаще то слева, то справа слышалось: «Аууу-аууу-ауукка», и этот непонятный «аууука» становился все отчетливее.

– Всё-таки догнали, – в голосе девочки была дрожь.

– Кто это?

– Леший и его свита. Дальше дороги нет.

Деревья закрывали им проход, кусты хватали за ноги, вперед было не протиснуться.

Оберег на груди начал раскаляться. Ратибор даже ждал этого, он уже понял, что оберег может действительно помочь выйти победителем в борьбе с нечистью.

– Я буду сражаться! – мальчик заслонил спутницу, встав перед надвигающимся Лешим.

– Ау-аука. Зачем сражаться? – говорящего не было видно, голос раздавался попеременно со всех сторон: либо это было такое странное эхо, либо преследователь мог перемещаться с неимоверной скоростью. – Ау…

– Ты один, что ли? – русалка выступила вперед из-за спины Ратибора.

– Да, Аука-ау, – вперед, зависая над землей, проступило нечто небольшое и темное, но в сумраке было невозможно разглядеть, кто стоял напротив них. – Я один. Я никому не сказал, что увидел тебя с живым. Поделись им со мной…

Застыла тишина. В груди мальчика сильно билось сердце: «Как это, поделиться мной? Неужели она меня вела в западню? Для чего я ей?»

Не дождавшись ответа, преследователь продолжил:

– Я маленький, ты маленькая, нам его хватит на двоих, – голос был просящий и жалобный.

– Аука – лесной дух, – видимо, она знала говорящего. – Ты из немногих был всегда добр ко мне, указывал дорогу, а не водил по чащобам, – в голосе Берегини звучала сталь. – Уйди по добру, дай пройти и открой нам тропу. Тебе со мной не справиться!

– Ау-ау-аука, – звук снова начал метаться, он звучал то в кустах, то на поляне, а то и в кромках деревьев. А затем с визгом: «Моё, не отдам!» ринулся на них, опрокинув русалку на землю.

На поляне был разгар праздника. Светила полная Луна, что само по себе было редкостью на Купалу.

Гой, Купала! Гой, Ярило!

С утра за водой ходила.

Гой, Ярило! Гой, Купала!

Водяного повстречала.

Повстречался Водяной,

Увязался он за мной.

Гой, Ярило! Гой, Купала!

Коромыслом отгоняла…

Тут и там затевались хороводные игры, девушки подмигивали парням, весело хохоча и убегая от их объятий в самый последний момент.

Уже совсем скоро мужчины будут пытаться захва-тить березку, а после удачного захвата жечь её вместе с Ярилой, весенним Солнышком, в виде соломенного чучела, пустив их горящими вниз по реке. Так повелось издревле и было всегда. А уже после всего этого будет зажжен и сам Купалец – костер высотой в девять или десять метров, и жизнь новому Солнцу будет дана.

Среди гуляющего люда шел старик, крепкий, с гус-той седой бородой. Все знали его в деревне как деда Пахома. Видели его редко, он жил бирюком в лесу, неподалеку, в своей сторожке. Питался охотой и промыслом, часто помогал деревенским: с кем приключилась беда в чаще или какая хворь. В душу не лез, но и в помощи не отказывал. Его все уважали, но сторонились. Веяло от него чем-то таким: суровым, лесным и диким-звериным.

Он шел к кромке леса, изредка поглядывая на сло-женный и готовый к зажжению купальский костер. Что-то бормоча себе в бороду и постукивая по земле посохом, он только собрался нырнуть под покров леса, как из толпы к нему быстрым шагом двинулась статная фигура.

– Ну, здравствуй, Пахом, – бабушка Ратибора поклонилась в ноги. – Или лучше именовать тебя Хозяин? Лишних ушей тут нет.

– Полно тебе, Василиса-рукодельница, – он нехотя остановился, озираясь, до опушки оставалось немногим шагов двадцать. – К чему нам все эти титулы?

– По добру ли к нам или лихое чего таишь в такой час? – она встала буквицей «Ферт», уперев кулаки в свои бока.

– Не буди Лихо, ежели спит оно тихо, – старик смотрел на нее грозным немигающим взглядом. – А ведь я тебя еще маленькой помню, на руках даже качал, приходилось как-то. Гляди ж ты, вымахала, отца забыла, в гости к нам не захаживаешь.

– По что же забыла-то? Помню-помню, такое не за-будешь. А в гости не хожу, то верно, отец суров, я с прошлого раза с его лягушачьей шкуры долго оправлялась, Ивана мне чуть не погубил. – Бабушка Ратибора взяла старика под локоть и повела по кромке леса, обходя поляну. – На руках, значит, качал, говоришь, любо-дорого послушать.

– Да, Василиса названная Премудрой, – он нехотя пошел с ней рядом, пару раз оглянувшись на то место, где хотел уйти в лес. – Так ты свою вину перед ним искупи, он, глядишь, и будет милостив к тебе!

– Милостив? Он?! – бабушка Ратибора звонко расхохоталась. – Вину, значит, искупить, может, ещё из его мертвой чаши испить, чтобы не было мне дороги в Явь?

– Зачем же ты так, – спутник поморщился.

– Я лучше тебя знаю своего отца! – она улыбалась. – А теперь побудь тут, мне своими силами с тобой не совладать, но в этом месте не только мои силы.

Сказав это, бабушка Ратибора легкими шажками вышла из круга, в который завела деда Пахома, названного Хозяином. Тот только сейчас осмотрелся по сторонам и понял, что находится в каменном лабиринте. Камни были крупными, но не более его лодыжки. Только выход для старика был там, где вход, не мог он, как Василиса просто перескочить через невысокую стену лабиринта Судьбы.

– Именем своим зарекаю: нет тут дороги ни пешему, ни конному, ни пролететь и ни проползти, пока слово мое будет крепко! Быть так! – бабушка Ратибора, успев добежать до входа в западню, что-то резко бросила оземь, пошел небольшой дымок, который быстро развеялся.

Дико взревев, дед Пахом прорычал из центра лаби-ринта, зло постукивая своим посохом оземь:

– Нет тебе больше дороги в мой лес! Нет… – тут он осекся и уставился в гущу деревьев, практически в то же место, где хотел уйти с поляны. И ему слабым дуновением ветра донеслось удивленное: «Твой лес?!» Отчего Пахом, как подкошенный, сел в центре лабиринта и жалобно заскулил, словно побитая дворняга.

Василиса тоже обернулась в ту сторону, будто и она услышала. Ей показалось, что за деревьями медленно скрылась тень, похожая на большого черного медведя.

Туман стал густеть, как будто чьё-то войско окружило поляну.

– Ратиборчик, миленький мой, ну очнись, – это было первое, что услышал мальчик, когда начал приходить в себя.

– Мы еще живы?

– Наконец-то, – Берегиня засияла и начала утирать свои слезы. – Ты уже долго так лежишь, что я перепуга-лась за тебя.

Ратибор медленно сел, покачав головой, осмотрел-ся: тот же темный лес, только почему-то все деревья вокруг них были обуглены, тлели головешки и кое-где еще догорали маленькие языки пламени, слабо освещая место недавнего боя.

– Что случилось?

– Когда Аука кинулся на тебя, твой оберег залился светом, а потом как шандарахнуло, – она показала рукой на тлеющие деревья вокруг. – И вот что вышло.

– Ты-то цела? – мальчик осмотрел её с ног до голо-вы.

– Я-то да, меня отбросило в кусты. Ты спалил часть леса. Зато теперь нам опять открыта тропа, – русалка указала в сторону исчезнувшей преграды. Сейчас в том месте густел темнотой проход.

– Кто на нас напал?

– Это был Аука – мелкий лесной дух из подручных Лешего. Даже я сильнее его, но почему-то не справилась, – девочка провела рукой около глаза, будто бы утерла слезу.

– Никогда не думал, что русалки умеют плакать.

– Нет, не умеем. Наплакались в прошлой жизни. Зато смеемся всласть. Обычно это последнее, что слышат живые, – она смотрела на него виновато. – Чем дольше я с тобой провожу времени, тем больше че-ловеческого во мне просыпается и тем слабее я станов-люсь в Нави.

– Так, значит, я тебе для этого? – Ратибор вскочил, но ойкнул и присел обратно – закружилась голова.

– Нет, ты что? Ты единственный друг за все время моего существования в Нави, а прежней своей жизни я и не помню.

Они сидели, молча держась за руки. Ратибор еще многое хотел спросить у Берегини, но никак не решался.

– Нужно идти, сейчас на шум еще кого-нибудь принесет, – русалка была собрана – от плачущей девочки не осталось и следа.

Оставшийся участок леса они прошли без приклю-чений. И уже совсем скоро вышли на освещенную лун-ным светом поляну.

– Это ты меня куда привела? – Ратибор стоял как вкопанный, смотря то на русалку, то на поляну, открыв-шуюся его взору.

А посмотреть тут было на что. Центр поляны окру-жал высокий деревянный слегка покосившийся забор. Тут и там над забором возвышались колья с черепами. Глазницы черепов светились слабым светом, который перемещался по поляне, как будто обшаривая её. За забором едва виднелась избушка. Через прорехи в заборе мальчику показалось, что изба стоит на двух толстых столбах. Но тут один из этих столбов, согнувшись, оторвался от земли и огромными когтями почесал второй шершавый столб. Затем изба потопталась на месте. Мальчика наконец-то осенило:

– Неужели избушка Бабы Яги?

– Кроме неё тебе никто не поможет, – русалка потянула мальчика за рукав рубахи. – Идем уже!

В гостях у Бабы Яги

Сочная спелая ягода быстро таяла во рту. Вкусный аромат свежей клубники витал по избе, ударяя в нос манящим: «Съешь меня, съешь!». Мальчик ел, уплетая за обе щеки.

Самым удивительным было то, что клубника сама запрыгивала из тарелки в рот. Когда хозяйка избы ска-зала мимоходом: «Ешь сколько хочешь, вот тебе, чтобы руки не марать», – и щёлкнула пальцем, мальчик с не-пониманием раскрыл рот, в вопросительном «Аа?». Тут-то первая ягода и запрыгнула, видимо, желая, чтоб её скорее съели. Самым сложным было приноровиться: если долго держать рот открытым – ягоды начинают запрыгивать, не переставая, и, уже не влезая, просто щекотно щелкают по носу и губам и валятся в разных направлениях.

– Проголодался, касатик? – Бабушка Яга, именно так она просила называть её, улыбаясь, погладила мальчика по голове. Отчего тот взглотнул.

– Благодарим, Бабушка, за приют и угощение, – молвила Берегиня, сидевшая за столом рядом с Ратибо-ром, жуя горячий, только из печки, хлеб и запивая его молоком.

На самом деле, хоть мальчик и боялся поначалу, всё прошло очень гладко: избушка не кочевряжилась, а сразу повернулась к лесу задом, а к ним передом и впустила нежданных гостей; Яга не пыталась съесть ребят или учинить чего худого, а посадила за стол и накормила. Да и сама хозяйка избы была не кривой злой старухой, как мальчик представлял себе. Она была чем-то похожа на

бабушку Василису, только намного старше, сутулее. Даже голос хозяйки напоминал бабушку, так что мальчик расслабился и лишь иногда вздрагивал, вспоминая, где он и с кем.

– Проголодались, набегались, – Яга стояла перед столом и, умиляясь, смотрела на гостей. Ратибор отметил, что русалку это совсем не смущало, как будто один из жутких страхов всех карапузов так и должен себя вести. – Я смотрю, ты никак не успокоишься, внучок?

Мальчик открыл рот от удивления, дескать «какой я тебе внучек», отчего туда запрыгнуло столько ягод, что снова пришлось жевать.

За окном щебетали птицы, летали бабочки и светило яркое Солнце, хоть зажмуривайся. Да-да, самое настоящее Солнце и дневной свет. Вдаль стелилась зеленая поляна, переходя в красивый хвойный лес. Ратибор несколько раз ещё проверил, когда вошел: за дверью ночь и полная Луна, за окном день и яркое Солнце.

– Я, конечно же, глаза всем отвела и дорогу сюда замела, не найдут вас в скором времени, – продолжала хозяйка свою речь. – Да вот чудится мне, что не хорониться вам надо, а действовать, пока совсем поздно не стало.

– Поздно для чего? – мальчик успел поймать ягоду на лету, отчего та брызнула на него соком, раздавленная пальцами.

– Ну вот, испачкался, – Яга проговорила с сожалением. Щелчок пальцами, и ягоды перестали запрыгивать в рот к Ратибору. – Коли вы наелись, будем о деле говорить. Рассказывайте, с чем пожаловали, гости дорогие!

– Теперь ты не русалочка, а Аленушка, – смеялся Ратибор, прижав кулак ко рту, чтобы не залиться ещё большим смехом.

– Дааа, – загадочно протянула девочка, примеряя свой новый наряд и вертясь перед медным тазиком, который был натерт до блеска и отражал девочку лучше всякого зеркала. – Так славно, – она захлопала в ладоши и запрыгала на месте.

Берегиня уже несколько раз примеряла и перемеряла платья из сундука Бабы Яги, вертелась у своего тазика-зеркала, хихикала и хлопала в ладоши. На её щеках горел едва заметный румянец.

После долгой беседы хозяйка быстро покинула избу, ребята остались вдвоем и были посвящены сами себе.

– Откуда у нее столько нарядов, – мальчик сидел на печи, сверху наблюдая за всем происходящим.

– Знаешь, я никогда об этом не задумывалась, – де-вочка захлопнула крышку сундука, уселась сверху. Сейчас на ней был белый сарафан, на рукавах и подоле которого красовались витиеватые узоры, подобные узо-рам на рубахе собеседника. – Я частенько захаживаю к Бабушке Яге, она очень добра ко мне. Иногда разреша-ет мне надевать эти платьишки, говорит, мол: «Так в те-бе останется хоть что-то человеческое и Навь не погло-тит тебя окончательно». Я не ведаю, откуда они у Яги, но один раз бабушка обмолвилась, что это одежда её дочери.

В воздухе повис невысказанный вопрос Ратибора: «Разве у Бабы Яги есть дочь?»

Раздался скрип двери, ребята вздрогнули и посмот-рели в ту сторону: Ратибор с испугом, Берегиня с надеждой. Но это была не Яга, в дверной проем протиснулся угольно-черный кот с горящими зелеными глазами.

– Баюша, Баюньчик, – русалка потянула к нему руки, словно ожидая, что кот примет приглашение и пойдет к ней, но кот, издав вальяжное «Мур-мяуу», поспешил к миске с молоком, стоящей подле стола.

– Ты бы хотела снова стать живой? – мальчик тере-бил в руках подол своей рубашки.

– Ты что, конечно, хочу, – Берегиня вскочила с сундука и сделала шаг к собеседнику. На глазах девочки наворачивались слезы. – Я чужая тут, все меня не любят, русалки издеваются, только вот Бабушка Яга добра ко мне, говорит: «Придет ещё твоё время». А когда оно придет-то?

– Я бы всё готов сделать, чтобы это произошло, – Ратибор сжал кулаки. Ни он, ни русалка не заметили, что при этих словах кот перестал лакать молоко, пристально посмотрел на мальчика, переведя взгляд на Берегиню. – Вот только я не знаю, что для этого нужно.

Баюн подошел к девочке и начал тереться о её ноги.

– Я иногда втихаря пробиралась за другими русал-ками, когда они ходили людей пугать, чтобы взглянуть на Явь, – мечтательно уставившись на мальчика, она начала говорить неожиданного, но при этом как будто не замечая его. – Мне больше всего запомнились Звезды. Я никогда их не видела, ведь в Нави нет Звезд, только черное безмолвие над головой и вечный сумрак.

– Я тоже люблю смотреть на звезды.

– Вы, живые, даже не цените то, что имеете, – она, словно не слыша его, продолжала говорить больше для самой себя. – Они такие ласковые, дарят свет, как Солн-це, хотя и его я не видела. В избе Яги есть солнечный свет, но нет Солнца, ты заметил это?

Ратибор только сейчас понял, чего не хватало во всей этой радужной картине мира за окном – там не было Солнца.

– Бабушка часто мне рассказывала о жизни там, за Калиновым мостом, за рекой Смородиной, – она махнула рукой в сторону. – Только нет мне там прохода, лишь через туман, да и то на небольшой миг.

За дверью послышалось: «Ох, мухоморы ёжики, свалились мне на голову», – поспешные шаги по лестнице, и дверь резко распахнулась.

На пороге стояла Яга, запыхавшаяся и растрепанная, с метлой в руке.

– А ну живо в чулан! – палец с длинным кривым ногтем указал в угол за сундуком. – И чтобы тише травы, ниже воды… Тьфу ты… Выше травы… ай. – Решив не продолжать, она захлопнула дверь и метлой погнала ребят в указанный чулан.

Оберег на шее Ратибора горел огнем, как никогда раньше.

– И ты ещё не вовремя, – обращаясь к оберегу сказала хозяйка избушки. Она провела рукой над ним, и оберег погас. – Баюн, иди с ними, смотри, чтобы чего не вышло.

После того как ребята спрятались, Баба Яга начала мести перед чуланом своей метлой, приговаривая:

Тропы явные, тропы скрытные,

Век идти по ночной тишине.

Для иных все пути – закрытые,

Отворяется путь только мне.

Очередной раз в эту ночь в избушке раздался скрип входной двери.

Праздничная поляна была практически пустой. Люди копошились на берегу у воды. Оттуда были слышны песни и радостные голоса. Настала пора попрощаться со старым светилом – огненное колесо, как символ умирающего Солнца, готовили опустить в воду. Наступало самое темное время этой ночи. Время, когда Ярило уже покинул небосвод, а Даждьбог ещё на него не вступил. И пока не будет возжён главный костер праздника – Купалец, можно найти Цветок Папоротника и клад под ним.

Дед Пахом, грузный и понурый, сидел в центре ка-менного лабиринта. Лабиринт спиралью раскручивался из центра, и вот он – родной лес, иди в свои угодья! Но слово Василисы держало пуще оков.

– Что, Старый, сидишь? – раздалось от края круга лабиринта за спиной узника.

Пахом нехотя повернулся. Он был удивлен, вряд ли кто из местных посмел бы с ним так разговаривать, его уважали и, пуще этого, боялись, хотя он и был добр к сельчанам.

Говоривший продолжил:

– Какого Лешего тебя занесло сюда? – туман под-ступил вплотную к лабиринту, он уже стелился и по по-ляне, скрывая задающего вопрос, лишь его силуэт был слегка различим.

– Иди атседа, подо́бру! – Пахом махнул рукой, указывая куда стоит пойти собеседнику. Деда передер-нуло от произнесенного имени Лешего, и он начал злиться сильнее.

– А что ты мне сделаешь? – насмешка сквозила в голосе. – Ты в западне сидишь, и до Купальца тебе не выбраться.

Пахом резко встал, сейчас он был похож на шатуна, свирепого и опасного. Яростный взгляд буравил туман. «Только покажись, только дай мне тебя узнать, в век из моего леса не выйдешь», – думал он, постукивая посохом по земле.

– Взглядом пронзить пытаешься, Лесной Хозяин? – говоривший, видимо, хорошо представлял, кто скрывался под личиной Деда Пахома, и нисколечко не боялся его гнева.

Узник зарычал. В тумане запели волки.

– Говори, с чем пожаловал. Вижу, ты неробкого десятка, коли глаголешь так дерзко, зная, кто перед тобой, – Пахом немного успокоился.

Незнакомец повел рукой, туман, словно подвласт-ный ему, расступился. Но даже сейчас невозможно бы-ло разглядеть говорящего из темноты. Виден был лишь его черных балахон, закрывающий лицо, и пепельный, как сама ночь, плащ. В лунном свете он даже прозван-ному Хозяином казался зловещим. Говоривший сделал еще несколько пасов своим посохом, навершие которо-го украшал белый череп, и туман окончательно рассту-пился в том месте, где стоял незнакомец.

– Зови меня – Черный Колдун, – говорил он уве-ренно. – Я знаю, что задумал твой хозяин. – Пахом сно-ва дернулся, он сам был себе хозяином. – И готов по-мочь тебе выбраться, чтобы ты продолжил задуманное.

– Ну так, помоги, чего же ты многословишь-то?! – Пахом ухмыльнулся в бороду.

– Даром ничего не бывает, уж ты-то знаешь, Хозяин.

– Чего же хочешь?

– Плату свою приду просить позже, как дело сделаете, договорились?

– Делай уже, коли пришел.

Подул сильный ледяной ветер, Пахом поёжился. Черный Колдун поднял свой посох и начал что-то шеп-тать и водить свободной рукой перед собой. Земля под лабиринтом ходила ходуном. Камни, из которых он был сложен – увесистые валуны, начали медленно уходить под землю. Пахому казалось, что тут и там костлявые руки вылезают из земли, цепляют камни и тянут их вниз.

Путь был открыт – часть лабиринта просто отсут-ствовала. Колдун тоже куда-то пропал, растворился во вновь надвинувшемся тумане. Долго не думая, Дед Па-хом последовал примеру своего избавителя – ушел в туман.

Лишь после этого волки перестали выть, и над поляной стихли все звуки.

Дверь в избушку на курьих ножках в очередной раз за эту ночь протяжно скрипнула, нехотя закрываясь. Черный плащ мел пол избы, звенели шпоры на сапогах, на несколько секунд в воздухе повисла зловещая тишина.

– Принимай гостей, хозяйка, – надменно и величаво молвил вошедший.

– Незваный гость хуже Тугарина, – Баба Яга стояла посреди комнаты, оперевшись на свою метлу. Вид у нее был напуганный, но боевой. – Чего явился?

– Поди ты не знаешь, Ведающая?! – Он был высок и худ, лысая голова, обтянутая смуглой кожей, немигающий взгляд и крючковатый нос могли заставить любого впасть в панику. А еще от него веяло Силой. Страшной, не признающей неповиновения Силой. – Весь лес на ушах стоит, а ты не знаешь, дескать?!

– Слышу звон, да не знаю, где он, – лукаво сказала Яга и, указав ему на стол, продолжила: – Ты чего с по-рога ворвался, да пытать меня вздумал, а, Худой? Са-дись, отведай моих пирогов с кренделями, потом и по-говорим.

Он остался на месте и начал перебирать в руках маленькие четки из белых камней. Когда Яга присмотрелась повнимательнее, то увидела, что камни выточены в маленькие черепа, и охнула: «Батюшки!» Вошедший проследил её взгляд, быстро убрал четки куда-то под свой черный плащ, говоря:

– Ну что, старая, по-хорошему договоримся, али как? – глаза его горели красным. – Чую, у тебя тут где-то спрятался, укрылся живой. Весь лес обшарили, негде ему

таиться более. Дальше уйти он не мог, просто не успел бы без чьей-то помощи.

– Бузить вздумал, Кощей! – Баба Яга щелкнула пальцем, и свет из окна уже не был ласковым и днев-ным, там стояла ночь. Избу освещали только несколько горящих лучин. Черепа с частокола смотрели в упор на гостя. – Гость остается гостем, пока в доме есть хозяин! В этом доме – я хозяйка.

– Недолго, старая, – он подошел к ней вплотную. Две немигающих пары глаз смотрели друг на друга. Две вечности, голодные бездны бытия встретились, но столкновения пока избежать удалось. – Боги живы, пока в них кто-то верит. Моя сила с каждым часом растет, скоро мне будет мало одной Нави.

– Вижу, что ты задумал. Не лопни только, – она по-ставила перед ним метлу, с досадой сделав шаг назад.

– Я-то не лопну, а вот твой последний час близится, Макошь, – он с усмешкой фыркнул. – Хотя, кто теперь тебя так называет? У живых короткая память, для них ты злая Баба Яга, даже уже не Ведающая, а просто старая ведьма, крадущая детей.

– Это мы еще поглядим.

– Что ты так цепляешься за этого мальчишку? – он снова обвёл взглядом избу.

– Он внук Василисы, – Яга стояла только за счет метлы, готовая вот-вот упасть. Нелегко ей давалось скрывать чулан от всевидящего взора Кащея.

– Чтоооо??? – тот просто рассвирепел. Обнажив острые клыки и воздев руки с растопыренными пальцами вверх, пришелец был готов разнести всю избу.

Тут из чулана раздался грохот, как будто что-то тя-желое упало на пол.

– Чулан! – только сейчас Кащей обратил внимание на него, до этого убежище Ратибора было скрыто от взора хозяина Нави. – Вот ведьма! – прокричал он, направляясь к чулану, мимо осевшей на пол и едва державшей метлу Бабы Яги.

Как ни в чем не бывало, из-за занавески вышел кот Баюн, облизывая сметану с морды. Он посмотрел недо-вольно на Кащея и улегся у ног хозяйки, которая начала его медленно гладить.

Кащей резко отодвинул занавеску, но там было пусто. Точнее не пусто, а много хозяйственной утвари, разбитая крынка и лужа сметаны на полу.

– Чую-чую, русским духом пахнет, – обернулся он к хозяйке избы. – Ладно, тобой займусь позже.

И уже на выходе его догнали еле слышимые слова Бабы Яги:

– Чернобог, я не пропущу твои легионы через Калинов мост, тебе не пройти!

Он обернулся, но она уже лежала ничком на полу, между ними стоял ощетинившийся кот.

Дверь захлопнулась.

Тем временем праздник переместился к воде. У реки стоял гомон. Одни толкались на сходнях к воде, кто-то у зажигаемого колеса на пригорке. Все ждали – скорей бы!

– Масла подлей поболе.

– Да не мешай ты.

– Разойдись!

Мужчины факелом пытались поджечь колесо – по-лучалось не очень.

Раздался всплеск.

– Ой ты батюшки, неужели русалки?

Люди как по команде посмотрели в воду, но ничего не было видно – огни факелов освещали только часть реки.

Василиса нервничала. Что-то шло не так. Завыли волки. Как будто злая кошка начала скрестись у бабушки Ратибора на груди. Уже не дожидаясь ухода чучела Ярилы в водную гладь, она побежала к лабиринту. Люди посмотрели ей в след, но, не придав значения, продолжили заниматься прежним делом – бабка Василиса всегда отличалась чудовством.

Она опоздала.

Василиса уселась на земле у одного из оставшихся валунов, со слезами разглядывая разрушенный лаби-ринт Судьбы. Малой ценой отворотить беду не получи-лось, видимо, пришло время действовать всерьез.

Сколько уже лет она берегла Влесов Ключ от лиходейских деяний детей Нави. Её сторонились, хотя в трудные минуты хвори, когда врачи не могли помочь больному, бежали именно к ней. И она помогала, жаль, что не всегда ей удавалось это – жизнь среди людей не делает сильнее таких, как она.

– Навьи дети ещё живут среди нас, – молвила ба-бушка Ратибора, опустив взгляд. – И сила их растет.

Подняв голову к диску огромной полной Луны, она растяжно запела.

Ой, пойду по воду,

Да в лесах оводом,

Да в степи колосом,

Ветра быть голосом.

Приключилась кручинушка,

Ох, судьбина-судьбинушка

У забытого омута

Жду незримого повода…

Лес дремучий колышется,

Мне не кажется – слышится,

Тот туман не воротится

Волком буду, как водится…

Песня оборвалась. Большая белая волчица стояла там, где только что сидела Василиса, слегка подвывая на Луну. Вой прекратился, зверь облизнулся и ушёл в туман.

«Чтоооо???» – рокотом разносилось по избе, отчего занавески в чулане затрепетали…

Все это время Ратибор и Берегиня сидели обняв-шись. Оберег горел, каким-то образом подпитывая силы русалки, иначе бы она не справилась. Обережный купол, который она создала над собой и мальчиком, закрывал их, помогая Бабе Яге отводить взгляд Кащея от чулана.

Ратибору в голову начали приходить какие-то странные воспоминания. Ему казалось, что очень-преочень давно он уже был в этой избе.

В ушах звучал голос Бабы Яги: «А ну, полезай на лопату, да ноги не раздвигай». Потом было жарко и страшно, затем приятно. Тот же голос в его памяти про-должал говорить: «Теперь ты у нас припеченный и обжаренный, как калачик, никакая хворь больше не возьмет».

Вроде бы тогда в избе был ещё кто-то, но вспоминалось слабо. Память лишь зацепила фразу: «Мама, я так устала быть вдалеке от дома, среди людей».

Еще вспомнилось, что он любил играть с хвостом Баюна, который невозможно было поймать.

Да и саму избушку на курьих ножках он вспомнил вполне отчетливо. Он играл с ней: «К лесу задом, ко мне передом. Ко мне передом, к лесу задом», это «задом-передом» могло продолжаться до бесконечности, что уже сама Баба Яга не выдерживала и приструнивала его.

Ещё мальчик отчетливо вспомнил разговор, случайным свидетелем которого стал, будучи чуть постарше:

– Когда сила пропитывала весь мир, словно полно-водные реки питали океан, я помню то время, в нас ве-рили, и мы могли многое. Боги – так нас называли. Мы били частью мира – единого Рода. Мы даже не имели телесной оболочки: юный Ярило был светом, просто светом; Стрибог – ветром, тысячами ветров; я была пашней и урожаем.

– Тебе горько вспоминать?

– Да, сила не имеет чувств. Увы, мы уже не Сила.

– Как это случилось?

– Мы не поняли, упустили этот момент. Сила стала уходить от нас, она так же осталась в мире, но нам её доставалось все меньше и меньше. Для того чтобы сохранить хотя бы крупицы, мы приобрели тела. И уже Хорс стал богом Солнца, а не Вселенским безграничным Светом.

– Как реагировали остальные?

– По-разному: Перун горделиво заявил: «Я бог грозы и войны, всегда буду нужен людям». И что, потом он стал богом княжеской дружины, а сегодня о нем помнят единицы, и мало кто в засуху бьет в барабан.

– Почему ты выбрала путь изгнания, мама?

– Трудно было из Макоши стать ЭТИМ! – она развела руки. – Сейчас мною пугают детей, а раньше я была под стать Роду, стояла у его трона. Теперь я – Баба Яга, старая ведьма, крадущая детей.

– Почему же Род не помогает вам?

– Род и есть Сила, Вселенная. Ты забываешь: Сила не имеет чувств.

– Но как всё это исправить, без вас мир погибает?

– Сила возвращается…

Неожиданно приятная нега воспоминаний была прервана. Обережный купол русалки сдерживал натиск взора Кащея, но, к сожалению, любая сила небезгранична.

– Я больше не мо… – только и успела прошептать Берегиня, прежде чем с грохотом свалилась на пол, зацепив рукой крынку со сметаной.

Шаги приближались к затаившимся ребятам. Сквозь прореху колыхающегося полотнища, отделявшего чулан от горницы, мальчик на миг смог увидеть надвигающегося Кощея, названного Бессмертным.

Медлить было нельзя, но что же делать?

Яробор и Ходута, оглядываясь, шли по ночному лесу. Каждый куст казался чудовищем, каждый шорох опасным. Пока весь люд на поляне праздновал, проводя время в играх и обрядах: отбирали березку у девок, затем топили (конечно, березку, а не девок), сжигали Ярилу на плоту, которого, горящим, носило по реке (плот, а не Ярилу, разумеется), да запускали зажженное колесо в воду, как символ уходящего Солнца, с трудом его подпаля (ясно, что не Солнце, а колесо). Откуда же в ночи Солнцу взяться? Эти два молодца смекнули, что самое время заняться поиском Цветка Папоротника, авось, быстрее найдешь, да и соперников поменьше будет.

Пойти туда, откуда, вот диво, валил туман, они не решились. Да тем более видели, как эта сумасбродная бабка Василиса зачем-то бежала от реки в ту сторону, видать, к каменному лабиринту. Кто её разберет-то, да и не задумывались эти два парня о таком никогда.

– А ежели найдем? – это был Ходута, высокий и то-щий, с едва только начавшими пробиваться усиками. – Думаешь, поцелуют?

– Не говори гоп, – Яробор залепил другу затрещину. Он был на голову ниже ростом, но шире в плечах, – пока не запрыгнешь.

– Куда? – Ходута резко остановился, почесывая ушибленный затылок, отчего его спутник, шедший чуть позади и сбоку, врезался в него. Дать сдачи Яробору парень не решился.

– Что куда? – почесывая кулаки, проговорил Яро-бор. Он был немного туповат и скор на расправу, и в деревне сверстники его побаивались, хотя частенько подшучивали.