Текст книги "Сокровище Черного моря (с илл.)"

Автор книги: Александр Студитский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 25
СТРОИТЕЛЬСТВО ЗОЛОТОГО ЦЕХА

Это в самом деле оказалось осуществимым, хотя и очень трудным.

Об использовании энергии приливов люди мечтали веками. Подчиняясь могучей силе притяжения луны, вода океана на всей нашей планете два раза в сутки наступает на берега материков. Каждые шесть часов на просторах южных морей зарождается волна прилива. Она пробегает по всем океанам, поднимая колоссальные массы воды на высоту от двух до одиннадцати метров. Энергия морских приливов на земном шаре количественно стоит на втором месте после солнечных лучей. Вполне понятно, что многие задумывались о включении этих огромных ресурсов в энергетическое хозяйство мира. Но только во второй четверти двадцатого столетия появились первые реальные проекты использования «синего угля».

Они родились в Советском Союзе. Их осуществление оказалось возможным только в условиях социалистического строя. Начиная с конца тридцатых годов, на берегах советских морей всюду, где возникала потребность в дешевой энергии, велись изыскательные работы и проектирование строительства приливных гидроэлектростанции.

Инженер Белявский избрал старый, хорошо испытанный и проверенный в практике вариант. Под его руководством большая группа инженеров и техников в две недели разработала проект мощного железобетонного сооружения, запирающего самое узкое место в горле Сайда-губы.

Схема действия силовых установок была крайне проста. Напор прилива гонит воду в каналы подводной части здания, где располагаются сверхбыстроходные турбины. При отливе поток воды идет в обратном направлении. Поворотные лопасти турбины позволяют ей работать как при одном, так и при другом направлении водяного потока. Большой трудностью в проектировании был «мертвый период», то есть время между приливом и отливом, когда напора воды нет ни в одну, ни в другую сторону. Эта трудность обычно преодолевается сооружением запасных бассейнов. Вода накачивается в них в часы прилива и используется, когда прекращается естественный поток. Но в данном случае сооружение запасных бассейнов задержало бы строительство электростанции. И решили отказаться от постоянного энергетического режима. Потребность в электротоке для освещения и малых приборов удовлетворялась аккумуляторной станцией. А работа основных установок профессора Калашника могла осуществляться с двумя двухчасовыми перерывами в сутки.

Ольга с огромным интересом следила за строительством гидроэлектростанции. Она была убеждена, что секретарь райкома Громов применяет свою спокойную уверенность в успехе строительства только как средство морального воздействия на тех, от кого этот успех зависит. Но само строительство – постройка дороги, сооружение электростанции, возведение экспериментального цеха на пустынном берегу океана – представлялось ей делом многих месяцев.

И то, что, вопреки ее ожиданиям, творилось на глазах изо дня в день, казалось чудом.

Из окон лаборатории сквозь дымку тумана чуть виднелись крошечные кубики зданий строительного городка, и, смягченные расстоянием, слышались глухие удары взрывов, грохот сыплющихся камней, стрекотание экскаваторов.

Первое, что осуществил Громов, не дожидаясь конца изыскательных работ и проектирования, было строительство дороги. В строительстве приняли участие сотни людей – жители поселка, пожилые, молодежь и подростки из ближайших рыболовецких колхозов и районного центра. Дорога проходила мимо здания биостанции. Ольга видела, как весело и воодушевленно работали эти люди. На девяти отрезках трехкилометровой трассы девять дорожностроительных групп боролись за первое место, чтобы опередить других и помочь отстающим. Ольга понимала, что ими руководит то же чувство, которое привязывает ее на многие часы к приборам и аппаратам, и ее охватывало ощущение глубокой близости к этим людям.

Строительство дороги было закончено за девять дней, как раз к тому времени, когда были завершены изыскательные работы. И на утро десятого дня, по белой щебенке дороги, мимо здания станции, уже катились к Сайда-губе грузовики с материалами, важно тарахтели экскаваторы, похожие на исполинских приземистых птиц с вытянутыми шеями, и двигалось множество замысловатых строительных машин.

Весь август стояла безветренная погода и работы не прекращались ни днем, ни ночью. Уже не было сомнений, что строители справятся с заданием в срок. Инженер Белявский попрежнему отвечал на вопросы сердито и брюзгливо, но все уже привыкли к его тону. Работал он с поразительной энергией и неутомимостью. Ежедневно к концу дня он забегал на биологическую станцию «передохнуть», как он выражался. Ольга закидывала его вопросами.

– Ну, как, Павел Иванович, скоро? – нетерпеливо спрашивала она инженера.

– Скорость, Ольга Федоровна, – понятие относительное…

– Ну, много ли еще осталось?

– Что я могу сказать? – Инженер пожимал плечами. – Я говорю вам, что много, а вы считаете, что совсем пустяки.

– Неужели вы не можете просто сказать? – сердилась Ольга.

Лицо инженера прояснялось. Когда его собеседник терял спокойствие, Белявский неизменно приходил в хорошее расположение духа.

– Будьте спокойны, Ольга Федоровна! – говорил он, усмехаясь. – Не подкачаем. Сами только не сплошайте. Что-то у вашего Харитоныча настроение не повышается, хотя дело идет к концу.

Настроение профессора Калашника и действительно было неважное. Ольга видела его со дня приезда не более трех раз, и каждая встреча оставляла у нее тяжелое впечатление. Григорий Харитонович заходил к ней в лабораторию, сосредоточенный, угрюмый, мрачно хмурил лохматые брови и односложно отвечал на ее робкие вопросы. Смолина он избегал и каждый раз, услышав его шаги в коридоре, торопливо прощался.

– Куда же вы, Григорий Харитонович? – останавливала его Ольга.

Калашник уже в дверях махал рукой и ворчал сквозь зубы:

– Хватит одного раза!

Повидимому, у него что-то не ладилось. Строительство цеха шло в полном соответствии с его заданием. Ольга побывала в огромном зале, где уже выстроились в четыре ряда вереницы огромных кварцевых цилиндров, предназначенных для извлечения золота из морской воды. Все было так, как требовал метод Калашника, примененный к полузаводским масштабам. Но чем-то Григорий Харитонович был недоволен. Он водил ее по всему цеху, показывал щиты управления, трансформаторы, обогатительные ванны… За ним, как тень, следовал его заместитель – высокий, бледный молодой человек. Калашник, объясняя Ольге назначение неизвестных ей деталей, с раздражением косился на него и, наконец, взорвался.

– Что вы, черт вас возьми, тащитесь за мной, как хвост?! – закричал он через плечо. – Нужно будет, позову. Ступайте!

Молодой человек отошел. Ольга с упреком посмотрела на Калашника.

– Зачем вы его так, Григорий Харитонович?

– А! Не до него мне сейчас! – буркнул сердито Калашник.

– Что же такое с вами? – Ольга отвела взгляд в сторону. – Вы чем-то беспрерывно расстроены…

Калашник испытующе посмотрел на нее.

– Расстроен? – переспросил он, взглянув на нее из-под лохматых бровей. – Нет, это не то слово. Я не расстроен, а разъярен. Как бык, запертый в темном хлеву.

Ольга невольно улыбнулась сравнению.

– Почему же так?

– Нечего мне здесь делать, вот почему! – отрезал Калашник. – Зря теряю драгоценное время. Еще месяц – и даже на Черном море будет трудно работать. А я сижу здесь, как прикованный.

– Что вы говорите, Григорий Харитонович, – удивилась Ольга. – А строительство?

– А что строительство? Ну, выстроим цех. Ну, получим дешевую энергию, если этот брюзга Белявский во время закончит постройку электростанции. А дальше?

– Будете получать золото.

– Нет уж, пусть его получает мой почтеннейший заместитель, – язвительно возразил Калашник. – А я немедленно поеду на юг… Как только увижу первый выход металла.

– Ну, а почему же, Григорий Харитонович?

– Да потому, что мой метод на сегодня уже архаизм. И строить завод для работы по моему методу можно только, когда вынуждают обстоятельства… – Он яростно поскреб бороду и посмотрел на Ольгу злыми глазами. – Поймите, Ольга Федоровна: чем больше масштабы, тем менее надежен мой метод, тем больше энергии требуется для осаждения золота из воды, тем больше растворенного золота ускользает в отходах. В этом зале сто цилиндров, емкостью по пять тысяч литров, значит, одновременно мы можем обрабатывать пятьсот тонн воды. По полчаса на операцию – значит, за двадцатичасовой рабочий день цех пропустит две тысячи тонн воды. Вы представляете себе, какова будет продукция цеха?

– Если в среднем принять тридцать миллиграммов золота на тонну воды, значит, – Ольга быстро умножила в уме, – шестьдесят граммов… Только-то? – невольно вырвалось у нее.

Калашник саркастически усмехнулся.

– Только-то!.. – повторил он с досадой. – Это было бы не так уж плохо. Полтора пуда золота в год. Но что нам из этих шестидесяти граммов достанется – вот в чем вопрос.

– То есть, сколько удастся уловить? – спросила Ольга.

Калашник кивнул головой, подавая ей свою тяжелую руку. Ольга ушла к себе расстроенная. Было ясно, что Калашник охладел к проекту Смолина и с отвращением участвует в его осуществлении. Это было ясно не только из слов Калашника, но из всего его поведения. Он прекратил посещения станции и почти круглые сутки проводил на постройке. Из цеха беспрестанно доносился его громовый голос. Он торопил окончание строительства, словно желая как можно скорее от него освободиться.

День пуска гидростанции и открытия цеха был назначен на 11 сентября. Калашник настоял на том, чтобы не было никаких торжественных церемоний и просил дать ему спокойно руководить работой в течение всего первого дня.

Отлив начинался в три часа утра. Ольга проснулась в половине третьего и уже не могла уснуть. День начинался пасмурный, хмурый, неприветливый. Ольга вскочила с постели, подбежала к окну. В утреннем сумраке скрывались туманные дали. Ольга долго всматривалась в белесую мглу, поеживаясь от холода. Было необычно тихо. И вдруг – сердце ее вздрогнуло и сильно забилось – сквозь туман блеснула яркая точка… вторая… третья… Это вспыхнули огни гидростанции. Турбины дали первый ток.

Весь день прошел как в чаду. От бессонной ночи и волнения Ольга с трудом осознавала свои поступки.

– Как дела? – спросил ее при встрече Ланин.

– Шестьдесят граммов, – ответила она, и так смутилась, что забыла поправиться.

В два часа дня в лабораторию заглянул Евгений Николаевич.

– Хотите пройтись? – спросил он ее, улыбаясь.

– Очень!

Ланин тоже не удержался. Втроем они шли по мелкому щебню дороги, уже сильно выбитому за месяц. Они двигались быстро, подгоняемые нетерпением. Все трое молчали. Каждый был занят своими мыслями.

Дорога проходила в глубокой выемке между скалами, потом поднялась на перевал. Отсюда открылся общий вид на возведенные сооружения. Горло губы было крепко схвачено широкой бетонной плотиной. Над ней возвышалось здание гидростанции. На берегу залива стояло массивное строение с огромными окнами – цех золотодобычи. Вокруг в беспорядке рассыпались строительные машины, экскаваторы, тракторы-тягачи. Они застыли в неподвижности, словно устали до изнеможения от своего месячного труда.

Облака разошлись. В окнах цеха вспыхивало неяркое сентябрьское солнце. Смолин подошел к проходной будке, чтобы получить пропуск. Но дверь с грохотом распахнулась. На пороге появился Калашник. Он остановился, устало прищурился на солнце, вытер шею и лоб платком. В руке он держал помятую шляпу. За Калашником стояли двое – его заместитель и секретарь райкома.

– Все! – оказал Калашник и нахлобучил шляпу.

Не оглядываясь и не замечая Смолина с его спутниками, он зашагал по дороге, на ходу надевая пальто.

– Какие же будут распоряжения с вашей стороны? – спросил неуверенно заместитель.

– Никаких! – буркнул Калашник, продолжая шагать.

– Значит, действовать по своему усмотрению?

Настойчивость заместителя вывела Калашника из себя. Он круто повернулся.

– Да, именно так, по вашему, усмотрению, – закричал он. – Десять граммов продукции вы имеете? Ну, и продолжайте работу. Четыре килограмма в год я вам гарантирую. А там видно будет. Больше вопросов нет? – Он ждал ответа не больше секунды, пронизывая своего заместителя сверлящими воспаленными глазами. – До свидания, – буркнул он, наконец, и махнул рукой.

– Григорий Харитонович, у меня машина, я вас подвезу, – оказал секретарь райкома.

Калашник отрицательно покрутил головой и снова зашагал по пыльной щебенке, залитой мазутом и нефтью.

Ольга грустно посмотрела ему вслед. Смолин в раздумье потрогал усы.

– Что-то вышло не так, – сказал он.

Ольга и Ланин молчали. Смолин добавил:

– Жаль!

Глава 26
ПЕТРОВ ЗОВЕТ НА ПОМОЩЬ

В туманное, сырое утро Смолин, проходя мимо лаборатории Ольги, постучал в дверь и крикнул:

– Ольга Федоровна, позовите Ланина и заходите ко мне!

Ольга сбегала в аквариальную, заставила Ивана Ивановича оторваться от микроскопа и подняться наверх. Евгений Николаевич поднялся из-за стола им навстречу:

– Вот что, друзья. Нам предстоит расстаться.

Ланин удивленно поднял свои густые брови.

– Расстаться? Разве вы уезжаете?

– Да.

– И куда же?

– В Севастополь. Петров зовет на помощь.

Он протянул Ланину бланк телеграммы.

– «…Необходимо ваше присутствие. Петров», – вслух прочитал Ланин.

– Что-нибудь случилось? – встревожилась Ольга.

– Очевидно. Надо ехать как можно скорее. Вам, Иван Иванович, я попрежнему поручаю общее руководство станцией и прошу вас приложить все усилия, чтобы добиться окончательных результатов с культурой ламинарии. А вас, Ольга Федоровна, я прошу помогать Ивану Ивановичу во всем. Я вами был доволен – вы работали, не зная отдыха, самоотверженно, героически, проявляя огромный энтузиазм. Я надеюсь, что Иван Иванович останется вами также доволен.

Ольга густо покраснела, но спокойно выдержала испытующий взгляд Евгении Николаевича.

– Вы с вечерним пароходом? – спросил Ланин. – Сегодня отходит «Крылов».

– Нет. Я звонил коменданту порта. Сейчас идет катер. Мне дают место.

– Вы так торопитесь?

– Да. Собираться мне недолго.

Он протянул руку Ольге, потом Ланину.

В движениях Смолина сквозило нервное напряжение.

– Мы проводим вас, – предложил Ланин.

– Не нужно, – отказался Евгений Николаевич. – Это совершенно лишнее. Мой чемодан весит немного. А вам не стоит зря терять время. До свидания.

Шаги Смолина затихли в глубине коридора.

– Вот мы и одни, – сказал Ланин.

Ольга не ответила. Через окно она увидела Смолина, быстро переходящего пэ деревянным мосткам к общежитию. Он, наклонив голову, вбежал по ступенькам и скрылся за дверью. Ольга и Ланин медленно спустились в аквариальную. Ольга тотчас подошла к окну, а Панин сел за микроокоп и погрузился в работу, забыв обо всем. Минут через десять Смолин вышел из общежития с чемоданом в руке, в пальто и шляпе. Он взглянул на часы и торопливо зашагал по тропинке через горы, в поселок. Поднимался он быстро, часто перзкладывая чемодан из одной руки в другую. Ольга не отрывала глаз от его фигуры, которая становилась все меньше и бледнее, исчезая в мглистом воздухе. Наконец, Ольга перестала что-либо видеть в тумане.

– Да. Вот мы и одни, – сказала она как запоздавшее эхо.

Глава 27
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Калашник проснулся… точно кто-то грубо толкнул и разбудил его. С колотящимся сердцем он сел на кровати, еще ничего не соображая спросонья.

– Кто? – опросил он, ничего не видя в темноте.

Ответа не было. Он подождал несколько секунд, затаив дыхание. Ничего не было слышно. Тогда он шумно откашлялся, встал и босиком подошел к раскрытому окну. Теплое дыхание ночи было беззвучно. Он сел у окна. Мысли были все так же спокойно мрачны, как и накануне. Спать не хотелось. Он оделся – работа была для него единственным средством отвлечься от тяжелых раздумий. Присел к столу, развернул свои рукописи. Но гнетущее настроение не давало сосредоточиться.

«Плохо, друг мой, плохо», – сказал он себе. Решение проблемы, над которой он бьется, пока не приближается, а он все глубже и глубже увязает в усложнении своего метода.

– Что же, черт возьми, делать? – спросил он себя во весь голос.

Тишина дрогнула и снова настороженно застыла. Он встал, шумно прошел тяжелыми шагами по комнате, отталкивая ногами попадающиеся на пути стулья, чтобы отделаться от гнетущего впечатления этой тишины. Остановился у окна, облокотился широкими ладонями на подоконник и опять задумался.

«Итак, надо честно сознаться, что это соревнование я проиграл…» – он горько усмехнулся и ударил по подоконнику крепко сжатым кулаком.

– Черт!

В дверь тихо постучали. Калашник, не оборачиваясь, машинально крикнул:

– Войдите!

Сноп света, ворвавшийся в открываемую дверь, упал на его руку и погас. Кто-то позвал с порога:

– Григорий Харитонович?

– Кто здесь? – обернулся Калашник.

– Это я – Смолин!

– Евгений Николаевич?! – удивился Калашник.

Он подошел к столу, пошарил выключатель и зажег настольную лампу. Свет из-под абажура наполнил комнату тревожным полумраком.

– Извините, что я так поздно… – сказал Смолин. – Но я принужден обратиться к вам за помощью. Мне сказали, что вы остановились в этой гостинице.

– Что такое? – насторожился Калашник. – Да вы проходите, садитесь.

Смолин подошел к столу, но не сел, а стал около стула, держась за его спинку.

– Когда вы приехали? – спросил Калашник.

– Семь часов назад… И не нахожу себе места от беспокойства. Я получил телеграмму от Петрова с просьбой приехать. Но дома его не оказалось, в лаборатории тоже. Я выяснил, что вчера он отправился в Балаклаву… Но он давно уже должен был вернуться. Сотрудники подтверждают: ни разу не случалось, чтобы он не ночевал дома. У меня много поводов для тревоги о Петрове.

Калашник поднял на него глаза.

– Не понимаю… Молодой человек гуляет… Вот и все…

– Вы не видели его днем?

– Я его встретил здесь, в коридоре, рано утром…

– Он… ничего вам не говорил, куда и зачем он собирается?

– Нет.

Смолин отпустил спинку стула и медленно пошел к дверям.

– Куда же вы, Евгений Николаевич? – удивился Калашник.

Смолин остановился, потирая в раздумье лоб.

– Я думаю, что мне следует сейчас же ехать в Балаклаву.

– В такой час?

– Это не имеет значения. Там, где я буду наводить справки, не знают разницы между днем и ночью… Извините меня, Григорий Харитонович. Покойной ночи.

Калашник стоял посреди комнаты возбужденный тем, что услышал. И когда Смолин уже скрипнул дверью, Григорий Харитонович крикнул:

– Стойте! Я пойду с вами!

…Машина вылетела на Проспект Победы, далеко освещая лучами мощных фар тихую и темную в этот час, прямую магистраль.

Смолин смотрел в темноту, крепко держась за петлю в кабине. Рядом с ним, привалившись к подушкам, неподвижно сидел Калашник. Сквозь город они проехали, не обменявшись ни словом. И только, когда в окошко засвистел степной ветер, Григорий Харитонович зашевелился на своем месте.

– А как вообще дела? – спросил он, доставая портсигар.

– Если мы не будем допускать ошибок, – ответил Смолин, – задача будет нами разрешена. Для этого есть все предпосылки.

Он повернулся к Калашнику и взял папиросу из протянутого портсигара. Вспыхнула спичка, блеснули горящие напряжением глаза.

– А что у вас? – спросил Смолин после паузы.

Калашник недовольно засопел и задвигался, словно ему было неудобно сидеть.

– Что ж у нас… Пока особых успехов нет.

Машина крутилась на поворотах шоссе, сбегающего в долину. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.

– Нам нужно работать вместе, Григорий Харитонович, – сказал Смолин. – Сейчас уже наметились контуры решения проблемы и нужно максимальное сплочение сил. Решение надо ускорить.

Калашник промолчал. Резкий ветер ворвался в кабину. Смолин опустил стекло. Шофер обернулся к ним.

– Балаклавский сквознячок.

Мелькнули высокие кипарисы и темная зелень садов, выхваченная из мрака кинжальным светом фар. Машина пошла по Балаклавской набережной, мимо зданий, уснувших над неподвижной водой залива. Смолин тронул шофера за плечо. Автомобиль остановился около двухэтажного белого здания с ярко освещенными окнами. Евгений Николаевич выскочил из кабины и бросился в дверь. Калашник остался в кабине.

Долго сидел он неподвижно, откинувшись на подушки. Уже в рассветной мгле возникли контуры гор и засветились ворота Балаклавской бухты. Калашник все смотрел перед собой из-под нахмуренных бровей и думал: «Работать вместе?.. Нет, дороги у нас разные. Вы – под счастливой звездой, Евгений Николаевич, вы – баловень судьбы… имеете все предпосылки к решению стоящей перед вами задачи… А я уже исчерпал запас своих идей… В голове – полная пустота и мрак. А помогать вам в качестве подсобной силы я не намерен. Не намерен».

– Зачем же ты, собственно, поехал с ним? – спросил он себя вслух.

– Что вы? – очнулся от дремоты шофер.

– Ничего, ничего, спи, – проворчал Калашник.

– Вы спите, Григорий Харитонович? – услышал он голос Смолина и очнулся.

– Нет, не сплю. Как дела?

– Как вам сказать… Кажется, все повертывается в благоприятном свете. Меня пристыдили за излишнее беспокойство. Правда, я настоял, чтобы они связались с ближайшими пограничными постами – не слышно ли чего-нибудь подозрительного. Как будто, все в порядке…

– Простите, что-то я ничего не понимаю, – сказал Калашник. – Вы узнали что-нибудь о Петрове?

– Да, узнал. Он приехал вчера днем, чтобы увидеть по срочному делу полковника Колосова…

– Это работник местного управления МВД? Зачем же ему быть здесь? – удивился Калашник.

– Он приезжает в Балаклаву отдохнуть. Страстный рыболов. По выходным дням гостит у балаклавских рыбаков. В субботу вечером он выехал на промысел. Говорят, обычно после ловли он остается на день у рыбаков, а к вечеру возвращается. Но бывает, что он снова в ночь отправляется на ловлю. Петров прождал его весь вечер и, так как Колосов не вернулся, пошел к нему через горы. Они уверены, что он выехал с Колосовым на рыбную ловлю. С восходом солнца рыбаки вернутся и привезут обоих.

– Так… – сказал Калашник. – Что же, поедем домой? Или подождем восхода солнца?

– Пожалуй стоит подождать, – ответил нерешительно Смолин.

Он подумал немного, смотря на силуэты генуэзских башен, чуть проступившие напомутневшем небе, и сказал:

– Все это очень хорошо, – рыбная ловля, и отдых, и все прочее. Но я не могу понять, какое срочное дело привело сюда Петрова? Что заставило его сидеть здесь целый день и тащиться на Большой берег через горы?

– Дождемся его возвращения, выясним, – пожал плечом Калашник. – Садитесь пока. Дремлите. Хотите папиросу?

Смолин машинально протянул руку, но сейчас же отдернул.

– Не хочу, – сказал он рассеянно. – Послушайте, Григорий Харитонович…

– Да?

– Вы не любите ходить?

– А в чем дело?

– Я скажу вам прямо – я очень волнуюсь… И имею на это причины. Может быть, это смешно, но я не могу здесь сидеть в ожидании… Идемте…

– Куда?

– На Большой берег. Подождем там. Мне сказали, что с прибрежных скал их можно увидеть. У Колосова – бинокль. Нас заметят. Ну, что здесь томиться три часа? Идемте…

Калашник молча вылез из кабины. Они отпустили шофера и пошли. Под ногами у них застучали полуразвалившиеся ступени каменной лестницы. Они поднимались к Генуэзской башне – любимому месту прогулок жителей Балаклавы. Отсюда шла тропинка на Большой берег.

Смолин шел впереди, широко шагая длинными ногами и резко выбрасывая руки. Сзади тяжело дышал Калашник. Небо светлело. Море, черное и глянцевитое, точно политое маслом, ворчало глубоко внизу.

– Далеко это? – спросил Калашник.

– Да нет, не больше сорока минут хода. Скоро придем.

Они шли по высоким выпуклым холмам, поросшим перегоревшей травой. Дул ветер, обвевая их разгоряченные лица. Калашник остановился.

– Смотрите-ка, вон там. Это, кажется, они.

Смолин посмотрел на море. Далеко, почти у горизонта, из черноты светили крошечные, неподвижные огоньки.

– Пожалуй, – согласился Смолин.

Они прибавили шагу. По стремительным движениям Смолина, по его молчаливой отчужденности, Калашник догадывался, как тот волнуется. Постепенно возбуждение передалось и ему. Бессонная ночь обострила чувства, притупила мысли, и он, уже не отдавая себе отчета, ощущал тревогу Смолина как свою.

– Теперь вниз, – сказал Евгений Николаевич.

Крутой, поросший сосняком и можжевельником глинистый склон уходил под ногами в полумрак. Они спускались уже не разбирая дороги, напрямик, продираясь плечами через колючие кусты, срываясь на крутящихся под ногами камнях и комьях засохшей глины. Море шумело все ближе и ближе… Наконец, они очутились на просторном пляже, растянувшемся по широкому берегу. Под ногами захрустела галька.

– Вот и Большой берег, – сказал Смолин.

Уже совсем посветлело небо. Звезды погасли. В беловатом, смутном свете рождающегося утра Калашник увидел усталое, измученное лицо Смолина, устремленное в море.

Они поднялись на высокие скалы у берега. Внизу черные волны разбивались фонтанами брызг, долетавших до их ног тяжелыми каплями.

– Петро-ов! – крикнул изо всех сил Смолин, приложив рупором руки ко рту.

– Ко-ло-сов! – вторил ему глубоким хрипловатым басом Калашник.

Они опустили руки и прислушались. Сквозь шум моря ничего не было слышно.

– Но они должны нас услышать, – сказал Смолин. – Им не так мешает шум моря, как нам.

Они кричали, напрягая голоса, пока не запершило в горле. Калашник, прищурясь, пристально смотрел на море.

– Нас заметили, – спокойно сказал он. Далеко, далеко – там, где темная вода сливалась с горизонтом, показалось маленькое белое пятнышко. И в перерывах между ударами волн о скалу можно было различить ровное стрекотание мотора.

Лодка приближалась. Смолин, махая руками над головой, всматривался в тех, кто в ней был, и пытался разглядеть среди них Петрова. На носу стоял человек, направлявший в их сторону бинокль. К мотору наклонился второй. У руля сидел третий.

– На носу – Колосов, – определил Смолин.

Лодка неслась наперерез волнам. Теперь уже отчетливо были видны борта и белые буквы на них.

– У руля – человек в форме, – это не Петров, – сказал Калашник. – Значит, если третий не он…

– Что же ему делать у мотора? – возразил, прикусив губы, Смолин.

Третий выпрямился.

– Нет, не он, – тихо проговорил Калашник.

Мотор смолк. Колосов крикнул что-то в рупор.

– В чем… дело? – донеслось сквозь шум прибоя.

– Ищем… Петрова… – закричал Смолин. Его… нет с вами?

– Какого… Петрова?

– Из группы Смолина!..

– Это… профессор Смолин?

– Я!..

– Берем вас на борт!

Калашник и Смолин сбежали вниз, оступаясь на скользких камнях. Лодка подошла, поднимаясь и опускаясь на волнах. Моторист осторожно удерживал ее багром, не давая ударяться о скалы.

Смолин прыгнул с берега в лодку и чуть было не оступился. Колосов поддержал его за талию. Калашник дождался момента, когда лодка оказалась вплотную у берега, и спокойно перешагнул через борт.

– Что случилось? – спросил Колосов, усаживая ученых.

– Пропал Петров, – сказал коротко Смолин.

– Расскажите все по порядку, – предложил Колосов и крикнул мотористу: – Отводи лодку от скал и давай полный! Идем прямой Севастополь.

…Итак, еще одна катастрофа. Петров исчез. Подавленный, сидел Смолин на носу лодки, устремив взгляд в лиловую темную воду. Брызги летели ему в лицо и стекали каплями с опустившихся усов. Калашник тронул его за плечо:

– Смотрите-ка, Евгений Николаевич…

Смолин поднял голову. Странный необычайный свет излучался на востоке. Солнце еще не всходило, но горизонт уже засветился ярким латунным блеском. От него веером расходилось по небу желтое сияние. Море отливало мрачными темнолиловыми красками. И чем ярче разгорался этот пожар неба, тем мрачнее становилось море. Лишь кое-где, в гребешках волн, загорались и погасали золотые искорки.

Солнце раскаленным добела краем показалось из-за горизонта. И внезапно ослепительным светом озарилось все море! Куда ни падал взгляд, всюду переливалось как бы расплавленное золото, блистая всеми оттенками желтобелого цвета.

Там, где тени сгущались, море горело червонным отливом. Где дробилась вода, растекаясь на скалах, поднимаясь фонтанами брызг, светложелтое золото прыгало миллионами пылающих звезд.

Все, кто был в лодке, щуря сипнущие от блеска глаза, ошеломленно смотрели на невиданное зрелище.

Смолин быстро спустил руку за борт и зачерпнул в горсть воды. Калашник хмуро, исподлобья, следил за его движениями. Смолин смотрел, не отрывая глаз, как капли воды, медленно просачиваясь сквозь пальцы, стекали по коже. Вот уже последняя капля поползла по его руке. Он разжал пальцы, рассматривая высыхающую ладонь. Измученное лицо его осветилось внезапно вспыхнувшей мыслью.

– Так вот в чем заключалось открытие бедняги Крушинского! – произнес он негромко, качая головой. – Бактериальная пленка!

– Что? – спросил, не понимая, Калашник.

– Это золотонакопляющая бактерия, – ответил Смолин. – Очевидно, в тканях золотой водоросли, сожительствуя с ней, размножались микробы, концентрирующие золото из морской воды. В результате наших экспериментов, повидимому, микробы попали в море, размножились и вот вам результат – золотая бактериальная пленка.