Текст книги "Сокровище Черного моря (с илл.)"

Автор книги: Александр Студитский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 22
НОВЫЕ ПЛАНЫ

Смолин крепко упирался своими длинными ногами в среднюю банку [27]27
  Банка – в лодке сиденье для гребца.


[Закрыть], откидываясь при каждом взмахе весел далеко назад. Шлюпка легко скользила по синей воде, перерезая гребни волн. По своей ширине лодка была рассчитана на греблю вдвоем. Но длинные руки Евгения Николаевича позволяли ему справляться одному с двумя тяжелыми веслами. Ольга держала рулевое весло, правя вдоль берега.

День был ясный и теплый. Чайки кричали над их головами, то взмывая высоко в воздух, то припадая к воде и неторопливо взлетая с зазевавшейся рыбешкой в клюве.

– Сюда? – спросила Ольга, кивая головой на узкое горло губы – метрах в ста впереди.

Смолин оглянулся через плечо.

– Сюда. – Он глубоко вздохнул, расправил плечи и снова навалился на весла.

Ольга повернулась, посмотрела на поселок, оставшийся далеко позади. У крутого берега отчетливо вырисовывалось на темном фоне скал светлое здание биологической станции. А дальше в голубой дымке чуть виднелись маленькие домики, и поблескивал искрами стеклянный шар на вышке управления порта.

– Километра два? – опросила Ольга, отводя движением плеча прядь волос, упорно сдуваемую ветром на лицо.

– Около того. Держите ближе к берегу – там меньше волн.

Вода за кормой под рулем забурлила. Ольга правила прямо в устье бухты. Прилив помогал гребцу.

– Который час? – забеспокоился Смолин. Ольга посмотрела на часы.

– Без десяти двенадцать.

– Ну, поспели как раз, – сказал с удовлетворением Смолин. – Туда еще часа полтора ходу. Держите посредине, а то скоро будет относить отливом.

Лодка вошла в залив. Темные скалы, покрытые сединой осевшей соли, расступились метров на тридцать, открывая вход в бухту, длинным рукавом уходящую в материк. Спокойная, светлая вода залива чуть-чуть колыхалась от нежного дыхания ветра. Солнце светило Ольге прямо в лицо. Она втащила рулевое весло в лодку и низко наклонилась над водой.

– Как стекло! – восторженно закричала она. – Видно насквозь – до дна. Морение ежи лежат – ну, прямо как мостовая.

– Это одни панцыри, – заметил Смолин.

– А литотамнии [28]28
  Литотамния – водоросль из группы багряных, накапливает известь.


[Закрыть]?

– Ну, эти живые.

– Удивительное растение, – сказала Ольга, поднимая со дна шлюпни корявую, сильно разветвленную, совершенно твердую, как камень, ветку. – Я никогда не поверила бы, что оно живое.

– Да. Оно скорее похоже на скелет, на остов организма… А тем не менее это живая ткань. До таких пределов доходит концентрация кальция. Эта водоросль накапливает известь, как моллюск. Но не на поверхности тела и не особыми железами, а во всех своих тканях.

– Это багрянка?

– Да. Из той же группы, что и наша золотоносная водоросль. Потому-то и заманчиво вывести из них золотоносную расу.

– Но ведь сегодня вы хотели посмотреть только бурые водоросли?

– Да. Главным образом характер их распределения по литорали. Вы понимаете, что для промышленного использования пригодны только формы большой продуктивности. На Черном море нас вполне устраивала филлофора. Среди здешних багрянок таких форм нет или они трудно доступны. А вот бурые водоросли – фукусы, ламинарии – представлены здесь продуктивными видами. – Смолин окинул взглядом весь берег. – Вы себе представьте такой залив, заселенный золотоносной расой водоросли… Здесь на прибрежных скалах их тысячи тонн…

Ритмично работали весла. Смолин сбросил пиджак, засучил рукава. На лбу у него выступили капли пота. Шлюпка неслась, разрезая прозрачное зеркало бухты.

– Ну, начинается отлив, – предупредила Ольга, бросив взгляд на берег.

Влажно блестела обмытая водой полоса, уже на полметра показавшаяся над поверхностью моря. По темному фону белыми брызгами разбежались пятнышки раковин усоногих рачков – жителей скал в зоне прибоя.

Смолин бросил весла и вытащил портсигар.

– Передышка! – объявил он.

Чиркнула спичка, вспыхнуло неяркое в солнечном свете пламя. На Ольгу понеслось облачко табачного дыма.

Шлюпка, чуть-чуть покачиваясь на гладкой поверхности воды, повисла над сине-зеленой глубиной. Смолин сидел на банке, обхватив руками колени. Взгляд его был устремлен в пространство, и видно было, что он о чем-то сосредоточенно думает. Ольга молчала, наслаждаясь нежной теплотой неподвижного воздуха, сиянием бледноголубого неба, синевой и прозрачностью моря. Сквозь толщу воды виднелись белые завитки раковин, розовые пятиугольники морских звезд, сизые шарики панцырей морских ежей – все богатство жизни, кинутое щедрой рукой природы на дно океана.

– Да, это неизбежно… – неожиданно нарушил тишину Смолин. – Это неизбежно!

– Вы о чем? – спросила Ольга.

– Да, все о том же. Нужно сплачивать наши силы. Мы совсем оторвались от Калашника. Это только ослабляет нас. И, несомненно, на руку нашим зарубежным соперникам.

– А он захочет работать с нами?.. Ведь он же не верит в наши методы?

– Если он не обыватель, а ученый, он должен захотеть…

– Даже после того, что было между вами?

Смолин нахмурился. На скулах его поиграли желваки. Но ответил он спокойно:

– В нашей ссоре с ним я вел себя, мягко говоря, с излишней горячностью… Это, конечно, было вызвано неудачами в работе. А что касается его скептицизма, то в конце концов он имел полное основание. Мы возложили тогда все надежды на совершенно бесперспективный метод.

– Но, все-таки, может быть, гибель культуры была случайной, – возразила Ольга.

– И что же? Пока еще мы имели дело с лабораторными опытами. Неизвестно, что будет, когда мы перейдем к производственным масштабам… Ну, хватит. Отдохнули.

Он бросил окурок за борт и снова заработал веслами. Теперь он уже чаще смотрел на берег. Минут через десять под водой показались гирлянды темнозеленой растительности.

– А вот и наши водоросли! – оживился Смолин. – Ольга Федоровна, держите к берегу.

Он греб, не сводя глаз с зелени. Шлюпка зашуршала по водорослям вплотную у берега. Смолин наклонился над бортом и опустил руки глубоко в воду. Нащупав ствол растения, он дернул и вытащил длинную плеть водоросли, разветвленную сотнями лапчатых выростов.

– Килограмма полтора, – сказал он, взвешивая на ладони свернутое жгутом растение. – Ну, дома измерим точнее. Держите ближе к берегу, табаньте веслом!..

– Это фукусы? – спросила Ольга.

– Фукусы и ламинарии…

Смолин продолжал нащупывать и срывать одно растение за другим, оголяя влажную поверхность скалы.

– Зачем вам столько? – с удивлением спросила Ольга.

Смолин посмотрел на нее через плечо и засмеялся.

– Не бойтесь, много мы все равно не сможем собрать. Я хочу очистить метровую полосу по вертикали. Вес биомассы, собранной на этой полосе надо будет помножить на протяженность берега. Понимаете? Надо установить продуктивность фукусовых зарослей в этой бухте.

Шлюпка медленно отходила от берега, вздрагивая от толчков, когда Смолин выдирал растения. Между профессором и Ольгой быстро росла гора переплетающихся водорослей, издающая острый запах моря. Рубашка Смолина намокла от воды, стекающей с растений. Но он, не останавливаясь, продолжал свою работу.

– Тридцать семь, тридцать восемь, – считал он, осторожно распутывая длинные слоевища, и отделяя их друг от друга. – Тридцать девять, сорок. Черт, скоро ли конец? – вырвалось у него.

– Давайте, я попробую, – робко предложила Ольга.

Смолин отрицательно покрутил головой.

– Сорок шесть, сорок восемь… Вот это экземпляр! Добрых два кило.

Ольга оглянулась вокруг и попробовала определить на глаз длину береговой линии, вдоль которой широкая полоса водорослей зеленым амфитеатром охватывала синеву залива.

– Три километра? Нет, больше – наверно, четыре.

– Пять тысяч шестьсот шестьдесят метров, – ответил на ее мысль Смолин, продолжая вырывать и считать водоросли. – Семьдесят два, семьдесят три…

Лодка тихо коснулась песчаного дна. Большой камень высунул из воды гладкую, облизанную морем лысину.

– Эге! – воскликнул Смолин. – Вот и конец скалам! Мы уже на мели. Но, кажется, конец и водорослям. Восемьдесят два… восемьдесят три… А эти уже с соседней полосы. Ну, возьмем две для уравнения счета.

Лодка уже прочно села на грунт и начала резко крениться. Смолин выпрыгнул на песок, вода была ему по щиколотку. Он толкнул лодку, разогнал ее и, шлепая и подымая брызги тяжелыми сапогами, на ходу перепрыгнул через борт, чуть не опрокинув шлюпку.

– Ну-с, теперь можно и закурить! – весело сказал он, уселся на банку, вытащил платок из кармана и вытер руки.

Солнце уже заметно склонилось к западу.

С моря потянуло прохладой.

– Да! Вот это, примерно, то, что нам нужно, – в раздумье проговорил Смолин, тихо шевеля веслами.

Кольцо табачного дыма поднялось над его головой и медленно поплыло в воздухе. Смолин посмотрел на обнаженные отливом берега бухты, на дремучие заросли растений, свесившиеся со скал на песок, и улыбнулся.

– Если бы эти фукусы и ламинарии нам удалось сделать золотоносными! – сказал он, глядя на Ольгу мечтательно прищуренными глазами. – Вы представьте себе, что каждое растение за сезон накапливает хотя бы один грамм золота. Тогда все эти заросли, – он бросил весло и обвел рукой широкий полукруг, ежегодно приносили бы не менее четырехсот пятидесяти килограммов золота. И это только в одной этой губе! А сколько их по берегу!

– Из какого же расчета – четыреста пятьдесят?

– Из самого скромного. Я считаю, что на метр береговой полосы в среднем приходится не менее семидесяти пяти растений. Помножьте на шесть тысяч – вот вам и четыреста пятьдесят килограммов. А я уверен, что мы сумеем добиться значительно большей золотоносности этих растений.

– Новыми методами?

– Да. Теми самыми, которые мы с вами теперь разрабатываем. Кое-что мы уже получили, но боюсь, что наш результат представляет только теоретический интерес. Ведь форма, созданная нами, – из багряных водорослей. А здешние багрянки и по величине и по скорости размножения все-таки мало перспективны. А вот фукусы или ламинарии это водоросли-гиганты. Они вполне пригодны для производственного использования. Конечно, если удастся заставить их перенести то, что переносили в наших опытах багрянки.

Лодку уже подхватило течением. Смолин оглянулся через плечо и налег на весла.

Шлюпка понеслась к выходу из залива с такой быстротой, что Ольга испуганно вскрикнула, – она едва удерживала руль.

– Табаньте! Табаньте, Евгений Николаевич! – вдруг закричала она. – Мы перевернемся.

Лодку неудержимо несло к горлу губы в узкие стремнины между высокими прибрежными камнями. Ольга смотрела на них, сдвинув брови и кусая в возбуждении губы. Смолин, оглянулся и только теперь заметил, какая опасность угрожает их утлому суденышку. Течение отлива, встречаясь с волнами, набегающими из открытого моря, крутило бурные водовороты. Море отвечало яростными атаками волн, поднимая пену и брызги, застилающие туманом выход из бухты.

– Держите ближе к берегу! – крикнул он, изо всех сил загребая правым веслом.

Шлюпку подбросило на гребне волны, потом опустило. Через борт хлестнула вода. Послышался удар в дно. Лодку понесло к береговым скалам. Смолин затабанил обоими веслами, сдерживая ход. Что-то заскребло по борту – справа, потом слева. Снова подбросило и опустило. И вдруг неожиданном рывком их вынесло из горла залива.

– Ф-фу! – в изнеможении выдохнула Ольга, смотря на Смолина сияющими глазами. – Вот это силища!

Смолин продолжал грести. Шлюпка, наискось разрезая волны, мерно поднималась и опускалась на воде. Ольга крепко держала рулевое весло.

– Да, это как раз то, чего не хватает Калашнику! – сказал Смолин.

– Чего не хватает? – не поняла Ольга.

– Источник дешевой энергии. Сила прилива. Если ее использовать, то метод Калашника получит перспективу для промышленного применения.

Глава 23
СИРЕНЕВЫЙ КОНВЕРТ

Петров писал редко. Но по его письмам было видно, что, когда он садится писать, то не останавливается, пока не выложит всего, что его занимает. Он писал крупным мальчишеским почерком о своей работе, о встречах и разговорах, интересовался, как идет работа в группе Ланина, сокрушался о том, что ему одному приходится нести всю тяжесть руководства севастопольской группой. То, что казалось ему неудобным для обычного изложения, он сообщал намеками, вполне понятными Ольге и, очевидно, забавлявшими его самого.

«Раза два встретил профессора Калашника.

Как всегда, шумно мрачен и угрюмо язвителен. Когда я с ним поздоровался, он ответил:

– А, молодой Парацельс! Как протоплазма? Работает?

Я оказал, что есть кой-какие затруднения.

И, признаюсь вам, посмотрел на него, чтобы заметить, как он реагирует. Я не могу оставить мысли, в которой никому не признаюсь, кроме Евгения Николаевича и вас, – что он имеет какое-то отношение к несчастью с нашими питомцами. Он пробурчал, что «впрочем, и его дела невеселые», и продолжал свой путь…».

Самым поразительным в последнем письме Петрова было сообщение о том, как он встретился с Валерией Радецкой.

«Утром мне позвонили по телефону. Я спустился из лаборатории в вестибюль. Беру трубку. Нежный, певучий женский голос. «Аркадий Петрович?» Припоминаю всех своих знакомых с певучими голосами. Кроме вас, никого не могу вспомнить…».

Ольга улыбнулась:

– Хорошо же, я тебе, мальчишка, этого не забуду!

«Да, я. С кем имею честь?» И кто бы, вы думали, мне ответил? Черноморская Афродита, предмет вашего восторженного и почтительного обожания – Валерия Павловна Радецкая. Само собой разумеется, ее интересовала не моя скромная персона, о чем я, естественно, и не помышлял, а наш учитель. – «Его нет в городе». – «Он уехал?» – «Да». – «Давно?» – «Больше месяца». Молчание. Потом, с легким волнением в голосе: – «Мне хотелось бы с вами встретиться, Аркадий Петрович».

И вот скромный, молодой ученый в холле гостиницы «Севастополь», окрыленный приглашением второй по красоте (на первом месте, безусловно, вы, Ольга Федоровна!) женщины в Европе и самой знаменитой в стране киноактрисы. Разговор был очень недолгий. Она спросила, где Евгений Николаевич. Мне пришлось ответить, что я не имею от него указаний сообщать его адрес. – «А вы ему пишете?» – «Да». Она задумалась. Видно было, что она чем-то взволнована. Наконец, сказала: – «Вы мне обещаете немедленно, в первое же ваше письмо к нему вложить мою записку?» – «Пожалуйста».

И вот, через три тысячи километров, вместе с этим письмом, которое я пишу вам, в конверте моего письма к профессору летит сиреневый конверт Валерии Радецкой, издающий удивительный запах ее духов.

Признаться, мне очень не хотелось исполнять ее просьбу. Мне всегда казалось, что это знакомство Евгения Николаевича не идет на пользу нашей работе. Но обещание было дано, и я не считал возможным не сдержать своего слова…».

Ольга опустила руку с зажатым в пальцах письмом и задумалась. Ее уже не волновали, как бывало, эти странные отношения профессора и Валерии Радецкой. Только острая жалость к Смолину сжала ее сердце. Она не верила, что такая женщина, как Валерия, – блестящая, ошеломляюще красивая, созданная для шумного успеха, – может любить и сделать счастливым ученого, отдавшего всю свою жизнь науке.

Она покачала головой и продолжала чтение. В конце письма Петров, как обычно, сообщал о своем настроении: «Скучаю без вас, и надежды вас увидеть в ближайшее время нет».

Неясно было, к кому это относится – к ней персонально или ко всей группе в целом, Ольга опять улыбнулась. Она никак не могла заставить себя относиться к Аркадию, как к взрослому человеку, – то ли потому, что он в самом деле выглядел возмутительно молодо, со своей круглой, как шар, выгоревшей на солнце добела, стриженой головой, пухлыми губами и всей мальчишески неуклюжей фигурой, то ли потому, что он пришел в лабораторию Смолина позже нее, и она с самого начала приняла покровительственный тон. Ей и в голову не приходило, что между ними могут быть какие-либо другие отношения, кроме этой привычной лабораторной дружбы – почтительно насмешливой с его стороны и то резкой, то ласковой – с ее. Они проводили много времени вместе. Против подъезда великолепного здания Академии наук на Калужской гостеприимно открывались многочисленные входы Парка культуры и отдыха. Там летними вечерами они поглощали мороженое, играли в теннис, слушали концерты. А зимой регулярно два – три раза в неделю посещали каток – фантастический лабиринт ледяных дорожек, удивительно облегчающий сближение между юношами и девушками. Но за все время их дружбы между ними не промелькнуло ни одной искры иного чувства. Так, по крайней мере, казалось Ольге. Она вспомнила, с каким негодованием отвергала она поползновения Петрова внести оттенок интимности в их отношения. Ее выводило из себя, когда он называл ее полуименем, – Оля, Олюша. Но сейчас ей вдруг захотелось, чтобы он догадался в своих письмах прибегнуть к этому обращению. В конце концов, что ему мешает, если ее нет около него?

Ольга сложила письмо и сунула в конверт.

Она была почему-то недовольна собой. «Это глубоко верно, что человек должен быть выше своих чувств», – прошептала она, подходя к своим аппаратам.

День был серый, туманный, неприветливый. Сквозь стекла окна виднелись мокрые скалы берега, однообразного блеклого цвета. За ними вскипали на свинцовой воде гребни набегающих волн. Сизое небо сыпало мелкий дождь. Мокрые чайки бестолково суетились над морем.

Она налила пробы воды в кварцевые цилиндры. Включила вибраторы. Началась хлопотливая работа, поглотившая все ее внимание.

Спустя полчаса, выключив ток, Ольга услышала знакомые шаги профессора в галерее. Она притихла. Шаги опять прозвучали за дверью лаборатории – то приближаясь, то удаляясь. Наконец совсем затихли. Ольга чуть приоткрыла дверь, Смолин стоял перед окном галереи, глядя в море. В зубах его застыла потухшая папироса. Взгляд был мрачно сосредоточен. Ольга закрыла дверь. Спустя полчаса, она выбежала, чтобы пройти в аквариальную. Смолин в той же позе неподвижно стоял у окна.

Она прошла мимо него, опустив глаза. Он услышал ее шаги, повернул голову.

– Добрый день, – сказала Ольга, не поднимая взгляда.

– Добрый день, Ольга Федоровна, – ответил он неторопливо, с каким-то странным спокойствием. – Вы в аквариальную?

– Да, – прошептала Ольга.

– Как дела? – тем же тоном спросил Евгений Николаевич.

– Все так же. – Она чувствовала, что в данную минуту ему нужен не смысл, а тон ее ответа, звук ее голоса. – Ничего нового.

– Ну, вот. А у меня есть кое-что новое. – Смолин отделял слова друг от друга, словно прислушиваясь к их особому, только им обоим понятному смыслу. – И очень перспективное для нашего дела. Надо работать… О личных своих делах будем думать потом. – Он зажег спичку и поднес к давно потухшей папиросе. Представьте себе, Ольг, а Федоровна, что у вас кипит работа, – продолжал он несколько оживившись, – причем в этой работе вы связаны не только сроком, чтобы поскорее ее закончить, но и временем, так как другое время для нее не подходит… И вот вы получаете просьбу приехать, чтобы наладить ваши личные отношения… Допустим даже и очень вам дорогие… Как бы вы поступили?

– Не знаю, – смущенно ответила Ольга. – Думаю, что если работа важная, а неприезд не погубит чьей-либо жизни… или счастья…

– Не поехали бы?

Ольга утвердительно кивнула головой.

– Даже если бы это касалось и вашего личного спокойствия, или, скажем, личного счастья? – спросил Смолин, глядя на нее с любопытством.

– Думаю, что о себе я думала бы в последнюю очередь.

Смолин посмотрел на нее с добродушной иронией.

– Эх вы, молодые резонеры!.. – засмеялся он и добавил: – И все же… вы правы: человек должен быть выше своих чувств.

Ольга молчала. Ей все было понятно. Говорить больше того, что сказала, она не считала себя вправе.

– Ну-с, Ольга Федоровна, – сказал Смолин совсем другим тоном. – На днях ждите Калашника.

– Он сообщил о своем приезде?

– Нет, не сообщал, и даже вообще мне ничего не писал…

Ольга удивленно подняла глаза.

– …Но зато писал ему я. И в самой категорической форме. Написал, что, если он не приедет, я сам буду строить приливные гидроэлектростанции и на их энергии будут добывать золото по его методу. Вот как! – Усы Смолина затряслись от смеха. – Полагаю, что он не задержится.

Глава 24
СНОВА ПОЯВЛЯЕТСЯ КАЛАШНИК

Калашник приехал без предупреждения, поздно вечером, в час, когда солнце погружалось в густую мглу тумана, висящую над океаном.

Он шумно ввалился в кабинет Смолина. Его сопровождало двое. В кабинете сразу стало тесно.

– Знакомьтесь, – сказал он своим обычным грубоватым тоном, пожав руку Смолина и представляя своих спутников. – Секретарь, райкома партии товарищ Громов. А это инженер-гидроэнергетик Павел Иванович Белявский.

Секретарь райкома остановился посреди комнаты и с интересом разглядывал рабочую обстановку: микроскоп, приборы, диаграммы, висящие на стенах. Высоким ростом, крупной головой с черными волосами, падающими длинной прядью на широкий лоб, смуглым лицом с густыми бровями и крупным ртом он напомнил Смолину Маяковского. Рядом с его внушительной фигурой маленький инженер производил впечатление подростка, одетого в костюм взрослого мужчины.

– Итак, уважаемый профессор, – грохотал Калашник, усаживаясь в кресло и раскуривая трубку, – ваше любезное предложение принято к осуществлению в масштабах, которые вы, вероятно, и не предвидели.

– Нет, почему же, – сдержанно ответил Смолин. – Если это дело окажется рентабельным, есть основания использовать все здешние фиорды. В эксплуатации приливные гидроэлектростанции, насколько я знаю, необычайно экономичны.

– Если бы мы располагали здесь большим числом промышленных предприятий, – заметил секретарь райкома, – энергетическая база для них нам, в сущности, ничего бы не стоила.

Инженер посмотрел на него, прищурясь.

– Как сказать, – пробормотал он недовольно. – В этом деле у нас так мало опыта, что…

– Вот и начнем накапливать опыт, – перебил его Калашник. – Я, Евгений Николаевич, признаюсь, тоже не верил в это дело. Но в ЦК мне сказали, что рискнуть стоит, даже если и нет большой уверенности в успехе. А для организации строительства и консультации по вопросам гидроэнергетики со мной послали вот это ископаемое. – Калашник кивнул на инженера, и выпустил в его сторону клуб табачного дыма. – Невыносимый брюзга. Но в общем милейший человек. Мы ругались с ним всю дорогу.

– Ну, это к делу не относится, – проворчал инженер. – Может быть, приступим прямо к обсуждению? Время позднее. Если бы не Григорий Харитонович, ни за что бы из гостиницы не поехал.

– Здесь позднего времени не бывает, – отрезал Калашник. – Так, товарищ Громов?

– Во всяком случае, летом, – улыбнулся тот, – на недостаток солнечного освещения жаловаться не приходится.

– Что ж, начнем, – сказал Калашник, придвигая кресло и тяжело наваливаясь на стол. – Рассказывайте, Евгений Николаевич.

Смолин разложил на столе карту побережья.

– Да рассказывать, собственно, нечего, – начал он с легким смущением. – Мысль об использовании энергии приливов и отливов для добычи золота из морской воды по вашему методу, Григорий Харитонович, мне пришла во время экскурсии в Сайда-губу. Течение в заливе создается очень сильное. По моим подсчетам, не менее тысячи кубометров в секунду: сперва во внутрь бухты во время прилива, потом из бухты в океан – когда идет отлив. Это, как мне кажется, составит достаточную энергетическую базу для гидроэлектростанции. Так, товарищ Белявский?

– Пожалуй, – согласился инженер. – Для небольшой станции. Мощностью в пять – десять тысяч киловатт.

– Для первого опыта больше и не потребуется, – буркнул Калашник.

– Но его необходимо осуществить, – поддержал Смолин, – как можно скорее.

Инженер поднял светлые брови и с иронией спросил:

– Что вы подразумеваете под выражением «как можно скорее»?

– То есть, на уровне самых передовых приемов техники.

– Позвольте, – нахмурился инженер. – До уровня техники еще будет достаточно продолжительный уровень изыскательских работ и проектирования. А они, к сожалению, большой скоростью не отличаются.

– А в данном случае, – возразил Смолин, – они будут отличаться. Потому что станция должна начать работать и снабжать энергией первую промышленную установку профессора Калашника не позже, чем через месяц.

Инженер даже привскочил на своем месте.

– С ума можно сойти! Вы меня извините, профессор, но такое задание может прийти в голову только человеку, не имеющему никакого представления о строительстве.

– Да, – спокойно ответил Смолин, – я и есть такой человек. О строительстве гидроэлектростанций я имею очень слабое представление. Но о срочности этого задания мое представление самое ясное.

– Я не понимаю, – возмущенно засопел Калашник. – Как этот человек может упорствовать в своих заблуждениях, когда я ему всю дорогу старался вбить в голову, что значит это строительство?!

Он поднял свое тяжелое тело из кресла, подошел к дверям, где в кучу были свалены пальто и вещи посетителей, вытащил свой огромный, туго набитый портфель, открыл и стал в нем рыться, бормоча невнятные фразы:

– Это вам, черт возьми, не совхозная птицеферма… Это ж дело огромного государственного значения… Сейчас я вам продемонстрирую, товарищи скептики… Куда же она делась?.. Вот черт!.. Ага!

Он вернулся к свету с кипой газет и журналов. Развернул один из них и хлопнул по открывшейся странице.

– Прошу вас послушать, – сказал он, усаживаясь в кресло. – Английский журнал «Нейчур». Свежий номер, вы его еще не читали, Евгений Николаевич. Сообщение из Америки. С очень тревожными комментариями. «Проблема новых источников золотодобычи».. «Еще со времен легендарных аргонавтов…» Ну, всю эту болтовню я пропускаю… – Калашник что-то загудел про себя, разыскивая нужное место. – «…Истощились ресурсы Калифорнии и Клондайка… Даже казавшиеся неисчерпаемыми запасы Трансваальских золотых руд… Огромный интерес вызывают новейшие опыты извлечения золота из морской воды, поистине неисчерпаемого источника…» Это мы и сами знаем…. А вот: «…Профессору Симпсону с его огромным штатом сотрудников удалось добиться первых успехов в освоении метода добычи золота из воды с помощью ультразвуков чудовищной силы…». Обо мне и о моих работах, конечно, ни одного слова… Ну, да не в этом дело. – Он махнул рукой. – Здесь говорится, что они будто бы нашли способ удешевить этот метод, и он стал рентабельным. Я не могу понять, что это за способ…

– Возможно это… провокация, Григорий Харитонович? – усомнился Смолин.

– Сегодня это провокация, – загремел Калашник сердито, – а завтра реальность! Вот почему я схватился за вашу мысль, Евгений Николаевич. В этом деле нельзя дать себя опередить ни на шаг. Понятно вам, товарищ инженер? – набросился он на Белявского.

Тот пожал плечами.

– И – будьте уверены! – продолжал Калашник, – вы станете строить так, как этого требует данная ситуация, а не так, как диктуют ваши традиции. Не для того я вас вез и слушал ваше брюзжание, чтобы вы нам рассказывали о сроках проектирования. Далеко эта ваша губа, Евгений Николаевич? – обратился он к Смолину.

– Километра два – три.

– Мы на машине секретаря райкома. Проехать можно?

Смолин отрицательно покачал головой.

– Вот еще объект – дорога к месту строительства, – брюзгливо заметил инженер.

– А, рассказывайте! – отмахнулся от него Калашник. – Вы не возражаете, товарищ Громов, против маленькой пешеходной экскурсии?

– Не только не возражаю, – ответил секретарь райкома, – но без этого нам не обойтись.

– Ну, пошли! – решительно предложил Калашник.

…Красный диск восходящего солнца показался во мгле на горизонте, где сходились свинцово-серая пелена океана и золотисто-белое, словно подпаленное, небо. Смолин шел впереди редкими длинными шагами, упруго отталкиваясь от бурого, отполированного мощным дыханием ветра, гладкого камня под ногами. Секретарь райкома шагал рядом с ним, засунув руки в карманы легкого пальто. Сзади, тяжело дыша и продолжая в чем-то убеждать инженера, двигался Калашник.

– А вы, товарищ Громов, как думаете? – спросил Смолин. – Есть возможность осуществить такое строительство за четыре, максимум за шесть недель?

– Возможность есть, конечно, – ответил неторопливо Громов. – Но чтобы она превратилась в реальность, потребуется много усилий. И с вашей, и с моей стороны.

– А какие особые трудности вы предвидите? Времена, когда средства и материалы составляли проблему, давно прошли. У нас есть все и в любых количествах, чтобы выстроить в сжатые сроки какое угодно сооружение. Так я понимаю?

– Так-то так… Все, что потребуется, будет по вашим заявкам доставлено сюда немедленно. Но нужна будет целая армия строителей самой разнообразной квалификации – бетонщики, кессонные рабочие, водолазы, сварщики, арматурщики, слесари, электромонтеры, дорожные рабочие и мастера, мотористы и много других. Ведь здесь совместятся и дорожностроительные, и подрывные работы, сооружение плотины, постройка здания электростанции, ее оборудование… Постройка самого цеха… И не нужно забывать, что мы на самом краю страны… Выход один: мобилизовать на эти работы население района.

– А это возможно?

– Если объяснить, для чего это нужно и почему это важно, – пойдут все как один.

– Значит, главное затруднение в изыскательных работах и проектировании?

– Да.

Они остановились у обрыва, где высокие утесы расступались, открывая вход в горло фиорда. Был час отлива. С моря катились высокие валы, с ревом разбиваясь о скалы. Фонтаны пены поднимались высоко вверх.

– Да-а, – протянул инженер, подойдя к краю и заглядывая вниз. Ветер швырнул ему в лицо горсть тяжелых соленых брызг. Инженер отскочил и сказал еще раз: – Да-а!

– Ну? – угрожающе повернулся к нему Калашник.

– Что ну? – огрызнулся инженер. – В этих условиях на изыскательные работы потребуется не меньше месяца.

– Дальше?!

– И на проектирование… месяца два.

– Дальше?! – в голосе Калашника звучало нескрываемое презрение.

– Потом подвоз материалов. Договоры со строительными организациями. Комплектование рабочей силы. Словом – с весны можно будет начать строительство. А к осени…

– Чепуха! – перебил его Калашник. – К осени, может быть… Только не будущего, а этого года.

Инженер возмущенно посмотрел на него и повернулся к секретарю райкома, словно призывая его на помощь. Тот кивнул головой.

– Профессор прав, – оказал он спокойно, – и вы напрасно горячитесь. Вы сами знаете, что эту осуществимо. – Он помолчал и добавил: Хотя и очень трудно.